Вот уже шесть дней, как я поступил в клинику, и вот шесть дней, как я почти доволен собою. […] Здесь я совершенно один, мне никто не мешает, здесь у меня нет услуги, мне никто не помогает следовательно, на рассудок и память ничто постороннее не имеет влияния, и деятельность моя необходимо должна развиваться. Главная же польза состоит в том, что я ясно усмотрел, что беспорядочная жизнь, которую большая часть светских людей принимают за следствие молодости, есть не что иное, как следствие раннего разврата души.
Уединение равно полезно для человека, живущего в обществе, как общественность для человека, не живущего в оном. Отделись человек от общества, взойди он сам в себя, и как скоро скинет с него рассудок очки, которые показывали ему все в превратном виде, и как уяснится взгляд его на вещи, так что даже непонятно будет ему, как не видал он всего того прежде. Оставь действовать разум, он укажет тебе на твое назначение, он даст тебе правила, с которыми смело иди в общество. Все, что сообразно с первенствующею способностью человека — разумом, будет равно сообразно со всем, что существует; разум отдельного человека есть часть всего существующего, а часть не может расстроить порядок целого. Целое же может убить часть. Для этого образуй твой разум так, чтобы он был сообразен с целым, с источником всего, а не с частью, с обществом людей; тогда твой разум сольется в одно с этим целым, и тогда общество, как часть, не будет иметь влияния на тебя.
Легче написать десять томов философии, чем приложить какое-нибудь одно начало к практике.
Во мне начинает проявляться страсть к наукам; хотя из страстей человека эта есть благороднейшая, но не менее того я никогда не предамся ей односторонне, т. е. совершенно убив чувство и не занимаясь приложением, единственно стремясь к образованию ума и наполнению памяти. Односторонность есть главная причина несчастий человека. […]
В Х главе излагаются основные правила и опаснейшие ошибки, касающиеся до уголовного судопроизводства.
В начале этой главы она задает себе вопрос. Откуда происходят наказания и откуда происходит право наказывать? На первый вопрос она отвечает: «Наказания происходят от необходимости охранения законов». На второй отвечает тоже весьма остроумно. Она говорит: «Право наказывать принадлежит одним законам, а делать законы может только монарх, как представитель всего государства». Во всем этом «Наказе» представляются нам постоянно два разнородные элемента, которые Екатерина постоянно хотела согласить: именно, сознание необходимости конституционного правления и самолюбие, то есть желание быть неограниченною властительницей России. Например, говоря, что в монархическом правлении только монарх может иметь законодательную власть, она принимает существование этой власти за аксиому, не упоминая происхождения ее. Низшее правительство не может накладывать наказаний, ибо оно есть часть целого, а монарх имеет это право, ибо он есть представитель всех граждан, говорит Екатерина. Но разве представительство государем народа в неограниченных монархиях есть выражение совокупности частных, свободных волей граждан? Нет, выражение общей воли в неограниченных монархиях есть следующее: я терплю зло меньшее, ибо если бы не терпел его, подвергнулся бы злу большему.
Очень страшно браться за такую тему, как «Дневники Л. Н. Толстого». Во-первых, сотни умных людей потратили годы на изучение жизни и творчества Льва Николаевича. Разве удастся сказать что-то новое или интересное? Во-вторых, мощь Льва Николаевича стала растворять меня в себе, поглощать и подчинять своей воле. Еле-еле выбралась, нелегко далось осмысление того, чем же были дневники для самого Толстого.
Моя замечательная учительница по литературе когда-то разрешила этическую дилемму, «хорошо ли, можно ли читать чужие письма и дневники», сказав, что в рамках изучения литературы - хорошо и можно, потому что на это была воля самих авторов, в противном случае они бы уничтожили эту интимную часть своего литературного наследия. Лев Николаевич был не против публикации своих дневников, но пересматривал свое отношение к этому вопросу несколько раз. На склоне лет он не хотел оставлять дневники периода молодости. В них, на его взгляд, было слишком много «гадкого», но потом передумал и сохранил. Но часть материала все-таки была изъята из дневников по просьбе жены, Толстой убрал более четырех десятков мест, где он нелестно отзывался о ней.
Дневники писателя - это не его романы. В дневниках сталкиваешься с чем-то абсолютно другим. Удивительно, как отличается художественное слово от бытописания в устах одного и того же человека, в нашем случае - гениального писателя. И даже если речь идет о возвышенных вещах: о Боге, о философии, о Духе и душе - выходит невыносимо уныло и плоско. Именно с такими ощущениями я вгрызалась в дневники Толстого. Подбадривал меня писатель резкими замечаниями в чей-то адрес или всплесками самобичевания.
Молодой Лев начинает свой дневник, оказавшись в клинике, в Казани. На больничную койку юношу привел диагноз неврастения. В той или иной степени проблемы с эмоциональной сферой были у Толстого на протяжении всей жизни. Жесточайшие приступы депрессии, панические атаки (вспомнить хоть «арзамасский ужас»), фобии (младенцев боялся брать на руки до дрожи) - все это было. И ему приходилось обращаться за помощью к докторам и серьезно лечиться.
Наверное, если отдать Толстого на растерзание психиатрам и психологам, то они разберут его на атомы. А если отдать антропологам или социологам, не говоря уже о литературоведах и историках - и подавно. Вдруг удастся раскусить этот крепкий орешек и понять, что за человек был Толстой, в чем загадка его таланта?!
Только смысла в подобных разбирательствах нет. Потому что Толстой - феномен. А феномен, как известно, это нечто, что существует без наших предыдущих знаний о нем и без дальнейших интерпретаций. Жив, интересен и ценен феномен, только пока он целостен. Погружаясь в мир дневников Толстого, я убедилась, что, скорее всего, это правильная мысль. Но одновременно, у меня почти не оставалось шансов не скатиться в пошлость и банальность, делая какие-то свои выводы.
На помощь пришел, как ни странно, Владимир Ильич Ленин, потому что он дал очень интересное определение Толстому и в контексте данной проблемы постижения феномена, кажется, что наиболее точное. В беседе с Горьким о Толстом, он как-то воскликнул: «Какая глыба, а? Какой матёрый человечище! Вот это, батенька, художник… И, - знаете, что еще изумительно? До этого графа подлинного мужика в литературе не было». Эпитеты «глыба» и «матерый человечище» - какие-то нечеловеческие. Ленин воспринимал Толстого как феномен, не разделяя в нем человека и писателя. Конечно, он его использовал в своекорыстных целях, втащил на олимп новых большевистских богов «зеркало русской революции» и пользовался им в утилитарных целях. Очень резко отмел весь «неформат» - толстовцев-хлюпиков, не сопротивление злу насилием и рисовые вегетарианские котлетки. Но в то же время первое издание полного собрания сочинений Толстого после революции (в 90 томах) инициировал Ленин, дав указание: «Толстого надо будет восстановить полностью, печатая все, что вычеркнула царская цензура». Однако тома, где содержались дневники и письма писателя, вышли предусмотрительно малым тиражом - всего 5 тысяч экземпляров. Его, от греха подальше, вдруг прочитают рабочие и крестьяне и смутятся некрепким разумом.
Вернемся к дневникам. Все начинается с «программных» заявлений: надо придумать правила, чтобы выполнять правила , ой, не выполнял, был занят другими делами, надо придумать правила, чтобы выполнять правила , которые позволят выполнять правила…
Но перечитывая время от времени свои ранние дневники, писатель остается доволен и решает продолжать, так как видит в этом занятии несомненную пользу для себя, только ему подвластно разглядеть те приметы, по которым он определял свой рост в этих записях.
Степень подробности описания своей жизни у Толстого весьма скромная. Но если встречаются, то лишь скупые замечания или вовсе пропуски, это не значит, что автор ушел в загул, бездельничает или барствует, хотя и такое бывало. Чаще всего это означает, что свершается гигантская внутренняя работа, идет т ворческий процесс. Есть пробел длиною в 13 лет, с редкими отступлениями. Вскоре после того, как писатель женился, дневник был заброшен. Может быть, отчасти и потому, что Толстой дал прочитать дневники своей юной невесте перед свадьбой? А там было все. В том числе и карточные долги, и пьяные гулянки, и страсти, и обещание Толстого: «У себя в деревне не иметь ни одной женщины, исключая некоторых случаев, которые не буду искать, но не буду и упускать». Таким образом, дневник был дважды «осквернен », на мой взгляд, тем, что он был прочтен другим человеком, и тем, что теперь надо было бы писать в нем что-то другое, ведь после женитьбы наступал другой, лучший, «чистый» этап жизни. Толстой предпочел молчать. Но это был чрезвычайно активный, плодотворный во всех смыслах период.
Отчаявшись постичь величие Толстого, я поддалась простому любопытству, решила узнать: как он реагировал на свой день рождения. Многие люди любят свой день рождения. Некоторые ненавидят. С возрастом появляется у этого дня и другой смысл - волнительный рубеж, подведение итогов за определенный период.
Толстой почти равнодушен к подобным сантиментам. Вот, например, запись за 28 августа 1852 года: «Мне 24 года; а я еще ничего не сделал. Я чувствую, что недаром вот уже восемь лет, что я борюсь с сомнением и страстями. Но на что я назначен? Это откроет будущность. Убил трех бекасов». А вот отрывок из записи, сделанной почти через сорок лет в день рождения: «28 августа. Ясная Поляна. 90. 63-й год мне. И совестно, что то , что 1890: 63 = 30, и что 28 лет моей женитьбе, что эти цифры представлялись мне чем-то значительным, и я ждал этого года как знаменательного. Встал поздно…». Мне кажется, черту Толстой подводил каждый день, оценивал себя строго и постоянно. Поэтому нет привязки к датам, юбилеям, он ничего от них не ждет.
В дневниках можно встретить частую и очень жесткую критику самого себя, за малейшую погрешность или несовершенство - беспощадное самобичевание. Толстой остер на язык и по отношению к другим людям. Не щадит ни друзей, ни родственников, ни знаменитых коллег. Посмешила запись от 25 августа 1862 года: «Дома тоска. Писал статью. Пошел ходить и ездить. Краснокуцкие (скверные мысли). Плещеев (бедная натура). Погодин - славная старость и жизнь. Чудная ночь… Кохановская - стерва, и все стервы, засохли в кринолине». Или совершенно обескуражила строчка: «Читал вторую часть «Мертвых душ», аляповато» (28.08.1857).
Феномен Толстого остается для меня загадкой, но накопленные знания создают иллюзию понимания. Да, можно узнать, что Лев Николаевич Толстой - рано лишился матери, был широко образованным человеком, хотя не окончил университет, он постоянно занимался самообразованием во всех областях, много читал, переводил, писал морализаторские и религиозно-философские статьи, огромные романы, сказки, искал Бога, разгадывал смысл жизни, без конца сомневался, строил школы, издавал журнал, пахал и сеял, собирал деньги на отправку сектантов за границу, спорил с церковью и властью, создал собственное учение, стал многодетным отцом, прекрасно играл в шахматы, виртуозно катался на коньках, смело воевал, лечился кумысом от депрессии, ссорился с классиками, сам стал классиком, прожил длинную жизнь, делал, что хотел, и чувствовал себя связанным… Но открываешь его роман и пропадаешь. И больше не хочется понимать Толстого. У меня получается найти себя, когда я читаю его книги. В них нет ответов на вопросы, но там есть новые вопросы, которые и двигают вперед.
Дневники Толстого - это его личный карцер, там он воспитывал свой дух. В своих тетрадях мягкий, одинокий, неуверенный в себе юноша учился быть жестким для начала хотя бы с собой, учился отделять чувства от мыслей, постигал тайны бытия. Чтобы выжить, сохраниться, он учился управляться с неистовой силой доставшегося ему дара. Чтобы не сгореть, не сгинуть под его тяжестью и напором, в дневниках отдавал себе отчет в том, что пока он с этим справляется.
Кроме того, я согласна с представлением о том, что сентиментальный человек не может сотворить что-то значительное, ему сил не хватит, такой писатель не сможет убить своих героев, даже если требует сюжет, он всех пожалеет, зальет слезами и медом. Для того чтобы создать эпохальные, глубокие, пронзительные книги нужна воля, свободная от излишней сентиментальности. Толстой был гиперчувствительным с рождения. Именно поэтому он смог гениально описывать переживания, тончайшие эмоциональные нюансы своих героев: мужчин и женщин, стариков и детей, животных. И ему надо было закаляться, чтобы суметь все это выразить. А если захотите испытать на себе влияние энергии, с которой приходилось иметь дело Толстому, почитайте его дневники, будничные, на первый взгляд записи, через какое-то время вдруг становятся прозрачными, вы сможете заглянуть в бездну и содрогнуться.
Дневник - 1847
Дневник - 1850
Дневник - 1851
Дневник - 1852
Дневник - 1853
Дневник - 1854
Дневник - 1855
Дневник - 1856
Дневник - 1857
Дневник - 1857 (Путевые записки по Швейцарии)
Дневник - 1858
Дневник - 1859
Дневник - 1860
Дневник - 1861
Дневник - 1862
Дневник - 1863
Дневник - 1864
Дневник - 1865
Дневник - 1870
Дневник - 1871
Дневник - 1873
Дневник - 1878
Дневник - 1879
Дневник - 1881
Дневник - 1882
Дневник - 1883
Дневник - 1884
Дневник - 1885
Дневник - 1886
Дневник - 1887
Дневник - 1888
Дневник - 1889
Дневник - 1890
Дневник - 1891
Дневник - 1892
Дневник - 1893
Дневник - 1894
Дневник - 1895
Дневник - 1896
Дневник - 1897
Дневник - 1898
Дневник - Диалог
Дневник - 1899
Дневник - 1900
Дневник - 1901
Дневник - 1902
Дневник - 1903
Дневник - 1904
Дневник - 1905
Дневник - 1906
Дневник - 1907
Дневник - 1908
"Тайный" дневник 1908 года
Дневник - 1909
Дневник - 1910
"Дневник для одного себя"
Дневник - 1847
17 марта. [Казань.] Вот уже шесть дней, как я поступил в клинику, и вот шесть дней, как я почти доволен собою. [...] Здесь я совершенно один, мне никто не мешает, здесь у меня нет услуги, мне никто не помогает следовательно, на рассудок и память ничто постороннее не имеет влияния, и деятельность моя необходимо должна развиваться. Главная же польза состоит в том, что я ясно усмотрел, что беспорядочная жизнь, которую большая часть светских людей принимают за следствие молодости, есть не что иное, как следствие раннего разврата души.
Уединение равно полезно для человека, живущего в обществе, как общественность для человека, не живущего в оном. Отделись человек от общества, взойди он сам в себя, и как скоро скинет с него рассудок очки, которые показывали ему все в превратном виде, и как уяснится взгляд его на вещи, так что даже непонятно будет ему, как не видал он всего того прежде. Оставь действовать разум, он укажет тебе на твое назначение, он даст тебе правила, с которыми смело иди в общество. Все, что сообразно с первенствующею способностью человека - разумом, будет равно сообразно со всем, что существует; разум отдельного человека есть часть всего существующего, а часть не может расстроить порядок целого. Целое же может убить часть. Для этого образуй твой разум так, чтобы он был сообразен с целым, с источником всего, а не с частью, с обществом людей; тогда твой разум сольется в одно с этим целым, и тогда общество, как часть, не будет иметь влияния на тебя.
Легче написать десять томов философии, чем приложить какое-нибудь одно начало к практике.
18 марта. Я читал "Наказ" Екатерины, и, так как дал себе вообще правило, читая всякое сурьезное сочинение, обдумывать его и выписывать из него замечательные мысли, я пишу здесь мое мнение о первых шести главах этого замечательного произведения.
[...] Понятия о свободе под правлением монархическим суть следующие: свобода, говорит она, есть возможность человека делать все то, что он должен делать, и не быть принужденным делать то, что не должно делать. Я бы желал звать, что понимает она под словом должно и не должно; ежели она разумеет под словом, что должно делать, естественное право, то из этого ясно следует, что свобода может только существовать в том государстве, в законодательстве которого право естественное ни в чем не разнствует с правом положительным мысль совершенно верная. [...]
19 марта. Во мне начинает проявляться страсть к наукам; хотя из страстей человека эта есть благороднейшая, но не менее того я никогда не предамся ей односторонне, т. е. совершенно убив чувство и не занимаясь приложением, единственно стремясь к образованию ума и наполнению памяти. Односторонность есть главная причина несчастий человека. [...]
21 марта. В Х главе излагаются основные правила и опаснейшие ошибки, касающиеся до уголовного судопроизводства.
В начале этой главы она задает себе вопрос. Откуда происходят наказания и откуда происходит право наказывать? На первый вопрос она отвечает: "Наказания происходят от необходимости охранения законов". На второй отвечает тоже весьма остроумно. Она говорит: "Право наказывать принадлежит одним законам, а делать законы может только монарх, как представитель всего государства". Во всем этом "Наказе" представляются нам постоянно два разнородные элемента, которые Екатерина постоянно хотела согласить: именно, сознание необходимости конституционного правления и самолюбие, то есть желание быть неограниченною властительницей России. Например, говоря, что в монархическом правлении только монарх может иметь законодательную власть, она принимает существование этой власти за аксиому, не упоминая происхождения ее. Низшее правительство не может накладывать наказаний, ибо оно есть часть целого, а монарх имеет это право, ибо он есть представитель всех граждан, говорит Екатерина. Но разве представительство государем народа в неограниченных монархиях есть выражение совокупности частных, свободных волей граждан? Нет, выражение общей воли в неограниченных монархиях есть следующее: я терплю зло меньшее, ибо если бы не терпел его, подвергнулся бы злу большему.
24 марта. Я много переменился; но все еще не достиг той степени совершенства (в занятиях), которого бы мне хотелось достигнуть. Я не исполняю того, что себе предписываю; что исполняю, то исполняю не хорошо, не изощряю памяти. Для этого пишу здесь некоторые правила, которые, как мне кажется, много мне помогут, ежели я буду им следовать. 1) Что назначено непременно исполнить, то исполняй, несмотря ни на что. 2) Что исполняешь, исполняй хорошо. 3) Никогда не справляйся в книге, ежели что-нибудь забыл, а старайся сам припомнить. 4) Заставь постоянно ум твой действовать со всею ему возможною силою. 5) Читай и думай всегда громко. 6) Не стыдись говорить людям, которые тебе мешают, что они мешают; сначала дай почувствовать, а ежели он не понимает, то извинись и скажи ему это. Сообразно с вторым правилом, я хочу непременно кончить комментировать весь наказ Екатерины.
[...] В главе XIII говорится о рукоделиях и торговле. Справедливо замечает Екатерина, что земледелие есть начало всякой торговли и что в той земле, где люди не имеют своей собственности, земледелие процветать не может; ибо люди обыкновенно больше пекутся о вещах, им принадлежащих, чем о вещах, которые от них могут быть всегда отняты. Вот причина, по которой в нашем отечестве земледелие и торговля процветать не могут до тех пор, покуда будет существовать рабство; ибо человек, подвластный другому, не только не может быть уверен постоянно владеть своею собственностью, но даже не может быть уверен в своей собственной участи. Потом: "Искусным земледельцам и ремесленникам должно давать премии". По моему мнению, в государстве равно необходимо наказывать зло, как вознаграждать добро.
25 марта. Недостаточно отвращать людей от зла, нужно еще их поощрять к добру. Далее она говорит, что тех народов, которые по климату ленивы, надо приучать к деятельности отнятием у них всех способов пропитания, исключая труда; замечает тоже, что эти народы обыкновенно бывают склонны к гордости, и что самая эта гордость может служить орудием к истреблению лени. Народы, по климату ленивые, всегда бывают одарены пылкими чувствами, и ежели бы они были деятельны, то государство было бы несчастнее. Лучше бы сделала Екатерина, ежели бы сказала: люди, а не народы. И в самом деле, прикладывая ее замечания к частным лицам, мы найдем, что они чрезвычайно справедливы.
Очень редко можно проследить начало литературной деятельности великого писателя: в массе своей первые опыты писатели уничтожают, и тем более не оставляют юношеских дневников. В этом отношении Лев Толстой является уникальной фигурой в русской и мировой литературе. Нам известна история создания первого произведения, написанного автором романов «Войны и Мир» и «Анна Каренина», и более того: до нас дошли дневники, которые позволяют понять, как в самом обычном представителе своего времени появились первые признаки гения.
Дневники Толстого уникальны. Таких дневников нет ни у Чехова, ни у Достоевского или Пушкина, ни у любого другого русского классика. В них будущий автор великих романов предстаёт таким, каким он был на самом деле, без прикрас. Интересно, что эти записи дошли до нас не против воли «яснополянского старца». Ещё при жизни Толстой дал «добро» на публикацию этих записей, хотя ничто не мешало ему уничтожить их, создав для будущих поколений образ безгрешного гения.
Во многом именно из-за этих записей многие не верят в проповеди Толстого: трудно разделить 25-летнего автора «Детства», который кутит, играет в карты, ходит к цыганам, с удовольствием охотится, и 80-летнего старца, проповедующего непротивление злу насилием, вегетарианство, выступающего против убийства животных.
Дневник Толстой начинает вести в 1847 году, в возрасте 19 лет. На тот момент молодой граф уже стал собственником усадьбы Ясная поляна после раздела имущества рано умершего отца. Он с венерическим заболеванием лежит в больнице и размышляет о жизни. Первая запись в тетради гласит: «…я ясно усмотрел, что беспорядочная жизнь, которую большая часть светских людей принимают за следствие молодости, есть не что иное, как следствие раннего разврата души…»
Толстой решает круто изменить свою жизнь и устанавливает для себя несколько десятков «правил жизни», которые были строго систематизированы и которые ни в коем случае нельзя было нарушать. Среди них есть и очень дельные, такие, например, как правило № 9: «Занимайся более сам с собою, чем мнением других». Есть наивные, как, например, в разделе «Правила для подчинения воле чувства любви» («Отдаляйся от женщин») или из раздела «Правила для подчинения воле чувства корыстолюбия»: «Живи всегда хуже, чем ты бы мог жить».
После установления «Правил жизни» Толстой выходит из больницы и… продолжает жить прежней жизнью: карты, цыгане, долги, безделье. Вскоре ему приходится уехать на Кавказ, и это был не столько поступок патриота, сколько желание убежать от светской жизни и долгов: у него нет денег даже на то, чтобы заплатить портному за военную форму.
Однако и на Кавказе жизнь молодого графа остаётся прежней. Дневник с 47 по 54 год — смесь самобичевания, отчаянья, наивных, противоречивых философских выкладок, отчётов о выполнении (а чаще — о невыполнении) всё новых и новых «правил жизни»: «…Имел женщин, оказался слаб во многих случаях — в простых отношениях с людьми, в опасности, в карточной игре, и всё так же одержим ложным стыдом. Много врал...»; «…Проиграл сверх того, что было в кармане Ленился очень много; и теперь не могу собрать мыслей и пишу, а писать не хочется…»; «…Влюбился или вообразил себе, что влюбился, был на вечеринке и сбился с толку. Купил лошадь, которой вовсе не нужно…»; «…Живу совершенно скотски; хотя и не совсем беспутно, занятия свои почти все оставил и духом очень упал…»; «…Приехал я в Москву с тремя целями. 1) Играть. 2) Жениться. 3) Получить место. Первое скверно и низко Второе, благодаря умным советам брата Николеньки, оставил до тех пор, пока принудит к тому или любовь, или рассудок, или даже судьба, которой нельзя во всем противудействовать…»; «…ездил на охоту, волочился за казачками, пил, немного писал и переводил С ноября месяца я лечился, сидел целых два месяца, то есть до нового года, дома; это время я провел хотя и скучно, но спокойно и полезно — написал всю первую часть («Детства»)».
Для многих исследователей творчества Толстого до сих пор остается загадкой, как 25-летний, ничем не выделяющийся из общей массы людей своего времени юноша смог создать такое произведение, как «Детство». Дело в том, что никто до Толстого не дебютировал таким образом. В этом произведении писатель пытается проанализировать события из своего детства и понять природу человеческой психологии, причины, которые создали его таким, какой он есть. Для современной культуры такой подход к созданию литературного произведения не кажется чем-то удивительным, но в те времена это был подлинный прорыв. Более того, непривычной была сама тема: загадочный мир детства не был предметом внимания для писателей, художников, философов, и Толстой сделал это первым.
Но это ещё не всё. Сама по себе идея повести не стоила бы ничего без толстовского стиля, который поразил современников не меньше всего остального. В повести 25-летнего автора уже реализованы уникальные художественные приёмы, которые позже он будет широко использовать в своих больших романах. Именно в повести «Детство» Толстой впервые применяет приём, который критики позже назовут «диалектикой души». Описывая состояние героя, он использует внутренний монолог, который позволяет передать резкие изменения состояния героя: от радости к горю, от злости к чувству стыда. Автор глубоко проникает в психологию ребёнка, стремится найти внутренние, а не внешние причины его поступков.
В повести существует два главных героя: Николенька Артеньев и взрослый человек, который вспоминает свое детство. Конфликтом является само сопоставление взглядов ребёнка и взрослого автора. Это дистанцирование позволяет сделать события значимыми и важными для современной Толстому жизни, анализировать русскую жизнь в целом.
Проза Толстого моментально стала частью русской культуры потому, что она была, с одной стороны, новаторской, а с другой — вбирала в себя всё лучшее из отечественной литературы: мастерски созданные портреты героев, прописанные до мельчайших деталей пейзажи, описания атмосферы старой помещичьей усадьбы, её быта.
Рукопись «Детства» Толстой отправил Некрасову, в самый влиятельный литературный журнал того времени «Современник». Редактором было изменено название: повесть вышла под заголовком «История моего детства». Это взбесило Толстого. В письме Некрасову он пишет: «История МОЕГО детства никому не будет интересна!» и делает несколько дерзких замечаний. Впрочем, это письмо он отправил не Некрасову, а брату, чтобы показать, как он может говорить со знаменитым поэтом.
В последующие годы Толстой напишет продолжение «Детства» — повести «Отрочество» и «Юность», попадёт на бастионы Севастополя во время осады, будет рисковать жизнью, создаст прославившие его «Севастопольские рассказы», вернётся в Москву звездой первой величины, но вскоре скроется в своём имении, чтобы создать романы, ставшие мировой классикой. И всё же, повесть «Детство» остаётся первым, а значит, и одним из самых главных творений русского классика.
К кавказскому периоду своей жизни Толстой будет неоднократно возвращаться в литературных произведениях. О своих дневниках того времени он напишет: «...разбирал свои старые тетради, непонятная, но милая дичь...». Есть, правда, и другое его высказывание о них в письме к А. А. Толстой от 3 мая 1859 г.: «На Кавказе я стал думать так, как только раз в жизни люди имеют силу думать».
Лев Толстой - безусловный классик. И, как всякого классика, его не только часто читают, но и слишком часто не прочитывают. Мы собрали несколько нетривиальных цитат из дневников великого писателя. И спустя сто с лишним лет многие из них остаются актуальными.
1. О жизни
Убирался. Был на гимнастике. Сильно посвежел. Поехал. Наслаждался. Решил, что надо любить и трудиться, и всё. Уж сколько раз! Дорогой любил.
Приехал. Устал. Не любил и не трудился.
2. О служении писателя
Думал о том, что если служить людям писанием, то одно, на что я имею право, что должен делать, это - обличать богатых в их неправде и открывать бедным обман, в котором их держат.
3. О любви
21 июня. 1910 Нам дано одно, но зато неотъемлемое благо любви. Только люби, и всё радость: и небо, и деревня, и люди, и даже сам. А мы ищем блага во всем, только не в любви. А это искание его в богатстве, власти, славе, исключительной любви - все это, мало того, что это не дает блага, но наверное лишает его.
Нынче 17. 97. Ясная Поляна
Еще думал нынче же совсем неожиданно о прелести - именно прелести - зарождающейся любви, когда на фоне веселых, приятных, милых отношений начинает вдруг блестеть эта звездочка. Это вроде того, как пахнувший вдруг запах липы или начинающая падать тень от месяца. Еще нет полного цвета, нет ясной тени и света, но есть радость и страх нового, обаятельного. Хорошо это, но только тогда, когда в первый и последний раз.
Ужасно одиноко положение того, кто не чувствует своего единения со всеми отдельными существами. Когда подумаешь о всех людях, существах, живущих отдельно, - ужас берет. Успокаивает и радует даже, когда их обнимаешь разумом и любовью.
4. О творчестве
Жизнь есть постоянное творчество, то есть образование новых высших форм.
Когда это образование на наш взгляд останавливается или даже идет назад, то есть разрушаются существующие формы, то это значит только то, что образуется новая, невидимая нам форма. Мы видим то, что вне нас, но не видим того, что в нас, только чувствуем это(если не потеряли сознания и не признаем видимого внешнего за всю нашу жизнь). Гусеница видит свое засыхание, но не видит бабочки, которая из нее вылетит.
5. О природе человека
Одно из величайших заблуждений при суждениях о человеке в том, что мы называем, определяем человека умным, глупым, добрым, злым, сильным, слабым, а человек есть всё: все возможности, есть текучее вещество и т. д.
Это есть хорошая тема для художественного произведения и очень важная и добрая, потому что уничтожает злые суждения - рака - и предполагает возможность всего хорошего. Работники дьявола, уверенные в присутствии дурного в человеке, достигают великих результатов: суеверия, казни, войны. Работники божьи достигли бы больших результатов, если бы они более верили в возможность добра в людях. […]
Как бы хорошо написать художественное произведение, в котором бы ясно высказать текучесть человека, то, что он, один и тот же, то злодей, то ангел, то мудрец, то идиот, то силач, то бессильнейшее существо.
Каждый человек, как и все, несовершенный во всем, все-таки в чем-нибудь одном более совершенен, чем в другом, и эти то совершенства предъявляет как требование к другому и осуждает.
6. О репрессиях
Из знаменитой статьи« Я не могу молчать»
Вы говорите, что вы боретесь с революцией, что вы хотите водворить спокойствие, порядок, но ведь если вы не дикие звери, а хоть немного добрые и разумные люди, вы не можете верить тому, что вы говорите. Как! вы водворите спокойствие тем, что разрушите в людях всякие последние остатки христианства и нравственности, совершая - вы, представители власти, руководители, наставники - все самые величайшие преступления: ложь, предательство, всякого рода мучительства и последнее, вечно противное всякому человеку, не потерявшему последние остатки нравственности - не убийство, а убийства, бесконечные убийства, одеваемые в какие-то такие лживые одежды, при которых убийства переставали бы быть преступлениями.
(Вы) говорите, что это единственное средство погашения революции, успокоения народа. Разве вы можете верить в то, что, не удовлетворяя требованиям, определенным требованиям всего русского народа и сознанным уже большинством людей требованиям самой первобытной справедливости, требованиям уничтожения земельной собственности, не удовлетворяя даже и другим требованиям молодежи, напротив того, раздражая народ и молодежь, вы можете успокоить страну убийствами, тюрьмами, ссылками? Вы не можете не знать, что, поступая так, вы не только не излечиваете болезнь, а только усиливаете ее, загоняя ее внутрь. Ведь это слишком ясно. Этого не могут не видеть дети.
Вы говорите, что революционеры начали, что злодейства революционеров могут быть подавлены только такими же мерами. Но как ни ужасны дела революционеров: все эти бомбы, и Плеве, и Сергей Александрович, и те несчастные, неумышленно убитые революционерами, дела их и по количеству убийств и по мотивам их едва ли не в сотни раз меньше и числом и, главное, менее нравственно дурны, чем ваши злодейства. В большинстве случаев в делах революционеров есть, хоть и часто ребяческое, необдуманное, желание служения народу и самопожертвование, главное же, есть риск, опасность, оправдывающая в их глазах, глазах увлекающейся молодежи, оправдывающая их злодеяния. Не то у вас: вы, начиная с палачей и до Петра Столыпина и Николая Романова, руководимы только самыми подлыми чувствами: властолюбия, тщеславия, корысти, ненависти, мести.
7. Об искусстве
Что я думал об искусстве, это то, что ни в чем так не вредит консерватизм, как в искусстве.
Искусство есть одно из проявлений духовной жизни человека, и потому, как если животное живо, оно дышит, выделяет продукт дыхания, так если человечество живо, оно проявляет деятельность искусства. И потому в каждый данный момент оно должно быть - современное - искусство нашего времени. Только надо знать, где оно.(Не в декадентах музыки, поэзии, романа.) Но искать его надо не в прошедшем, а в настоящем. Люди, желающие себя показать знатоками искусства и для этого восхваляющие прошедшее искусство - классическое и бранящие современное, этим только показывают, что они совсем не чутки к искусству.
Очень живо представил себе внутреннюю жизнь каждого отдельного человека. Как описать, что такое каждое отдельное« я»? А кажется, можно. Потом подумал, что в этом, собственно, и состоит весь интерес, все значение искусства - поэзии. […]
Музыка, как и всякое искусство, но особенно музыка, вызывает желание того, чтобы все, как можно больше людей, участвовали в испытываемом наслаждении. Ничто сильнее этого не показывает истинного значения искусства: переносишься в других, хочется чувствовать через них.
8. О собственной лени
Как ничтожно проходят дни!
Вот нынешний. Как, ни одного воспоминания, ни одного сильного впечатления. Встал я поздно с тем неприятным чувством при пробуждении, которое всегда действует на меня: я дурно сделал, проспал. Я, когда просыпаюсь, испытываю то, что трусливая собака перед хозяином, когда виновата. Потом подумал я о том, как свежи моральные силы человека при пробуждении и почему не могу я удержать их всегда в таком положении. Всегда буду говорить, что сознание есть величайшее моральное зло, которое только может постигнуть человека. Больно, очень больно знать вперед, что я через час, хотя буду тот же человек, те же образы будут в моей памяти, но взгляд мой независимо от меня переменится, и вместе с тем сознательно. Я читал« Horace». Правду сказал брат, что эта личность похожа на меня. Главная черта: благородство характера, возвышенность понятий, любовь к славе, - и совершенная неспособность ко всякому труду. Неспособность эта происходит от непривычки, а непривычка - от воспитания и тщеславия.
9. О прогрессе и цивилизации
Обыкновенно меряют прогресс человечества по его техническим, научным успехам, полагая, что цивилизация ведет к благу. Это неверно. И Руссо, и все восхищающиеся диким, патриархальным состоянием, так же правы или так же не правы, как и те, которые восхищаются цивилизацией. Благо людей, живущих и пользующихся самой высшей, утонченной цивилизацией, культурой, и людей самых первобытных, диких совершенно одинаково. Увеличить благо людей наукой - цивилизацией, культурой так же невозможно, как сделать то, чтобы на водяной плоскости вода в одном месте стояла бы выше, чем в других.
Увеличение блага людей только от увеличения любви, которая по свойству своему равняет всех людей; научные же, технические успехи есть дело возраста, и цивилизованные люди столь же мало в своем благополучии превосходят нецивилизованных, сколько взрослый человек превосходит в своем благополучии не взрослого. Благо только от увеличения любви.
10. О революции
Революция сделала в нашем русском народе то, что он вдруг увидал несправедливость своего положения. Это - сказка о царе в новом платье. Ребенком, который сказал то, что есть, что царь голый, была революция.
Появилось в народе сознание претерпеваемой им неправды, и народ разнообразно относится к этой неправде(большая часть, к сожалению, с злобой); но весь народ уже понимает ее. И вытравить это сознание уже нельзя. И что же делает наше правительство, стараясь подавить неистребимое сознание претерпеваемой неправды, увеличивает эту неправду и вызывает все большее и большее злобное отношение к этой неправде.
11. О назначении России
Всемирно народная задача России состоит в том, чтобы внести в мир идею общественного устройства без поземельной собственности.
«La propriété c’est le vol» останется больше истиной, чем истина английской конституции, до тех пор, пока будет существовать род людской. Это истина абсолютная, но есть и вытекающие из нее истины относительные - приложения.
Первая из этих относительных истин есть воззрение русского народа на собственность. Русский народ отрицает собственность самую прочную, самую независимую от труда, и собственность, более всякой другой стесняющую право приобретения собственности другими людьми, собственность поземельную.
Эта истина не есть мечта - она факт - выразившийся в общинах крестьян, в общинах казаков. Эту истину понимает одинаково ученый русский и мужик - который говорит: пусть запишут нас в казаки и земля будет вольная. Эта идея имеет будущность. Русская революция только на ней может быть основана. Русская революция не будет против царя и деспотизма, а против поземельной собственности. Она скажет: с меня, с человека, бери и дери, что хочешь, а землю оставь всю нам. Самодержавие не мешает, а способствует этому порядку вещей. -(Все это видел во сне 13 августа.)
12. О церкви и государстве
Читал газету и о казнях, и о злодействах, за которые казни, и так ясно стало развращение, совершаемое церковью, - скрытием христианства, извращением совести, и государством - узаконением, не только оправданием, но и возвеличением гордости, честолюбия, корыстолюбия, унижения людей и, в особенности, всякого насилия, убийства на войне и казней.
Казалось бы, так несомненно ясно это, но никто не видит, не хочет видеть этого. И они - и церковь, и государство, хотя и видят все увеличивающееся зло, продолжают производить его. Происходит нечто подобное тому, что бы делали люди, умеющие только пахать и имеющие только орудия пахоты и только своей работой, пахотой могущие существовать, если бы эти люди пахали бы поля, на которых уже взошли всходы.
Если могли быть нужны в свое время дела церкви и государства, они явно губительны в наше время и продолжают совершаться.
Ночью думал о том, как бы хорошо ясно определить те злодейские должности, которые не только христианин, но просто порядочный человек - не злодей, желающий чувствовать себя не злодеем, - исполнять не может.
Знаю, что торговец, фабрикант, землевладелец, банкир, капиталист, чиновник безвредный, как учитель, профессор живописи, библиотекарь и т. п. , живет воровским, грабленым, но надо делать различие между самим вором и грабителем и тем, кто живет воровским. И вот этих самих воров и грабителей надо бы выделить из остальных, ясно показать греховность, жестокость, постыдность их деятельности.
И таких людей имя - легион. 1) Монархи, министры: а) внутренних дел, с насилием полиции, казнями, усмирениями, b) финансов - подати, c) юстиции - суды, d) военные, e) исповеданий(обман народа), и все служащие, все войско, все духовенство. Ведь это миллионы. Только бы уяснить им, - что они делают.
