Георгий Нарбут: Волшебные линии книжного мастера. Русские художники

«Хотели добыть серых волов, чтобы везли, по старому украинскому обычаю, его гроб, — но не нашли».

Георгия Нарбута хоронили в козацком жупане с серебряной пуговицей...

— Я Московщину не люблю. Люблю Украину, и ей отдам все силы, — говорит художник Георгий Нарбут архивисту Якову Ждановичу в конце 1917-го.

Уроженец хутора Нарбутовка под Глуховом — нынешняя Сумщина — он 10 лет прожил в Петербурге. Стал одним из самых популярных оформителей книг и журналов. Издательства соревнуются за право сотрудничать с ним. Но после Февральской революции решает перебраться на родину. Власть в Киеве принадлежит Центральной Раде, создают Украинскую академию искусств. Нарбуту предлагают стать ее профессором — самым молодым из восьми.

Академию открывают 5 декабря 1917-го. Накануне в Педагогическом музее, где заседал Совет, проходит выставка ее преподавателей. Нарбут представляет 11 своих произведений. В частности, семь рисунков из серии «Украинская азбука» и свой ​​силуэтный портрет. Среди украинских художников, которые до этого мало знали Нарбута, работы произвели фурор. Не менее яркое впечатление производит и автор. «Нас всех этот веселый, полный человек с живыми проницательными глазами, в одежде „земгусара“ сразу покорил привлекательностью», — вспоминает его коллега-профессор Василий Кричевский.

Георгий Нарбут родился 9 марта 1886 года. Его предком был родовитый казак Моисей Нарбут. В конце XVII века он имел мельницу неподалеку от Глухова — теперь Сумская область — вокруг которого впоследствии и образовался семейный хутор Нарбутовка.

После отмены Гетманщины Нарбуты стали помещиками. Родители Георгия имели девять детей. «С малых лет, сколько себя помню, меня тянуло к рисованию, — вспоминал он. — Из-за отсутствия красок, которых я не видел, пока не попал в гимназию, и карандаша, я использовал цветную бумагу: вырезал ножницами и клеил ее тестом». По окончании Глуховской гимназии вмеселовте с братом Владимиром — тот позже станет русскоязычным поэтом — поступил в Петербургский университет.

Изучал восточные языки, затем перевелся на филологический факультет. Частным образом учился у художников Ивана Билибина и Мстислава Добужинского. В 1909-м совершенствовал мастерство у венгерского живописца Шимона Голлоши в Мюнхене. «Нарбут садился за рисунок утром, работал весь день, всю ночь, не ложась спать, а только выкуривая горы сигарет, работал еще утром и до обеда сдавал рисунок, — пишет художник Дмитрий Матрохин.

— Выносливость, усидчивость и упрямство его были чрезвычайные. Такая невероятная работоспособность, не русская какая-то, быстро сделала его мастером, выдающимся исполнителем и изобразителеем шрифтов, виньеток, оберток и чудесных своей изобретательностью, остроумием и едва заметной улыбкой иллюстраций к детским книгам. Овладев техникой, Нарбут с необычайной легкостью и скоростью рисовал черные бесконечные комбинации штрихов и пятен из неисчерпаемой сокровищницы воображения и памяти».

С женой Верой Кирьяковой и двумя детьми — 3-летней Мариной и 12-месячным Даниилом — сначала живут у друзей на Владимирской. В Киеве еще ​​продолжаются столкновения — за город сражаются войска Центральной Рады, большевиков и Временного правительства. Гремят взрывы, часто отключают электроэнергию. Не хватает самого необходимого — в дороге потерялась часть багажа семьи. Нарбут работает целыми днями, часто ночует в типографии — ходить по улицам вечером опасно.

«Перед Нарбутом стояла задача огромного масштаба. Когда-то графика, искусство, книгопечатание в Украине процветали. Позже из-за обескровливания и нивелирования украинской культуры российским правительством искусство книгопечатания пришло упадок и лишилось своих национальных черт, традиция прервалась.

Издательства, которые печатали книги на украинском языке, выпускали нечто страшное на такой бумаге и с такими рисунками, которые были больше рассадниками мещанского безвкусия, и скорее компрометировали украинскую культуру, чем агитировали за нее.

Таким образом задачей новой графической школы было не ограничиться рисованием отдельных картинок к тексту, а возрождение искусства книги в целом, поднять умение самых печатников, создать не только художественную, но и национально-украинскую книгу, выработать свой, новый шрифт, перевоспитать в художественном смысле и все общество», - пишет искусствовед Федор Эрнст во вступительной статье к каталогу посмертной выставки произведений Георгия Нарбута в 1926 году.

«Жизнь в Киеве в то время было ужасной во всех отношениях, — пишет в воспоминаниях жена Нарбута. — Город имел жалкий вид и был настоящей провинцией. Улицы не убирали и во многих местах они заросли травой, во дворах — сплошное болото и мусор. Движение на улицах быстро прекращалось, окна домов закрывали шторами, от чего плохо освещенные улицы казались еще темнее и безлюднее».

Через полтора месяца семья арендует квартиру на втором этаже деревянного домика в Георгиевском переулке — возле Софии Киевской. Чтобы из окон лучше было видно собор, Нарбут просит срубить сухое дерево в саду. Весной к ним подселяется его приятель — историк Вадим Модзалевский, который переехал из Чернигова, получив должность в Главном управлении искусства при Министерстве образования УНР. Вместе с Модзалевским — жена Наталья, родная сестра его первой супруги Александры, с которой он расстался в январе 1907-го.

«Они были очень нужны друг другу, — описывает приятелей историк Александр Оглоблин. — Бурный, неудержимый, вечно ищущий дух Нарбута искал тихой и преданной, глубокой и умной дружбы. Он ставил большие требования к ней. И вряд ли во всем обычном окружении Нарбута нашелся бы другой человек, который больше, или даже так же, отвечал этим требованиям, чем Вадим Модзалевский».

И Нарбут, и Модзалевский — ярые поклонники украинской старины. Регулярно ездят на Подол — скупают на рынке раритетные вещи. Нарбут шутит, что даже вино пить не может, если оно не налито в расписанную цветами бутылку. «Квартира постепенно начала приобретать черты музея. Здесь у Григория Ивановича все отражало тот высокий артистический вкус, которым так щедро одарила его природа», — вспоминает член Академии художеств, художник Николай Бурачек.

«Со светло-синих стен мастерской Нарбута и серых с черным столового покоя смотрят десятки старинных портретов из собрания Модзалевского и странный nature morte с полочкой книг, народные ковры, рисунки Нарбута, миниатюры, и у стены — редкая гарнитура из карельской березы с колоссальной длины диваном, — описывает помещение Федор Эрнст. — На столе — из художественного стекла мишки, бочонки, штофы, кружки, старая межигорская посуда, „миклашон“ — ни одной новой посудины».

Здесь часто бывают историки, искусствоведы, издатели, литераторы. Нарбут встречает гостей в необычном наряде: то в темно-синем казацком кафтане с серебряными пуговицами, то в персидском халате и феске, то в широкой блузе с множеством складок и желтых сапогах. Развлекает смешными и мистическими историями. Вот однажды рассказывает, что якобы видел чертей — воочию, в поле.

Георгий Нарбут. Заставка к журналу «Мистецтво», 1919 год. Тушь, гуашь. Национальный художественный музей Украины

— Такие, как маленькие дети, а не то — как крупные птицы. Только мы подъехали к плотине, а они один за другим с корней в воду и попрыгали. Я сам видел!

— А много перед тем было выпито? — допытываются гости.

— Ну, выпито было немало! Но где же ночью в поле возьмутся маленькие дети?..

Академия не имеет постоянного помещения — арендует то один, то другой дом. Нарбут же со своими учениками занимается преимущественно дома. «Если работы удовлетворяли профессора, он добродушно мурлыкал, улыбался, шутил, — пишет Бурачек.

— Но когда „произведения“ были сделаны плохо, „не для себя“, а „для профессора“, Георгий Иванович краснел, фыркал, как кот, и будто под влиянием личной обиды, начинал кричать. И сидят после корректуры ученики потупившись, окутаны печальным настроением. А еще хуже бывало, когда Георгий Иванович посмотрит на „произведение“, покраснеет, заложит руки за пояс и выйдет молча за дверь, а то еще и хлопнет дверью».

Зимой дети заболели коклюшем. Врачи советуют им чаще бывать на свежем воздухе. Нарбут отвозит семью под Киев — на дачу своего приятеля, искусствоведа Николая Биляшивского. Сам возвращается к работе. Не ходит к семье несколько месяцев, на письма не отвечает. Вера не выдерживает и едет домой. «Я совсем не узнала своей квартиры, — пишет.

— Модзалевские перевезли из Чернигова все свои вещи. Без моего ведома, но, очевидно, с согласия Георгия Ивановича, по-своему меблировали всю нашу квартиру, ликвидировали мою и детей комнату. Все говорило без слов, что полновластной хозяйкой стала Модзалевская Наталья Лаврентьевна».

Ссора. Вера оставляет квартиру навсегда. Разрыв и официальный развод. В январе 1919-го узнает, что Нарбут женился на Натальей Модзалевской. До последних своих дней он живет в одной квартире с новой женой и ее бывшим мужем.

После короткой власти Директории УНР Киев вдруг оккупируют большевики. Вскоре их меняют деникинцы. У академии — а Нарбута уже выбрали ее ректором — отбирают статус государственной, финансирование и даже слово «украинская» из названия. За спасением Григорий Иванович обращается в Днепросоюз — объединение украинских кооперативных организаций. На пожертвованные средства покупает две квартиры в доме в Георгиевском переулке. Сюда переезжают библиотека, мастерские, музей и канцелярия академии. В своей гостиной обустраивает мастерскую графики, в другой — комнату для совета профессоров и приемную ректора.

В проекте марки времен Гетманщины Павла Скоропадского Георгий Нарбут использовал символ Войска Запорожского — казака с мушкетом. Национальный художественный музей Украины

«Это был настоящий курятник, на чердаке которого потолок устилали фанерой, чтобы во время дождя не так хлестала вода, — пишет Федор Эрнст. — Мастерские отделялась от прохода большими полотнами — произведениями профессоров. Над высокими дверями, которые при открытиигромко скрипели, повисла желтая с черным вывеска со знакомыми формами нарбутовского шрифта — «Українська Академія Мистецтв».

Художник Михаил Бойчук в июне 1919-го устраивает прием у себя на Татарке. «На столе террасы расставлены блюда — галушки с творогом, пшеничная каша с картофелем и салом, вареники — вареникам несть числа, и все с крупными розовыми вишнями, и сметаны кувшины, — вспоминает тот день художник Георгий Лукомский. — Весело было. Радовались всему. Забыли о печали, заботах. Темнело.

Неспокойно было на улицах ночью: недавно забили Мурашко. Все поспешили домой. Напиться воды захотели. Не все. Только Нарбут и еще один художник. Яд пили: холодная вода из колодца была полна бацилл тифа. Вскоре оба заболели. Одинаково. И долго Нарбут мучился в тифу». Федор Эрнст подает другую версию этого момента: «В перерыве между двумя блюдами Нарбут выпил сырой воды из ванны — где запасливые киевляне держали в то время воду на случай, если ее не станет в водопроводе. В результате — брюшной тиф».

Болезнь дает осложнение — возвратный тиф. За ним — воспаление печени и желтуха. Не хватает денег — заказов почти нет. Вместе с Модзалевским должны распродавать предметы, которые еще ​​год назад скупали. Но спрос на них невелик — безденежье повсюду.

В декабре 1919-го Киев в третий раз займут большевики. Нарбут выпрашивает для академии большой дом на углу Крещатика и Думской площади — нынешний Майдан Независимости. От должности ректора отказывается. Передвигаться ему становится все труднее. Крепит к своей кровати доску и рисует полулежа. Когда в доме в Георгиевском переулке устраивают выставку профессоров и учеников УАМ, экспонирует одну из последних своих работ — рисунок «Фортуна». Однако не решается появиться на открытии — слишком плохо выглядит и чувствует себя.

27 марта 1920-го проходит последняя вечеринка в жилище Нарбута. «Бдініє бенкетноє всенощноє одправуючи рач, пане добродію, вдома добре виспатися: куняти-бо й позіхати незвиклою єсть річчю в товаристві персон зацних. Утікання ж до схід сонця з бесіди товариської господарі превратно витлумачити можуть: якоби шлунку хворобу якую од страв бенкетних зазнаную», — говорится в приглашении на вечеринку, которое Нарбут с Модзалевским составили на языке, стилизованном под книжный времен Гетманщины.

Собирается около 30 человек. Пьют «спотыкач грабуздовський», «водку никовськую», «солодуху ректорскую» — из коллекционных бутылок хозяина. «Нарбут сидел в торжественном кафтане на широченном диване из карельской березы и весь сиял, весь дрожал от счастья, — вспоминает тот вечер Федор Эрнст. Ставили пародию на постановку Малого театра, при чем актеры ломали руки и завывали загробными голосами. Меня Нарбут заставил одеться в женское платье и танцевать какой-то дикий вальса. В 3 часа Нарбута положили спать, но гости не разошлись до утра».

Процессия с гробом художника Георгия Нарбута проходит мимо Думской площади — нынешний Майдан Независимости, 25 мая 1920 года. Национальный художественный музей Украины

Его здоровье продолжает ухудшаться. Хирург вырезает камни из желчного пузыря.

— Печень ни к чему — хоть выбрось, — говорит, когда все закончилось.

Под Киевом в это время идут бои: армия УНР наступает на большевиков.

Последний разговор с Нарбутом его ученик из академии Роберт Лисовский опишет через 10 лет в «Воспоминаниях»: «Доносилась сильная орудийная стрельба, наступали наши, а мы здесь сидели втроем с его закадычным приятелем Модзалевским. Нарбут будто ожил и с полной радостной надеждой прислушивался к выстрелам и говорил, что никак не может дождаться наших».

7 мая украинские войска войдут в Киев. А 23-го 34-летний Георгий Нарбут
умирает. «Чудесный весенний день, солнце заливает улицы, зеленые сады и широкие площади приветливого Киева, — описывает его похороны Федор Эрнст.

— Отправился траурный ход. Хотели добыть серых волов, чтобы везли, по старому украинскому обычаю, его гроб — но не нашли. Пришлось нанять ломового извозчика, укрыли телегу старыми украинскими коврами, покрыли гроб красной китайкой. Впереди шел военный оркестр, студентки академии в светлых нарядах несли цветы. Вся художественная семья Киева — за гробом. На зеленой Байковой горе лежит его тело. Похоронен Нарбут в своем кафтане».

38-летний Вадим Модзалевский пережил товарища менее чем на три месяца — слег от дизентерии. Его похоронили на Байковом кладбище рядом с Нарбутом.

Сын стал театральным художником, а дочь — танцовщицей

Первая жена Георгия Нарбута — Вера Кирьякова — была членом Комиссии по подготовке посмертной выставки его произведений во Всеукраинском историческом музее им. Тараса Шевченко в 1926 году. Вскоре вышла замуж за Бронислава Линкевича — бывшего секретаря председателя Директории УНР Владимира Винниченко. Вместе с ним переехала жить в Россию. Там в 1962 году написала воспоминания о Георгии Нарбуте. Умерла в 1981-м в Черкассах — там жил сын Даниил.

Он стал театральным художником. Во время Большого террора Даниил Нарбут получил три года исправительно-трудовых лагерей за «антисоветскую деятельность». Участвовал в финско-советской войне 1939 года, в обороне Киева 1941-го. При независимости получил звание народного художника Украины и Шевченковскую премию. Умер в 1998 году.

Дочь Марина сделала карьеру танцовщицы и хореографа. Работала в театрах Киева, Нижнего Новгорода, Берлина. В 1949-м переехала в Австралию, преподавала в высших художественных заведениях. Соучредитель Балетной компании Западной Австралии. Умерла четыре года назад.

Дальнейшая судьба Натальи Модзалевской неизвестна.

Нарбут разработал проект кресла для государственногo сената «Государственные знаки в исполнении Нарбута — это наше наглядное свидетельство государственной спелости, наша гордость и слава, — пишет искусствовед Владимир Сочинский. — В денежных знаках и марках Нарбут, кроме большой финезии исполнения, графического совершенства и оригинальности содержания достиг большого творческого синтеза украинского национального стиля, и собственно этим они для нас очень ценны».

Национальный художественный музей Украины

В декабре 1917-го вводят в обращение первый денежный знак УНР — купюру номиналом 100 рублей. Ее разрабатывает Георгий Нарбут. Изображает здесь трезубец — родовой знак князя Владимира Великого, — и самострел — старый герб Киева. Орнаменты — в стиле украинского барокко.

Нарбут создал 13 украинских банкнот из 24, выпущенных в 1917-1920 годах — при Центральной Раде, Гетманщине и Директории. Разрабатывает и первые украинские почтовые марки, номиналами в 30, 40 и 50 шагов. Первая — в ​​синих тонах. В восьмиугольнике, на сетчатом фоне — профиль женской головки в венке из колосьев пшеницы — «украинизированная античность». В 1920-х французский журнал l’Amour de l’Art рекомендует брать за образец марки Нарбута при изготовлении государственных символов.

В апреле 1918-го к власти приходит гетман Павел Скоропадский . Нарбут рисует эскизы новых денег. Разрабатывает проекты формы для гетманского двора, правительственных учреждений и армии. И даже кресла для государственного сената (на рисунке). В грамотах и приглашениях, дипломах профессоров УАМ использует им самим разработанный шрифт, навеянный письмом Пересопницкого Евангелия XVI в.

Нарбут проектирует герб Украинской Державы. Считает, что главным его элементом должен быть символ Войска Запорожского — казак с мушкетом, а трезубец следует разместить сверху, над щитом. Входит в комиссию по разработке украинских орденов. Настаивает, чтобы в их оформлении использовали трезубец на фоне сине-желтой ленты. Когда председатель комиссии Георгий Гончаренко выступает против и советует ориентироваться на российские императорские награды, называет того «кацапом».

Автор Марта Гавришко,
кандидат исторических наук; иллюстрации: Национальный художественный музей Украины; опубликовано в журнале КРАЇНА

Четырнадцать рисунков украинской азбуки. С.-Петербург, 1921. с., 1 л. титул, 14 л. ч/б литографий. На украинском языке. В издательской двухцветной шрифтовой обложке, оформленной в стиле выпусков Комитета популяризации художественных изданий. 34x25,5 см. Известно 30 авторских экземпляров. Чрезвычайная редкость!

Библиографические источники:

1. Белецкий П. «Георгий Иванович Нарбут». Ленинград, «Искусство», 1985, с.с. 140-151.

2. Венгеровы А.А. и С.А. «Библиохроника», т. I, Москва, 2004, №169

Украинец Георгий Иванович Нарбут (1886-1920) по праву счи­тается одним из замечательных русских худож­ников начала XX столе­тия. Поступив в 1906 году в Санкт-Петербургский университет, он сблизился с членами объединения «Мир искусства», снимал комнату у И.Я.Билибина и обучался у него рисунку; учился он также у Л.С. Бакста, М.В. Добужинского и постепенно стал виртуозным мастером, пользовавшимся большой популярностью в художественном и редакционно-издателъском мире обеих столиц. Д.С.Митрохин вспоминал о его манере рисования: «Овладев вполне техникой, Нарбут с необычайной лёгкостью и быстротой рисовал чёрные бесчисленные комбинации штрихов и пятен из неистощимой сокровищницы воображения и памяти. Рисуя для книжки детских песенок, он в один вечер сделал десяток виньеток, безукоризненных технически. Рисовал по часам, положив перед собою на стол часы, - виньетку в 25 минут». И.Я. Билибин, кото­рого сам Нарбут называл своим учителем, писал о нём: «Огромнейших, пря­мо необъятных размеров талант». Путь Нарбута в искусстве был недолог - каких-то пятнадцать лет, однако даже за это время ему удалось стать выдаю­щимся книжным графи­ком, определившим направ­ление оформления книги надолго вперёд. Сформировавшийся под влиянием мастеров «Мира искусства», он вскоре с энтузиазмом примкнул к возродившемуся объединению, начал вы­ставляться рядом с теми, кого почитал мэтра­ми, его работы появились на страницах журна­ла «Аполлон».

Однако подлинная известность пришла к нему полтора года спустя, после вы­хода басен И.А. Крылова и сказок Г.Х. Андерсе­на с его иллюстрациями. Имя Нарбута стало модным, чисто его зака­зов неизменно росло: если в 1912 году увидело свет шестнадцать изданий с его украшениями и иллюстрациями, то в 1914-м их было уже трид­цать. Он готовил детские книжки для издательства И.Н. Кнебеля и солидные исследования для «Брок­гауза - Ефрона», оформ­лял обложки журнала «Гербовед» и поэтичес­кие сборники, в годы Первой мировой войны создал ряд стилизован­ных агитационных карти­нок и военных аллегорий. При этом одной из до­минирующих в его творче­стве неизменно оставалась тема Украины. Родивший­ся на хуторе Нарбутовка Глуховского уезда Черни­говской губернии, он никогда не забывал о своих малороссийских корнях.

Школьный товарищ ху­дожника Ф.Л. Эрнст писал: «Он был украинцем, не только по крови, языку, убеждениям, украинской стихией насыщены и все его произведения, и формальный источник его гения бьёт неизменно из родного чернозёма Черниговщины». Нарбут принимал самое активное участие в подготовке гербовника гетманов Малороссии, издании описаний старинных усадеб Харьковской губернии и архитектурных памятников Галиции. Весь 1917 год он работал над созданием рисунков для украинской азбуки. В них художник достиг предельной простоты и вместе с тем изысканности композиции, рисунка и цвета. В решении букв азбуки Нарбут объединил достижения как украинской рукописной и печатной книги, так и достижения западноевропейских мастеров шрифта. Выпустить азбуку в украинском и русском вариантах согласилось Товарищество Р. Голике и А. Вильборга.

В оригиналах сохранилось 15 листов азбуки. Все они выполнены пером, чёрной тушью, со всех были сделаны пробные оттиски, некоторые из которых были иллюминированы автором. Работу над «Азбукой» художник не завершил, создав композиции для букв «А», «Б», «В», «Г», «З», «І» («И»), «К», «Л», «М», «Н», «О», «С», «Ф» и «Ч». Работа оста­лась незавершённой: незадолго до октября 1917-го Нарбут уехал в Киев, где его избрали профессором вновь созданной Украинской Академии художеств. На выставке, организо­ванной в честь открытия академии, художник выставил шесть оригинальных листов азбуки. В это время Нарбут занимался созданием эскизов военных мундиров армии Украины, оформлением упаковок и этикеток для украинских товаров. Он создал украинские банкноты, грамоты, открытки и почтовые марки, а также проект игральных карт в стиле казацкой парсуны XVII-XVIII веков. После провозглашения Украинской державы во главе с П. Скоропадским, Модзалевский и Нарбут начали добиваться отмены утверждённых гербов и печатей УНР. 18 июля 1918 года гетман утвердил спроектированную Нарбутом новую малую Государственную печать: на восьмиугольном щите был изображён казак с мушкетом. Щит был обрамлён барочным картушем и увенчан трезубцем святого Владимира. По кругу с обеих сторон шла надпись «Українська Держава». Её напечатали на банкноте в 1000 карбованцев, выпущенной 13 ноября 1918 года. Государственный Герб, разработанный Нарбутом, утвердить не успели: 14 декабря гетман отрёкся от власти. Власть на Украине постоянно менялась. Во время одной из таких «перемен» Нарбут был назначен ректором академии, во время другой - снят. Его киевский знакомый писал о тех днях: «Не было у Нарбута заказов. Как украинца, работавшего при Скоропадском, его преследовали, как бывшего при Директории работника - тоже, как работавшего при Советской власти - ещё больше.

Подступала крайность». Художник заболел брюшным тифом. Едва оправившись от болезни, он приступил к работе, вновь вернувшись к теме украинской азбуки, но не стал продолжать ту, что начал для Товарищества Р. Голике и А. Вильборга, а предпочёл делать всё заново, в иной технике, в ином стиле. Закончить удалось лишь несколько букв: 23 мая 1920 года, перенеся тяжёлую операцию, Нарбут умер. Последние слова его были: «Странно, смотрю, а темно». Год спустя 14 рисунков Нарбута к украинской азбуке были изданы в Петрограде отдельным тиражом. О книге известно очень немного: ни издательство, ни тираж в выходных данных не указаны. Сохранился единственный экземпляр, иллюминованный акварелью (ныне находится в Российской государственной библиотеке). Почему художник, при его невероятной трудоспособности, не довёл работу до конца, хотя уже в 1917 году отдал рисунки в типографию Р.Р.Голике и А.И.Вильборга, где с них были изготовлены высококачественные клише?

Это долго оставалось для искусствоведов загадкой. Оригиналы обложки и 10 из 14 опубликованных рисунков хранятся в Харьковском художественном музее. Все они имеют инициалы художника и дату - 1917 год; ещё один оригинал того же года - лист с буквой «А» и изображением летящего ангела в книгу не вошёл (хранится в Ивано-Франковском художественном музее), а другой вариант этой буквы воспроизведён в каталоге посмертной выставки Нарбута в Киеве в 1926 году - как и эскизы букв «Б» и «В», он датируется 1919 годом (хранятся они в Харьковском художественном музее и в Киевском музее украинского изобразительного искусства). Из чего можно сделать вывод, что Нарбут продолжал совершенствовать первые буквы, видимо, надеясь переделать всю азбуку и издать её в обновлённом виде. Долгое время неясно было и само происхождение изданного в Петрограде в 1921 году увража с 14 рисунками букв и рисованным Нарбутом титульным листом, датированными 1917 годом, - альбом не содержал сведений ни об издательстве, ни о тираже. Разобраться с этим вопросом помог библиофил В.П.Поздняков, который провёл исследовательскую работу в архивном фонде Общества поощрения художеств. Комитет популяризации художественных изданий - руководящий орган Общества, вероятно, с подачи И.М.Степанова, дружившего с Нарбутом, 15 октября 1921 года принял решение о приобретении для Русского музея хранящихся в 15-й государственной типографии (бывшей Р.Р.Голике и А.И.Вильборга) 14 оттисков рисунков Нарбута, после чего Степанову было поручено заказать по 110 экземпляров каждого рисунка. Уже 19 декабря того же года Комитет получил 72 комплекта отдельных листов «Четырнадцати рисунков украинской азбуки» и 38 экземпляров её альбомного варианта, частично эти экземпляры (ориентировочно - 13) были именными. Незначительный тираж сразу сделал издание библиографической редкостью.

А тут ещё случилось знаменитое наводнение 23 сентября 1924 года, уничтожившее часть остававшегося в Комитете тиража (о том имеется акт в архивных документах). Вот почему «домашнее», «только для своих» издание не вошло ни в «Книжную летопись» 1921 и 1922 годов, ни в библиографический отчёт Комитета популяризации художественных изданий «За тридцать лет» (Л., 1928). Соответственно, не рассылались обязательные экземпляры и в крупнейшие библиотеки. «Четырнадцать рисунков украинской азбуки» - действительно редкая книга, за которой охотятся многие библиофилы и коллекционеры живописи и графики. При этом она до сих пор отсутствует в большинстве крупных государственных книгохранилищ.

Более подробно читаем в монографии П. Белецкого:

Работу над «Азбукой» для Голике и Вильборга художник не завершил, но и то, что успел сделать, было несомненным шедевром. Позже, уже в годы Советской власти четырнадцать рисунков украинской азбуки были изданы отдельным увражем.

Обложка «Азбуки» впечатляет композицией, полной внутреннего движения. В ней сконцентрированы мотивы, с которыми встретимся в иллюстрациях, но прежде всего бросаются в глаза черные силуэты: фигура, размахивающая саблей, разлапистые ели, на фоне которых рассыпаются огненные брызги ракет. Подобную зловещую «дергающуюся» фигуру мы уже видели на обложке «Стойкого оловянного солдатика»; фейерверки, ели - тоже из нарбутовского арсенала. Силуэты словно воюют друг с другом: рубака нападает, ель выворачивает ему левую руку, хочет ударить ветвями, огнем сжечь... Неспокойны столбы, сложенные из азбучных кубиков, ерзающих, не крепко стоящих друг на друге. Эти столбы и переброшенная между ними надпись обрамляют композицию. В ее верхней части «воюют» черные силуэты, а в нижней мимо обелиска, возвышающегося в старом парке, шествуют безмятежно, чертом ведомые, слон, лев, идет гусар строевым шагом, за ним, с боку на бок переваливаясь,- толстушка-украинка, скачут всадники - казак и вятская свистулька. Все в целом забавно, может заинтриговать ребенка и вызвать интерес к книжке.

Нe исключается, что есть в этой композиции непроизвольно художником внесенный подтекст, содержащий намек на современность: все борется, шатается, движется,- куда и зачем, по чьей воле, злой или доброй,- ничего не понять... Впрочем, может и не случайно вроде бы мелкая подробность: кубик-то один повернулся цифрой «13», которую вырисовал Нарбут контуром, чтобы при раскраске выделить цветом и привлечь к ней внимание (иллюминированный оттиск в ГМУИИ). По словам друзей, он был до смешного суеверен, тринадцатое число считал несчастливым днем. В иллюстрациях «Азбук» художники обычно избирали нелепейшие сочетания слов, начинающихся с данной буквы. Нарбут следует традиции и тем не менее создает порой композиции, полные настроения или скрытого смысла.

Лист «А» экспонировался на посмертной выставке художника в Киеве в 1926 году, но лишь недавно стал доступным исследователям, будучи приобретенным из частного собрания Художественным музеем Ивано-Франковска. В его композиции объединены зримые образы слов, начинающихся на букву «А». Ангел, летящий в небе, разворачивает свиток, на котором начертаны буквы по азбучному порядку, его догоняет аэроплан; внизу - здание с барочным фронтоном и вывеской «Аптека», старая каменная арка, поросшая молодыми древесными побегами, не раз Нарбутом рисованная и, конечно, навеянная картинами Дюрера (вспоминается подобный мотив в «Рождестве Христовом», мюнхенская Старая Пинакотека). Не обошелся художник и без специфически украинской детали, хотя название ее не начинается на «А»: возле аптеки стоит хата под соломенной крышей. Не удержался он и от соблазна ввести в композицию нечто петроградское: за высокой крышей аптеки видна колокольня собора Петропавловской крепости.

На первый взгляд никакой смысловой связи между элементами изображения нет, тем более, что, за исключением ангела, все они заимствованы из нарбутовского арсенала. И все же, зная об ассоциативности мышления художника, типичной для него с юных лет, можно прочесть в его композиции не всякому, а ребенку в особенности, доступный подтекст. Ключ к его расшифровке дает ангел со звездами на крыльях и свитком в руках. Этот образ, весьма вероятно, явился в сознании Нарбута под влиянием нередких в поэзии предреволюционных лет упоминаний о грядущем «конце мира». Евангельская книга «Откровение Иоанна Богослова» (Апокалипсис) упоминает в числе предвестников «страшного суда» «ангела, летящего по середине неба, который имел вечное Евангелие, чтобы благовествовать живущим на земле» (гл. XIV, 6). Содержание «вечного Евангелия» выражено в словах бога: «Я есть альфа и омега», то есть первая и последняя буквы греческого алфавита - начало и конец, то, что было и будет. Свиток с алфавитом в руках ангела, кстати, летящего в композиции Нарбута как раз «по середине неба», не причуда художника: он подсказан словами Апокалипсиса. Таким образом, в первом листе «Азбуки» Нарбута оказывается зашифрованным еще одно слово на «А» - Апокалипсис. Ангел летит над обреченным на гибель городом, по Апокалипсису - Вавилоном, предвещая упомянутые в евангельской книге «язвы», от которых не излечат никакие лекарства.

Лист «Б» не дает возможности даже предположительно изыскать в нем некий подтекст. На эту букву взяты слова «береза», «башня», «бочка», «бык». В целом ничего неправдоподобного: пустырь с одинокой березой, место свалки, на которое выброшена поломанная бочка. На нем высятся развалины башни, въездные ворота которой заколочены досками. У руин пасется бык. Неутешительная картина былой славы и нынешнего запустения, типичная для Нарбута.

В листе «В» снова изображен пейзаж. Ветер срывает последние листья с дуплистого старого больного вяза, валит с постамента декоративную вазу, высоко подкидывает ведро, крутит крылья ветряной мельницы. Ветер - нередкий мотив в творчестве поэтов революционных лет. Можно вспомнить «Двенадцать» Блока и строки украинского поэта Павла Тычины, как раз в 1917 году прислушивавшегося к «мелодиям степей, туч и ветров».

Лист «Г» построен почти всецело на украинских словах. Три написаны между инициалами: «гетьман», «голуб», «гвинт». Но в рисунке находим больше слов на эту букву. Фоном служат развалины крыльца («ганок» по-украински) некоего замка, на них прикреплен герб, на земле у ног гетмана брошена пушка («гармата»). Мы помним, что Нарбут уже рисовал Дорошенко на обложке «Товстолесов». Как исторический деятель этот гетман мог нравиться Нарбуту своим стремлением объединить Украину - Западную и Восточную, еще при Богдане Хмельницком воссоединившуюся с Россией. Композиция при кажущейся случайности элементов является не слишком замаскированной аллегорией на обретение Украиной государственности: подошел к крыльцу оживший гетман, вылетает ему навстречу из руин голубь - символ мира и духа святого, пушки, копье, ядра отложены. Дорошенко смотрит на винт, которым ему предстоит скрепить разъединенные части Украины.

Лист «З» - пейзаж: зимняя звездная ночь, зайчишка бежит по снегу. Дело происходит, безусловно, на Украине, о чем свидетельствуют типичная деревянная колокольня, хатки под соломенными кровлями, пирамидальные тополя. В данном случае никакого подтекста нет, элементы композиции объединяются вполне естественно. Зимняя ночь в украинской деревне - лирический пейзаж и только.

Для «И», разумеется, подошли любимцы художника - игрушки, ива, индейцы. Две игрушки специфически украинские: кукла в вышитой сорочке и казак с саблей. Последнего Нарбут сконструировал сам из фанерных кусочков, скрепленных шарнирами - стоит дернуть за нитку и станет запорожец плясать, саблей размахивать (кстати, на обложке он же изображен черным силуэтом). Запорожец является главным, во всяком случае, самым активным действующим лицом.

В листе «К» - казак на коне (по рисунку он близок военным лубкам Нарбута), корабль и непременный в арсенале художника элемент, к иллюстрируемой букве не относящийся,- обелиск, впрочем, он ведь сложен из камней. Конечно, украинская азбука без казака по понятиям того времени не могла обойтись.

«Л» вызывает у Нарбута ассоциацию с Линовицами. Он рисует липовую аллею, начинающуюся от беседки-ротонды и ведущую к пруду. Но, конечно, не все, даже украинцы, бывали в Линовицах. На «Л» есть и другие слова: лев, лебедь, лира. Льва - скульптуру, подобную тем, что охраняли вход в барские дома,- Нарбут переносит к пруду, возле него располагает две лиры - классическую и ничего общего не имеющий с нею, кроме названия, популярный на Украине музыкальный инструмент, под аккомпанемент которого пели бродячие слепые барды - «лирники», такого Нарбут изобразил в свое время, работая над серией «Былая Малороссия». На пруду в старом парке плывет лебедь, растут водяные лилии. В этой композиции воспевается очарование ампирной усадьбы, милой сердцу Нарбута, и не какой-нибудь, а конкретной, находящейся на Полтавщине. Вместе с тем по настроению композиция перекликается со многими строками русских поэтов начала XX века. Вспомним, например, в этой связи стихотворение В. Я. Брюсова «Усадьбы»:

Дряхлеют парки вековые

С аллеями душистых лип.

Над прудом, где гниют беседки,

В тиши, в часы вечеровые

Лишь выпи слышен зыбкий всхлип.

Лист «М» при первом беглом взгляде вроде бы и не включает никаких специфически украинских мотивов. На опушке березовой рощицы бредет медведь, вдали - монастырь, подобный которому, кажется, мог бы стоять и на русской земле. Лишь приглядевшись, можно узнать в изломанном фронтоне монастырских ворот и грушевидном куполе колокольни типичные формы украинского барокко. Убрать бы отсюда медведя - останется уютный уголок Чернигова, лирический пейзаж, по настроению близкий некоторым картинам популярного на Украине П. А. Левченко.

В листе «Н» снова березы, на редкость «графические» деревья. Но здесь художник откровенно паясничает, рисует чепуху («якая чепуха!» - одно из любимых восклицаний Нарбута) или, выражаясь по-украински, «нiсенiтницю»: негр во фраке и цилиндре на аллее, образованной воткнутыми в землю кухонными ножами, поставив ногу на наковальню, ножницами кромсает нитку. Впрочем, и здесь дело на Украине происходит: на дальнем плане - ветряки, хаты, тополя.

Лист «О», на первый взгляд, тоже лишен всякого здравого смысла. Много раз рисованный Нарбутом обломанный ствол усохшего дерева, на нем военные атрибуты - панцирь, копья, ружье, казацкий бунчук и булава. К плетню прислонен обруч. Через плетень перескакивает осел, спасаясь от военного пожара в сторону мирной хаты. Похоже, что Нарбут осмеивает свои военные аллегории, а заодно, быть может, и свой переезд из Петрограда в Киев. Это в его духе. Раскрашенный акварелью оттиск (собр. Д. Г. Нарбута, Черкассы) весьма выигрывает в сравнении с суховатым рисунком тушью. Облачное небо заполнило несколько раздражавшую пустоту, плавные линии пейзажа получили поддержку в очертаниях облаков, темы вертикалей и горизонталей зазвучали полифонически.

Лист «С» получился презабавным. Взобрался на гору огромнейший слонище - ели в сравнении с ним, что травки, а собачка, его облаивающая, ростом с муравья,- вспоминается крыловская Моська. Под горой на сундуке, накрытом салфеткой, самовар стоит, чашки, миска с ягодами. Присесть бы, почаевничать, да вот беда: мал для слона стул, сядет - сломает, а Моське велик - ни влезть, ни слезть. Снова - «якая чепуха!». В раскрашенном варианте (собр. Д. Г. Нарбута, Черкассы) темно-серый на бело-голубом фоне слон кажется еще большим, зеленая горка уплотнилась, стулья и сундук расцветились пестрыми полтавскими узорами. Массивные силуэты второго плана как бы нависли над цветастыми пятнами первого. Эффект композиции определяется в большой мере гротескными контрастами масштабов, крупных и дробных пятен, смещением планов.

С помощью линейных ритмов Нарбут мастерски передает разнообразные движения: стремительный прискок зайца, прыжок осла, тяжелую поступь слона. Если бы он к тому стремился, то мог бы сделать все рисунки понятными детям, забавными для них. «Н», «С», конечно, могут вызвать улыбку ребенка, но другие, композиции явно предназначены для взрослых зрителей, и именно украинских.

Есть среди листов «Азбуки» один исторический сюжет - лист «Ф». Здесь изображен костюмированный бал в саду перед дворцом Кирилла Разумовского в Батурине. На первом плане видим самого гетмана - вельможу в камзоле, чулках, парике - и казака в шароварах, шапке со «шлыком», с саблей на боку, явно ощущающего себя неловко в непривычной для него обстановке. На «Ф» здесь фейерверк, буйство «шутих» и ракет в ночном небе - один из любимых мотивов художника. Что еще на «Ф»? Можно лишь предполагать. Подобные празднества в XVIII веке назывались фестивалями. Происходит бал перед фасадом дворца. Разумовский был племянником фаворита императрицы Елизаветы, да и сам у нее и у Екатерины II был в фаворе, рано был произведен в фельдмаршалы. Финалом поминальной автономии Малороссии было правление Разумовского. Кроме фейерверка, все слова на «Ф», которые можно измыслить в связи с рисунком Нарбута, только и могут прийти в голову человеку, знакомому с историей.

Любопытна и в определенной степени характерна ошибка Я. Н. Ждановича, видевшего этот лист в работе, когда, возможно, инициалы не были нарисованы: он связал композицию с буквой «Р» - Разумовский, ракета. Композиция эта среди всех других в «Азбуке», пожалуй, самая «мирискусническая», перекликающаяся с некоторыми работами Сомова и Бенуа.

Последний лист - «Ч» и по остроумию, и по композиции, и по графической технике можно отнести к числу самых удачных и оригинальных работ Нарбута. В нем изображен известный нам по акварели «Ночь в помещичьей усадьбе» старый дом в имении Круглик. Перед ним в свете фонаря развлекаются черти. Старый черт чайком балуется, молодые затеяли чехарду. Черти Нарбута не страшны, а забавны, как обычно в украинском фольклоре, ниоткуда не срисованы, всецело рождены фантазией художника, готового поверить в их существование. Старый черт - худой, кожа да кости, лопатки торчат, ноги тонкие, колени острые, руки длиннющие, позвоночник шерстью порос, чубчик на голове общипанный. Мордочкой он на козла похож, только рожки маленькие, а хвост у него коровий. Но не одними рожками да хвостом отличается он от людей, а прежде всего своими движениями, для человека немыслимыми: сидит не понять как - спиной или в профиль, руки-ноги как попало раскорячены, голову на жгутом свивающейся шее поворачивает на 180 градусов. Видимо, старичок обращается с каким-то наставлением к молодежи. В луче света завихрился, в свою очередь немыслимо изогнувшись, мордатый полосатый черт, другие разбегаются, прыгают, а на крыше старого дома тоже какая-то нечистая сила пляшет.

В рисунках украинской азбуки П. И. Нерадовский справедливо отметил свойственное натуре художника сочетание фантастики, поэтичности и юмора. Из их числа он выделил как «блестящие страницы его творчества и большие завоевания современного графического искусства» листы «В», «З», «Л», «М», «Н», «С», «Ф», «Ч». «Г» и«0» с их скрытым семантическим слоем, не всякому понятным, он не упомянул. Но именно в этих композициях Нарбут делает важный шаг на пути создания своего нового украинского стиля. В других иллюстрациях «Азбуки» - итог петербургского периода творчества мастера. В этих двух - зерна того, что посеет он на ниве украинского искусства.

В пятнадцати листах «Азбуки» Нарбут демонстрирует большое, редкостное даже для крупных мастеров графики разнообразие технических приемов. Здесь силуэты, черные на белом и белые на черном (обложка, листы «З», «Ф»), разнохарактерные штрихи, тонкие, беглые, живо намечающие, например, фигуру слона, складки его кожи, и стилизованные, с утолщениями, изображающие рельеф бугра, по которому слон идет. В листе «Л» - штрихи кудрявые, изображающие листву, линии, напоминающие гравюру по металлу (туловище льва), пунктиры, передающие фактуру камня. В другом случае пунктирами обозначен переход от света к мраку (лист «Ч»). Есть в листе «Л» и пунктиры нарочито смазанные, имитирующие плесень на камне. Контуры; линии, рисующие форму; пятна, залитые черным, затененные штриховкой,- все возможные приемы создания черно-белых изображений использует мастер. Линии и пятна выполняют у него то сугубо изобразительную, то эмоционально-изобразительную функцию. Контуры его то непринужденно извилисты, то плавны, то прочерчены по линейке. Некоторые рисунки имеют вполне законченный вид в черном и белом (листы «Ч», «Ф»). Другие требуют раскраски, поскольку в них, очевидно, предусмотрены пятна, границы которых черными линиями не обозначены.

Нарбут может рисовать животных вполне реалистически, знает особенности структуры игрушек, умело передает характер различных поверхностей. Но есть у него фигуры и неестественные, не живые и не игрушечные. Таковы, например, казак и его конь, медведь, гетман Дорошенко. В них мастер выступает как стилизатор, вдохновляющийся образами старой гравюры и живописи. Дорошенко рисован со старинного портрета из Волоколамского монастыря, где бывший гетман и вятский воевода был похоронен. Несколько «деревянный» казак не рисован с конкретного образца, но упрощенными и изысканными линиями сходен с произведениями украинских мастеров, изображавших казаков-запорожцев, так называемых «мамаев».

Своеобразное очарование парсун и украинского народного примитива Нарбут, прошедший школу Билибина, понимавший прелесть лубков, оценил раньше украинских искусствоведов, для которых старинные портреты были в лучшем случае историко-бытовой или генеалогической иллюстрацией, а «казаки-мамаи» - произведениями «крайне наивными и грубыми» В этом видится один из важных итогов петербургско-петроградского периода творчества художника. Украина в его лице получила не только мастера высокой культуры, воспитанного «Миром искусства», но и энтузиаста, готового отдать весь свой незаурядный талант и кипучую энергию делу строительства национальной культуры.

Нарбут Георгий Иванович (1886-1920) прожил всего тридцать пять лет. Но за это время успел создать свой неповторимый образный мир, где были и философские раздумья, и острая сатира, и необыкновенно красочные вариации на темы сказок, и даже иллюстрированная украинская азбука.

Сегодня издания с иллюстрациями Нарбута считаются библиографической редкостью. Он считал, что не может позволить себе тратить время на работы, которые не будут проданы. Но в 1915 году написал удивительный по красоте акварельный натюрморт "Розы в бокале", который хотел подарить своей жене. Друзья, зная, что этот натюрморт художник начал в Нарбутовке, а окончил по памяти в Петрограде, поражались, как удалось ему сохранить необыкновенную свежесть натуры. На выставке "Мира искусства" его "Розы" экспонировались с припиской "не продается". Однако и эту свою работу Нарбут продал. Да не кому-нибудь, а царской семье за огромные по тем временам деньги - 800 рублей. Как раз в это время, в начале 1916 года, у него родился сын Данила, и деньги были просто необходимы. Акварель "Розы в бокале" сейчас находится в собрании Государственного Русского музея.

Один из известных исследователей творчества Нарбута Ф. Эрнст писал о художнике: "Он был украинцем не только по крови, языку, убеждениям - украинской стихией насыщены и все его произведения, и формальный источник его гения бьет неизменно из родного чернозема Черниговщины".

Георгий Иванович Нарбут родился 26 февраля 1886 года на хуторе Нарбутовка Есманской волости Глуховского уезда Черниговской губернии, в семье потомственного, но уже обедневшего дворянина, выпускника физико-математического факультета Киевского университета. Среди предков Нарбутов были и запорожские казаки. Мать будущего художника была дочерью священника. В семье Нарбутов было семеро детей.

Позже Георгий Нарбут вспоминал: "С малых лет, сколько себя помню, влекла меня живопись. За отсутствием красок, которых я не видел, пока не попал в гимназию, и карандашей я использовал цветную бумагу: вырезал ножницами и клеил мучным клеем". Именно это детское увлечение и способствовало формированию у будущего художника "силуэтного мышления". Кстати, среди крестьян в украинских селах в то время были очень популярными вырезки из бумаги, так называемые "вытинанки", и Георгий имел возможность усовершенствовать свое мастерство. Учился Георгий в Глуховской гимназии, и, как сам позже вспоминал, первыми его пробами в графике были переписанные готическим шрифтом с орнаментированными заглавными буквами "Поучение Владимира Мономаха своим детям", "Евангелие от Матфея", "Песнь о Роланде".

В Харьковском художественном музее и сейчас хранится сделанный им в семнадцать лет рисунок к "Песне о Роланде". Огромное влияние на юного Нарбута оказал журнал "Мир искусства", где ему особенно нравились иллюстрации Билибина. Юный художник очень любил природу, мог часами разглядывать травы и цветы, ловил бабочек, кузнечиков, зачитывался русскими народными сказками.

В 1906 году в Глухове проходила большая художественная выставка, на которой экспонировались иллюстрации Нарбута к сказке "Война грибов". В это же время он проиллюстрировал сказки "Снегурочка" и "Горшеня". Как признавался позже сам Георгий Нарбут, его музой в это время стала приехавшая из Москвы очень интеллигентная, чуткая девушка М. Беловская. Втайне от отца Георгий Нарбут вместе с братом послал документы, а потом и поступил на факультет восточных языков Петербургского университета. Через некоторое время он перевелся на филологический факультет и в это же время начал серьезно заниматься рисованием с такими же, как он, художниками-любителями. Организовав выставку своих работ, они пригласили на нее Бенуа, Остроумову-Лебедеву, Лансере и других "мирискусников", которые поддержали молодых художников. А Билибин, узнав, как обокрали Нарбута в снятой им комнате, предложил ему переселиться к нему и даже нашел ему работу. Петербургский климат плохо влиял на здоровье Нарбута, и в 1907 году, уехав на каникулы, он уже не собирался возвращаться в Академию.

В это время появляются его первые зарисовки украинского быта, юмористические рисунки. Нарбут был балагуром, любил подтрунить и над другими, и над самим собой, что очень ценилось в кругу "мирискусников". Бенуа даже ввел особый термин "скурильность" (от латинского "scurra" - "шут").

Осенью Нарбут все же вернулся в Петербург и полностью отдался творчеству. Он оформил более 20 книжных обложек, делал иллюстрации. В отличие от Сомова, Бакста и манерного Феоктистова, которого называли "русским Бердслеем", Нарбут не изображал модных тогда женственных юношей, томных женщин. Это претило его здоровой натуре. Он учился "видеть графически", подчинять направление линий форме.

В то время живописцы старались обязательно посетить Париж, а рисовальщики - Мюнхен. Отправился туда и Нарбут. Там он работал над иллюстрациями к детским книгам, которые должны были выйти в издательстве Кнебеля, посещал одну из студий и много копировал Дюрера.

В 1910-е годы начали появляться станковые работы Нарбута, в которых проступало что-то мистическое. Это "Пейзаж с кометой", "Кабинет ученого" и др.

Нарбут делал иллюстрации для многих выходивших в то время журналов, оформлял в своеобразном "игрушечном" стиле книги для детей. Постепенно он отошел от подражания своему кумиру Билибину, увлекся стилем ампир, геральдикой и украинской стариной. В это время появились и первые его силуэтные иллюстрации, композиции, которые позволяли ему добиваться максимальной выразительности образов. Очень сложна, изысканна композиция проиллюстрированной Нарбутом в 1912 году книги Андерсена "Соловей".

Оформляя малороссийский отдел к одной из выставок, Нарбут серьезно увлекся украинской стариной. Ездил по своим родным местам, делал зарисовки старинных церквей, крестьянского быта. Оформив книгу басен Крылова, Нарбут поместил на титульном листе силуэтный профиль своей невесты Веры Павловны Кирьяновой, с которой он очень любил бродить по окрестностям родной Нарбутовки. Вернувшись в Петербург, он почти ежедневно писал ей письма. В одном из них есть такие строки: "Помнишь, ты мне сделала веночек из лиловеньких цветов и дала локон? Теперь я и веночек, и локон (внутри веночка) поместил в рамочку". А через некоторое время: "Я сжег твои локоны. Пришел Левитский, мой приятель, и, увидев локон на стене, сказал, чтобы я тотчас же сжег, что этого нельзя делать, что это страшно несчастливо..." В 1913 году они поженились.

Нарбут иллюстрировал новые издания басен Крылова, сказки Андерсена, рисовал дворянские гербы для "Малороссийского гербовника". Как вспоминали современники, Нарбут умел работать очень быстро, как бы играя. Кроме иллюстраций, он сделал целую серию силуэтных портретов известных исторических деятелей и жителей Нарбутовки. В 1913-1914 годах он оформил изданные С. Маковским сборники "Русская икона", продемонстрировав исключительную способность работать с самыми разными шрифтами.

В 1914 году у Нарбута родилась дочь, он хотел делать иллюстрации к Лермонтову. Однако начало Первой мировой войны принесло великое смятение. Фанатики начали громить немецкие мастерские и лавки. Во время одного из погромов в издательстве Кнебеля погибли тиражи книжек, оформленных Нарбутом,- "Басни" Крылова, "Стойкий оловянный солдатик", "Старый уличный фонарь" Андерсена. В мае 1915 года Нарбут устроился "канцелярским чиновником" в Сенат. Современники считали, что именно благодаря Нарбуту издававшиеся в то время книги стали более изысканными. Нарбут оформлял издания по античной культуре для Брокгауза и Ефрона, делал лубочные картинки на военную тему, выполнял иллюстрации для литературно-художественного журнала "Лукоморье". Особенно интересны выполненные им в это время "военные аллегории".

Возвратившись в Нарбутовку, Нарбут начал увлеченно изучать "украинский стиль" в искусстве, литературный украинский язык. В 1915 году черниговское дворянство поручило ему оформление книги В. Л. Модзалевского "Товстолесы. Очерк истории рода", а позже он проиллюстрировал книги "Галиция и ее старина" и "Старинные усадьбы Харьковской губернии".

Свержение самодержавия Нарбут встретил восторженно. М. Добужинский вспоминал: "Я часто встречался с ним в первые дни весенней революции и наблюдал его энтузиазм. Он был все время точно навеселе и рад был возможности безнаказанно выкидывать разные штуки. Так, однажды он сжигал вместе с толпой аптечного орла, и, как он сам мне говорил, с большим удовольствием, потому что эти орляки всегда возмущали его геральдический вкус".

Нарбут вместе с другими деятелями культуры активно работал в Особом совещании по делам искусств при Временном правительстве, поехал в Киев, где начал оформлять иллюстрированную украинскую азбуку. Он был избран профессором Украинской академии художеств.

В это время у Нарбута начал назревать конфликт с женой. Уходя от решения реальных проблем, он вместе с В. Модза-левским, который в это время переехал в Киев из Чернигова, создал в своей единственной комнате сказочный, изысканный мирок с дорогими коврами, старинной мебелью, красивыми книгами. Сам он ходил в желтых сапожках, подпоясывался широким поясом. В это время он женился на Наталье Модзалевской и вместе с В. Модзалевским придумал вымышленного героя хуторянина Лупу Юдича Грабуздова, жизнь которого они с увлечением описывали в дневнике. Говорят, что началом этой истории был случайно приобретенный Нарбутом старинный перстень с надписью "Грабуздов". В этой самим художником спровоцированной игровой ситуации родилось много интереснейших рисунков и иллюстраций.

После Октябрьской революции Нарбут оформлял многие украинские журналы, в частности "Мистецтво", сборники стихов, а в 1919 году начал работать над новым вариантом украинской азбуки.

Нарбут очень любил всякие обрядовые церемонии, праздники. И даже незадолго до своей смерти (он умер 23 мая 1920 г.), перед тем как лечь в больницу на операцию, он организовал в их с Модзалевским квартире веселую вечеринку, посвященную юбилею Лупы Грабуздова, которого он сам и придумал.

Бoгдaнoв П.С., Бoгдaнoвa Г.Б.

http://www.ikleiner.ru/lib/painter/painter-0064.shtml

Все рисунки из интернета

Георгий Иванович родился 25 февраля (9 марта) 1886 года, на хуторе Нарбутовка (около Глухова; ныне Сумская область Украины) в семье мелкого служащего. Его отец, Иван Яковлевич, принадлежал к старинному литовскому дворянскому роду, однако совершенно захудалому. Он был человеком образованным: окончил физико-математический факультет Киевского университета. Мать художника, Неонила Николаевна, урождённая Махнович, была дочерью священника, рано осиротела и вышла замуж совсем молодой. В семье Нарбутов было семеро детей: пятеро сыновей и две дочери. Ещё в детстве Георгий вырезал «вытынанки» - фигурки из бумаги, служившие украшением народного жилища. С 1896 года он учился в Глуховской гимназии, где заинтересовался книжной иллюстрацией, рисунками И. Билибина к детским книжкам, увлёкся геральдикой. Начальное художественное образование Георгий получил своими силами.

В 1906 году, по окончании гимназии, Георгий с братом Владимиром переезжают в Санкт-Петербург и в конце августа поступают в Петербургский университет на факультет восточных языков. Однако Георгий сразу же перевелся на филологический факультет. Найдя среди студентов университета таких же, как он, художников-любителей, Нарбут организовал в вечерние часы занятия рисунком. Недолгое время Нарбут посещал частную студию Е.Н. Званцевой, где его наставниками были Л.С. Бакст и М.В. Добужинский. В начале весны 1909 года Георгий Нарбут впервые участвовал в самой представительной столичной выставке того времени - VI выставке Союза русских художников. В том же году, по совету М. Добужинского, Г. И. Нарбут уехал в Мюнхен, где три месяца совершенствовал мастерство в студии графика Ш. Холлоши, изучал книги в Мюнхенской пинакотеке. Влияние на творчество Г. Нарбута оказал немецкий график Эмиль Преториус, который в 1909 году основал в Мюнхене Школу иллюстрации и книжного дела.

После возвращения в Санкт-Петербург Георгий Иванович стал членом художественного объединения «Мир искусства», а в 1916 году вместе с Е. Лансере, К. Петровым-Водкиным, И. Билибиным он был избран в комитет этого объединения. Нарбут становится постоянным сотрудником журнала «Аполлон». С 1913 года он также работал в качестве художника в редакции журнала «Гербовед», издававшемся в течение двух лет.

19 мая 1915 года, по протекции В. К. Лукомского, назначенного в 1914 году на должность управляющего гербовым отделением Сената, Нарбут был назначен канцелярским служителем департамента геральдии. Позднее художник был призван на военную службу. Ему удалось устроиться в Красный Крест при одном санитарном поезде, с которым он никуда не ездил, а должен был ежедневно бывать в Царском Селе. Затем, с помощью Мстислава Добужинского, он был зачислен в историческую комиссию Красного Креста. Теперь его «служба» заключалась в ежедневных занятиях по редактированию книги о 50-летии Красного Креста и в графической работе для этого издания.

После Февральской революции 1917 года Нарбут вместе с некоторыми другими деятелями искусства, а также тремя представителями Совета Рабочих и Солдатских Депутатов становится членом особого Совещания по делам искусств при Временном правительстве. В Санкт-Петербурге Г. Нарбут жил с небольшими перерывами до 1917 года.

В марте 1917 года Г. Нарбут уезжает в Киев. Поездка была ему оформлена как командировка с целью принятия мер по охране киевского дворца. В сентябре того же года он стал профессором графики новообразованной Украинской академии искусств, а с декабря (по другим данным, с февраля 1918) - её ректором. В Киеве Нарбут занимался созданием эскизов военных мундиров армии Украины, оформлением упаковок и этикеток для украинских товаров. Он создал украинские банкноты, грамоты, открытки и почтовые марки.

После провозглашения Украинской державы во главе с П. Скоропадским, Модзалевский и Нарбут начали добиваться отмены утверждённых гербов и печатей УНР. 18 июля 1918 года гетман утвердил спроектированную Нарбутом новую малую Государственную печать: на восьмиугольном щите был изображён казак с мушкетом. Щит был обрамлён барочным картушем и увенчан трезубцем святого Владимира. По кругу с обеих сторон шла надпись «Українська Держава». Её напечатали на банкноте в 1000 карбованцев, выпущенной 13 ноября 1918 года. Государственный Герб, разработанный Нарбутом, утвердить не успели: 14 декабря гетман отрёкся власти.

Главной в творчестве Нарбута стала работа над созданием рисунков для «Украинской азбуки», которую он начал в 1917 году ещё в Петрограде. В ней художник достиг предельной простоты и вместе с тем изысканности композиции, рисунка и цвета. В решении букв азбуки Нарбут объединил достижения как украинской рукописной и печатной книги, так и достижения западноевропейских мастеров шрифта.

После установления Советской власти на Украине Г.И. Нарбуту стали поступать заказы от издательств Совета народного хозяйства Украины и Всеукраинского литературного комитета. Для их выполнения художник находит новые художественные решения, становясь отцом украинской советской книжно-журнальной графики. В основу своего нового стиля он положил украинский изобразительный фольклор - «козаки-мамаи», набойки, ковры, расписная керамика, резьба по дереву и прочее. Вместе с тем от мазепинского герба, парчовых жупанов и барочных фронтонов он с поразительной быстротой и лёгкостью переходит к пятиконечной звезде и суровой архитектуре заводских строений.

19 декабря 1917 года был напечатан первый денежный знак Украинской Народной Республики - купюра достоинством в 100 карбованцев, автором оформления которого был Георгий Иванович Нарбут. В оформлении купюры Нарбут применил орнаменты в духе украинского барокко XVII-XVIII веков, декоративные шрифты, изображение самострела (герб Киевского магистрата XVI- XVIII веков) и трезубца святого Владимира, ставшего впоследствии государственным гербом Украины.

1 марта 1918 года Центральная Рада приняла закон о введении новой денежной единицы - гривны. Было напечатаны дензнаки номиналами в 2, 10, 100, 500, 1000 и 2000 гривен (проекты двух последних были выполнены уже после провозглашения гетманата). Георгием Нарбутом были выполнены эскизы банкнот номиналами в 10, 100 и 500 гривен. В эскизе 10-гривневой купюры он использовал орнаменты украинских книжных гравюр XVII века, 100-гривневой - изображение рабочего с молотом и крестьянки с серпом на фоне венка из цветов и плодов, 500-гривневой - аллегорию «Молодая Украина» в виде озарённой девичьей головки в венке (благодаря ей, купюра получила ироническое народное название «Горпинка»).

Придя к власти, гетман Павел Скоропадский восстановил в качестве денежной единицы Украинской державы карбованец. Георгию Нарбуту принадлежит эскиз 100-рублевого дензнака, где он использовал портрет Богдана Хмельницкого (водяной знак), индустриальные мотивы и созданный им проект герба Украинской державы.

Сразу после Февральской революции Временное правительство приняло решение о выпуске почтовой марки с новой символикой. Летом 1917 года Министерством почт и телеграфов был объявлен конкурс на лучший рисунок новой почтовой марки, в котором Г. И. Нарбут принимал участие.

Георгий Нарбут был автором первых марок Украинской Народной Республики, номиналом в 30, 40 и 50 шагов. Марки вышли в свет 18 июля 1918 года и были изготовлены в Киеве на Пушкинской улице, 6, где в те годы располагалась типография Василия Кульженко, а также в одесской типографии Ефима Фесенко. На марке в 30 шагов была помещена аллегория «Молодая Украина», на миниатюре в 40 шагов дано изображение стилизованного трезубца святого Владимира, на марке в 50 шагов - почтовых рожков и большой цифры номинала.

Г. И. Нарбут являлся также автором проектов невыпущенных марок с портретами князя Константина Острожского, философа Григория Сковороды и гетмана Петра Дорошенко в 10, 20 и 40 шагов, соответственно, марки «в пользу почтальона» номиналом в 30 шагов и марки на продажу табака в 10 гривен.

В 1926 году в Киеве состоялась посмертная выставка художника. В том же году в Ленинграде вышла книга Эриха Голлебраха «Силуэты Нарбута».

Нарбутовская марка с аллегорией «Молодая Украина» служила до 1986 года основным элементом для эмблемы Союза украинских филателистов и нумизматов (США). В 1992 году директор СУФН Ингерт Кузич-Березовский учредил приз имени Георгия Нарбута «За лучший проект украинской марки». Приз ежегодно вручается художнику, чьи марка, серия марок или почтовый блок были признаны лучшими.

16 мая и 17 июня 1992 года вышли первые стандартные марки Украины. Они повторяли рисунок-аллегорию Г. И. Нарбута «Молодая Украина», который он использовал для марки УНР номиналом в 30 шагов.

В 2006 году Национальный банк Украины выпустил памятную монету номиналом в 2 гривны, посвящённую 120-летию со дня рождения Г. И. Нарбута.

На аверсе изображён фрагмент оформления купюры 1918 года - крестьянка и рабочий на фоне венка из цветов и плодов, над которым размещён год чеканки монеты «2006», малый Государственный Герб Украины и надпись - «НАЦІОНАЛЬНИЙ БАНК» / «УКРАЇНИ»; внизу - «2 / ГРИВНІ» и логотип Монетного двора Национального банка Украины.

На реверсе силуэтное изображение Георгия Нарбута, справа от которого изображен родовой герб Нарбутов, под которым помещены годы жизни - «1886 / 1920» и полукругом размещена надпись «ГЕОРГІЙ НАРБУТ».

В том же году, 10 марта, почтой Украины и издательством «Марка України» был сделан выпуск коммеморативной почтовой марки с купоном по случаю 120-летнего юбилея художника. Автор дизайна марки и купона - Владимир Таран. Были также подготовлены конверт первого дня с графическим портретом Георгия Нарбута (художник В. Таран) и специальный почтовый штемпель (автор Александр Сталмокас), на котором воспроизведён нарбутовский рисунок женской головы, символизирующей Украину, с марки УНР в 30 шагов.

В 2008 году почта Украины выпустила два почтовых блока, посвящённых 90-летию первых почтовых марок УНР. На марках, составляющих блоки, изображены первые марки УНР, а на купонах - портреты Г.И. Нарбута и А.Ф. Середы.

«Брось ты быть школьником, прилежно и доверчиво слушающим то, что говорят тупицы-учителя. Будь художником и учись на самом искусстве!» — А. Н. Бенуа.

«Он был украинцем не только по крови, языку, убеждениям, — украинской стихией насыщены и все его произведения, и формальный источник его гения бьет неизменно из родного чернозема Черниговщины» , — объясняет своеобразие Нарбута его происхождением Ф.Л. Эрнст.

Георгий Нарбут наиболее известен как автор первых украинских государственных знаков (банкнот и почтовых марок) и проекта герба Украинской державы. Он также был профессором графики Украинской академии искусств, а позже — ее ректором. Георгий Нарбут — личность неординарная и неоднозначная, и чтобы понять источник его гения, важно узнать, что он был за человек.

Георгий Нарбут нашел себя сразу. Ему не пришлось тратить годы на сомненья, на выбор рода искусства. Он в первую очередь был мастером книжной графики, и в этом деле был одним из лучших. Его не просто так называют самородком. Не получив систематического художественного образования, он готовил детские книжки для издательства И.Н. Кнебеля и солидные исследования для «Брокгауза — Ефрона», оформлял обложки журнала «Гербовед» и поэтические сборники. После выхода басен И.А. Крылова и сказок Г.Х. Андерсена с его иллюстрациями, имя Нарбута стало модным, число его заказов неизменно росло: если в 1912 году увидело свет шестнадцать изданий с его украшениями и иллюстрациями, то в 1914-м их было уже тридцать. И.Я. Билибин даже счел возможным сказать: «Нарбут — огромнейших, прямо необъятных размеров талант…» Каким он был человеком? Тайны личности художника раскрывает его автобиография и воспоминания друзей.

Первые опыты в графике

— Родился я 26 февраля (по старому стилю) 1886 года на хуторе Нарбутовка Глуховского уезда Черниговской губернии, — пишет Нарбут в своей автобиографии. — Семья наша была довольно большая: у меня было четыре брата и две сестры. Отец мой, мелкий помещик со средними доходами, мало интересовался домашними делами вообще, а детьми в частности, и поэтому нашим дошкольным воспитанием ведала наша мать…

Дети росли на лоне природы, играли с сельскими ребятишками. Грамоте их учил старичок-псаломщик.

— С малых лет, сколько я себя помню, меня тянуло к рисованию. За отсутствием красок, которых я и не видел, пока не попал в гимназию, и карандашей, я использовал цветную бумагу: вырезал ножницами и клеил клейстером из теста.

Подсказали эту технику популярные в украинском селе «витинанки» — вырезки из бумаги, служившие украшением местных хат.

— До девяти лет я прожил в отцовском хуторе. В 1896 году меня отдали в подготовительный класс Глуховской гимназии. Подготовлен к учебе в гимназии я был не особенно хорошо и учился неважно, так что в первом и втором классах «зимовал» по два года. Дальше учеба пошла лучше, но были «любимые» и «нелюбимые» предметы. История, словесность меня интересовали, а математика, например, наоборот.

— Все время моего пребывания в гимназии я рисовал красками и карандашом без руководителей: что мог, как мог и что хотел. Меня очень заинтересовало при прохождении курса древнеславянского языка, как это в старину писались от руки книги, и я, найдя образец шрифта Остромирова Евангелия, стал пытаться писать по-старинному. Сначала переписал «Поучение Владимира Мономаха к своим детям», затем «Евангелие от Матфея», «Песню о Роланде» (готическим шрифтом с орнаментированными заглавными буквами). Это были мои первые опыты в графике.

В глуховской библиотеке молодой художник открыл для себя журнал «Мир искусства» (выходил с 1899 по 1904 г.), оказавший решающее влияние на формирование его взглядов.

— «Мир искусства» был первым подлинно художественным изданием. Здесь можно было видеть репродукции, относительно близкие к подлинникам. Все было продуманно и изысканно — формат, шрифт, поля…

Из прочитанного в журнале Нарбут упоминает «писания Александра Бенуа». Увлеченный выведением линий, испытывавший отвращение к правилам, которые тщетно пытались втолковать ему учителя рисования, рисовавший как хотел и что хотел, молодой художник воспарил, читая слова Бенуа: «Надо же раз и навсегда понять, что такое хороший рисунок. Во-первых, это вовсе не непременно правильный рисунок…» Осененный, Нарбут отправился на поиски волшебной линии.

— В Глухове тогда была довольно большая сельскохозяйственная выставка, и при ней был устроен «художественный отдел». К участию в этом отделе был приглашен и я, где и выставил свои первые опыты в графике. В том же 1904 году была впервые напечатана и моя работа, на которую теперь я не могу без стыда смотреть. Это был раскрашенный графический лист — «Икона святого Георгия Победоносца».

«Герб города Москвы» — Георгия Победоносца — Нарбут нарисовал пером и раскрасил акварелью, стилизуя отчасти в иконописном, отчасти в билибинском духе. Знаток геральдики В.К. Лукомский впоследствии отметит, что в этом рисунке отсутствуют «все признаки герба».

В Петербург — к «мирискусникам»…

— Наконец 5 июня 1906 года я имел в кармане «Аттестат зрелости», хоть и неважный, покрытый почти одними «трояками»… Осенью мечтал попасть в Северную Пальмиру — к близким моему сердцу «мирискусникам»… Одно — мечты, иное — действительность. Целое лето мне пришлось воевать за право ехать в Петербург… Мой отец, на иждивении которого я воспитывался, ни за что не хотел пускать туда ни меня, ни моего брата Владимира, окончившего одновременно со мной ту же гимназию.

Владимир тоже стремился в Петербург: он пробовал свои силы в поэзии, увлекался символистами, в отличие от Георгия интересовался политикой. Тайком от отца братья послали заявления о приеме в Петербургский университет, на факультет восточных языков. Риск себя оправдал — в конце августа 1906 года их уведомили о зачислении. «Отец под влиянием матери, которая молча держалась нашей стороны, — продолжает Нарбут, — как-то покорился; просто говоря, ему было безразлично, куда мы поедем, он только хотел поставить на своем» .

Дурная погода, дороговизна квартир, то, что, сняв наконец какую-то комнату, были обокрадены «почти до нитки», — вот их первые впечатления от столицы.

— Начал ходить в университет… Перевелся сразу же с восточного факультета на филологический и думал как следует приняться за науки, но меня влекло к искусству, тянуло к художникам… Вскоре среди своих коллег по факультету я нашел несколько таких же, как и я, кто скучал без искусства. Мы и были основателями художественного кружка в университете.

— В это же время — это был конец сентября или начало октября — я познакомился с выдающимся уже тогда русским графиком Иваном Яковлевичем Билибиным. Раньше я знал его произведения только по репродукциям, — они были моим идеалом… Теперь я видел оригиналы, видел самого мастера. Познакомился я очень просто: в один из вечеров в мрачном Петербурге, начинающихся осенью так рано, я с дрожью и душевным волнением пошел к мастеру, чтобы поговорить с ним и показать ему для оценки свои работы. Он принял меня сначала насмешливо… но потом мы как-то разговорились, он посмотрел мои рисунки, дал кое-какие советы. Спросил о моем финансовом положении и вообще о том, как я устроился в Питере, и, узнав о моем приключении с квартирой, где меня обокрали, переговорив с женой, — как я позже узнал, она была художницею М. Я. Чемберс-Билибиной, — предложил мне у себя свободную комнату за довольно небольшую плату. Это была для меня радость! Брат мой, вскоре, правда, уехавший по болезни домой, поселился вместе со мною.

— Жизнь моя у Билибина мне очень нравилась и принесла мне огромную пользу. Не будучи его учеником, я фактически учился у него. Когда он работал у себя в мастерской, то почти всегда звал и меня «за компанию» за свой стол рисовать. Он же достал мне и заработок: по его протекции издатель газеты «Русское Чтение» купил у меня для издания иллюстрации (сделанные еще в Глухове) к сказкам «Снегурочка» и «Горшеня», а потом заказал мне несколько графических работ (обложку, рисунки загадок и концовки) для своего журнала… Помню, как я, получив от Дубенского первый гонорар — сто рублей, — ощущал себя Крезом…

— Что-то в нем было, что с нескольких слов сближало с ним, — вспоминал Дубенский. — Я отчетливо помню, как в первый же день нашего знакомства (я не знал, откуда он и кто, фамилию его еще не знал) мы уже с жаром беседовали об искусстве. Тут же он показал свои произведения, ловко сделанные, но в сильной степени под влиянием Билибина, а также что-то чувствовалось и от А.Н. Бенуа и Бакста.

Любовью Нарбута была Мария Беловская. Именно она имела большое влияние на работы художника раннего периода.

Украинские традиции

Уезжая в 1907 году домой на летние каникулы, Нарбут уже не думал о продолжении занятий в университете, а только о графических работах. Манера исполнения его эскизов и набросков, созданных в родных краях, говорит о том, что он научился «мыслить графически».

Ряд набросков выполнен для серии «Былая Малороссия». Конечно, времена запорожской вольницы, казацких полковников, сотников, гетманов можно было воссоздать лишь силой фантазии. Но многое от XVII и XVIII веков сохранилось в неприкосновенности: от села к селу бродили слепые кобзари, сельские девушки рядились по-старинному, старики в широкополых соломенных «брылях» неторопливо раскуривали запорожские «люльки»; среди зелени белели под золотистыми кровлями хатки-мазанки, ворочали крыльями почерневшие за долгую свою жизнь ветряные мельницы — «ветряки», высились в распаханных степях курганы с половецкими «каменными бабами», живописны, как встарь, были города с величественными храмами гетманских времен, в частности — Новгород-Северский. Все это Нарбут запечатлел в своем альбоме.

После Т. Г. Шевченко с его «Живописной Украиной», в офортах которой запечатлены история, деревенский быт, «малороссийская тема» вошла в украинскую и русскую графику, но особенно широко — в живопись. Однако стиль украинский никто еще не пытался выработать. Никто до Нарбута.

Поездка в Мюнхен

По возвращении в Петербург Нарбут всецело отдается творчеству. М.В. Добужинский вспоминал: «Тогда будущий мой милый друг Георгий Иванович был застенчивым и неловким юношей, добродушно отшучивавшимся от забавных придирок Билибина…»

Самостоятельную работу по книжному оформлению Нарбут получил сначала в издательстве «Шиповник» (первая обложка увидела свет в 1907 г.), а затем у М.О. Вольфа (с 1909 г.). С этих пор «Шиповник» уже немыслим без Нарбута. В последующие годы он завален заказами на обложки. На четвертой странице обложки — «герб», белый гриб в картуше!

Своей глуховской вдохновительнице, упомянутой выше М. Беловской, только что окончившей гимназию, художник успел предложить руку и сердце, но получил уклончивый ответ. Что ж, он готов подождать. И Нарбут работает не покладая рук.

В 1909 году художник неожиданно поехал в Мюнхен. Конечно, поездка была предпринята Нарбутом не случайно. Париж был Меккой живописцев, Мюнхен — рисовальщиков. Это был очень крупный художественный центр, славившийся музеями, в которых можно было познакомиться с шедеврами различных эпох и, конечно, с графикой «высокого модерна».

Свои мюнхенские дни Нарбут проводил, осматривая город и его окрестности. Из всех мастеров наибольшее впечатление произвел на Нарбута Дюрер.

После Мюнхена художника охватили далеко не безмятежные настроения. Как раз недавно явилась комета Галлея. Она вызвала немало толков, многие считали ее недобрым знамением. И впечатлительный Нарбут, впитавший суеверия украинского села, в глубине души побаивался комет. Поездка за границу, выбившая его из привычной колеи, перенесшая в чуждую обстановку, всколыхнула затаенные страхи, ожившие в образах фантазии. Один из них известен под названием «Пейзаж с кометой». Странный мрачный пейзаж: строение под глубоким ночным небом. По небу мчится огромная широкая струя холодного пламени, вот-вот испепелит все, что встретится на пути… Полное безлюдье, совершенная беззащитность перед лицом неотвратимого, неведомого…

На родине «Щелкунчика» задумал Нарбут и серию книг, действующими лицами которых станут игрушки. Работа над первой книжкой — «Пляши Матвей, не жалей лаптей» — начата была в Мюнхене.

Поездка за границу многое дала ему, но долго жить на чужбине художник был не в силах. И полугода не выдержав, вернулся в Петербург. Больше ни разу за границу не ездил.

Время перемен

Знаменательным в жизни Нарбута — как творческой, так и личной — становится 1912 год. Выходят новые оформленные им книжки басен (вслед за «Тремя баснями Крылова» и «Соловьем»), укрепившие его репутацию мастера с тонким вкусом и неповторимой манерой. В этом же году прекратилась его работа за одним столом с Билибиным. Иван Яковлевич оставил свою семью. В подобной ситуации жилец-холостяк, видимо, стал нежелателен в квартире М.Я. Чемберс-Билибиной, тем более что Нарбут настойчиво предлагал ей руку и сердце, получив отказ от своей невесты (той самой Беловской, в которую был влюблен с гимназических лет).

Нарбут перебрался к своему приятелю Г.К. Лукомскому, вспоминавшему впоследствии: «Мы с ним вдвоем работали, вовсю, исполняя заказы, устраивая выставки… Хорошо жилось нам. Жизнь же он вел такую: ежедневно бегает по знакомым, — людей любил, был общителен очень, — а поужинав, с одиннадцати-двенадцати вечера как засядет, так до утра, до семи-восьми часов все работает и работает…»

Общение с талантливым архитектором-художником и с его братом В.К. Лукомским — знатоком дворянских генеалогий и гербов, значительно обогатило Нарбута. В.К. Лукомский вспоминал о том, как бывало жадно допытывался он об источниках старинных и художественных гербов. Как раз в то время В.К. Лукомский увлечен был работой над «Малороссийским гербовником», рисунки к которому впоследствии исполнит Нарбут.

Настоящий переворот в сознании художника произошел в том же 1912 году, когда он по заказу Императорской академии наук расписывал стены зала «Малороссия» — для выставки «Ломоносов и Елизаветинские времена». Нарбут всегда интересовался украинской культурой и знал о ней многое. Но здесь, на выставке, впервые коснулся архивно-музейного разнообразия старинных и рукописных книг, документов, шедевров украинского ювелирного дела, увидел фотографии архитектурных памятников, изображения запорожцев на старинных портретах, печатях, рюмках, пороховницах. Ведь лучшие художественные произведения из оккупированного казацкого государства были перевезены в имперскую столицу. Впоследствии искусствовед Федор Эрнст писал об этом важном для художника событии: «Такая работа над первоисточниками привела художника к естественному, единственно возможному выводу: царская Россия, уничтожив автономию Украины, стерла, истощила украинскую культуру. И отсюда его ненависть к тем представителям украинского народа, что охотно променяли свободу Украины на царедворский кафтан».

Отправившись на летние месяцы в родные места, с обостренным интересом вглядывался Нарбут в памятники украинской старины. Вместе с ним совершил поездку по Украине Добужинский. Встретились они в Чернигове. «Мы вместе, — рассказывает друг Нарбута, — исходили весь город. То тут, то там он советовал зарисовать какую-нибудь церковь, при всем восхищении курьезами провинциальной и старой архитектуры он сам почти не рисовал».

В Нарбутовку Георгий Иванович, расставшись с Добужинским, заехал ненадолго, но какие-то недели две-три, там проведенные, оказались поворотными в его судьбе. Его сестра Агнесса пригласила погостить на хутор своих приятельниц. Одной из них была Вера Павловна Кирьякова, воспитанница генерала Н.Е. Скаржинского. Она успела окончить Полтавский институт благородных девиц и начала было преподавать гимнастику в гимназии городка Лубны. Впоследствии вспомнит она о том внимании, которым сразу же одарил ее Георгий Иванович. «Мы с ним часто гуляли, собирали цветы, ездили на станцию за почтой, которую ожидал он с большим нетерпением. Георгий Иванович получал много писем, главным образом из Москвы и Петербурга от своих заказчиков»

Вечерами молодежь затевала самодеятельные концерты. Гостья пела романсы Чайковского, Грига, Денца, украинские народные песни, двоюродная сестра Нарбута аккомпанировала, брат Владимир читал стихи, а сам он рисовал, находя удовольствие в том, чтобы работать под музыку, пение и шумную болтовню. Гостью-певунью поразили руки Нарбута — и красотой формы, и ловкостью, и гибкостью пальцев, и тем, что «рисовал он правой и левой рукой с одинаковой твердостью и умением».

Через некоторое время Георгий и Вера поняли, что жить друг без друга больше не смогут. «День 15 июля 1912 года, — вспомнит она, — ознаменован был в Нарбутовке необычайно торжественно и весело. Праздновали день рождения Владимира Нарбута и мою помолвку с Георгием Ивановичем».

С октября Нарбут живет в Петербурге, а невеста его в Лубнах. Тоскуя, он шлет ей письма. Почти ежедневно.

7 января 1913 года была сыграна свадьба. На первых порах Нарбут с молодой женой поселились в квартире М.Я. Чемберс-Билибиной. «Мы жили очень дружно и все наше домашнее хозяйство вели совместно… Георгий Иванович работал с утра до ночи, а иногда и целую ночь», — рассказывает Вера Павловна.

Чиновник Сената

В марте 1914 года у Нарбута родилась дочь. Наслаждаясь семейной жизнью, он продолжал много и плодотворно работать. Даже в письмах к жене Нарбут деловит: «Все время сижу дома и рисую. Хочу поскорее окончить все и уехать…»

Тем временем подошли смутные времена. Летом 1914 года прогремел в Сараево выстрел сербского гимназиста-патриота, сразивший наследника австрийского престола, а кайзер Вильгельм II уже изрек свою печально известную фразу: «Теперь или никогда!» 19 июля (1 августа по новому стилю) Германия объявила войну России.

В Петербурге, ставшем Петроградом, в это время учинялись погромы немецких магазинов и мастерских. То же самое происходило в Москве и других городах. В мае 1915 года дойдет черед и до издательства И.Н. Кнебеля (владелец имел несчастье родиться на Западной Украине — в Галиции, входившей в состав империи Габсбургов). В числе изданий, готовых увидеть свет, погибнут и книжки Нарбута — «Басни Крылова» (куда вошли «Котенок и Скворец», «Василек», «Осел и Соловей»), «Стойкий оловянный солдатик» и «Старый уличный фонарь» Андерсена.

Нарбут ненадолго отлучился из столицы: побывал на родном хуторе, вероятно, для того чтобы попрощаться с братом Сергеем, отправлявшимся на фронт. О тогдашнем настроении художника свидетельствуют строки из письма жене: «Здесь так грустно, что у меня просто душа болит. Все как-то еще больше запустело и обвалилось. Все постройки никуда не годятся и вот-вот рухнут. Да что и говорить! А я так люблю Нарбутовку и мне грустно»

В мае 1915 года художник был определен «канцелярским чиновником» Сената. О своей государственной службе Нарбут пишет жене, проживающей в имении родных в Украине, в юмористическом тоне: «Мы были вчера на похоронном кортеже великого князя Константина Константиновича, где и держали себя с должным несокрушимым достоинством, почему удостоились высоких знаков внимания императорских особ (подробности словесно)… Службу неукоснительно посещаю, т. е. был 2 раза в Сенате. Впечатление благоприятное. Буду там же еще раз. Если мои дела будут идти так же блестяще и дальше, то не позже весны будущего года надеюсь быть возведенным в сенаторское достоинство купно со всеми орденами, чинами и привилегиями»

Назад на Родину

В 1915 году черниговское дворянство поручает Нарбуту оформление книги В.Л. Модзалевского «Товстолесы. Очерк истории рода». К украинской сюите Нарбута прибавилась и книга «Гербы гетманов Малороссии». С художественной стороны особо интересна ее обложка, на которой изображен «козак з рушницею», впоследствии он не раз будет обыгран Нарбутом. В основу оформления еще одной книги легли впечатления от старинных украинских усадеб. Не удивительно, что «Старинные усадьбы Харьковской губернии» принадлежат к числу лучших произведений Нарбута.

Так, еще в Петрограде художник начинает свой новый, украинский период творчества. Малороссийская старина, казацкие портреты, гравюры давали Нарбуту возможность создать свой украинский стиль.

Но Нарбут хочет не только писать в «украинском стиле», но и говорить на украинском литературном языке. А все это в полной мере возможно, только живя в Украине.

Смутное время

После февральской революции 1917 года Нарбут вернулся в Украину.

Но вопреки горячему желанию Нарбута, работу для себя в Украине он нашел не сразу. Политическая обстановка в стране была очень сложной. Издательское дело пришло в совершенный упадок: выпускались преимущественно брошюрки на газетной бумаге, не требовавшие оформления. Заваленный заказами в Петрограде, в Киеве Нарбут не находил себе применения.

А мастер мечтал об Украинской Академии художеств. Между тем организацией, подобной Академии, успели до его приезда заняться киевские художники. В числе ее учредителей были главным образом живописцы и один архитектор-художник В. Г. Кричевский. Нарбут добивался же должности профессора графики. С продолжительной задержкой он ее получил.

Принявший на себя с февраля 1918 года обязанности ректора, Нарбут в это смутное время более всего тревожился о судьбе Академии художеств. По предложению Нарбута, она получила статус не только учебного заведения, но и научно-исследовательского института. Нарбут вошел в правление новосозданного профессионального союза художников, возглавил комиссию по организации Второго государственного музея, основой экспозиции которого стало одно из лучших в России и лучшее в Украине собрание западноевропейского, восточного и древнерусского искусства.

В Киеве Нарбут жил в доме под номером 11 в Георгиевском переулке, где снимал пять комнат. На квартире у Нарбута зачастую собиралась творческая элита: художники, историки, издатели, актеры. Бывали там поэты Николай Зеров, Павел Тычина, Михаил Семенко, Владимир Маяковский, режиссер Лесь Курбас, литературовед Сергей Ефремов, искусствовед Даниил Щербаковский…

Нарбут редко садился за рабочий стол, но духом не падал, хотя из Глухова пришла горестная весть о гибели на фронте брата Сергея и тяжелом ранении Владимира. 25 января правительство Центральной рады покинуло Киев, а 26-го в городе установилась Советская власть. Живший в квартире Нарбута давний его приятель Я.Н. Жданович боялся обысков и арестов. «Нарбут, — замечает жена художника, — очень весело реагировал на страхи Якова Николаевича и отвечал, что, если спросят, кто живет в его квартире, то он скажет, что Жданович — это сельский учитель из Прилук по фамилии… и тут Нарбут называл такую смешную фамилию, что все заливались безудержным смехом. Тут же Нарбут написал Ждановичу удостоверение на сельского учителя, причем почерком, как пишут малограмотные люди, также нарисовал печать тушью, которую едва ли можно было бы отличить от настоящей». Когда красноармейцы пришли проверять квартиру, Нарбут был в Академии. Узнав, что здесь живет художник, они вполне удовлетворились этим и спросили, нет ли здесь «чужих». Жданович смело вышел и предъявил написанное Нарбутом удостоверение, после чего жена художника угостила солдат чаем: «В общем, все обошлось очень хорошо, и когда пришел домой Нарбут, на дверях нашей квартиры была уже наклейка, что квартира проверена».

После провозглашения Украинской державы во главе с П. Скоропадским, Модзалевский и Нарбут начали добиваться отмены утвержденных гербов и печатей УНР. 18 июля 1918 года гетман утвердил спроектированную Нарбутом новую Малую государственную печать: на восьмиугольном щите был изображен козак з рушницею. Щит был обрамлен барочным картушем и увенчан трезубцем святого Владимира. По кругу с обеих сторон шла надпись «Українська Держава». Ее напечатали на банкноте в 1000 карбованцев, выпущенной 13 ноября 1918 года.

«У меня все пошло не так, как надо»

Нарбут писал: «К политике я был совершенно равнодушен, поскольку никогда ею не интересовался и вовсе не было у меня ни времени, ни желания заниматься социальными вопросами». Однако в письме к А. Н. Бенуа он сказал о чувствах, которые испытывал во время войны: «… У меня на душе так убийственно пусто и тяжело. Ведь из-за этой проклятой войны (как я ее ненавижу!) у меня все пошло не так, как надо»

К Киеву приближалась армия Деникина, значительно превосходившая по численности военный гарнизон города. Красная Армия отступила. Первой вступила в Киев скрывавшаяся неподалеку петлюровская дивизия, за ней — кавалеристы Деникина. «Киевляне окончательно запутались,- вспоминал К.Г. Паустовский. — Трудно было понять, кто же будет владеть городом. Но все эти сомнения окончились к вечеру, когда к деникинцам подошли подкрепления. Два казачьих полка вдруг обрушились лавой с крутых Печерских гор на ничего не подозревавших петлюровцев. Казачьи полки неслись карьером с опущенными пиками, гикая, стреляя в воздух и сверкая обнаженными шашками. Никакие нервы не могли выдержать этой дикой и внезапной атаки. Петлюровцы бежали без единого выстрела, бросив пушки и оружие… Наутро по городу был расклеен приказ генерала Бредова о том, что отныне и навеки Киев возвращается в состав единой и неделимой России».

«После всей роскоши художественной жизни Киева летом 1919 года наступил застой, — рассказывает Г.К. Лукомский. — Киев обратился в провинциальный или, в лучшем случае, областной город. Не было у Нарбута заказов. Как украинца, работавшего при Скоропадском, его преследовали, как бывшего при Директории работника — тоже, как работавшего при Советской власти — тоже, еще больше. Нарбуту пришлось во избежание глупых инцидентов сидеть дома, к этому побуждала и слабость. Друзья были заподозрены, арестованы или тоже скрывались. Подступала крайность. Нарбут нуждался. Угнетение охватило его. Работа не клеилась».

В конце декабря 1919 года Нарбут начинает писать воспоминания. С какой-то особой грустью рассказал он о любимой своей Нарбутовке, о временах юности… 23 мая, перенеся тяжелую операцию по удалению камней из печени, Нарбут скончался. Последние слова его были: «Странно, смотрю, а темно».

Нарбут — геральдический художник

Огромное место в творчестве Нарбута занимала геральдика и вопросы генеалогии.

Мысль о том, что предки его были запорожскими казаками, обостряла интерес к местным древностям и, разумеется, к истории Нарбутовки. Об этом свидетельствует писаный древнеславянскими буквами, украшенный буквицей и узорами документ — письмо восемнадцатилетнего художника к П.Я. Дорошенко — глуховскому врачу, большому знатоку украинской старины — с просьбой сообщить что-либо о роде Нарбут.

Впоследствии Дорошенко передаст художнику ряд архивных документов, в том числе рисунки герба господ Нарбутов.

«Рисует он иллюстрацию к какой-нибудь сказке; рисует все по сюжету, и где-нибудь на стене остается неиспользованным свободное место; «голым» кажется оно ему — вот он герб туда и «посадит», — вспоминал Г.К. Лукомский, — … «нарочитый» или «измышленный». А то и свой герб «Тромбы» (три охотничьих рога, соединенных наподобие звезды) куда-нибудь да пристроит средь живописных руин. И уж так полюбил он свой герб, что даже на силуэтном своем портрете поместил его в центре своей головы; вот он Narbutissimus — всем Нарбутам с Нарбутовки Нарбут».

Позже, став признанным специалистом по украинской геральдике, Георгий Нарбут создавал эскизы военных мундиров Украинской армии, был автором первых марок УНР. 19 декабря 1917 года был напечатан первый денежный знак Украинской Народной Республики — купюра достоинством в 100 карбованцев. Ее авторство также принадлежит Нарбуту. В оформлении дензнака художник применил орнаменты в духе украинского барокко XVII-XVIII веков, изображение самострела (герб Киевского магистрата XVI-XVIII веков) и трезубца святого Владимира, ставшего впоследствии государственным гербом Украины.

Украинская азбука

Главной в творчестве Нарбута в 1917 году стала работа над созданием рисунков для украинской азбуки, выпустить которую в украинском и русском вариантах намеревалось Товарищество Р. Голике и А. Вильборга. В оригиналах сохранилось 15 листов азбуки. Все они выполнены пером, черной тушью, со всех были сделаны пробные оттиски, некоторые из них были иллюминированы автором. Художник создал композиции для букв «А», «Б», «В», «Г», «3», «I» («И»), «К», «Л», «М», «Н», «О», «С», «Ф» и «Ч». Работа осталась незавершенной: незадолго до октября 1917-го Нарбут уехал в Киев.

Лист «А» экспонировался на посмертной выставке художника в Киеве в 1926 году, но лишь спустя много лет стал доступным исследователям, будучи приобретенным из частного собрания Художественным музеем Ивано-Франковска. В его композиции объединены зримые образы слов, начинающихся на букву «А». Ангел, летящий в небе, разворачивает свиток, на котором начертаны буквы в азбучном порядке, его догоняет аэроплан; внизу — здание с барочным фронтоном и вывеской «Аптека», старая каменная арка, поросшая молодыми древесными побегами. Не обошелся художник и без специфически украинской детали, хотя название ее не начинается на «А»: возле аптеки стоит хата под соломенной крышей. Не удержался он и от соблазна ввести в композицию нечто петроградское: за высокой крышей аптеки видна колокольня собора Петропавловской крепости.

В рисунках украинской азбуки П.И. Нерадовский справедливо отметил свойственное натуре художника сочетание фантастики, поэтичности и юмора.