Евгений Ухналев родился в Ленинграде в сентябре 1931 года. Вместе с родителями пережил первую блокадную зиму, после чего семью эвакуировали на Урал. Обратно в Ленинград Ухналевы возвращаются сразу после блокады. Евгений начинает заниматься в Средней художественной школе при Академии художеств. Но по настоянию отца он уходит из СХШ в судостроительный техникум. Вскоре после того как художнику исполнилось 17 лет, его арестовали по 58-й статье Уголовного кодекса. Его обвинили в подкопе под мавзолей и покушении на Сталина и приговорили к смертной казни, но позже заменили казнь на двадцать пять лет лагерей. Почти год он провел в тюрьме «Кресты», потом — в воркутинском лагере работал в «шарашке» (так именовали лагерные научно-технические бюро), сначала копировщиком, потом архитектором. Художник находил возможность зарисовывать на кусочках бумаги, размером чуть больше почтовой марки, пером и тушью лагерные пейзажи, состоящие из выходов угольных шахт и бараков. Он много рисовал портретов тех, с кем общался, раздаривая их на память. Из лагеря Евгений Ухналев вышел после смерти Сталина в 1954 году. Через пять лет последовала реабилитация.
Евгений Ухналев вернулся в Ленинград, где начал работать сначала техником, потом архитектором в различных проектных институтах. Больше он нигде не учился: опыта в шарашке хватило, чтобы стать специалистом.
Восемь лет, начиная с 1967 года, Евгений Ухналев работал главным архитектором Эрмитажа, где занимался реставрацией фасадов и интерьеров, оформлением выставок. После ухода из Эрмитажа, много работал дома, иллюстрируя книжные издания. С этого времени он начал много заниматься живописью и графикой.
Уже в лагерных рисунках художника появляются характерные особенности техники и композиции, которые потом переходят в живопись и графические листы. Характерная манера штриха и достоверная правдивость зарисовок, со временем превратились в небольшие немного нервные мазки и особую фантастическую документальность его работ.
В самых ранних работах семидесятых годов появляюся сюжеты, в которых прошлое, настоящие и будущее соединяются. Классическая петербургская архитектура зарастает корнями неведомых растений, заметается снегом, дома погружаются во мрак и размышление. В восьмидесятых Евгений Ухналев участвует в выставках неофициальных художников Ленинграда.
Художник не делает зарисовок на натуре, иногда используя фотографии для создания работ. И кажется, характерность его работ напрямую связана со свойством памяти, в которой воспоминания хранятся в мельчайших деталях. Наподобие тому, как Евгений Ухналев до сих пор в подробностях помнит первый день войны, или то, что на окнах их лагерного барака не снимались новогодние снежинки вырезанные из бумаги, потому что лето было очень коротким.
Евгений Ухналев родился в Ленинграде в сентябре 1931 года. Вместе с родителями пережил первую блокадную зиму, после чего семью эвакуировали на Урал. Обратно в Ленинград Ухналевы возвращаются сразу после блокады. Евгений начинает заниматься в Средней художественной школе при Академии художеств. Но по настоянию отца он уходит из СХШ в судостроительный техникум. Вскоре после того как художнику исполнилось 17 лет, его арестовали по 58-й статье Уголовного кодекса. Его обвинили в подкопе под мавзолей и покушении на Сталина и приговорили к смертной казни, но позже заменили казнь на двадцать пять лет лагерей. Почти год он провел в тюрьме «Кресты», потом — в воркутинском лагере работал в «шарашке» (так именовали лагерные научно-технические бюро), сначала копировщиком, потом архитектором. Художник находил возможность зарисовывать на кусочках бумаги, размером чуть больше почтовой марки, пером и тушью лагерные пейзажи, состоящие из выходов угольных шахт и бараков. Он много рисовал портретов тех, с кем общался, раздаривая их на память. Из лагеря Евгений Ухналев вышел после смерти Сталина в 1954 году. Через пять лет последовала реабилитация.
Евгений Ухналев вернулся в Ленинград, где начал работать сначала техником, потом архитектором в различных проектных институтах. Больше он нигде не учился: опыта в шарашке хватило, чтобы стать специалистом.
Восемь лет, начиная с 1967 года, Евгений Ухналев работал главным архитектором Эрмитажа, где занимался реставрацией фасадов и интерьеров, оформлением выставок. После ухода из Эрмитажа, много работал дома, иллюстрируя книжные издания. С этого времени он начал много заниматься живописью и графикой.
Уже в лагерных рисунках художника появляются характерные особенности техники и композиции, которые потом переходят в живопись и графические листы. Характерная манера штриха и достоверная правдивость зарисовок, со временем превратились в небольшие немного нервные мазки и особую фантастическую документальность его работ.
В самых ранних работах семидесятых годов появляюся сюжеты, в которых прошлое, настоящие и будущее соединяются. Классическая петербургская архитектура зарастает корнями неведомых растений, заметается снегом, дома погружаются во мрак и размышление. В восьмидесятых Евгений Ухналев участвует в выставках неофициальных художников Ленинграда.
Художник не делает зарисовок на натуре, иногда используя фотографии для создания работ. И кажется, характерность его работ напрямую связана со свойством памяти, в которой воспоминания хранятся в мельчайших деталях. Наподобие тому, как Евгений Ухналев до сих пор в подробностях помнит первый день войны, или то, что на окнах их лагерного барака не снимались новогодние снежинки вырезанные из бумаги, потому что лето было очень коротким.
Народный художник России, член Геральдического совета при Президенте Российской Федерации родился в Ленинграде в 1931 году. В детстве пережил блокаду и эвакуацию, по возвращении из которой обучался в Средней Художественной школе при Академии художеств. В 1948 году Евгений Ухналев был осужден по ложному обвинению в антигосударственной деятельности. После освобождения в 1954 году вернулся в Ленинград и работал архитектором в различных проектных институтах. С 1967 по 1975 год возглавлял архитектурный отдел Эрмитажа, а после сотрудничал в издательствах, отдавая основное время занятиям станковой живописью и графикой. Евгений Ухналёв - участник более 40 выставок в России и за рубежом. Первая выставка, на которой демонстрировались работы художника состоялась в 1980 году.
С 1992 года Евгений Ухналёв - сотрудник Государственной герольдии при Президенте Российской Федерации. Он является автором осуществленных проектов Государственного герба Российской Федерации, знака Президентской власти, ордена Святого Апостола Андрея Первозванного, орденов и медалей России, Государственных наградных бумаг.
Евгений Ухналёв поздно начал работать как художник. Сам мастер считает, что его первыми по-настоящему самостоятельными произведениями можно назвать работы середины 1970-х годов....
(Источник: сайт Государственного Эрмитажа)
Когда его осудили, ему было 17 лет. По чьему-то доносу он был арестован и осужден Военным трибуналом за детские игры в "фашистов". Приговорили к высшей мере наказания, но потом расстрел заменили на 25 лет лагерей.
Статья 58 Уголовного кодекса РСФСР, обвинение Евгения Ухналёва:
Статья 58-1а . Измена Родине: расстрел с конфискацией имущества или 10 лет с конфискацией имущества.
58-8. Террористические акты, направленные против представителей советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций…
58-9. Причинение ущерба системе транспорта, водоснабжения, связи и иных сооружений <…> в контрреволюционных целях…
58-11. Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений.
Евгений Ильич УХНАЛЁВ
Родился в 1931 году в Ленинграде.
1948-й — вместе с пятью друзьями был арестован по доносу однокурсника. Обвинен в том, что собирался вырыть подкоп из Ленинграда в Москву под мавзолей Ленина, планировал убийство Сталина, маршала Говорова и др.
Осужден на 25 лет лагерей.
Август 1949-го — этап в Воркутлаг. Работа на шахтах, кочегаром, затем чертежником-копировщиком в лагерной шарашке в Воркуте.
Июнь 1954-го — освобожден по указу «О порядке досрочного освобождения осужденных за преступления, совершенные в возрасте до 18 лет». Вернулся в Ленинград.
1959-й — реабилитирован.
Народный художник России, член Геральдического совета при президенте РФ, автор дизайна Государственного герба России, государственных орденов, медалей, флагов. Ведущий художник, в прошлом — главный архитектор Государственного Эрмитажа. Автор петербургского памятника жертвам политических репрессий.
Миниатюры из «Крестов»
Это «Кресты» (следственный изолятор в Петербурге . — Ред. ), прогулочный дворик. Здесь он еще архаический, с дощатым забором. Cейчас везде бетон, решетки, сетки, — а в мое время было так.
Рисовал я по памяти, уже в лагере. Полсрока я проработал, по Исаичу говоря, на шарашке. В городе Воркута, на шахте № 1. Это было замечательное время. Относительно, конечно, но я вспоминаю его с благодарностью. Тепло, светло, у каждого свой стол, бумага и куча свободного времени. И самое главное — чудеснейшие, интеллигентнейшие люди, огромный коллектив 58-й статьи.
В конторе каждый выкраивал время для своих любимых занятий. Я рисовал. Мать прислала мне два томика истории архитектуры Огюста Шуази. Я отпарил обложку, вынул картонку переплета, положил вместо нее рисунки и заклеил обратно. Просто на всякий случай: если бы картинки нашли, меня посадили бы в карцер, их бы отобрали, а мне хотелось их сохранить.
Я всегда думал, что однажды лагерь закончится и будет какое-то другое существование. Мы все — возьму на себя смелость сказать «мы все» — были уверены, что сидение, которое назначено нам этими, простите, органами, — чушь собачья. Когда мое следствие кончилось, я спросил судебного исполнителя: из вашего опыта — сколько мне могут дать? Он спокойно ответил: «Знаете, 10 лет точно».
Меня это ошарашило! Как будто по лицу ударили, даже по рылу. Мне 17, срок 10, мама дорогая! Это было страшно. Но когда на суде мне дали 25 лет, это было уже смешно.
Конечно, все надеялись, что что-то случится. Усатого не станет, например. Хотя некоторые шутники говорили, что, когда его не станет, не станет и нас: умрем с голоду, потому что только Усатый и знает, что мы сидим, а больше никто. Тогда, конечно, бытовала легенда, что он-то не знает, а если бы узнал… Но большинство тех, кто со мной сидел, понимали, что это его дело, его идея взрастить племя послушных людей, его одного.
Освободили меня действительно внезапно, через шесть лет. Когда ехал домой, два часа ждал пересадки в Вологде. Вышел, пошел по улице и вдруг увидел, что на асфальте расчерчены «классики» и девчушки-козявки прыгают по ним. Странная вещь… Только в тот миг я почувствовал, что я на воле.
Вернувшись в Ленинград, несколько дней сидел, не выходя, у окошка. Было лето. Даже не знаю, о чем я думал. Пока был в лагере, родители за меня переживали, хлопотали, добивались переследствия. Но думали так же, как почти все вокруг: «Дыма без огня не бывает», «Хоть теперь наберутся ума-разума». Когда вернулся домой, один из первых вопросов мамы был: «Ну что, теперь ты исправился?» Да, мамы… Винить ее нельзя: сколько лет оболванивали.
Отказаться от лагерного опыта я бы не хотел. Это было мое взросление, там я не преднамеренно, но естественно стал человеком. Нормальный человек должен был прийти к пониманию про страну, про себя на фоне этой страны, на фоне времени, на фоне всей своей внутренней организации. В лагере это было быстрее, острее, нагляднее, даже рафинированнее.
У нас на Воркуте… До сих пор говорю «у нас», здесь для меня все чужое… Несколько лет назад съездил туда и поразился. От 90% шахт не осталось и следа. Там, где поднимались огромные терриконы, — голая тундра. Стоят совершенно мертвые вольные поселки, одни кирпичные остовы. И даты на фронтонах: 1953 год, 1954-й… Мы в нашей шарашке их проектировали, а теперь я увидел их в натуре — но уже мертвыми.
Зачем все это было нужно? Те жертвы, те выспренные слова — страдания людей? Зачем даже вольных надо было заставлять жить в жутких условиях 10-месячной зимы? Осталось ощущение бессмысленности всего: этого угля — сколько его там давали? — того, как работали заключенные, как они его добывали — в пять раз меньше, чем можно. Везде была туфта, бессмысленность и туфта.
За что мне любить эту страну? Что мне прощать? Прощать, конечно, нельзя и не надо. Если зло — большое и маленькое — уже было, какое может быть прощение? Бессмысленно, рассудку вопреки..
Если быть оголтело религиозным, можно думать, что Ему будет предоставлено право прощать. Но мы не знаем, какие у Него законы, за что он простит, за что накажет.
Я вам расскажу маленький, как вошка, эпизодик.
Под следствием, на Шпалерке, я сидел в одиночке, камере в девять шагов. И вот поздний вечер. Курить хочется — с ума сойти! Табака нет. Вытянул из матраса какую-то полутраву-полувату, зажег ее. Запах пошел, боже мой! Сразу стук в дверь: «Прекратить сейчас же!»
Стучал дежурный. Такой пожилой, маленький, коренастый, по углам ноги, что называется. Ну, думаю, от этого неприятности будут. Подумал-подумал, походил-походил. Вдруг в двери тихонько открывается кормушка, в камеру мгновенно бросается какой-то ком, падает на пол — и кормушка закрывается.
Я даже подойти боюсь! Смотрю: газета, в газете махорка, спички и кусок от фанерной чиркалки. Боже мой! Это он, дежурный, бросил.
Это я к чему… Когда он Там окажется, может, все грехи ему будут сняты. За одну только эту махорку.
