О том, как гномики пошли красить небо
Жили-были три маленьких гномика. Звали их… Не, по паспорту-то у них были приличные и солидные гномские имена. Но поскольку наши герои были крохотными, то и звали их, соответственно, не Балин и Двалин, а Балинчик и Двалинчик. Третьего гномика, что характерно, звали Ёрмунгадиком.
Однажды они после тяжелейшей смены в урановом штреке любимой работы сидели на поляне, пили пиво кефир и тупо ффтыкали поэтически взирали на звёздное небо.
- Красиво, - сказал Балинчик.
- Красиво, - подтвердил Двалинчик. – Только мрачновато. С чёрным цветом явный перебор.
- А действительно, - подхватился Ёрмунгадик. – Слышьте, братцы, а давайте небо покрасим!
- Чем? – спросил Двалинчик.
- Красками!
- Они у тебя есть?
Ёрмунгадик задумался:
- Я тут недавно одного человекохудожника видел. Он в кустах отдыхал.
- Ну и что? – спросил Двалинчик.
- Он же художник! Может, после него краски остались!
И Ёрмунгадик решительно полез в кусты.
- Знаю я, что после людей в кустах остаётся, - мрачно заметил Балинчик. – Смотри не вляпайся.
- А-а-а-а! – раздался вопль Ёрмунгадика.
- Я же говорил – вляпается, - прокомментировал Балинчик.
- Это я радостно кричал, - пояснил Ёрмунгадик, выволакивая из кустов три тюбика масляной краски. – Берите.
- А как мы до неба доберёмся? – спросил Двалинчик.
- Так вот же! – сказал Ёрмунгадик и показал на огромный дуб, росший на поляне.
Гномики были очень маленькие. Поэтому им казалось, что дуб просто гигантский. А уж если на него влезть, то дотянуться до неба – это как два пальца отпилить.
И они взяли кисти, закрепили тюбики за спиной на манер рюкзаков, и полезли на дуб.
Зрелище было то ещё, доложу я вам. Больше всего гномики напоминали процессию непальских шерпов, волокущих снаряжение для белого человека, который потом гордо объявляет, что в одиночку покорил Эверест.
Приблизительно так и обозвала их белка, жившая в дупле на самой середине дуба. И ещё начала хихикать.
Балинчик насупился и стукнул её киркой.
Уверяю вас, получить киркой по башке даже от Очень Маленького гномика – удовольствие ниже среднего. Так что белка моментально стала очень вежливой.
Попросту заткнулась и уползла в дупло лечить голову.
А гномики полезли выше, и выше, и выше…
И добрались до самой верхушки. Чёрное космическое небо было совсем близко – только руку протяни.
- Ещё чуть-чуть! – пропыхтел Балинчик.
- Не достаю! – просипел Двалинчик.
- Строим пирамиду! – скомандовал Ёрмунгадик.
И Балинчик подставил свою широкую (но очень маленькую) спину Двалинчику, и Двалинчик прочно встал на его плечи, и Ёрмунгадик, окунув в краску кисть, полез на плечи Двалинчику…
Но тоненькая дубовая веточка не смогла выдержать троих (пусть и очень маленьких) гномиков. Она грустно сказала: «Хрусть!» и сломалась.
И гномики смачно навернулись на землю с высоты гигантского дуба, росшего на поляне, с которой было видно чёрное ночное небо, усыпанное звёздами.
Навернулись они вместе с заранее открытыми тюбиками. Если бы образовавшуюся у подножия дуба кучу малу увидел какой-нибудь художник-сюрреалист, он бы взвыл от восхищения. Три расцарапанных гномика, угвазданные красками по уши, просто просились на картину «Побег маляров-маньяков из сумасшедшего дома». Но никакого сюрреалиста рядом, к сожалению, не было…
Гномики поднялись, попытались отряхнуться, поняли, что это бесполезно и пошли в медпункт.
Когда гномский целитель увидел перед собой эту исцарапанную и перепачканную краской компанию, он начал неприлично ржать. А потом поинтересовался:
- Откуда это вы такие красивые?
- Мы небо красили! – гордо сказали гномики.
- Вы что, с дуба рухнули? – изумился целитель.
- Шаман, однако! – уважительно сказали гномики. – Как узнал?
Целитель махнул рукой и тщательно намазал всю компанию зелёнкой.
Балинчик, Двалинчик и Ёрмунгандик ещё целую неделю ходили разноцветными, вызывая всеобщий нездоровый смех, но потом краска потихоньку сошла.
А о целителе пошла слава колдуна и провидца.
Сама же Надя, на интервью соглашается но ничего не расказывает, дескать "военная тайна", "не читала/не слышила", "скажу только на полиграфе" и т.д.
Но на некоторые вопросы, всё же есть ответы (из интервью "Стране").
За последние три дня резко выросла ваша узнаваемость. Ряд экспертов то ли в шутку, то ли всерьез говорят, что власть работает на ваш пиар. Намерены ли вы как-то использовать упавшие на голову бонусы для политики?
Если бы я думала о политическом будущем, возможно и так. Не все люди так думают. Есть люди, которым есть нечего, и они вообще об этом не думают. А для кого-то политика это хлеб, они и создают такую картинку. К сожалению, это ничтожно узкий мир по сравнению с проблемами Украины. Я слышала очень много подобных мыслей, когда сидела в российской тюрьме. Иногда там люди смотрят на тебя, как уже на умершего, как на ожившего, а иногда - как на воскресшего. И когда на тебя начинают смотреть, как на воскресшего, ты понимаешь, что ты - победил. Мне в Российской Федерации часто говорили о том, что все будет хорошо, что я буду политиком. Как-то пришла ко мне Элла Памфилова. Рассказывала мне, какое у меня большое политическое будущее. И что она хотела, чтобы Украина смотрела не только в сторону Европы, но и в сторону России.
А вы?
Я ей говорила, что обязательно будет смотреть в сторону России, когда будет смотреть вместе с Европой. Мне было смешно слушать этих людей. Я не знала, окажутся ли они правы или не правы на тот момент. На тот момент каждый день и каждая секунда для меня были последними, и я знаю, о чем говорю, и за что отвечаю.
Вернемся к сегодняшней истории.
С тех пор, как я вступила в политическую жизнь, каждая секунда, как и в тюрьме, как и на войне, как и в плену, практически последняя. И не позавидуешь человеку, который живет и знает, что может быть убит, посажен, взорван или еще что-то. Я отследила свою политическую жизнь. Она достаточно короткая - всего два года. Раз или два раза в год случаются всплески. То я поехала в Москву на суд по Николаю Карпюку и Станиславу Клыху. То я поехала в Минск на переговоры с Захарченко и Плотницким. То я зашла в СИЗО на оккупированных территориях Донецкой и Луганской областей.
Наверное, то, что сегодня происходит с вами, можно сопоставить с периодом российской тюрьмы. Или то, что приключится вскоре.
Да, очень близко. И я не знаю, что хуже. Если смотреть на вещи цинично, то у нас все сидевшие рано или поздно становятся или премьер-министром, как Тимошенко, или президентом, как Янукович, или генпрокурором, как Луценко. Из этих соображений - у меня очень большое политическое будущее. С другой стороны, бывает такое, когда ты не просто галимый политик дешевой пробы, как у нас все в Раде. А когда ты как лидер нации, вроде Чорновила, Кузьмы Скрябина. Люди, которые могли поднять. Их судьбы куда печальнее. Сравнивая с Жанной д"Арк, Иисусом Христом, с кем их еще сравнить, я не знаю. Это достойные люди. Я не знаю, кем они были, но я знаю, что исчезли они тогда, когда было нужно. Потому я не могу предсказать, какая у меня будет судьба. Если бы вы понимали, что сейчас вы сидите и на вас мигает лампочка снайпера, не знаю, было бы ли вам так весело задавать такие вопросы. А я это понимаю.
Вы вообще осознаете, что вас могут посадить?
Во-первых, этот сценарий уже не новый. Даже за эту каденцию есть депутаты, которые выходили из-за решетки. Давайте будем говорить о том, что страшнее и осознаю ли я весь ужас ситуации.
Чем вы им так мешали в парламенте, если не оружием? Для чего нужно было вас сопровождать?
Они подошли ко мне из любопытства. Узнать, правда ли то, что говорил Луценко. Вот и все. Это были те люди, с которыми мы общались еще с Майдана, и они подошли ко мне первыми, поскольку они не боялись это сделать.
Как вы думаете, на пленках Луценко, которые он уже анонсировал, может быть что-то такое, что навредит вашей репутации?
Ничего, кроме того, что я им разрешила. Моя репутация всегда беспокоила меня в последнюю очередь. Она всегда у меня была достаточно скандальной в любой структуре, где бы я ни находилась. В театре, журналистике, когда я работала официанткой, когда я работала и в сервисе «Секс по телефону». В политике или в тюрьме у меня всегда скандальная репутация. Меня компрометировать - что небо красить.
В середине сентября Антон прилетел в Армению и его пригласили нанести эмблемы на боевую авиацию российской базы в ереванском аэропорту Эребуни. О любви к авиации, своей работе и, конечно же, многолетнем хобби Антон рассказал Sputnik Армения. Беседовал Давид Галстян.
— Антон, начните со своей профессии .
— Она далека от авиации, но так же красива, как и полет. Я занимаюсь архитектурой, работаю в бюро, где мы пытаемся сделать наши города, наш мир чуть привлекательней, уютней и социально комфортней.
— А разрисовка самолетов — это хобби? Как давно вы этим занимаетесь?
— Жизнь моя всегда в той или иной степени была связана с авиацией, мой отец был тесно связан с нею, я в детстве учился в авиаклассе. В ДНК у меня это было заложено, хотя какое-то время я был далек от авиации. Но с 2005 года ДНК дало о себе знать, я начал интересоваться историей авиации, изучать самолеты, людей, которые служат в авиации разных стран. Все они преданы как своим странам, так и небу.
© Sputnik / David Galstyan
— Сами не думали стать летчиком?
— Я стремлюсь к этому, на данный момент являюсь частным пилотом, есть свой самолет марки "Л-29", бывшая "авиационная парта" Советского Союза. Практически все курсанты, кто поступал в военные училища, летали на этих самолетах. Я имел счастье найти хороший самолет, купить его и вот, на нем летаю.
— Он тоже разрисован?
— (Смеется) Да, он тоже разрисован, но пока у него менее яркие рисунки.
— А на другой технике рисуете?
— У меня есть автомобиль, я его тоже немного разукрасил, но опять же на авиационную тематику. У меня есть друзья в авиационной группе "Стрижи", и я в качестве подарка к их 25-летию окрасил свой самолет в их цвета, в цвета "Стрижей".
1 / 3
© Sputnik / Aram Nersesyan
— Что значат для вас эти эмблемы?— Когда мне предложили нанести эмблемы на самолеты, которым ранее присвоили имена святых, я, конечно же, в первую очередь, стал изучать историю каждого святого, изучать, что он сделал для православия, за что он был канонизирован. Для меня это, конечно же, означало расширение кругозора, изучение прошлого, своей земли, своей веры. Нанося лик, я знаю, кто это, чем он прославился. Отчасти занимаюсь также просветительской работой. Все, кто служит на самолетах, подходят, спрашивают, кто этот святой, чем он знаменит, почему мы должны помнить о нем.
— Вы знакомы со многими летчиками, после нанесения рисунков что-то для них меняется?
— Вы знаете, авиация — довольно суеверная профессия. Я никогда не наношу эмблему, не получив "благословения" от техника или летчика. Вчера, например, я сделал эмблему на один из вертолетов, после смены подошел к технику, спросил: "Ну как?". Он ответил: "Все отлично".
