Сорок лет назад спасены палаты на стрелке Остоженки и Пречистенки

Дина Петровна Василевская

В 1972 году – архитектор-реставратор мастерской № 7 Института «Моспроект-3». Соавтор проекта реставрации и приспособления Красных и Белых палат.

В 1972 году к приезду президента США Никсона начали «осквернять» Москву. Появилось такое выражение, потому что ломали старые дома, рухлядь, в понимании начальства, и на их месте разбивали скверы. Так вот, на углу Пречистенки-Остоженки стоял дом, который мы называли «утюг». Это Лопухинские палаты XVIII-XIX веков, памятник градостроительным мероприятиям, которые проводились согласно планам Екатерины. Он прекрасно оформлял площадь, стоял на госохране, был, правда, в ужасном состоянии. Нашей мастерской Либсона поручили провести обмеры и фотофиксацию двух других зданий — за «утюгом».

Я свою работу просто обожала. Чувствуешь себя настоящим Шерлоком Холмсом, особенно когда с объекта все уходят, ты остаешься один на один со старым домом, постепенно проникаешь в его тайны. Восстанавливаешь картину по частям. Я молотком, скарпелью отбивала все перекладки, закладки, расчищала кусочки профилей. Меня приглашали, когда что-то непонятное на объектах находили. Я приходила, смотрела и потом говорила: «Ну, вот же профиль». Надо мной шутили, когда я с инструментом приступала к работе: «Вот, Василевская стойку сделала».

Когда какие палаты возникли раньше – Красные или Белые – непонятно. Стилистически они одинаковы. Просто местоположение разное, поэтому и формирование самого объема, и декор – разные. Белые – компактные, с высокой крышей, решался объем цельно. Красные – протяженные, скорее, для внимательного рассмотрения по ходу движения. Потом, Белые палаты до конца XVIII века были доминантой застройки того района. Они стояли на самой бровке откоса ручья Черторый. Об этом мы и вспомним, когда столкнемся с загадками Белых палат.

Сначала мы стали визуально обследовать дома. Было сказано: все сделать по-быстрому, сроки – жуткие. На объекты бросили половину нашей мастерской. Клименко привлек студентов, которые висели на лестницах, веревках – везде… Как только мы сковырнули несколько квадратных метров штукатурки, полез сразу XVII век. Полноценный: карнизы, обрамления окон, они стесаны в плоскости стены, но читаемы. Мы тут же забили в набат, стали бомбить начальственные верхушки письмами. Может быть, поэтому упустили угловой дом. Его сломали. Помню, выходим из метро с Леной Трубецкой — и остолбенели. Рядом с домом две машины, подвешена «баба», размахиваются — и об стену. Стена падает. Смотрю, у Лены слезы ручьем.

Но я хочу рассказать о том, что же мы нашли на Белых палатах, когда сняли штукатурку: стесанный кирпич, лопатки, характерные для конца XVII века, белокаменные сандрики, карнизы, даже одно окно полностью в закладке с решеткой. Определялся абрис оконного кронштейна и венчающие его шары. Все в кладке прекрасно читалось. Хотя форма-то сама, профиль, могла быть любой. В финальном варианте остановились на самых простых.

Нашли все карнизы. Окна первого этажа и второго, венчающий многоярусный карниз, межэтажный. Все это было найдено. К приезду Никсона все остатки побелили. И это создало впечатление грандиозное. Этот прием послужил тому, что дома приняли на госохрану. Схлынули студенты, и мы начали работу по выявлению и подготовке проекта реставрации.

Но все это, что называется, очевидности. А Белые палаты преподнесли немало сюрпризов. Например, мы нашли фрагмент архивольта. Он, понятно, всегда находится над арочным проемом. Стали удалять все пристройки, наслоения, и с «оборотной» стороны нашли кусочки четвертей и два металлических подстава, которые заделывались в кладку, и на них навешивались ворота. И когда все вычертили, то, согласно современному уровню грунта, арка и ворота получались такой высоты, что их мог открыть разве что Гулливер! Что же это такое? Следы свода арки также внутри, в помещении. Пришли к выводу, что, видимо, это был сквозной проезд во двор. Очень необычное решение, но вполне объяснимо тем, что участок небольшой и, по сути, был ограничен габаритами дома. Однако на вопрос – откуда и почему Гулливер? – это открытие не отвечало. Тогда мы решили на одной из стен палат, к которой примыкала самая древняя пристройка, сделать шурф, вдруг найдется цоколь. Чуть ковырнули, почти под полом – и правда, целехонький цоколь! Просто вообще ничего непонятно. Кирпичный цоколь выше современного уровня земли на человеческий рост. То есть получается… культурный слой, что … украден? Потом полезли в труды Сытина и нашли, что во время реконструкции этой части Москвы, когда стены Белого города ломали и делали бульвар, когда засыпали Черторый, то снивелировали крутой откос Пречистенки. А дом-то стоял на самом бугре. То есть остался после этого почти без фундамента. Так и простоял столько лет. Нам пришлось ставить дом на фундамент. Наши инженеры отрывали шурф метра на полтора, «вывешивали» стену, заводили металлические балки, вырывали землю и бетонировали. То есть часть за частью подводили фундамент. Ну, а к арке сделали ступеньки.

Пока мы все это выявляли и обдумывали, внутри домов творился настоящий ад. Жители метались, переезжали, все нервничали. Мы сразу обратили внимание на то, что некоторые старинные своды сохранились. Мы находили пяту свода – то есть где под уклон идет кирпич. Затем с Леной Трубецкой определяли специальной линейкой и вычерчивали начальную кривую свода. Мы также обнаружили изначальные дверные проемы: где-то откос нашли, где-то кусочки четверти. Нашли внутристенную лестницу, прекрасно сохранившуюся. Она соединяла первый и второй этажи. Лестница была заделана новым кирпичом. Стена показалась нам подозрительно толстой. Мы ее разбили и обнаружили белокаменные ступени.

Вообще по многим находкам тогда можно было исторические зарисовки делать. Вот, скажем, в первом этаже Белых палат мы нашли заложенную печуру. Раньше печи делали так: с одной стороны стены – парадный красивый изразец, с другой – затоп. Так вот, мы открыли закладку печи, вдруг с мусором что-то брякнуло и выпало. Оказалось, очень интересный подсвечник — из полосового железа на четырех ножках. На основании — вертикаль для свечи, по которой двигается чашечка и ручка. То есть вы ставите свечку, вся конструкция внизу, по мере сжигания, вы ручкой свечу поднимаете. И сразу – как голос из прошлого. Задымила печь. Ваньке дали подсвечник, чтоб пошел наверх посмотреть. Он спросонья-то в дымоход подсвечник и уронил. Его на конюшню — и выпороли, наверное.

Красные палаты не были столь щедры на загадки. Мы обнаружили винтовую лестницу очень больших размеров – это редкость, в жилье этого почти не бывает, причем сохранилась целиком. Белокаменные ступени шли с первого на второй этаж. Причем в первом этаже мы нашли следы дверных проемов и кладку. Ее сняли и… нашли продолжения наружных стен, срубленные. То есть там была палата, которую сломали при расширении Остоженки.

Еще нам показался странным такой момент. Венчающий карниз Красных палат был подозрительно «бедным», похож больше на рядовой междуэтажный. Причем вот на упомянутой выше винтовой лестнице сохранились две ступеньки, которые ведут выше второго, последнего, этажа. Мы с Леной Трубецкой пошли на чердак, чтоб осмотреть верх стены. Там – страшная грязь, голуби. Мы сразу как трубочисты сделались. Я смеюсь и говорю: «Да, Елена Владимировна, видели бы вас сейчас ваши предки». А она же урожденная Голицына (Красные палаты в XVIII веке принадлежали князьям Голицыным. – Ред. ). Так вот, мы нашли пять рядов кирпичной кладки сверх карниза и следы фасадных лопаток. Это значит, что на Красных палатах был третий этаж! Но вот какой — надо всем ли домом или только частью? — неизвестно. Верхушки сводов разные по высоте, поэтому в результате и крышу мы сделали высокую, но простую.

Судьба Красных и Белых палат, мне кажется, сделала зигзаг. Когда перед ними поставили «дом-утюг» Лопухиных, они потеряли свое значение для «завершения площади». Потом Советская власть «утюг» сломала, и оказалось, что на площади стоят просто две настоящие игрушки XVII века. Они — замечательное «предисловие» ко всему архитектурному заповеднику Остоженки — Пречистенки, перенасыщенному знаковыми именами — Всеволожские, Денисовы, Лопухины…

Бедный Энгельс! Ему, наверное, так неуютно на этом месте…

Вилля Емельяновна Хаславская

В 1972 году — архитектор-реставратор мастерской № 7 Института «Моспроект-3».

Тогда мне было 43 года, в мастерской № 7 у Либсона я занималась комплексными охранными зонами и даже уже вела свой объект как архитектор-реставратор: угловой дом XVIII века на Верхней Радищевской. Я делала историко-архитектурное обследование территории Метростроевской и части Кропоткинской, в том числе стрелку улиц, и обследовала «дом-утюг».

Я, как и все в нашей мастерской, очень переживала за судьбу двух домов, ставших впоследствии Красными и Белыми палатами. Но моя личная роль свелась к составлению телеграммы на имя Брежнева. Это была наша последняя надежда, и мы продумывали все мельчайшие детали, которые могли бы повредить или настроить генсека против наших домов. Кстати, даже интересно, читал ли он лично наше послание.

Телеграмму подписали многие наши сотрудники – нередко из чистого энтузиазма. Но мы решили длинный список сократить и оставить только тех людей, которые реально имели отношение к объектам. На случай, чтобы если начнут вызывать пофамильно, человек имел что сказать.

Второй критерий всплыл сам собой. Стояли подписи – Либсон, Домшлак, Бернштейн… В общем, слишком много еврейских. Мы подумали, что это может вызвать раздражение и навести на какие-то нехорошие мысли. Сократили число людей еще и по национальному признаку, оставив только начальство.

Отточив таким образом телеграмму, Елена Владимировна Трубецкая и я пошли на почту, которая была тогда практически напротив Белых палат. Переписали текст на бланк от руки, адрес: Москва, Кремль, Леониду Ильичу Брежневу, лично. Я подошла к окошку и старалась загородить текст, чтоб никто в очереди его не читал. С ужасом ждала реакции женщины-приемщицы… Ее не последовало. Женщина в окошке даже бровью не повела, как будто телеграммы на имя генсека – обычное дело. Посчитала слова, мы заплатили, получил чек и ушли.

Это был первый и последний случай в моей жизни, когда я писала на имя столь высокого начальства.

Радостно, что сработало. Вот только жаль угловой дом. Там были обнаружены разновременные части XVIII — XIX веков. Можно было сделать хорошую реставрацию.

IV

Алексей Алексеевич Клименко

Историк архитектуры. В 1972 году – сотрудник мастерской № 7 Института «Моспроект-3». Организовал волонтеров для работы на «раскрытии» Красных и Белых палат.

Мне тогда было 30 лет. В 1972 году я был архитектором в мастерской по реставрации памятников архитектуры в «Моспроекте-3» под руководством Владимира Яковлевича Либсона. У нас там образовался островок свободы. Ходили на лекции Аверинцева, ездили к Сахарову в Нижний Новгород. В мастерской было несколько бригад. Наша занималась не реставрацией, а обследованиями. Руководил ею Дмитрий Николаевич Кульчинский. Входили в бригаду в основном историки и искусствоведы. Мы разыскивали исторические планы, разные архивные материалы, проводили натурные обследования. Научились в сараях видеть древние сооружения и ценность, научились читать кирпичные кладки. Развивали «рентгеновское зрение». Я занимался шурфами, зондажами. Мы, как хирурги, вскрывали поверхностные ткани и добирались до ценной сути. Работали скарпелями, кувалдами, молотками. Пробивались через штукатурку, цемент. Надо понимать, что мастерская была проектной, и у нас не было рабочих, что нас сильно ослабляло. Мы делали все сами, своими руками, даже черную и неквалифицированную работу.

В 1970-е годы началось поквартальное обследование Москвы. Что касается стрелки Кропоткинской и Метростроевской, то, честно говоря, не помню, чтоб квартал относился к нашей бригаде. Видимо, мне кто-то сказал про эти два дома. Наверное, Виля Хаславская: она проектировала охранную зону между Арбатом и Москвой-рекой. Здания подлежали сносу, а коллеги подозревали в них XVII век. Надо было что-то срочно предпринять, и, думаю, привлекли меня в помощь, зная, что если уж за что возьмусь, на полпути не оставлю. Сначала я поехал туда один. На стрелке стоял угловой дом, имевший статус памятника. Он был связан с декабристами и Суриковым, который там писал «Утро стрелецкой казни». Во дворе дома стояло строение, которое потом окажется Красными палатами – по Метростроевской (Остоженке). На Кропоткинскую (Пречистенку) выходил дом, который потом станет Белыми палатами. Оба дома казались рядовыми, запущенными, пыльными, грязными постройками пушкинской поры. Для обывателя – развалюхи. Двор углового дома был весь завален какими-то легкими ящиками – видимо, тара магазинчиков, которые находились когда-то на первом этаже.

Что делать, если решение о сносе уже есть? С советской властью шутки плохи. Поэтому надо было срочно доказать, что два дома – незаурядные строения, представляющие ценность. Надо было в них обнажить древность. Другими словами, найти что-то, чтоб показать начальству и его поразить. Но для этого нужно много рабочих рук, которых не было. А я в то время возил студентов филологического факультета МГУ по линии ВООПИиКа на экскурсии, многих ребят знал, со многими поддерживаю отношения до сих пор. Я поступил, что называется, не мудрствуя лукаво. Сделал большие листовки, прямо от руки написал, с призывом: SOS, нужны добровольцы на субботники, для работы на двух старых домах, нужно их расчистить и найти старую кладку. Форма одежды – рабочая, желательно рукавицы и платки, работа грязная. Адрес такой-то, милости просим. Листовки распространил на филфаке МГУ, потом подключил еще Историко-архивный и ИнЯз.

Вот, сначала приехало человек пятнадцать, потом все больше и больше. Поначалу работали в режиме субботников — воскресников. Когда ситуация обострялась, ребята дежурили круглосуточно. У меня дома телефон стоял рядом с подушкой. И номера лежали — отдела культуры в ЦК КПССС, в Горкоме. Если что происходит, ребята звонят мне, я — туда.

Но это уже позже. С самого начала встал вопрос – а чем работать-то? Инструмента нет. У нас в мастерской тоже ничего нет. Я ходил по стройкам, выпрашивал, с миру по нитке собирал инвентарь. Нашел какие-то железные палки, раздобыл скарпели, кувалды. Это главное. Надо было сбивать штукатурку. Ребятам объяснил: надо доотбивать до древней кладки, обнаружить древний кирпич-большемер. Надо было сделать штробу – вертикальную или горизонтальную, чтоб стена заиграла, чтоб визуально стало очевидно: под грязной штукатуркой что-то совсем не тривиальное.

Никаких лесов не было. Вставали на ящики из-под тары, которые валялись везде. Надо ж было дотянуться до окон, проемов. Ребята работали, вытянув руки, запрокинув головы. Пыль летела прямо в глаза. Девочки закутывались в платки, оставляя только прорези для глаз. Прохожие смотрели очень неодобрительно, удивлялись такой форме одежды. Сначала мы занимались Красными палатами, потом Белыми.

Первая же вертикальная штроба дала межэтажный пояс Красных палат – валик такой. Видно было, что пояс из древнего кирпича, который срублен. Следовательно, он отделял нижний этаж, ушедший в культурный слой, от большого парадного. Прикинули, отступили полтора метра и там искали наличники. Ожидали «петушиный стиль» или «дивное узорочье».

Вообще ребятам удалось сделать некоторые важные раскрытия. Был такой студент-первокурсник Андрей Кофман. Первый же удар его скарпели по стене Белых палат — и скарпель «улетела» внутрь, за штукатуркой оказалась старинная кубоватая решетка. Постепенно мы раскрыли частично фасад Белых палат. Работы сопровождались скандалами с мужиками-строителями, которым надо было все это ломать и свои процентовки закрывать. Они все ругались: «Когда ж вы кончите с рухлядью этой возиться?!»

Со временем мы поняли структуру, посчитали ритм проемов и просто нарисовали известью наличники и систему окон на штукатурке. Разрисованные палаты – уже обозначили что-то старинное, смотрелось внушительно. Дома становились событием, входили в жизнь города.

Я стал подтягивать специалистов нашей мастерской. Из Академии Художеств позвали вице-президента Владимира Семеновича Кеменова. Он приехал, посмотрел. Мы обратились к Барановскому. Не помню, кто конкретно это делал. Но старались все, надо было привлечь на свою сторону профессиональные сообщества — художников, архитекторов, реставраторов. Вот что касается СМИ – мы тогда об этом как-то не думали. Сама собой появилась некая Генриетта Алова – она работала в газете «Ленинское знамя», ей давали интервью на ходу, она в итоге написала заметку.

Угловым домом на «стрелке» мы не занимались, считали, что он вне опасности, так как стоял на госохране. И совершенно напрасно. Все случилось в худших традициях, которые находят продолжение и сегодня. Был такой зампредседателя Совета Министров РСФСР Вячеслав Иванович Кочемасов, по совместительству — первый председатель ВООПИиК. Он снял памятник с охраны, и дом снесли мгновенно. В майские дни.

На тот момент надо было разворачивать наступление по всем фронтам и воевать в высоких кабинетах. Доказывать начальникам, что имеющееся решение о сносе нужно отменить. А в кабинетах, как известно, надо что-то показывать убедительное. Тогда мы привлекли Карла Карловича Лопяло – мастера художественной реконструкции, он виртуозно рисовал и домысливал то, архитектурные остатки чего мы находили. Он сделал рисунки – какими могли быть палаты. В сказочном таком, очень добром ключе. И вот с ними я отправился в горком КПСС к Игорю Николаевичу Пономареву. Он был инженер, отвечал за все, что связано со строительством и архитектурой в Москве при Гришине. Он был вторым секретарем горкома. Я ждал пять часов, пока он меня примет: шло совещание. Понятно, я – молодой, в общем-то, никто.

Оказывается, он после моего предварительного письменного обращения собрал начальственных людей. Был такой Владимир Николаевич Иванов – первый зампред Центрального совета ВООПИиК, Вениамин Александрович Нестеров – заместитель главного архитектора Москвы. И когда меня, наконец, впустили, этот Пономарев, огромный, стал орать на Нестерова: «Вот, архитекторы жалуются, что вы в Москве уничтожаете памятники, мать-перемать». А этот Веня — ветеран, масса орденов всяких, красавец, франт, любимец женщин — он стоял почему-то в дверях. Вид у него был, как у ошпаренного пса дворового. Ведь на него орет партийный начальник! Это надо понимать: тогда основа всего вообще, всякого благополучия – партбилет. У всех – животный ужас его утратить. Это был инструмент безусловного воздействия. И когда Пономарев при всех и при мне орал на Нестерова, тот просто онемел: вдруг ему скажут – партбилет на стол. Это на меня произвело огромное впечатление. Пономарев подвел итог: «Перестаньте уничтожать старую Москву». Все начальники ушли, я остался. Игорь Николаевич встал передо мной. Такой человек-гора. И, представляете, стал мне жаловаться, как ему тяжело. Говорит, как сейчас помню: «Мне с вашими Посохиными, думаете, легко? Промышленность сделала 27 миллионов штук теплокирпича. А куда я его дену? Он не берет!» И он руки так воздел, а я гляжу: у него брюки-то расстегнуты. И я ему: «Ну-да, даже нет времени ширинку застегнуть». Он так засмеялся. И сказал: «Идите к Промыслову (Владимир Федорович Промыслов, в 1963 — 1985 годах председатель Исполкома Моссовета. – Ред. ), я ему позвоню. Ваш вопрос окончательно только он решит». Я от него не отстаю и спрашиваю: а что с угловым домом. Он мне: «Вы думаете, мы так и будем за вами на поводке ходить? Вот вам два ваших грязных дома оставим. Этот не можем». Я уже потом понял, а тогда не знал: ему надо было Энгельса на виду у всех поставить. Во двор же его не воткнешь. Так что из-за Энгельса наугольный дом уничтожен был.

В разговоре с Промысловым я не участвовал. Ходили авторитеты – Барановский и еще, видимо, кто-то. Но факт остается фактом. Тогда, в 1972-м, мы добились отмены решения о сносе. Это оказалось возможным. Правда, тогда мне это не показалось чем-то важным. Это не было какой-то акцией. Мы все просто делали то, что могли.

Ну, а своих ребят-активистов, которые ходили на субботники-воскресники, я отблагодарил, как мог. Долго еще потом возил их на разные интересные экскурсии.

V

Виктор Викторович Коллегорский

Поэт. В 1972 году – студент русского отделения филологического факультета МГУ. Работал на «раскрытии» палат волонтером.

Я работал как волонтер на доме, который теперь называют Белыми палатами. Я был на втором курсе русского отделения филфака и увидел объявление такое интересное: «Приглашаются желающие ломать и крушить старые дома». В кавычках, конечно! К визиту Никсона сносили много домов, и эти собирались. А у Алексея Алексеевича Клименко была безумная идея, что это дома XVII века. Я Клименко знал, ездил на его экскурсии. Вот и пришел, что называется, по приглашению. Дома были выселены, можно было заходить во все квартиры. Алексей Алексеевич объяснил: можно делать все, что угодно – ломать, бить, но нужно открыть старую кладку. Я крушил только по воскресеньям, в субботу были занятия. Честно говоря, я не очень верил в успех затеи. Дома производили впечатление просто зданий XIX века, выселенные коммуналки. «Развлекались» мы несколько выходных подряд. И – ничего. Никаких открытий. Но Алексей Алексеевич был непоколебим. И вот однажды все случилось…

У меня высотобоязнь. А там я работал на какой-то жидкой приставной лесенке или ее подобии. В районе второго этажа. Ну, работаю, как велели, крушу себе и крушу. В районе первого окошка с торца, смотрящего к Садовому кольцу. Вдруг мою лестницу стали дико трясти и кричать, чтоб я прекратил. Я чуть не свалился. Это оказался Клименко. Он увидел, что я доотбивался до кладки XVII века и уже принялся ее крушить! Я сразу остановился, конечно. И буквально в этот же самый момент – опять кричат, уже изнутри дома. Там нашли печную кладку XVII века, в одной из квартир! Все бросились смотреть, потом стали аккуратненько дальше расчищать и все «консервировать».

В следующее воскресенье стали приходить специалисты. Я стал свидетелем, как Клименко привел такого очень старого человека, не помню его фамилии, и сказал, что это тот самый специалист, который придумал, как двигать дома, и двигал — в 1930-е годы. Он возник прямо из небытия, подтвердил, что да, это XVII век.

Постепенно мы поняли, что добились желаемого. Дома, и правда, оказались «с секретом». Спрятанный XVII век теперь выходил на поверхность. Но мы работали уже спокойнее: теперь дома были защищены, стало известно, что сносить их не будут.

Алексей Алексеевич отблагодарил нас по-царски. Года два возил по загородным маршрутам: Ростов, Муром, церковь Покрова на Нерли издали увидели. Поездки были удивительными. Ну, а вскоре я написал свое первое стихотворение. Оно было посвящено Москве:

Едва позволят разгуляться
Московским хмурым небесам –
Не уставайте удивляться
Архитектурным чудесам:

Василья купол шемаханский,
Китайской чайной медный змей,
Кисловский замок мавританский
И юкатанский мавзолей.

И Мельников, на птичьем рынке
Купив в Париже какаду,
Слоновьи пандусы Стромынки
Развертывая на ходу

За Яузу, где верховодят
Царевны Лебедь и Будур,
В буддийских ромбах уж возводит
Арбатский свой Боробудур.

VI

Лидия Алексеевна Шитова

Архитектор-реставратор. В 1990 — 1994 годах руководила работами по реставрации и приспособлению Красных и Белых палат.

Моя роль в жизни Красных и Белых палат – самая-самая скромная. Я просто доводила до ума то, что начали мои учителя – Елена Владимировна Трубецкая и Дина Петровна Василевская. Реализовывала их проект реставрации и приспособления под нужды Книжной палаты. Она получила здания в аренду и брала на себя обязательство в течение 1972 — 1973 годов провести их полную реставрацию.

В самую горячую пору обороны, в 1972 году, я сидела с маленьким ребенком. Вышла на работу в августе, когда здания стали памятниками и начались работы по выявлению и разработке проекта. Дина Петровна давала мне задания, в основном, по чертежам: я чертила кривые сводов, чтоб опалубку поставить. А своды там очень сложные, пришлось делать все по всем правилам начертательной геометрии. Я делала также комплект столярных заполнений. В общем-то, трудилась, что называется, на подхвате.

Активное начало реставрационных работ не предвещало дальнейшего «долгостроя». Первые тревожные признаки появились к сентябрю 1973 года: всех квалифицированных рабочих перебросили в Кремль. Начались перебои с финансированием, к тому же Москва стала готовиться к Олимпиаде-80 и все силы кинули на олимпийские объекты. В 1975 году Елена Владимировна Трубецкая перешла на другую работу. А Дина Петровна вплоть до выхода на пенсию в 1982 году продолжала, параллельно с другими своими объектами, вести реставрацию палат. К этому моменту работы почти совсем заглохли на уровне приспособления, но главное было сделано: палатам нарышкинского барокко уже почти полностью вернули первоначальный вид.

В 1979 году работы на зданиях затормозились. Сняли леса, причем даже не поправив временную кровлю. Она сильно протекала. В марте 1979 года состоялось совещание в Инспекции по охране памятников (ГИОП, ныне Мосгорнаследие. – Ред. ) по поводу того, что реставрация палат непростительно затянулась. Однако, несмотря на грозные письма Инспекции, предписания, работы не пошли ни к Олимпиаде, ни потом. У Всесоюзной книжной палаты не было денег. И вот уже второй проект приспособления палат устаревал.

К началу 1990-х Книжная палата едва одолела реставрацию Красных палат, а Белые забросила. Поэтому договор с ней расторгли. И передали Белые палаты московскому центру «Наследие». В августе 1990 года на доме вновь открыли работы. И вот тогда уже туда пришла я. Это был проект реставрации — приспособления, вся самая кропотливая работа была проделана раньше. Чертежи лежали, а памятник разрушался. Своды промочены. Черные полы, настеленные под паркет, сгнили.

Два проекта приспособления Белых палат предназначались для Книжной палаты, то есть не годились. ГИОП заказало проект другой организации. Там была запроектирована подземная пристройка, которая и сейчас существует. Но запроектировать-то ее запроектировали, а вот автора — архитектора Бартошевича я там ни разу не видела. Все работы вел прораб, а я – в чем могла помочь – помогала. Ведь в приспособлении много проблем – получение условий присоединения коммуникаций, все это надо было сделать. Но, как вы понимаете, к реставрации это не имеет отношения. Единственное, что мне пришлось делать – это корректировка крыши. Дине Петровне Василевской хотелось сделать крыши большими, высокими, с громоздкими дымниками. Но надо понимать, что подлинные дымники сохраняются редко; они есть в Потешном дворце в Кремле. Как они выглядели, как принято было их делать – никто не знает, образцов просто нет. Так вот, нам дали задание, и мы оформили крышу и дымники попроще. Кроме того, Дина Петровна Василевская хотела их покрыть тесом. Но сейчас, с нынешним его качеством, это делать бессмысленно. Раньше тес был разный на верхний слой и нижний. Он широкий был. А сейчас — весь одинаковый. Он сгниет за три года. В общем, методически это даже не оправданно. Откорректированный вариант крыши предусматривал отделку оцинкованным железом с сохранением повышенного отдельного шатра над угловой столовой палатой. Изменение материала повлекло и уменьшение дымников. Их сделали минимальными в соответствии с требованиями вентиляции.

На Красных палатах я также завершала работы. Но они не так загублены были протечками, работы начались раньше.

«Рабочий акт» приемки Белых палат был подписан в декабре 1994 года. До этого дня работы не прерывались ни на одну неделю. Устроили праздник, на который пригласили Елену Владимировну Трубецкую и Дину Петровну Василевскую. Плоды своих трудов и мужества они увидели спустя 23 года.

Запись и публикация Евгении Твардовской

Красные палаты

Построены в конце XVII века, в начале XVIII века принадлежали дворянину Никите Евстратьевичу Головину, затем его сыну Дмитрию Никитичу. В 1713 году вдова Д.Н. Головина продала владение князю М.М. Голицыну-младшему. Первым браком Голицын был женат на Марии Дмитриевне Головиной (родословия называют ее сыном Дмитрия Ивановича, а не Дмитрия Никитича Головина).

Князь Михаил Михайлович Голицын-младший (1684-1764) в 1703 году по велению Петра I определен в морскую службу, в 1708 отправлен в Голландию для обучения морскому делу. В 1717 году вернулся в Россию и принял участие в Северной войне. В 1721 году отличился в сражении при Гренгаме, командуя отрядом галер. Сделал блестящую карьеру при преемниках Петра I, став президентом Юстиц-коллегии (1727), тайным советником и сенатором (1728), командующим флотом (1749), президентом Адмиралтейств-коллегии (1750), генерал-адмиралом (1756). Был удостоен высших российских орденов — Александра Невского (1743) и Андрея Первозванного (1746). Пережил всех известных сподвижников Петра I. Погребен в московском Богоявленском монастыре.

В 1738 году М.М. Голицын-младший приобрел усадьбу в Малом Знаменском переулке (дом 1/14), где сохранились главный дом, флигель, ворота, построенные на рубеже 1750-х – 1760-х годов при участии адмиралтейского архитектора С.И. Чевакинского. При этом Голицын не расставался с усадьбой на Остоженке.

Не позже 1778 года владение перешло к Лопухиным; здесь жил декабрист, один из основателей Союза благоденствия светлейший князь П.П. Лопухин.

Белые палаты

По современным данным, построены князем Б.И. Прозоровским Меньшим в два этапа: 1685 — 1688 и 1712 – 1713 годы.

Князь Борис Иванович Меньшой Прозоровский (1661 – 1718 или 1719) – из ярославской ветви Рюриковичей. В 8-летнем возрасте чудом остался жив, когда Степан Разин захватил Астрахань, убил его отца, астраханского воеводу князя Ивана Семеновича Прозоровского, дядю и старшего брата Бориса Большого, а самого его подвесил за ноги, оставив на всю жизнь хромым. Комнатный стольник царя Федора Алексеевича. С 1682 года – боярин. В 1684 – 1690 годах сопровождал на богомольях царя Ивана V Алексеевича. В 1691 — 1697 годах – воевода Новгородский и одновременно ближний боярин (с 1692 года). Владелец подмосковной усадьбы Зюзино (ныне в черте Москвы). Свое имущество бездетный князь оставил в полное распоряжение Екатерины I, с условием пожизненного владения вдовой, обделив племянницу, княгиню А.П. Голицыну, из-за ее участия в деле царевича Алексея.

Д.3, с.1

Координаты : 55°44′38″ с. ш. 37°35′59″ в. д.  /  55.74389° с. ш. 37.59972° в. д.  / 55.74389; 37.59972 (G) (Я)

Белые палаты на улице Пречистенке - памятник архитектуры XVII века и музей в Москве .

История

Строительство палат было начато в 1685 году и завершено в 1688 году . Белые палаты выполняли роль главного дома усадьбы князя Прозоровского. Князь работал управляющим Оружейным приказом . Несмотря на то что дома строили в то время в глубине двора, это здание - на красной линии улицы .

В январе 2009 года перед Белыми палатами убили адвоката Станислава Маркелова и журналистку Анастасию Бабурову .

В настоящее время в палатах размещается музей. В музее имеется выставочный зал и культурный центр .

Архитектура

Г-образное здание имеет 2 этажа, арку и полуподвал . Проездная арка ведёт на парадный двор. Выделяется высокий угловой объём, обращённый к центру города. Окна второго этажа декорированы наличниками с разрывными завершениями. В верхней части фасады завершаются тяжёлым карнизом. Перекрытия помещений сводчатые . На первом этаже 2 палаты . С первого этажа наверх ведёт внутристенная лестница. На втором этаже размещена анфилада, включающая огромный столовый покой

Напишите отзыв о статье "Белые палаты на Пречистенке"

Примечания

1. (рус.) . Проверено 29 марта 2015.
2. (рус.) . Проверено 29 марта 2015.
3. (рус.) . Проверено 29 марта 2015.
4. Константин Михайлов. . - М ., 2010. - С. 294.
5. Белые палаты // Москва: Энциклопедия / Глав. ред. С. О. Шмидт ; Сост.: М. И. Андреев, В. М. Карев. - М . : Большая Российская энциклопедия , 1997. - 976 с. - 100 000 экз. - ISBN 5-85270-277-3 .

Отрывок, характеризующий Белые палаты на Пречистенке

Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.

В самом начале Пречистенки расположилось необычное белое здание с шатровой кровлей. Оно резко отличается от расположенных поблизости классицистических и ампирных построек: белокаменные толстые стены, кованые решетки на окнах, небольшие, словно бойницы, оконные проемы – все это говорит нам о древности этого дома. Действительно, это не просто городская усадьба, а палаты XVII столетия, чудом сохранившиеся до нашего времени. Термин «палаты» означает жилые или административные строения русского Средневековья. В отличие от деревянных «хором» и прочих жилых зданий того времени, палаты строились на века – из камня или кирпича.

Позволить себе роскошь в виде каменных палат могли лишь представители наиболее зажиточных боярских родов. Палаты на Пречистенке были выстроены в два этапа: с 1685 по 1688 и с 1712 по 1713 годы. Когда-то они стояли на самой бровке крутого оврага ручья Черторыя. По месту современного Бульварного кольца до конца XVIII века проходила крепостная стена Белого города, у подножья которой – в районе нынешнего Гоголевского бульвара – тек ручей Черторый. Весной этот капризный ручеек разливался, подмывая стенки оврага: таким образом, вплоть до конца XVIII столетия в начале Пречистенки сохранялось понижение рельефа местности.

Заказчиком палат стал князь Борис Прозоровский – видный придворный деятель, член нескольких посольств, доверенный человек Петра I. Отец Прозоровского был воеводой в Астрахани, когда туда вторглись войска бунтовщика Степана Разина. Не пожелавший встать на строну мятежников, воевода был сброшен с крепостных стен, а двух его малолетнего сыновей на сутки повесили за ноги. Старший сын после пытки был также казнён, а младшего, Бориса, умолил не убивать астраханский митрополит. Впоследствии Борис сделал прекрасную придворную карьеру: он был приближенным человеком сначала царя Федора Алексеевича, а затем и его брата – Петра I.

Борис Прозоровский принимал активное участие в создании российского флота. Собственный корабль братьев Бориса и Петра Прозоровских «Мяч» считался в свое время одним из лучших судов Азовского флота. Князь Борис обладал репутацией честного, неподкупного сановника, в связи с чем Петр I доверял ему важные дипломатические миссии. В Третьяковской Галерее и сегодня можно увидеть портрет этого статного государственного мужа: одетый в черное европейское платье, широкоплечий, темноволосый мужчина держит в руках трость, напоминающую о том, как еще мальчиком Борис был искалечен Степаном Разиным и едва избежал смерти.

Борис Прозоровский, дожив до преклонных лет, остался без наследников: его брак оказался бездетным. На имущество князя рассчитывала придворная дама Авдотья Прозоровская, подруга императрицы Екатерины I, прославившаяся на всю Москву своей способностью пить, не пьянея. Однако она оказалась замешана в серьезном государственном преступлении – заговоре царевича Алексея Петровича против отца, и верный государю князь Прозоровский отказал ей в наследстве. С 1730-х годов палаты принадлежали роду Фамицыных. В XIX веке здание неоднократно реконструировалось и к началу XX столетия обросло пристройками, изменившись почти до неузнаваемости.

После революции здесь, в коммунальных и отдельных квартирах, поселились московские семьи, даже не подозревавшие о древности своего жилья. В 1972 году в Москве ожидали приезда президента США Ричарда Никсона. В центре города, велись работы по подготовке к встрече важного гостя: ремонтировались фасады, сносились ветхие здания. На стрелке улиц Пречистенки и Остоженки и поблизости городскими властями были замечены сразу три подобных кандидата под снос, в том числе и неказистый жилой домик в начале Пречистенки. Перед самым сносом выяснилось, что в этом забытом всеми пречистенском старожиле еще угадываются черты роскошных палат XVII века.

За спасение здания бились московские реставраторы. Требовалось доказать историческую ценность древней постройки. Архитекторы Дина Василевская и Елена Трубецкая работали не покладая рук в тяжелых условиях: жильцы дома часто встречали исследователей отнюдь не гостеприимно. Титанический труд многих деятелей искусства, а также помощь студентов Московского университета помогли спасти, казалось бы, обреченное здание. В 1995 году оно было отреставрировано, и сейчас мы видим его таким, каким оно предстало взору князя Прозоровского. Сегодня в Белых палатах располагается Департамент культурного наследия Москвы, а также выставочный центр.

Александра Гурьянова

Великолепная Пречистенка

Московский Сен-Жермен. Великолепная Пречистенка

Photo by Ancora / fotki.yandex.ru

Улица Пречистенка - одна из самых старинных московских улиц. Кроме того, это еще и одна из самых красивых и роскошных улиц столицы, хранящая воспоминания о знаменитых аристократах, богатейших коммерсантах и великих писателях и поэтах, в разное время населявших ее. Пожалуй, ни на одной из улиц в Москве не найти такого количества торжественных и элегантных усадебных особняков и шикарных доходных домов, как на Пречистенке. Не зря же эту улицу и ее окрестности часто сравнивают с фешенебельным предместьем Парижа - Сен-Жерменом. Здесь каждый дом - венец творения, а имя его владельца - отдельная страница энциклопедии.

История Пречистенки тесно переплетена с историей России, историей Москвы. В XVI веке на месте современной улицы Пречистенка пролегала дорога в Новодевичий монастырь. Монастырь был построен в 1524 году в честь освобождения Смоленска от польского нашествия. С конца XVI века вдоль дороги стали возникать городские постройки, и образовавшуюся улицу начали называть Чертольской по протекавшему недалеко ручью, называемому местными жителями Чертороем. Царь Алексей Михайлович решил, что такое название, связанное с чертями, не подобает носить улице, ведущей в Новодевичий монастырь, обитель Пречистой Божией Матери. В 1658 года улицу по царскому указанию переименовывают в Пречистенскую, а Чертольские ворота города, существовавшие у ее начала, - в Пречистенские. Со временем название улицы в разговорной речи сократилось до произношения «Пречистенка», а позже сокращенное наименование утвердилось и официально. В конце XVII века улица Пречистенка становится особенно популярной среди московских дворян. На ней появляются особняки, принадлежавшие аристократическим семьям Лопухиных, Голицыных, Долгоруких, Всеволжских, Еропкиных и многих других. Лучшие зодчие той поры трудились над возведением роскошных дворянских особняков, порой создавая настоящие дворцы. Со второй половины XIX века Пречистенку облюбовали московские купцы, и среди домовладельцев появились купеческие семьи Коншиных, Морозовых, Рудаковых, Пеговых. Разбогатевшее на производстве и торговле купечество не желало отставать в желании жить красиво от аристократии, и бывшие барские усадьбы на Пречистенке часто перестраиваются новыми владельцами с еще большей пышностью и помпой. Здесь же позже возводятся и шикарные доходные дома, предназначенные для сдачи в наем состоятельным квартиросъемщикам.

За свою историю улица несколько раз меняла название, о некоторых из этих изменений мы уже упомянули, но это далеко не все превращения. В 1921 году улицу переименовали в честь П.А.Кропоткина - известного революционера-анархиста, он появился на свет в доме, находящемся в одном из пречистенских переулков - Штатном. До 1994 года Пречистенка называлась Кропоткинской улицей. В 1994 году ей вернули историческое название.

Ну что ж, отправляемся гулять по этой интереснейшей улице Москвы.

Белые и Красные палаты (Пречистенка, 1, 1/2).

Представление об архитектуре самого раннего периода существования улицы Пречистенки можно получить, благодаря относительно недавно отреставрированным Белым и Красным палатам, находящимся по адресу Пречистенка №1 и № 1\2.

Белые палаты князя Б.И. Прозоровского

«Белые палаты» принадлежали князю Б.И.Прозоровскому, управляющему Оружейным приказом, они были построены еще в 1685 году как главный дом его усадьбы.

Трехэтажный Г-образный в плане дом имеет проездную арку, ведущую на его парадный двор. Тип дома относится к зданиям «на погребах», то есть нижний его этаж представляет собой частично заглубленный в землю подвал, отданный под хозяйственные нужды. Верхние этажи представляют собой хозяйские и столовые покои. Интересно, что палаты были построены не в глубине усадебного участка, а вдоль улицы, такое расположение главного дома является редкостью для московской архитектуры конца XVII - начала XVIII веков.

Уникальность этого здания также состоит в том, что оно вообще сохранилось до наших времен. Дело в том, что в конце XIX века, когда разбирали стены Белого города, убирали и многие старые здания, большинство боярских теремов не сохранились до наших дней, но, благодаря чудом уцелевшим «Белым палатам», мы имеем представление о них.

«Белые палаты» были отреставрированы в 1995 году, сейчас в них находится Выставочный комплекс Департамента культурного наследия города Москвы.

Красные палаты боярина Б.Г. Юшкова

Примерно в это же время, в конце XVII века, были построены и «Красные палаты», принадлежавшие сначала боярину Б.Г. Юшкову и бывшие главным домом его усадьбы, а позже - стольнику Императорского двора Н.Е. Головину. Затем это здание перешло во владение зятю Головина - М.М. Голицыну, генерал-адмиралу русского флота, впоследствии назначенному на должность губернатора Астрахани. Возможно, именно в этом доме был рожден сын Голицына - А.М Голицын - будущий вице-канцлер Екатерины II. С середины XVIII века «Красные палаты» перешли к семье Лопухиных, здесь жил П. Лопухин - один из активных членов движения декабристов. После Отечественной войны 1812 года владельцами здания были, в основном, представители купеческого сословия.

«Красные палаты» были построены в стиле московского барокко, главный фасад здания был изысканно и богато декорирован. Первоначально трехэтажное в плане здание (верхний этаж был утерян впоследствии при перестройке) находилось на самой высокой точке рельефа, возвышалось над округой и вместе с «Белыми палатами» долгое время было доминантой архитектурного ансамбля Пречистенки. Здание «Красных палат» своим торцом выходило на Остоженку, а главным фасадом, богато декорированным, было обращено в сторону Чертольских ворот Белого города. По традиции допетровского зодчества нижний этаж палат был отдан под хозяйственные нужды, а в верхних двух этажах располагались обширная палата для приемов гостей и хозяйские покои. На второй этаж здания можно было попасть как по внутренней лестнице с нижнего и верхнего этажей, так и сразу с улицы, с отдельного красного крыльца, располагавшегося с северного торца дома (при реставрации это крыльцо почему-то не было восстановлено).

В 1820-х годах на стрелке Остоженки и Пречистенки был возведен двухэтажный каменный корпус с лавками в нижнем этаже, который надолго заслонил собой «Красные палаты». В 1972 году уже изрядно обветшавший к тому времени корпус снесли в связи с подготовкой к официальному визиту в Москву президента США Ричарда Никсона, вместе с ним чуть было не пошли под снос и «Красные палаты» и «Белые палаты», видоизмененные практически до неузнаваемости многократными культурными наслоениями и выглядевшие к 70-м годам XX века как абсолютно рядовые постройки. К счастью, архитекторам удалось вовремя выявить архитектурную и историческую ценность обоих зданий, и палатам удалось избежать плачевной участи разрушения.

Аптека Форбрихера (Пречистенка, 6).

Аптека Андрея Федоровича Форбрихера

Напротив «Белых палат», по адресу Пречистенка,6, находится особняк, построенный в конце XVIII века. Здание неоднократно перестраивалось владельцами, поэтому трудно сказать, как оно выглядело изначально, нынешний же облик декора относят ко второй половине XIX века. Фасад здания украшен коринфскими пилястрами, которые, словно бы делят здание на пять равных частей. Центральное арочное окно оформлено лепным декором, изображающим гирлянды плодов и цветов. Первый этаж здания имеет довольно большие витринные окна - проект здания разрабатывался с учетом перспективы размещения в доме торговых предприятий. Сейчас здание отремонтировано с сохранением внешнего вида, приобретенного им в 1870-х годах.

В 1873 году здание выкупил и на втором этаже его обустроил аптеку Андрей Федорович Форбрихер, фармацевт из известной династии Форбрихеров, в 1882 году причисленной к дворянству. Есть мнение, что Андрей Федорович Форбрихер это не кто иной как Генрих Форбрихер собственной персоной, основатель династии аптекарей Форбрихеров, магистр фармации, фармацевт при Императорских московских театрах на собственном содержании, сменивший имя, дабы в большей степени сродниться с русской культурой.

Аптека функционирует в этом здании до сих пор.

Городская усадьба Суровщикова (Пречистенка, 5).

Флигель городской усадьбы В.В. Суровщикова

От деревянной усадьбы XVIII века, построенной для княгини Салтыковой-Головкиной, остался только флигель и пара служебных построек. После княгини усадьбой владел купец В.В. Суровщиков. Уцелевший усадебный флигель был перестроен в 1857 году, его расширили, надстроили второй этаж и небольшой флигелек превратился в симпатичный особняк с лепным декором и чугунным балконом над входом. В глубине участка, ранее входившего в состав владения, сохранились также два двухэтажных дома, которые ранее служили боковыми частями заднего корпуса усадьбы. Также от городской усадьбы купца Суровщикова остался небольшой сквер.

В 1920-х годах в этом доме среди прочих жильцов квартировал Емельян Ярославский, первый комиссар Кремля, председатель агрессивного «Союза воинствующих безбожников», занимавшегося истреблением религии - опиума для народа и инициировавший уничтожение храмов. Ярославский - автор атеистической книги «Библия для верующих и неверующих», а также «Очерков по истории ВКП(б)»

Усадьба Ржевских-Орловых-Филиппа (Пречистенка, 10).

Усадьба Михаила Федоровича Орлова

На углу улицы Пречистенка и Чертольского переулка находится особняк, построенный в середине XVIII века, он имеет в своем основании сводчатые палаты с подвалами, воздвигнутые еще в XVII веке. У этого дома очень интересная история.

Построенный в XVIII веке особняк в разное время принадлежал семействам Ржевских, Лихачевых, Одоевских. В 1839 году дом приобрел знаменитый генерал, герой Отечественной войны 1812 года Михаил Федорович Орлов, именно его подпись стояла под актом о капитуляции Парижа в 1814 году. Храбрый генерал являлся потомков Григория Орлова, фаворита Екатерины II, он был одним из основателей "Ордена русских рыцарей", давшего начало тайным сообществам будущих декабристов, в рядах которых оказался и сам Михаил Орлов. В 1823 году его отстраняют от занимаемой им должности начальника дивизии в Кишиневе за политическую пропаганду декабриста В. Раевского, которую он допустил в подчиненных ему воинских частях. Позже его и вовсе отправили в отставку и подвергли следствию по делу о декабристах и заключили в Петропавловскую крепость. От ссылки в Сибирь Орлова спасло только заступничество его брата А.Ф. Орлова, ведшего следствие по делу о декабрьском восстании и ходатайствовавшего о судьбе брата перед императором. Благодаря этой протекции Михаил Орлов смог в 1831 году вернуться из ссылки в деревню в Москву, хоть и был уже лишен всякой возможности вести политическую деятельность. В особняке на Пречистенке, 10 он жил с 1839 по 1842 год вместе со своей женой Екатериной Николаевной, дочерью генерала Н.Н. Раевского.

Супруги Орловы были дружны с А.С. Пушкиным. Михаила Орлова еще в Кишиневе связали с поэтом приятельские отношения, они видели чуть не каждый день, и до сих пор в среде литературоведов не утихают споры о том, какая же из двух женщин была «южной любовью» Пушкина - Мария Волконская или же жена Орлова Екатерина. Как бы там ни было, а черты Екатерины Николаевны Пушкин запечатлел в образе Марины Мнишек в поэме «Борис Годунов», ей же поэт посвятил стихотворение «Увы! Зачем она блистает минутной, нежной красотой?», и о ней же он отзывался как о «женщине необыкновенной».

В 1842 году Михаил Орлов умер, он был похоронен на Новодевичьем кладбище, а его дом на Пречистенке перешел к другим владельцам.

В 1880-х годах часть бывшего орловского домовладения занимали меблированные комнаты, предназначенные под сдачу постояльцам, одну из них нанимал только что окончивший Московское училище живописи художник Исаак Левитан. Комната с перегородкой, в которой он размещался, служила ему одновременно и жильем и мастерской. Есть свидетельства, что в этом доме его навещал А.П.Чехов, с которым они были дружны, познакомившись еще в 1870-е годы, будучи студентами.

В начале ХХ века хозяином дома был француз, купец-галантерейщик, известный коллекционер фарфора и живописи М.Филипп. В марте 1915 года для своего сына Вальтера Филипп нанимает домашнего учителя, которым становится не кто иной как молодой Борис Пастернак.

После революции 1917 года в особняке размещались различные общественные организации, в частности, Еврейский антифашистский комитет, многие из членов которого были уничтожены в результате сталинских репрессий. Сегодня дом Ржевских-Лихачевых-Филиппа тщательно отреставрирован, ему возвращен облик начала ХХ века.

Усадьба Хрущевых-Селезневых / Музей А.С. Пушкина (Пречистенка, 12).

Усадьба Хрущевых-Селезневых

Старинная дворянская усадьба по адресу Пречистенка, 12, которую принято называть усадьбой Хрущевых - Селезневых, сформировалась во второй половине XVIII века, во время пожара 1812 года сгорела и была перестроена. С тех пор усадебный дом почти полностью сохранил свой приобретенный в первой трети XIX века облик. До войны с Наполеоном 1812 года домом владели известные семьи князей: Зиновьевы, Мещерские, Васильчиковы.

Перед Отечественной войной 1812 года эта усадьба принадлежала князю Федору Сергеевичу Барятинскому, активный государственный деятель времен правления Екатерины II, непосредственным своим участием в перевороте 1762 года и якобы даже убийстве Петра III способствовавший воцарению на троне Екатерины Великой. Будучи впоследствии приближен к императрице, сделал блестящую карьеру при дворе, достигнув звания обер-гофмаршала. При Павле I был выслан из Петербурга и, вероятно, жил в своих имениях, в том числе и в Москве, на Пречистенке, став одним из типичных представителей богатого не служащего дворянства и вельмож, оставивших двор и доживавших свой век, предаваясь светской жизни: выездам, балам, визитам.

Сразу после смерти Федора Сергеевича в 1814 году его наследница за не очень существенную сумму уступает усадьбу отставному гвардии прапорщику, богатому помещику Александру Петровичу Хрущеву, близкому знакомому Федора Сергеевича. Сумма сделки была небольшой, так как усадьба сильно пострадала в огне пожара 1812 года, и от нее остались лишь каменный подклет главного дома и обгоревшие хозяйственные постройки.

Александр Петрович Хрущев принадлежал к старинному дворянскому роду. В Отечественную войну 1812 года сражался в составе лейб-гвардии Преображенского полка, в 1814 году вышел в отставку и на удивление скоро разбогател, что вызвало многочисленные пересуды в обществе. Говорили, что состояние он сделал на откупах, что считалось неприличным для дворянина. Являлся владельцем поместий в Тамбовской, Пензенской и Московской губерниях.

Сразу после покупки пепелища барятинской усадьбы Хрущев затевает строительство нового дома на сохранившемся подклете старого, и в 1816 году москвичи смогли лицезреть на Пречистенке невероятной красоты ампирный особняк. Новый дом, тоже отстроенный в дереве, по площади меньше прежнего, поэтому на каменном цоколе получились широкие террасы, получившие красивые кованые ограждения и ставшие оригинальной особенностью дома. Дом небольшой, но он настолько изящен, живописен и одновременно торжественен, что похож на миниатюрный дворец. Два фасада дома, выходящие на Пречистенку и Хрущевский переулок, украшены портиками, отличающимися друг от друга по архитектуре. Особенно хорош тот, что выходит на Пречистенку, он выполнен в монументальных формах, украшен шестью стройными колоннами ионического ордера, визуально отделяющими друг от друга высокие арочные проемы окон, превосходным лепным фризом растительной тематики и медальонами. Дом со стороны парадного фасада надстроен мезонином с балконом. Боковой фасад, более камерный, акцентирован портиком, включающим 8 парных колонн, за которыми на стене размещено рельефное панно. В целом в оформлении дома уникальность композиции сочетается с типичными отточенными до совершенства ампирными деталями, многочисленные декоративные элементы выдержаны в строгом стилевом единстве.

Усадьба Хрущевых-Селезневых. Парадный фасад

Авторство проекта дома Хрущева долгое время было предметом многочисленных споров, предполагали, что автором этого великолепного особняка был известный архитектор Доменико Жилярди, позже выяснилось, что над проектом работал ученик Джованни Жилярди и Франческо Кампорези - Афанасий Григорьев, талантливый зодчий, бывший крепостной, получивший вольную в 22 года и работавший над воссозданием многих московских зданий после 1812 года совместно с Доменико Жилярди.

После смерти А.П. Хрущева в 1842 году его наследники продают усадьбу почетному гражданину Алексею Федоровичу Рудакову, верховажскому купцу, богатому чаеторговцу, решившему перебраться в Москву на постоянное жительство и перевести в белокаменную свою торговую фирму. Таким образом, и этот барский дом не остался в стороне от социальных перемен, о которых еще в 1830-х годах писал А.С. Пушкин: «Купечество богатеет и начинает селиться в палатах, покидаемых дворянством».

В 1860-х годах усадьба переходит во владение отставному штабс-капитану Дмитрию Степановичу Селезневу, дворянину. А вот такой возврат усадьбы в дворянские руки был уже необычным явлением для того времени. Другое редкое явление в судьбе усадьбы Хрущевых-Селезневых состоит в том, что при всех многочисленных владельцах дом сохранялся практически в неизменном виде - в том, в котором был восстановлен Хрущевым. Разве что Селезневы разместили на фронтоне изображение своего герба, который и сейчас украшает здание. Все остальные проводившиеся неоднократно ремонтные работы не затронули облик дома - редкий случай, счастливый для этого великолепного особняка. Видимо, исключительная художественная ценность дома была настолько неоспорима, что никому даже в голову не пришло что-то менять в столь гармоничном ансамбле. Ну, и, наверное, сыграла определенную роль высокая культура владельцев дома.

Д.С. Селезнев был очень богатым человеком, до реформы крепостного права ему принадлежало 9 тысяч душ крепостных крестьян, а родовой герб Селезневых входил в «Общий гербовник дворянских родов Российской империи».

Дочь хозяина дома в 1906 году решила увековечить память о своих родителях и пожертвовала усадьбу московскому дворянству для размещения в ней детской школы- приюта имени Анны Александровны и Дмитрия Степановича Селезневых, которая и располагалась здесь до революции 1917 года. После Октябрьского переворота здание усадьбы переходило от одного учреждения другому, чего здесь только не было: и Музей игрушки, и Литературный музей, и Министерство иностранных дел, и Институт востоковедения и мн.др. В 1957 году московскими властями было принято решение о создании музея А.С. Пушкина, и в 1961 году музей разместили именно здесь, в отреставрированном специально для этого усадебном доме на Пречистенке, 12. Надо отметить, что место для размещения музея великого русского поэта выбрано весьма удачно, ведь усадебный комплекс Хрущевых-Селезневых по своим архитектурным чертам максимально соответствует особенностям строительства пушкинской поры, кроме того, сам А.С. Пушкин наверняка бывал на Пречистенке в особняках своих родственников и знакомых, возможно, посещал он и этот дом №12. В музейных залах сегодня воссоздана атмосфера пушкинской эпохи, экспозиция рассказывает о жизни и творчестве поэта, здесь представлена обширная коллекция книг, живописи, прикладного искусства XIX века, рукописей, предметов мебели.

Доходный дом Е.А. Костяковой / Центральная энергетическая таможня (Пречистенка, 9).

Центральная энергетическая таможня

Литературные ассоциации с Пречистенкой возникают не только в связи с особняком Хрущевых-Селезневых. Многие события знаменитой повести Михаила Булгакова «Собачье сердце» связаны именно с этой улицей. Например, профессор Преображенский впервые встречает пса Шарика и угощает его краковской колбасой возле дома №9. Сейчас там находится Центральная энергетическая таможня. А во время описываемых в повести Булгакова событий располагался магазин «Центрохоза», из которого и вышел профессор Преображенский перед тем, как встретить замерзшего и голодного пса Шарика, наблюдавшего за ним с противоположной стороны улицы.

Здание, в котором ныне расположилась Центральная энергетическая таможня, это доходный дом Е.А. Костяковой, построенный в 1910 году предположительно по проекту архитектора Н. И. Жерихова (в некоторых источниках фигурирует имя архитектора Г. А. Гельриха). Неоклассическая постройка на уровне второго этажа украшена рядом скульптурных панно на античные темы. Здесь некогда жил художник Борис Шапошников, друг Михаила Булгакова, к которому писатель частенько заходил в гости и благодаря персоне которого, вероятно, решил упомянуть этот дом в своем произведении.

Усадьба А.И. Коншиной / Дом ученых (Пречистенка, 16).

Дом ученых на территории усадьбы А.И. Коншиной. Въездные ворота и современный корпус

Владение, на котором сейчас находится здание с адресом улица Пречистенка, 16 с расположившимся в нем Домом ученых, в конце XVIII - начале XIX веков принадлежало Ивану Петровичу Архарову, служившему на посту московского военного губернатора в 1796-1797 годах. В дополнение к назначению на эту должность ему от Павла I была пожалована тысяча душ крестьян и особняк этот особняк на Пречистенке. Иван Петрович зажил в подаренной усадьбе настоящим барином. Ежедневно в доме Архаровых обедало не менее 40 человек, а по воскресным дням давались роскошные балы, собиравшие лучшее московское общество. Усадьбу посещал даже император Александр I, питавший чувство большого уважения к жене Ивана Петровича Екатерине Александровне, урожденной Римской-Корсаковой.

В 1818 году дом Архаровых, сильно пострадавший в наполеоновском пожаре, покупает князь Иван Александрович Нарышкин, камергер и обер-церемониймейстер при дворе Александра I. Предположительно, Нарышкины восстановили усадьбу и перебрались в нее в 1829 году после отставки Ивана Александровича. При Нарышкиных быт усадьбы был организован примерно так же, как и при предыдущих владельцах: те же приемы, те же балы, ну, разве что обстановка стала еще более роскошной и изысканной, ведь Нарышкины по своему рангу стояли выше Архаровых.

Иван Александрович Нарышкин был дядей Натальи Николаевны Гончаровой, и когда А.С. Пушкин венчался с Натальей 18 февраля 1831 года, был посаженным отцом невесты. Разумеется, приобретенное родство обязывало А.С. Пушкина совершать визиты в дома родственников жены, поэтому Пушкин с Гончаровой иногда бывали у Нарышкиных в гостях в усадьбе на Пречистенке.

От Нарышкиных дом перешел в собственность к их родственникам Мусиным-Пушкиным. Интересно, что племянник Ивана Александровича Нарышкина Михаил Михайлович Нарышкин, бывший декабристом, за участие в восстании приговоренным к каторге и ссылке, нелегально бывал здесь, в этом доме на Пречистенке, у Мусиных-Пушкиных. И в один из таких визитов М.М. Нарышкина посетил Николай Васильевич Гоголь, в то время работавший над вторым томом «Мертвых душ» и интересовавшийся в этой связи деятельностью декабристов.

Впоследствии усадьба сменила еще двух владельцев-дворян - Гагариных и Трубецких, - прежде чем в 1865 году оказаться в собственности представителей купечества - серпуховских купцов Коншиных. В этом смысле усадьба на Пречистенке, 16 не стала исключением, и, как и многие усадьбы Москвы, после отмены крепостного права от разоряющихся дворян перешла к «новым русским» XIX века - богатым промышленникам и предпринимателям.

Иван Николаевич Коншин, приобретший усадьбу у Трубецких, был потомственным купцом, унаследовал от родителей бумаготкацкую и ситценабивную фабрику «Старая мыза» и около миллиона рублей, которые он, умело ведя коммерческие дела, к концу жизни приумножил в десять раз, а в 1882 году даже получил вместе с братьями дворянское звание за заслуги их рода «на поприще отечественной промышленности в течение двухсот лет». Супруги Коншины детей не имели, поэтому все десятимиллионное состояние и фабрика после смерти Ивана Николаевича в 1898 году остаются на руках у вдовы Коншина Александры Ивановны, которой в тот момент было уже 65 лет. Осознавая свою неспособность продолжить ведение коммерческих дел, Александра Ивановна ликвидирует предприятие мужа и продает фабрику его братьям. Сама же продолжает уединенно жить в усадьбе на Пречистенке в окружении лишь пары самых близких ей людей и активно проявляет себя лишь в благотворительности. В 1908-1910 годах Александра Ивановна, находясь уже в довольно преклонном возрасте 77 лет, вдруг затевает масштабную перестройку усадьбы. Трудно сказать, что побудило одинокую пожилую женщину начать перестраивать дом своей усадьбы, да еще и с тратой на этот проект огромной суммы денег. По свидетельствам современников, семейный адвокат Коншиных А.Ф. Дерюжинский, доверенное лицо Александры Ивановны, как-то во время прогулки обратил внимание на опасную по своей величине трещину в стене дома Коншиных со стороны Мертвого (Пречистенского) переулка, о появлении которой не замедлил сообщить владелице дома. Якобы это послужило решающим основанием снести старый особняк и на его месте возвести новый дом-дворец, какой приличествовал бы теперь уже дворянскому статусу обладательницы. Дерюжинский нанимает для перестройки здания знакомого архитектора - Анатолия Оттовича Гунста.

Гунст занялся строительством с большим размахом, не стесняя себя в средствах. Он спроектировал и воплотил в жизнь проект настоящего дворцового ансамбля. Благодаря замыслу талантливого архитектора и практически неограниченным финансовым возможностям заказчика в 1910 году в Москве появилось здание, по праву занявшее одно из ведущих мест в ряду самых роскошных построек начала XX столетия. Архитектор тактично сохранил гармоничные размеры предыдущего особняка, возводя новый дом, как и просил заказчик, по плану снесенного. Декору же здания и особенно его интерьерам он уделил самое пристальное внимание. Акценты в здании он расставил, разместив над карнизом по центру крупный аттик и небольшие по бокам, а протяженный фасад равномерно расчленил плоскими пилястрами ионического ордера, все это выполнено в лучших традициях неоклассики. А в обрамлениях окон, мелкой причудливой декоративной лепнине, барельефном панно на одной из стен дома прослеживаются черты эклектики. Дом парадным фасадом выходит в сад, огороженный со стороны Пречистенки высокой каменной оградой с изящными арочными нишами, балюстрадами и возвышающимися сверху вазонами. Массивные пилоны въездных ворот украшают скульптуры львов.

Усадьба А.И. Коншиной

Поистине роскошны были интерьеры здания, в создании которых архитектор проявил себя как крупный мастер. Особенно красивы были Зимний сад со световым фонарем и стеклянным эркером, Белый и Голубой залы: здесь и итальянский мрамор, и каменные скульптуры, и французские бронзовые украшения, и богатая лепнина потолков, и причудливые люстры, и дорогие паркеты. С шиком была обустроена и ванная, вся сантехника была привезена прямиком из Англии. Не отставал дом и в техническом плане, он был буквально «нашпигован» всевозможной современной техникой: водопроводом, канализацией, различными устройствами, в доме присутствовала даже специальная система вытяжных пылесосов, работавших через вентиляционные отверстия. Вся эта изумительная красота и технические новинки привнесли в последние годы жизни благочестивой вдовы ощущение праздника.

Но наслаждаться великолепным дворцом Коншиной, к сожалению, пришлось недолго. Спустя 4 года после завершения его строительства она скончалась. Дворец перешел по наследству родственникам Ивана Николаевича Коншина, которые в начале 1916 года продали пречистенскую усадьбу за 400 тысяч рублей Алексею Ивановичц Путилову, крупному предпринимателю и банкиру, являвшемуся председателем правления Русско-Азиатского банка и также входившему в руководство полусотни других солидных акционерных предприятий и фирм. Но и новому владельцу недолго посчастливилось жить в великолепной усадьбе - грянул Октябрьский переворот, и все имущество банкира, включая и дворец на Пречистенке, было конфисковано.

В 1922 году во дворце Коншиной разместился Дом ученых. Инициатива его создания принадлежит Максиму Горькому. Он якобы объяснил Ленину, что московской научной общественности подобный клуб просто необходим. А место для размещения Дома ученых выбрано на именно Пречистенке в связи с находившимися поблизости отсюда в большом числе учебными заведениями, научными институтами, библиотеками, музеями. «Приютили» ученых ни много ни мало во дворце Коншиной, здесь для них были созданы все необходимые условия и благоприятная для общения работников науки, техники и искусства и для их отдыха обстановка. Стоит ли говорить, что общение и отдых советских ученых не повлияли на состояние некогда роскошного дворца положительно, разумеется, большая часть великолепного внутреннего убранства дома была утеряна и испорчена безвозвратно и безнадежно. А уж о пристройке в 1932 году к зданию дворца дополнительного корпуса в конструктивистском стиле кроме как с прискорбием говорить невозможно - он просто изуродовал усадебный ансамбль. Причем даже если отбросить вопрос эстетики, исторической и архитектурной ценности, совершенно не понятно, зачем вообще понадобился этот новый корпус даже функционально, ведь усадьба и без него была достаточно большой и вполне была способна удовлетворить любые нужды Дома ученых как в то время, так и сейчас.

Усадьба Лопухиных-Станицких / Музей Л.Н. Толстого (Пречистенка, 11).

Усадьба Лопухиных-Станицких

В качестве яркого архитектурного образца московского ампира стоит обратить внимание на усадьбу Лопухиных - Станицких, построенную в 1817-1822 годах архитектором А.Г. Григорьевым. Усадьба состоит из оштукатуренного деревянного, выстроенного на белокаменном цоколе главного дома, вытянувшегося по красной линии улицы, флигеля по линии Лопухинского переулка, служебных построек внутри двора и каменной ограды участка с въездными воротами. Основное здание усадьбы очень изящно, монументальность форм в нем гармонично сочетается с камерными масштабами здания, все в нем очень пропорционально и естественно. Уличный фасад дома украшен легким шестиколонным ионическим портиком, в глубине его, за колоннами, на фасаде виднеется рельефный многофигурный лепной фриз, треугольный тимпан фронтона декорирован дворянским гербом. Здание усадьбы практически полностью сохранило свой первоначальный облик и представляет собой уникальный образчик застройки послепожарной Москвы.

Усадьба Лопухиных-Станицких. Портик

С 1920 года в усадьбе Лопухиных-Станицких располагается Музей Льва Николаевича Толстого. Здесь находится основная литературная экспозиция, рассказывающая о творчестве и жизни великого писателя. В музее хранится архив русского просветительского издательства «Посредник», основанного по инициативе Льва Николаевича, коллекция фотографий, сделанных Софьей Андреевной, женой Толстого, и самое главное - рукописный фонд Толстого, насчитывающий более двух миллионов страниц рукописей писателя. Заглянув сюда, можно своими глазами увидеть личные вещи Толстого, его письма, подлинные рукописи «Войны и мира», «Анны Карениной» и многих других произведений писателя.

Памятник Л.Н. Толстому на Пречистенке

В 1972 году в саду возле музея был установлен памятник Л.Н. Толстому, автором которого является известный скульптор С.Д. Меркулов. Сюда этот памятник был перенесен из сквера на Девичьем поле. Гранитный Толстой стоит среди деревьев, задумчиво склонив голову и засунув руки за пояс, поддерживающий широкую, ниспадающую складками рубаху. Взгляд его, умудренного житейским опытом старца, глубоко задумчив и печален.

Дом Айседоры Дункан (Пречистенка, 20).

Дом Айседоры Дункан

Среди зданий, с которыми связаны судьбы многих известных людей, стоит упомянуть особняк на Пречистенке, 20. Он был построен в конце XVIII века, возможно, по проекту знаменитого архитектора Матвея Казакова. В середине XIX века в нем жил герой Отечественной войны 1812 года, покоритель Кавказа генерал Алексей Петрович Ермолов, а в начале ХХ века в особняке поселился миллионер Алексей Константинович Ушков, владевший крупной чайной фирмой «Губкин и Кузнецов», имевшей представительства не только в России, но и на всех известных чайных рынках мира: в Лондоне, в Индии, в Китае, на островах Цейлон и Ява.

А.К. Ушков вместе со своими родственниками покровительствовал московской филармонии и Большому театру, вовлеченность промышленника в благотворительную деятельность помогла ему познакомиться с прима-балериной Большого театра Александрой Михайловной Балашовой, ставшей впоследствии его супругой. Для своей красавицы-жены Ушков заказал перестройку своего особняка на Пречистенке и оборудовал в нем для нее специальный репетиционный танцевальный зал.

1917 год стал неожиданностью для семьи коммерсанта и балерины, и первые 4 года после революции были не самыми простыми в их биографии, от преследования, гонений и полной конфискации имущества их спасла только причастность Балашовой к миру высокого искусства и ее близкое знакомство с Борисом Красиным, назначенным на пост управляющего Музыкального отдела Наркомпроса РСФСР. Александра Балашова продолжала выступать на сцене Большого театра и в 1922 году даже приняла участие в парижских гастролях театра. Наверное, как раз эти гастроли дали Ушкову и Балашовой понимание того, что мириться с новым положением вещей в России не обязательно, принесли некую уверенность в своем будущем в эмиграции и необходимые связи. И в том же 1922 году под видом путешествия по Волге супруги навсегда покинули Россию. В Париже они обосновались на на Rue de la Pompe, и Александра Михайловна продолжила свою балетную карьеру уже на сцене «Гранд Опера».

Уже во Франции Балашовой стало известно, что ее особняк на Пречистенке с зеркальным репетиционным залом отдан под танцевальную школу прибывшей в Россию знаменитой «босоножки» Айседоры Дункан. По иронии судьбы так случилось, что дом на Rue de la Pompe, в котором поселились Ушков и Балашова по приезду в Париж, принадлежал ранее как раз Айседоре Дункан. Так две великие танцовщицы невольно обменялись особняками. Дункан, впоследствии узнав о произошедшем обмене, рассмеялась и назвала его «кадрилью».

Дом Айседоры Дункан. Элементы декора

Айседора Дункан - американская танцовщица-новатор, считается основоположницей свободного танца. Будучи профессиональной балериной, она создала кардинально новое направление в танце, отказавшись от классических танцевальных костюмов, она танцевала босой, одетая в греческий хитон, чем изрядно шокировала публику. Путешествуя по миру и выступая, она постепенно приобретала известность и продолжала вдохновенно и с творческим энтузиазмом искать тот танец, «который мог бы стать божественным отражением человеческого духа посредством движений тела». Постоянные творческие изыскания и эксперименты, особый дар выражать через движения свое эмоциональное состояние и духовную свободу, потрясающее интуитивное чувствование музыки, естественность, красота и пластичность исполнения помогли Айседоре Дункан найти свой танец и сделать его предметом восторгов огромных залов. Несколько концертов дала она и в России в 1904-1905 и 1913 годах. А в 1921 году она получает официальное приглашение от наркома просвещения А.В. Луначарского открыть собственную танцевальную школу в Москве. Завлекавший в Россию всемирно известную «божественную босоножку» Луначарский не скупился на обещания, одним из посулов наркома было разрешение танцевать в… храме Христа Спасителя! Рассказывают, что Дункан страстно желала танцевать там, ведь обычные театральные помещения не давали такого простора для реализации ее творческих порывов и идей. Да и в какой еще стране, как не в России, где происходят столь кардинальные перемены, искать новые формы в искусстве и в жизни!? Кроме того, Дункан действительно давно мечтала открыть собственную танцевальную школу для девочек. А в России ей обещали предоставить «тысячу детей и прекрасный императорский дворец в Ливадии, в Крыму». Поверив многочисленным обещаниям советских властей, Айседора приехала в страну «водки и черного хлеба». Здесь ее ждало некоторое разочарование: многое из обещанного так и не было исполнено, не довелось великой танцовщице показать свое «языческое искусство» в храме Христа Спасителя, выступать пришлось «всего лишь» в Большом театре, не суждено ей было увидеть и Ливадийского дворца Николая II. Айседоре выделили для создания школы и личного проживания «дворец» поменьше - роскошный особняк на Пречистенке.

В Москве Айседора Дункан познакомилась с русским поэтом Сергеем Есениным, и их внезапно вспыхнувшая любовь обернулась бракосочетанием этих двух талантливейших личностей. Дункан и Есенин жили вместе в особняке на Пречистенке. Именно здесь Есенин создал свою «Исповедь хулигана» и многие другие произведения. Но союз эксцентричной танцовщицы и молодого поэта не был долгим, уже в 1924 году их превратившийся в вихрь скандалов, алкогольного опьянения и непонимания брак был расторгнут. В том же году Айседора покидает Россию и отправляется во Францию, чтобы отвлечься от эмоциональных потрясений, связанных с расставанием с Есениным и с угасающей карьерой, позаботиться о своей недвижимости и решить вопросы пошатнувшегося финансового положения. Уже находясь в Европе, она получает известие о самоубийстве Есенина. Трагически и нелепо заканчивается и жизнь самой Айседоры. 14 сентября 1927 года в Ницце, после только что созданного в студии нового танца, воодушевленная, в приподнятом настроении она садится в спортивный автомобиль Бугатти 35, воскликнув «Прощайте, друзья! Я иду к славе!», и уже через минуту оказывается задушенной собственным шарфом, зацепившимся за ось автомобиля.

В школе-студии Дункан дети, узнав о смерти своей великой наставницы, в день ее похорон танцевали «Арию» Баха, и казалось, что среди детских фигур танцует в своей развевающейся тунике и сама Айседора Дункан, снова рассказывая людям о своей одухотворенной и трагической жизни…

Дом Н.И. Миндовского/ Посольство Австрии (Пречистенский пер., 6).

Дом Н.И. Миндовского

В 1905-1906 годах на углу Староконюшенного и Пречистенского переулков архитектор Никита Герасимович Лазарев выстроил для Николая Ивановича Миндовского, одного из наследников известной династии текстильных фабрикантов Миндовских, директора правления «Товарищества Волжской мануфактуры». Этот дом по праву можно назвать лучшим в творчестве архитектора. Особняк является прекраснейшим образцом московской неоклассики. Два крыла здания, вытянувшиеся вдоль переулков, объединены эффектной угловой купольной ротондой, окруженной необычными приземистыми и мощными парными колоннами дорического ордера. Уличные фасады украшены крупными колонными портиками с увеличенными антаблементами, декорированными изысканными лепными фризами с мифологическими греческими сюжетами, угловыми пальметтами на крыше и львиными маскаронами. Композиция и стилистика здания ярко выражают принципы неоклассицизма, беспокойный силуэт особняка, несколько преувеличенные и даже искаженные пропорции классицистических элементов выдают руку мастера, работавшего в эпоху модерна, когда уже наступало некое отрицание гармонии классики. Некоторые искусствоведы не вполне доброжелательно подмечают в архитектуре этого дома доведение буквально до гротеска особенностей московского ампира. Как бы там ни было, но отрицать харáктерность этого особняка, его индивидуальность и неповторимую красоту просто бессмысленно, он великолепен вне зависимости от того, положительно ли или отрицательно воспринимаются отдельные его особенности.

После революции 1917 года особняк Миндовского в Пречистенском переулке был передан архиву Красной Армии и военно-ученому архиву, а в 1927 году он был куплен посольством Австрии. После присоединения Австрии к Германии в 1938 году особняк стал использоваться как гостевой дом посольства Германии. В августе 1939 года в этом доме останавливался министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп, приезжавший в Москву для обсуждения договора о ненападении между Германией и Советским Союзом. И имеются сведения, хотя и не подтвержденные, что если сам пакт о ненападении Молотова-Риббентропа был подписан в Кремле, то во избежание огласки секретный договор к нему обсуждался и подписывался здесь, в бывшем особняке Миндовского. Еще один не менее знаменитый гость посетил этот особняк в октябре 1944 года - здесь останавливался британский премьер-министр Уинстон Черчилль, приезжавший в Москву для переговоров со Сталиным. В 1955 году, когда независимость Австрии была восстановлена, в особняке Миндовского вновь расположилось австрийское посольство, которое и находится в нем по сей день.

Особняк М.Ф. Якунчиковой (Пречистенский пер., 10).

Особняк М.Ф. Якунчиковой

Владельцем земли, на которых сейчас расположены дома №6, 8 и 10 по Пречистенскому переулку, в XVIII веке был князь И.А. Гагарин, однако его обширная усадьба, раскинувшаяся на этом участке, подобно многим домам той поры, сильно пострадала в пожаре 1812 года и не сохранилась до нашего времени. В 1899 году владение Гагарина приобрело только что образованное Московское Торгово-строительное Общество для возведения на этом месте трех частных домов. Деятельность этого строительного общества чрезвычайно важна и показательна для характера застройки Москвы рубежа XIX-XX веков. Целью общества было сооружение с привлечением молодых талантливых архитекторов роскошных особняков «под ключ» с последующей их перепродажей состоятельным людям. Застройка приобретенного обществом владения в Пречистенском переулке задумывалась организаторами в качестве своего рода выставки «образцовых» вилл в новом стиле, особняки, построенные здесь, были своеобразными экспонатами, демонстрирующими возможности стиля модерн, причем выполнены они были в совершенно разных, не похожих друг на друга направлениях модерна.

Автором проекта дома по адресу Пречистенский (Мертвый) переулок, 10 стал архитектор Вильям Валькотт, уроженец Одессы, происходивший из шотландско-русской семьи. Эта постройка зодчего является первым примером московской виллы в стиле «чистого» модерна. Дом выполнен в рациональном, немного чопорном стиле шотландского модерна. Валькотт построил это здание, будучи вдохновлен творчеством известного архитектора из Глазго Чарльза Макинтоша. Работы Макинтоша отличались простотой форм, обширным остеклением и практически полным отсутствием декора, вот и в этом доме, построенном Валькоттом, прослеживаются эти же черты: прямоугольные строгие очертания, трапециевидные, не сильно выступающие эркеры, большие окна с тонкими переплетами, плоская крыша. Единственная черта, все же привнесенная русским характером, любовью к самовыражению через внешнюю эффектность, - это чуть более разнообразное декорирование: кованые решетки балконов и ограды, кронштейны, поддерживающие крышу, миниатюрные лепные розетки, майоликовые панно зелено-коричневой гаммы с цветочным рисунком, удачно гармонирующие с мягким желто-оранжевым цветом облицовочного кирпича стен, и визитная карточка Валькотта - женская головка, обрамленная роскошными, причудливо вьющимися локонами, - нимфа Лорелея. Выделяются в декоре также завершения пилонов въездных ворот, облицованные зеленой керамикой и увенчанные скульптурами женских головок.

Особняк М.Ф. Якунчиковой. Въездные ворота

Первой владелицей дома, построенного Валькоттом, еще до завершения строительства стала племянница Саввы Мамонтова Мария Федоровна Якунчикова, жена Владимира Васильевича Якунчикова, владельца кирпичных заводов и текстильной фабрики. Мария Федоровна принимала активное участие в деятельности абрамцевских художественных мастерских Саввы Мамонтова, и запоминающийся рельефный керамический декор дома в Пречистенском переулке введен в оформление дома с ее подачи и изготовлен по ее собственным эскизам в керамической мастерской в Абрамцево.

После революции, когда имущество, фабрики и мастерские Мамонтовых и Якунчиковых были национализированы, Мария Федоровна эмигрировала в Европу, в ее особняке в Пречистенском переулке разместился сначала Хамовнический райком комсомола, затем библиотека им. Н.К. Крупской. Во второй половине ХХ века в особняке находилось посольство Заира. Сейчас здание находится в стадии затянувшегося ремонта.

Дом-мастерская В.И.Мухиной (Пречистенский, 5а).

Дом-мастерская скульптора Веры Мухиной

В зеленом дворике в Пречистенском переулке притаился двухэтажный дом со стеклянной крышей и стеной. Это дом-мастерская известного скульптора Веры Игнатьевны Мухиной. Эта мастерская с квартирой была предоставлена ей в 1947 году. По описаниям, на дощатом полу в залитом светом большом зале располагался поворотный круг, напоминающий театральный, только размерами поменьше, а почти под самым потолком находился балкончик, откуда мастеру было удобно рассматривать свои творения. Сейчас здание производит впечатление заброшенного, стеклянная стена почти вся скрыта за разросшимися деревьями, и, к сожалению, внутреннего устройства мастерской с улицы не разглядеть. Но фантазия рисует картины прошлого этого дома, проникнутые атмосферой, благоприятствующей уединению и творческому процессу.

У Мухиной не всегда была такая превосходная мастерская. До 1947 года Вера Игнатьевна жила и работала в Гагаринском переулке, а затем неподалеку от Красных ворот, где она занимала помещение на втором этаже здания, куда ей приходилось постоянно поднимать камни и глину. Именно там, в, казалось бы, не слишком удобных для ваяния условиях родилась работа, прославившая Мухину на весь свет, - скульптура «Рабочий и колхозница», так прочно вошедшая в наше сознание как символ коммунистической идеологии и советской эпохи. На самом деле, не слишком «удобной» для подобного проекта была и сама Вера Мухина, ее биография не особенно вписывалась в общепринятые рамки советского строя, поэтому взлет ее карьеры и признание были, если подумать, удивительным фактом.

Вера Мухина родилась в 1889 году в Риге в состоятельной купеческой семье. Детские и юношеские годы, после смерти матери, провела в Феодосии. Отца Веры в конце жизни начали преследовать коммерческие неудачи, и он почти разорился, однако, семья, в которой никогда ранее не кичились достатком и всегда вели максимально скромный для купечества образ жизни, этого почти не ощутила. Вера рано начала рисовать, и отец, сам немного интересовавшийся живописью, вовремя заметил способности девочки и способствовал их развитию: заставлял копировать картины Айвазовского, постоянно нанимал учителей. После смерти отца Вера с сестрой Марией перешли под опеку богатым дядьям и переехали сначала в Курск, а затем в Москву, где Вера начала учиться живописи в студиях известных пейзажистов К. Ф. Юона и И. И. Машкова, а также посещала мастерскую скульптора-самоучки Нины Синициной. Сестры Мухины в Москве вели образ жизни, общепринятый в кругу промышленного купечества, уже близко породнившегося с дворянством: выезжали, танцевали на балах, заботились о нарядах, кокетничали с офицерами; девушки вращались в высшем московском купеческом обществе, были знакомы с Рябушинскими, Морозовыми. Но ни наряды, ни кокетство, ни выезды не приносили Вере такого удовольствия и не занимали так ее мысли, как творчество, и она все более и более отстраняется от утех света и погружается в искусство.

В 1912 году Вера получила сильную травму, оставившую на ее лице шрам, и родственники, чтобы девушка развеялась и оправилась после этого происшествия, отправили ее за границу, где она продолжила свое обучение. В Париже она посещала "Академию де ля гранд Шомьер", училась в скульптурном классе у знаменитого французского скульптора-монументалиста Э. А. Бурделя. Именно этот опыт определил главную линию в ее творчестве: она обратилась к монументальной скульптуре. В 1914 году путешествовала по Италии, изучала живопись и скульптуру эпохи Ренессанса. В Москву она вернулась летом 1914 года, перед самым началом Первой мировой войны. Вместе с кузиной окончив курсы медсестер, Вера устроилась работать сестрой милосердия в лазаретах и занималась этим вплоть до 1918 года. Одновременно с этим продолжала работать над своими скульптурными произведениями в собственной мастерской в Гагаринском переулке, пробовала себя в качестве театрального художника, графика, дизайнера. Работая в госпитале, Вера познакомилась со своим будущим мужем - врачом Алексеем Зубковым, их свадьба состоялась в 1918 году.

После революции Вера Мухина вернулась к прерванному переменами в стране творчеству, увлеклась созданием проектов памятников. В скульптуре ее привлекали мощные, пластически объемные, конструктивные фигуры, выражающие своими формами мощь и крепость натуры, работы ее были пронизаны символикой и романтическим пафосом. Говорят, что ее работа «Крестьянка» на международной выставке в Венеции в 1934 году так поразила Муссолини, что он даже приобрел ее копию и поставил на террасе своей виллы на берегу моря. Такое признание известным зарубежным лидером не помещало советским властям ополчиться на мужа Веры Алексея Зубкова и сослать его в 1930-м году в Воронеж, куда за ним последовала и Вера Игнатьевна. Вернуться из ссылки они смогли только благодаря Максиму Горькому, высоко ценившему талант Веры и содействовавшему сглаживанию конфликта ее семьи с властями.

Конечно же, главным творением Мухиной стала масштабная скульптура "Рабочий и колхозница