Настоятель Иверской церкви села Растуново протоиерей Игорь Шемонаев
Православные, в этой статье речь пойдет о трапезе и о том в жизни человека, что с ней связано. Конечно, разговор не будет о вкусной и здоровой пище, как это понималось во времена советского общепита, а о культуре приготовления и употребления пищи с точки зрения православной. Культура эта сейчас среди народа практические полностью утрачена и возродиться она может только с возрождением подлинной православной духовности.
Христиане издревле относились к приему пищи не как к физиологическому акту (что имеет место сейчас в различного рода «забегаловках» типа «бистро»), а как к некоему духовному действу, центром которого является молитва и духовная беседа.
Такое отношение к трапезе идет от Христа и установленного Им таинства святого причастия. На Тайной Вечери Господь, преломляя хлеб, говорил Апостолам: «Примите, ядите…». Мы видим, что вкушение - один из наиглавнейших путей соединения с Богом. Поэтому потрясает до глубины души, когда некоторые молодые люди о вкушении обычной пищи говорят словами, которые здесь сегодня и повторять-то не хочется, есть в этих словах что-то скотоподобное, рогатое, сатанинское.
В Церкви существует такое понятие - трапезный храм. Такой храм есть, к примеру, в Свято-Троицкой Сергиевой лавре. В таких храмах совершалась Божественная литургия и в специально отведенных местах храма накрывалась трапеза для братии. В наше время трапеза после литургии совершается не в храме, а в другом месте, например, в церковном доме.
Истинная культура трапезы сейчас сохранилась в монастырской жизни. Прием пищи начинается с молитвы - это обязательно и для монахов, и для мирян. За столом присутствует старший, который, осенив крестным знамением блюда, полагает начало трапезе.
Митрополит Антоний Сурожский удивительно сказал, что пища - это любовь Божия, ставшая съедобной.
Во время приема пищи учиненный из братьев чтец читает громко житие одного из угодников Божиих или какое-то святоотеческое поучение. Читает то, что благословлено. Святые отцы говорят, что пищу надо пережевывать с молитвой, чтобы польза была и телу, и душе.
Вкушение пищи - это молитва, и поэтому принято приветствие в трапезной, обращенное к кушающим: «Ангела за трапезой!». И ответ на приветствие: «Невидимо предстоит».
Но вот в руках старшего звонит колокольчик - сигнал к окончанию трапезы. Все встают и после молитвы и полученного благословения в молитвенном молчании расходятся для выполнения ранее полученных послушаний.
Огромное значение имеет и то, как приготовлена пища. Один из великих духовников Оптиной пустыни преподобный Никон Беляев на страницах своего дневника описал случай, рассказанный ему его духовным отцом преподобным Варсонофием. Случай этот произошел в Казани на трапезе после литургии у тамошнего архиерея, архиепископа Афанасия, уже пожилого человека, отличавшегося удивительным хлебосольством. Очень любил владыка Афанасий собирать своих духовных чад на трапезы, в ходе которых велись духовные беседы и разъяснялись различные вопросы духовной жизни. Повар у владыки был отменный и отличался особым искусством в приготовлении рыбы.
И вот однажды молодой послушник поставил на стол перед владыкой то, что все уже ждали - большой поднос, на котором покоилась особым образом, приготовленная щука. То, что произошло вскоре, повергло в недоумение всех присутствовавших. Вместо традиционных слов благословения, сопровождающихся крестным знамением, все услышали, как владыка, обращаясь к послушнику, принесшему щуку, сказал: «Убери ее и выкинь, а затем вели приготовить другую, и повара позови».
Всех это озадачило, так как владыка пригласил отведать именно эту особо приготовленную щуку.
Но вот в трапезную вошел повар, и все обратили внимание на то, что один из пальцев левой руки его забинтован, а сквозь бинт проступает алая кровь.
«Дорогой, - обратился преосвященный Афанасий к повару, - что у тебя с пальцем?» «Простите, владыко, рыбу чистил и порезал…» «Я это понимаю, - сказал владыка, - а что ты сказал при этом?» Повар заплакал: «Не гневайся, владыко, но я сказал: «Будь ты…» Плохо сказал…» Все поняли, что повар над рыбой произнес слова проклятия.
То, что открыто святым, не открыто нам, грешным. Святитель Афанасий, безусловно, свят и, пребывая в Духе Святом, он каким-то необъяснимым для грешного ума чувством ощутил отсутствие благодати на этом блюде и уже не мог его вкушать. А то, что ты сам не ешь, как ты будешь предлагать кому-то… Хотя от вкушения этого блюда никто бы не отравился.
Каждый, кто хоть однажды вкушал в монастыре или при приходском храме за трапезой, знает, что самые обычные блюда кажутся какими-то особенными. Помню, как на трапезе в одном монастыре я с удивлением наблюдал, как мои ребята (я приехал в монастырь с детьми) с восторгом ели черный хлеб (почему-то немного подслащенный вареной сгущенкой) с квашеной капустой.
Преподобный Никон о монастырской трапезе в Оптиной пустыни пишет в своем дневнике: « В миру, в богатых домах, в самых дорогих кушаньях нет того вкуса, который мы ощущаем в наших кислых щах: там все делается без молитвы, с руганью и проклятьями, а у нас в монастыре с молитвой и благословением».
Молитва и благословение - это то, что и делает трапезу собственно христианской. Уже святые апостолы на братской трапезе особым образом обращались к Богоматери. И в комнате, где происходит трапеза, обязательно должна пребывать икона. Беда в том, что трапезы наши часто напоминают обильные языческие возлияния. Вовсе не означает все выше сказанное, что за семейным столом должна царить монашеская дисциплина. Совместная семейная трапеза в непринужденной беседе - это то, что укрепляет семейные устои. Умная шутка, к месту рассказанная история никому не повредят.
Христос своим пришествием освятил брачную трапезу в Канне Галилейской, и более того - когда кончилось вино на этом пире, то по просьбе Своей Матери превратил воду в вино. Конечно же, на этой трапезе люди веселились (естественно, разумно), и пели песни, и Христос участововал в общем весели, ведь Он сидел за общим столом.
Да нам, Господи, радости в наших домах, но при этом будем стараться соблюсти меру христианского благочестия - «Ангела за трапезой!».
Игумения София
Юлия Борисовна Силина родилась 18 ноября 1972 года. В шесть лет мама и бабушки решили вырастить из девочки фигуристку. Однажды мать София (то были редкие минуты ее доброго расположения) разоткровенничалась с нами, насельницами, и подробно рассказала эту историю. А Юле заниматься не нравилось. Она отвлекалась: прокатится один круг – сядет на скамеечку, шнурки на ботинке перевязывает, прокатилась еще кружок – надо отдохнуть, на другом ботинке перевязывает, еще пару кружков – теперь уже на обоих. Или – сидит с подружкой болтает. Мама и бабушки строгие, они за увиливание от тренировок награждали девочку шлепками и подзатыльниками. «Лупили по чему попало», - признавалась матушка. Юлия оказалась неперспективной и абсолютно нетщеславной спортсменкой. «Приедет комиссия какая-нибудь из Москвы, например: отобрать способных, подающих надежды детей, а я прокачусь перед ними, и – обязательно упаду. А на соревнованиях радовалась любому месту. Второе, третье – другие девочки расстроятся, а я ничего, рада!»
После шестого класса мучения на спортивном поприще наконец-то закончились. Мама и обе бабули всерьез озаботились дать единственному чаду высшее образование. «Пусть фигуристки не получилось, но идиотов в нашем роду не было. Учись!» - было сказано Юлии. И она училась.
Ее монашеский путь начинался по благословению старца Николая Гурьянова, который и благословил ее на этот путь.
Мать София была хороша собой. Да нет, она просто красавица! Полная, темноволосая, густые черные брови и пронзительные голубые глаза. Даже бородавка на щеке, из которой растут черные волоски, совсем не портит миловидное личико. Она очень властная. Любит, чтобы ее внимательно слушали и в точности исполняли ее приказания. Все прекрасно знают, если матушка в гневе: надо сделать ей земной поклон. Увидит она распластавшуюся на полу сестру – сразу оттаивает. А в гневе она страшна: глаза сверкают, лицо темнеет, только что ногами от возмущения не топает. Любит блеснуть знанием текстов Святого Евангелия, процитировать отрывок, подобающий данной ситуации. Начнет говорить и – просит сестру закончить цитату.
Мать София всегда опаздывала. На божественную литургию она приходила во время чтения Святого Евангелия. На обед – или с опозданием на 20 минут или вообще не приходила. Зато уж если она придет на обед – пришедших после нее встречала закрытая с обратной стороны дверь трапезной. Опоздавшей сестре предлагалось – после объяснения с игуменией – поесть после всех. А келарю наказывала: «Постой у двери в трапезную и смотри, кто и что выносит: я благословила только чай с печеньем. Кто опоздал на трапезу, или не пришел - смотри. Потом скажешь мне»
На утренние молитвы опаздывать было нельзя! Ни в коем случае! Это грозило епитимьёй. Тебя отправляли вниз на стасидию к игумении. И она уже определяла, помиловать тебя или наказать. Самое мягкое наказание – лишение благословения. Получали благословение сестры после пения «Се жених грядет в полунощи…» Происходило это так. Выстраивались сестры по старшинству в длинный ряд и поочередно подходили к мать Софии, кланялись в ноги. Она протягивала ручку, которую надо было поцеловать. Или – могла поставить на поклоны. В зависимости от отношения к сестре или ее собственного настроения в данный момент, вы или клали поклоны прямо в храме, около солеи или в трапезной во время обеда или ужина. Количество поклонов тоже назначалось игуменией.
Это сейчас вспоминаю со смехом. А тогда, ранним утром, совершенно одуревшие и не выспавшиеся, прибегали мы в храм, заранее готовые к неприятностям. Несколько раз от усталости я едва добиралась до своей кельи на мансарде и просто сваливалась на кровать. Засыпала, в чем была. Один раз даже в фартуке из кухни ушла. Утром только обнаружила.
Однажды я была трапезником. А у трапезника с раннего утра столько забот! Это не повар, который только принимает у трапезника начищенные овощи и рыбу, заваливает его грязной посудой и без конца дает указания. Трапезник бегает есть день. Сначала чистит овощи, моет фрукты на столы, накрывает игуменский, монашеский и послушнический столы. Потом – самое интересное, творческое: надо найти матушку, благословиться на трапезу и четко узнать, кто из старших на трапезе будет. Поначалу даже благословиться это был целый спектакль! Во-первых, трапезник должен обегать в поисках матушки все корпуса. Потому что не всегда сидела она в своей келье. Телефоны-то иметь, кому бы то ни было, категорически было запрещено!
У меня-то был телефон. И даже один раз, когда я стояла рядом с игуменией, он зазвенел. Хорошо еще, что звук был минимальный, и мелодия: «колокольный звон». Матушка подозрительно посмотрела на меня. «У кого звонит телефон!? Да еще так громко!» Послушница Ольга, обедающая рядом, сказала: «Матушка, это, наверное, рабочие на улице железки носят» Хорошо, что звонок быстро оборвался. А то ведь мне и не выключить, не достать телефон. Наличие телефона, интернета у сестры мать София пресекала сразу и жестко. Она как огня боялась любого сношения «с миром» своих насельниц.И вот бегает трапезник, бегает. Фантазию свою включает: где же может быть матушка? А искать тоже надо расторопно и с умом: потому что матушка может и сама прийти в трапезную. Начнет обед. А трапезника – то есть обслуживающего персонала- нет.А может и не прийти. А сестры уже к назначенному времени пришли, сидят, ждут. Время идет. Несколько раз так случалось, что ждали матушку или кого-нибудь из старших по 40 минут, и по часу. Однажды был установлен рекорд: мы провели в ожидании полтора часа! А что делать? Попробуй, начни есть без благословения! Нашла матушку, благословилась. Теперь надо идти к колокольне и бить двенадцать раз в самый большой колокол. Да хорошо, громко бить. Не услышат сестры, не придут вовремя, ты же еще и виноватой окажешься.
Сложность еще состояла в том, что был большой церковный праздник – Рождество св. Иоанна Предтечи. Кроме сестер на обеде присутствовали священники, гости. Трапезник я неопытный. В монастыре живу всего пару месяцев. Слышу я, Матушка и объясняет священнику, сидящему рядом с ней: «Она – не обслуживала еще на больших обедах, не умеет. Но ничего, пусть учится!» И все подсказывала мне: кому первым подавать, а кто посидит-подождет. Первое-второе разнесла, молочные напитки тоже, а звон колокольчика «на чай» пропустила. Так до чая дело и не дошло. Около одиннадцати часов вечера возвращаюсь, наконец, в келью. Предвкушаю, как растянусь на кровати и засну крепким сном. Подхожу к своему корпусу, роюсь в карманах в поисках кнопки от подъезда и ключа от кельи. А ключей-то и нет! Как я испугалась! Похолодела от ужаса. Выходящий для обхода территории охранник впустил меня в корпус. Вижу свет в кабинете благочинной. Она сидит за компьютером и что-то печатает. Она деятельно включается в решение проблемы: начинает звонить мать Инне (казначее) и самой игумении Софии. Не отвечает ни один телефон. Логично – ночь, люди спят. Послушница Ольга, помощница в канцелярии, сонным голосом недовольно замечает: «Ночь на дворе. А ключи запасные дать не могу: я все по благословению делаю» (как оказалось впоследствии – в монастыре хорошее прикрытие такая фраза: и делать не будешь, и послушным прослывешь). Благочинная пугает меня: пойдешь ночевать в гостиницу для паломников. Там есть в коридоре диванчик. И тут же отметает свое предложение: диванчик маленький, ты высокая, не поместишься. И тут меня осенила просто гениальная мысль: надо идти к Матушке! Она все выслушает, поймет и решит. Кстати, эта «вера в Матушку» жила еще довольно долгое время. Прихожу я в потемках к утопающему в цветущей сирени игуменскому дому. Сестры еще не спят, и потому ждать мне не приходится: я впущена в дом, выслушана и утешена. Обошли мы с сестрами весь дом в поисках матушки: кухня, трапезная, гостиная, кабинет – нигде ее нет. Стала я скрестись со своим «Господи, помилуй» в ее келью – нет ответа. Прошу помочь монахиню Анастасию. У нее хорошо поставлен голос, она звонко читает молитву и отходит. Послышался звук поворачиваемого в замке ключа. Дверь открылась, и я прямо-таки налетела на Матушку. Она стояла в проеме двери, в ночном хитоне и платочке. Я объяснила, что потеряла ключи. А матушка возмущается: я уже сплю! Бери сестер и идите ищите ключи! А послушница Наташа, с которой я в трапезной весь день была, обнаружила мои ключи… в кармане фартука, который я, уходя из кухни, сняла и повесила на крючок.
После напряженного дня и ночного происшествия, утром я еле-еле открыла глаза. В дверь стучит соседка по этажу. Проспала! Я – уже все равно!- не спеша одеваюсь, умываюсь и спускаюсь с мансарды на клирос. Подхожу к казначее, мать Инне: докладываю, мол, проспала. Та: иди к мать Софии и показала с балкончика вниз. Матушка на своей стасидии сидит трогательно-сонная и какая-то опухшая. Начинаю: «Матушка, простите, я…» Она прерывает меня: «С объяснениями – после» И руку протягивает, благословляет. Еще не знает, что я проспала. Объясняю: проспала и мать Инна отправила к ней.
- Правильно сделала.
- Что мне делать?
- Внизу молись.
Я отхожу. И вдруг матушка знаком подзывает меня подойти. Ставит меня около своей стасидии и вкладывает мне в левую руку (чтобы правая была свободна для крестного знамения) длинную зажженную свечу. Вот дьякон и священник удивились, когда вышли из алтаря! На душе у меня было торжественно, благостно. Наконец-то я молилась и видела все происходящее, понимала, к чему относятся возгласы. Ведь молясь наверху, мы совершенно лишены возможности наблюдать за происходящим внизу. Служба пролетела для меня незаметно. Я даже стоять не устала. После «Отче наш» Матушка велела мне ставить свечу на подсвечник и идти на завтрак. Я попросила: «Простите меня, за то, что вас ночью побеспокоила» «А это, - говорит она, - разговор особый. Я тебя вызову, и мы еще поговорим» А сама – совсем не сердится и глаза у нее добрые. Сестры удивлены: почему тебя матушка не ругала? А священник за чаем интересовался: чего, мол, ты такая торжественная со свечой стояла? У тебя сегодня день рождения или день Ангела?
Лишение трапезной
«Древние монастырские уставы предусматривали наказания: за ложь, ропот, лень, гневливость, нерадение о монастырском имуществе и т. п. В качестве наказания для виновного предусматривалось отлучение от причастия, лишение общения в пище и молитве с другими монахами, временное сухоядение».
Неделями и месяцами копится усталость, к ним добавляется постоянный недосып и физическое недомогание в виде простуды, например – уже махнешь на все рукой и просто идешь у себя на поводу. Не идешь на службу и позволяешь себе, никого не предупредив, просто спать, спать, спать… Что и произошло со мной после очень напряженного ряда событий в монастыре: поминок, служения епископа. Все эти дни вставать приходилось очень рано, а ложиться далеко за полночь. Проснулась я под звон колоколов в девять часов утра. Сестры, которые по послушанию звонари, лупили в колокола неистово и долго. А так как колокольня находится прямо над кельями мансарды… Словом, мертвого бы разбудили. Я проспала монашеское правило, которое начиналось в 7:30, не слышала ни звона на это правило, ни сестер, которые бегали по коридору, собираясь в храм, вообще – ничего. Спала, что называется, без задних ног. Так устала. Литургию тоже частично пролежала. Часов в 11 утра еле-еле встала и, наконец, побрела в Казанский храм. Машин – сплошь иномарки – за воротами много стоит. Мужчины в дорогих костюмах спешат к храму с охапками красных роз. Я открыла дверь храма – он полон людей. На солее – тот самый греческий епископ в золотом облачении, с золотой митрой на голове. Невысокий, мужчина, полный, бородка у него с проседью. Проповедь читает: на русском и греческом языках. Стоит аналой для отпевания: умерла раба Божия Маргарита (Римма), мама одного крупного благотворителя нашего монастыря. Идет мне навстречу послушница Наташа. Сообщает: Аня проспала, ее в трапезной на поклоны поставили. Думаю: да, надо идти отсюда подобру-поздорову, пока не заметили. Можно под горячую руку тоже на епитимью нарваться. Пойду дальше болеть. Вернулась в келью, лежу. Книжку читаю. Временами – в сон проваливаюсь. Никто ко мне не заходит. Никто по телефону не звонит. Тишина. Ближе к вечеру зашла ко мне инокиня Ольга. Навестить, новости рассказать, как день прошел.
Мать Ольга – инокиня, в монастыре она уже десять лет. Маленькая, худенькая, очень ласковая и смиренная. Трепетная, она так привязалась ко мне. Часто подходила ко мне, плакала, уткнувшись в плечо, просила прощения, что любит меня (монахам нельзя иметь привязанностей). Так и хорошо, думала я, люби и молись за меня, мать Ольга, смиренная и добрая инокиня, послушная овечка стада Христова. Твоя молитва мне поможет. Ольга приехала в Санкт-Петербург из Казахстана. Мама ее умерла, когда Оле было четыре года. Выросла Ольга. Выучилась в ПТУ на повара 3-го разряда. Десять лет в ресторане на вокзале на раздаче проработала. Фотографию мне показывала: стоит в цветной национальной форме с напарницей по смене, клиентам кушанья на тарелку накладывает. В Санкт-Петербург приехала с сестрой. Поселилась в поселке Тайцы. Ходила молиться в храм Пресвятой Богородицы в Тайцах. Трудилась в нем во славу Божию. Окормлялась духовно у отца Михаила. Рассказывала мне мать Ольга, как пришла она в монастырь. Подошла к настоятельнице (мать София еще не была в чине игумении), отметив про себя: какая молоденькая (мать Ольга старше ее на 3 года)! Мать София сказала Ольге, что для поступления в обитель надо принести рекомендательное письмо от священника. Ольга в следующий приезд привезла письмо и услышала благосклонное: «Приходи в субботу, на рассвете».
Мать Ольга стала мне оказывать знаки своего расположения еще в те дни, когда я приходила помогать по храму. Она рассказывала мне о своей жизни, всегда чем-нибудь угощала, была заботлива и приветлива. Вечером, после богослужения, мы часто гуляли с ней по обители. На дни рождения и именины дарила мне подарок: носочки или шоколадку.
Мать Ольга пришла меня навестить не с пустыми руками. Она принесла ужин (немного рыбы и овощей), я приняла ее приношение. Именно за это на следующий день нас обеих и наказали.
У нас с мать Ольгой в послушании было обойти вечером крестным ходом обитель. Выходим мы с ней во внутренний двор монастыря, а у крыльца мать Инна выгуливала своих котов. Увидела меня, тут же подозвала, спрашивает: почему я сегодня в лавке не была? Здесь тебе, что – санаторий? Ты что, только что проснулась? Спала, пока другие работали?! Завтра на послушание приходи – только через мать Софию. Зашла я в игуменский корпус. Матушка с какими-то мужчинами о мощах беседует. Накурено в комнате до невозможности! Вышла ко мне, дверь за собой прикрыла. Я, говорит, занята – до утра. К благочинной обращайся.
Все утро Анна, видимо наученная мать Инной, подходила ко мне и напоминала: на послушание в лавку – только по матушкиному благословению. И так мне она надоела, что я пошла в игуменский дом прямо во время литургии. Вышла из своей кельи мать София заспанная, опухшая, недовольная. Благословившись, объясняю цель моего неурочного визита. «А я не могу сейчас решать, - отвечает она. – Мне надо знать, что случилось» В двух словах рассказываю, что устала, лежала, не была на послушании. «А тебе разрешили лежать? Ты благословилась? Нет? Вот тебе и ответ» Говорю, что позавчера после уборки из трапезной ушла в 2:30 ч. А она мне: «Неправильно, наверно, про себя говорить, но я вчера, например, в три часа ночи со встречи вернулась». И – мимо меня, в храм пошла. Поднимается на клирос. Чувствую, дела мои плохи. Время идти в лавку приближается. Если я и сегодня не приду…
Подхожу к Матушке после нашего обеда: простите, мол, меня, грешную, но что же мне все-таки делать?! И все бы закончилось мирно и бескровно для меня, потому что Матушка уже совсем не сердится и собирается обедать (во время трапезы она сама читала нам). Шутит: «У тебя – температура? Или воспаление хитрости? Иди на послушание! Объяснительную записку напишешь…» Вдруг Матушка спрашивает: «А ты вчера ела?» Я честно отвечаю: да, мать Ольга приносила. Матушка вдруг как рассердится! Вертевшейся рядом с ней благочинной приказывает: мать Ольгу – сюда, быстро! Я попыталась было сбежать:
- Матушка, здесь в трапезной часы неправильно показывают время: на них 11:50, а в реальности на час больше. Я в лавку опоздаю. Мне надо лавочников на обед отпустить. А то ведь опять проблемы будут…
- Проблемы будут на небесах, если ты, сейчас вдруг преставившись, там окажешься!
Пришлось смириться и ждать, пока благочинная сходит в келью за мать Ольгой и приведет ее на праведный матушкин суд.
Стала Матушка задавать мать Ольге вопросы. И наши ответы совпали: ужин приносила. Своевольно. Спрашивает Матушка: «А ты что, трапезник вчера была? Или – келейница Иоанны, старица ее? Это – тайноядение. Воровство! Зачем по кельям шастаешь?» К мать Ольге это слово было столь трудно применимо, что мне стало смешно, и я отвернулась к окну. Небо заволокло тучами, собирался дождик. Матушка рассердилась:
- Что смешного?
- Да потому, что не шастала она. Я сама вышла и взяла.
- Ах так?! Сорок поклонов тебе, мать Ольга, за трапезой. А тебе… я тоже придумаю епитимью. Обедать будешь в рабочей трапезной! И на Чин о Панагии не ходи. И в корпус этот тоже не ходи. Ишь, что удумали!..
Мать Ольга обошла стол, за которым сидела игумения, подошла к ней с другой стороны и рухнула в земном поклоне: простите, Матушка. Все еще растерянно улыбаясь, я поспешила уйти. Вечером я увидела мать Ольгу в храме: она церковничала. На ней не было лица, поникшая, обнимает меня, рыдает. Так что наказать могут кого угодно, как угодно и когда угодно игумении. Длилась моя епитимья две недели. И то закончилась относительно быстро: я сама к Матушке подошла. Другие сестры и по полгода были лишены трапезной или причастия. Все это время Матушка меня избегала. А если и приходилось со мной иметь дело – была строга. А мать Ольга за каждой трапезой – в обед и ужин – делала в центре трапезной поклоны, пока остальные трапезничают. Делала земные поклоны даже в том случае, если была поваром, разносила я сестрам кушанья и видела, как она быстро-быстро кладет поклоны. Иногда мне казалось, что Матушка только ищет повод, к чему бы придраться, как бы кому епитимью придумать, чтобы все время был кто-нибудь наказан. Просто так, в назидание другим сестрам. Чтобы не расслаблялись.
Мобильный телефон, Интернет и Дневник
Мобильный телефон категорически запрещено! Я без телефона обойтись не могла и потому тщательно скрывала его наличие. О моей тайне знала единственная живая душа: послушница Наташа. Однажды я чуть не лишилась его. Мы с Аней были на послушании в лавке. Меняли на обед лавочниц. На наш, сестринский обед, опоздали. А кушать хотелось. И съели мы с Анной по одному прянику. Фантик выбросить было некуда, и я положила его в карман. Когда мы все-таки пришли в нашу трапезную, вдруг матушка подзывает меня к себе. И тянется к карману, откуда предательски поблескивая на солнце, высовывается кончик обертки. «Что, тайноядением занимаемся?» Я похолодела. Загляни она в другой карман, вот был бы скандал: там лежал телефон!
Я всегда вела дневник. Мне было интересно записывать все происшедшее за день. Анализировала, рассуждала, делала выводы. Разумеется, жизнь в монастыре тоже освещалась на страницах дневника. И довольно подробно: в монастыре постоянно происходят события, да и праздники каждый день. За 2,5 года я исписала 20 общих тетрадей. В них – впечатления, описание жизни в обители, духовные поражения и победы, размышления, покаяние…Хочется надеяться, что и духовный рост…
16 июля 2009 года в богадельне монастыря умерла 79-летняя инокиня Надежда, старейшая насельница монастыря. Две ночи мы читали по усопшей Псалтирь, а 19 июля прошло отпевание монашеским чином и похороны. Мне с месяц назад поручила игумения София вести летопись монастыря. Надо было упорядочить записи предыдущих летописцев и составить хронологическую последовательность фактов и дат. Несколько дней назад освятили Державный придел в Казанском соборе. Мне нужно было написать текст, который положит начало моей работы.
С самой первой недели жизни в монастыре в келье у меня был ноутбук. Я журналист по образованию, поэтому совершенно спокойно взяла его с собой в монастырь. Как швея взяла бы нитки, например. Я и не скрывала его, не прятала. Иметь ноутбук было для меня само собой разумеющимся. Смотрела я на наличие техники в келье спокойно и практично: если это может служить во благо, то зачем ее чураться? Все ведь зависит от того, с какой целью использовать! Ноутбук был миниатюрный размером и помещался в небольшой чемоданчик. Я его носила с собой, текст набирала. И на отпевание в Казанский храм тоже с собой взяла. Мне ведь еще фотографировать надо было «событие». И, чтобы не мешал никому мой чемоданчик, поставила у стены возле подсвечника, под иконой Тихвинской Божией Матери.
Отпевание монашеским чином - это очень долго. Два часа песнопений и чтения. Потом говорили речи над гробом. Подходили и прощались с телом покойной родственники, сестры, прихожане. Ну и благополучно забыла я про свой ноутбук. Ушли мы на кладбище – отсутствовали больше получаса. Вот бросают все по очереди по горсти земли в могилу, а у меня молнией вдруг в голове сверкнуло: «Где мой ноутбук?!» Возвращаемся в храм. Я смотрю: под иконой - пусто. Я в панике – кто же мог взять? Оказалось, охранник подобрал. И спросил у мать Инны: не ее ли? Получив отрицательный ответ, отдал в свечной ящик. Я забрала у свечницы свою пропажу. Облегченно вздохнула. И надо было бегом в келью бежать, да на свою беду встретила я мать Инну! «Твой? Ну, ты нашла, куда положить! Под икону!» И тут же пошла к мать Софии. Та пришла на поминальную трапезу в страшном гневе. От общего стола меня зовет: «Ноутбук? Твой? А я благословляла? Отдай немедленно маме!»
Конечно, я маме (она тоже была на отпевании) ничего не отдала. На ужин мать София пришла мрачнее тучи. Проводила беседу, во время которой строго сказала, глядя в мою сторону, что не благословляется монашествующим «сидеть в сети интернета, а то как бы не заблудились они во всемирной паутине и не остались там навсегда».
Дело в том, что месяц назад Матушка торжественно объявила мне, что из кельи мансарды я переселяюсь в келью инокини Ирины, которая ушла из монастыря зимой. Келья мать Ирины была большой и светлой: красивые серые с мелкими розовыми цветочками обои на стенах, высокие потолок и окно, роскошный пол из ламината – и это после окошка под потолком, желтых крашеных стен с подтеками и скрипучего пола, покрытого линолеумом. Я почувствовала себя не меньше, чем принцессой! Только грязно было в келье после мать Ирины. Пахло лекарствами. В шкафу, на кровати, на столе в беспорядке валялись вещи и бумаги, которые она не забрала с собой. Ну, я и медлила с окончательным переездом. Мыла окно, пол, переносила вещи. А пока ночевала в прежней келье на мансарде – там привычнее. И вот, после этого искушения с ноутбуком, мать София решила проверить, где и как я живу.
Раздетая монахиня
Мать Анастасия – совсем молодая монахиня, ей всего 35 лет. Но монашеский стаж у нее уже большой – 12 лет. Она маленького роста, худенькая и довольно миловидная. У нее очень красивый голос и она поет в хоре на клиросе. Кроме пения на клиросе несет послушание рухольной (в ее обязанности входит хранение в чистоте и неповрежденности принадлежащей монастырю одежды и хозяйственных товаров, а также своевременное обеспечение ею нуждающихся сестер). Мать Анастасия очень разговорчивая: любит рассказывать о своем детстве, о том, как она пришла в монастырь, о прежнем монастыре, где прожила семь лет. Она добрая, веселая. Но и – обидчивая, нервная. Из-за этого часто случаются с ней нелепые искушения.
Майский полдень. Мы с мать Анастасией на кухне. Она – повар, я – трапезница. Она нервничает: приближается время обеда, а рыба у нее еще не пожарена. Плохо себя чувствует. Вот, когда стало ей совсем невмоготу, мать Анастасия и решила: позвоню матушке в корпус, попрошу отпустить меня на полчасика, полежать. На ее беду, в трапезную вошла благочинная (она же – регент). Спевка у нее. Услышала, что Анастасия хочет уйти и когда узнала, зачем она хочет уйти, подняла крик. И лентяйкой ее обозвала, и что та ей спевку сейчас сорвет. Анастасии надо было смолчать, повернуться и тихо уйти – благословение-то от игумении получено. Но она разнервничалась, стала возражать. Обе они раскричались и до того разошлись, что казалось, еще минута – вцепились бы друг в друга и подрались. Я возилась с приготовлением салата. Оказалась в самом эпицентре скандала. Словно в жерле вулкана, такие вокруг кипели страсти. Но я не встревала, молчала, и для меня все обошлось благополучно.
Обе – инокиня и монахиня – помчались к матушке: «Вот я про тебя все игумении расскажу!» Матушка была занята с гостями. Особо разбираться не стала, а просто «раздела» обеих до послушниц. То есть приказала сдать апостольники, клобуки и рясы и повязать на голову платок. Анастасия с горя тут же заболела и затаилась в келье. Облачение она сдала только на третий день, и то после того, как к ней в келью (Анастасия живет в игуменском доме) пришла игумения. Ни слезы, ни просьбы не помогли. Игумения была непреклонна: облачение надо сдать.
Анастасию я в этот день больше не увидела. Она рыдала в келье и на людях не показывалась. Благочинная сама пришла дожаривать рыбу. Потом сняла апостольник и в черном, надвинутом на лоб платке, пошла мать Елена звонить в колокол: обед готов. Пока сестры бегали жаловаться, в трапезную одна за другой заходили привлеченные шумом послушницы. Интересовались: что случилось? Мне совсем неинтересно было пересказывать, и я отвечала просто: не знаю. Любопытные не верили, приставали с расспросами. Но я держалась твердо: ничего не знаю. Видите, обед готовлю.
Когда я увидела «раздетых» мать Анастасию и мать Елену поющими на клиросе, то чуть не заплакала, так жалко они смотрелись. Анастасия еще была подслеповата, так она в платке, перекрывающем все ее лицо, смотрелась совсем страшно.
Прошло несколько дней. Наказанные сестры начали привыкать к своему теперешнему положению. С мать Анастасией мы пошли вечером на крестный ход по обители. И она поделилась со мной, что ругаются с регентом они постоянно. Та к ней все время придирается. Мать Анастасия из-за этого переживает. И вот однажды снится ей сон: как будто она умерла. Лежит в гробу в одном из приделов храма. Отпевание. И регент над ней поет. И будто бы говорит: «И чего ты, мать Анастасия, молчишь? Слов, что ли, не знаешь или ленишься?»
Два с половиной месяца длилась их епитимья. Благочинной не привыкать: вспыльчивая, скандальная, постоянно она с кем-то ругалась, ее уже «раздевали». А мать Анастасия страдала. И просила нас: «Помолитесь, чтобы Матушка нас поскорее простила. Мне уже невмоготу терпеть». Утром 12 июня, в день празднования святых первоверховных апостолов Петра и Павла, на полунощницу на клирос обе сестры явились в полном облачении.
Ангелы за трапезой
Чтобы успеть на работу к 8 часам утра, Наташе приходилось вставать в пять утра. Сначала долго трястись на автобусе, потом втиснуться в электричку и ехать до Москвы. Несколько дней в неделю она мыла полы в офисе, а в остальное время работала в трапезной палатке монастыря.
Наташа приехала в Москву из Казахстана. Мать и сестра ее были скотницами в колхозе. Отец Наташи умер, когда девочке было десять лет. В Казахстане она родилась, окончила школу, в ПТУ получила специальность закройщицы. Девушка она была добросовестная. Честно выполняла порученную ей работу. Но была чересчур впечатлительная. И еще: Наташа отличалась от всех сестер тем, что постоянно просила прощения. Она четко усвоила: права она или нет, любого можно смилостивить, проникновенно произнесенным «простите».
Однажды Наташа приехала на работу совсем не выспавшаяся. Чтобы хоть как-то взбодриться, решила выпить кофе. Но кофеварочная машина находилась в сестринской трапезной. А в трапезной завтракали инокини. Наташа оробела. Перед сестрами она трепетала и к их чину относилась с благоговением. «Как я зайду в трапезную? Там же инокини! Они – ангелы. Нет, подожду». Ангелы вкушали пищу неторопливо. На завтрак в монастыре на стол вообще ставится множество разнообразных кушаний. Наташа, чтобы не тратить времени в ожидании кофе, понапрасну, предложила повару свою помощь. Та согласилась: «Потри, пожалуйста, морковку»
Вот и трет на терке Наташа морковку. В это время в трапезную входит инокиня Иосифа.
Она два года подвизалась в Иосифо-Волоцком мужском монастыре. Коров доила, на кухне помогала. В монастыре сложилась такая ситуация (и совершенно справедливая), что не должны жить в одном монастыре и женщины, и мужчины, даже если они все монахи. Матушка с некоторыми сестрами перебралась в другой монастырь. А остальные женщины стали подыскивать себе обитель самостоятельно. Мать Иосифа – тогда просто Наташа Яковлева – пришла в Иоанно-Предтеченский монастырь. Здесь, спустя два года ее и постригли с именем великого подвижника преподобного Иосифа Волоцкого. Худая, с напряжением на лице, всегда и от всех ожидающая какой-нибудь неприятности.
Однажды она разоткровенничалась со мной и поведала, как помогала в одном из монастырей, не будучи в сестринском составе. С утра и до обеда мыла посуду. После обеда сидела на вахте. Надо было выдавать ключи, открывать дверь посетителям. Сидеть и читать тетрадь с тропарями. Однажды она позволила себе читать книгу душеполезного чтения. Проходила мимо матушка игумения и посмотрела, что читает Наташа. "А ты хорошо устроилась", - заметила она.
«А, это вы мне косточки перемываете», - говорит она, увидев шушукающихся и поглядывающих на нее сестер. Хотя речь сестры ведут совсем на другую тему. Мнительная, принимающая все всерьез и долго помнящая обиды. Наташа находилась на послушании у инокини Иосифы. Наташа задрожала от страха. Маленькая, худенькая, она робела перед напористостью некоторых сестер.
- Простите, пожалуйста, - начала она.- Я пришла только выпить чашку кофе…
- А при чем здесь морковка?? – грозно вопросила мать Иосифа. И разворачивается, чтобы уйти.
Наташа уже плачет. Идет с извинениями за своей начальницей.
А та, оборачивается к повару: «Уберите от меня эту истеричку!»
«Истеричку» через год приняли в число насельниц монастыря.
Книга рассказов "Ангелы за трапезой" продается в Санкт-Петербурге в Доме книги на Невском пр., 28 (также в интернет-магазине Дома книги) А также можно купить у автора, написал по емейлу [email protected] или написать вконтакте или в фейсбуке пользователю Жанна Чуль
Пра́вила благоче́стия – определенные правила поведения, соответствующие , принятые в Церкви.
Архимандрит Платон (Игумнов): Благочестие – это как бы вертикаль, устремленная от земли к небу (человек-Бог), церковный этикет – это горизонталь (человек-человек). При этом нельзя подняться к небу, не любя человека, и нельзя любить человека, не любя Бога: Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает (), и не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? (). Таким образом, духовными основаниями определяются все правила церковного этикета, которые должны регулировать отношения между верующими, устремленными к Богу.
1. Правила поведения в храме.
Входите в святой храм с духовной радостью. Когда входите в храм и видите святые иконы, думайте о том, что Сам и все смотрят на вас; будьте в это время особенно благоговейны.
Святость храма требует к себе особо благоговейного отношения. В храм следует приходить в приличной, чистой одежде, не в спортивной или вызывающе яркой. Женщинам полагается иметь на голове платок или головной убор. Храня христианскую стыдливость, свою и ближних, не следует приходить в храм в нескромной одежде или в брюках. По возможности, надо приходить в храм без сумок и пакетов.
В храм всегда приходите заранее, чтобы успеть до начала богослужения поставить свечи, заказать поминовение, приложиться к .
Перед входом в храм следует совершить поясной поклон с молитвой и крестным знамением. Войдя в храм, нужно также совершить в сторону алтаря три поклона с молитвой мытаря.
Ставить свечи, прикладываться к иконам и святыням надо до начала , а во время службы не следует нарушать общую молитву хождением по храму и передачей свечей.
Нельзя целовать святыни храма и участвовать в Таинстве Святого с накрашенными губами.
Проходя напротив Царских врат полагается перекреститься и поклониться в сторону . Нельзя проходить между и центральным , когда перед ним молятся посреди храма священнослужители. В храме не положено разговаривать, тем более смеяться и шутить. Приветствовать друг друга принято поклоном.
В православном храме во время богослужения принято стоять. Сесть и отдохнуть разрешается в случаях нездоровья. Впрочем, хорошо сказал о немощи телесной святитель : «Лучше сидя думать о Боге, нежели стоя – о ногах». В случае телесной слабости можно присесть на стульчик или скамью.
По традиции мужчинам полагается стоять на правой стороне храма, а женщинам на левой.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Я хочу сказать несколько слов тем из вас, которые недавно прибыли в наш приход и которые часто уходят, не услышав проповеди.
Наш Приход тем был дорог людям, что в нем на богослужениях можно было молиться в глубокой тишине, окруженным молчанием всех присутствующих и неподвижностью других молящихся.
За последнее время эта обстановка горестно изменилась. Приходящие в храм, не привыкшие к строгому, стройному православному благочестию, часто между собой разговаривают, часто ходят по храму, забывая, чтo в нем сейчас происходит. Это совершенно недопустимая вещь. Вы должны понимать, что, приходя в храм, вы становитесь лицом к лицу со Христом и с Богом, что, стоя перед Ним, вы должны быть исполнены не только внутреннего, но и внешнего благочестивого молчания, и что ваша не только привилегия, но ваш долг – сделать возможным, чтобы молитва других людей ничем не была прерываема.
Поэтому обращаюсь ко всем вам не только с просьбой, не только с увещеванием, но с решительным призывом: когда вы приходите в храм, остановитесь у двери храма, перекреститесь, осознайте, куда вы вошли.
Вспомните мытаря, который не посмел войти в храм Божий, потому что чувствовал себя слишком грешным, чтобы вступить в область, где царствует Сам Господь.
Спаситель нам сказал, что где двое или трое соберутся во имя Его, там и Он будет присутствовать. И вот, когда вы входите в храм, знайте, твердо знайте, верой и убеждением, если даже это не дошло до вашего опыта и сердца, – знайте, что вы находитесь в присутствии Самого Христа, распятого ради вашего собственного спасения и воскресшего для того, чтобы вы могли войти в жизнь вечную, торжествующе и радующеся.
Храм – не место для встречи со знакомыми и не место, где вы имеете право оглядеться, чтобы посмотреть, какие иконы находятся на стенах.
Это место, где вы должны трепетно, с глубоким духовным ужасом предстоять перед Живым Богом. И если вы не можете молиться все время, чего многие не в состоянии делать, то должны хотя бы стоять в глубоком молчании души и уст и не мешать никому другому молиться.
И я обращаясь к вам с просьбой, с увещеванием, от всей души: входите в храм благоговейно, выберите место, где вы будете стоять и никуда с него не сходить, кроме как для того, чтобы, в начале, когда войдете, поставить свечу, и, если вы будете причащаться, чтобы подойти к Святым Тайнам. Иначе – пребывайте в молчании, потому что Бог встречается в глубинном молчании души, и только в этом глубинном молчании находящиеся в храме могут между собой стать едиными во Христе. Это вопрос не дисциплины церковной, это вопрос вашего личного спасения, того, что вы встретили Бога – или что вы мимо Него прошли и презрели Его присутствие.
«Слышала, что православные не садятся за стол, не прочитав молитвы и не перекрестив то, что на столе. Странно, ведь магические ритуалы не в чести у христиан. Почему же здесь исключение из правила?»
Дети любят поболтать во время еды, и обед иногда затягивается на часы, чадо за разговорами успевает незаметно проглотить одну ложечку супа, вторую, зазевается, а вы ему раз в открытый рот… Успели. У таких детей нет навыков правильно обедать. Вы им эти навыки не привили, потому что вполне обходились без них сами. Но вспомним Серафима Вырицкого : «Как часто мы болеем из-за того, что не молимся за трапезой «. Мы хотим, чтобы дети не болели, но не торопимся научить их христианским правилам за столом: помолиться, прочитать «Отче наш», сидеть за столом благочестиво, не позволять вскакивать, громко разговаривать, капризничать. И если уж читать жития святых для нас подвиг недосягаемый, то просто разговаривать тихо и немного. Главное — трапеза… Господь благословляет. Господь смотрит.
Недалеко от Константинополя в глубоком безмолвии жил святой отшельник. Все почитали его, и многие посещали, дабы иметь от этого душевную пользу. И вот однажды в одежде простого воина пришел к старцу римский император. Старец обрадовался гостю, принес деревянную чашку с водой, положил туда сухой хлеб и, помолившись, пригласил гостя за трапезу. После трапезы гость открыл старцу свое высокое положение. И сказал: «Вот я и родился царем и теперь царствую, но никогда не вкушал хлеба, не пил воды с такою приятностью, с какою ныне ел и пил у тебя. Как сладка мне твоя пища! » И ответил ему старец: «Мы, монахи, принимаем пищу свою с молитвой и благословением, оттого наше брашно, хоть и худое, бывает сладко. А в ваших домах пьют и едят без молитвы, с шумом и празднословием, и оттого богатые и роскошные трапезы бывают у вас безвкусны — им недостает услаждающего благословения Господня «.
Или как часто бывает. В разгар поста — застолье. И с водкой, и с разносолами скоромными. «Что я, виноват, что у меня день рождения в пост?» Наверное, виноват. Раз Господь именно этот день определил тебе как особый. Но это другой вопрос. Люди едят и смеются, выпивают и тешат себя застольными анекдотами, пускаются в пляс и опять едят… уходят с набитыми животами, переев деликатесов и надегустировавшись от души. А радости никакой. Ни у хозяев, оставшихся наедине с пустыми бутылками и грязными тарелками, ни у гостей. Как в той студенческой песенке: «Хоть похоже на веселье, только все же не веселье…» А ведь можно обойти острые углы подоспевшего не вовремя праздника. Самый день встретить тихо и благочестиво, утром сходить в храм, вечером по-домашнему посидеть за столом. А уж «большое народное гулянье» перенести на другой, скоромный день. Тогда уже и пользы будет больше от таких посиделок, и благословится Господом трапеза, по воле Божией, а не вопреки ей окажется веселой и желанной, и пирог удастся, не подгорит, и мясо прожарится. А главное, все пойдет на пользу, это уж непременно, это уж обязательно.
Господь, устанавливая свои законы в нашей жизни, ратует прежде всего, чтобы мы были здоровы, духовно благополучны и — благодарны. От его законов нет никакого вреда, а вот польза — колоссальная. Так почему же даже такая малость, как молитва перед едой, дается нам так тяжело и так неохотно нами принимается. «Враг радости не любит». Враг рода человеческого очень скорбит от нашего благочестия, оно ему все равно, что рвотное. Вот и нашептывает в наши развешанные уши разную дребедень — не верьте, не тратьте время на молитву. Еда она и есть еда, поел и пошел, и анекдотик пошленький за едой подбросит, и ребенка повыкаблучиваться настрополит — не буду, не хочу, не люблю, сами ешьте. Заслон от врага — молитва. Он бежит от нее посрамленный, она — великая сила, но такая нами невостребованная. Почему? Вопрос риторический. Когда люди вкушают пищу, мы говорим им: приятного аппетита . У православных принято другое выражение: Ангела за трапезой . В этом выражении больше красоты и духовного смысла. Мы призываем Ангела-хранителя встать на трапезе защитником нашим от бесовских наскоков и проводником Божиего благословения. Эти слова — Ангела за трапезой — почти что молитва. Ангела за трапезой. А там, где Ангел, — не место бесу. А раз Ангел Господень призван к нашему столу, без сомнения, будет во благо пища. А раз будет во благо пища, укрепятся от нее наши дети и пойдут в рост, и пойдут в благоразумие. А здоровые и благоразумные дети — не счастье ли это для нас? Чего еще и желать от жизни?
— Ангела за трапезой! — говорим мы вкушающим пищу.
— Спаси вас, Господи! — отвечаем с благодарностью.
И это тоже молитва. Потому что не требуем, а просим.
Автор : Наталья Сухинина — журналист, писатель, главный редактор издательства «Святая гора», автор сборников рассказов «Куда пропали снегири?», «Где живут счастливые?», «Какого цвета боль?» и многочисленных очерков
Котлеты по-монастырски
Полбатона белого хлеба,
три-четыре луковицы,
стакан очищенных
грецких орехов
(заменяют мясо и рыбу),
две картофелины,
долька чеснока.
Все ингредиенты пропустить через мясорубку. Добавить соль, молотый перец. Масло в фарш добавлять не нужно, так как при жарке котлеты очень хорошо его впитывают. Панировочных сухарей не жалеть, они образуют при жарке корочку, и котлеты не развалятся. Котлеты делать небольшими и пухлыми, чтобы потом удобно было их переворачивать. Можно поэкспериментировать: добавить в фарш банку консервированной фасоли, или грибов, или увеличить долю картофеля в два раза.
Мусс клюквенный
Один стакан клюквы
тщательно размять,
выложить ягодную
массу на марлю
и отжать сок.
Сок поставить в холодное место, а выжимку из ягод залить тремя стаканами воды и прокипятить пять минут. Полученный отвар процедить и сварить на нём манную кашу (три столовых ложки манной крупы и один стакан сахара). В охлаждённую кашу влить ягодный сок и взбить миксером до пышного однородного состояния. Масса должна увеличиться в объёме в два раза. Разложить мусс в креманки или чашки и поставить в холодильник на один-два часа. При подаче на стол украсить ягодами.
