Прошел год с болезни Ильи Ильича. Год принес много изменений в окружающем мире, но в доме вдовы Пшеницыной все «менялось с такою медленною постепенностью, с какою происходят геологические видоизменения нашей планеты». Поверенный Затертый поехал в деревню и прислал вырученные за продажу хлеба деньги, оброк собрать не смог, о чем прислал письмо Обломову. Но Обломов остался доволен и присланной суммой и был рад, что в деревню не надо ехать самому. Дом в деревне перестраивают, и весной Обломов может переехать в имение.
Анисья, на которой женился Захар, почувствовала взаимное расположение к хозяйке, и постепенно хозяйство Обломова и вдовы слилось воедино. Агафья Матвевна испытывает все большее расположение к Обломову, ждет его и волнуется, когда он подолгу засиживается в гостях или в театре, во время его болезни заставляла всех ходить на цыпочках, устлала комнату коврами. Она влюбляется в Обломова, потому что «Илья Ильич ходил не так, как ее покойный муж, коллежский секретарь Пшеницын, мелкой деловой прытью, не пишет беспрестанно бумаг, не трясется от страха, что опоздает в должность, не глядит на всякого так, будто просит оседлать его и поехать, а глядит на всех и на все так смело и свободно, как будто требует покорности себе». Он для нее барин, у которого в услужении Захар и еще «триста таких Захаров». Обломов сам уделяет внимание вдове и даже предлагает ехать вместе с ним в деревню. Иванов день Обломов празднует вместе со своими домочадцами, ест, пьет. Внезапно приезжает Штольц. Он приехал на неделю - «по делам, потом в деревню, потом в Киев, потом бог знает куда». Штольц сообщает Обломову, что Ольга после разрыва с Обломовым уехала за границу, а к осени собирается к себе в деревню, говорит, что знает обо всем, что не отстанет от Обломова, хочет его расшевелить, так как Ольга его просила об этом - «чтобы Обломов не умирал совсем, не погребался заживо». Обломов хвастается Штольцу, как устроил свои дела, что отправил в деревню поверенного, рассказывает, сколько теперь получает. Штольц только руками всплеснул и воскликнул: «Ты ограблен кругом! Ты и в самом деле умер, погиб». Штольц говорит, что сам устроит дела Обломова, а Ольге соврет, что Обломов тоскует по ней и помнит ее.
На другой день Тарантьев и Иван Матвеевич собираются в питейном заведении и сетуют на то, что Штольц уничтожил доверенность на ведение дел Затертым, а сам взял обломовское имение в аренду что, не дай бог, узнает, что оброк на самом деле собран, а деньги Тарантьев, Иван Матвеич и Затертый разделили между собой. Решают шантажировать Обломова его отношениями с Агафьей Матвевной: потребовать у него долговую расписку на десять тысяч, иначе подадут на него в суд «за недостойное поведение». Надеются таким образом вытягивать из него деньги неоднократно. Еще раньше Штольц встретил случайно Ольгу и ее тетку в Париже, удивлен, что Ольга сильно изменилась - из девочки превратилась в зрелого человека. На протяжении полугода Штольц общается с ними, с удивлением обнаруживая все новые и новые удивительные черты в Ольге. Он по-прежнему дает Ольге книги, замечает, что она начинает «перерастать» его. Штольц влюбляется в Ольгу, мучится - любит она его или нет, но проявления чувства - внезапного румянца, трепещущего огнем взгляда - не замечает. Ольга думает о нем как о друге.
Она также пытается разобраться в своих чувствах, «стала наблюдать за собой и с ужасом открыла, что ей не только стыдно своего прошлого романа, но и героя». Наконец Штолъц приходит к Ольге и признается, что любит ее. Ольга в нерешительности, поначалу отказывает Штольцу, тот собирается уехать навсегда, она удерживает его. Штольц просит рассказать без утайки обо всем. После некоторого колебания Ольга признается, что была влюблена в Обломова, и подробно рассказывает обо всем, что произошло, пока Штольц был за границей. Штольц, узнав, что предмет страсти Ольги - Обломов, успокаивается и говорит, что это наверняка была не настоящая любовь. Ольга показывает Штольцу письмо Обломова, Штольц указывает в письме строки, которые прямо говорят об этом: «Ваше люблю есть не настоящая любовь, а будущая. Это только бессознательная потребность любить, которая за недостатком настоящей пищи выказывается у женщин иногда в ласках ребенку, другой женщине или просто в слезах или истерических припадках. Вы ошиблись. Перед вами не тот, кого вы ждали, о ком мечтали. Подождите - он придет, и тогда вы очнетесь, вам будет досадно и стыдно за свою ошибку». Ольге становится легче, она говорит, что все прошлое «как сон, как будто ничего не было». Проходит примерно полтора года после приезда Штольца к Обломову. Обломов еще больше обрюзг, халат его еще больше затерся.
Дельце, задуманное Тарантьевым и Иваном Матвеевичем, удалось на славу: при первом же намеке на «скандалезные обстоятельства» Обломов дал хозяйке заемное письмо, и теперь все доходы, получаемые им из Обломовки, которой управляет Штольц, попадают в карман Тарантьева и Ивана Матвеевича. Те стараются побыстрее выкачать деньги из Обломова, чтобы что-нибудь не успело помешать, и Обломов попадает в весьма стесненные обстоятельства. Агафья Матвеевна жалеет Обломова, начинает продавать «жемчуга, полученные в приданое, салоп», чтобы прокормить его. Обломов узнает об этом и, получив из деревни денег, отдает ей, чтобы она все выкупила. Приезжает Штольц, видит убогую жизнь Обломова. Сообщает, что он женат на Ольге. Затем, видя, что у Обломова нет денег, припирает его к стенке, и Обломов вынужден признаться о «заемном письме». Штольц тут же требует с Агафьи Матвевны расписку в том, что Обломов ей ничего не должен, та, не выдержав напора Штольца, подписывает. Через день в питейном заведении встречаются Тарантьев и Иван Матвеевич и в ужасе обсуждают то, что предпринял Штольц. Ивана Матвеевича вызывали к генералу и спрашивали: «Правда ли то, что вы вместе с каким-то негодяем напоили помещика Обломова и заставили подписать заемное письмо?» До суда, однако, дело не доходит, так как Штольц не хочет марать имя Обломова.
Но Иван Матвеевич лишается должности. Штольц пытается увезти Обломова с квартиры, но тот так жалобно упрашивает оставить его «только на месяц», что Штольц соглашается, предостерегая напоследок относительно хозяйки: «Простая баба, грязный быт, удушливая сфера тупоумия, грубость». Уезжает. На следующий день к Обломову приходит Тарантьев^ начинает на него кричать, обливать грязью Штольца. Обломов, отвыкший от такого обращения за время дружбы с Ильинскими, теряет самообладание, дает Тарантьеву пощечину и выгоняет его из дома вон. Штольц за последующие годы только несколько раз был в Петербурге, они поселились с Ольгой в Одессе в своем доме, где жили очень счастливо. Ольга даже удивлялась такому счастью, не понимая, за что оно выпало на ее долю. Штольц также «глубоко счастлив своей наполненной, волнующейся жизнью, в которой цвела неувядаемая весна, и ревниво, деятельно, зорко возделывал, берег и лелеял ее». Они вспоминают об Обломове, Штольц говорит, что весной они едут в Петербург, Ольга просит взять ее к Обломову. Обломов по-прежнему живет у Агафьи Матвеевны, он «кушал аппетитно и много, как в Обломовке, ходил и работал мало, тоже как в Обломовке. Он, несмотря на нарастающие лета, беспечно пил вино, смородиновую водку и все беспечней и подолгу спал после обеда». Однажды с ним случается удар, но на этот раз все оканчивается благополучно.
Однажды к Обломову приезжает Штольц. Он делает последнюю попытку увезти Обломова, но тот отказывается, говоря: «Ты знаешь меня и не спрашивай больше». Штольц говорит, что в карете его ждет Ольга, что Обломов может с ней повидаться. Обломов решительно отказывается, выпроваживает Штольца, просит оставить его навсегда, признается, что хозяйка - его жена, а самый ее младший ребенок - его сын, названный Андреем в честь Штольца. Штольц возвращается к Ольге, та хочет войти в дом, но Штольц ее не пускает, а на вопрос, что там такое, отвечает одним словом: «Обломовщина».
Прошло еще пять лет. В доме вдовы Пшеницыной много изменений. В нем хозяйничают другие люди. Нет Захара, нет Анисьи. Обломов вот уже как три года умер. Брат ее при помощи всевозможных ухищрений поступил на прежнее место, и все вошло в обычную колею, как и до Обломова. Маленького Андрюшу взяли на воспитание Штольц с Ольгой. Доход с имения Обломова Агафья Матвеевна отказалась получать, сказав Штольцу, чтобы он эти деньги оставил Андрюше, Однажды, вместе со своим другом-литератором (Гончаровым) прогуливаясь по улице, Штольц видит в толпе нищих Захара. Захар рассказывает, что несколько раз пытался поступить на службу, но нигде не прижился и закончил нищенством. Литератор спрашивает, кто это такой, и Штольц рассказывает историю Захара и Ильи Ильича Обломова.
Прошел год с болезни Ильи Ильича. Год принес много изменений в окружающем мире, но в доме вдовы Пшеницыной все «менялось с такою медленною постепенностью, с какою происходят геологические видоизменения нашей планеты». Поверенный Затертый поехал в деревню и прислал вырученные за продажу хлеба деньги, оброк собрать не смог, о чем прислал письмо Обломову. Но Обломов остался доволен и присланной суммой и был рад, что в деревню не надо ехать самому. Дом в деревне перестраивают, и весной Обломов может переехать в имение. Анисья, на которой женился Захар, почувствовала взаимное расположение к хозяйке, и постепенно хозяйство Обломова и вдовы слилось воедино.
Агафья Матвевна испытывает все большее расположение к Обломову, ждет его и волнуется, когда сн подолгу засиживается в гостях или в театре, во время его болезни заставляла всех ходить на цыпочках, устлала комнату коврами. Ока влюбляется в Обломова, потому что «Илья Ильич ходил ке так, как ее покойный муж, коллежский секретарь Пшеницын, мелкой деловой прытью, не пишет беспрестанно бумаг, не трясется от страха, что опоздает в должность, не глядит на всякого так, будто просит оседлать его и поехать, а глядит ка всех и на все так смело и свободно, как будто требует покорности себе». Он для нее барин, у которого в услужении Захар и еще «триста таких Захаров». Обломов сам уделлет внимание вдове и даже предлагает ехать вместе с ним в деревню. Иванов день Обломов празднует Емосте со своими домочадцами, ест, пьет. Внезапно приезжает Штольц. Он приехал на неделю - «по делам, потом в деревню, потом в Киев, потом бог знает куда». Штольц сообщает Обломову, что Ольга после разрыва с Обломовым уехала за границу, а к осени собирается к себе в деревню, говорит, что знает обо всем, что не отстанет от Обломова, хочет его расшевелить, так как Ольга его просила об этом - «чтобы Обломов не умирал совсем, не погребался заживо». Обломов хвастается Штольцу, как устроил свои дела, что отправил в деревню поверенного, рассказывает, сколько теперь получает. Штольц только руками всплеснул и воскликнул: «Ты ограблен кругом! Ты и в самом деле умер, погиб». Штольц говорит, что сам устроит дела Обломова, а Ольге соврет, что Обломов тоскует по ней и помнит ее.
На другой день Тарантьев и Иван Матвеевич собираются в питейном заведении и сетуют на то, что Штольц уничтожил доверенность на ведение дел Затертым, а сам взял обломовское имение в аренду, что, не дай бог, узнает, что оброк на самом деле собран, а деньги Тарантьев, Иван Матвеич и Затертый разделили между собой. Решают шантажировать Обломова его отношениями с Агафьей Матвевной: потребовать у него долговую расписку на десять тысяч, иначе подадут на него в суд «за недостойное поведение». Надеются таким образом вытягивать из него деньги неоднократно.
Еще раньше Штольц встретил случайно Ольгу и ее тетку в Париже, удивлен, что Ольга сильно изменилась - из девочки превратилась в зрелого человека. На протяжении полугода Штольц общается с ними, с удивлением обнаруживая все новые и новые удивительные черты в Ольге. Он по-прежнему дает Ольге книги, замечает, что она начинает «перерастать» его. Штольц влюбляется в Ольгу, мучится - любит она его или нет, но проявления чувства - внезапного румянца, трепещущего огнем взгляда не замечает. Ольга думает о нем как о друге. Она также пытается разобраться в своих чувствах, «стала наблюдать за собой и с ужасом открыла, что ей не только стыдно своего прошлого романа, но и героя». Наконец Штольц приходит к Ольге и признается, что любит ее. Ольга в нерешительности, поначалу отказывает Штольцу, тот собирается уехать навсегда, она удерживает его. Штольц просит рассказать без утайки обо всем. После некоторого колебания Ольга признается, что была влюблена в Обломова, и подробно рассказывает обо всем, что произошло, пока Штольц был за границей. Штольц, узнав, что предмет страсти Ольги - Обломов, успокаивается и говорит, что это наверняка была не настоящая любовь. Ольга показывает Штольцу письмо Обломова, Штольц указывает в письме строки, которые прямо говорят об этом: «Ваше люблю есть не настоящая любовь, а будущая. Это только бессознательная потребность любить, которая за недостатком настоящей пищи выказывается у женщин иногда в ласках ребенку, другой женщине или просто в слезах или истерических припадках. Вы ошиблись. Перед вами не тот, кого вы ждали, о ком мечтали. Подождите - он придет, и тогда вы очнетесь, вам будет досадно и стыдно за свою ошибку». Ольге становится легче, она говорит, что все прошлое «как сон, как будто ничего не было».
Проходит примерно полтора года после приезда Штольца к Обломову. Обломов еще больше обрюзг, халат его еще больше затерся. Дельце, задуманное Тарантьевым и Иваном Матвеевичем, удалось на славу: при первом же намеке на «скандалезные обстоятельства» Обломов дал хозяйке заемное письмо, и теперь все доходы, получаемые им из Обломовки, которой управляет Штольц, попадают в карман Тарантьева и Ивана Матвеевича. Те стараются побыстрее выкачать деньги кз Обломова, чтобы что-нибудь нз успело помешать, и Обломов попадает в весьма стесненные обстоятельства. Агафья Матвеевна жалеет Обломова, начинает продавать «жемчуга, полученные в приданое, салоп», чтобы прокормить его. Обломов узнает об этом и, получив из деревни денег, отдает ей, чтобы она все выкупила.
Приезжает Штольц, видит убогую жизнь Обломова. Сообщает, что сн женат на Ольге. Затем, видя, что у Обломова нет денег, припирает его к стенке, и Обломов вынужден признаться о «заемном письме». Штольц тут же требует с Агафьи Матзезны расписку в том, что Обломов ей ничего не должен, та, не выдержав напора Штольца, подписывает.
Через день в питейном заведении встречаются Тарантьев и Иван Матвеевич и в ужасе обсуждают то, что предпринял Штольц. Ивана Матвеевича вызывали к генералу и спрашивали: «Правда ли то, что вы вместе с каким-то негодяем напоили помещика Обломова и заставили подписать заемное письмо?» До суда, однако, дело не доходит, так как Штольц не хочет марать имя Обломова. Но Иван Матвеевич лишается должности. Штольц пытается увезти Обломова с квартиры, но тот так жалобно упрашивает оставить его «только на месяц», что Штольц соглашается, предостерегая напоследок относительно хозяйки: «Простая баба, грязный быт, удушливая сфера тупоумия, грубость». Уезжает.
На следующий день к Обломову приходит Тарантьев, начинает на него кричать, обливать грязью Штольца. Обломов, отвыыдий от такого обращения за время дружбы с Ильинскими, теряет самообладание, дает Тарантьеву пощечину и выгонлет его из дома вон.
Штольц за последующие годы только несколько раз был в Петербурге, они поселились с Ольгой в Одессе в своем доме, где жили очень счастливо. Ольга даже удивлялась такому счастью, ке понимая, за что оно выпало на ее долю. Штольц также «глубоко счастлив своей наполненной, волнующейся жизнью, в которой цвела неувядаемая весна, и ревниво, деятельно, зорко возделывал, берег и лелеял ее». Они вспоминают об Обломове, Штольц говорит, что весной они едут в Петербург, Ольга просит взять ее к Обломову.
Обломов по-прежнему живет у Агафьи Матвевны, он «кушал аппетитно и много, как в Обломовке, ходил и работал мало, тоже как в Обломовке. Он, несмотря на нарастающие лета, беспечно пил вино, смородиновую водку и все беспечней и подолгу спал после обеда». Однажды с ним случается удар, но на этот раз все оканчивается благополучно.
Однажды к Обломову приезжает Штольц. Он делает последнюю попытку увезти Обломова, но тот отказывается, говоря: «Ты знаешь меня и не спрашивай больше». Штольц говорит, что в карете его ждет Ольга, что Обломов может с ней повидаться. Обломов решительно отказывается, выпроваживает Штольца, просит оставить его навсегда, признается, что хозяйка - его жена, а самый ее младший ребенок - его сын, названный Андреем в честь Штольца. Штольц возвращается к Ольге, та хочет войти в дом, но Штольц ее не пускает, а на вопрос, что там такое, отвечает одним словом: «Обломовщина».
Прошло еще пять лет. В доме вдовы Пшеницыной много изменений. В нем хозяйничают другие люди. Нет Захара, нет Анисьи. Обломов вот уже как три года умер. Брат ее при помощи всевозможных ухищрений поступил на прежнее место, и все вошло в обычную колею, как и до Обломова. Маленького Андрюшу взяли на воспитание Штольц с Ольгой. Доход с имения Обломова Агафья Матвевна отказалась получать, сказав Штольцу, чтобы он эти деньги оставил Андрюше.
Однажды, вместе со своим другом-литератором (Гончаровым) прогуливаясь по улице, Штольц видит в толпе нищих Захара. Захар рассказывает, что несколько раз пытался поступить на службу, но нигде не прижился и закончил нищенством. Литератор спрашивает, кто это такой, и Штольц рассказывает историю Захара и Ильи Ильича Обломова.
I
Год прошел со времени болезни Ильи Ильича. Много перемен принес этот год в разных местах мира: там взволновал край, а там успокоил; там закатилось какое-нибудь светило мира, там засияло другое; там мир усвоил себе новую тайну бытия, а там рушились в прах жилища и поколения. Где падала старая жизнь, там, как молодая зелень, пробивалась новая... И на Выборгской стороне, в доме вдовы Пшеницыной, хотя дни и ночи текут мирно, не внося буйных и внезапных перемен в однообразную жизнь, хотя четыре времени года повторили свои отправления, как в прошедшем году, но жизнь все-таки не останавливалась, все менялась в своих явлениях, но менялась с такою медленною постепенностью, с какою происходят геологические видоизменения нашей планеты: там потихоньку осыпается гора, здесь целые века море наносит ил или отступает от берега и образует приращение почвы. Илья Ильич выздоровел. Поверенный Затертый отправился в деревню и прислал вырученные за хлеб деньги сполна и был из них удовлетворен прогонами, суточными деньгами и вознаграждением за труд. Что касается оброка, то Затертый писал, что денег этих собрать нельзя, что мужики частью разорились, частью ушли по разным местам и где находятся неизвестно, и что он собирает на месте деятельные справки. О дороге, о мостах писал он, что время терпит, что мужики охотнее предпочитают переваливаться через гору и через овраг до торгового села, чем работать над устройством новой дороги и мостов. Словом, сведения и деньги получены удовлетворительные, и Илья Ильич не встретил крайней надобности ехать сам и был с этой стороны успокоен до будущего года. Поверенный распорядился и насчет постройки дома: определив, вместе с губернским архитектором, количество нужных материалов, он оставил старосте приказ с открытием весны возить лес и велел построить сарай для кирпича, так что Обломову оставалось только приехать весной и, благословясь, начать стройку при себе. К тому времени предполагалось собрать оброк и, кроме того, было в виду заложить деревню следовательно, расходы было из чего покрыть. После болезни Илья Ильич долго был мрачен, по целым часам повергался в болезненную задумчивость и иногда не отвечал на вопросы Захара, не замечал, как он ронял чашки на пол и не сметал со стола пыль, или хозяйка, являясь по праздникам с пирогом, заставала его в слезах. Потом мало-помалу место живого горя заступило немое равнодушие. Илья Ильич по целым часам смотрел, как падал снег и наносил сугробы на дворе и на улице, как покрыл дрова, курятники, конуру, садик, гряды огорода, как из столбов забора образовались пирамиды, как все умерло и окуталось в саван. Подолгу слушал он треск кофейной мельницы, скаканье на цепи и лай собаки, чищенье сапог Захаром и мерный стук маятника. К нему по-прежнему входила хозяйка, с предложением купить что-нибудь или откушать чего-нибудь; бегали хозяйские дети: он равнодушно-ласково говорил с первой, последним задавал уроки, слушал, как они читают, и улыбался на их детскую болтовню вяло и нехотя. Но гора осыпалась понемногу, море отступало от берега или приливало к нему, и Обломов мало-помалу входил в прежнюю нормальную свою жизнь. Осень, лето и зима прошли вяло, скучно. Но Обломов ждал опять весны и мечтал о поездке в деревню. В марте напекли жаворонков, в апреле у него выставили рамы и объявили, что вскрылась Нева и наступила весна. Он бродил по саду. Потом стал сажать овощи в огороде; пришли разные праздники, троица, семик, первое мая; все это ознаменовалось березками, венками; в роще пили чай. С начала лета в доме стали поговаривать о двух больших предстоящих праздниках: иванове дне, именинах братца, и об ильине дне именинах Обломова: это были две важные эпохи в виду. И когда хозяйке случилось купить или видеть на рынке отличную четверть телятины или удавался особенно хорошо пирог, она приговаривала: «Ах, если б этакая телятина попалась или этакий пирог удался в иванов или в ильин день!» Поговаривали об ильинской пятнице и о совершаемой ежегодно на Пороховые Заводы прогулке пешком, о празднике на Смоленском кладбище, в Колпине. Под окнами снова раздалось тяжелое кудахтанье наседки и писк нового поколения цыплят; пошли пироги с цыплятами и свежими грибами, свежепросоленные огурцы; вскоре появились и ягоды. Потроха уж теперь нехороши, сказала хозяйка Обломову, вчера за две пары маленьких просили семь гривен, зато лососина свежая есть: ботвинью хоть каждый день можно готовить. Хозяйственная часть в доме Пшеницыной процветала, не потому только, что Агафья Матвеевна была образцовая хозяйка, что это было ее призванием, но и потому еще, что Иван Матвеевич Мухояров был, в гастрономическом отношении, великий эпикуреец. Он был более нежели небрежен в платье, в белье: платье носил по многим годам и тратил деньги на покупку нового с отвращением и досадой, не развешивал его тщательно, а сваливал в угол, в кучу. Белье, как чернорабочий, менял только в субботу; но что касалось стола, он не щадил издержек. В этом он отчасти руководствовался своей собственной, созданной им, со времени вступления в службу, логикой: «Не увидят, что в брюхе, и толковать пустяков не станут; тогда как тяжелая цепочка на часах, новый фрак, светлые сапоги все это порождает лишние разговоры». От этого на столе у Пшеницыных являлась телятина первого сорта, янтарная осетрина, белые рябчики. Он иногда сом обходит и обнюхает, как легавая собака, рынок или Милютины лавки, под полой принесет лучшую пулярку, не пожалеет четырех рублей на индейку. Вино он брал с биржи и прятал сам и сам доставал; но на столе иногда никто не видал ничего, кроме графина водки, настоенной смородинным листом; вино же выпивалось в светлице. Когда он с Тарантьевым отправлялся на тоню, в пальто у него всегда спрятана была бутылка высокого сорта мадеры, а когда пили они в «заведении» чай, он приносил свой ром. Постепенная осадка или выступление дна морского и осыпка горы совершались над всем и, между прочим, над Анисьей: взаимное влеченье Анисьи и хозяйки превратилось в неразрывную связь, в одно существование. Обломов, видя участие хозяйки в его делах, предложил однажды ей, в виде шутки, взять все заботы о его продовольствии на себя и избавить его от всяких хлопот. Радость разлилась у ней по лицу; она усмехнулась даже сознательно. Как расширялась ее арена: вместо одного два хозяйства или одно, да какое большое! Кроме того, она приобретала Анисью. Хозяйка поговорила с братцем, и на другой день из кухни Обломова все было перетаскано на кухню Пшеницыной; серебро его и посуда поступили в ее буфет, а Акулина была разжалована из кухарок в птичницы и в огородницы. Все пошло на большую ногу; закупка сахару, чаю, провизии, соленье огурцов, моченье яблок и вишен, варенье все приняло обширные размеры. Агафья Матвеевна выросла. Анисья расправила свои руки, как орлица крылья, и жизнь закипела и потекла рекой. Обломов обедал с семьей в три часа, только братец обедали особо, после, больше в кухне, потому что очень поздно приходили из должности. Чай и кофе носила Обломову сама хозяйка, а не Захар. Последний, если хотел, стирал пыль, а если не хотел, так Анисья влетит, как вихрь, и отчасти фартуком, отчасти голой рукой, почти носом, разом все сдует, смахнет, сдернет, уберет и исчезнет; не то так сама хозяйка, когда Обломов выйдет в сад, заглянет к нему в комнату, найдет беспорядок, покачает головой и, ворча что-то про себя, взобьет подушки горой, тут же посмотрит наволочки, опять шепнет себе, что надо переменить, и сдернет их, оботрет окна, заглянет за спинку дивана и уйдет. Постепенная осадка дна морского, осыпанье гор, наносный ил с прибавкой легких вулканических взрывов все это совершилось всего более в судьбе Агафьи Матвеевны, и никто, всего менее она сама, не замечал это. Оно стало заметно только по обильным, неожиданным и бесконечным последствиям. Отчего она с некоторых пор стала сама не своя? Отчего прежде, если подгорит жаркое, переварится рыба в ухе, не положится зелени в суп, она строго, но с спокойствием и достоинством сделает замечание Акулине и забудет, а теперь, если случится что-нибудь подобное, она выскочит из-за стола, побежит на кухню, осыплет всею горечью упреков Акулину и даже надуется на Анисью, а на другой день присмотрит сама, положена ли зелень, не переварилась ли рыба. Скажут, может быть, что она совестится показаться неисправной в глазах постороннего человека в таком предмете, как хозяйство, на котором сосредоточивалось ее самолюбие и вся ее деятельность! Хорошо. А почему прежде бывало с восьми часов вечера у ней слипаются глаза, а в девять, уложив детей и осмотрев, потушены ли огни на кухне, закрыты ли трубы, прибрано ли все, она ложится и уже никакая пушка не разбудит ее до шести часов? Теперь же, если Обломов поедет в театр или засидится у Ивана Герасимовича и долго не едет, ей не спится, она ворочается с боку на бок, крестится, вздыхает, закрывает глаза нет сна, да и только! Чуть застучит по улице, она поднимет голову, иногда вскочит с постели, отворит форточку и слушает: не он ли? Если застучат в ворота, она накинет юбку и бежит в кухню, расталкивает Захара, Анисью и посылает отворить ворота. Скажут, может быть, что в этом высказывается добросовестная домохозяйка, которой не хочется, чтоб у ней в доме был беспорядок, чтоб жилец ждал ночью на улице, пока пьяный дворник услышит и отопрет, что, наконец, продолжительный стук может перебудить детей. Хорошо. А отчего, когда Обломов сделался болен, она никого не впускала к нему в комнату, устлала ее войлоками и коврами, завесила окна и приходила в ярость она, такая добрая и кроткая, если Ваня или Маша чуть вскрикнут или громко засмеются? Отчего по ночам, не надеясь на Захара и Анисью, она просиживала у его постели, не спуская с него глаз, до ранней обедни, а потом, накинув салоп и написав крупными буквами на бумажке: «Илья», бежала в церковь, подавала бумажку в алтарь, помянуть за здравие, потом отходила в угол, бросалась на колени и долго лежала, припав головой к полу, потом поспешно шла на рынок и с боязнью возвращалась домой, взглядывала в дверь и шепотом спрашивала у Анисьи: Что? Скажут, что это ничего больше, как жалость, сострадание, господствующие элементы в существе женщины. Хорошо. Отчего же, когда Обломов, выздоравливая, всю зиму был мрачен, едва говорил с ней, не заглядывал к ней в комнату, не интересовался, что она делает, не шутил, не смеялся с ней, она похудела, на нее вдруг пал такой холод, такая нехоть ко всему: мелет она кофе и не помнит, что делает, или накладет такую пропасть цикория, что пить нельзя, и не чувствует, точно языка нет. Не доварит Акулина рыбу, разворчатся братец, уйдут из-за стола: она, точно каменная, будто и не слышит. Прежде бывало ее никто не видал задумчивой, да это и не к лицу ей: все она ходит да движется, на все смотрит зорко и видит все, а тут вдруг, со ступкой на коленях, точно заснет и не двигается, потом вдруг так начнет колотить пестиком, что даже собака залает, думая, что стучатся в ворота. Но только Обломов ожил, только появилась у него добрая улыбка, только он начал смотреть на нее по-прежнему ласково, заглядывать к ней в дверь и шутить она опять пополнела, опять хозяйство ее пошло живо, бодро, весело, с маленьким оригинальным оттенком: бывало она движется целый день, как хорошо устроенная машина, стройно, правильно, ходит плавно, говорит ни тихо, ни громко, намелет кофе, наколет сахару, просеет что-нибудь, сядет за шитье, игла у ней ходит мерно, как часовая стрелка; потом она встанет, не суетясь; там остановится на полдороге в кухню, отворит шкаф, вынет что-нибудь, отнесет все, как машина. А теперь, когда Илья Ильич сделался членом ее семейства, она и толчет и сеет иначе. Свои кружева почти забыла. Начнет шить, усядется покойно, вдруг Обломов кричит Захару, чтоб кофе подавал, она в три прыжка является в кухню и смотрит во все глаза так, как будто прицеливается во что-нибудь, схватит ложечку, перельет на свету ложечки три, чтоб узнать, уварился ли, отстоялся ли кофе, не подали бы с гущей, посмотрит, есть ли пенки в сливках. Готовится ли его любимое блюдо, она смотрит на кастрюлю, поднимет крышку, понюхает, отведает, потом схватит кастрюлю сама и держит на огне. Трет ли миндаль или толчет что-нибудь для него, так трет и толчет с таким огнем, с такой силой, что ее бросит в пот. Все ее хозяйство, толченье, глаженье, просеванье и т. п. все это получило новый, живой смысл: покой и удобство Ильи Ильича. Прежде она видела в этом обязанность, теперь это стало ее наслаждением. Она стала жить по-своему полно и разнообразно. Но она не знала, что с ней делается, никогда не спрашивала себя, а перешла под это сладостное иго безусловно, без сопротивлений и увлечений, без трепета, без страсти, без смутных предчувствий, томлений, без игры и музыки нерв. Она как будто вдруг перешла в другую веру и стала исповедовать ее, не рассуждая, что это за вера, какие догматы в ней, а слепо повинуясь ее законам. Это как-то легло на нее само собой, и она подошла точно под тучу, не пятясь назад и не забегая вперед, а полюбила Обломова просто, как будто простудилась и схватила неизлечимую лихорадку. Она сама и не подозревала ничего: если б это ей сказать, то это было бы для нее новостью она бы усмехнулась и застыдилась. Она молча приняла обязанности в отношении к Обломову, выучила физиономию каждой его рубашки, сосчитала протертые пятки на чулках, знала, какой ногой он встает с постели, замечала, когда хочет сесть ячмень на глазу, какого блюда и по скольку съедает он, весел он или скучен, много спал или нет, как будто делала это всю жизнь, не спрашивая себя, зачем, что такое ей Обломов, отчего она так суетится. Если б ее спросили, любит ли она его, она бы опять усмехнулась и отвечала утвердительно, но она отвечала бы так и тогда, когда Обломов жил у нее всего с неделю. За что или отчего полюбила она его именно, отчего, не любя, вышла замуж, не любя, дожила до тридцати лет, а тут вдруг как будто на нее нашло? Хотя любовь и называют чувством капризным, безотчетным, рождающимся, как болезнь, однакож и она, как все, имеет свои законы и причины. А если до сих пор эти законы исследованы мало, так это потому, что человеку, пораженному любовью, не до того, чтоб ученым оком следить, как вкрадывается в душу впечатление, как оковывает будто сном чувства, как сначала ослепнув глаза, с какого момента пульс, а за ним сердце начинает биться сильнее, как является со вчерашнего дня вдруг преданность до могилы, стремление жертвовать собою, как мало-помалу исчезает свое я и переходит в него или в нее , как ум необыкновенно тупеет или необыкновенно изощряется, как воля отдается в волю другого, как клонится голова, дрожат колени, являются слезы, горячка... Агафья Матвеевна мало прежде видела таких людей, как Обломов, а если видала, так издали, и, может быть, они нравились ей, но жили они в другой, не в ее сфере, и не было никакого случая к сближению с ними. Илья Ильич ходит не так, как ходил ее покойный муж, коллежский секретарь Пшеницын мелкой, деловой прытью, не пишет беспрестанно бумаг, не трясется от страха, что опоздает в должность, не глядит на всякого так, как будто просит оседлать его и поехать, а глядит он на всех и на все так смело и свободно, как будто требует покорности себе. Лицо у него не грубое, не красноватое, а белое, нежное; руки не похожи на руки братца не трясутся, не красные, а белые.. небольшие. Сядет он, положит ногу на ногу, подопрет голову рукой все это делает так вольно, покойно и красиво; говорит так, как не говорят ее братец и Тарантьев, как не говорил муж; многого она даже не понимает, но чувствует, что это умно, прекрасно, необыкновенно; да и то, что она понимает, он говорит как-то иначе, нежели другие. Белье носит тонкое, меняет его каждый день, моется душистым мылом, ногти чистит весь он так хорош, так чист, может ничего не делать и не делает, ему делают все другие: у него есть Захар и еще триста Захаров... Он барин, он сияет, блещет! Притом он так добр: как мягко он ходит, делает движения, дотронется до руки как бархат, а тронет бывало рукой муж, как ударит! И глядит он и говорит так же мягко, с такой добротой... Она не думала, не сознавала ничего этого, но если б кто другой вздумал уследить и объяснить впечатление, сделанное на ее душу появлением в ее жизни Обломова, тот бы должен был объяснить его так, а не иначе. Илья Ильич понимал, какое значение он внес в этот уголок, начиная с братца до цепной собаки, которая с появлением его стала получать втрое больше костей, но он не понимал, как глубоко пустило корни это значение и какую неожиданную победу он сделал над сердцем хозяйки. В ее суетливой заботливости о его столе, белье и комнатах он видел только проявление главной черты ее характера, замеченной им еще в первое посещение, когда Акулина внесла внезапно в комнату трепещущего петуха и когда хозяйка, несмотря на то что смущена была неуместною ревностью кухарки, успела, однако, сказать ей, чтоб она отдала лавочнику не этого, а серого петуха. Сама Агафья Матвеевна не в силах была не только пококетничать с Обломовым, показать ему каким-нибудь признаком, что в ней происходит, но она, как сказано, никогда не сознавала и не понимала этого, даже забыла, что несколько времени назад этого ничего не происходило в ней, и любовь ее высказалась только в безграничной преданности до гроба. У Обломова не были открыты глаза на настоящее свойство ее отношений к нему, и он продолжал принимать это за характер. И чувство Пшеницыной, такое нормальное, естественное, бескорыстное, оставалось тайною для Обломова, для окружающих ее и для нее самой. Оно было в самом деле бескорыстно, потому что она ставила свечку в церкви, поминала Обломова за здравие затем только, чтоб он выздоровел, и он никогда не узнал об этом. Сидела она у изголовья его ночью и уходила с зарей, и потом не было разговора о том. Его отношения к ней были гораздо проще: для него в Агафье Матвеевне, в ее вечно движущихся локтях, в заботливо останавливающихся на всем глазах, в вечном хождении из шкафа в кухню, из кухни в кладовую, оттуда в погреб, во всезнании всех домашних и хозяйственных удобств воплощался идеал того необозримого, как океан, и ненарушимого покоя жизни, картина которого неизгладимо легла на его душу в детстве, под отеческой кровлей. Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или лежали в ленивом покое, зная, что есть в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями. Он каждый день все более и более дружился с хозяйкой: о любви и в ум ему не приходило, то есть о той любви, которую он недавно перенес, как какую-нибудь оспу, корь или горячку, и содрогался, когда вспоминал о ней. Он сближался с Агафьей Матвеевной как будто подвигался к огню, от которого становится все теплее и теплее, но которого любить нельзя. Он после обеда охотно оставался и курил трубку в ее комнате, смотрел, как она укладывала в буфет серебро, посуду, как вынимала чашки, наливала кофе, как, особенно тщательно вымыв и обтерев одну чашку, наливала прежде всех, подавала ему и смотрела, доволен ли он. Он охотно останавливал глаза на ее полной шее и круглых локтях, когда отворялась дверь к ней в комнату, и даже, когда она долго не отворялась, он потихоньку ногой отворял ее сам и шутил с ней, играл с детьми. Но ему не было скучно, если утро проходило и он не видал ее; после обеда, вместо того чтоб остаться с ней он часто уходил соснуть часа на два; но он знал, что лишь только он проснется, чай ему готов, и даже в ту самую минуту, как проснется. И главное, все это делалось покойно: не было у него ни опухоли у сердца, ни разу он не волновался тревогой о том, увидит ли он хозяйку или нет, что она подумает, что сказать ей, как отвечать на ее вопрос, как она взглянет, ничего, ничего. Тоски, бессонных ночей, сладких и горьких слез ничего не испытал он. Сидит и курит и глядит, как она шьет, иногда скажет что-нибудь или ничего не скажет, а между тем покойно ему, ничего не надо, никуда не хочется, как будто все тут есть, что ему надо. Никаких понуканий, никаких требований не предъявляет Агафья Матвеевна. И у него не рождается никаких самолюбивых желаний, позывов, стремлений на подвиги, мучительных терзаний о том, что уходит время, что гибнут его силы, что ничего не сделал он, ни зла, ни добра, что празден он и не живет, а прозябает. Его как будто невидимая рука посадила, как драгоценное растение, в тень от жара, под кров от дождя и ухаживает за ним, лелеет. Что это как у вас проворно ходит игла мимо носа, Агафья Матвеевна! сказал Обломов. Вы так живо снизу поддеваете, что я, право, боюсь, как бы вы не пришили носа к юбке. Она усмехнулась. Вот только дострочу эту строчку, говорила она почти про себя, ужинать станем. А что к ужину? спрашивает он. Капуста кислая с лососиной, сказала она. Осетрины нет нигде: уж я все лавки выходила, и братец спрашивали нет. Вот разве попадется живой осетр купец из каретного ряда заказал, так обещали часть отрезать. Потом телятина, каша на сковороде... Вот это прекрасно! Как вы милы, что вспомнили, Агафья Матвеевна! Только не забыла бы Анисья. А я-то на что? Слышите, шипит? отвечала она, отворив немного дверь в кухню. Уж жарится. Потом дошила, откусила нитку, свернула работу и отнесла в спальню. Итак, он подвигался к ней, как к теплому огню, и однажды подвинулся очень близко, почти до пожара, по крайней мере до вспышки. Он ходил по своей комнате и, оборачиваясь к хозяйской двери, видел, что локти действуют с необыкновенным проворством. Вечно заняты! сказал он, входя к хозяйке. Что это такое? Корицу толку, отвечала она, глядя в ступку, как в пропасть, и немилосердно стуча пестиком. А если я вам помешаю? спросил он, взяв ее за локти не давая толочь. Пустите! Еще надо сахару натолочь да вина отпустить на пудинг. Он все держал ее за локти, и лицо его было у ее затылка. Скажите, что если б я вас... полюбил? Она усмехнулась. А вы бы полюбили меня? опять спросил он. Отчего же не полюбить? Бог всех велел любить. А если я поцелую вас? шепнул он, наклонясь к ее щеке, так что дыхание его обожгло ей щеку. Теперь не святая неделя, сказала она с усмешкой. Ну, поцелуйте же меня! Вот, бог даст, доживем до пасхи, так поцелуемся, сказала она, не удивляясь, не смущаясь, не робея, а стоя прямо и неподвижно, как лошадь, на которую надевают хомут. Он слегка поцеловал ее в шею. Смотрите, просыплю корицу; вам же нечего будет в пирожное положить, заметила она. Не беда! отвечал он. Что это у вас на халате опять пятно? заботливо спросила она, взяв в руки полу халата. Кажется, масло? Она понюхала пятно. Где это вы? Не с лампадки ли накапало? Не знаю, где это я приобрел. Верно, за дверь задели? вдруг догадалась Агафья Матвеевна. Вчера мазали петли: все скрипят. Скиньте да дайте скорее, я выведу и замою: завтра ничего не будет. Добрая Агафья Матвеевна! сказал Обломов, лениво сбрасывая с плеч халат. Знаете что: поедемте-ка в деревню жить: там-то хозяйство! Чего, чего нет: грибов, ягод, варенья, птичий, скотный двор... Нет, зачем? заключила она со вздохом. Здесь родились, век жили, здесь и умереть надо. Он глядел на нее с легким волнением, но глаза не блистали у него, не наполнялись слезами, не рвался дух на высоту, на подвиги. Ему только хотелось сесть на диван и не спускать глаз с ее локтей.Состоит из четырех частей и сегодня мы рассмотрим содержание 4 части Обломова, чтобы можно было без проблем сделать также анализ 4 части романа, который задают на уроке литературы.
Для того, чтобы можно было сделать пересказ и его 4 части, предлагаем познакомиться с его 4 частью в кратком содержании по главам.
Глава 1
Проходит год с того времени, как Обломов расстался с Ольгой и болел горячкой. Сначала он был не в настроении, но потом все потекло, как и раньше по привычному руслу, когда дни менялись неделями и временами года. С Обломовым находится Агафья, которая готовила ему, варила кофе, готовилась и в этот раз к очередному празднику Ильина дня. В первой главе 4 части романа Обломов Илья и Агафья сближаются и понимают, что им хорошо вместе. Здесь же мы видим Затертого, который обманывает Обломова и не привозит часть денег.
Глава 2
Штольц приезжает к Обломову, сообщая ему, что Ольга уже в Швейцарии. К тому же Андрей видит обман и темные дела Мухоярова. Чтобы избавить своего друга от ограбившего брата Пшеницыной Агафьи и его сообщника, Штольц берет управление Обломовщиной на себя.
Глава 3
Мухояров и Тарантьев переживают по поводу раскрытого замысла и теперь хотят заставить обманом подписать Обломова расписку на десять тысяч рублей, которая была выписана на имя сестры Мухоярова.
Глава 4
Далее в романе Обломов в 4 части кратко, переносимся в Париж, к тем событиям, что произошли до именин Ильи. В Париже Штольц встретил Ольгу, которая рассказала о ее истории любви с Ильей. Штольц поражен тем переменам, что произошли с Ольгой, каждая встреча их сближает и даже Ольга понимает, что между ними больше, чем дружба. Андрей делает предложение выйти за него замуж. Ольга согласилась.
Глава 5
Прошло полгода после именин, что праздновались у Обломова. К Илье приезжает Штольц и поражается тому запустению, что видит, той нищете, ведь он исправно присылал доходы. Однако Обломову приходилось все отдавать брату Агафьи, согласно долгу, о котором идет речь в заемном письме, том самом, которое Обломов подписал в опьяненном состоянии.
Глава 6
Штольц говорит о запустении дома, а также рассказывает, что дела в деревне идут вверх. Поведал и о своей женитьбе на Ольге. Дальше в разговоре Обломов рассказывает о письме, которое написано от имени Агафьи и которое находится у ее брата.
Глава 7
Штольц просит написать Агафью еще одну расписку, где говорится, что Обломов ей ничего не должен. С этим письмом Андрей идет к генералу. который в дальнейшем уничтожил расписку, что находилась у брата Агафьи и лишает того работы.
Илья прекращает дружбу и отноения с Тарантьевым. Штольц предлагает уехать вместе с ним, но Илья пока не соглашается.
Глава 8
Восьмая глава показывает нам жизнь Ольги и Штольца. Они счастливые родители, Ольга любит Андрея, но что-то не дает покоя. Она часто интересуется жизнью Ильи и Андрей обещает ей, что в скором времени они поедут в Петербург и навестят Обломова.
Глава 9
Обломов и Пшеницына Агафья женятся. У Ильи начинается размеренная жизнь, которая очень похожа на жизнь в Обломовке. Его обслуживает жена, он вкусно ест, мало и неторопливо работает, пьет водку, у него рождается сын. Все хорошо, но его счастье омрачил апоплексический удар. Однако Агафья выходила мужа.
И вот Андрей вновь в Петербурге, он у Ильи и вновь поражен. В этот раз он поражен обломовщиной, что царит в доме у Ильи, поражен тем, что его друг вновь погряз в болоте лентяйства. Андрей говорит о том, что и Ольга приехала, но Илья отказался от встречи с ней.
Глава 10
Проходит пять лет, из которых уже целых три года Агафья как вдова. Илья умер после второго удара. Умер без мучений. Смысл жизни Агафьи, которая жила ради семьи утрачен. Ее старший сын поступил на службу, дочь замужем, а общий с Ильей ребенок сейчас у Штольцев на воспитании, которого только изредка Пшеницына навещает. Сама же живет с семьей брата, а вот от денег от Обломовщины отказывается, чтобы как можно больше осталось ее сыну Андрею.
Перенесемся назад, до приезда Штольца к Обломову. Однажды в Париже, гуляя по бульвару, Штольц встретил Ольгу и ее тетку. Перемена в Ольге его поразила. И не физическое ее развитие, а бледность, отсутствие детской усмешки на губах, с которой раньше всегда встречала и слушала его, не было в ней прежней наивности, беспечности.
Штольц задавал вопросы, Ольга отвечала как-то нехотя и рассеянно. На его вопрос, как поживает Обломов, почему не пишет, тетка ответила, что заболел и к ним вообще в последнее время не приходил.
Ильинские прожили полгода в Париже. Их единственным собеседником был Штольц. Ольга постепенно начала приходить в себя, но Штольц еще не понимал, что заставило ее так быстро повзрослеть. Весной они все отправились в Швейцарию. Штольц уже тогда понял, что не сможет без Ольги жить. Однако ему оставалось решить, может ли Ольга жить без него.
Иногда ему казалось, что он уловил в Ольгином взгляде нечто похожее на любовь, но в следующий миг своим спокойствием и равнодушием (как ему казалось) она заставляла его думать иначе. И он погружался в задумчивость.
Ольга прекрасно понимала, что творится в душе Штольца, и он бесконечно нравился ей, но допустить, что она его любит, никак не могла — тогда чем же была ее любовь к Илье Ильичу? Нет, у нее не любовь к Штольцу, решала она, и любви быть не может — любовь у нее уже была, а любят только раз.
Ольга боялась, что, узнай Штольц о ее прошлом, он станет презирать ее, будет считать ее ничтожной, слабой, мелкой. В результате она стала стыдиться не только своего прошлого, но и героя... Что касается Штольца, то он принял решение не терзаться больше сомнениями, а незамедлительно поговорить с Ольгой и выяснить их отношения раз и навсегда.
Однажды вечером, посадив ее в кресло напротив себя, Штольц начал с главного — признался ей в любви. Ольга была в страшном волнении. Она просила его уехать и никогда не видеться с ней, но когда он собрался уходить, остановила его. Видя, как страдает Ольга, собираясь поведать ему о своем прошлом, Штольц решил помочь ей. Он сказал, что, видимо, Ольга любила. Девушка подтвердила это молчанием. На Штольца будто ужасом пахнуло, но когда он узнал, что предмет увлечения Ольги — Обломов, тут же повеселел. Он попросил ее рассказать обо всем подробно, и она не таясь все рассказала, даже о ветке сирени.
После исповеди Ольга ждала сурового осуждения, но этого не случилось. Штольц объяснил, что было тогда с ней, словами Обломова из его письма. Он сказал, что эта любовь была лишь бессознательной потребностью Ольги в любви, которая, не найдя достойного объекта, обрушилась на Обломова. Как легко теперь стало Ольге! Только сейчас она поняла, что то, о чем писал к ней Обломов, было правдой.
Штольц предложил Ольге выйти за него замуж. Та в волнении сказала, что пока не может, но была счастлива. Счастлив был и Штольц.
| Часть 1 | Часть 2 | Часть 3 | Часть 4 |
