Один день ивана денисовича подробное. Факты из жизни А.Солженицына и аудиокнига "Один день Ивана Денисовича"

10.11.2021

Рассказ «Один день Ивана Денисовича» - правдивое изображение сибирских будней жертв сталинских репрессий. Произведение позволяет читателю представить, какая судьба ожидала тех, кто не угодил советской власти. В школе его изучают в старших классах. Быстро подготовиться к уроку и освежить знания о рассказе перед ЕГЭ поможет представленный в статье анализ произведения.

Краткий анализ

Год написания - 1959.

История создания - Произведение А. И. Солженицын задумал зимой 1950-1951 гг., когда пребывал в лагере в северном Казахстане. Замысел был реализован только спустя 9 лет в 1959 г. в Рязани.

Тема - В произведении развивается тема лагерной жизни политических заключенных, жертв сталинского режима.

Композиция - А. И. Солженицын описал один день из жизни заключенного, поэтому основой для композиции стали временные рамки от утра до вечера, вернее, от подъема до отбоя. Анализируемое произведение - сплетение рассказов, раздумий, в которых важную роль играют детали.

Жанр - Рассказ, хотя перед публикацией редактор порекомендовал А. Солженицыну назвать свое произведение повестью, и автор прислушался к совету.

Направление - Реализм.

История создания

История создания произведения связана с лагерной жизнью А. Солженицына. Писатель задумал его в 1950-1951. Тогда он отбывал срок в северном Казахстане. Позже Александр Исаевич вспоминал: «Я в 50-м году, в какой-то долгий лагерный зимний день таскал носилки с напарником и подумал: как описать всю нашу лагерную жизнь?». Он решил, что достаточно детального описания одного дня из жизни тех, кто пребывал в «вечной ссылке». К реализации замысла Александр Исаевич приступил спустя 9 лет уже после возвращения из ссылки. На написание рассказа ушло около полутора месяца (май-июнь 1959 г.).

1961 - год написания варианта произведения без некоторых наиболее резких политических моментов. В том же 1961 году Солженицын передал рукопись главному редактору журнала «Новый мир» А. Твардовскому. Произведение автор не подписал, но А. Берзер, сотрудница редакции, добавила псевдоним А. Рязанский. На редактора рассказ произвел «сильнейшее впечатление», о чем свидетельствует запись в его рабочей тетради.

Редакция предложила Александру Исаевичу изменить название: и рукопись была названа «Щ-854. Один день одного зэка». Издатели также внесли коррективы в жанровое определение, предложив назвать произведение повестью.

Автор разослал рассказ коллегам-писателям и попросил составить о нем отзывы. Так он надеялся продвинуть свое произведение к публикации. Однако Александр Исаевич понимал, что произведение может не пройти цензуру. За помощью обратились к Н. Хрущеву, и он добился разрешения на публикацию. Рассказ Солженицена «Один день Ивана Денисовича» увидел мир на страницах журнала «Новый мир» в 1962 г.

Публикация произведения стала грандиозным событием. Во всех журналах и газетах появлялись отзывы о нем. Критика считала, что рассказ стал разрушительной силой для господствующего доселе соцреализма.

Тема

Для лучшего усвоения материала по рассказу А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» анализ его следует начинать с характеристики мотивов.

В литературе «послесталинского» времени активно развиваются мотивы репрессий, ссылок. Особенное место они занимают в творчестве писателей, которым довелось побывать в лагерях. В анализируемом произведении раскрывается тема жизни политических заключенных в ссылке. Основные герои рассказа - заключенные и надзиратели.

А. Солженицын описывает всего один день из жизни сосланного в северные края мужчины, Шухова Ивана Денисовича, что определило и смысл названия .

Это крестьянин, который честно защищал Родину на фронте. Шухова взяли в плен, но он сумел сбежать, за что и попал в ссылку. Нечеловеческие условия жизни не смогли убить истинно крестьянскую душу. Иван Денисович сохранил простодушие, доброту. В то же время, он был хитер. Внутренний стержень помог ему выжить.

Кроме Ивана Денисовича в произведении есть и другие образы заключенных. С нескрываемым восхищением А. Солженицын рассказывает об Алеше-баптисте, который под давление условий не отказался от своих взглядов, об украинцах, молящихся перед едой. Также читатель может понаблюдать за командиром, который заботился о своих подопечных, как настоящий отец.

Каждый образ - инструмент для раскрытия определенной грани лагерной жизни. В контексте главной темы формируется проблематика рассказа. Особое внимание следует обратить на такие проблемы: человеческая жестокость, несправедливость режима, взаимопомощь как способ выживания, любовь к ближнему, вера в Бога. Автор только поднимает острые для его эпохи вопросы, выводы же читатель должен сделать сам.

Идея рассказа - показать, как политический режим может разрушать судьбы, калечить человеческие тела и души. А. Солженицын осуждает репрессии, чтобы потомки не совершали таких ошибок.

Композиция

Строение рассказа продиктовано его содержанием и временными рамками описываемых событий. Сначала А. Солженицын рассказывает о подъеме в пять часов утра. Это и есть экспозиция, которая переносит читателя в лагерный барак и знакомит его с главным героем.

Развитие событий - все передряги, в которые Иван Денисович попадает за день. Сначала его застают лежащим после «подъема», потом отправляют мыть полы в надзирательской. Разговоры с Алексеем баптистом и сговор с заключенным, получившим богатую посылку, тоже относятся к развитию событий.

Кульминаций в произведении минимум две - эпизод, когда надзиратель ведет Шухова отбывать наказание и сцена, где Цезарь прячет еду от надзирателей. Развязка - отбой: Шухов засыпает, понимая, что прожил день счастливо.

Главные герои

Жанр

А. И. Солженицын по настоятельству редакции определил произведение как повесть. На самом деле - это рассказ. В нем можно заметить такие признаки малого литературного жанра: небольшой объем, внимание автора сконцентрировано на сюжетной линии Шухова, система образов не очень разветвленная. Направление произведения - реализм, так как автор правдиво описывает человеческую жизнь.

Тест по произведению

Рейтинг анализа

Средняя оценка: 4.2 . Всего получено оценок: 733.

Кадр из фильма «Один день Ивана Денисовича» (1970)

Крестьянин и фронтовик Иван Денисович Шухов оказался «государственным преступником», «шпионом» и попал в один из сталинских лагерей, подобно миллионам советских людей, без вины осуждённых во времена «культа личности» и массовых репрессий. Он ушёл из дома 23 июня 1941 г., на второй день после начала войны с гитлеровской Германией, «...в феврале сорок второго года на Северо-Западном [фронте] окружили их армию всю, и с самолётов им ничего жрать не бросали, а и самолётов тех не было. Дошли до того, что строгали копыта с лошадей околевших, размачивали ту роговицу в воде и ели», то есть командование Красной Армии бросило своих солдат погибать в окружении. Вместе с группой бойцов Шухов оказался в немецком плену, бежал от немцев и чудом добрался до своих. Неосторожный рассказ о том, как он побывал в плену, привёл его уже в советский концлагерь, так как органы государственной безопасности всех бежавших из плена без разбора считали шпионами и диверсантами.

Вторая часть воспоминаний и размышлений Шухова во время долгих лагерных работ и короткого отдыха в бараке относится к его жизни в деревне. Из того, что родные не посылают ему продуктов (он сам в письме к жене отказался от посылок), мы понимаем, что в деревне голодают не меньше, чем в лагере. Жена пишет Шухову, что колхозники зарабатывают на жизнь раскрашиванием фальшивых ковров и продажей их горожанам.

Если оставить в стороне ретроспекции и случайные сведения о жизни за пределами колючей проволоки, действие всей повести занимает ровно один день. В этом коротком временном отрезке перед нами развёртывается панорама лагерной жизни, своего рода «энциклопедия» жизни в лагере.

Во-первых, целая галерея социальных типов и вместе с тем ярких человеческих характеров: Цезарь - столичный интеллигент, бывший кинодеятель, который, впрочем, и в лагере ведёт сравнительно с Шуховым «барскую» жизнь: получает продуктовые посылки, пользуется некоторыми льготами во время работ; Кавторанг - репрессированный морской офицер; старик каторжанин, бывавший ещё в царских тюрьмах и на каторгах (старая революционная гвардия, не нашедшая общего языка с политикой большевизма в 30-е гг.); эстонцы и латыши - так называемые «буржуазные националисты»; баптист Алёша - выразитель мыслей и образа жизни очень разнородной религиозной России; Гопчик - шестнадцатилетний подросток, чья судьба показывает, что репрессии не различали детей и взрослых. Да и сам Шухов - характерный представитель российского крестьянства с его особой деловой хваткой и органическим складом мышления. На фоне этих пострадавших от репрессий людей вырисовывается фигура иного ряда - начальника режима Волкова, регламентирующего жизнь заключённых и как бы символизирующего беспощадный коммунистический режим.

Во-вторых, детальнейшая картина лагерного быта и труда. Жизнь в лагере остаётся жизнью со своими видимыми и невидимыми страстями и тончайшими переживаниями. В основном они связаны с проблемой добывания еды. Кормят мало и плохо жуткой баландой с мёрзлой капустой и мелкой рыбой. Своего рода искусство жизни в лагере состоит в том, чтобы достать себе лишнюю пайку хлеба и лишнюю миску баланды, а если повезёт - немного табаку. Ради этого приходится идти на величайшие хитрости, выслуживаясь перед «авторитетами» вроде Цезаря и других. При этом важно сохранить своё человеческое достоинство, не стать «опустившимся» попрошайкой, как, например, Фетюков (впрочем, таких в лагере мало). Это важно не из высоких даже соображений, но по необходимости: «опустившийся» человек теряет волю к жизни и обязательно погибает. Таким образом, вопрос о сохранении в себе образа человеческого становится вопросом выживания. Второй жизненно важный вопрос - отношение к подневольному труду. Заключённые, особенно зимой, работают в охотку, чуть ли не соревнуясь друг с другом и бригада с бригадой, для того чтобы не замёрзнуть и своеобразно «сократить» время от ночлега до ночлега, от кормёжки до кормёжки. На этом стимуле и построена страшная система коллективного труда. Но она тем не менее не до конца истребляет в людях естественную радость физического труда: сцена строительства дома бригадой, где работает Шухов, - одна из самых вдохновенных в повести. Умение «правильно» работать (не перенапрягаясь, но и не отлынивая), как и умение добывать себе лишние пайки, тоже высокое искусство. Как и умение спрятать от глаз охранников подвернувшийся кусок пилы, из которого лагерные умельцы делают миниатюрные ножички для обмена на еду, табак, тёплые вещи... В отношении к охранникам, постоянно проводящим «шмоны», Шухов и остальные Заключённые находятся в положении диких зверей: они должны быть хитрее и ловчее вооружённых людей, обладающих правом их наказать и даже застрелить за отступление от лагерного режима. Обмануть охранников и лагерное начальство - это тоже высокое искусство.

Тот день, о котором повествует герой, был, по его собственному мнению, удачен - «в карцер не посадили, на Соцгородок (работа зимой в голом поле - прим. ред.) бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу (получил лишнюю порцию - прим. ред.), бригадир хорошо закрыл процентовку (система оценки лагерного труда - прим. ред.), стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся. Прошёл день, ничем не омрачённый, почти счастливый. Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов - три дня лишних набавлялось...»

В конце повести даётся краткий словарь блатных выражений и специфических лагерных терминов и аббревиатур, которые встречаются в тексте.

Пересказал

Спираль измены Солженицына Ржезач Томаш

Повесть «Один день Ивана Денисовича»

В жизни Александра Солженицына действительно наступил великий день.

В 1962 году один из ведущих советских литературных журналов «Новый мир» издал его повесть «Один день Ивана Денисовича». Действие в ней, как известно, разыгрывается в исправительно-трудовом лагере.

Многое из того, что долгие годы отзывалось мучительной болью в сердце каждого честного человека - вопрос советских исправительно-трудовых лагерей, - что было объектом домыслов, враждебной пропаганды и клеветы в буржуазной печати, вдруг приобрело форму литературного произведения, содержащего неподражаемый и неповторимый отпечаток личных впечатлений.

Это была бомба. Однако взорвалась она не сразу. Солженицын, по словам Н. Решетовской, писал эту повесть в стремительном темпе. Первым читателем ее стал Л. К., который приехал к Солженицыну в Рязань 2 ноября 1959 года.

«Это типичная производственная повесть, - отозвался он. - Да еще перегружена деталями». Так выразил свое компетентное мнение о данной повести Л. К. - образованный филолог, «кладезь литературной эрудиции», как его называют.

Этот отзыв, пожалуй, еще строже, нежели давняя оценка Бориса Лавренева ранних произведений Солженицына. Обычная производственная повесть. Это значит: книжка, какие в Советском Союзе тех лет выходил сотнями, - крайний схематизм, ничего нового ни в форме, ни в содержании. Ничего потрясающего! И все-таки именно Л. К. добился публикации «Одного дня Ивана Денисовича». Повесть понравилась Александру Трифоновичу Твардовскому, и, хотя он считал автора «талантливым художником, но неопытным литератором», он все-таки предоставил ему возможность выступить на страницах журнала. Твардовский принадлежал к тем представителям своего поколения, путь которых был не так прост и гладок. Этот замечательный человек и прославленный поэт в силу своей природы часто страдал от того, что усложнял некоторые самые обычные жизненные проблемы. Поэт-коммунист, завоевавший своими бессмертными поэмами сердца не только своего народа, но и миллионов зарубежных друзей. Жизнь А. Твардовского, по его же словам, представляла собой перманентную дискуссию: если он в чем-либо сомневался, просто и откровенно выражал свои взгляды на объективную действительность, как бы проверяя себя. Он до фанатизма был верен девизу: «Все, что талантливо, полезно советскому обществу».

Твардовский поддержал молодого автора Солженицына, будучи убежден, что его творчество пойдет на пользу делу социализма. Он поверил в него , совершенно не ведая о том, что этот борзописец со стажем уже припрятал в разных городах несколько готовых пасквилей на советский социалистический строй. И Твардовский его отстаивал. Была опубликована его повесть - бомба взорвалась. «Один день Ивана Денисовича» очень быстро был издан в Советском Союзе тремя массовыми тиражами. И имел успех у читателя. В Рязань приходили письма от бывших товарищей Солженицына по заключению. Многие из них узнали в главном герое этого произведения своего бывшего бригадира из экибастузского лагеря. Даже из далекого Ленинграда приехал Л. Самутин, чтобы лично встретиться с автором и поздравить его.

«Я видел в нем родственную душу, человека, который знает и понимает жизнь, прожитую нами», - сказал мне Л. Самутин.

Повесть была сразу же переведена почти на все европейские языки. Любопытно, что на чешский эту повесть перевел достаточно известный представитель контрреволюционного движения 1968-1969 годов, а один из организаторов контрреволюции в Чехословакии, сын белоэмигранта, писатель, особенно восторженно приветствовал ее выход в свет.

Солженицын сразу очутился там, куда мечтал вскарабкаться еще с ростовских времен, - на вершине . Опять первый , как в школе им. Малевича. Его имя склоняли на все лады. Впервые оно появилось на страницах западной печати. И Солженицыны сразу завели особую папку с вырезками статей из зарубежной прессы, которые Александр Исаевич хотя и не понимал из-за незнания иностранных языков, но все-таки часто перебирал и бережно хранил.

Это были дни, когда он упивался успехом.

Александр Солженицын был приглашен в Кремль и имел беседу с человеком, благодаря которому повесть «Один день Ивана Денисовича» увидела свет, - с Н. С. Хрущевым. Не скрывая своей благосклонности к Солженицыну, он подарил ему автомашину, которой тот в честь своей повести дал прозвище «Денис». Потом было сделано все, чтобы писатель, которому он поверил, мог переселиться в более комфортабельную квартиру. Государство не только предоставило ему четырехкомнатную квартиру, но и выделило благоустроенный гараж.

Путь был открыт.

Но был ли это настоящий успех? И чем он был вызван?

Склонный к научному анализу Л. К. делает такое открытие: «Просто прелестно обнаружить, что на 10 читателей «Нового мира», спрашивавших о судьбе кавторанга Буйновского, приходилось только 1,3 интересовавшихся тем, дожил ли до освобождения Иван Денисович. Читателей больше интересовал лагерь как таковой, условия жизни, характер труда, отношение «зэков» к работе, порядки и т. п.».

На страницах некоторых зарубежных газет можно было прочесть замечания более свободно и критически мыслящих литературоведов о том, что внимание - это еще не литературный успех, а политическая игра.

А что же Солженицын?

Решетовская в своей книге описывает, что он был весьма расстроен рецензией Константина Симонова в «Известиях»; разочарован до такой степени, что Твардовский просто насильно заставил его дочитать статью знаменитого писателя.

Солженицын разозлился на то, что Константин Симонов не обратил внимания на его язык. Не следует считать Солженицына литературным недоучкой. Ни в коем случае. Он много читал и разбирается в литературе. Поэтому ему пришлось сделать вывод: читателей заинтересовал не главный герой, а среда. Коллега-писатель с острым чутьем не обратил внимания на литературные способности Солженицына. И печать больше акцентировала внимание на политическом аспекте, чем на литературных достоинствах повести. Можно предположить, что этот вывод заставил Солженицына не один час провести в горестных раздумьях. Короче: это для него, уже возомнившего себя незаурядным писателем, означало катастрофу. И он в ускоренном темпе спешил «выйти в свет». Завершив «Матренин двор» и «Случай на станции Кречетовка», он сказал своей жене: «Теперь пусть судят. Та, первая, была, скажем, темой. А это - чистая литература».

В тот момент он мог стать «борцом за очищение социализма от сталинских перегибов», как тогда говорили. Мог он стать и борцом против «варварского коммунизма». Все зависело от обстоятельств. Вначале все свидетельствовало о том, что он склонен избрать первое.

После бесспорного успеха, который имела среди читателей его повесть «Один день Ивана Денисовича», поговаривали даже о том, что Солженицын получит Ленинскую премию. Вокруг этого вопроса развернулась широкая дискуссия в «Правде». Одни были за, другие против, как это всегда бывает. Однако затем дело приняло несколько иной оборот.

Для Солженицына это означало не только разочарование, но и - прежде всего - новый выбор жизненного пути.

Все говорило за то, что он может без риска идти в том направлении, куда показывает «стрелка».

Как заявила дочь прославленного советского поэта Солженицыну, авторитарность плохо уживается с нравственностью. Она с возмущением писала: «Утверждающий примат нравственности над политикой, Вы, во имя своих личных политических замыслов, считаете возможным переступить всякие пределы дозволенного. Вы позволяете себе бесцеремонно использовать подслушанное и подсмотренное в замочную скважину, приводите сплетни, полученные не из первых рук, не останавливаетесь даже перед тем, чтобы «цитировать» ночной бред А. Т., записанный, по Вашему уверению, дословно». [Дело в том, что Солженицын в одном из своих «творений» позволил себе изобразить Александра Твардовского в весьма неприглядном свете, оклеветав, смешав его с грязью и унизив его человеческое достоинство. - Т. Р. ]

«Призывающий людей «жить не по лжи», Вы с предельным цинизмом… рассказываете, как сделали обман правилом в общении не только с теми, кого считали врагами, но и с теми, кто протягивал Вам руку помощи, поддерживая в трудное для Вас время, доверяя Вам… Вы отнюдь не склонны раскрыться с той полнотой, которая рекламируется в Вашей книге».

Из книги Воспоминания автора Мандельштам Надежда Яковлевна

«Один добавочный день» Мы открыли дверь собственным ключом и с удивлением увидели, что в квартире никого нет. На столе лежала немногословная записка. Костырев сообщал, что переселился с женой и ребенком на дачу. В комнатах не осталось ни одной костыревской тряпки, словно

Из книги Пожилые записки автора Губерман Игорь

ДЕНЬ ОТЪЕЗДА, ДЕНЬ ПРИЕЗДА – ОДИН ДЕНЬ Эту магическую формулу наверняка помнят все, кто ездил в командировки. Бухгалтерская непреклонность, явленная в ней, сокращала на день количество оплаченных суток. Много-много лет я колесил по просторам той империи и сжился с этой

Из книги Сон сбылся автора Боско Терезио

Из книги Ястребы мира. Дневник русского посла автора Рогозин Дмитрий Олегович

ПОВЕСТЬ О ТОМ, КАК ОДИН МУЖИК ДВУХ ГЕНЕРАЛОВ КОРМИЛ Противоречивая история человечества доказала, что в мире существуют три политические доктрины - коммунистическая, либеральная и национальная. В этом идеологическом треугольнике развивается политическая жизнь любого

Из книги Аплодисменты автора Гурченко Людмила Марковна

Из книги Лев Толстой автора Шкловский Виктор Борисович

Статья «Так что же нам делать?» и повесть «Смерть Ивана Ильича» В двухэтажном доме тихого московского переулка и в двухэтажном доме, окруженном тихим яснополянским парком, плохо жили.К статье, разросшейся в целую книгу, – «Так что же нам делать?» – есть эпиграф. В нем

Из книги Берлин, май 1945 автора Ржевская Елена Моисеевна

Еще один день Накануне, 29 апреля вечером, прибывший в бункер фюрера командующий обороной Берлина генерал Вейдлинг доложил обстановку: войска вконец измотаны, положение населения - отчаянное. Он считал, что единственно возможное сейчас решение - войскам оставить

Из книги Там, где всегда ветер автора Романушко Мария Сергеевна

«Один день Ивана Денисовича» Наконец, я прочла эту книгу. Её напечатали в «Роман-газете», она пришла к нам по почте, я вынула её из почтового ящика и прочла, никого не спрашиваясь. Я уже не маленькая.О лагерной жизни я знала от бабушки и в более страшных подробностях… Но

Из книги Апостол Сергей: Повесть о Сергее Муравьеве-Апостоле автора Эйдельман Натан Яковлевич

Глава I Один день Прошедший 1795-й год. Как призрак исчез он… Едва ли был кажется когда-либо… Умножил ли он сколько-нибудь сумму благосостояния человеческого? Стали ли люди теперь умнее, миролюбивее, счастливее нежели прежде? …Свет - театр, люди - актеры, случай делает

Из книги О времени и о себе. Рассказы. автора Нелюбин Алексей Александрович

Один день из жизни Ивана Денисовича (Почти по Cолженицину) В это утро соседка сообщила, что сегодня обещали обязательно принести пенсию. Надо спуститься на первый этаж в квартиру №1, туда обычно приносят, занять очередь, а то опять, не дай бог, не достанется. Как зачастились

Из книги Фаина Раневская. Фуфа Великолепная, или с юмором по жизни автора Скороходов Глеб Анатольевич

ТОЛЬКО ОДИН ДЕНЬ Однажды я прочел несколько записей подряд и подумал: а не получается ли, будто я прихожу к Раневской, и она тут же рассказывает мне несколько эпизодов для будущей книги?Но это было не совсем так. Вернее, совсем не так.А что, если попытаться, подумал я,

Из книги Американский снайпер автора DeFelice Jim

Еще один день По мере приближения морских пехотинцев к южной окраине города боевые действия в нашем секторе стали стихать. Я вернулся на крыши, надеясь, что с расположенных там огневых позиций сумею отыскать больше целей. Течение сражения изменилось.Вооруженные силы США

Из книги На румбе - Полярная звезда автора Волков Михаил Дмитриевич

ТОЛЬКО ОДИН ДЕНЬ Командир подводной лодки, капитан 1 ранга Каширский, посмотрел на мой, разбухший от книг, изрядно потрепанный чемодан и улыбнулся:- Опять свой необъятный готовите? Для меня там, авось, тоже найдется что-нибудь историческое?- Есть и это…В дверь постучали.

Из книги Я – Фаина Раневская автора Раневская Фаина Георгиевна

В эвакуации Фаина Раневская снялась в нескольких фильмах, но к сожалению ни один из них и близко не дотягивал до «Ивана Грозного». Первой была картина Леонида Лукова «Александр Пархоменко», снятая в 1942 году. Раневская играет там тапершу, о которой в сценарии была всего

Из книги Тени в переулке [сборник] автора Хруцкий Эдуард Анатольевич

«Один день проездом…» …После смерти отца, знаменитого московского булочника Филиппова, его сын, склонный к западничеству, закупил особняки рядом с булочной. Один из них надстроил и сделал там гостиницу, во втором разместил знаменитое на всю Россию кафе

Из книги Книга непокоя автора Пессоа Фернандо

Один день Вместо обеда – ежедневная необходимость! – я пошел посмотреть на Тежу и вернулся, чтобы бродить по улицам, даже не предполагая, что замечу некую пользу для души в том, чтобы видеть все это… Хотя бы так…Жить не стоит. Стоит только смотреть. Умение смотреть, не

Один день Ивана Денисовича

В пять часов утра, как всегда, пробило подъём – молотком об рельс у штабного барака. Перерывистый звон слабо прошёл сквозь стёкла, намёрзшие в два пальца, и скоро затих: холодно было, и надзирателю неохота была долго рукой махать.

Звон утих, а за окном всё так же, как и среди ночи, когда Шухов вставал к параше, была тьма и тьма, да попадало в окно три жёлтых фонаря: два – на зоне, один – внутри лагеря.

И барака что-то не шли отпирать, и не слыхать было, чтобы дневальные брали бочку парашную на палки – выносить.

Шухов никогда не просыпал подъёма, всегда вставал по нему – до развода было часа полтора времени своего, не казённого, и кто знает лагерную жизнь, всегда может подработать: шить кому-нибудь из старой подкладки чехол на рукавички; богатому бригаднику подать сухие валенки прямо на койку, чтоб ему босиком не топтаться вкруг кучи, не выбирать; или пробежать по каптёркам, где кому надо услужить, подмести или поднести что-нибудь; или идти в столовую собирать миски со столов и сносить их горками в посудомойку – тоже накормят, но там охотников много, отбою нет, а главное – если в миске что осталось, не удержишься, начнёшь миски лизать. А Шухову крепко запомнились слова его первого бригадира Кузёмина – старый был лагерный волк, сидел к девятьсот сорок третьему году уже двенадцать лет, и своему пополнению, привезенному с фронта, как-то на голой просеке у костра сказал:

– Здесь, ребята, закон – тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать.

Насчёт кума – это, конечно, он загнул. Те-то себя сберегают. Только береженье их – на чужой крови.

Всегда Шухов по подъёму вставал, а сегодня не встал. Ещё с вечера ему было не по себе, не то знобило, не то ломало. И ночью не угрелся. Сквозь сон чудилось – то вроде совсем заболел, то отходил маленько. Всё не хотелось, чтобы утро.

Но утро пришло своим чередом.

Да и где тут угреешься – на окне наледи намётано, и на стенах вдоль стыка с потолком по всему бараку – здоровый барак! – паутинка белая. Иней.

Шухов не вставал. Он лежал на верху вагонки , с головой накрывшись одеялом и бушлатом, а в телогрейку, в один подвёрнутый рукав, сунув обе ступни вместе. Он не видел, но по звукам всё понимал, что делалось в бараке и в их бригадном углу. Вот, тяжело ступая по коридору, дневальные понесли одну из восьмиведерных параш. Считается инвалид, лёгкая работа, а ну-ка поди вынеси, не пролья! Вот в 75-й бригаде хлопнули об пол связку валенок из сушилки. А вот – и в нашей (и наша была сегодня очередь валенки сушить). Бригадир и помбригадир обуваются молча, а вагонка их скрипит. Помбригадир сейчас в хлеборезку пойдёт, а бригадир – в штабной барак, к нарядчикам.

Да не просто к нарядчикам, как каждый день ходит, – Шухов вспомнил: сегодня судьба решается – хотят их 104-ю бригаду фугануть со строительства мастерских на новый объект «Соцгородок». А Соцгородок тот – поле голое, в увалах снежных, и, прежде чем что там делать, надо ямы копать, столбы ставить и колючую проволоку от себя самих натягивать – чтоб не убежать. А потом строить.

Там, верное дело, месяц погреться негде будет – ни конурки. И костра не разведёшь – чем топить? Вкалывай на совесть – одно спасение.

Бригадир озабочен, уладить идёт. Какую-нибудь другую бригаду, нерасторопную, заместо себя туда толкануть. Конечно, с пустыми руками не договоришься. Полкило сала старшему нарядчику понести. А то и килограмм.

Испыток не убыток, не попробовать ли в санчасти косануть , от работы на денёк освободиться? Ну прямо всё тело разнимает.

И ещё – кто из надзирателей сегодня дежурит?

Дежурит – вспомнил – Полтора Ивана, худой да долгий сержант черноокий. Первый раз глянешь – прямо страшно, а узнали его – из всех дежурняков покладистей: ни в карцер не сажает, ни к начальнику режима не таскает. Так что полежать можно, аж пока в столовую девятый барак.

Вагонка затряслась и закачалась. Вставали сразу двое: наверху – сосед Шухова баптист Алёшка, а внизу – Буйновский, капитан второго ранга бывший, кавторанг.

Старики дневальные, вынеся обе параши, забранились, кому идти за кипятком. Бранились привязчиво, как бабы. Электросварщик из 20-й бригады рявкнул:

– Эй, фитили! – и запустил в них валенком. – Помирю!

Валенок глухо стукнулся об столб. Замолчали.

В соседней бригаде чуть буркотел помбригадир:

– Василь Фёдорыч! В продстоле передёрнули, гады: было девятисоток четыре, а стало три только. Кому ж недодать?

Он тихо это сказал, но уж конечно вся та бригада слышала и затаилась: от кого-то вечером кусочек отрежут.

А Шухов лежал и лежал на спрессовавшихся опилках своего матрасика. Хотя бы уж одна сторона брала – или забило бы в ознобе, или ломота прошла. А ни то ни сё.

Пока баптист шептал молитвы, с ветерка вернулся Буйновский и объявил никому, но как бы злорадно:

– Ну, держись, краснофлотцы! Тридцать градусов верных!

И Шухов решился – идти в санчасть.

И тут же чья-то имеющая власть рука сдёрнула с него телогрейку и одеяло. Шухов скинул бушлат с лица, приподнялся. Под ним, равняясь головой с верхней нарой вагонки, стоял худой Татарин.

Значит, дежурил не в очередь он и прокрался тихо.

– Ще-восемьсот пятьдесят четыре! – прочёл Татарин с белой латки на спине чёрного бушлата. – Трое суток кондея с выводом!

И едва только раздался его особый сдавленный голос, как во всём полутёмном бараке, где лампочка горела не каждая, где на полусотне клопяных вагонок спало двести человек, сразу заворочались и стали поспешно одеваться все, кто ещё не встал.

– За что, гражданин начальник? – придавая своему голосу больше жалости, чем испытывал, спросил Шухов.

С выводом на работу – это ещё полкарцера, и горячее дадут, и задумываться некогда. Полный карцер – это когда без вывода .

– По подъёму не встал? Пошли в комендатуру, – пояснил Татарин лениво, потому что и ему, и Шухову, и всем было понятно, за что кондей.

На безволосом мятом лице Татарина ничего не выражалось. Он обернулся, ища второго кого бы, но все уже, кто в полутьме, кто под лампочкой, на первом этаже вагонок и на втором, проталкивали ноги в чёрные ватные брюки с номерами на левом колене или, уже одетые, запахивались и спешили к выходу – переждать Татарина на дворе.

Если б Шухову дали карцер за что другое, где б он заслужил, – не так бы было обидно. То и обидно было, что всегда он вставал из первых. Но отпроситься у Татарина было нельзя, он знал. И, продолжая отпрашиваться просто для порядка, Шухов, как был в ватных брюках, не снятых на ночь (повыше левого колена их тоже был пришит затасканный, погрязневший лоскут, и на нём выведен чёрной, уже поблекшей краской номер Щ-854), надел телогрейку (на ней таких номера было два – на груди один и один на спине), выбрал свои валенки из кучи на полу, шапку надел (с таким же лоскутом и номером спереди) и вышел вслед за Татарином.

В пять часов утра, как всегда, пробило подъем -- молотком об рельс у
штабного барака. Перерывистый звон слабо прошел сквозь стекла, намерзшие в
два пальца, и скоро затих: холодно было, и надзирателю неохота была долго
рукой махать.
Звон утих, а за окном все так же, как и среди ночи, когда Шухов вставал
к параше, была тьма и тьма, да попадало в окно три желтых фонаря: два -- на
зоне, один -- внутри лагеря.
И барака что-то не шли отпирать, и не слыхать было, чтобы дневальные
брали бочку парашную на палки -- выносить.
Шухов никогда не просыпал подъема, всегда вставал по нему -- до развода
было часа полтора времени своего, не казенного, и кто знает лагерную жизнь,
всегда может подработать: шить кому-нибудь из старой подкладки чехол на
рукавички; богатому бригаднику подать сухие валенки прямо на койку, чтоб ему
босиком не топтаться вкруг кучи, не выбирать; или пробежать по каптеркам,
где кому надо услужить, подмести или поднести что-нибудь; или идти в
столовую собирать миски со столов и сносить их горками в посудомойку -- тоже
накормят, но там охотников много, отбою нет, а главное -- если в миске что
осталось, не удержишься, начнешь миски лизать. А Шухову крепко запомнились
слова его первого бригадира КузЈмина -- старый был лагерный волк, сидел к
девятьсот сорок третьему году уже двенадцать лет и своему пополнению,
привезенному с фронта, как-то на голой просеке у костра сказал:
-- Здесь, ребята, закон -- тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот
кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму1 ходит
стучать.
Насчет кума -- это, конечно, он загнул. Те-то себя сберегают. Только
береженье их -- на чужой крови.
Всегда Шухов по подъему вставал, а сегодня не встал. Еще с вечера ему
было не по себе, не то знобило, не то ломало. И ночью не угрелся. Сквозь сон
чудилось -- то вроде совсем заболел, то отходил маленько. Все не хотелось,
чтобы утро.
Но утро пришло своим чередом.
Да и где тут угреешься -- на окне наледи наметано, и на стенах вдоль
стыка с потолком по всему бараку -- здоровый барак! -- паутинка белая. Иней.
Шухов не вставал. Он лежал на верху вагонки, с головой накрывшись
одеялом и бушлатом, а в телогрейку, в один подвернутый рукав, сунув обе
ступни вместе. Он не видел, но по звукам все понимал, что делалось в бараке
и в их бригадном углу. Вот, тяжело ступая по коридору, дневальные понесли
одну из восьмиведерных параш. Считается, инвалид, легкая работа, а ну-ка,
поди вынеси, не пролья! Вот в 75-й бригаде хлопнули об пол связку валенок из

Сушилки. А вот -- и в нашей (и наша была сегодня очередь валенки сушить).
Бригадир и помбригадир обуваются молча, а вагонка их скрипит. Помбригадир
сейчас в хлеборезку пойдет, а бригадир -- в штабной барак, к нарядчикам.
Да не просто к нарядчикам, как каждый день ходит, -- Шухов вспомнил:
сегодня судьба решается -- хотят их 104-ю бригаду фугануть со строительства
мастерских на новый объект "Соцбытгородок".



Похожие статьи
 
Категории