Революция 1905 г. всецело владела Горьким. Он вступает в социал-демократическую партию и принимает активнейшее участие в революционной борьбе. В конце года он становится одним из организаторов первой легальной большевистской газеты «Новая жизнь» и впервые встречается с В. И. Лениным.
Высокий душевный настрой не покидает Горького и за рубежом. Партия поручила ему выступить за границей против предоставления царскому правительству иностранных займов, а также организовать сбор средств в Америке в помощь борющемуся народу.
Сопоставление истекающей кровью России с самоуспокоенной Европой и богатой, охваченной яростной страстью к наживе Америкой приводило Горького к мысли, что Россия становится центром революционного движения и что именно в ней, в этой отсталой стране, назревают события, которые потрясут мир.
«Теперь мы, русские, потащим мир вперед», — пишет Горький в августе 1906 г. А в одном из декабрьских писем читаем: «Я живу в восторге, в страшно повышенном настроении, — каждый день все более убеждает меня в близости революции всемирной».
В этом приподнятом, насыщенном революционной мыслью настроении Горький увлеченно пишет пьесу «Враги» и роман «Мать», обозначившие новую веху в развитии не только русской, но и мировой литературы.
То, что Горький не укладывался в рамки традиционного реализма, было ясно уже при его вступлении в литературу. В статье«Новые течения в русской литературе» А. Скабичевский утверждал: «...г. Горький представляет собою явление совершенно своеобразное, имеющее очень мало точек соприкосновения с привычными нам литературными традициями».
Критик был еще не в силах определить то новое, что прозвучало в «песнях» о Соколе и Буревестнике, в рассказах о босяках, но для него было несомненно, что это — не реализм в старом понимании и не декадентство.
На рубеже веков рабочая тема властно вошла в литературу, особенно громко прозвучав в 1905—1907 гг. В произведениях этих лет был показан выход на историческую арену рабочего класса, героизм народных масс, вовлечение в освободительную борьбу широких кругов населения.
В разработке этих тем особенно значим был вклад писателей-знаньевцев. Они увидели новую социальную силу — пролетариат, но, по справедливому замечанию А. Луначарского, увидели, «не вполне его понимая, не охватывая еще всей грандиозности того, что он с собой несет». Появление «Врагов» и «Матери» — новый этап в социально-художественном постижении данной проблемы.
Оба произведения вызвали враждебную реакцию буржуазной критики, в том числе критики символистской. Потерпев поражение в своих ранних попытках идейно сокрушить Горького как выразителя чаяний низов общества, она попыталась теперь доказать эстетическую несостоятельность его выступлений. Обращение к общественной проблематике объявлялось ею противопоказанным художественному творчеству.
Для сотрудников «Весов» художественность и социальность — несовместимые понятия. Произведения, отображающие борьбу народа, — для них «деловая», «практическая» литература. А. Белый писал: «Мы не согласны, что искусство выражает классовые противоречия». З. Гиппиус утверждала, что партийная позиция уничтожила в Горьком литератора. Д. Философов выступил с нашумевшей статьей «Конец Горького».
Шел ожесточенный спор о путях развития русской литературы, о том, кто победит в ней — представители модернистского искусства, изолировавшиеся от острых социальных проблем, или же Горький и его «школа», представляющие искусство, связанное с борьбою народа, с революцией.
Но то, что отвергалось противниками Горького под видом защиты эстетики от инородных, в данном случае — социальных «вторжений», на самом делепослужило основой возникновения новой эстетики, новых критериев красоты. «Мать» и «Враги» были социально-эстетическими манифестами Горького, опиравшимися на его давние художественные искания. На первый план выдвигался человек труда, жизнь рассматривалась как деяние и борьба, устремленные в будущее.
После появления «Воскресения» и «Фомы Гордеева» в области романа наступило «затишье». Он вытеснился драмой и повестью. «Мать» обозначила возникновение нового типа социального романа. Но в пору его публикации только чуткий к новаторским исканиям в литературе Л. Андреев признал «Мать» крупным произведением, в котором сам народ «заговорил о революции большими, тяжелыми, жестоко выстраданными словами».
И все же, не принимая «Мать», писатели различных литературных лагерей не могли не признать, что именно Горький являтся тем литератором, который имеет право говорить от лица народа. Характерно, что когда на одном из литературных собраний Д. Философов обвинил — в духе своей статьи — Горького в измене былым взглядам, с ответом выступил Н. Минский, сказавший, что «революция, принеся с собой переоценку всех ценностей», бросила «новый свет и на Горького» и что «Горький столько же писатель, сколько носитель чувств целого народа, пророк своей эпохи», он принадлежит не только русской литературе, но и русской истории.
Органическую связь Горького с народом отметят А. Блок и многие другие. Тем самым была признана масштабность фигуры писателя и его последних произведений.
История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.
Но странное дело - на фоне русской интеллигенции, поголовно завороженной и восхищенной Февралем, Горький выделяется скепсисом и бурчанием. Все-таки он знал Россию лучше, чем большинство современников.
Революции и иные катаклизмы, как правило, восторженно приветствуются людьми с внутренней трещинкой, с надломом: их собственная трагедия резонирует с мировой, а постоянное беспокойство наконец разрешается общественной бурей. В России - в силу довольно скотских условий ее жизни - таких людей, как правило, много.
Но немногочисленные здоровые люди воспринимают революции так, как и следует: как серьезную опасность, крах миропорядка и угрозу для культуры. Отношение Горького к революции 1917 года показывает, что он в это время душевно гораздо здоровее и нормальнее, чем в 1905, когда он радовался московскому восстанию.
Впрочем, есть и еще одна причина: Россия была другая. Революция 1905 года была результатом колоссального общественного подъема, а революция 1917-го, о чем обычно забывают, - следствием небывалого упадка. Революцию 1905 года делали революционеры - пропагандисты, пролетарии, интеллигенты.
Революцию 1917 года в огромной степени делали обстоятельства - у нее не было своего движущего класса: Россия рухнула не в результате целенаправленных усилий кучки эмигрантов, называвших себя большевиками, а сама собой, ходом вещей. Революция пятого года была творческим усилием массы, - но то, что случилось в семнадцатом, строго говоря, никакой революцией не было вовсе. Не было и переворота. Было прогрессирующее безвластие, которое могло разрешиться либо узурпацией власти, либо захватом страны извне. В этих-то условиях и победили большевики - просто организовавшиеся первыми. Сам Горький увидел в происходящем только бунт примитива, бунт инстинкта - и заклеймил его раньше других в "Несвоевременных мыслях" .
"Ожидаю, что кто-нибудь из "реальных политиков" воскликнет с пренебрежением: "Чего вы хотите? Это - социальная революция! Нет,- в этом взрыве зоологических инстинктов я не вижу ярко выраженных элементов социальной революции. Это русский бунт без социалистов по духу, без участия социалистической психологии. А иные рабочие говорят и пишут мне: "Вам бы, товарищ, радоваться, пролетариат победил!"
Радоваться мне нечему, пролетариат ничего и никого не победил. Как сам он не был побежден, когда полицейский режим держал его за глотку, так и теперь, когда он держит за глотку буржуазию, - буржуазия еще не побеждена. Идеи не побеждают приемами физического насилия. Победители обычно - великодушны, - может быть, по причине усталости, - пролетариат не великодушен."
Февраль мог вызывать восторг разве что у насквозь политизированной - и уже потому мелочно-недальновидной интеллигенции вроде круга Зинаиды Гиппиус , либо у тех политзаключенных и ссыльных, кому он вернул свободу. Прочие отлично понимали, чем все кончится. В их числе был Горький - восторгов по поводу Февраля не испытавший и сердившийся, когда их при нем высказывали другие.
"В стране, щедро одаренной естественными богатствами и дарованиями, обнаружилась, как следствие ее духовной нищеты, полная анархия во всех областях культуры. Промышленность, техника - в зачаточном состоянии и вне прочной связи с наукой; наука - где-то на задворках, в темноте и под враждебным надзором чиновника; искусство, ограниченное, искаженное цензурой, оторвалось от общественности, погружено в поиски новых форм, утратив жизненное, волнующее и облагораживающее содержание.
Всюду, внутри и вне человека, опустошение, расшатанность, хаос и следы какого-то длительного мамаева побоища. И как бы горячо ни хотелось сказать слово доброго утешения, - правда суровой действительности не позволяет утешать, и нужно сказать со всею откровенностью: монархическая власть в своем стремлении духовно обезглавить Русь добилась почти полного успеха. Революция низвергла монархию, так! Но, может быть, это значит, что революция только вогнала накожную болезнь внутрь организма.
Отнюдь не следует думать, что революция духовно излечила или обогатила Россию. Этот народ должен много потрудиться для того, чтобы приобрести сознание своей личности, своего человеческого достоинства, этот народ должен быть прокален и очищен от рабства, вскормленного в нем, медленным огнем культуры . Опять культура? Да, снова культура. Я не знаю ничего иного, что может спасти нашу страну от гибели".
То, что давняя национальная болезнь оказалась загнана внутрь и победила впоследствии саму революцию, - угадано им совершенно точно. Но это понимал тогда, кажется, он один. Он и вообще был одинокий, трудный человек, потому так радовавшийся малейшему проявлению человечности, что на его собственную долю этих проявлений выпало мало. Отчасти в этом виновата его непрерывная, титаническая работа, отчасти - его любовь к абстрактному человечеству и раздражение по поводу конкретных людей.
Политическая же его позиция в 1917 году настолько расходилась с другими точками зрения, что он не мог выбрать себе ни одной подходящей трибуны и вынужден был создать ее сам. Так появилась газета "Новая жизнь" , первый номер которой вышел 1 мая 1917 года и об источниках финансирования которой сам Горький рассказывал так.
"Новая Жизнь" организована мною, на деньги, взятые заимообразно у Э.К. Груббе , в количестве 275 тысяч, из которых 50 тысяч уже уплачены кредитору, остальную сумму я мог бы уплатить давно уже, если бы знал, где живет Э.К. Груббе. Кроме этих денег, в газету вложена часть гонорара, полученного мною с "Нивы" за издание моих книг. Все эти деньги переданы мною А.Н. Тихонову , фактическому издателю "Новой Жизни". В займе, сделанном мною на организацию газеты, я не вижу ничего позорящего ее и считаю обвинения ее в продажности - полемической подлостью. Но, к сведению вашему, я скажу, что за время с 901-го по 917- й год через мои руки прошли сотни тысяч рублей на дело российской социал-демократической партии, из них мой личный заработок исчисляется десятками тысяч, а все остальное черпалось из карманов "буржуазии".
"Искра" издавалась на деньги Саввы Морозова , который, конечно, не в долг давал, а - жертвовал. Я мог бы назвать добрый десяток почтенных людей - "буржуев", - которые материально помогали росту с.-д. партии . Это прекрасно знает В.И. Ленин и другие старые работники партии. В деле "Новой Жизни" "пожертвования" нет, а есть только мой заем. Ваши клеветнические и грязные выходки против "Новой Жизни" позорят не ее, а только вас". Груббе - известный банкир, владелец банка "Груббе и Небо". Оба - и Груббе, и Небо - эмигрировали еще до октябрьского переворота. Так оправдываться Горькому пришлось потому, что уже в октябре 1917 года его недавние друзья, большевики, принялись упрекать его, что он играет на руку врагам рабочего класса и делает это явно небескорыстно. Впрочем, в его жизни таких "полемических подлостей" было более чем достаточно, он, кажется, уж и реагировать на них перестал - но тут не мог не укусить в ответ: сами-то вы на чьи деньги издавали вашу "Искру"? В "Новой жизни" Горький стал, современно говоря, колумнистом. Из этих колонок он составил потом две книги - "Несвоевременные мысли" и "Революция и культура".
В заметках весны и лета 1917 года он поздравляет русский народ с новообретенной свободой, но тут же ставит вопрос: готовы ли мы к ней? Почти вся его предоктябрьская публицистика - призыв к занятиям наукой и творчеством, к сохранению культуры и преодолению невежества; читать все это в разгар двоевластия было, кажется, довольно странно. Особенно же его настораживает начавшаяся в стране люстрация и публикация списков тайных сотрудников охранного отделения : их оказалось неожиданно, необъяснимо много.
"Это позорный обвинительный акт против нас, это один из признаков распада и гниения страны, признак грозный", - писал он.
Почти сразу же в "Несвоевременных мыслях" появилась крестьянская тема - Горький недружелюбно и подозрительно воспринимал крестьянство еще с босяцких времен, с первых печатных выступлений, видя в крестьянине только собственника, да вдобавок звероватого. Теперь к его услугам все новые факты бессмысленных зверств, и "Новая жизнь" неустанно их протоколирует.
"Вот недавно разграблены мужиками имения Худекова, Оболенского и целый ряд других имений. Мужики развезли по домам все, что имело ценность в их глазах, а библиотеки - сожгли, рояли изрубили топорами, картины - изорвали. Предметы науки, искусства, орудия культуры не имеют цены в глазах деревни - можно сомневаться, имеют ли они цену в глазах городской массы?".
Даже тот, кто терпеть не может Горького, должен признать, что основная черта его тогдашней публицистики - благородство. Он вступается за низложенных Романовых, над которыми гогочет пьяная толпа, вчера еще перед ними раболепствовавшая; он замечает также, что глумливый пасквиль о Романовых подписан еврейской фамилией - и тут же предрекает, что вину за мерзости русской революции обязательно перевалят на евреев, благо они делают для этого все возможное, демонстрируя поразительную бестактность и цинизм.
"Я считаю нужным, - по условиям времени, - указать, что нигде не требуется столько такта и морального чутья, как в отношении русского к еврею и еврея к явлениям русской жизни. Отнюдь не значит, что на Руси есть факты, которых не должен критически касаться татарин или еврей, но - обязательно помнить, что даже невольная ошибка, - не говоря уже о сознательной гадости, хотя бы она была сделана из искреннего желания угодить инстинктам улицы, - может быть истолкована во вред не только одному злому или глупому еврею, но - всему еврейству".
Публицистика Горького - уникальная хроника перерождения революции.
Идеалы, знамена, лозунги, под которыми боролись против самодержавия,- оказались попраны и забыты, как только рухнуло самодержавие. Нельзя сказать, что Горький мечтает о реставрации романовской России, - он все слишком хорошо помнил. Но то, что делается вокруг, заставляет его весьма критично отнестись к социал-демократам, которым он помогал деньгами и словом двадцать лет. Позднее сформировалась легенда о том, что именно в "Новой жизни" Каменев и Зиновьев выдали Временному правительству планы вооруженного восстания, назначенного по требованию Ленина на 25 октября. Это не так, и никакой публикации Каменева и Зиновьева в горьковской газете не было. Напротив, оба они - в особенности будущий хозяин Петрограда Зиновьев - относились к Горькому не лучшим образом, по крайней мере в 1917 году. "Новая жизнь" узнала о закрытом письме, которое Каменев и Зиновьев разослали в партийные комитеты, протестуя против авантюристического, как им казалось, ленинского плана захватить власть. Возможно, именно эту публикацию Зиновьев впоследствии не мог простить Горькому - у Ленина она вызвала бешенство, хотя о позиции Зиновьева он был отлично осведомлен.
В фильме 1938 года "Ленин в Октябре" - к этой роммовской дилогии мы вернемся - Ленин возмущается предательством Каменева и Зиновьева так громко, как будто дело происходит непосредственно во время сталинских процессов. Но до сталинских процессов оставалось 20 лет, и Каменев с Зиновьевым были прощены. Более того - в кулуарах второго Всероссийского съезда советов , происходившего в Смольном, Каменев будто бы сказал: "Сделали глупость, взяли власть - теперь надо формировать кабинет". Так что никакого предательства не было, было несогласие, о котором горьковская газета доложила - вероятно, в надежде предотвратить кровопролитие.
Но переворот 25 октября был и так почти бескровным - кровь полилась позже, с красного террора, с Гражданской войны. Одной из первых жертв этого террора стала свободная пресса "Новая жизнь" была закрыта 29 июля 1918 года, а "Несвоевременные мысли" не печатались в России семьдесят лет. Но сегодня это одно из тех сочинений Горького, которые спасают его репутацию и обеспечивают бессмертие.
"Несвоевременные мысли" обозначили "зигзаг", казалось бы, прямого пути Горького в революцию. Но это не было отходом от самой темы революции. Как уже было справедливо сказано, "Горький и революция" - сочетание слов привычное, естественное и правомерное, ибо революция и неразрывно связаны не только в сознании читателей, но и по сути" (34; 3).
Исследования взаимоотношений Горького и революции стали одним из основных мотивов выступлений участников "Горьковских чтений" в 1990г. на родине писателя - в Нижнем Новгороде. Этой теме непосредственно были посвящены доклады Л.А.Спиридоновой, С.И.Сухих, А.Ф.Цирулева, Н.Н.Иванова,.М.Минаковой, Л.П.Егоровой, Л.К.Оляндэр, А.А.Газизовой, Н.Н.Дикушиной и др. Высказалась мысль, что "в революции М.Горького привлекал не сам факт захвата власти, а возможность последующей реализации в новых, более благоприятных условиях потенциальных способностей человека, его духовного богатства и интеллекта" (11; 93). Подчеркивалось, что в годы революции для Горького самой существенной стала "оппозиция чистой революционности, идеального социализма и их каждодневного воплощения. (4; 88-89), что годы революции в жизни Горького являлись "ключевыми", "объясняющими прошлое и помогающими понять трагедию будущего" (8; 87).
Идеи горьковского форума нашли свое развитие и в книге С.И.Сухих "Заблуждение и прозрение Максима Горького" (Н.Новгород, 1992), в которой автор утверждает, что в "Несвоевременных мыслях писателем "двигал не страх перед революцией, а страх за революцию: ему казалось, что большевики ее губят своим экстремизмом" (34; 39). Чуть ниже автор снова возвращается к этой же мысли: "Несвоевременные мысли" по сути не против, а за большевиков. Их главная боль, главная мысль, главное настроение - страх за судьбу революции. Дело не только в том, что новые Шигалевы и Нечаевы губят Россию ради мировой революции. Дело в том, что они вместе с Россией губят и революцию, и себя" (34; 41).
Наконец, в одной из последних публикаций подчеркивается, что Горький вел спор с Лениным и большевиками "не с позиции отрицания революции, а с целью придания ей более гуманного и достойного облика, преобразования личности, реализация заново открывшихся возможностей культурного строительства", из чего вытекает его стремление внести в русскую революцию "нравственное начало, очеловечить сам процесс разрушения старого и рождения нового мира" (19; 252).
Справедливость высказанных предположений можно подтвердить ссылками на "Несвоевременные мысли", цитатами из интервью и писем М.Горького. Так, например, в заметке "Плоды демагогии" от 5 января 1918г. Горький еще раз подчеркивал то, что неоднократно высказывалось им и ранее: "... с русским пролетариатом производят опыт, за который пролетариат заплатит своей кровью, жизнью и - что хуже всего - длительным разочарованием в идеале социализма". Через неделю снова вернулся к этой теме: "... сейчас идет не процесс социальной революции, а надолго разрушается почва, которая могла бы сделать эту революцию возможной в будущем".
Полагая основную массу русского народа ленивой, инертной, равнодушной к собственной судьбе, Горький видел положительное начало революции в том, что она стряхнула с мужика сонную апатию, заставила его действенно относиться к окружающему миру. Писатель надеялся, что "жестокий, кровавый урок, данный (...) историей, стряхнет нашу лень и заставит нас серьезно подумать о том, почему же, почему мы, Русь - несчастнее других?"
Ругая большевиков за покушение на бесчеловечный опыт, развязывание деспотизма и анархии, за то, что они дали "полный простор всем дурным и зверским инстинктам, отбросили "все интеллектуальные силы демократии, всю моральную энергию страны", с этой точки зрения писатель все же находил оправдание их деятельности: "... психологически - большевики уже оказали русскому народу огромную услугу, сдвинув всю его массу с мертвой точки и возбудив во всей массе активное отношение к действительности, отношение, без которого наша страна погибла бы".
Вариации этой мысли неоднократно будут встречаться и в интервью Горького зарубежной прессе. В 1922г. в книге "О русском крестьянстве" Горький буквально повторяет мысль, высказанную в газете "Накануне": "Нахожу необходимым заявить, что Советская власть является для меня единственной силой, способной преодолеть инерцию массы русского народа и возбудить энергию этой массы к творчеству новых, более справедливых и разумных форм жизни".
Но при всем при этом, думается, было бы неверно полностью отождествлять Горького и Октябрь в оговариваемый период. Нельзя забывать, что в душе писателя было подорвано моральное значение революции, пошатнулся ее культурный смысл. Б.А.Бялик считает, что отношение Горького к перспективам революции в 1923г. было достаточно противоречивым и подтверждает свою точку зрения ссылкой на письмо Горького к Р.Роллану: "За четыре года революции она (душа русского человека - П.Ч.) так страшно и широко развернулась, так ярко вспыхнула, Что же - сгорит и останется только пепел - или?" (2; 294).
Двойственность отношения Горького к революции отразилась и в ряде художественных произведений советского периода.
"Несвоевременные мысли" обозначили "зигзаг", казалось бы, прямого пути Горького в революцию. Но это не было отходом от самой темы революции. Как уже было справедливо сказано, "Горький и революция" - сочетание слов привычное, естественное и правомерное, ибо революция и Горький неразрывно связаны не только в сознании читателей, но и по сути" (34; 3).
Исследования взаимоотношений Горького и революции стали одним из основных мотивов выступлений участников "Горьковских чтений" в 1990г. на родине писателя - в Нижнем Новгороде. Этой теме непосредственно были посвящены доклады Л.А.Спиридоновой, С.И.Сухих, А.Ф.Цирулева, Н.Н.Иванова,.М.Минаковой, Л.П.Егоровой, Л.К.Оляндэр, А.А.Газизовой, Н.Н.Дикушиной и др. Высказалась мысль, что "в революции М.Горького привлекал не сам факт захвата власти, а возможность последующей реализации в новых, более благоприятных условиях потенциальных способностей человека, его духовного богатства и интеллекта" (11; 93). Подчеркивалось, что в годы революции для Горького самой существенной стала "оппозиция чистой революционности, идеального социализма и их каждодневного воплощения. (4; 88-89), что годы революции в жизни Горького являлись "ключевыми", "объясняющими прошлое и помогающими понять трагедию будущего" (8; 87).
Идеи горьковского форума нашли свое развитие и в книге С.И.Сухих "Заблуждение и прозрение Максима Горького" (Н.Новгород, 1992), в которой автор утверждает, что в "Несвоевременных мыслях писателем "двигал не страх перед революцией, а страх за революцию: ему казалось, что большевики ее губят своим экстремизмом" (34; 39). Чуть ниже автор снова возвращается к этой же мысли: "Несвоевременные мысли" по сути не против, а за большевиков. Их главная боль, главная мысль, главное настроение - страх за судьбу революции. Дело не только в том, что новые Шигалевы и Нечаевы губят Россию ради мировой революции. Дело в том, что они вместе с Россией губят и революцию, и себя" (34; 41).
Наконец, в одной из последних публикаций подчеркивается, что Горький вел спор с Лениным и большевиками "не с позиции отрицания революции, а с целью придания ей более гуманного и достойного облика, преобразования личности, реализация заново открывшихся возможностей культурного строительства", из чего вытекает его стремление внести в русскую революцию "нравственное начало, очеловечить сам процесс разрушения старого и рождения нового мира" (19; 252).
Справедливость высказанных предположений можно подтвердить ссылками на "Несвоевременные мысли", цитатами из интервью и писем М.Горького. Так, например, в заметке "Плоды демагогии" от 5 января 1918г. Горький еще раз подчеркивал то, что неоднократно высказывалось им и ранее: "... с русским пролетариатом производят опыт, за который пролетариат заплатит своей кровью, жизнью и - что хуже всего - длительным разочарованием в идеале социализма". Через неделю писатель снова вернулся к этой теме: "... сейчас идет не процесс социальной революции, а надолго разрушается почва, которая могла бы сделать эту революцию возможной в будущем".
Полагая основную массу русского народа ленивой, инертной, равнодушной к собственной судьбе, Горький видел положительное начало революции в том, что она стряхнула с мужика сонную апатию, заставила его действенно относиться к окружающему миру. Писатель надеялся, что "жестокий, кровавый урок, данный (...) историей, стряхнет нашу лень и заставит нас серьезно подумать о том, почему же, почему мы, Русь - несчастнее других?"
Ругая большевиков за покушение на бесчеловечный опыт, развязывание деспотизма и анархии, за то, что они дали "полный простор всем дурным и зверским инстинктам, отбросили "все интеллектуальные силы демократии, всю моральную энергию страны", с этой точки зрения писатель все же находил оправдание их деятельности: "... психологически - большевики уже оказали русскому народу огромную услугу, сдвинув всю его массу с мертвой точки и возбудив во всей массе активное отношение к действительности, отношение, без которого наша страна погибла бы".
Вариации этой мысли неоднократно будут встречаться и в интервью Горького зарубежной прессе. В 1922г. в книге "О русском крестьянстве" Горький буквально повторяет мысль, высказанную в газете "Накануне": "Нахожу необходимым заявить, что Советская власть является для меня единственной силой, способной преодолеть инерцию массы русского народа и возбудить энергию этой массы к творчеству новых, более справедливых и разумных форм жизни".
Но при всем при этом, думается, было бы неверно полностью отождествлять Горького и Октябрь в оговариваемый период. Нельзя забывать, что в душе писателя было подорвано моральное значение революции, пошатнулся ее культурный смысл. Б.А.Бялик считает, что отношение Горького к перспективам революции в 1923г. было достаточно противоречивым и подтверждает свою точку зрения ссылкой на письмо Горького к Р.Роллану: "За четыре года революции она (душа русского человека - П.Ч.) так страшно и широко развернулась, так ярко вспыхнула, Что же - сгорит и останется только пепел - или?" (2; 294).
Двойственность отношения Горького к революции отразилась и в ряде художественных произведений советского периода.
Рассказы 1922-1924 г.г.
В начале 20-х г.г. Горький продолжает работать над автобиографической трилогией: создает "Мои университеты" (1923) и близкую им по содержанию серию "Автобиографические рассказы" (1923): ее составили "Время Короленко", "Сторож", "Рассказ о первой любви", "О вреде философии". Вскоре выходят в свет книги Горького "Заметки из дневника. Воспоминания" (1924) и "Рассказы 1922-1924г.г." (1925).Наибольший резонанс вызвала последняя, куда вошли "отшельник", "Карамора", "Голубая жизнь", "Рассказ о необыкновенном" и др. Они отразили интерес писателя не только к реалиям действительности, к взаимодействию социального и природного в человеке, но и к опыту Достоевского, к философским концепциям эпохи, представленным именами Н.Федорова, Н.Бердяева и др.
Своеобразие позиции писателя сразу подметил А.Воронский:
"Горький так много уделяет теперь внимания озорникам и чудакам. К ним у него не только любопытство, но и любовь. О Павлах (Власовых - П.Ч.) и новой обстановке он молчит, зато с исключительным старанием отыскивает странное, чудное и озорное (...). Он любит запутанных людей" (3; 46-48).
Очевидно, сказанное можно объяснить желанием писателя проникнуть в суть народной стихии, в глубины национального характера, о чем, кстати, говорил и он сам: "Я вижу русский народ исключительно, фантастически талантливым, своеобразным. Даже дураки в России глупы оригинально, на свой лад, а лентяи - положительно гениальны. Я уверен, что по затейливости, неожиданности изворотов, поворотов, так сказать - по фигурности мысли и чувства русский народ самый благодарный материал для художника" ("Заметки из дневника. Воспоминания").
И в чисто художественном плане это была новая ступень. Воронский считал, что Горький "пишет сейчас лучше", что "писатель возвысился до уравновешенного и законченного мастерства. Он не злоупотребляет больше афоризмами, не перебивает прекрасных страниц риторикой и публицистикой и пишет только о том, что наиболее свойственно его таланту. Внимательное отношение к слову доведено до высочайшей строгости... В этом смысле можно говорить о новом Горьком". И признавая, что эти рассказы популярны у современных ему, особенно молодых читателей, Воронский пророчески предсказывал: "Жить произведения последних лет, надо полагать, будут дольше" (3; 48-49). Весомо и доказательно прозвучал главный тезис Воронского:
"Горький был и остается большим и по-своему единственным и неповторимым писателем".
Однако чаще современники Горького - А.Луначарский, Д.Горбов - упрекали его в неопределенности авторской позиции (хотя и ценили новую прозу за притчевый, символический характер). Еще более суровой к писателю была налитпостовская критика, считая его поэтом "уродцев", изменившим своему революционному прошлому. Признавая художественное совершенство рассказа "Отшельник", великолепие образной изобразительности, давно невиданной в пореволюционной прозе, критика вменяла автору в вину выбор героя: "... Взят самый гнусный образец человеческой породы" (). При этом не учитывалась авторская сверхзадача объективно исследовать все "извороты" человеческой души.
Рассказ открывается лирической пейзажной зарисовкой:
"Лесной овраг полого спускался к Оке, по дну его бежали, прячась в травах, ручей; над оврагом - незаметно днем и трепетно по ночам - текла голубая река небес, в ней играли звезды, как золотые ерши".
"Волшебная сила поэзии, заключенная в этих просто и плотно составленных словах,- отзывался об этом вступлении А.И.Овчаренко,- подхватывает и переносит нас в мир, полный радости. Чувствуешь себя так, словно купаешься в прозрачно, одновременно освежающем и согревающем источнике" (21; 71-72).
Дальнейшее описание места обитания отшельника обретает даже какие-то "первобытные" очертания: "По юго-восточному берегу оврага спутанно и густо разросся кустарник, в чаще его, под крутым отвесом, вырыта пещера, прикрытая дверью, искусно связанной из толстых сучьев, а перед дверью насыпана укрепленная булыжником площадка в сажень квадрата, от нее к ручью спускаются лестницей тяжелые валуны. Три молодых дерева растут перед дверью - липа, береза и клен".
В отличие от сильных и мужественных романтических героев раннего Горького внешность Савела Пильщика подчеркнуто безобразен: "Старик среднего роста, плотный, но весь какой-то измятый, искусанный. Лицо его, красное, точно кирпич, безобразно, левая щека разрезана от уха до подбородка глубоким шрамом, он искривил рот, придав ему выражение болезненно-насмешливое, темненькие глаза изувечены трахомой - без ресниц, с красными рубцами на месте век, волосы на голове вылезли клочьями, одна - небольшая - на макушке, другая обнажила левое ухо..."
В ХХ веке ни один из писателей не рассказал о своём времени столь исчерпывающе и многогранно, как Алексей Максимович Горький, автор повести «Мать», пьес «На дне», «Васса Железнова», трилогии «Детство», «В людях», «Мои университеты», романов «Дело Артамоновых» и «Жизнь Клима Самгина». Но он не был сторонним описателем событий. С юности Горький примкнул к революционному движению и честно служил ему своим пером. С первых дней литературной биографии Горький - среди борцов против самодержавия. Надо ли пояснять, что это был опасный путь. И холод тюремных стен писатель изведывал многократно. Но он считал необходимым бороться против давно устаревших монархических устоев, против всевластия церковной бюрократии и проповеди смирения, против препон, которые власть возводила между народным большинством и просвещением.
Университеты
Писатель Алексей Пешков нашёл себя среди тех, кого жандармы считали неблагонадёжными. Литературное имя «Максим Горький» появилось в 1892 году в тифлисской газете «Кавказ», где был напечатан первый рассказ Алексея Пешкова «Макар Чудра». Горький и до Грузии дружил с революционерами, был вхож в подпольные кружки. Ещё юношей он сочувствовал тем, кто пытался кардинально изменить существовавший политический строй. Его восхищала стихия мятежа, бунта. Но не во имя анархии, а ради торжества цивилизации, науки, просвещения. В Казани он участвовал в работе подпольных народнических кружков, его долговязая фигура уже интересовала полицию. Затем примкнул к кружку Николая Федосеева - одного из первых русских марксистов. «Мне понравилось его бледное, нервное лицо с глубокими глазами», - вспоминал Горький. За каждым его шагом следили жандармы. Случались и аресты. Среди полицейских попадались любопытные типажи, которые войдут в горьковскую драматургию. Один из «сатрапов» генерал Познанский беседовал с арестантом Пешковым о певчих птицах, большим любителем коих он был, о старинных медалях и о напевности стихов Горького, отобранных при обыске, напомнив ему «породистого пса, которому, от старости, тяжело и скучно лаять».
А в Тифлисе его ближайшим товарищем стал ссыльный Александр Мефодиевич Калюжный. Тот и посоветовал молодому писателю взять псевдоним с намёком на критику существующего строя, а заодно и в память об отце, которого Алексей Максимович практически не знал. «Вы первый… взглянули на меня не только как на парня странной биографии, бесцельного бродягу, как на что-то забавное… Вы первый… заставили меня взглянуть на себя серьёзно. Вашему толчку я обязан тем, что уже с лишком тридцать лет служу русскому искусству», - писал Горький Калюжному в 1925 году, будучи уже всемирно известным писателем.
В марте 1901 года молодой писатель узнал о разгоне студенческой демонстрации возле Казанского собора в Петербурге. В тот же вечер он набросал строки: «Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, чёрной молнии подобный». Для таких предвидений проза не годится, только стихи, хотя бы белые, безрифменные. В последний момент перед публикацией Горький изменил финальную фразу: вместо «Ждите! Скоро грянет буря!» поставил «Пусть сильнее грянет буря!»
Цензор процедил в докладе начальству: «Означенное стихотворение произвело сильное впечатление в литературных кружках известного направления, причём самого Горького стали называть не только «буревестником», но и «буреглашатаем», так как он не только возвещает о грядущей буре, но зовёт бурю за собою».
«Буревестника» запретили. Но поздненько. Воззвание Горького переписывали от руки и нелегально перепечатывали огромным тиражом. Без преувеличений, многомиллионным! Писатель не уклонялся и от черновой революционной работы. Горький вошёл в состав московской группы газеты «Искра» в начале октября 1903 года, в списке её членов, составленном царской охранкой, он числился под порядковым номером 27 как «Алексей Пешков».
А могучее стихотворение Горького стало подлинным гимном Русской революции.
1905 год
Но всё-таки, кто был творцом революции? Горстка «авантюристов»?
Среди тех, кто ненавидит революцию, популярна такая точка зрения на Октябрь. Этим господам надо бы заглянуть в историю 1905 года. Расцвет русского капитализма. И - широкое революционное движение, настоящая Гражданская война, в которой сотни тысяч людей поднялись против самодержавия. История 1905 года доказывает: Россия долго вынашивала Октябрь, он был не только Великим, но и органичным явлением. Это должны признать даже убеждённые противники социализма. 1917 год - это поступь истории, а не стечение обстоятельств. Таким он предстаёт и с горьковских страниц.
Для Горького 1905 год стал переломным. А Кровавое воскресенье - рубежом, после которого он объявил империи войну на уничтожение. В тот день писатель шагал в колонне рабочих Выборгского района и стал свидетелем расстрела людей у Троицкого, Полицейского, Певческого мостов и на Дворцовой площади.
Придя домой, он обнаружил там смертельно бледного Георгия Гапона. Горький продиктовал священнику обращение к народу со словами «Братья, спаянные кровью! У нас нет больше царя». Вечером Горький написал воззвание «Всем русским гражданам и общественному мнению европейских государств». «Везде видна гнусная работа кучки людей, обезумевших от страха потерять свою власть над страной, - людей, которые стремятся залить кровью ярко вспыхнувший огонь сознания народом своего права быть строителем форм жизни».
Как и многих других революционеров, Горького в те дни арестовали и месяц продержали в Петропавловке. В его защиту поднялись тысячи людей по всей Европе. В Париже «Общество друзей русского народа», возглавляемое Анатолем Франсом, опубликовало воззвание в поддержку собрата по перу: «Всем свободным людям! Великий писатель Максим Горький должен будет предстать, за закрытыми дверьми, перед беспрецедентным судом по обвинению в заговоре против государства. Вина его состоит в том, что он пытался встать между заряженными ружьями и грудью беззащитных рабочиx!»
Когда революция переметнулась в Москву и на Пресне начались баррикадные сражения, Горький писал: «Хороший бой! Это началось вчера с 2 часов дня, продолжалось всю ночь и непрерывно гудит весь день сегодня… Рабочие ведут себя изумительно!.. У Николаевского вокзала площадь усеяна трупами, там действуют 5 пушек, 2 пулемёта, но рабочие дружины всё же ухищряются наносить войскам урон… Вообще - идёт бой по всей Москве!»
Он решил раз и навсегда: в борьбе со старым миром мосты сожжены. В 1905-м Горький вступил в партию. Стал большевиком в ту пору, когда это было наиболее опасно. Солдатом партии была и его жена Мария Андреевна Андреева. Первая красавица Серебряного века, она посвятила себя борьбе за лучшую долю для народа. Боролась бескорыстно - как и Горький. Они добывали для партии деньги, находили меценатов. Нередко писатель передавал на партийные нужды и собственные средства.
Новый мир
Центральное событие столетия и его главная загадка - это, конечно, Октябрь и строительство социалистического общества, последовавшее за революцией. Когда это историческое явление пытаются принизить, объявить едва ли не случайной авантюрой - вспоминается вечный оппонент героев Горького. Рассудительный Уж из «Песни о Соколе», сладкоречивый Лука из «На дне»… Революционность Горького была глубоко продуманной позицией. Не тактика, а мировоззрение. Эту идеологию он выстрадал и многократно испытал. В её основе - вера в прогресс. В технике перемены к лучшему очевидны. А как быть с общественной жизнью? Можно ли удовлетворяться «исконным» порядком с привилегированными классами и всевластием денег? Горький был убеждён: с этими атавизмами нужно бороться. Заметим на полях: разрушая Советский Союз, идеологи буржуазного ренессанса нападали и на идею прогресса. И это закономерность.
А Горький понимал: необходим новый человек, достойный социалистического будущего. Революция в мировоззрении не менее важна, чем штурм Зимнего и захват телеграфа… Сильная личность, коллективизм, труд, свобода, творчество, наука - таков идеал Горького. «Нам необходимо поднять на должную высоту представление об историческом трудовом человеке, вместителе энергии, организующей и преображающей мир, создающей свою «вторую природу» - культуру социалистов», - писал Горький и вовсе не ограничивался призывами. Он действовал.
В книгах Горького куда больше осмысленной правды о революции, чем в нынешних ангажированных рассуждениях, когда респектабельные ораторы задним числом пытаются «отменить» Октябрь, унизить его до статуса заурядного переворота. Заколотить окно в мир, в котором главными ценностями были труд, просвещение и справедливость.
Горький воспевал свободу, любовался сильными, свободными людьми, Прометеями, бросившими вызов вековой тьме. Но высшее проявление силы он видел не в индивидуальном, а в коллективном подвиге. В этом его тонкое понимание особенностей нового времени, особенностей социалистического строительства, о котором Горький размышлял непрестанно: «Свобода мысли возможна только при полной свободе трудовой жизнедеятельности, совершенно не находившей и не находящей места в условиях капиталистического строя общества и обязательной для каждого при социалистическом строе».
Человек не должен ощущать себя маленьким и ничтожным. Пора выпрямиться во весь рост. Горький видел, что основой освобождения может стать только пролетариат. И примкнул к революционной партии, которая отстаивала интересы рабочих. Писателя привлекали не только идеи, но и люди. К таким борцам, как Ленин, он относился с яростным интересом!
Если считать советскую историю «чёрной дырой» в судьбе человечества, то, конечно, и Горького следует забыть. Можно даже записать его в экстремисты и запретить. Есть и такие планы, вполне объяснимые: по меркам буржуазного благолепия Горький - опасный преступник. Но существует и в истории, и в народной памяти страна, построенная горьковскими Соколами. Писатель был не просто идеологом этой страны, он - один из её творцов.
Известно, что Горький не сразу поддержал Октябрь. Критикуя перегибы первых месяцев Советской власти, он предвосхитил борьбу с троцкизмом. Писатель боялся, что русский пролетариат могут бросить в костёр мировой революции, как хворост. Но, когда он увидел, что большевики затевают в стране большое строительство, он встал рядом с Лениным. И это случилось в самые опасные для революции дни, когда начался контрреволюционный террор. Горький не был сторонником тотального единомыслия. Он считал, что новую культуру должны создавать люди различных убеждений, призывал к широкому союзу Советского государства с интеллигенцией, с талантливыми профессионалами - даже если они скептически настроены к большевикам.
Но белых - под любым соусом - Горький не принимал. «В русской истории они оставили память о себе как о предателях народа своего. В течение четырёх лет они предавали и продавали свой народ вашим капиталистам, господа интеллигенты Европы. Они помогали Деникиным, Колчакам, Врангелям, Юденичам и другим профессиональным человекоубийцам разрушать хозяйство своей страны, уже разорённой четырёхлетней бойней, позорной для всей Европы. С помощью этих презренных людей генералы европейских капиталистов и царя истребили сотни тысяч рабочих и крестьян Союза Советов, выжгли сотни деревень и казачьих станиц, разрушили железнодорожные пути, взорвали мосты, испортили всё, что можно было испортить для того, чтоб окончательно обессилить свою страну и предать её в руки европейских капиталистов…» - это слова Горького.
Где бы ни жил писатель - в Сорренто или у Никитских ворот, - его дом становился штабом строительства новой культуры, нового мира. И памятник писателю, снова стоящий на московской площади у Белорусского вокзала, напоминает нам о великом времени социалистического строительства. О пророке русской революции, который верил в высокое предназначение человека. И мы верим, что история не подведёт Максима Горького.
