Анализ пьесы-пир во время чумы. Трагедия Пир во время чумы — художественный анализ

Len - 22/05/2007 - 15:09

Исходное событие - смерть Джаксона, причем уже вначале мы видим противопоставление - умерший был большим весельчаком и даже поминать его предлагают весело, без тоски. Но - председатель предлагает пить молча.

Вводное событие - две песни. Песня Мэри - описание страданий чумной жизни, но она не глухо тосклива - в ней есть упоминание любви, заботы о любимом. Но это скорее - выражение традиционного взгляда на вещи - до чумы было хорошо, потом стало плохо, идет описние ужасов чумы. Песня Председателя - противоположность ей - гимн чуме! Мне кажется, суть будущего конфликта лучше всего иллюстрируется словами:
"Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья -
Бессмертья, может быть, залог!"

Основное событие - приход священника, его попытка прекратить пир, остановить безумцев.
Если считать главным героем председателя, то его действенная задача - отстоять свой пир в споре со священником.
Главный конфликт - смерть и веселье, радоваться или печалиться, смелость, порой безрассудная и страх. Но - из фразы председателя: "вижу

Не досягнет уже..." возможно, сам председатель не считает себя правым, считает что он грешен, то есть внутри него тоже конфликт. Об этом же говорит финальная фраза, а также предложение пить молча в первой сцене.

Первое осложнение - "Безбожный пир, безбожные безумцы!" Первое, чем пытается образумить пирующих священник - ад. Попытка зацепить за страх.
Второе осложнение - "ты ль самый тот,
Кто три тому недели, на коленях,
Труп матери, рыдая, обнимал" - вторая попытка взывает к сыновним чувствам председателя, к долгу.
Третье осложнение - "Матильды чистый дух тебя зовет!" третья попытка - в качестве аргумента - дух умершей жены председателя.

Финальное событие - Уходит. Пир продолжается. Председатель остается, погруженный в глубокую задумчивость.

Grateful - 27/05/2007 - 15:00

Итак, о чем история?
Как и во всех произведениях цикла, в самом названии «Пир во время чумы» заложено соединение несоединимого. Пир и чума – понятия несовместимые с обыденной точки зрения. По сути дела – это вызов обществу, скандал, проявление уранических энергий. Все это выглядит как нарушение общепринятых норм, разрушение устоев, хаос. На самом деле, таким образом, преодолеваются жесткие ограничения предыдущего сатурнианского уровня. Представители этого уровня, естественно будут оказывать яростное сопротивление. Здесь мы также видим, что энергии Урана транслируются группой людей, что характерно для высших планет.

С моей точки зрения, структура событий, как и в «Каменном госте» выявляется в большей степени не через конфликт, а через сравнения, противопоставления.

Исходное событие – череда пиров на одной из улиц города во время эпидемии чумы, смерть одного из участников застолий – Джаксона.

Вводное событие – Собравшиеся за накрытым для очередного пира столом гости вспоминают Джаксона. Мери и председатель исполняют две совершенно разных песни, посвященных чуме. Мери поет «уныло и протяжно» «жалобную песню», где чувствуется холодное дыхание Сатурна в его самом мрачном проявлении:
«И селенье, как жилище
Погорелое, стоит, -
Тихо все. Oдно кладбище
Не пустеет, не молчит.»

Председатель исполняет «гимн в честь чумы». Здесь нет и следа тоски и уныния, звучит призыв к активному противостоянию смертельной опасности, выходу за пределы ограничений, бросается вызов смерти:
«Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья -
Бессмертья, может быть, залог!»
Песня явно имеет уранический характер.

Во вводном событии происходит также сравнение характеров двух женщин:
Мери – тихая, задумчивая и жалостливая.
Луиза – жесткая, конфликтная.
Однако именно Луиза теряет сознание при виде телеги с мертвыми телами:
«Но так-то - нежного слабей жестокий,
И страх живет в душе, страстьми томимой!»

Основное событие начинается с появлением священника – типичного представителя жесткой структуры сатурнианского уровня. Задача священника – прекратить пир.

Первое осложнение – священник начинает со слов: «Безбожный пир, безбожные безумцы!».
Пугает тем, что «<…>бесы
Погибший дух безбожника терзают
И в тьму кромешную тащат со смехом.»
На что получает в ответ:
«Он мастерски об аде говорит!
Ступай, старик! ступай своей дорогой!»

Второе осложнение - Уговаривает разойтись по домам, обещая при условии послушания, встречу в небесах с возлюбленными душами утраченных.
Его не слушают:
«Дома
У нас печальны - юность любит радость.»

Третье осложнение – священник обращается к председателю, напоминая ему об умершей матери:
«Иль думаешь, она теперь не плачет,
Не плачет горько в самых небесах,
Взирая на пирующего сына…»
Однако и это не помогает:
«Тень матери не вызовет меня
Отселе…»

Кульминация – священник прибегает к самому сильнодействующему средству и обращается к председателю со словами:
«Матильды чистый дух тебя зовет!»
Это вызывает смятение в душе председателя, в его словах слышится сомнение:
«Где я? Святое чадо света! вижу
Тебя я там, куда мой падший дух
Не досягнет уже...»
Все же председатель остается верен избранной линии поведения.
«Отец мой, ради бога,
Оставь меня!»
Задачу свою священник не выполнил. Однако он даже просит прощения у Вальсингама.

Финальное событие – «Уходит. Пир продолжается. Председатель остается, погруженный в глубокую задумчивость.»

Малнькие трагедии - "Пир во время чу

Lexi - 31/05/2007 - 05:29

Увидеть четкую структуру оказалось очень трудно, слишком велико значение каждой фразы, насыщенность смыслом. Здесь сравнение, противопоставление – присутствуют буквально в каждом событии, реплике, даже строке.

Исходные:
Одна из улиц в городе, где свирепствует чума, превращена в «приют пиров». Председатель потерял мать и жену. Очередная жертва – всеобщий любимец, рассказчик Джаксон, первый погибший из круга пирующих.

Череда вводных событий, в которых просвечивает грядущий сюжет:
1. Молодой человек говорит тост:
- «много нас еще живых, и нам причины нет печалиться» -- заявляется основная тема: жизнь и смерть, реакция живых на смерть;
- призывает выпить в память Джаксона «с веселым звоном рюмок, с восклицаньем». Председатель, наоборот, предлагает выпить в молчании. (В конце он погрузится в молчание, глубокую задумчивость – запущена круговая структура).

2. Жалобная песня «задумчивой» Мери (еще одна параллель):
- смерть Дженни, ее просьба возлюбленному, чтобы тот ушел из селенья туда, где можно «усладить и отдохнуть души мученье» -- прообраз истории Председателя, потерявшего любимую жену;
- «поминутно мертвых носят, и стенания живых боязливо бога просят успокоить души их» -- стандартная, покорная реакция живых, которые просят об успокоении, смерти, сами уже почти что мертвы.

3. Председатель благодарит Мери за песню:
- «мрачные стенанья по берегам потоков и ручьев, текущих ныне весело и мирно», «мрачный год едва оставил песню о себе» -- все проходит, за смертью следует жизнь -- нужно подняться над отдельными событиями, выйти за рамки пресказуемых реакций, охватить весь цикл сменяющих друг друга, противоположных событий;
- «ничто так не печалит нас среди веселий, как томный, сердцем повторенный звук» -- источник печали находится внутри, в сердце, а не снаружи, в внешних преходящих событиях.

Основное событие начинается с появлением на пирующей улице телеги с мертвыми телами. Луизе делается дурно. Реплика Председателя:
- «нежного слабей жестокий, и страх живет в душе, страстьми томимой» -- путь к силе – не в жестокости, а в нежности, мягкости; путь к победе над страхом – освобождение от страстей, зависимостей. Молодой человек просит Председателя спеть «вольную, живую песню». Это задача Председателя: говорить вольные, живые слова, думать вольные, живые мысли, вообще быть вольным и живым, заниматься творчеством в высоком смысле («Мне странная нашла охота к рифмам впервые в жизни»).

«Гимн в честь чумы»:
- «Нам не страшна могилы тьма, нас не смутит твое призванье» -- перед лицом смерти – жизнь достигает особого «упоения», «наслаждения» - и в этом доказательство победы над смертью, бессмертия, выхода за границы, поставленные смертью. Трагедию «ставим об этом».

Линия сопротивления представлена Священником.

Осложнения:
(1) Священник грозит вечной разлукой с близкими, «Ступайте по своим домам!» -- зовет вернуться в рамки закона, обычая. - Председатель: «Дома у нас печальны».

(2) Уверяет Председателя, что умершая мать плачет, слыша его «бешеные песни». Зовет с собой, вспоминает прежнего Вальсингама, рыдавшего над трупом матери. – Председатель: «не могу, не должен я за тобой идти... я здесь удержан...ужасом мертвой пустоты...» -- лучше беззаконие и «бешеное веселье», чем смерть заживо. «Признаю усилья меня спасти... Старик, иди же с миром.» -- понимает точку зрения, благие намерения Священника, даже благодарен ему. «Но проклят будь, кто за тобой пойдет!» -- но видит гибельность этого пути для себя.

(3) «Матильды чистый дух тебя зовет!» -- напоминает об умершей жене, которая тоже не одобрила бы нынешнего поведения Председателя. - Председатель: «Вижу тебя я там, куда мой падший дух не досягнет уже» -- невозможность для него «чистого» пути.

Центральное: «Отец мой, ради бога, оставь меня.» – «Спаси тебя господь! Прости, мой сын.» -- Священник благословляет Председателя, просит у него прощения, уходит. Задача Председателя выполнена.

Финальное: «Председатель остается, погружен в глубокую задумчивость» - возможно, в этой задумчивости рождается какой-то новый синтез идей Председателя и Священника.

Малнькие трагедии - "Пир во время чу

Люба - 31/05/2007 - 21:13

Это - тот случай, когда, при кристалльной ясности главной идеи, структура "ускользает" при попытке ее зафиксировать... Но все же попробуем.
Итак, о чем трагедия? О противостоянии жизни и смерти. На первый взгляд такая тема кажется тривиальной, но Пушкин, как всегда, копает гораздо глубже, а именно: нравственно ли жить и получать от этого удовольствие, если тебя окружают страдания и смерть? В конечном счете, любая жизнь приводит к смерти, а в мире всегда присутствуют страдания, а, значит, любая попытка радости и счастья - это, по сути, Пир во время Чумы.
Что делает Председатель? Он руководит Пиром, т.е. островком Жизни в океане Смерти/Чумы. Он, несомненно, человек сильного духа, и к нему тянутся люди, нуждающиеся в поддержке в момент тяжелого испытания (эпидемии чумы). Причины, по которым каждый из сотрапезников оказывается на пиру (по крайней мере, главные персонажи), раскрываются по ходу действия.
Итак, исходное событие - Чума.
Вводное - поминки Джаксона. Судя по воспоминаниям приятелей, Джаксон попал на Пир совершенно закономерно: он был интеллектуал-скептик, не принимавший всерьез ничего в окружающем его мире. Чума, возможно, была для него этакой колоссальной шуткой мироздания по отношению к человечеству (типа, "копошились-копошились, и цем это все кончилось, а?!.") Типаж Вольтера, если хотите. Но... "он выпал ПЕРВЫМ из круга нашего..." - говорит Председатель. Сарказм и интеллект уходят первыми перед лицом Смерти.
Основное событие:
1. Песня Мери. Эта песня проста до примитивности (с точки зрения стиха). Пушкин, блистательный мастер метра и строфы, не мог написать такое просто так. Да и Председатель несколько раз дает нам понять, что это - "простая", "жалобная" песнь, подобная "пастушьей песне, унылой и приятной". Мери - воплощение "крестьянского" отношения к жизни: бог дал, бог и взял, на все воля Божья. Для нее, видимо, важнее то, что ей утрачена "чистота", чем грозящая каждый день смерть. Она на пиру потому, что ей терять все равно нечего, она - падшая женщина, примирившаяся со своей долей, и умирать сейчас или потом ей не так уж и важно.
2. Эпизод с Луизой. Луиза - женщина, панически боящаяся смерти. Для нее пир - способ забыть о том, что ее ожидает, впасть в опьянение во всех смыслах этого слова. У нее нет никакой опоры в жизни, кроме привычных рефлексов (сначала она злословит о Мери, совсем не в духе "чумного" пира, а вполне по-бабски, как она привыкла делать постоянно); потом, при виде "черной телеги" теряет сознание, т.к. не может этому видению ничего противопоставить. Председатель комментирует это вполне буддийской фразой:"Нежного слабей жестокий, и страх живет в душе, страстьми томимой". Здесь же произносится знАковая фраза: "...эта черная телега имеет право ВСЮДУ разьезжать. Мы ПРОПУСКАТь ее должны..." Пир - условен. Он длится ровно до тех пор, пока у пирующих есть внутренняя опора (у Луизы она рушится). Пока Председатель ведет Пир, телегу ПРОПУСКАЮТ. Если он остановится - телега приедет и за ними.
3. Гимн в честь Чумы. Здесь, после характеров других пирующих (Джаксона, Мери, Луизы), на передний план выходит Председатель. Для него Чума - момент откровения. Лишившись всего в этой жизни, он понимает, что сейчас онй стоит на пороге чего-то колоссального, нового и - пока - ему непонятного. Но он - уже в потоке этого нового ("есть УПОЕНИЕ в бою, и мрачной бездны на краю..."), он увлекаем ЗА ПРЕДЕЛЫ этого мира, он отдается на волю не вполне еще осознанного им озарения.
Главное событие - явление священника. После Гимна Чуме это - явное понижение тона. Речи Священника, несмотря на его тройной (вполне в церковной традиции) призыв одуматься и вернуться в рамки "того, как положено жить" (а фактически - начать умирать уже при жизни, коли уж умерли любимые люди) звучат плоско после вдохновенной песни Председателя. Председатель вполне понимает добрые намерения Священника (человек он неплохой), но отвергает такой вариант "праведности", ибо в нем нет ни Откровения, ни Вдохновения. "Но проклят будь кто за тобой пойдет" - на первый взгляд странная фраза, но, если допустить, что Председателю уже доступен Путь, выходящий за пределы земных структур и "эгрегоров", то и она становится понятной.
финальное событие - Председатель ОСТАЕТСЯ в глубокой задумчивости. Словно блекнут и растворяются все остальные участники Пира, а Председатель ОСТАЕТСЯ. Умрут ли остальные, а Вальсингам выживет? Или он останется в веках как Творец (Гимна Чуме)? Или как-то еще обессмертит себя, но он ОСТАЕТСЯ.

Малнькие трагедии - "Пир во время чу

Антон - 03/06/2007 - 15:56

Прошу прощения за задержку и сумбурность изложения.

Итак, в финале предыдущей пьесы герой и его вечный противник "проваливаются". Их взаимная ненависть такова, что соединившись (символическое рукопожатие) они создают страшное возмущение в самой ткани бытия, разрушающее прежде всего собственный источник и, в каком-то смысле, меняющее окружающую реальность на предельно грубую, способную выдержать этот накал. Из нашей нормальнй реальности, со стороны зрителя это выглядит как нисхождение в ад, или проваливание, героев выносит на "ту сторону", куда мы должны за ними последовать, так как конфликт Свободы и Правила не то, что не разрешен, он только сейчас достиг самой напряженной своей фазы, кульминации.

И действительно мир, представленный в "Пире" совершенно вывернут. В предыдущих пьесах лилась кровь и бушевали страсти на фоне нормальной человеческой жизни, здесь же фоном - смерть в самом страшном, безличном виде - как стихия, забирающая всех без разбора. Тот, кто был загадочным и неуловимым ее посланцем в "Моцарте и Сальери" превратился в прозаического, хотя и жуткого негра-чумовоза на телеге с трупами. Герои же ведут себя нарочито по-человечески, ни о каком преступлении в юридическом смысле (или даже в смысле общественного мнения) речь уже не идет, весь конфликт переместился на территорию духа и личной морали.

В качестве подвижного героя, конечно выделяем Вальсингама, но и остальные участники пиршества тем или иным способом заявляют свою позицию и действуют, так что правильней было бы говорить о том, что герои здесь - все пирующие. Линию действия тут следует понимать как способ смотреть на себя и мир, жизненную философию "ответа смерти", а линию контрдействия - как испытание этой философии предлагаемыми обстоятельствами на прочность. Учитывая, что экспозиция дана очень скупо, весь текст тяготеет к мистерии, герои кажутся подвешенными в пространстве, а окружающая их реальность выглядит сном, который моментально мутирует под действием их мыслей и слов. Как будто герои сами уже умерли (в контексте всего цикла это так и есть, они ведь "провалились") и диалоги ведут бесплотные духи.

Вероятно исходным здесь надо считать саму эпидемию, так как именно это ПО является главным для всего текста, а смерть Джаксона - деталь, соединяющая исходное и вводное, тот самый маленький, но необходимый внешний толчок, на который наматывается конфликт. Тост, который пьют молча всегда содержит в себе скрытое напряжение, он обязывает пьющих обратиться внутрь себя и друг к другу. А при таком обращении в существующих обстоятельствах болезненных столкновений/сопоставлений не избежать. Вводное начинается со слов Молодого Человека:

Я предлагаю выпить в его память
С веселым звоном рюмок, с восклицаньем,
Как будто б был он жив.

И здесь же заявляется задача всех присутствующих - отрешиться от окружающей смерти, вести себя как будто ее нет. Эта или похожая задача уже стояла, но раньше каждый за общим столом забывал о своем собственном несчастье, теперь же горе общее и memento mori звучит для всех разом. Правда каждый выполняет эту задачу по-своему, что и питает основной конфликт.

Первым осложнением, мне кажется надо считать песню Мери. Это философия без философии - простая констатация торжества чумы, подчинения року. Сентиментальная история о разлуке любящих и упование на нерушимость кровных (Эдмонда - мать?) связей. Эта песня действительно кажется примитивной, но именно потому она трогает и Луизу против ее воли и Вальсингама. Песня Мери, это ответ Души, чистого чувства. В сетованиях Мери:

звучит обреченность, счастье невозможно, "ужасный век". Мери считает себя проклятой.

Луиза - глухая защита рассудка, тем более хрупкая в таких условиях. Телега смерти "имеет право всюду разъезжать" и от нее не скрыться с помощью цинизма. Луиза сломлена и Мери обнимает ее как сестру, они равны теперь в "печали и позоре".

И наконец Вальсингам - человек не Души и не Разума, а Духа. Его гимн - сам по себе - сопоставление, более, чем внятная философия. Подняться над обстоятельствами, отречься от своих страхов и желаний, испытать восторг настоящего. Это звучало в комментариях Вальсингама к песне Мери и обмороку Луизы, но гимн Чуме - настоящий манифест Свободы в любых обстоятельствах.

Однако и Вальсингам уязвим. Священник появляется как ответ на призыв, звучавший в гимне, а его позиция - достойный ответ идеям Председателя. От общих мест (эти слова проходят мимо ушей пирующих) он переходит к болезненным личным воспоминаниям, ставит Вальсингама перед несоответствием его поведения общему (Но и его же, Вальсингама - в первую очередь!) моральному кодексу и вынуждает признать вслух это несоответствие. Это последнее признание и есть момент синтеза, кульминация. Вальсингам, обвиняя себя, остается верен своему свер-личному кодексу, где идея "быть свободным несмотря ни на что" становится важнее этики общепринятого. Свобода не узаконивает пир в глазах этики, она просто поднимает Вальсингама над обстоятельствами, дает силу действовать и преодолевать.

Схематично можно описать этот последний кульминационный конфликт так:

Священник: ты богохульник - ты предатель - ты погиб
Вальсингам: я богохульник - я предатель - я погиб - я жив и свободен

Этот последний пункт отличает Вальсингама от, например, Мери. Та, признавая свою вину тут же забывает о ней, это позиция мазохиста (алкоголика). Вальсингам не защищается с помощью вина, его мысли не двоятся. Через принятие ценности закона и одновременное проповедование идеи Свободы, ему удается возвыситься над этим конфликтом. Здесь находится, на мой взгляд, сверхидея этой последней из "маленьких трагедий": преодоление трагического проклятия возможно только в принятии и осознании полной ответственности за свои действия.

Финальная "глубокая задумчивость", таким образом, это просто образ человека, размышляющего и принимающего решения на свой страх и риск, соотносясь со своим высшим принципом.

Малнькие трагедии - "Пир во время чу

Padma Dorje - 04/06/2007 - 01:51

Исходное событие – Чума в городе, несущая смерть и отчаянье. Группа людей, мужчин и женщин, пирует на улице.

Вводное событие – Смерть Джаксона. Председатель говорит: "Он выбыл первый из круга нашего". Все понимают, что за первым обязательно последуют и второй, и третий, и остальные. Это – неизбежность смерти.

Основное событие –
Действующее лицо – Председатель. Его задача – продолжить Пир . В более расширенном смысле – это не дать себе и другим отчаяться во время Чумы, не отдаться разочарованию и безысходности, панике и бессилию, смирению и покорности. Поэтому-то он и Председатель – человек, ведущий собрание, предводитель, освещающий путь, ведущий за собой. Через него проходит линия действия – руководство Пиром. Линия контрдействия выражена через вторжение в пир тех или иных отголосков Чумы, через попытки разрушить пирующее собрание – и вводное событие, смерть одного из пирующих, вводит нас в этот конфликт – Чумы, символизирующей смерть физическую и духовную и Пира, символизирующего полноту и радость существования, пребывания в моменте, наслаждения им, каким бы этот момент ни был.

Первое осложнение – Председатель предлагает спеть Мери песню, полную родных народных звуков. Возвращение к корням – как возвращение в детство, в сказку. Но под гнетом исходных обстоятельств она поет о такой же Чуме, которая сейчас окружила пирующих. В песне отражен своеобразный взгляд, своеобразная реакция на Чуму: не испытывать ужасных душевных страданий от смерти близких, постараться успокоить душу и после лишь посещать могилы ушедших – вот это "рецепт" от Мери, это некое тихое приятие Чумы, разочарование, безысходность.
Председатель это не приемлет. Такая песня"печалит нас среди веселий", разрушает идею Пира. Да и сама Мери это понимает – ее голос сейчас уже не тот желанный голос невинности.

Второе осложнение – Луиза, которая, при виде телеги с трупами, рассказывает об ужасном видении – о том, как некто ужасный звал ее в свою телегу с мертвыми. Здесь опять Чума проникает в ряды, прежде всего, в души пирующих, разрушая атмосферу Пира. У Луизы это – паника, бессильный ужас на грани галлюцинаций.
Председатель поет песню– гимн Чуме – воздавая дань самой Чуме за то, что она сама и есть повод для Пира, без нее не было бы веселья и Пира.

Третье осложнение – призывы священника, который, обращаясь уже персонально к Председателю, заклинает сначала кровью спасителя, потом умершей матерью, а затем и умершей женой прекратить Пир. Священник предлагает пирующим разойтись по домам и смириться, покориться Смерти, Чуме.
Но Председатель и здесь не видит для себя Пути. В предложении священника нет для него жизни, Пир должен продолжаться. Третий раз он говорит "нет".

Кульминация – и в ответ на призыв священника: "Пойдем, пойдем", Председатель восклицает: "Оставь меня!". И Председатель выполняет свою задачу на этот сюжет – Пир продолжается.

Финальное событие – Председатель остается, погруженный в глубокую задумчивость. По законам сюжета, исходные обстоятельства должны измениться. И вот Председатель уже не пирует, он задумчив. Пир, возможно, для него уже не актуален, а новый способ существования пока не обозначен, новый сюжет еще не запущен.

Малнькие трагедии - "Пир во время чу

Боровик - 04/06/2007 - 01:54

Заканчивая наши майские рассуждения о "Маленьких трагедиях", а в каком-то смысле - подводя черту нашему первому полугодию бесед, которые в основной своей тематике свелись именно к разбору природы сюжета, я решил привести более-менее полный разбор "Пира во время чумы".

В качестве такого примера выступит мой разбор "Пира", датированный 1992 годом. Это фрагмент выпускной моей работы, которую сейчас я бы в чём-то иначе сделал. Но некоторой своей "каноничностью" она и хороша, поскольку даёт общее представление как делается полный такой разбор. Там и разделы - так они востребованы учебными планами, традицией. Я кое-что удалил, но в общем-это разбор как оно есть.

Все основные термины из этой работы мы с вами проходили, так, что текст будет в общем-то понятен.

В ней нет как таковой эзотерической составляющей. Но отчасти она прослеживается, отчасти - я проговорю ещё в попозже отдельно.

Текст довольно большой, поэтому я не стал его постить в форум, а разместил прикреплённым файлом к этому сообщению.

Если возникнут вопросы по этому разбору я поясню. Как и вобще - вопросы по сюжетной теме.

Малнькие трагедии - "Пир во время чу

Антон - 05/06/2007 - 09:42

Lexi wrote:

Как хочется посмотреть этот спектакль!

Точно так. Правда они (эти образы) и через обзор проникают, будто смотришь неизвестного Шванкмаера:)

Очень важное уточнение о "цене свободы", все так и есть во все времена. Но наверное здесь надо еще оговориться, что Пушкин, хотя и не знал (как и мы), но точно верил в возможность примирения. И если Вальсингам, преодолевающий свою боль- уранический герой, то в последних словах звучит уже надежда на нептунианский синтез. Впрочем и это у Вас есть. Спасибо огромное, что показали, "как надо", словом.

Малнькие трагедии - "Пир во время чу

Антон - 07/06/2007 - 17:10

Олег, созрел вопрос по разбору. Может быть глуповатый, но ключевой для понимания наших целей и задач. Вопрос о том, каким будет приложение изученных нами принципов к "реальности". Если мир вторичной модели терпит миллион интерпретаций, то переходя к работе с живым материалом (прежде всего - собой) я, в идеале, должен находить истинную прроду чувств каждого сюжета.

Что смущает в последнем разборе: все Ваши выкладки воспринимаются как истинные, не вызывают никаких вопросов. Но в целом картины, складывающиеся у Вас, у меня и у других студийцев довольно сильно разнятся, прежде всего - на уровне структуры. Происходит это на уровне нюансов - где-то характеристика сглажена (у меня - "несоответствие этическому кодексу", у Вас - "потеря души"), задача формулируется тоже по-разному. И в итоге, хотя природа чувств находится близкая, схема меняется, выстраивается иная иерархия эпизодов, хотя, например, проезжающая телега в качестве оси симметрии остается и у Вас и у меня и практически у всех, пусть это и не проговаривается так как у Вас.

Понятно, что ответом на вопрос - "какая структура будет верной для Х в жизненной ситуации?" - будет "та, к восприятию которой Х готов". Но если Х претендует на то, чтобы зваться режиссером жизни - где лежит предел искажения понимания сюжета, за которым он таковым быть перестает и превращается в куклу? Может быть в понимании "Пира" достаточно выйти на понятие ответственности за поступки, но жизнь подкидывает такие сюжеты, в которых приходится разбираться годами и здесь искажение в акцентах может быть фатальным.

Есть ли структурный, "научный" способ определения этой грани достоверности, или же мы должны будем вернуться к опытному пониманию на уровне "здравого смысла", чтобы находить ее каждый раз заново? Вот этот вопрос.

Малнькие трагедии - "Пир во время чу

Боровик - 08/06/2007 - 05:36

Вопрос о том, каким будет приложение изученных нами принципов к «реальности». Если мир вторичной модели терпит миллион интерпретаций, то переходя к работе с живым материалом (прежде всего – собой) я, в идеале, должен находить истинную природу чувств каждого сюжета. <...> Понятно, что ответом на вопрос – «какая структура будет верной для Х в жизненной ситуации?» – будет «та, к восприятию которой Х готов». Но если Х претендует на то, чтобы зваться режиссером жизни – где лежит предел искажения понимания сюжета, за которым он таковым быть перестает и превращается в куклу? <...> Есть ли структурный, «научный» способ определения этой грани достоверности, или же мы должны будем вернуться к опытному пониманию на уровне «здравого смысла», чтобы находить ее каждый раз заново? Вот этот вопрос.

Вопрос о том, сколько действительно возможных, допустимых интерпретаций, расшифровок может вынести на себе текст жизни – действительно очень интересный. Структуралисты, как мне кажется, довольно близко подошли к ответам.До этого – доберёмся, а пока мы поищем рядом и несколько иначе. .......

Житейское – «сколько людей, столько и мнений» давно неприметно внедряла в наши сознания подход ныне часто именуемый квантовым.

В самой приблизительной формулировке этого принципа мы сталкиваемся с тем, что реальность обретает структуру в момент нашего восприятия, а потому – сколько восприятий, столько, вообще говоря, и реальностей.

Позиция наблюдающего определяет течение наблюдаемого процесса, формирует результат, а потому так называемая «реальность» вообще не отделима от взгляда на неё. Такой подход приводит к тому, что наверняка ответить есть ли, скажем, шкаф в миг, когда никто не смотрит на него невозможно.

Бог бы с ним – со шкафом – пропал – не велика беда в общем-то, но ведь те же самые законы, вероятно, создают фон нашей обусловленности, формируют карму, так скажем.

Если я не знаю о существовании какой-то организующей структуры (то есть – «не ведаю, что творю»), то и карма моя пойдёт по пути «набора знания», то есть меня ждут наглядные примеры в жизни.

Если же – «ведаю», то условия меняются, но как-то иначе. И это понятно почему – изведанная модель – наполненная энергией модель, а потому структурные связи в ней жестче, явленнее. Иначе говоря, человек быстрее получит карающий отклик за пренебрежение границами модели.

Чем более модель информативна, тем больше она поставляет нам возможностей прочтения. Ярчайший пример тому – астрология. Ведь так или иначе небесный свод – проявленный уровень влияний, который каждый человек насыщает значениями. И потому – астрологи никогда не смогут определиться в окончательных трактовках, едином мнении или в экспериментально чистом повторе полученного единожды результата. Слишком полная структура.

Хуже дело, пожалуй, только с нумерологией обстоит – тут сказано столь много, что добавлять – плодить – взращивать версии – занятие едва ли не самое удобное для заказного пустословия. Стоит остерегаться соблазна очередной изящной системы, что с готовностью выстроится в голове. Уж сколько их – сорняков на пифагорейской ниве – «и не сосчитать». Но эти же сорняки как раз и указывают нам на то, что чем глубже мы погружаемся в сансару, тем шире – спектр интерпретаций идеи. Вопреки движению любимой многими бритвы – сущности плодятся по мере погружения в бытийный план. Это «вверху» – один Бог, а под ногами – множатся и множатся дробные осколки идей.

Рой пчёл – материальное проявление одной идей «рой» с малой степенью автономии, стая бездомных собак – более свободное проявление собачьего эгрегора – некой глобальной бездомной собаки. Но в тоже время каждая конкретная собака – есть искажение общей идеи. Но – границы искажений всё же очевидны – в стае не будет кошек.

Модель определённо содержит в себе и информацию о допустимых границах интерпретации. То есть о той грани, когда режиссура вырождается в издевательство над пьесой. Хотя, дабы проявиться на сцене пьеса должна размножиться в искажениях – актёрах.

То есть еще на тонком, но материальном уровне может быть один эгрегор, а на уровне материальны форм уже

«Утром в ржаном закуте, Где златятся рогожи в ряд, Семерых ощенила сука, ..» –

формы, индивидуализации собачьей идеи множатся щенками. И опять же их – сакрально семь.

С осторожностью заметим, что именно число семь соединяет два мира, два аспекта неделимости целокупного бытия, где первые три цифры – Вечная божественная Троица, а последующие четыре – тленная плоть сансары, что распадается на четыре стихии огня, земли, воздуха и воды.

Сука, что приносит семь щенков – очень точный образ всё той же падшей «Пистис Софии», те же семь планетных уровней, что образуют бытийную программную среду, набор алгоритмов расшифровок, трактовок, возможных сюжетов, интерпретаций в которых пытается проявиться бесконечность.

Вся Троица в указанных материальных проявлениях и обеспечивает первоначальную возможность воплощения человека.

Но семь планетных уровней, на которые бы хотелось обратить внимание, стоит трактовать, думается иначе, чем это делает большая часть астрологического сообщества. Ведь услышав про семь планетных уровней, большинство сразу назовёт следующую последовательность «Солнце,Луна, Меркурий, Венера, Марс, Юпитер и Сатурн».

Такой смысловой ряд действительно имеет место быть, у него есть своя логика, которая в частности, оговаривает то обстоятельство, что Юпитер и Сатурн – планеты надличностной, так скажем, природы.

И в силу того, что утверждение это вообще говоря – верное, выявляется и некоторая ограниченность применения этой семеричной последовательности.

Как и всякий символ, выбираемый нами для анализа планетный набор должен иметь границы применимости.

Какую структуру <планет> мы избираем для анализа, такой аналитический срез и получаем.

Так вот, если нас интересует проблематика человека как такового, первородной личности, то Юпитер и Сатурн будут внешними для этой модели.

Это вообще – важное условие, формирующее запрос. Мы уже замечали, что в режиссуре это будет условие «о чём ставим». Так же, как в реальности, это вполне определённые желания, страсти человека, цели, которым он принадлежит. Отбор целей – первое условие работы с эффективной моделью. Это хорошо заметно в искусстве (точность выбора выразительных средств) и в магии. Но это уже второй планетный этап.

– Солнце (творящий импульс, янский принцип, день, вертикаль, обособление, чёткость, кардинальный крест, Явь, проявление Бога-Отца, мужское начало) Относительно Солнца обычно расхождений в суждениях не возникает, поскольку альтернативного источника энергии наш проявленный мир не знает.

– Луна (принцип отражения, приятия импульса, растворения, Навь, иньский принцип, горизонталь, проявление материнской природы, женское начало, Святой Дух) С Луной дело обстоит несколько сложнее, поскольку различные школы полагают её не слишком подходящей на роль символа, что проявляет действие Духа. Иногда называют гипотетическую планету «Вулкан», иногда ищут что-то ещё, но так или иначе, многие сходятся, что Луна сама не является символом Святого Духа, хоть и странным образом проявляет его «сквозь себя». Мы не будем останавливаться на этом сейчас подробно, нам достаточно того, что Луна как-то с этим несомненно принципом связана.

– Асцендент (пересечение эклиптики – солнечного пути с горизонтом, а иначе говоря точка проявления Земли. Асцендент и проявляет планету Земля в начальной карте. Это – синтезирующее начало, горизонт, как граница между импульсом и приятием являет собой третье начало Троицы – Дэн, мутабельный крест, Правь, синтез, начало сыновства – Логос, Христос).

Вся Троица в указанных материальных проявлениях и обеспечивает первоначальную возможность воплощения человека, формирования процесса, становления формы и т.д.

Именно этот троичный импульс отразиться и размножиться в четырёх искажающих началах:

Меркурий – воздух

Венера – вода

Марс – огонь

..... (?) – земля.

Впрочем, вместо многоточия тут вспоминается погибший Фаэтон, ныне явленный через дробный пояс астероидов.

Но об этом – через несколько дней.

Впрямую проблема смысла жизни, личного достоинства и чести, ответственности человека перед грозной и трагической необходимостью была поставлена в трагедии «Пир во время чумы». Ситуация в ней нарочито условна. Чума - стихийное бедствие, угрожающее жизни людей. Люди не в силах ни бороться с ней, ни спастись от нее. Они не борются и не спасаются. Они обречены и знают, что погибнут. Социально-исторические приметы отступают в трагедии на второй план. Суть не в них, а в том, как ведут себя люди в трагических обстоятельствах, что противопоставляют они страху смерти. Всплывут ли низменные, жестокие инстинкты, охватит ли их паника, смиренно ли склонят они голову или встретят «одиночества верховный час» мужественно и просто? Персонажи трагедии, исключая Священника, устраивают пиршество во время чумы. Гибнут близкие им люди, мимо проезжает телега с трупами, а они пируют. Что же привело на пир этих людей и заставило объединиться? Что собой представляет пир - кощунственное действо или сознание величия человеческого духа и его бессмертия? Трагическая ситуация задана с самого начала, но исход ее далеко не предрешен. В отличие от других трагедий в «Пире во время чумы» внешнее драматическое действие еще более ослаблено, но это не исключило внутренней напряженности поединка героев с роком и частных конфликтов - между Луизой и Мери, Вальсингамом (Председатель) и Священником. Герои произносят монологи, поют песни, ведут диалог, но не совершают никаких поступков, способных изменить ситуацию. Драматизм перенесен в мотивы их поведения. И вот тут оказывается, что причины, приведшие участников на пир, глубоко различны. Молодой человек пришел на пир, чтобы забыться в вакхических удовольствиях. Он дважды просит Председателя о веселом ликовании: в память об умершем Джаксоне («Я предлагаю выпить в его память, с веселым звоном рюмок, с восклицаньем…»), а потом после обморока Луизы («…буйную, вакхическую песнь, рожденную за чашею кипящей..,»). Пир для Молодого человека - лишь средство забвения: он предпочитает не думать о мраке могилы и предаться наслажденьям. Здесь сама природа, сама молодость бунтует против смерти. Но мотивы бунта у Молодого человека чувственны, лишены сознательной силы. Луиза явилась на пир из страха одиночества. Ей надо быть с людьми, чтобы опереться на них. Внутренне она не подготовлена к противоборству со смертью. Сквозь видимую жестокость и явный цинизм Луизы, отвергающей высокую жертвенность, проступает страх. Перед лицом гибели она оказывается духовно слабой. Недаром Председатель говорит: * Ага! Луизе дурно; в ней, я думал, * По языку судя, мужское сердце. * Но так-то - нежного слабей жестокий, * И страх живет в душе, страстьми томимой! * В отличие от Молодого человека Луизе не до веселья. Лишь Мери и Вальсингам находят силы для противоборства разбушевавшейся стихии. Песня Мери воспроизводит отношение народа к бедствию. В «унылой и приятной» пастушьей песне есть своя мудрость: сознание народного горя и прославление самопожертвования. Отказ от своей жизни во имя жизни и счастья близкого и любимого человека - вот идеал, утверждаемый в песне Мери. Забвение себя сочетается в песне Мери с исключительным чувством любви. И чем сильнее самоотвержение, тем острее любовь, не угасающая и после смерти: * А Эдмонда не покинет Дженни даже в небесах! Мери выражает ту истину, что любовь способна побороть смерть. Она поет о том, как жаждущая любви Дженни мечтает о соединении с любимым за пределами земного бытия. Песня оканчивается словами любви, которые находит в себе обреченная на смерть душа. В песне Мери слышится и трогательная забота о близких, и грусть о некогда процветавшей стороне. Мери мечтает о возрождении жизни. Однако сама Мери лишена «голоса невинности». В ней живет лишь стремление к чистоте и красоте самоотречения. Песня Мери - песня кающейся грешницы. Только Вальсингам осознает всю остроту ситуации и смело бросает вызов смерти. В торжественно-трагическом гимне Председателя человек противопол

Агает смерти, опасности свою волю. Чем грознее удары судьбы, тем яростнее сопротивление ей. Не смерть прославляет Пушкин в обликах Зимы и Чумы, а способность и готовность человека к противостоянию. Вызов слепым стихиям приносит человеку наслаждение своим могуществом и ставит его вровень с ними. Человек как бы преодолевает свое земное бытие и наслаждается своей мощью: * Есть упоение в бою, * И бездны мрачной на краю, * И в разъяренном океане, * Средь грозных волн и бурной тьмы, * И в аравийском урагане, * И в дуновении Чумы. «Сердце смертное» в роковые минуты опасности обретает «бессмертья, может быть, залог». Песня Вальсингама - гимн бесстрашного человека. В жизненных целях Мери и Вальсингама много общего. Однако между ними есть и различие. Мери поет о покорности судьбе, о жертвенности и самоотречении во имя возлюбленного. Песня Мери проникнута народными мотивами. Председатель посвящает свой гимн героизму одинокой личности. Он отвергает религиозное сознание даже в том его народном содержании, какое звучит в песне Мери. Если Мери поет о просьбе Дженни не касаться «уст умерших» ради любви, то Вальсингам видит в этом возвышающую человека отвагу: * И девы-розы пьем дыханье,- Быть может… полное Чумы!Вместе с тем Пушкин вложил гимн в уста «падшего духа». Председатель - самый ранимый и самый незащищенный персонаж трагедии. Он больше других подавлен и потрясен отчаяньем. Как и Мери, Председатель кается в устройстве кощунственного пира («О, если б от очей бессмертных Скрыть это зрелище!..»). Вальсингам далеко не победитель, каким он предстал в гимне. Разум его повержен. Недаром он поет: «Утопим весело умы», а затем возвращается к той же мысли в ответе Священнику: * …я здесь удержан * Отчаяньем, воспоминаньем страшным, * Сознаньем беззаконья моего, * И ужасом той мертвой пустоты, * Которую в моем дому встречаю - * И новостью сих бешеных веселий, * И благодатным ядом этой чаши, * И ласками (прости меня, господь) * Погибшего, но милого созданья… Священник знает о постигшем Председателя горе, но взывает к его совести. В его словах есть простая и мудрая правда. Пир нарушает траур по умершим, «смущает» «тишину гробов». Он противоречит обычаям. Священник, требующий уважения к памяти усопших, стремится увлечь пирующих на путь религиозного смирения, повторяя отчасти песню Мери: * Прервите пир чудовищный, когда * Желаете вы встретить в небесах * Утраченных возлюбленные души… * Он настаивает на соблюдении традиционных нравственных * норм: * Ступайте по своим домам! И хотя Священник своей проповедью и заклинаниями не достигает успеха, все же Вальсингам признает свое «беззаконье». В самом поведении Священника есть нечто такое, что заставляет задуматься Председателя. Воспевая героизм одиночества, презрение к гибели, достойную смерть, Председатель вместе с другими участниками пира отгородился от общей народной беды, в то время как Священник, не заботясь о себе, укрепляет дух в умирающих. Он среди них: * Средь ужаса плачевных похорон, * Средь бледных лиц молюсь я на кладбище… Однако позиция Священника не отменяет высокого личного героизма Вальсингама. Священник идет к людям во имя спасения их душ, успокоения их совести, чтобы облегчить страдания на небесах. Он исполняет свой человеколюбивый долг, покорно склоняя голову перед несчастьем народа. Вальсингам же славит духовное мужество земного человека, который не хочет смиренно встретить смерть и не нуждается в постороннем ободрении, находя силы в себе самом. Личный героизм Председателя, таким образом, направлен на себя и пирующих, а Священник понимает подвиг и смысл человеческой жизни как безотчетное служение народу в дни бедствий. Вальсингам отстаивает внутренние возможности человека, Священник опирается на верность обычаям. Трагедия и состоит в том, что героизм Председателя лишен жертвенности ради людей, а гуманная самоотверженность Священника отрицает личную духовную отвагу простых смертных и потому подменяет ее проповедью смирения и авторитетом религии.

Пьеса «Пир во время чумы» была написана в 1930 г в Болдине и напечатана в 1832 г. в альманахе «Альциона». Для своей «маленькой трагедии» Пушкин перевёл отрывок драматической поэмы Джона Вильсона «Город чумы». В этой поэме изображается эпидемия чумы в Лондоне в 1666 г. В произведении Вильсона 3 акта и 12 сцен, множество героев, среди которых главный – благочестивый священник.

В 1830 г. в России свирепствовала холера. Пушкин не мог приехать из Болдина в оцепленную карантинами Москву к невесте. Эти настроения поэта созвучны состоянию героев поэмы Вильсона. Пушкин взял из неё наиболее подходящий отрывок и полностью переписал две вставные песни.

Жанр

Цикл из четырёх коротких драматических отрывков уже после смерти Пушкина стал называться "маленькими трагедиями". Хотя герои пьесы не умирают, но их смерть от чумы почти неизбежна. В "Пире во время чумы" зарифмованы только оригинальные песни Пушкина.

Тема, сюжет и композиция

Страсть, которую изображает Пушкин в этой пьесе – страх смерти. Перед лицом неминуемой гибели от чумы люди ведут себя по-разному. Одни живут так, будто смерти не существует: пируют, любят, наслаждаются жизнью. Но смерть напоминает им о себе, когда телега с мёртвыми проезжает по улице.

Другие ищут утешения в Боге, смиренно молясь и принимая любую волю Божью, в том числе и смерть. Таков священник, уговаривающий пирующих разойтись по домам и не осквернять памяти умерших.

Третьи не хотят быть утешенными, они в поэзии, в песнях переживают горечь разлуки, смиряются с горем. Это путь шотландской девушки Мери.

Четвёртые, как Вальсингам, не смиряются со смертью, но побеждают страх смерти силой духа. Оказывается, страхом смерти можно наслаждаться, потому что победа страха смерти – это залог бессмертия. В конце пьесы каждый остаётся при своём: священник не смог переубедить пирующих во главе с председателем, они же никак не повлияли на позицию священника. Только Вальсингам глубоко задумывается, но, скорее всего, не о том, хорошо ли он поступил, когда не пошёл за священником, а о том, сможет ли он и дальше противостоять страху смерти силой своего духа. Этой финальной ремарки у Вильсона нет, её вводит Пушкин. Кульминация, момент наивысшего напряжения (минутная слабость Вальсингама, его порыв к благочестивой жизни и к Богу), не равна здесь развязке, отказу Вальсингама от этого пути.

Герои и образы

Главный герой – председатель пира Вальсингам. Он смелый человек, который не хочет избегать опасности, а встречается с ней лицом к лицу. Вальсингам не поэт, но ночью он сочиняет гимн чуме: «Есть упоение в бою, И бездны мрачной на краю...» Председатель учится наслаждаться смертельной опасностью: «Всё, всё, что гибелью грозит, Для сердца смертного таит Неизъяснимы наслажденья – Бессмертья, может быть, залог!» Даже мысли о погибшей три недели назад матери и недавно умершей любимой жене не колеблют убеждений председателя: «Нам не страшна могилы тьма...»

Председателю противопоставлен священник – воплощение веры и благочестия. Он поддерживает на кладбище всех, кто потерял родных и отчаялся. Священник не приемлет другого способа противостояния смерти, кроме смиренных молитв, которые позволят живым после смерти встретить на небесах возлюбленные души. Священник заклинает пирующих святою кровью Спасителя прервать чудовищный пир. Но он уважает позицию председателя пира, просит у него прощения за то, что напомнил ему об умерших матери и жене.

Молодой человек в пьесе – воплощение жизнерадостности и энергии молодости, не смиряющейся со смертью. Пирующие женщины являют собой противоположные типы. Печальная Мери предаётся тоске и унынию, вспоминая счастливую жизнь в родном доме, а Луиза внешне мужественна, хотя и пугается до обморока телеги, наполненной мёртвыми телами, которую везёт негр.

Образ этой телеги – это образ самой смерти и её посланника – чёрного человека, которого Луиза принимает за демона, чёрта.

Конфликт

В этой пьесе конфликт идей не приводит к прямому противостоянию, каждый остаётся при своём. Только глубокие раздумья председателя свидетельствуют о внутренней борьбе.

Художественное своеобразие

Сюжет пьесы полностью заимствован, но лучшие и главные части в ней сочинены Пушкиным. Песня Мери – лирическая песня о желании жить, любить, но невозможности сопротивляться смерти. Песня председателя раскрывает его мужественный характер. Она - его жизненное кредо, его способ противостать страху смерти: «Итак, хвала тебе, Чума, Нам не страшна могилы тьма...»

В отличие от других трагедий в «Пире во время чумы» внешнее драматическое действие еще более ослаблено. Герои произносят монологи, поют песни, ведут диалог, но не совершают никаких поступков, способных изменить ситуацию. Драматизм перенесен в мотивы их поведения.

И вот тут оказывается, что причины, приведшие участников на пир, глубоко различны. Пир для Молодого человека - средство забвения: он предпочитает вовсе не думать о мраке могилы и предаться наслажденьям.

Луиза явилась на пир из страха одиночества.

Ей надо быть с людьми» чтобы опереться на них. Внутренне она не подготовлена к испытанию смертью.

Лишь Мери и Вальсингам находят силы для противоборства разбушевавшейся стихии.

Песня Мери воспроизводит отношение народа к бедствию. В «унылой и приятной» пастушьей песне есть своя мудрость: сознание народного горя и прославление самопожертвования. Отказ от своей жизни во имя жизни и счастья близкого и любимого человека - вот идеал, утверждаемый в песне Мери. Забвение себя сочетается в песне.Мери с исключительным чувством любви. И чем сильнее самоотвержение, тем острее любовь, не угасающая и после смерти:

А Эдм он да не покинет Дженни даже в небесах)

Мери выражает ту истину, что любовь способна побороть смерть. Она поет о том, как жаждущая любви Дженни мечтает о соединении с любимым за пределами земного бытия. В песне Мери слышится и трогательная забота о близких, и грусть о некогда процветавшей стороне. Мери мечтает о возрождении жизни.

Только Вальсингам осознает всю остроту ситуации и смело бросает вызов смерти. В торжественно-трагическом гимне Председателя человек противополагает смерти, опасности свою волю. Чем грознее удары судьбы, тем яростнее сопротивление ей. Не смерть прославляет Пушкин в обликах Зимы и Чумы, а способность и готовность человека к противостоянию. Вызов слепым стихиям приносит человеку наслаждение своим могуществом и ставит его вровень с ними. Человек как бы преодолевает свое земное бытие и наслаждается своей мощью:

Есть упоение в бою,

И бездны мрачной на краю,

И в разъяренном океане,

Средь грозных волн и бурной тьмы,

И ИГ аравийском урагане,

И в дуновении Чумы.

«Сердце смертное» в роковые минуты опасности обретает «бессмертья, может быть, залог». Песня Вальсингама - гимн бесстрашного человека, прославление героизма одинокой личности.

Вместе с тем Пушкин вложил гимн в уста «падшего духа». Как и Мери, Председатель кается в устройстве кощунственного пира («О, если б от очей бессмертных скрыть это зрелище!»). Вальсингам далеко не победитель, каким он предстал в гимне. Разум его повержен. Недаром он поет: «Утопим весело умы», а затем возвращается к той же мысли в ответе Священнику:

Я здесь удержан

Отчаяньем, воспоминаньем страшным,

Сознаньем беззаконья моего,

И ужасом той мертвой пустоты,

Которую в моем дому встречаю - И новостью сих бешеных веселий, И благодатным ядом этой чаши, И ласками (прости меня, господь) - Погибшего, но милого созданья...

Священник склоняет голову перед горем Председателя, но взывает к его совести. В его словах есть простая и мудрая правда. Пир нарушает траур по умершим, «смущает» «тишину гробов». Он противоречит обычаям. Священник, требующий уважения к памяти усопших, стремится увлечь пирующих на путь религиозного смирения, повторяя отчасти песню Мери:

Прервите пир чудовищный, когда

Желаете вы встретить в небесах

Утраченных возлюбленные души.

Он настаивает на соблюдении традиционных нравственных норм:

Ступайте по своим домам!

И хотя Священник своей проповедью и заклинаниями не достигает успеха, все же Вальсингам признает свое «беззаконье». В самом поведении Священника есть Нечто такое, что заставляет задуматься Председателя.

Воспевая героизм одиночества, презрение к гибели, достойную смерть, Председатель вместе с другими участниками пира отгородился от общей народной беды, в то время как Священник, не заботясь о себе, укрепляет дух в умирающих. Он среди них.

Однако позиция Священника не отменяет высокого личного героизма Вальсингама. Священник идет к людям во имя спасения их душ, успокоения их совести, чтобы облегчить страдания на небесах. Вальсингам же славит духовное мужество земного человека, который не хочет смиренно встретить смерть и не нуждается в постороннем ободрении, находя силы в себе самом. Личный героизм Председателя, таким образом, направлен на себя и пирующих, а Священник понимает подвиг и смысл человеческой жизни как безотчетное служение народу в дни бедствий. Вальсингам отстаивает внутренние возможности человека, Священник опирается на верность обычаям. Трагедия и состоит в том, что героизм Председателя лишен жертвенности ради людей, а гуманная самоотверженность Священника отрицает личную духовную отвагу простых смертных и потому подменяет ее проповедью смирения и авторитетом религии.

Пушкин понимал, что преодоление этого противоречия невозможно в современных ему условиях, но что такая задача выдвинута самим ходом истории. Пушкин не знал, когда и в какой форме человечество достигнет единства личных устремлений и общих интересов, но он доверялся течению жизни и оставил это противоречие неразрешенным. Он полагался также на могущество человеческого разума, поэтому, как и многие произведения 30-х годов, «Пир во время чумы» обращен в будущее.

Ремарка, заключающая «Пир во время чумы» - «Председатель остается погружен в глубокую задумчивость», - проясняет смысл пушкинской трагедии. Глубокая задумчивость Вальсингама - это и сознание духовной неустойчивости и потерянности, и размышление, над собственным поведением, и раздумья над тем, как преодолеть разрыв между замкнутой в себе героикой и мужественной самоотдачей человечеству.

Председатель больше не участвует в пире, но разум его пробужден. Открытым финалом последней пьесы, замыкающей цикл, Пушкин взывает к светлому сознанию, к его торжеству, к нравственной ответственности людей перед собой и миром.

Пушкинские «Маленькие трагедии» запечатлели глубокие нравственные, психологические, философские, социально-исторические сдвиги в многотрудном пути человечества. Герои «Маленьких трагедий», за исключением гениального Моцарта, терпят поражение, становясь жертвами соблазнов, искушений века и своих страстей. Как памятник животворящей силе искусства возвышается среди них вдохновенный Моцарт, жизнелюбивая духовность которого сродни его великому ваятелю.

В. Коровин

Обновлено: 2011-09-26

Полезный материал по теме

На улице стоит накрытый стол, за которым пируют несколько молодых мужчин и женщин. Один из пирующих, молодой человек, обращаясь к председателю пира, напоминает об их общем друге, веселом Джексоне, чьи шутки и остроты забавляли всех, оживляли застолье и разгоняли мрак, который теперь насылает на город свирепая чума. Джексон мертв, его кресло за столом пусто, и молодой человек предлагает выпить в его память. Председатель соглашается, но считает, что выпить надо в молчании, и все молча выпивают в память о Джексоне.

Председатель пира обращается к молодой женщине по имени Мери и просит ее спеть унылую и протяжную песню ее родной Шотландии, чтобы потом вновь обратиться к веселью. Мери поет о родной стороне, которая процветала в довольстве, пока на нее не обрушилось несчастье и сторона веселья и труда превратилась в край смерти и печали. Героиня песни просит своего милого не прикасаться к своей Дженни и уйти из родимого селения до той поры, пока не минет зараза, и клянется не оставить своего возлюбленного Эдмонда даже на небесах.

Председатель благодарит Мери за жалобную песню и предполагает, что когда-то ее края посетила такая же чума, как та, что сейчас косит все живое здесь. Мери вспоминает, как пела она в хижине своих родителей, как они любили слушать свою дочь… Но внезапно в разговор врывается язвительная и дерзкая Луиза со словами, что сейчас подобные песни не в моде, хотя еще есть простые души, готовые таять от женских слез и слепо верить им. Луиза кричит, что ей ненавистна желтизна этих шотландских волос. В спор вмешивается председатель, он призывает пирующих прислушаться к стуку колес. Приближается телега, нагруженная трупами. Телегой правит негр. При виде этого зрелища Луизе становится дурно, и председатель просит Мери плеснуть ей воды в лицо, чтобы привести ее в чувство. Своим обмороком, уверяет председатель, Луиза доказала, что «нежного слабей жестокий». Мери успокаивает Луизу, и Луиза, постепенно приходя в себя, рассказывает, что ей привиделся черный и белоглазый демон, который звал ее к себе, в свою страшную тележку, где лежали мертвецы и лепетали свою «ужасную, неведомую речь». Луиза не знает, во сне то было или наяву.

Молодой человек объясняет Луизе, что черная телега вправе разъезжать повсюду, и просит Вальсингама для прекращения споров и «следствий женских обмороков» спеть песню, но не грустную шотландскую, «а буйную, вакхическую песнь», и председатель вместо вакхической песни поет мрачно-вдохновенный гимн в честь чумы. В этом гимне звучит хвала чуме, могущей даровать неведомое упоение, которое сильный духом человек в состоянии ощутить перед лицом грозящей гибели, и это наслаждение в бою - «бессмертья, может быть, залог!». Счастлив тот, поет председатель, кому дано ощутить это наслаждение.

Пока Вальсингам поет, входит старый священник. Он упрекает пирующих за их кощунственный пир, называя их безбожниками, священник считает, что своим пиршеством они совершают надругательство над «ужасом священных похорон», а своими восторгами «смущают тишину гробов». Пирующие смеются над мрачными словами священника, а он заклинает их Кровью Спасителя прекратить чудовищный пир, если они желают встретить на небесах души усопших любимых, и разойтись по домам. Председатель возражает священнику, что дома у них печальны, а юность любит радость. Священник укоряет Вальсингама и напоминает ему, как всего три недели назад тот на коленях обнимал труп матери «и с воплем бился над ее могилой». Он уверяет, что сейчас бедная женщина плачет на небесах, глядя на пирующего сына. Он приказывает Вальсингаму следовать за собой, но Вальсингам отказывается сделать это, так как его удерживает здесь отчаяние и страшное воспоминанье, а также сознание собственного беззакония, его удерживает здесь ужас мертвой пустоты родного дома, даже тень матери не в силах увести его отсюда, и он просит священника удалиться. Многие восхищаются смелой отповедью Вальсингама священнику, который заклинает нечестивого чистым духом Матильды. Имя это приводит председателя в душевное смятение, он говорит, что видит ее там, куда его падший дух уже не достигнет. Какая-то женщина замечает, что Вальсингам сошел с ума и «бредит о жене похороненной». Священник уговаривает Вальсингама уйти, но Вальсингам Божьим именем умоляет священника оставить его и удалиться. Призвав Святое Имя, священник уходит, пир продолжается, но Вальсингам «остается в глубокой задумчивости».

Вы прочитали краткое содержание трагедии Пир во время чумы. Предлагаем вам также посетить раздел Краткие содержания , чтобы ознакомиться с изложениями других популярных писателей.

Обращаем ваше внимание, что краткое содержание трагедии Пир во время чумы не отражает полной картины событий и характеристику персонажей. Рекомендуем вам к прочтению полную версию трагедии.