Где связь между шуткой и критикой текста? Она самая прямая. В детстве мы не умеем шутить так, чтобы всем было смешно. Потому что всегда есть цель для шуток – насмешек. Этой целью выступает другой человек, а шутка, чаще всего, ранит его чувства. Строго говоря, насмешки, которые можно наблюдать в школах – это плохая пародия на шутку. Ведь над хорошей шуткой смеются все.

Причём здесь критика текста?

Критиковать могут все и всё. Любой человек, взявший первый попавшийся текст в силах разнести его в щепки. Здесь глагол не тот, тут водное слово, которое можно легко убрать, а там автор сделал ошибку. Это похоже на мелкие укусы, на нападки, а не на полноценную критику.

Критики – отдельный слой людей. Одни критикуют фильмы, вторые музыку, а третьи книги. Я вообще слабо понимаю, как можно раскритиковать книгу. Поэтому не буду говорить о «больших» критиках. Речь пойдёт о райтерах и копирайтерах, работающих в Сети и «маленьких» критиках живущих в каждом из нас.

В мире web-райтеров есть один интересный приём – продающая критика. Цель человека, использующего продающую критику: привлечь к себе внимание путём разбора материала другого автора. Текст может уже висеть на продающей странице, но появляется мудрый критик и находит его проблемные места.

Проявив себя, как эксперт и наладив деловой контакт, критик получит заказ, а владелец текста увеличит продажи. Мнение эксперта всегда ценно. Но пользоваться критикой умеют не все.

Продающая критика текста – 7 причин не «кусаться»

Когда нужно критиковать текст? Это верный вопрос. Его нужно задать себе до того, как начать строчить свой анализ к статье или разгромную рецензию на книгу. Критиковать не всегда обязательно, ведь можно дать свою оценку.

Слова «оценка» и «критика» – это синонимы. Однако у них разные значения, на мой взгляд. Оценка – это мне понравилось это и то, но не понравилось вот это, потому что…

Давать свою оценку можно всегда и без спроса. Захотели написать, написали. Когда текст критикуют, то выворачивают его наизнанку, разбирают каждое слово – потому что любая критика должна быть конкретной . Оценка всегда приветствуется, но открытый разбор текста не всегда уместен.

Когда текст лучше не критиковать:

• Если автор не просил о критике , то незачем «препарировать» его материал. В крайнем случае, отправьте свою рецензию автору в личные сообщения – это будет полезно и правильно.

Это работает и с продающей критикой. Вы находите продающий текст и продаёте свои услуги тет-а-тет. Просто напишите, как можно улучшить текст, чтобы продажи выросли. Проявите себя, как эксперт и обретёте нового заказчика. Предприниматели сами часто просят покритиковать свой сайт или текст. Ищите живые форумы предпринимателей и продавайте свою экспертность.

1. Не найти реальную проблему текста. Человеку показалось, что ваши замечания слегка раздуты – эксперт не делает из мухи слона. Смешно, но найти слона в тексте тяжелее, чем муху, но и работает это лучше.
2. Нет обоснования своему мнению – отсутствуют факты. У каждого человека есть своё мнение. Оно может не совпадать с мнением всего мира. Мнение одного всегда проигрывает мнению большинства, поэтому важно обосновать своё мнение и подкрепить его фактами.
3. Вы не можете уложить всё в одном ёмком сообщении . Краткость необычайно полезна, когда дело касается критики. Никто не любит, когда его критикуют. Чем точнее вы выражаете свою мысль, тем проще она воспринимается и меньше вероятность того, что вас неправильно поймут.
4. Нет решения проблемы . Продающая критика – это бесплатный, обоснованный и чёткий совет по решению найденной проблемы текста. Найдя проблему и выкатив сумму для её решения, вы выступите как обычный продавец со стороны. Найдите две проблемы – одну решите бесплатно, а о второй намекните.
5. Вы не можете обойтись без негативной критики. Предприниматель, как и автор текстового материала, любит свой текст. Нужно учиться критиковать текст в позитивном ключе, чтобы никого не обидеть, но дать полезный совет.
6. Нет конечной цели. Если вы потратили своё время на критику чужого материала без цели. Ради того, чтобы потешить своё самолюбие, то почему нельзя было ограничиться своей оценкой. Критиковать статьи на блогах – это критика, которая работает хуже, чем конструктивный разбор материала.

Можно ли получать клиентов при помощи критики в других областях? Да, это возможно. Люди болезненно реагируют на критику и найденные проблемы. Так работает 80% бизнесов. Чем реальнее проблема, тем выше шанс, что человек захочет её решить с помощью ваших услуг.

Читатель, спасибо тебе!

Анна Голубкова

Анкудинов, Ширяев, Топоров, Арбитман и другие: АННА ГОЛУБКОВА о положении дел в критическом цехе

Литературную критику у нас сейчас принято ругать, причем абсолютно из всех лагерей и практически со всех литературных позиций. «Нет у нас вменяемой литературной критики», - говорят популярные поэты. «Эх, нет у нас адекватной литературной критики», - вздыхают вслед за ними очень известные прозаики. «Нет у нас грамотной литкритики», - вторят и тем, и другим издатели и редакторы толстых журналов. И в чем-то они все, быть может, даже и правы. Только с одним маленьким «но»: все говорящие подразумевают вовсе не то, что у нас действительно нет литературной критики, а то, что нет критики, которая нравилась бы им. Точно так же, когда какое-нибудь известное литературное лицо замечает в интервью, что у нас нет критики, это просто значит, что критики либо мало об этом лице пишут, либо пишут не то, что ему хотелось бы о себе прочесть. Лично мне за все эти годы еще ни разу не попадались сетования простых читателей на то, что им страшно недостает литературно-критических статей. Все претензии к критике и критикам отчего-то высказываются исключительно литераторами, считающими себя недооцененными и полагающими, что восполнить этот экзистенциальный пробел как раз и могла бы литературная критика.

Но насколько критическая оценка действительно может повлиять на увеличение литературной популярности? Каковы вообще задачи литературной критики? Прежде чем отвечать на эти вопросы, давайте разберемся с содержанием термина.

В статье «Критик русского décadence "a» («Русское слово», 29.09.1909) В.В. Розанов дал вполне исчерпывающее, хоть и несколько идеалистическое определение: «Критик - существо редкое до исключительности, даже странное: любит чужой ум больше своего, чужую фантазию больше своей, чужую жизнь больше собственной. <…> Суть критики - отречение от себя и своего в литературе. Критик - монах, который “своего не имеет”. Суть критики едва ли не вытекает из редкого сочетания величайшей восприимчивости к слову и “звучным сочетаниям”, из величайшей восприимчивости к мысли и ее сочетаниям, - с полным творческим бессилием, немощью, захудалостью. Вот когда одно поднимается до бесконечности, а другое падает до ноля, - рождается великий критик. Он будет переваривать, перекаливать, переплавливать чужое: функция - редкая и страшно нужная в обществе, в истории, в литературе, на которую почти не рождается мастеров. Не рождается для этого гения. У нас это был один Белинский. И вечная ему память. Прочие, в сущности, “имитировали критику”, а по существу были “сами писателями”. “Сам писатель” - совершенно не совместимо с критикою: это - не разные призвания; это призвания, из которых одно убивает другое, расстраивает, ядовитит другое».

Впрочем, это высказывание обозначает только одну крайнюю точку, хотя подобное мнение и является одним из самых распространенных. До сих пор у нас считается, что критик обязан честно вживаться в разбираемое им произведение и, отставив в сторону собственное «я», писать объективно, без гнева и пристрастия. Конечно, в действительности такой альтруизм, как правильно отметил Розанов, встречается крайне редко. На противоположном полюсе находится Оскар Уайльд со своим эссе «Критик как художник», в котором критика предстает уже в качестве высшего вида искусства. Ведь и писатель, и художник имеют дело с грубой реальностью, а критик - с реальностью, уже преображенной искусством. В такой трактовке критик сам должен в первую очередь быть художником, и никакой объективности, конечно, тут от него не требуется. Чужое произведение в данном случае выступает всего лишь как материал для собственных художественных построений (кстати, примерно к этому типу критики относились и статьи о литературе самого Розанова). Между этими двумя крайними точками как раз и расположено все многообразие критических высказываний с их совершенно разными формами, жанрами, авторскими мотивациями, исходной степенью образования критика, его готовностью к принятию чужого слова и чужой поэтики и т.п.>

Описанная выше ситуация относится к эпохе столетней давности, хотя в терминологическом плане эти определения, на мой взгляд, вполне актуальны и сейчас. В советское время критика не была ни тем, ни другим, ведь именно на нее возлагалась задача идеологического руководства литературой. Тут - за редчайшими исключениями - не было места ни объективному анализу, ни хоть какому-то самовыражению. Критика колебалась вместе с линией партии и так или иначе пыталась подстроить под эту линию всю официальную литературу. Современные же литераторы и особенно издатели хотят, чтобы критики в первую очередь выступали в качестве пиарщиков, ну а литературные функционеры полагают, что критики под их чутким руководством должны заниматься структурированием литпроцесса. Выполняет ли критика эти задачи? Можно сказать с полной уверенностью, что не выполняет. Пиар - это совершенно особая область, которая с критикой как таковой связана мало. Мы знаем несколько успешных литературных пиар-проектов, но ни в одном из них критическая составляющая не играла хоть сколько-нибудь значительной роли. Что касается структурирования литературного процесса, то в условиях весьма скромной оплаты критического труда еще никому из ключевых фигур, определяющих наш литературный климат, не удалось заставить критиков писать так, как им нужно, и про кого им нужно. Есть критики, к этим ключевым фигурам более лояльные, есть - менее, но в целом все критическое сообщество по большей части аморфно, анархично и живет своей отдельной жизнью, причем в какие-то моменты эта жизнь - почти по Уайльду - бывает очень опосредованно связана с современной литературой.

Есть еще, конечно, редакторы толстых журналов, которым критика нужна для заполнения соответствующих разделов своих изданий. На мой взгляд, именно толстым журналам мы должны быть благодарны за то, что литературная критика сохраняется в своем традиционном виде - то есть в виде более или менее объективной, написанной в нейтрально-эмоциональном тоне и стилистически выдержанной статьи. Излишняя наукообразность, равно как и чрезмерная эссеистичность, из таких статей, как правило, старательно изгоняется редакторами. И в этом, скорее всего, можно усмотреть прямой пережиток якобы давно ушедшей в прошлое советской эпохи. Эта критика конвенциональна не только стилистически, но и в выборе объекта. И, таким образом, она вполне отражает иерархическую расстановку сил внутри литературного сообщества, впрочем, для обычного читателя нисколько не интересную. Из чего возникает закономерный вопрос: кто эту критику читает и кому она вообще нужна? На этот вопрос я отвечу чуть позже. Пока же скажу следующее: я вовсе не думаю, что наличие такого островка литературной респектабельности - это плохо. В конце концов, прежде чем отрицать иерархию, сначала нужно ее выстроить.

Но рядом с толстожурнальной критикой с ее достаточно жестко очерченными стилистическими нормами есть и другие заметные явления. Например, есть филологическая критика, которая на самом деле довольна близка к научной статье (это отдельный и совершенно особый жанр). Весьма заметны здесь Александр Житенев, Кирилл Корчагин, Лев Оборин, Денис Ларионов. Критика такого рода частенько вызывает нападки из-за своего тяжеловатого «академического» стиля, но это, на мой взгляд, не повод отказывать ей в праве на существование. Есть критика более эссеистическая, причем, как ни странно, часто ее тоже пишут филологи - Виктор Иванiв, Олег Дарк, еще ближе собственно к прозе критические опыты Александра Уланова и Сергея Соколовского. Необыкновенно удачно сочетает научную основательность и эссеистическую легкость письма Александр Скидан. Перечислять действующих лиц и персонажей критического поля можно еще долго, и прошу не обижаться неупомянутых - в будущем я надеюсь остановиться на этом вопросе гораздо подробнее и уж тогда перечитаю и проанализирую всех, без внимания никто не останется, не бойтесь (или, наоборот, бойтесь). Сейчас же я хочу остановиться на нескольких небанальных случаях, выходящих за рамки и толстожурнальной критики, и обслуживающих издательства глянцевых пиар-проектов.

Во-первых, это Кирилл Анкудинов , в обзорах которого обыкновенно акцентируются личные обстоятельства и биографический опыт автора. Фраза «А у нас в лито “Оштен”», мне кажется, уже сделалась крылатой. В своих статьях и обзорах Кирилл Анкудинов выступает с позиции наивного провинциального читателя, который очень хорошо усвоил школьную программу по литературе и теперь старательно поверяет ею все то, что пишут в толстых журналах. И все, в общем-то, тут было бы прекрасно, если бы не одно маленькое несоответствие - ведь Кирилл Анкудинов не наивный провинциальный читатель, а кандидат филологических наук, чьи познания, по идее, должны быть намного обширнее советской школьной программы. Является ли его позиция наивного читателя искренней или же это хорошо разыгранная роль? Очень надеюсь на второе, потому что в первом случае пришлось бы ставить нашему высшему филологическому образованию самую низкую отметку. Особенно большой удачей критика является смешение двух теоретических категорий, потому что для того, чтобы придать своим статьям еще более наивный характер, Анкудинов постоянно описывает литературный классицизм как романтизм, то есть приписывает романтизму структурные признаки классицизма. Это, конечно, ход настоящего мастера.

Второй пример - Василий Ширяев , который постоянно печатается в журнале «Урал» в рубрике «Критика вне формата». Эта критика настолько вне формата, что кроме журнала «Урал» нигде покуда не востребована. Конечно, если рассматривать тексты Ширяева именно как критику, то к ним сразу же возникнет много вопросов. И главный из них - почему отлично образованный автор, способный на тончайший многоуровневый анализ, предпочитает этому анализу откровенный и довольно-таки грубый стеб и над литературой в целом, и над другими критиками, то есть фактически вместо работы ювелирными инструментами забивает кувалдой в шпалы костыли. Но мне кажется, что статьи и заметки Ширяева - это все-таки не критика, а скорее постмодернистская проза. Причем, на мой взгляд, сам автор не вполне осознает это качество своего текста. В то же время деконструкция всего современного литературного и критического дискурса производится Ширяевым настолько умело и основательно, что даже странно, почему его до сих пор не привлекли к работе альманаха «Транслит». И сам этот образ камчадала (сколько тут литературных параллелей!), сидящего на Камчатке в своем поселке Вулканный и высылающего оттуда на Большую землю свои критические послания, для этой цели выбран на редкость удачно.

Если Василия Ширяева с его экспериментами вполне можно еще отнести к критическим анфан-терриблям, то петербургского критика Виктора Топорова иначе как дедушкой-терриблем не назовешь. Интересно, что этот автор проделал обратную эволюцию - обычно период бури и натиска приходится на юные годы, здесь же обращение к провокативному письму произошло в зрелые, так сказать, годы. Глеб Морев в своей давней статье назвал Топорова критиком-гопником. Но не все тут так просто, ведь Виктор Топоров читал немецких экспрессионистов и даже худо-бедно переводил их, чего настоящий гопник, надо думать, делать никогда не будет. И тем не менее Морев прав: методами коммунальных разборок Топоров пользуется виртуозно, вынося на всеобщее обозрение темы, которые в публичном пространстве обсуждать не принято. Его схема работы не лишена даже своеобразного психологизма: Топоров старается нащупать в биографии (не в тексте!) автора какие-то больные места, насмешливо обыгрывает их, выставляя на всеобщее обозрение и в случае удачи наслаждаясь публичными страданиями оскорбленного авторского самолюбия. Впрочем, у этой схемы есть и свои недостатки - в тех случаях, когда объект устроен посложнее или лично не знаком Топорову, она не работает. Думаю, многие со мной не согласятся, но я совершенно искренне считаю Виктора Топорова блестящим литературным фельетонистом. Его статьи - не конвенциональная критика (как аналитик текста, особенного поэтического, Топоров до комизма беспомощен), а именно фельетоны, и весьма забористые, на материале современной литературы. Когда Топоров пытается действовать в традиционном для критики поле и особенно реализовывать какую-то положительную литературную программу, заметного результата он не достигает. Вряд ли кто-нибудь с ходу сможет вспомнить удачные редакторские проекты Топорова (по мне, так их и вообще не было). Обе премии, к которым он имеет отношение, - шумный «Национальный бестселлер» и маргинальная поэтическая Григорьевская премия - приобрели оттенок кафешантана. Тексты дедушки-террибля, в которых он излагает свою положительную программу - неважно, политическая она или литературная, - скучны, однообразны и не выходят, на мой взгляд, за уровень колумнистики средней руки. И лишь в области обличающего литературного фельетона, тут уж не поспоришь, Виктору Топорову нет равных.

И наконец, не могу не упомянуть феерического критика, грозу Саратовского союза писателей, - Романа Арбитмана , он же Лев Гурский, он же Рустам Святославович Кац. С одной стороны, ничто не мешает Арбитману публиковаться в толстых журналах (он, собственно, там достаточно часто публикуется, совершенно вписываясь в толстожурнальную стилистику), c другой стороны, неудержимые творческие порывы этого критика временами приводят к нарушению всех и всяческих конвенций, и плоды этого вдохновения автору приходится печатать уже отдельно. Не буду вспоминать «Историю советской фантастики», которая много лет вводит в заблуждение всех любителей этого вида литературы (говорят, в каких-то вузах по этой книге даже читались лекции), вспомню лишь небольшую брошюру «Взгляд на современную русскую литературу: Пособие для читателя» (Саратов, 2008). Эта книжка состоит из небольших критических заметок, в которых автор пародирует стилистическую манеру разбираемых авторов. В предисловии иронически заявлено, что опытному рецензенту читать книгу совершенно не обязательно - «достаточно бросить взгляд на имя сочинителя, название, обложку»; вот Арбитман в роли Р.С. Каца эти обложки и рассматривает. В результате рецензия превращается в настоящее художественное произведение, тоже, кстати, не без постмодернистского оттенка. Впрочем, и в классических рецензиях Арбитмана имеются элементы художественной образности - гротеск, гипербола, абсурдные сопоставления, которые помогают ему выявить все логические и стилистические несуразности разбираемого текста.

Как видим, даже этот очень краткий обзор доказывает, что дело с литературной критикой обстоит у нас вовсе не так безнадежно, как это может показаться на первый взгляд. Конечно, при любом понимании термина нельзя отказаться от связки литература/критика, и в любом случае - и как попытка объективного рассмотрения, и как опыт субъективного описания - критика всегда остается привязанной к современной литературе. И хотя (знаю по опыту) нельзя написать хорошую статью про недостаточно талантливую книгу, тем не менее, судя по практике Романа Арбитмана и Василия Ширяева, имеются соответствующие способы обращения и с произведениями такого рода. Следует также отметить, что толстые журналы, опять-таки в силу своей бедности, лишь придают некую форму хаотическому критическому движению, но вряд ли действительно направляют его. Разумеется, редакторы всегда стараются заказать рецензии на наиболее значимые, по их мнению, книжные новинки. Но не надо забывать и о том, что редакторская установка должна прежде всего совпасть с желанием автора написать рецензию, а это происходит далеко не всегда. На мой взгляд, в таких условиях никакой литературной мафии существовать не может, потому что в итоге редакторам все-таки приходится иметь дело с тем, что есть, а не с тем, что им хотелось бы опубликовать.

Кроме того, критика у нас считается занятием намного менее престижным, чем собственно творчество, а критик - кем-то вроде обслуживающего персонала, этакой литературной уборщицы, обязанной разгребать груды мусора, оставленные гениальными поэтами и прозаиками. Соответственно, в отличие от подлинных талантов, заваливающих редакции своими бессмертными творениями, авторы в очереди в критические отделы толстых журналов почему-то не выстраиваются. Более того, как мне прекрасно известно по собственному опыту (причем в обеих ипостасях), на деле не критики ходят и убирают мусор за поэтами и прозаиками, а поэты и прозаики очень резво бегают за критиками в надежде получить хоть какую-то рецензию. И если номинально у нас по-прежнему господствует точка зрения, изложенная Розановым, то фактически ситуация приближается скорее к описанной Оскаром Уайльдом, то есть именно критики наряду с редакторами и издателями являются сейчас привилегированным литературным слоем.

А теперь о самом главном - о том, кто же все-таки читает у нас литературную критику, раз уж простым читателям она, судя по всему, совсем неинтересна. Впрочем, много ли у нас этих «простых читателей», ведь кругом одни творческие личности, одни поэты и прозаики?! Так вот, эти поэты и прозаики как раз критику-то и читают, причем очень внимательно. А учитывая их общее количество, можно с уверенностью сказать, что читательская аудитория именно у критиков достаточно обширная, в отличие от тех же самых поэтов и прозаиков. Так что, дорогие друзья, хотите иметь аудиторию - пишите критику. Хотите быть рафинированными эстетами - пишите критику. Хотите быть услышанными - пишите критику. Хотите быть востребованными - пишите критику. Хотите иметь вес и влияние в литературе - пишите критику. В конце концов, разве не сказал Оскар Уайльд, что именно мы, критики, и являемся настоящими художниками?

И лично я считаю, что он был абсолютно прав.

Критика от греческого «kritice» - разбирать, судить, появилась как своеобразная форму искусства еще во времена античности, со временем став настоящим профессиональным занятием, долго носившим «прикладной» характер, направленный на общую оценку произведения, поощряющий или наоборот осуждающий авторское мнение, а также рекомендующий или нет книгу другим читателям.

Со временем данное литературное направление развивалось и совершенствовалось, начав свой подъем в европейскую Эпоху Возрождения и достигнув значительных высот к концу 18 началу 19 века.

На территории России подъем литературной критики приходится на середину 19 века, когда она став уникальным и ярким явлением в русской литературе начала играть в общественной жизни того времени огромную роль. В произведениях выдающихся критиков XIX столетия (В.Г. Белинский, А.А.Григорьев, Н. А Добролюбов, Д. И Писарев, А.В.Дружинин, Н. Н. Страхов, М. А. Антонович) был заключен не только подробный обзор литературных сочинений других авторов, разбор личностей главных персонажей, обсуждение художественных принципов и идей, а и виденье и собственная интерпретация всей картины современного мира в целом, его моральных и духовных проблем, пути их решения. Эти статьи уникальные по своему содержанию и силе воздействия на умы общественности и сегодня относятся к числу мощнейшего инструмента воздействия на духовную жизнь общества и его моральные устои.

Русские литературные критики XIX века

В свое время поэма А. С. Пушкина «Евгений Онегин» получила много самых разнообразных отзывов от современников, которые не понимали гениальные новаторские приемы автора в этом произведении, имеющем глубокий подлинный смыл. Именно этому произведению Пушкина и были посвящены 8 и 9 критические статьи Белинского «Сочинения Александра Пушкина», поставившего перед собой цель раскрыть отношение поэмы к обществу, изображенному в ней. Главные особенности поэмы, подчеркнутые критиком, это её историзм и правдивость отражения действительной картины жизни русского общества в ту эпоху, Белинский называл её «энциклопедией русской жизни», и в высшей степени народным и национальным произведением».

В статьях «Герой нашего времени, сочинение М. Лермонтова» и «Стихотворения М. Лермонтова» Белинский видел в творчестве Лермонтова абсолютно новое явление в русской литературе и признавал за поэтом умение «извлекать поэзию из прозы жизни и потрясать души верным её изображением». В произведениях выдающегося поэта отмечена страстность поэтической мысли, в которых затронуты все самые насущные проблемы современного общества, критик называл Лермонтова приемником великого поэта Пушкина, подмечая, однако полную противоположность их поэтического характера: у перового все пронизано оптимизмом и описано в светлых тонах, у второго наоборот — стиль написания отличается мрачностью, пессимизмом и скорбью об утраченных возможностях.

Избранные произведения:

Николай Алек-санд-ро-вич Добролюбов

Известный критик и публицист середины 19 ст. Н. А Добролюбов, последователь и ученик Чернышевского, в своей критической статье «Луч света в темном царстве» по пьесе Островского «Гроза» назвал его самым решительным произведением автора, в котором затронуты очень важные «наболевшие» общественные проблемы того времени, а именно столкновение личности героини (Катерины), отстаивавшей свои убеждения и права, с «темным царством» - представителями купеческого класса, отличающихся невежеством, жестокостью и подлостью. Критик видел в трагедии, которая описана в пьесе, пробуждение и рост протеста против гнета самодуров и угнетателей, а в образе главной героини воплощение великой народной идеи освобождения.

В статье «Что такое обломовщина», посвященной разбору произведения Гончарова «Обломов», Добролюбов считает автора талантливейшим литератором, который в своем произведении выступает как посторонний наблюдатель, предлагая читателю самому делать выводы о его содержании. Главный герой Обломов сравнивается с другими «лишними людьми своего времени» Печориным, Онегиным, Рудиным и считается, по мнению Добролюбова самым совершенным из них, он называет его «ничтожеством», гневно осуждает его качества характера (лень, апатия к жизни и рефлексия) и признает их проблемой не только одного конкретного человека, а всего русского менталитета в целом.

Избранные произведения:

Аполлон Алек-санд-ро-вич Григорьев

Глубокое и восторженное впечатление произвела пьесе «Гроза» Островского и на поэта, прозаика и критика А. А. Григорьева, который в статье «После «Грозы» Островского. Письма к Ивану Сергеевичу Тургеневу»» не спорит с мнением Добролюбова, а как-бы поправляет его суждения, например, заменяя термин самодурство понятием народность, которое, по его мнению, присуще именно для русского человека.

Избранное произведение:

Д. И. Писарев, «третий» выдающийся русский критик после Чернышевского и Добролюбова также затрагивал тему обломовщины Гончарова в своей статье «Обломов» и считал, что это понятие очень удачно характеризует существенный порок русской жизни, который будет существовать всегда, высоко оценивал данное произведение и называл его актуальным для любой эпохи и для любой национальности.

Избранное произведение:

Известный критик А. В. Дружинин в статье «Обломов» роман И. А. Гончарова» обратил внимание на поэтическую сторону натуры главного героя помещика Обломова, которая вызывает у него не чувство раздражения и неприязни, а даже некой симпатии. Он считает главными положительными качествами русского помещика ласковость, чистоту и мягкость души, на фоне которых леность натуры воспринимается более терпимо и расценивается как некая форма защиты от влияний пагубной деятельности «активной жизни» других персонажей

Избранное произведение:

Одним из известных произведений выдающегося классика русской литературы И.С.Тургенева, вызвавшим бурный общественный резонанс, стал написанный в 18620году роман «Отцы и дети». В критических статьях «Базаров» Д. И. Писарева, «Отцы и дети» И. С. Тургенева» Н. Н Страхова, а также М. А. Антоновича «Асмодей нашего времени» разгорелась острая полемика над вопросом, кем же считать главного героя произведения Базарова — шутом или идеалом для подражания.

Н.Н Страхов в своей статье «Отцы и дети» И.С. Тургенева» увидел глубокий трагизм образа Базарова, его жизненность и драматическое отношение к жизни и назвал его живым воплощением одного из проявлений настоящего русского духа.

Избранное произведение:

Антонович рассматривал этот персонаж как злую карикатуру на молодое поколение и обвинял Тургенева в том, что он отвернулся от демократически настроенной молодежи и предал свои прежние взгляды.

Избранное произведение:

Писарев же увидел в Базарове полезного и реального человека, который способен разрушить устаревшие догмы и застарелые авторитеты, и таким образом расчистить почву для формирования новых передовых идей.

Избранное произведение:

Расхожая фраза о том, что литература создается не писателями, а читателями оказывается верной на все 100%, и судьбу произведения вершат именно читатели, от восприятия которых зависит будущая судьба произведения. Именно литературная критика помогает читателю сформировать свое личное окончательное мнение по поводу того или иного произведения. Также критики оказывают неоценимую помощь писателям, когда дают им представление о том, насколько понятны их произведения публике, и насколько правильно воспринимаются мысли высказанные автором.

КРИ́ТИКА , -и, ж.

1. Обсуждение, разбор чего-л. с целью оценить достоинства, обнаружить и выправить недостатки. Развернуть критику и самокритику. Подвергаться критике. □ Нам нужна строгая деловая критика людей на работе - как партийных, так и беспартийных. Киров, Статьи и речи 1934. || Разг. Отрицательное суждение о чем-л. Прошлое его - неизвестно. В настоящем - недовольный человек, который все подвергает злой критике. Новиков-Прибой, Подводники.

2. Исследование, научная проверка подлинности, правильности чего-л. Критика текста. Критика исторических источников.

3. Особый литературный жанр, посвященный разбору литературно-художественных, научных и других произведений. Литературная критика. Театральная критика. □ Критика - наука открывать красоты и недостатки в произведениях искусств и литературы. Пушкин, О критике. Учить начинающих литераторов писать просто, ясно, грамотно - входит в число обязанностей критики. М. Горький, О литературе.

4. собир. Критики. Напрасно критика, пользуясь силой печатного слова, заняла по отношению к театру боевую позицию; напрасно она увлекается ролью обличителя. Станиславский, Из заметок о театральной критике.

5. Устар. Критическая статья. При ее [поэмы] появлении в 1820 году тогдашние журналы наполнились критиками более или менее 131 снисходительными. Пушкин, Предисловие ко 2-му изд. «Руслана и Людмилы». «Обломов» вызовет, без сомнения, множество критик. Добролюбов, Что такое обломовщина?

Наводить критику - критиковать.
Не выдерживает (никакой) критики; ниже всякой критики - о чем-л. не удовлетворяющем самым снисходительным требованиям.

[От греч. κριτική - искусство разбирать, судить]

Источник (печатная версия): Словарь русского языка: В 4-х т. / РАН, Ин-т лингвистич. исследований; Под ред. А. П. Евгеньевой. - 4-е изд., стер. - М.: Рус. яз.; Полиграфресурсы, 1999; (электронная версия):

«Пол Фейг, как известно, не просто ставит женские комедии, он корректирует половую принадлежность разным развлекательным жанрам, в которых традиционно солировали мужчины, — шпионскому боевику, бадди-муви, фантастической комедии, комедии про эпическую вечеринку.

Здесь жертва, разумеется, фильм нуар, причем Фейг дает понять (не очень тонко), что смотрел не только «Двойную страховку», но и «Дьяволиц» Клузо.

И сразу ясно, что героиня Кендрик окажется в роли то ли лопуха, попавшегося на удочку femme fatale, то ли ее спасителя, то ли — как бывало в этих фильмах чаще всего — лопуха, наивно считающего себя спасителем».

Антон Долин, «Медуза»:

«Режиссер Пол Фиг — центральная фигура новой волны голливудского феминизма, остроумно и метко осмысляющий из фильма в фильм место женщины в современном обществе и традиционной системе киножанров. Его запоздалый (Фиг пришел в большое кино из сериалов) полнометражный дебют «Девичник в Вегасе» был блестящим ответом на непристойные «мужские» комедии о потере невинности. «Копы в юбках» разбирались с полицейским бадди-муви, «Шпион» — с мифом о Джеймсе Бонде, а «Охотники за привидениями» были женским перевертышем культовой франшизы 1980-х. Та картина показалась не вполне удачной; обаяния первоисточника Фиг не переплюнул.

В «Простой просьбе» он возвращается на более привычную ему современную почву и полностью реабилитируется.

Обрамление сперва психологически-комедийной, а потом детективной интриги выпусками блога «для мамаш» позволяет провести обобщение: Фиг рассказывает не о роковых женщинах, его материал — сложность любого человека как такового, и особенно женщин, которых мы привыкли загонять в некое амплуа».

Алиса Таежная, «The Village»:

«Режиссер «Простой просьбы» Пол Фейг вместе с Джаддом Апатоу все последнее десятилетие перепридумывает американскую массовую комедию: «Девичник в Вегасе», «Копы в юбках» и последние «Охотники за привидениями» — его рук дело. Новый фильм справедливо продвигают в прокате как «кино от темной стороны Пола Фейга».

«Простая просьба», будучи фильмом без лобовых шуток, здорово обращается с природой комического: противопоставляет разных по харизме Кендрик и Лайвли, мимоходом шутит о лицемерной семье, не без иронии цитирует «Исчезнувшую» и «Девушку в поезде» и ставит приговор людям, готовым удавиться за деньги.

Мелочей, за которые есть зацепиться глазу, здесь рассыпано множество. «Просьба» скорее напоминает странный детектив 70-х или 80-х, чем клишированный продукт современного проката».

Денис Рузаев, «Лента»:

«Притворяющиеся боевиком «Бои без правил» представляют собой все-таки драму о выживании в невыносимых жизненных обстоятельствах, более того — основанную на бестселлере, мемуарах реального Билли Мура. Если Мур, впрочем, натуралистично подчеркивал экзотичность пережитого им на тайской зоне (не зря его книга и спустя десять лет после выхода пользуется большим спросом во всех туристических книжных Таиланда), то Жан-Стефан Совер, хоть и известен фильмами о колумбийских нарковойнах («Медельинский картель») и африканских детях-солдатах («Джонни — бешеный пес»), здесь придерживается почти импрессионистского подхода к режиссуре. Камера то заходится в расфокусе, стоит Билли найти и употребить дозу, то ухитряется очертить пространство свободы даже в бесчеловечной тесноте бангкокской зоны, а в сценах боев на ринге и тренировок их участников и вовсе берет почти торжественную, прославляющую телесность интонацию».

Илья Кнапский, «КиноПоиск»:

«В фильме Совера поражает телесность ленты: крупные мазки крема сползают по лицу Мура перед боем; покрытые татуировками тайские спины постоянно лезут в кадр, норовя заслонить собой все действие; кровь хлещет из горла главного героя в преддверии ответственного матча. Погружая зрителя в транс своей почти документальной реалистичностью, «Предрассветная молитва» (оригинальное название фильма. — Прим. «Афиши») хорошо вписывается в плеяду лучших современных тюремных картин, таких как, например, «От звонка до звонка» Дэвида Маккензи».

Тодд МакКарти, «The Hollywood Reporter»:

«Лондонские поля» заманивают набором первоклассных звезд и ошеломляют огромной разницей в качестве между романом и его экранизацией. Дебют режиссера музыкальных клипов Мэтью Каллена оказывается полным провалом от начала и до конца, со всей возможной тщательностью огрубляющим великолепный роман Мартина Эмиса 1989 года. <...>

У фильма так всесторонне не получается передать чудеса прозы Эмиса, что, пожалуй, едва ли стоит разбирать по отдельности его общие дефекты.

Впрочем, отметим лишь два явных недостатка, никак не связанных напрямую с самим романом. Во-первых, картина выглядит просто чудовищно, начиная от посредственных спецэффектов и заканчивая весьма грубой работой художников-постановщиков, которая превращает даже роскошные места в нечто неприглядное. Во-вторых, все исполнители играют без явного взаимопонимания. <...> Никола [Сикс] для [Эмбер Херд] — один из главных творческих вызовов в карьере, и, учитывая все обстоятельства, было бы не совсем справедливо обвинять Херд в том, что она не спасла фильм, несмотря на ведущую роль, — ведь ей никто в этом не помог».

Анна Кузьмина, kino-teatr.ru:

«Роль Николы Сикс грозит стать лучшей ролью Эмбер Херд, продемонстрировавшей в этом бенефисе абсолютно все грани актерской натуры: красивую попу, умение позировать, невинный взгляд и хищный оскал. Роль холодной манипуляторши, умело разжигающей в мужчинах страсть, села на актрису как влитая.

Камера Гильермо Наварро не оставляет в покое её холеное личико, любуется фигурой, тычется в шею на сверхкрупных планах.

Фильм затягивает зрителя в себя, убаюкивает закадровым голосом, погружает в текст будущей книги буквально, показывая огромные, во весь экран, слова в мерцающем мониторе ноутбука [писателя Самсона] Янга, печатающего роман одновременно с наблюдаемыми им событиями».