Миф о русском дворянстве: Дворянство и привилегии последнего периода императорской России. Споры Базарова с Павлом Петровичем: кто же прав? (Роман И.С

Действие романа И. С. Тургенева «Отцы и дети» относится к 1859 году, а работу над ним писатель завершил в 1861 году. Время действия и создания романа разделяют лишь два года.

То была одна из напряженнейших эпох русской истории. В конце 1850-х годов вся страна жила в условиях революционной ситуации, под знаком близкого крутого поворота в судьбе народа и общества - надвигающегося освобождения крестьян. Снова, в который раз, Россия «подымалась на дыбы» над неведомой пропастью, и будущее ее для одних озарялось надеждой, для других меркло в ужасе неизвестности.

Отмена крепостного права была провозглашена в феврале 1861 года. Это событие - грандиозное по своему значению. Однако реформа не только не решила социальной и политической проблемы, но поставила перед обществом новые, не менее мучительные вопросы. (Крестьяне были освобождены без земли, они могли ее выкупить.)

В такие переломные моменты особенно остро, болезненно, а порой и грозно дает о себе знать конфликт поколений. И нельзя было это сделать точнее, чем И. С. Тургенев в романе «Отцы и дети».

Но прежде чем начать разговор о Базарове, о «детях», обратимся по старшинству к поколению «отцов».

Отцы. Дворяне. Преимущественная тема всей русской литературы первой половины XIX века. С каких только сторон не изображали дворянскую жизнь! Какие споры не порождала она! Теперь, в новую эпоху, Тургенев, всегда особенно чуткий ко всем изменениям социальной жизни России, с суровой правотой вынес беспощадный обвинительный приговор поколению «отцов», утверждая мысль о разложении, вырождении, общественной несостоятельности дворянства. «Вся моя повесть направлена против дворян как передового класса»,- писал он поэту К. К. Слу-чевскому. Эта идея в романе прежде всего связана с образами братьев Николаем Петровичем и Павлом Петровичем Кирсановыми. Нужно заметить, что писатель выбрал для ее доказательства способ очень простой. Да, братья Кирсановы - люди, вполне достойные уважения или хотя бы симпатии со стороны читателя, и на первый взгляд ни о каком вырождении здесь и речи быть не может. Но автор сознательно раскрывает свою мысль на примере лучших и достойнейших представителей дворянства. За внешней привлекательностью Кирсановых - «слабость и вялость», полная их непригодность к жизни. «Если сливки так плохи, что же молоко?»

Развитие образов Николая Петровича и Павла Петровича Кирсановых отразило в романе две различные стороны единого процесса разложения дворянского класса. Николай Петрович Кирсанов и вся его хозяйственная деятельность - своеобразная иллюстрация экономической несостоятельности дворянства.

На протяжении долгого периода крепостного права этот класс был поставлен в исключительное положение: дворяне фактически имели возможность и право не заниматься никаким трудом и не заботиться о завтрашнем дне. Средства к существованию и вообще все блага жизни доставляли для них крестьяне. И вот теперь готовящаяся реформа обрекала дворян на тяжкие думы о куске хлеба, звала к труду, пусть не физическому, а умственному. Очень скоро услышит помещик обращенный к 1ему призыв (об этом напишет Н. А. Некрасов в поэме «Кому ia Руси жить хорошо»):

Проснись, помещик заспанный! Вставай! - учись! трудись!

Помещик Оболт-Оболдуев, один из персонажей поэмы, недоуменно отвечает:

Тот же Оболт-Оболдуев простодушно заявляет о своем пони мании назначения дворянства (и так думали большинство):

…имя древнее, Достоинство дворянское Поддерживать охотою, Пирами, всякой роскошью И жить чужим трудом…

И все же самые дальновидные из помещиков в преддверии перемен принимались за нелегкое для себя дело: они начинал хозяйствовать. К их числу относится и Николай Петрович Кирсанов. Он «все делает, чтобы не отстать от века». Его «красным» за это по всей губернии и величают. Он провел в своем поместье размежевание (раздел земли) с крестьянами, но еще до реформы заводит у себя хозяйство капиталистического типа, использует в работе не крепостных крестьян, а наемных рабочих. Николай Петрович следует за всеми достижениями сельскохозяйственной науки, выписывает новейшие машины, но… «Недавно заведенное на новый лад хозяйство скрипело, как немазаное колесо, трещало, как домоделанная мебель из сырого дерева… Жизнь не очень красиво складывалась в Марьине, и хозяину приходилось плохо. Хлопоты по реформе росли с каждым днем - хлопоты безрадостные, бестолковые». По сути, автор «Отцов и детей» предсказал тот долгий и мучительный процесс «оскудения дворянства», который начался после реформы 1861 года.

Павел Петрович в своих рассуждениях демонстрирует крах дворянской идеологии. По его мысли, дворяне являются носителями высоких нравственных принципов, на которых основана незыблемость жизни всего общества. «Без чувства собственного достоинства, без уважения к самому себе,- говорит он - нет никакого основания общественному зданию». Сама по себе мысль хорошая, и с Павлом Петровичем нельзя не согласиться. Однако эти принципы он ограничивает узкими сословными рамками, связывает «чувство собственного достоинства» исключительно с дворянством, вернее, еще уже: с аристократией. Но именно в дворянской среде эти принципы как раз утратили свое социальное содержание. Базаров остроумно замечает в споре с Кирсановым: «Вот вы уважаете себя и сидите сложа руки; какая ж от этого польза для общества? Вы бы не уважали себя и то же бы делали». Базаров здесь не просто смеется над своим оппонентом - он отвергает притязания Павла Петровича на общественную значимость его принципов.

Кирсанов действительно благородный человек, в высшей степени обладающий чувством собственного достоинства. Но самые высокие принципы, не подкрепленные действием, не имеют для общества никакого значения, не несут никакой пользы. Сидящий «сложа руки» Кирсанов может уважать или не уважать себя - для общественной жизни это безразлично. Индивидуалистическая замкнутость, которую постоянно исследует в своем творчестве Тургенев, приобретает здесь вполне определенную социальную характеристику.

Тургенев зло посмеялся над Кирсановым в сцене дуэли Павла Петровича с Базаровым. Дуэль всегда была не только обязанностью дворянина защищать свою честь, но и его высоким исключительным правом. Признание права на дуэль было равнозначно признанию чести и достоинства человека. И наоборот, в романе высокое содержание и трагическая торжественность дуэли разрушается ее поистине пародийным характером, прежде всего комической фигурой «секунданта» - лакея Петра, нелепость которого признает и сам Павел Петрович. «А согласитесь, Павел Петрович, что поединок наш необычен до смешного. Вы посмотрите только на физиономию нашего секунданта»,- говорит Базаров. Благородный герой, каким бы хотел выглядеть Кирсанов, низведен до уровня презираемой им черни.

Ранив в ногу Павла Петровича, Базаров оказал медицинскую помощь своему противнику и вскоре покинул дом Кирсановых. Уезжая, он видит их усадьбу в последний раз.

Каковы же его чувства? «Он только сплюнул и, пробормотав: «Барчуки проклятые»,- плотнее завернулся в шинель».

В это время «Павел Петрович помочил себе лоб одеколоном и закрыл глаза. Освещенная ярким дневным светом, его красивая, исхудалая голова лежала на белой подушке, как голова мертвеца… Да он и был мертвец…» Эти слова автора символичны. Мертв, конечно, не человек Павел Петрович - мертв дворянин Кирсанов. И это лучший из дворян. Аристократ, джентльмен, человек несомненного внутреннего достоинства. И - мертвец. «Но если сливки плохи, то что же молоко?»

А «молоко» - это люди, давно растерявшие былые высокие принципы и подменившие их пустым лицемерием. Мертво дворянство. Время дворянской революционности - давно в прошлом. Самое большее, на что они способны,- благие порывы, осуществить которые у них нет ни сил, ни энергии. Лучшее доказательство тому - судьба Аркадия Кирсанова, вначале «очарованного» идеями своего друга Базарова, но по сути принадлежащего лагерю «отцов». Именно «отцов», хотя по возрасту и незрелости мысли он еще совершенное «дитя». Но ведь в данном случае «отцы» и «дети» - понятия не возрастные, а мировоззренческие. По остроумному замечанию Писарева, Аркадий «находится в переходном состоянии из отрочества в старость».

Гениальное произведение И. С. Тургенева не теряет своего значения многие десятилетия, ибо в России всегда складываются кризисные ситуации, а значит, и конфликт поколений «отцов» и «детей».

В главе 10 происходит открытый идеологический конфликт между Базаровым и братьями Кирсановыми. Разберемся в их споре.

Как вы думаете, что преобладает в главе: описание, повествование, диалог?

(Диалог этой главы и большинства других является характерной особенностью композиции романа.)

Как можно объяснить такое количество диалогов в романе?

(Большое количество споров обусловлено содержанием романа. Наличие острого конфликта придает произведению драматичность, а преобладание в манере изложения диалогов с авторскими замечаниями, напоминающими ремарки, говорит об известной сценичности романа; вот поэтому роман много раз инсценировался.)

(Основные линии спора:

- об отношении к дворянству, аристократии и ее принципам;

- о принципе деятельности нигилистов;

- об отношении к народу;

- о взглядах на искусство и природу.)

Первая линия спора.

Первая мысль спора, возникшая случайно, была важной и для Базарова, и для Павла Петровича. Это был спор об аристократии и ее принципах. Глава 8 - зачитайте отрывок по ролям, прокомментируйте; кто победил в споре?

(Из этого диалога мы видам, что Павел Петрович именно в аристократах видит основную общественную силу. Значение аристократии, по его мнению, в том, что когда-то она Англии дала свободу, что в аристократах сильно развито чувство собственного достоинства, самоуважения; их самоуважение важно, так как общество строится на личности. Эту кажущуюся стройной систему Базаров разбивает простыми доводами. Разговор о том, что аристократия даровала Англии свободу - старая песня многое изменилось после 17 века, поэтому эта ссылка Павла Петровича не может служить доводом. Убеждения, что аристократы - основа общественного блага, разбиваются наголову меткими замечаниями Базарова, что от аристократов нет никому никакой пользы, ах основное занятие - ничегонеделание («сидят сложа руки»). Они заботятся только о себе, о своем внешнем виде. В этих условиях их достоинство и самоуважение выглядят как пустые слова. Аристократизм - бесполезное слово. В безделье и пустой болтовне Базаров видит основной политический принцип всего дворянского общества, живущего за чужой счет.)

Каков итог этого спора?

(Павел Петрович «побледнел» и не заводил больше разговора об аристократизме, - тонкая психологическая деталь Тургенева, передающая поражение Павла Петровича в этом споре.)

Вторая линия спора.

Вторая линия спора - о принципах нигилистов. Зачитаем отрывок из текста. Павел Петрович еще не сложил оружия и хочет опорочить новых людей в беспринципности. «В силу чего вы действуете?» - спрашивает он. И оказывается, что у нигилистов есть принципы, есть убеждения.

Каковы принципы нигилистов, что они отвергают?

(Нигилисты действуют обдуманно, исходя из принципа полезности деятельности для общества. Они отрицают общественный строй, то есть самодержавие, религию, таков смысл слова «все». Базаров замечает, что свобода о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет впрок; в этой фразе содержится намек на готовившиеся реформы. Базаров не принимает реформу как средство изменения общественного положения. Отрицание воспринимается новыми людьми как деятельность, а не болтовня. Эти высказывания Базарова можно назвать революционными. Тургенев сам понимал нигилизм Базарова как революционность.)

Но какие недостатки можно заметить во взглядах Базарова?

(Строить на разрушенном листе он не считает своим делом. У Базарова нет положительной программы.)

Каково отношение Кирсанова к этой позиции Базарова?

(Позднее в этом споре Павел Петрович стоит за сохранение старых порядков. Ему страшно представить разрушение всего в обществе. Он согласен пойти лишь на мелкие изменения при сочетании основ существующего строя, на приспособления к новым условиям, как это делает брат. Они не реакционеры, они либералы по сравнению с Базаровым.)

Есть ли в романе единомышленники Базарова?

(Нигилистами себя считают Ситников и Кукшина.)

Что мы знаем об этих героях?

(Ситников хлопочет по откупам отца; Кукшина «действительно помещица», - так говорит она о себе, исправно управляет своим имением.

Оба героя восприняли лишь внешнюю форму нигилизма. «Долой Маколея!» - гремит Ситников. Но тут же остановился. «Да я их не отрицаю», - проговорил он. (Маколей - английский буржуазный историк, защищающий интересы крупной буржуазии). Так коротко Тургенев показывает вздорность этого отрицания. В Кукшиной все неестественно. И за этой поддельностью все некрасиво и пошло.)

(Тургенев с уважением относится к Базарову и с иронией, пренебрежительно к Ситникову и Кукшиной, потому что убеждения Базарова глубже и искреннее, а у этих людей она фальшивы. Кукшина - карикатура на тех, кто рядится под новых людей. Подобные ей не могут быть настоящими учениками Базарова, так как у них нет идеологической основы нигилизма. Ситников и Кукшина - подражатели Базарова, оттеняют серьезность, искренность, глубину подлинного нигилиста Базарова.)

Третья линия спора о русском народе.

Каким же представляют себе характер русского народа Павел Петрович и Базаров? Зачитайте и прокомментируйте.

(По мнению Павла Петровича, русский народ - патриархальный, свято ценит предания, не может жить без религии. Эти славянофильские взгляды (при образе жизни на английский лад) говорят о реакционности. Он умаляется отсталостью народа и в этом видит залог спасения общества.

Положение народа вызывает в Базарове не умиление, а гнев. Он видит неблагополучие во всех областях народной жизни. Базаров оказывается дальновидным и осуждает то, что потом станет символом веры народничества. Не случайно он говорит, что русскому народу не нужны бесполезные слова типа «либерализм», «прогресс».

У Базарова трезвое отношение к народу. Он видит необразованность и суеверие народа. Эти недостатки он презирает. Однако Базаров видит не только забитость, но и недовольство народа.)

Кого же крестьяне скорее признают? докажите текстом.

(Базаров вставал утром рано (не как баре), со слугами разговаривает без барского тона, хотя и подтрунивает над нами; Дуняшу не могло не привлечь, что Базаров обратился к ней на «Вы» и спросил ее о здоровье. Фенечка чувствует себя с Базаровым тоже свободно. Павел Петрович не умеет разговаривать с крестьянами, он сам признает это. Для него крестьяне - грязные мужики, без которых, правда, не обойтись.

Н. П., вынужденный больше общаться с крестьянами, более демократичен, он называет камердинера «братцем», но сами простые люди относятся к Кирсановым, как к господам, а Павла Петровича боятся.)

Ярким свидетельством связи героя с народом может служить их речь. Что вы можете отметить в языке Базарова и Павла Петровича?

(Для речи Базарова характерны простота, меткость и точность выражений, обилие народных пословиц, поговорок (песенка спета; слыхали мы эту песню много раз...; туда и дорога; от копеечной свечи Москва его сгорела). Павел Петрович не использует в речи пословицы, искажает слова (эфто), использует много иностранных слов.)

Четвертая линия спора.

Четвертое направление в споре - расхождения во взглядах на искусство и природу.

Задание.

Павел Петрович, побежденный во всем остальном, нашел слабое место у Базарова и решает взять реванш. Он считает, что нигилизм, «эта зараза», уже далеко распространился и захватил область искусства. Зачитайте. Прав ли Павел Петрович, говоря так о художниках шестидесятниках?

(И да, и нет. Прав, понимая, что новые художники-передвижники отказываются от застывших академических традиций, от слепого следования старым образцам, в том числе и Рафаэлю. Не прав же Павел Петрович в том, что художники-передвижники, как он считает, абсолютно отказывались от традиций. Он говорит, что новые художники «бессильны и бесплодны до гадости».

Базаров же отрицает и старое, и новое искусство: «Рафаэль гроша медного не стоит, да и они не лучше его».)

Вспомните, что еще Базаров говорит об искусстве в других главах? Как можно оценить эту позицию?

(Базаров плохо знает искусство, он не занимается искусством не потому, что не мог, а потому, что его интересовала только наука, так как он видел в науке силу. «Порядочный химик в 20 раз лучше всякого поэта». Пушкина не знает и отрицает. Это было свойственно части демократической молодежи 60-х гг., которая отдавала предпочтение изучению науки. Но Павел Петрович так как не может судить об искусстве, прочитав штук 5-6 французских книг в молодости и кое-что по-английски. Русских современных художников же он знает только понаслышке.)

Кто же является противником Базарова в споре? Как показана ошибочность представлений об искусстве и Базарова и П. П.?

(Не Павел Петрович является противником Базарова в этом споре, а Николай Петрович. Он особенно благоприятствует искусству, но не осмеливается вступить в спор. Это делает сам Тургенев, показывая ощущение органического влияния стихов Пушкина, весенней природы, сладостную мелодию игры на виолончели.)

Как же смотрит Базаров на природу?

(Он не отрицает ее вообще, а видит в ней только источник и поле человеческой деятельности. У Базарова хозяйский взгляд на природу, но он тоже односторонен. Отрицая роль природы как вечного источника красоты, воздействующего на человека, Базаров обедняет человеческую жизнь. Но Аркадий и Николай Петрович не спорят с ним, а возражают в форме робких вопросов.)

Как решается эта линия спора?

(В 11 главе появляются пейзажи. Все приметы вечера утверждают существование вечной красоты. Так решается последняя линия спора.)

V. Итог урока

Закрепление знаний по теме «Идейные разногласия Базарова и Кирсановых старших» может быть проведено в форме опроса.

Выделите основные вопросы спора. Есть ли между ними связь?

Докажите, что аристократизм - «бесплодный принцип».

Есть ли у нигилистов принципы? Докажите.

Прав ли Тургенев, называя Базарова революционером? Каково отношение героя к реформам?

Какова позиция Кирсановых по отношению к реформам? В чем слабая сторона взглядов Базарова?

Как относятся к народу Базаров и Кирсановы? Чьи взгляды являются прогрессивными?

Прав ли Базаров в своем отрицании искусства? Почему у него такие взгляды?

Чувствует ли Базаров красоту природы? Из чего он исходит в своем отношении к ней?

Чувствуют ли себя Кирсановы побежденными?

Домашнее задание

Выпишите из романа цитаты, объясняющие отношение главных героев (Н. П., П. П., Аркадия, Базарова, Одинцовой, Кати, Фенечки, княгини Р.) к любви и к ее месту в жизни человека.

Проблема взаимоотношений отцов и детей в литературе - тема не новая. Однако Тургенев первым создает образ передового человека своего времени. Писатель относится к главному герою произведения "Отцы и дети" неоднозначно.

Павел Петрович Кирсанов и Базаров - представители разных поколений. Попробуем сравнить и проанализировать, по каким аспектам отличаются эти два персонажа.

Писатель о произведении

О своем романе Тургенев говорит, что он направлен против аристократии, считавшейся в России передовым классом.

Базаров и Кирсанов - два персонажа, противопоставление взглядов которых легло в основу сюжета произведения. Специфику мировоззрения и положения в обществе этих героев можно представить в виде таблицы. Такая форма позволяет увидеть основные аспекты их противоречий наиболее наглядно.

Базаров и Павел Петрович. Сравнительная характеристика. Таблица

Отношение к аристократии

Кирсанов считает, что аристократия является ключевой движущей силой Идеальная по его мнению, - конституционная монархия, к которой можно придти посредством либеральных реформ.

Базаров отмечает неспособность аристократов к действию, они не могут принести пользу, не в силах вести Россию к будущему.

Так относятся к аристократии Базаров и Павел Петрович. (таблица представлена выше) отображает это, дает представление о том, насколько разнится их понимание того, что такое движущая сила развития общества.

Отношение к нигилизму

Следующий вопрос, по которому спорят два героя, касается нигилизма, его роли в жизни общества.

Павел Петрович определяет представителей этого мировоззрения как нахалов и циников, которые не уважают и не признают ничего. Он рад, что таковых в обществе мало.

Нигилисты отмечают необходимость революционных преобразований. Базаров считает, что народ невежественен, но революционен по своему духу. Евгений видит смысл только в том, что полезно, он не считает нужным говорить громкие слова.

Так смотрят на и Павел Петрович. Сравнительная характеристика (таблица имеется в статье) отображает данный момент, показывает, насколько отличается отношение героев к этой мировоззренческой позиции.

Отношение к простым людям

Павел Петрович далек от народа, при этом умиляется патриархальности, религиозности. Базаров считает крестьян темными, невежественными, ничего не знающими о своих правах.

Кирсанов полагает, что жизнь простых людей по заведенным прадедами порядкам правильна. Базаров презирает невежество крестьян.

Павел Петрович и Базаров (таблица фиксирует этот момент) по-разному воспринимают положение простого народа в обществе.

По своему происхождению Евгений ближе к обычным людям. Он - разночинец. Следовательно, больше понимает крестьян. Павел Петрович родом из дворянской семьи, он абсолютно далек от понимания жизни простых людей. То, что Кирсанов считает верой, Базаров называет суеверием.

Компромисс между этими героями невозможен, что подтверждает состоявшаяся дуэль Базарова и Павла Петровича.

Отношение к искусству, природе

Взгляды Базарова и Кирсанова разнятся даже в восприятии искусства. Они неодинаково относятся к природе. По мнению Базарова, чтение художественной литературы - пустое дело, а природу он оценивает исключительно как ресурс. Кирсанов - полная ему противоположность. Он, наоборот, любит окружающий мир, искусство, музыку.

Базаров полагает, что необходимо опираться в жизни только на личный опыт и ощущения. Исходя из этого, он отрицает искусство, поскольку оно - лишь обобщенное и образное осмысление опыта, отвлекающее от дела. Он отрицает мировые достижения культуры.

Так по-разному смотрят на природу и искусство Базаров и Павел Петрович. Сравнительная характеристика (таблица отображает это) в очередной раз показывает практичность взглядов Евгения.

Биография героев, отношение к жизни

Павел Петрович Кирсанов и Базаров - два противоположных характера. Автор отчетливо дает нам понять это. Кирсанов ненавидел Евгения за то, что тот показывал Павлу Петровичу бесполезность его существования. До встречи с ним Кирсанов полагал, что он благороден и достоин уважения. Когда появляется Евгений, Павел Петрович приходит к осознанию пустоты и бессмысленности собственной жизни.

Кирсанов, несомненно, - достойный представитель дворянства. Он - сын генерала, офицер, растративший лучшие годы жизни в стремлении завоевать любимую женщину. Старший Кирсанов, безусловно, честен, порядочен, любит свою семью.

Тургенев отмечает, что, описав в романе лучших представителей дворянства, он хотел подчеркнуть несостоятельность и бесперспективность этого класса.

Родители Базарова - очень набожные люди. Его отец - земский лекарь, мать, как пишет о ней автор, должна была родиться лет двести назад.

По своему Базаров - разночинец, любящий работу. Он - человек с сильным умом и характером, воспитавший себя сам.

Павел Петрович и Базаров (таблица явно отображает это) - два абсолютно разных по взглядам и происхождению человека.

В романе "Отцы и дети" автор противопоставляет два очень ярких характера. Убеждения Павла Петровича характеризуют его как представителя прошлого. Взгляды Базарова - слишком передовые и прогрессивные, чрезвычайно материалистичные, с чем, возможно, связана гибель этого героя в конце произведения.

Контрреформы Александра III

Ключевым элементом старого порядка в России была сохранявшаяся до 1860-х гг. патерналистская роль дворянства по отношению к крестьянству и сельской жизни в целом. Члены первого сословия исполняли эту роль индивидуально, как владельцы крепостных, и коллективно, через губернские общества и избираемых ими должностных лиц. Фактическое упразднение этой роли вследствие Великих реформ составляло главную заботу традиционалистов, и большая часть их энергии была направлена на поиск путей восстановления в той или иной форме роли дворянства в деревенской жизни.

Уже в начале 1870-х гг. генерал Фадеев настаивал, что уездное управление «должно бы находиться исключительно в руках лиц, избранных дворянством» или в крайнем случае в руках местных дворян, назначенных в должность правительством. С реализацией этого предложения пришлось ждать до тех пор, пока с воцарением Александра III не возникла благоприятная атмосфера. В 1884 г. саратовский предводитель дворянства П. А. Кривский совершенно серьезно выдвинул идею нового типа чиновника, назначаемого из числа местных дворян, который осуществлял бы попечительство по отношению к крестьянству. Его предложение было благосклонно воспринято рядом традиционалистски настроенных губернаторов, земских деятелей и предводителей дворянства, включенных в ноябре 1884 г. в Кахановскую комиссию по реформе местного управления.

В составе этой группы был А. Д. Пазухин, которого после роспуска Кахановской комиссии в мае 1885 г. министр внутренних дел Толстой пригласил для работы над усилением сословных различий в системе местного управления, что Пазухин и предлагал в своей знаменитой статье в январе 1885 г. Сформулированный Пазухиным в 1886 г. план создания должности земского начальника был по духу очень близок предложению Кривского (последний, кстати говоря, участвовал в обсуждении проекта Пазухина в министерстве внутренних дел).

Большинство Государственного совета поддержало идею сохранения новой должности для дворян, но отвергло два принципиальных для Пазухина предложения: слияние административной и судебной власти в одном официальном лице и распространение ее только на крестьян, так, чтобы остальное население уезда этой властью затронуто не было. Большинство Государственного совета опасалось, что новая административная структура будет воспринята «в смысле меры, направленной к восстановлению, хотя бы и в измененном виде, тех прав дворянства над крестьянами, которые утрачены первыми с освобождением последних от крепостной зависимости и во всяком случае как закон, вредный для полноправности крестьян и их самоуправления» (что, собственно, и было целью проекта). Вместо этого Государственный совет большинством 3:1 принял предложение министра императорского двора Воронцова-Дашкова о создании института уездных начальников, своего рода мини-губернаторов, в ведении которых находилось бы все население уездов, без различия сословий. Уездному начальнику должны были быть подчинены участковые начальники со сходными полномочиями на уровне участков. Ни первые, ни вторые не должны были иметь судейских полномочий. Под влиянием Толстого и Мещерского Александр III встал на сторону меньшинства Государственного совета и 12 июля 1889 г. утвердил проект закона Пазухина.

Земские начальники заменили не только уездные и губернские по крестьянским делам присутствия в роли опекунов сословных крестьянских организаций, но и мировых судей, выбиравшихся уездными земскими собраниями. Каждый земский начальник отвечал за свой участок, которых в уезде могло быть до пяти. Кандидат на пост земского начальника выбирался совместным решением губернатора и губернского предводителя дворянства (последний должен был предварительно проконсультироваться с уездным предводителем дворянства и членами губернского дворянского собрания от данного участка), после чего его утверждал в должности министр внутренних дел. В принципе кандидатами на этот пост могли быть бывшие предводители дворянства, отслужившие в этой должности не менее трех лет, а также потомственные дворяне в возрасте двадцати пяти лет и старше, земельные владения которых составляли не менее половины земельного ценза для личного голоса на дворянских и земских выборах, а также либо окончившие высшее учебное заведение, либо отслужившие три года в качестве мирового посредника, члена местного по крестьянским делам присутствия или мирового судьи. При отсутствии отвечавшего этим критериям потомственного дворянина, разрешалось назначить личного дворянина - при условии, чтобы он соответствовал определенным требованиям собственности, образования или службы. Если не было подходящего кандидата из потомственных или личных дворян, министерство внутренних дел могло назначить дворянина из другого уезда или губернии, в крайнем случае даже человека из низших сословий. Действие закона 1889 г. было ограничено территорией Европейской России без прибалтийских и девяти западных губерний, где дворянские выборы были временно приостановлены.

С момента своего создания институт земских начальников не удовлетворял наиболее откровенных сословников. «Гражданин» Мещерского настаивал, что земских начальников следует назначать решением дворянских собраний, а не по соглашению губернаторов и губернских предводителей дворянства, многие из которых имели репутацию чрезмерно либеральных и потому доверием сословников не пользовались. «Московские ведомости» сомневались в том, что предоставленные земским начальникам полномочия достаточны для поддержания порядка среди крестьян.

Противники привилегий критиковали этот же институт с иных позиций. «Вестник Европы» опроверг аргументы, приводившиеся в статье Пазухина 1885 г., напомнив читателям, что за столетие, предшествовавшее освобождению крестьян, дворянство никак особенно не проявило себя в области местного управления. В том же самом журнале в 1887 г. анонимный землевладелец указал на полную алогичность решения закрепить местное управление исключительно за дворянами, тогда как лица из низших сословий участвовали в работе более высоких уровней управления. Не было большого смысла и в попытке возродить монополию дворянства в области местного управления, учитывая, что монополия на владение землей была давно утрачена. Перестраивать систему местного управления в надежде остановить исход дворян с земли таким образом, каким Пазухин предлагал это сделать, будет хуже, чем просто бесполезно.

Нечто похожее высказывалось человеком, относившимся к вопросу о привилегиях с куда большим сочувствием, чем авторы и читатели «Вестника Европы». По словам Ф. Д. Самарина, предводителя дворянства Богородского уезда Московской губернии и племянника знаменитого славянофила, «было бы большим заблуждением думать, что этим путем государство может сколько-нибудь поддержать дворянское сословие. Ведь несомненно, что, где еще сохранилось довольно многочисленное и не совсем разорившееся дворянство, там и все уездные должности, замещаемые по выбору, остаются в его руках. В прочих же местностях и при действии нового закона едва ли удастся обойтись без замещения многих вакансий земских начальников лицами недворянского происхождения». Даже дворянин из другого уезда или губернии, назначенный на должность из-за отсутствия подходящих кандидатур среди местных, «при отсутствии всякой связи с местностью… будет таким же чиновником, как и всякий другой», - указывал Самарин.

Спустя несколько лет граф Витте высказал куда более циничный приговор всей затее с земскими начальниками. Согласно Витте, Александр III «был соблазнен мыслью, что… в каждом участке будет почтенный дворянин, который пользуется в данной местности общим уважением… На практике оказалось, что эта идиллия о благородном помещике, который в земском участке судит и рядит, была иллюзией. Таких помещиков и с самого начала оказалось незначительное число, а в настоящее время их почти совершенно нет».

«Числа» действительно являлись проблемой. В январе 1889 г. император заявил, что корпус сельских мировых судей придется распустить, «чтобы обеспечить наличие необходимого числа надежных земских начальников». Несмотря на упразднение мировых судей, набрать от 2200 до 2300 местных помещиков, удовлетворявших требованиям образовательного или служебного ценза, оказалось невозможным. В конечном итоге эти вакансии пришлось заполнять оказавшимися в стесненных обстоятельствах дворянами-землевладельцами, для которых 1600 рублей годового жалованья плюс 600 рублей на служебные расходы были самой привлекательной частью новой работы. Были использованы для заполнения вакансий и отставные армейские офицеры, чужие для местного общества и «неизвестно откуда появившиеся», а также и чиновники, из которых некоторые даже не были дворянами. К 1893 г. «Гражданин» с презрением писал о земских начальниках, которые превратились «в чиновников, в автоматов, живущих изо дня в день, читающих губернские циркуляры, отписывающихся, ставящих на подобающих местах запятыя». Проведенное правительством в 1903 г. обследование десяти губерний, в которых числилось 584 земских начальника, подтвердило нехватку квалифицированных дворян: у 21 % земских начальников не было законченного среднего образования, а 5 % не являлись ни потомственными, ни личными дворянами. По оценкам уже нашего времени публикации, процент местных дворян-землевладельцев среди земских начальников сократился от двух третей или более в начале 1890-х гг. до «много ниже половины» в 1905 г., и в последующие годы этот показатель продолжал снижаться.

Создание института земских начальников никаким образом не удовлетворило желания традиционалистов восстановить право первого сословия на контроль над местной администрацией. Только нехватка дворянских землевладельцев во многих уездах помешала в 1898 г. петербургским дворянам потребовать установления монополии первого сословия на должности в местном управлении. Вместо этого они предложили провести закон, по которому право делать назначения на эти должности имели бы только местные дворяне. Отсутствие подходящих кандидатур, однако, не помешало публицисту Н. П. Семенову в том же году настаивать на том, что исключительно потомственные дворяне должны иметь право служить в местных органах власти, иначе они потеряют свою основную характеристику служилого сословия.

Даже в 1904 г. публицист Владимир Палтов, не обескураженный очевидными трудностями, связанными с отсутствием подходящих людей на посты земских начальников, предложил детальный план, по которому 30 тыс. не получающих жалованья чиновников, приходских начальников, избирались бы уездными дворянскими собраниями из числа дворян, владеющих в соответствующем приходе не менее чем 200 десятинами земли. При нехватке же подходящих кандидатур правительство должно было их создать, наделив чиновников из дворян участками из состава казенных земель или из заложенных земель, владельцы которых утратили право на их выкуп. На приходских начальников предполагалось возложить функции сборщиков налогов, полицейских, судей и администраторов, в помощь им следовало выбирать должностных лиц от местных дворян, священнослужителей и глав крестьянских хозяйств. Существовавшие полицейские власти на уровне волости и уезда подлежали упразднению; уездное земское собрание предполагалось заменить собранием приходских и земских начальников уезда, возглавляемым предводителем дворянства. Проект Палтова являлся чистейшим воплощением мечты традиционалистов об идеальном устройстве сельского мира, свободного от влияния купцов, кулаков и чиновников-недворян и вверенного отеческому попечительству помещиков, осуществляющих власть от лица государства.

После революции 1905 г. институт земских начальников претерпел два важных изменения. В мае 1913 г. министерство внутренних дел признало, что принятый в октябре 1906 г. указ об упразднении «всех особых преимуществ на занятие… должностей в зависимости от сословного происхождения» распространяется на земских начальников. Таким образом, эта должность утратила свой особый характер и превратилась в еще один элемент чиновничьего аппарата. Тем же указом 1906 г. у земских начальников (равно как и у глав семьи, сельского общества и волости) была отнята власть над отдельным крестьянином. А в июне 1912 г. был восстановлен институт сельских мировых судей, в юрисдикции которых оказались как крестьяне, так и все остальные, и тем самым земские начальники были лишены судебных полномочий, принадлежавших им с 1889 г. Но последняя перемена проводилась в жизнь медленно, особенно после начала войны, так что к 1917 г. ею были охвачены не более двадцати губерний.

В той мере, в какой система попечительства по отношению к крестьянству была идеалом традиционалистов, земство было для них проклятием. Фадеев выражал мнение многих сословников, когда выступил за «сосредоточение всего земского самоуправления в руках дворянства, отрицая всякую мысль о всесословности в современной России, как вопиющую, сочиненную и опасную ложь против русской действительности».

Идея перестройки земств по сословному принципу была одобрена традиционалистами с энтузиазмом; в 1884 г. Толстой ввел их в Кахановскую комиссию по реформе местного управления, в которой до этого доминировали либералы. Возникший в результате этого раскол среди членов комиссии дал Толстому повод убедить императора распустить Комиссию после того, как последняя опубликовала доклад, предложивший ликвидировать крестьянские сословные учреждения на уровне волости и сельского общества с тем, чтобы заменить их всесословными волостными организациями под управлением должностного лица, избираемого уездным земским собранием. Доклад этот едва ли являлся «обращенным в прошлое документом, полным ностальгии по дореформенной России» и выражением «дворянских предубеждений», как его охарактеризовали уже в наше время в некоторых монографиях. Уездные земские учреждения действительно находились под контролем дворян-землевладельцев, только в большинстве своем они были либералами, а не ностальгирующими традиционалистами. Более того, сословники питали отвращение к земству именно за то, что там собственники были представлены группами по типу собственности, а не по сословной принадлежности. Предложение пренебречь сословными различиями и на уровне волости едва ли можно назвать реакционным или предубежденным в пользу дворян в каком бы то ни было смысле, который устроил бы традиционалистов.

К 1886 г. Пазухин подготовил проект нового положения о земских учреждениях, в котором недвусмысленно закреплялись традиционные формы социальных различий и неравенства. Основными пунктами его плана были: (1) новое определение трех курий, которые избирали бы уездные земские собрания по сословному признаку, а не по типу собственности, как это было по положению 1864 г.; (2) распределение мест в уездных земских собраниях таким образом, чтобы первая курия (потомственные и личные дворяне и чиновники недворяне) получила преимущество над второй (купцы и мещане) и были бы сокращены представители третьей курии (крестьяне); (3) понижение имущественного ценза, дающего личное право голоса в первой курии, чтобы компенсировать сокращение дворянского землевладения в период после 1864 г.; (4) повышение площади земельного владения, дающего право мелким землевладельцам участвовать в избрании выборщиков в первую курию; (5) предоставление уездным предводителям дворянства, председательствующим на уездных земских собраниях, членства в губернских земских собраниях (ранее состоявших исключительно из депутатов, выбираемых уездными собраниями); (6) автоматическое предоставление членства в земских собраниях обоих уровней собственникам крупных (более определенной установленной величины) поместий, владеющих собственностью более десяти лет, почти 80 % из которых были дворянами; и (7) замена избираемых земскими собраниями губернских и уездных земских управ исполнительными присутствиями из предводителей дворянства и трех человек, состоящими на уездном уровне из назначаемых губернатором гласных, - по одному от дворянства, городского сословия и крестьянства, а на губернском уровне - из председателя, назначаемого императором, и из трех дворян, назначаемых совместным решением губернатора и губернского предводителя дворянства.

В 1887 г. проект Пазухина получил широкую поддержку дворянских собраний; на некоторых из них предлагали сделать еще один шаг и совсем ликвидировать земства. В январе следующего года Толстой внес проект закона на рассмотрение Государственного совета с объяснением, что, обращаясь еще раз к дворянам за помощью в местном управлении, государство тем самым публично признает тот факт, что именно сословная система остается в основе политической и социальной организации России. Толстой настаивал на изменении состава курий, особенно первой, в земских выборах, сетуя на то, что «существующий порядок избрания земских гласных передает все земское дело в руки безсословной массы плательщиков земских налогов». В 1860-х гг. первая курия состояла почти исключительно из дворян, но «теперь возник новый разряд землевладельцев, преимущественно из торгового класса, с интересами и стремлениями, совершенно противоположными дворянскому землевладению, и с каждым годом увеличивается число случаев вытеснения из земства коренного дворянского сословия этим пришлым элементом».

Новое положение о земстве, после прохождения через Государственный совет и утверждения императором 2 июня 1890 г., только в трех важных пунктах отличалось от проекта Пазухина. Положение переместило крестьян-собственников из третьей курии во вторую, не дало крупным землевладельцам автоматического права участия в земских собраниях и сохранило выборность земских управ на уездном и губернском уровнях. Таким образом, земские учреждения воплотили сословный принцип (хотя не столь полно, как этого хотелось Пазухину). Земства сохранили несколько более автономии, чем предусматривал Пазухин, но их деятельность в каждой губернии попала под надзор вновь созданного губернского по земским делам присутствия, в которое, среди прочих, входили вице-губернатор и губернский предводитель дворянства, под председательством губернатора.

По положению 1890 г. 55 % мест в уездных земских собраниях закреплялось за первой курией; в 1883–1886 гг. только 42 % мест было занято дворянами, потомственными и личными, и чиновниками недворянского происхождения. В губернских земских собраниях доля мест, принадлежавших этим социальным группам, возросла от 82 % в 1883–1886 гг. до 90 % в 1897 г.; представленность этих групп в уездных и губернских земских управах возросла от 56 до 89 % соответственно, в 1883–1886 гг. до 72 % и 94 % в 1903 г., Статистика Российской империи (9 (1890): 50–51) дает следующие оценки участия потомственных и личных дворян в 1883–1886 гг.: 35 % в уездных собраниях и 70 % - в губернских, 44 % в уездных управах и 74 % - в губернских.
Но увеличение количества дворян, при том, что они уже были представлены довольно значительно, никак не сказалось на деятельности земских учреждений, которые, вообще говоря, в 1890-х гг. постоянно демонстрировали растущую неприязнь к сословным различиям. Дворянство явно не использовало своего численного превосходства в составе земских учреждений, как этого ожидали Пазухин и другие сословники. Более того, земство продолжало привлекать к себе либерально настроенных дворянских землевладельцев, одушевляемых идеями служения обществу, тогда как большинство их собратьев по классу, в том числе приверженцы традиций, продолжали его игнорировать.

Контрреформы 1889–1890 гг. не достигли поставленных традиционалистами целей - восстановить влияние дворян на крестьянство и сельскую жизнь в целом - по ряду причин: быстро уменьшалось число помещиков, имеющих право и желающих служить; земский начальник в конечном итоге был больше чиновником, чем землевладельцем, наслаждающимся уважением ниже себя стоящих; и даже реформированное земство не стало привлекательным для традиционно ориентированных помещиков. Но проблема была еще глубже: корпоративные учреждения самого дворянства, бывшие прежде жизненно важным элементом его руководящей роли в деревне, также вызывали глубокую озабоченность сословников.

Дворянские общества

За четыре десятилетия, прошедшие после Великих реформ, демографическая база губернских дворянских обществ и сфера влияния последних резко сузились: первая постепенно, по мере того как сокращалось дворянское землевладение, вторая - неожиданно, вследствие самих реформ. Все вместе привело к росту равнодушия, которое в общем-то всегда отличало отношение дворянства к своим корпоративным учреждениям.

Освобождение крепостных, перераспределение земель и, как следствие, сокращение совокупной площади дворянских поместий сделали необходимым пересмотр имущественного ценза, определявшего участие в трехгодичных выборах губернских обществ. На 1870 г., чтобы располагать правом личного голоса, дворянину требовалось иметь, в зависимости от уезда, от двухсот до восьмисот десятин земли (приблизительно на 10 тыс. рублей по ценам 1870 г.), та же величина, что была шестью годами ранее установлена как имущественный ценз личного голосования в первой курии на уездных земских собраниях; как вариант, нужно было иметь несельскохозяйственной недвижимости на пятнадцать тысяч рублей. Чтобы участвовать вместе с другими мелкими землевладельцами своего уезда в избрании выборщика, дворянину надлежало иметь минимум от десяти до сорока десятин земли. В 1877 г. из примерно 88 тыс. помещиков тридцати семи губерний Европейской России, в которых проводились дворянские выборы, предположительно 20 % имели собственность, дававшую право лично участвовать в выборах, а еще 50 % могли по своему имущественному положению участвовать в избрании выборщиков. Остальные 30 % дворян-землевладельцев могли голосовать на собрании по всем вопросам, кроме избрания должностных лиц. Продолжала действовать практика, установленная в конце 1830-х гг., когда право личного голоса на выборах предоставлялось и дворянам, имевшим в силу имущественного положения право только на непрямое участие, но достигшим шестого класса на военной службе (полковник) или четвертого на гражданской (действительный тайный советник), а также дворянам (вне зависимости от того, были ли они землевладельцами), которые отслужили три года в должности предводителя дворянства.

До 1875 г. не только владение землей, но и достижение определенного чина или награждение почетным орденом давали право голосовать на дворянском собрании. А в 1875 г. было признано, что полное среднее образование, а также трехлетний срок службы в одной из таких заново созданных должностей, как мировой судья, член земской или городской управы, в правовом смысле являются эквивалентом достижения чина. Совершенно несомненно, что потребность в этих переменах была обусловлена тем, что расстояние между помещиками, владевшими значительной земельной собственностью, и дворянами, состоявшими на государственной службе, продолжало увеличиваться.

Между 1875 и 1889 гг. правом на выборные должности могли обладать только дворяне, обладавшие чином, имевшие полное среднее образование или отслужившие три года в земских, городских и подобных местных учреждениях; от занимающих выборные должности владения землей не требовали с 1831 г. Однако в 1889 г., одновременно с созданием института земских начальников, все взрослые потомственные дворяне мужского пола опять получили право претендовать на выборные должности, как это и было до 1875 г. Но даже при таком расширении числа возможных претендентов было трудно, а порой и невозможно найти соответствующих выборным должностям дворян.

В 1890 г. пересмотренное положение о земстве понизило имущественный ценз для личного голосования в первой (теперь вполне помещичьей) курии; в 1896 г. Сенат распространил это изменение также на дворянские собрания. С этого момента для прямого участия в проводившихся каждые три года дворянских выборах достаточно было иметь от 125 десятин (в некоторых уездах черноземного центра) до 475 десятин (в некоторых восточных и северных уездах), т. е. в ценах 1890 г. достаточно было иметь земель сельскохозяйственного назначения (или другого недвижимого имущества) на сумму примерно в пятнадцать тысяч рублей. Владение, равное одной двадцатой доле этой площади, давало собственнику право на участие в непрямых выборах, как это было до 1831 г. Понижение имущественного ценза помогло удержать на прежнем уровне число тех, кто имел право личного голоса, но уменьшение количества дворян-землевладельцев вообще привело к значительному сокращению имевших право на участие в непрямых выборах. В 1905 г. из примерно 73 тыс. дворянских имений тридцати семи губерний, в которых проводились дворянские выборы, около 25 % имений были достаточно большими, чтобы дать своим владельцам право участвовать в прямых выборах, а еще 45 % могли участвовать в непрямых выборах. И в 1877 и в 1905 гг. численность первой группы составляла предположительно 18 тыс. имений, тогда как численность второй сократилась с 44 до 33 тыс.,

В 1905 г. эти 18 тыс. дворян, обладавшие всей полнотой избирательных прав, являлись частью группы в 31 тыс. дворян из пятидесяти губерний Европейской России, имения которых отвечали тому же имущественному цензу, который был включен в тот год в закон о выборах в Думу. Эти 31 тыс. землевладельцев, семьи которых составляли только 12 % потомственных дворян Европейской России, выдержали переход от системы производства на основе крепостного труда и в условиях ограниченного земельного рынка к рыночной системе хозяйства, в которой цены на труд, на землю и на сельскохозяйственные продукты определялись соотношением спроса и предложения. Хотя эта группа являлась лишь крошечной частью первого сословия, но эта 31 тыс. помещиков составляла доминирующий элемент в группе тех, кто владел 200 и более десятинами: на 1905 г. им принадлежало 59 % таких имений, составлявших 69 % от суммарной площади всех крупных и средних имений. Отделенная от подавляющего большинства дворян родом занятий и стилем жизни и отнюдь не всегда сочувствующая обращенной в прошлое программе сословников, эта небольшая группа состоятельных помещиков контролировала корпоративные учреждения, созданные для всего первого сословия в царствование Екатерины Великой, когда статус дворянина и владение землей являлись практически синонимами.

Губернские дворянские общества, представлявшие и обслуживавшие интересы все уменьшавшейся группы первого сословия, сами пережили период резкого сокращения своей деятельности после отмены крепостного права, когда от них больше не требовалось обеспечивать людьми местную администрацию, полицейские и судебные органы, и их существование свелось почти исключительно к узкосословным заботам. За предпринятой рядом дворянских обществ в 1859–1865 гг. неудавшейся попыткой играть активную политическую роль последовали десятилетия апатичного существования.

Приглашенные правительством для избрания комитетов, которые должны были прорабатывать детали отмены крепостного права и посылать выборных представителей в Петербург для консультаций с работавшим над новым законодательством чиновничеством, дворянские общества вскоре обнаружили, что правительство не намерено было терпеть никакой критики основных принципов реформы. Гневный запрет Александра II в ноябре 1859 г. на дальнейшее дебатирование крестьянского вопроса в дворянских собраниях только стимулировал в последующие два года обширные дискуссии во многих собраниях на темы политического, социального и административного устройства пореформенной России, кульминацией которых стала серия предложений о создании некоего представительного законодательного собрания. Когда в январе 1865 г. дворянское собрание Московской губернии проголосовало за то, чтобы послать императору адрес с просьбой создать две отдельные палаты - одну от представителей земства, другую от дворянства, - Александр ответил рескриптом министру внутренних дел П. А. Валуеву, протестуя против того, что «Московское Губернское Дворянское Собрание вошло в обсуждение предметов, прямому ведению его не подлежащих, и коснулось вопросов, относящихся до изменения существенных начал государственных в России учреждений». Настаивая на том, что «ни одно сословие не имеет законного права говорить именем других сословий. Никто не призван принимать на себя, перед Мною, ходатайствовать об общих пользах и нуждах всего государства», Александр наказал, чтобы ему не пришлось «встречать впредь никаких затруднений со стороны русского дворянства…». В результате этих инструкций императора было аннулировано дарованное дворянским собраниям в 1831 г. право обращаться к правительству с представлениями относительно злоупотреблений и недостатков местной администрации, даже когда такие злоупотребления затрагивали интересы не дворянства, а других сословий.

Если не считать прибалтийских губерний, где до 1880-х гг. дворянские собрания (Landtage) играли более значительную роль в разрешении местных политических вопросов, чем где бы то ни было в дореформенный период, и девяти западных губерний, где вследствие польского национального восстания 1861–1863 гг. дворянские собрания и выборы были запрещены на неопределенное время, все остальные дворянские общества после 1865 г. вели спокойное существование и занимались вопросами, не способными вызвать интерес большинства своих членов. Вероятно, наиболее важной из выполняемых ими сословных функций была опека над собственностью сирот, душевнобольных, одряхлевших и по разным иным причинам юридически недееспособных дворян. Число находившихся в опеке дворянских имений в 1885 г. достигло 15 670, а в 1895 г. - 16 429; совокупная стоимость этих имений в 1895 г. составляла более 243 млн. рублей, валовой доход от них был равен 16 млн., а чистый доход - 3,6 млн. рублей. В каждом уезде или группе уездов вопросами опеки ведал Комитет в составе от двух до четырех человек, избиравшийся Губернским дворянским собранием во главе с уездным предводителем дворянства. На протяжении всей последней трети XIX столетия дворянство успешно сопротивлялось повторявшимся попыткам со стороны чиновничества передать все дела об опеке, независимо от их сословной принадлежности, в ведение единого административного органа.

В составе бюджета, утвержденного в 1890 г. Московским губернским дворянским собранием, расходы на осуществление опеки были крупнейшей статьей расходов - 53 100 рублей, или 29 % всех расходов. Второй по значению статьей были расходы на нужды депутатского собрания, т. е. на ведение родословной книги и внесение в нее имен новых семей после тщательного изучения их личных данных, - 42 720 рублей, или 24 % бюджетных расходов. Следующей по величине статьей (34 500 рублей, или 19 % бюджета) были расходы на содержание пансионов для дворянских мальчиков, обучавшихся в средних учебных заведениях Москвы. Кроме того, дворянские общества участвовали в благотворительной деятельности в пользу финансово нуждающихся членов - они выплачивали пенсии и пособия вдовам и престарелым, стипендии - учащимся, содержали сиротские приюты, дома для престарелых и места в больничных приютах. В 1890-х гг. Петербургское дворянское собрание за три года отпустило на эти цели почти 12 тыс. рублей, а Московское - еще более того.

Благотворительная деятельность дворянских обществ проводилась, отчасти, на проценты с капиталов разных фондов, учреждаемых членами этих обществ на протяжении целого ряда лет. В 1898 г. в Петербурге таких фондов с общим капиталом в 360 890 рублей было шесть. Но примерно 90 % бюджета этих обществ составляли поступления от 1-процентного ежегодного налога на доход городского и сельского недвижимого имущества в губернии, которое принадлежало равно приписанным и неприписанным потомственным и личным дворянам. Московская и Петербургская губернии были нетипичны тем, что в них находилось неординарно большое количество городского недвижимого имущества, принадлежащего дворянам этих и других губерний, и потребность в благотворительных ресурсах в них была необычайно высокой. В 1880-е гг. ряд дворян-домовладельцев в Москве, все еще крепко связанных с родными губерниями, безуспешно пытались оспорить законность взимания с них налога в пользу членов Московского дворянского общества.

Уже в первой половине XIX в. правительство было чрезвычайно обеспокоено безразличием дворянства к проходившим раз в три года дворянским собраниям, но после Великих реформ ситуация значительно ухудшилась. Даже в начале 1860-х гг., на пике политической активности губернских дворянских обществ, голосовавшие по принципиальным вопросам в собраниях дворяне часто составляли лишь небольшой процент от обладавших этими правами: например, 20 % в Рязани в 1859 г., во Владимире в 1860 г. - 29 %, в Твери в 1859 г. - 34 %, а в 1862 г. - всего лишь 15 %. Избирательная активность была выше только в столицах: в Москве в 1862 г. участвовало 50 %, а в 1865 г. - 43 %; в Петербурге в 1860 г. участвовало 88 %, а в 1862 г. - 64 %.

Дворянским собраниям было особенно трудно пробудить серьезный интерес со стороны своих членов к своей деятельности после того, как они утратили роль поставщика местных кадров для государства и право ходатайствовать перед правительством по важным для сельского общества общим вопросам в целом. В 1869 г. либеральный славянофил А. И. Кошелев именно этими явлениями объяснял тот факт, что «собрания дворянства бывают столько же малочисленны, сколько и пусты». Кошелев привел в пример несколько случаев, когда в определенных уездах дворяне не могли составить кворума для выбора предводителя или Комитета дворянской опеки, так что решение этого вопроса приходилось передавать на объединенное дворянское собрание двух уездов или даже на губернское собрание в целом. Согласно Кошелеву, только дворянские собрания Петербургской и Московской губерний благодаря тому, что в столицах проживало много дворян, и тому, что эти города притягивали себе дворянских обитателей провинции, отличались хорошей посещаемостью. По данным Особого совещания по делам дворянского сословия на конец 1890-х гг., в двадцати шести губерниях из 91 % дворян с правом прямого участия в выборах на проходивших каждые три года дворянских собраниях только 21 % дворян это право использовали.

Этот уровень участия подтверждается имеющимися данными по ряду других губерний. В Московской губернии в 1905 г. из 1842 дворянских имений самых разных размеров примерно 550 давали право прямого участия в дворянских выборах. В 1890 г. за губернского предводителя дворянства здесь было подано 283 голоса, в 1899 г. - 312 голосов и в 1902 г. - 256 голосов. Если внести поправки на то, что отдельные дворяне владели несколькими имениями и что некоторые землевладельцы по своему образовательному уровню и неучастию в государственной службе не имели права голоса, получим, что в выборах принимало участие примерно 50 % из имевших на это полное право. В Саратовской губернии в 1905 г. было 1275 дворянских имений разного размера, из которых примерно 600 были достаточно большими, чтобы давать своим владельцам право напрямую участвовать в выборах. На выборах губернского предводителя дворянства в этой губернии в 1902 г. было подано 225 голосов, т. е. участвовавшие составляли примерно 40 % от имевших на это право. Вопросы менее актуальные, чем выборы должностных лиц, привлекали еще меньшее внимание. Только половина тех, кто в Саратове в 1902 г. участвовал в выборах предводителя, присутствовали в 1896 г. на собрании, посвященном обсуждению упадка дворянского землевладения в губернии. Когда в начале 1890-х гг. на внеочередных дворянских собраниях обсуждался вопрос о снижении барьеров к установлению заповедных имений, менее 15 % дворян-землевладельцев Пензенской и всего лишь 5 % Херсонской губерний приняли участие в составлении ходатайства правительству по этому вопросу.

Ведущий защитник сословных привилегий А. А. Плансон, владевший имениями в пяти губерниях и служивший предводителем дворянства в Уфимском уезде, сетовал на то, что проводившаяся правительством с 1860-х гг. политика настолько деморализовала дворянство за прошедшие три десятилетия, что «большинство не принимает никакого участия в делах своего сословия и мало-помалу становится совершенно чуждым дворянским интересам». В пример Плансон приводит собственный уезд, где в феврале 1892 г. на созванном внеочередном собрании дворянства из 167 обладавших всеми избирательными правами дворян в нем приняли участие только три человека. Сетует Плансон и на то, что из четырех действительных статских советников, которые участвовали в земских выборах, все дворянского происхождения и давно живущие в своих имениях, лишь он «один оказался причисленным к местному дворянству, остальные же пролетные птицы относительно местного дворянства; в земских же делах они принимают постоянное и деятельное участие потому, что с делами этими связаны их денежные и личные интересы».

И в самом деле: мало того что большинство дворян уезжало из сельских местностей в поисках городских карьер, но и среди сокращающегося количества остававшихся на земле либерально ориентированные дворяне вплоть до 1905 г. предпочитали в качестве форума для своей общественной деятельности земство, оставляя дворянские собрания для традиционалистов типа Плансона. Последние часто использовали собрания для оглашения своих притязаний по таким вопросам, как заповедность, дворянский кредит и наделение дворянским достоинством недворян, но большинству эти сюжеты были неинтересны, и деятельность собраний они просто игнорировали. Именно это отсутствие согласованности между взглядами сословников, бывших в 1880-х и 1890-х гг. источником многих ходатайств по дворянскому вопросу, с одной стороны, и отношением подавляющего большинства имевших землю дворян, не говоря уже о не имевших ее, и было ахиллесовой пятой традиционалистского дела. И этот фактор куда серьезнее искажал цели сословников, чем надуманные объяснения вроде потери «чувства ориентации» дворянами или даже их «социальной разнородности».

Ни в коей мере не подействовал на равнодушие дворянства к своим собраниям и символический акт доверия к ним со стороны Александра III. В ответ на заявленные в 1881 г. ходатайства нескольких дворянских обществ, император рескриптом от 14 апреля 1888 г. восстановил принадлежавшее губернским дворянским собраниям в 1831–1865 гг. право обращаться к губернаторам и высшему правительству с представлениями «о прекращении местных злоупотреблений или об устранении неудобств, замеченных в местном управлении, хотя бы они происходили и от общего какого-либо постановления», т. е. затрагивали интересы не только дворянства, но и других сословий. На самом деле этот жест даже встревожил некоторых традиционалистов. «Московские ведомости» пришли к выводу, что дворянству «необходимо теперь гораздо больше думать о своих обязанностях, нежели о своих правах», и они предостерегали дворян, что восстановление права на ходатайства не следует истолковывать как право ходатайствовать «не только по вопросам сословным и местным (курсив в подлиннике), но и по делам общего значения». Другие требовали дальнейшего движения в этом направлении и хотели, чтобы дворянским собраниям было даровано право непосредственно обращаться к императору по местным вопросам, затрагивающим интересы других сословий. За предоставление такого права выступили Особое совещание по делам дворянского сословия и Государственный совет, и 10 июня 1902 г. утвержденный императором закон включил это право.

В этом же законе была сделана слабая попытка решить давнишнюю проблему увеличивающейся неявки на проходившие каждые три года собрания: штраф до 75 рублей за первое неучастие и выговор со стороны губернского предводителя - за второе (порядок, обратный принятому до этого). Наказание за третий прогул осталось неизменным - исключение из членов собрания на период как максимум одной сессии. Возглавлявшаяся Сипягиным Комиссия при Особом совещании была против штрафов за первый прогул, да и вообще против системы дисциплинарных взысканий. Председатель Комиссии и восемь членов ее полагали, что «замечаемое в настоящее время неохотное посещение собраний дворянства является признаком некоторого упадка сословных интересов…», и верили, что, «как только последует то оживление местной дворянской жизни, которой можно ожидать как результат предпринятых в настоящее время правительством работ по улучшению экономического и политического положения этого сословия, несомненно снова прильют в губернские центры те дворянские элементы, которые в настоящее время не находят в них достаточного поля деятельности для приложения своих знаний и своего труда». На деле оживление, которого ожидала Комиссия, так и не наступило, и вплоть до потрясений 1904–1906 гг. дворянство заметного интереса к губернским дворянским собраниям так и не проявило.

Два других раздела закона 1902 г. были результатом проходившей между сословниками в течение нескольких лет дискуссии о путях и способах усиления дворянских обществ. В одном из разделов закон впервые наделил общества статусом юридических лиц, имеющих право владеть и распоряжаться собственностью, заключать контракты, возбуждать судебные иски и быть ответчиком по судебным искам. Второе изменение состояло в следующем: чтобы обеспечить функционирование обществ в трехгодичных перерывах между губернскими собраниями, собрание предводителей и депутатов дворянства (созданное в 1831 г. в основном для подтверждения права отдельных дворян голосовать на выборах) получило новую для себя роль исполнительного комитета, которую оно неформально и так при случае осуществляло. Другие решения проблемы функционирования дворянских собраний в промежутках между выборами, в том числе предложение об ежегодных губернских собраниях и об использовании в качестве исполнительного комитета либо Собрания губернских и уездных предводителей, либо Губернского дворянского депутатского собрания (с одним представителем от каждого уезда и являющееся чем-то вроде секретариата общества), Особое совещание отвергло. Закон 1902 г. расширил полномочия Собрания предводителей и депутатов дворянства, наделив их следующими правами: (1) обсуждать и решать вопросы, возбуждаемые правительством или губернским предводителем (председательствовавшим в этом собрании); и (2) готовить повестку дня для губернского собрания, включая любые ходатайства на имя императора.

Пока подавляющее большинство дворян, включая землевладельческое меньшинство, не проявляло большого интереса к дворянским обществам, результаты структурной реформы 1902 г. не имели практически никакого значения. Но до известной степени эта реформа помогла подготовить дворянские общества к их новой роли после 1905 г., когда они выступили в качестве лобби не столько дворянского сословия, сколько всего класса крупных и средних землевладельцев, господствующим элементом которого являлись дворяне. Вообще говоря, некоторые из ходатайств, посылавшиеся дворянскими обществами в конце 1880-х и в 1890-х гг. в Петербург, особенно связанные с вопросами о легком кредите и о доступности его вообще, о зернохранилищах, железнодорожных тарифах для сельскохозяйственной продукции и т. п., можно рассматривать как первые проявления этой новой роли.

Предводители дворянства

Хотя в 1860-х гг. дворянские собрания по большей части лишились роли в политической жизни на уровне уездов и губерний, институт предводителей дворянства, особенно его уездное звено, развивался в ином направлении. В дореформенный период предводитель являлся прежде всего представителем, выразителем интересов и главой избравших его дворян, хотя время от времени из-за нехватки собственного административного персонала правительство возлагало на него и другие обязанности. Административные обязанности предводителя были не столь обширны, чтобы требовать постоянного внимания, и в его отсутствие их исполнял уездный судья. Последний, подобно предводителю, избирался на дворянских выборах, но, в отличие от него, получал жалованье и должен был неотлучно находиться в уездном городе.

Для координации работы и надзора за земством, за органами крестьянского самоуправления и другими местными организациями, созданными в ходе Великих реформ, правительство все в большей степени полагалось на уездных предводителей дворянства. Не имея надежного представителя своей власти на уездном уровне, правительство сделало предводителей дворянства фактическими руководителями уездной администрации. Предводитель дворянства выполнял функции председателя уездного земского собрания и играл важную роль на земских выборах в качестве председателя в первой курии, объединявшей помещиков, владения которых превышали установленный законом минимум, и уполномоченных от землевладельцев, владения которых были ниже этого минимума, а также съезда мелких землевладельцев, на котором избирались уполномоченные для первой курии. Кроме того, уездный предводитель дворянства председательствовал в уездном съезде мировых посредников, выдвинутых дворянством для проведения землеустроительных работ в соответствии с отменой крепостного права, а с 1874 г. - в сменившем его уездном по крестьянским делам присутствии. Когда в том же году была введена всеобщая воинская повинность, предводитель стал председателем уездного по воинской повинности присутствия; кроме этого, он председательствовал в уездном по питейным делам присутствии, созданном в 1885 г., а затем руководителем уездного комитета попечительства о народной трезвости, сменившего в 1895 г. это присутствие. Начиная с 1887 г. он являлся и председателем уездной оценочной комиссии, устанавливавшей компенсацию землевладельцам за недвижимость, экспроприированную для решения общественных нужд.

Поучительный пример отношения правительства к предводителям дворянства в период реформ относится к 1873–1874 гг. Озабоченный ростом активности популистов и стремясь остановить распространение вредных для благополучия семьи, общества и государства идей, Александр II принял предложение своих консервативных советников передать надзор над начальными школами губернским и уездным предводителям дворянства. В указе на имя министра народного просвещения графа Д. А. Толстого император призвал «верное мое дворянство стать на страже народной школы… [против] тлетворных и пагубных влияний», сохранить «дело народного образования в духе религии и нравственности», напоминая, что члены первого сословия всегда служили «примером доблести и преданности гражданскому долгу…». И уездный предводитель дворянства законом 1874 г. был сделан председателем уездного училищного совета, несущего ответственность за открытие новых школ и поддержание порядка в уже действующих, с правом увольнения неугодных учителей. Одновременно же на губернского предводителя дворянства возложили наблюдение за всеми начальными школами его губернии.

Как признание его расширенных обязанностей, сделавших обязательным его постоянное пребывание в уездном городе, в 1878 г. чин уездного предводителя был повышен с шестого класса до пятого, - правда, для получения пятого класса нужно было отслужить в этой должности три срока и быть переизбранным на четвертый. Предводители не получали жалованья от дворянских обществ, но земства нередко выплачивали им денежное содержание в качестве компенсации за время и энергию, которые они тратили помимо своих непосредственных предводительских функций и которые стали более трудоемкими, чем их чисто сословные обязанности. Помимо этого, некоторые дворянские собрания оплачивали предводителям дорожные и административные расходы. В самом прямом смысле слова, уездные предводители дворянства были «теперь не столько представители дворянства, сколько органы правительственного режима, исполнители его воли и разных административных распоряжений».

Поскольку на губернском уровне органы государственной власти были представлены в большем объеме, чем на уездном, губернский предводитель дворянства являлся в первую очередь руководителем и представителем первого сословия и только во вторую - агентом правительства. Тем не менее он также оказывался членом различных губернских административных образований и непременным председателем двух органов - земского собрания и училищного совета, по поводу чего Свод законов справедливо отметил, что он «в случае общих присутствий с губернскими чинами, занимает первое место после Губернатора».

По свидетельству А. Романовича-Славатинского, автора образцовой работы по истории дворянства, до освобождения крестьян немногие дворяне стремились занять должность предводителя, поскольку она требовала больших расходов, включая ожидаемые дворянами роскошные обеды, особенно в период проводимых каждые три года собраний, и поэтому «могла манить только весьма богатых, досужих помещиков». Небольшое число достаточно богатых и готовых служить дворян, пишет автор, переизбирались по нескольку раз - три срока были почти правилом, не редки были пять сроков, но и семь или девять сроков тоже не были чем-то неслыханным. Предводители, замечает также Романович-Славатинский, обычно принадлежали к ничем не выделяющимся, провинциальным семьям - без титула и не древнего происхождения. Эта характеристика дореформенных предводителей дворянства хорошо согласуется с их изображением Терпигоревым, которое относится к первому пореформенному десятилетию: «Наш уездный предводитель, бессменно прослуживший четыре трехлетия, месяца за два умер, и теперь предстояло многотрудное дело выбрать человека, который удовлетворял бы в одно и то же время и всем „партиям“ и всем требованиям предводительского ранга, т. е. чтобы это был человек сильный и умный, стоящий выше всех сословий, или чтобы это была бесцветная личность; но в том и в другом случае чтобы был человек если и не богатый, то уж во всяком случае с хорошими средствами». Писавший в начале двадцатого века исследователь права барон С. А. Корф также утверждал, что предводители дворянства служили по много сроков подряд, но при этом он, в отличие от Романовича-Славатинского, объяснял это тем, что небольшая группа видных дворян, имеющихся в каждой губернии, стремилась занять эту должность и практически монополизировала ее, привлекаемая к ней сопутствующими этому положению властью и почетом. Об этом же пишет и советский исследователь, утверждающий, что в пореформенный период треть губернских предводителей дворянства оставалась на этом посту дольше чем по три срока.

Это общепринятое представление нуждается в корректировке, по крайней мере в отношении губернских, а вероятно, и уездных предводителей дворянства. Между 1777 и 1910 гг. в сорока семи губерниях Европейской России, в которых в те или иные годы существовала эта должность, 983 дворянина служили на посту губернского предводителя. Из них 888 были избраны, а остальные назначены - сорок девять в западных губерниях, где по причине польского восстания с 1860-х гг. выборы были приостановлены, четыре в Олонецкой губернии между 1812 и 1858 гг., и сорок два, назначенные губернаторами временно, чтобы заполнить неожиданные вакансии до конца срока, но так и не избранные своим электоратом. Существенно более половины всех выбранных на свой пост предводителей были избраны только на один срок и более трех четвертей - не дольше чем на два срока (см. табл. 22).

Таблица 22.

Губернские предводители дворянства, избранные в Европейской России: распределение по срокам пребывания в должности (1777–1910) {430}

(Число сроков …… Число предводителей / В % к суммарному числу предводителей)

1 …… 521 / 58,7

2 …… 163 / 18,4

3 …… 90 / 10,1

4 …… 54 / 6,1

5-7 …… 53 / 6,0

8-10 …… 7 / 0,8

Распределение по срокам пребывания в должности примерно одинаково для предводителей, избранных в первый раз до и после 1861 г. Приблизительно один из пяти губернских предводителей дворянства принадлежал к семье, среди членов которой один человек, а иногда и больше также занимал должность предводителя. Только в Могилевской губернии в течение некоторого времени этот пост стал фактически собственностью одной семьи: И. О. Голынский, его брат и трое сыновей занимали должность предводителя в течение сорока восьми лет из шестидесятитрехлетнего периода, с 1781 по 1844 г. В считанных случаях семья поставляла предводителей для двух или более губерний. Но это были исключения. В подавляющем большинстве случаев пост губернского предводителя не становился исключительным достоянием какой-либо одной семьи или группы семей, и нормой была регулярная сменяемость людей на этом посту, а не длительное пребывание в должности.

Аналогичного анализа длительности пребывания на посту уездных предводителей по всем губерниям Европейской России не существует, но если считать Московскую губернию типичной, мы получаем сходную картину продолжительности пребывания уездных предводителей в остальных губерниях (см. табл. 23). В Московских уездах чаще, чем на уровне губерний, случалось так, что должность предводителя переходила от отца к сыну. В двух уездах из тринадцати пост предводителя на долгое время стал достоянием одной семьи. И если в Москве частота сменяемости уездных предводителей была почти такой же, как губернских предводителей в Европейской России, здесь несколько чаще случалось, что этот пост оказывался монополией определенных семей.

Таблица 23.

Уездные предводители дворянства Московской губернии: распределение по срокам пребывания в должности (1782–1910) {431}

Число сроков …… Число предводителей / В % к суммарному числу предводителей

1 …… 189 / 61,2

2 …… 55 / 17,8

3 …… 28 / 9,1

4 …… 20 / 6,5

5-7 …… 10 / 3,2

8-10 …… 7 / 2,3

Чтобы получить типичный портрет дворянина, избиравшегося на пост губернского предводителя в конце XIX в., я проанализировал послужные (формулярные) списки 29 человек, занимавших пост губернского предводителя в двадцати шести губерниях Европейской России с января 1899 г. по декабрь 1904 г. В выборку вошли двадцать девять (57 %) из группы в пятьдесят один человек, занимавших пост в тот период в тридцати семи губерниях, в которых проходили выборы предводителей. Большинство людей в этой группе были впервые избраны на пост предводителя в возрасте 45 лет или моложе (см. табл. 24).

Таблица 24.

Распределение губернских предводителей по возрасту первого избрания на эту должность, 1899–1904 {433}

(Возраст …… Число / %%)

31-35 …… 5 / 17,2

36-40 …… 4 / 13,8

41-45 …… 8 / 27,6

46-50 …… 7 / 24,1

51-55 …… 3 / 10,3

56-60 …… 1 / 3,4

61-65 …… 0 / 0,0

66-70 …… 1 / 3,4

Восемнадцать предводителей (62,1 %) имели то или иное высшее образование, из них тринадцать в то или иное время побывали студентами университета. Из одиннадцати предводителей со средним образованием семь являлись выпускниками пажеского или кадетского корпуса. Двадцать два предводителя (75,9 %) прошли через государственную службу - тринадцать в составе гражданской бюрократии, один - армейской, а восемь служили и по гражданской и по военной части. Средняя выслуга лет у двадцати одного человека, служивших по гражданской части, составляла одиннадцать лет, а девять бывших военных прослужили в среднем только по пять лет. Все, кроме пятерых, имели опыт службы в качестве почетных мировых судей или смотрителей уездных училищ, либо, в ряде случаев, членов земского собрания, земской управы или городской думы. У двадцати был семилетний (в среднем) опыт службы в качестве уездных предводителей дворянства.

Все двадцать девять предводителей из нашей выборки были землевладельцами. Только в двух случаях нам неизвестна площадь их владений (см. табл. 25).

Таблица 25.

Распределение губернских предводителей по размеру землевладений, 1899–1904 {434}

(Площадь , десятин …… Число предводителей (или их жен) / %%)

500-1000 …… 3 / 11,1

1001–5000 …… 10 / 37,0

5001-10 000 …… 6 / 22,2

10 001-20 000 …… 3 / 11,1

20 001-50 000 …… 3 / 11,1

50 001-80 000 …… 2 / 7,4

Большинство имели от 1000 до 10 000 десятин. Двадцать пять унаследовали свои имения, четырнадцать - купили землю, у семерых землей владели жены, а десять имели землю не только в тех губерниях, где их избрали предводителями, но и в других.

Из нашей выборки следует, что спустя сорок лет после освобождения крестьян типичный губернский предводитель происходил из умеренно богатой семьи провинциального землевладельца и обладал университетским образованием. Начинал он свою карьеру на гражданской службе, довольно быстро после тридцати лет выходил в отставку и удалялся в родительское поместье, имевшее 5000–6000 десятин земли в одной губернии. В течение следующих десяти лет он служил местному сельскому обществу, занимая самые разные должности, после двух сроков в качестве уездного предводителя, лет в сорок пять, избирался на пост губернского предводителя, в пятьдесят выходил в отставку. Эта схема типичной карьеры предводителя не подтверждает утверждения Мэннинг, что дворяне зачастую использовали должность предводителя как «ступень к высокой должности в государственном аппарате». Предводители, как бывшие, так и пребывающие в должности, часто призывались к участию в правительственных комиссиях, таких, как Кахановская комиссия и Особое совещание по делам дворянского сословия, но это уже совсем другая история.

На стыке столетий губернский предводитель, подобно возглавлявшейся им корпоративной организации, никоим образом не был характерным порождением сословия, официальным представителем которого он являлся. Он был землевладельцем в то время, когда большинство дворянских семей стали безземельными; он совмещал службу государству с участием в жизни сельского мира, как того и требовал долг дворянина, в то время как подавляющее большинство других дворян его поколения уже отказались от одной из этих двух форм выполнения сословного долга перед обществом, а почти половина отказались от обоих. Далее, он принадлежал к явному меньшинству (менее 9 % всех помещиков и примерно 4 % всех дворян) тех, чьи имения превышали 1000 десятин. Как пост предводителя дворянства, так и вся корпоративная организация первого сословия превратились в представительство не сословия и даже не его большинства, а всего лишь незначительного меньшинства, образовавшего доминирующий элемент нового класса богатых сельских землевладельцев.

Эту перемену не признали ни самодержавие, ни защитники привилегий. И Александр III, и Николай II начинали царствование с превознесения предводителей дворянства как естественных руководителей не только дворянства, но и всего сельского мира. Предводители дворянства, особенно уездные предводители, являлись ключевым компонентом всех традиционалистских планов реформ местного управления, составлявшихся в двадцатипятилетие, предшествовавшее 1905 г. Пазухин, благодаривший судьбу за то, что «институт предводителей дворянства был каким-то чудом не снесен реформенным ураганом» 1860-х гг., рассматривал его как пример бескорыстного и честного служения обществу и государству. Он утверждал, «что из многочисленных властей нынешнего уездного управления предводитель дворянства есть самый популярный человек среди крестьян». Его план сделать предводителя председателем уездного съезда земских начальников увенчался успехом. Уездный предводитель должен был также председательствовать в назначаемом присутствии, которым Пазухин (безуспешно) попытался заменить уездную земскую управу.

В целом традиционалисты разделяли пазухинскую идеализацию предводителей дворянства и были заняты проблемой привлечения способных людей к исполнению должности предводителя, особенно уездного, несмотря на продолжающийся исход дворян из деревни. Достичь этого они рассчитывали разными методами, среди которых наиболее серьезно рассматривались три следующих: назначение жалованья, назначение помощника и предоставление статуса и чина государственного служащего с соответствующим пенсионным обеспечением.

Идея жалованья уездным предводителям дворянства сипягинской Комиссией при Особом совещании по делам дворянского сословия была отвергнута. В мае 1899 г. Комиссия признала все увеличивающееся число дворян, вполне удовлетворявших требованиям этой должности, но не обеспеченных нужными для исполнения ее средствами. Тем не менее группа Сипягина продолжала настаивать на том, что суть службы предводителя по природе своей оплачена быть не может, что на этом именно и держится в местном самоуправлении авторитет предводителя, и такое положение следует сохранять как можно дольше. Тем дело и кончилось.

Другим средством облегчить личные и финансовые тяготы, связанные с должностью уездного предводителя, считалось назначение ему помощника, который взял бы на себя исполнение рутинных обязанностей. Весной 1900 г. Особое совещание одобрило идею, что процедура избрания помощника уездного предводителя должна была быть точно такой же, как избрание самого предводителя. В отличие от схожего, выдвинутого за семь лет до этого публицистом Плансоном, данное предложение по рекомендации Совещания не обещало помощнику жалованья. Государственный совет в 1902 г. к плану Совещания отнесся настороженно, возражая, что разделение ответственности ослабит авторитет должности. Поэтому Государственный совет постановил, что помощник предводителя должен брать на себя его обязанности в тех случаях, когда предводитель будет не в силах их исполнять сам, но не являться его действительным помощником. Николай II, однако, принял сторону меньшинства Государственного совета и Особого совещания; закон от 10 июня 1902 г. позволял вводить должность помощника уездного предводителя в тех уездах, в которых дворянские общества считали эту должность нужной, а каждому предводителю давалось право использовать своего помощника по усмотрению. На практике лишь немногие общества использовали разрешение облегчить своим предводителям бремя должностных обязанностей. И дворянские собрания, и сами предводители к любому разделению власти предводителя относились с подозрительностью.

Хотя Особое совещание отвергло идею выплаты предводителям жалованья, оно высказалось за то, чтобы присваивать им чин и назначать пенсии. После избрания на четвертый срок уездным и губернским предводителям дворянства, имевшим до этого меньший или никакой чин, присваивали соответственно чин статского советника (пятый класс) и действительного статского советника (четвертый класс). Совещание рекомендовало присваивать уездным предводителям чин коллежского советника (класс шестой) после двух полных трехлетних сроков и статского советника после трех полных сроков; губернский предводитель после двух полных сроков получал чин статского советника и действительного статского советника после трех сроков. Все предводители дворянства имели право на государственную пенсию, определяемую сроком пребывания в должности. Государственный совет все эти предложения отклонил, мотивируя это тем, что дворянин должен служить предводителем в силу обязательств перед сословием и что она сама по себе уже является наградой; рассматривать же ее как средство продвижения по лестнице чинов нельзя. Но и в этом случае император пошел против решения большинства Совета, и в соответствии с рекомендациями Особого совещания закон 1902 г. закрепил за всеми предводителями право на получение чинов в гражданской службе после двух и трех полных сроков пребывания в должности.

Некоторые сословники относились к предводителям с поразительным пренебрежением. В качестве примера можно процитировать А. И. Елишева, горько сетовавшего на тот факт, что «предводитель дворянства - радикал, проповедующий уничтожение сословности вообще и своего сословия в частности, - совсем не редкость в наше время». Необязательно соглашаться с использованием Елишевым термина «радикал», но не приходится отрицать, что позиция предводителей дворянства нередко шла вразрез с требованиями традиционалистов о защите сословных различий. Далеко не исключительным является пример новгородского губернского предводителя дворянства князя Б. А. Васильчикова, который в 1897 г., отвечая на вопросник, разосланный Особым совещанием, заявил: «интересы каждого отдельного дворянина гораздо полнее выражаются интересами той профессии, к которой он принадлежит, нежели интересами сословия… Ждать в конце девятнадцатого столетия пробуждения в этой разнохарактерной массе сословного самосознания не представляется возможным».

Важнейшим форумом для выражения подобного рода либеральных, равно и традиционалистских, взглядов дворянскими предводителями были общенациональные совещания губернских предводителей, которые начиная с 1896 г. собирались регулярно. Уже в 1884 г. Полтавское дворянское общество при поддержке дворян нескольких других губерний ходатайствовало о созыве общенационального совещания губернских предводителей дворянства, на котором, в ознаменование первого столетия дарования Екатериной Великой Жалованной грамоты дворянству, они выступили бы в качестве выразителей интересов и нужд первого сословия. Правительство, проявив обычную для него сверхчувствительность к малейшей угрозе политического соперничества, отказалось от предложения увенчать сеть сословных дворянских учреждений организацией общеимперского уровня. Министр внутренних дел Толстой отверг ходатайство Полтавского дворянского общества на том основании, что: (1) поскольку это предложение затрагивает интересы всего первого сословия, оно выходит за границы компетенции полтавского дворянского собрания, да и (2) Свод законов не предусматривает созыва совещания губернских предводителей дворянства. Самодержавие никогда не позволяло каким-либо социальным интересам, в том числе дворянским, отодвинуть на второй план свои собственные, если чувствовало малейшую возможность конфликта интересов, и верность этому принципу оно сохраняло до конца. Но в январе 1896 г., когда дворянство Петербургской губернии в очередной раз призвало к проведению совещания предводителей дворянства, правительство уступило. Николаю II хотелось превратить в дело свои прекраснодушные слова о ведущей роли дворянства, и, помимо этого, М. А. Стахович, орловский губернский предводитель и видный выразитель идей дворян-землевладельцев умеренного направления, предупредил Николая, что, если правительство не поспешит на помощь дворянам, члены этой группы вскоре окончательно утратят возможность служить государству.

Министр внутренних дел И. Л. Горемыкин соответственно созвал в Петербург в феврале и марте 1896 г., сроком на месяц, двадцать семь губернских предводителей дворянства на совещание, на котором обсуждались различные меры поддержки дворянского землевладения, а также вопросы возведения представителей низших сословий в дворянское достоинство и корпоративной роли дворянства в системе местного управления. Горемыкин пристально наблюдал за ходом совещания и по окончании его наложил восьмимесячный запрет на публичное обсуждение записки, представленной предводителями императору. Этот документ содержал обвинение правительства в том, что начиная с 1860-х гг. его действия наносили материальный ущерб первому сословию, а позднейшая политика поощрения и поддержки промышленности, банков и железных дорог велась за счет интересов сельского хозяйства.

В последующие тринадцать лет совещания губернских предводителей проходили в Москве раз или два раза в году и длились по четыре-пять дней. В отличие от организованной правительством конференции 1896 г., все последующие, в которых участвовало от пятнадцати до двадцати пяти предводителей, представляли собой «частные, неофициальные обсуждения». Для созыва каждого очередного совещания, по крайней мере до 1905 г., они получали предварительное согласие министра внутренних дел и обычно информировали его о результатах обсуждений. Но разрешение не означало безоговорочного одобрения собраний, поскольку ощущение беспокойства, вызываемое потенциальной угрозой этих собраний монополии правительства на власть, правительство не покидало. В 1902 г. министр внутренних дел В.К. фон Плеве следующим образом выразил это двойственное отношение: «…Полагаю, что съезды господ предводителей дворянства для обмена мыслей по вопросам сословного характера могли бы быть полезны не только для установления общности взглядов и единства действий, но и для обеспечения должного соответствия сих действий видам Правительства… Проходившие до настоящего времени беседы в Москве некоторых губернских предводителей дворянства не дали достаточного материала для заключения о том - возможно ли при установлении программы подобных собраний провести грань между делами сословными и вопросами общегосударственными». Сомнения Плеве вполне оправдались три года спустя, когда совещания губернских предводителей дворянства, в которых задавали тон люди, разделявшие взгляды князя Васильчикова на приоритет профессиональной и классовой принадлежности перед сословной, стали влиятельным лобби конституционных реформ.

Закрытие Особого совещания

Закон от 10 июня 1902 г., посвященный корпоративным учреждениям первого сословия, был последним крупным законодательным актом, подготовленным Особым совещанием по делам дворянского сословия. Последнее заседание этого Совещания состоялось 24 ноября 1901 г. Предвидя, что по закрытии Особого совещания внимание к нуждам дворянства ослабнет, «Московские ведомости» весной 1897 г. выдвинули идею создания постоянного государственного учреждения, через которое можно было бы осуществлять связь с губернскими дворянскими обществами. В 1900 г. эту идею подхватил новый министр внутренних дел Д. С. Сипягин, который предложил создать в своем министерстве особый департамент по делам дворянства. Высочайший рескрипт, распустивший 1 января 1902 г. Особое совещание, также указывал, что Николай II «признал за благо, чтобы дальнейшее упрочение судеб первенствующего в империи сословия, оставаясь предметом Моего особого попечения, заняло приличествующее ему место в текущей деятельности государственного управления и преподал необходимые к осуществлению таковой Моей воли указания Министру Внутренних Дел».

Но идея Сипягина быстро увязла, наткнувшись на безразличие и даже противодействие Государственного совета. Большинство Совета чувствовало, что задуманное учреждение не будет служить никаким полезным целям, и опасалось, что такой акт официального покровительства по отношению к дворянству может вызвать негативную реакцию других сословий. Кроме того, большинство беспокоило равнодушие дворянства к новому учреждению; январское 1902 г. совещание губернских предводителей дворянства возражало, что такое учреждение может стать только бюрократическим барьером между дворянством и самодержавием. В. К. фон Плеве, занявший место Сипягина после убийства последнего в апреле 1902 г., отмахнулся от аргументов большинства на том основании, что (1) оппозицию губернских предводителей дворянства не следует считать за несогласие всего дворянства, и (2) даже если большинство дворянства было действительно против предлагаемого учреждения, правительство имеет полное право действовать ради достижения своих высших интересов. Последний аргумент очень многое открывает в отношениях между самодержавием и дворянством. 12 июня 1902 г. император одобрил создание при министре внутренних дел Канцелярии по делам дворянства. Новое учреждение оправдало пророчество Государственного совета: за шесть лет своего существования оно не создало ничего, кроме бумажной канцелярщины.

Относительно интенсивный период публичных дискуссий и законодательной активности, длившийся с середины 1890-х гг., оставил традиционалистов в состоянии раскола. На одном полюсе были деятели типа А. А. Чемодурова, самарского губернского предводителя дворянства, который в сентябре 1902 г. возмущался тем, что «Особое совещание по делам дворянского сословия не выработало радикальных мер по спасению дворянства». Чемодуров призывал к созданию в каждой губернии комитетов дворян-землевладельцев, которые бы обсуждали меры по спасению, как это делали губернские дворянские комитеты, образованные в конце 1850-х гг. для разработки законодательных проектов в период освобождения крестьян. У большинства защитников привилегий, однако, интерес к дальнейшей помощи государства в области законодательства неожиданно исчез, как только Особое совещание продемонстрировало незначительность того, чего оно могло достигнуть в этой области. И в дворянских обществах, и в прессе обсуждение дворянского вопроса потеряло свою интенсивность по сравнению с пиком напряженности в конце 1890-х гг. Противоположную Чемодурову позицию занимал бывший наставник Александра III сенатор Ф. Г. Тернер, с удовлетворением отметивший в 1903 г., что «острый период дворянских стяжаний окончился; все, что правительство считало возможным сделать в удовлетворение желаний дворянства, - сделано, и дворянский вопрос можно считать получившим, по крайней мере временно, свое завершение».

Сенатор Тернер заблуждался. Проведенные Особым совещанием по делам дворянского сословия законодательные меры были в лучшем случае паллиативами, а не панацеей от недугов, которыми, по диагнозу сословников, страдало российское общество. Даже при самых благоприятных обстоятельствах эти меры не смогли бы остановить или даже заметным образом замедлить превращение России из общества, основанного на сословных привилегиях, в общество, базирующееся на равенстве граждан перед законом. Неудача программы традиционалистов в значительной степени объясняется тем, что российские дворяне, не ожидая, когда государство защитит их от ветров перемен, сами стали активными участниками процесса своих экономических и социальных преобразований. К концу столетия первое сословие уже утратило целостность и единство. Его место в сельской жизни занимал отчетливо понимающий свои интересы класс крупных и средних землевладельцев. И революция 1905 г. ускорила этот процесс.