“ЕВРОПА И ЧЕЛОВЕЧЕСТВО”
“ЕВРОПА И ЧЕЛОВЕЧЕСТВО”
“ЕВРОПА И ЧЕЛОВЕЧЕСТВО” -работа Я. С. Трубецкого, вышедшая в 1920 в Софии (переиздана: Трубецкой Н. С. История. Культура. Язык. М., 1995) и послужившая стимулом к возникновению евразийства. Основные идеи работы сложились у Трубецкого еще в 1909-10. Выступая против идола “общечеловеческой цивилизации”, Трубецкой считает, что европейская есть культура романо-германского этноса, который в своих целях выдает ее за культуру как таковую, за вершину эволюционного процесса. Под эту чисто идеологическую конструкцию подводится “якобы научный фундамент”, ради опоры на науки. Трубецкой стремится доказать научного подхода к миру ценностей. Идеология европоцентризма внушает неромано-германским народам собственной второсортности, раскалывает их национально-культурное , порождая слой людей, подобных русским “западникам”. Пафос творчества сменяется пафосом подражательства, что побуждает с вечным опозданием воспроизводить этапы развития европейских народов, нарушая естественный развития и истощая энергию народа. Европеизация является “безусловным злом”, выражающим захватные стремления романо-германских народов. Свержению ига европейской цивилизации может способствовать только в сознании интеллигенции неромано-германских народов. Сущностью такого переворота должно осознание относительности того, что ранее казалось безусловным: ценностей европейской цивилизации. Это должно быть проведено “с безжалостным радикализмом”.
Специально русская проблематика в данной работе не акцентировалась, но, Откликаясь на книгу, П. Н. Савицкий заметил, что само ее появление есть выхода на мировую арену культуры, равновеликой европейской. Бросить вызов европейской культуре и помочь другим народам освободиться от ее ига оказалась способна только культура евразийская. И именно взаимоотношениям Европы и Евразии он призвал уделить первостепенное , что и осуществили евразийцы. Позднее Трубецкой сожалел, что евразийцы сузили и провиндиализировали его первоначальную проблематику.
А. В. Соболев
Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль . Под редакцией В. С. Стёпина . 2001 .
Смотреть что такое "“ЕВРОПА И ЧЕЛОВЕЧЕСТВО”" в других словарях:
ЕВРОПА И ЧЕЛОВЕЧЕСТВО - работа Н. С. Трубецкого, опубликованная в Софии в 1920 г. и ставшая своеобразным катехизисом евразийства. По признанию автора, осн. идеи работы сложились у него уже более 10 лет тому назад, но они не были обнародованы вплоть до тех пор, пока… … Русская философия: словарь
Европа и человечество - работа Я. С. Трубецкого, опубликованная в Софии в 1920 г. и ставшая своеобразным катехизисом евразийства. По признанию автора, осн. идеи работы сложились у него уже более 10 лет тому назад, но они не были обнародованы вплоть до тех пор, пока… …
Человечество - общность людей всех рас и народов (этносов), живущих на Земле; все народонаселение планеты. Численность человечества приближается к 6 млрд человек. Каждый год человечество увеличивается на 80 млн. Число народов на Земле превышает 2 тыс. Число… … Экология человека
У этого термина существуют и другие значения, см. Европа (значения). Европа … Википедия
Одна из пяти частей света, и может быть рассматриваема как большой западный полуостров Азии, с которой в новейшее время, по примеру Зюсса, ее иногда и соединяют в один континент Евразию (Eurasia). Но обособленность Е. от Азии, как отдельной части …
I одна из пяти частей света, и может быть рассматриваема как большой западный полуостров Азии, с которой в новейшее время, по примеру Зюсса, ее иногда и соединяют в один континент Евразию (Eurasia). Но обособленность Е. от Азии, как отдельной… … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона
Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому - историософский труд Данилевского. Впервые опубликован в журн. Заря (1869), а в 1871 г. отдельной книгой. Если 1 е его изд. (1871) реализовывалось в течение ок. 15 лет, то 2 е (1888) менее чем за год. Последующие издания: 1889,1895 гг. После… … Русская Философия. Энциклопедия
Проверить нейтральность. На странице обсуждения должны быть подробности … Википедия
Евразийство философско политическое движение, получившее свое имя за ряд особенных положений, связанных с историей Евразии уникального континента, возникшего на территории «центрального» домена Евразийского континента. Евразийское движение,… … Википедия
ЕВРАЗИЙСТВО - первоначально идейно мировоззренческое, затем также общественно политическое движение, в основании к рого лежала концепция Евразии как самостоятельного «географического и исторического мира» (Савицкий. 1927), расположенного между Европой и Азией… … Православная энциклопедия
Книги
- Николай Трубецкой. Исторические труды (аудиокнига MP3) , Николай Трубецкой. В настоящее издание включены следующие работы Н. Трубецкого: "Европа и человечество", "Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока", "Мы и другие", "Русская…
Б. Шлецер. [Рец.:] Кн. Н.С. Трубецкой. Европа и человечество. София: Российско-болгарское книгоизд-во, . // Современные записки. 1921. Кн. IV . С. 376– 381.
Стр. 376
Кн. Н.С. Трубецкой. ЕВРОПА И ЧЕЛОВЕЧЕСТВО. (Российско-Болгарское книгоиздательство. София.)
«Предлагая свои мысли вниманию читателя, пишет в предисловии своем кн. Трубецкой, я тем самым хотел бы поставить перед этими читателями проблему, которую каждый должен разрешить для себя лично».
В этом, действительно и только в этом, значение и ценность небольшой, нервно, с подъемом, с волнением написанной, волнующей и будящей книги Н. С. Трубецкого: смело он ставит знак вопроса там, где мы привыкли ставить спокойную, уверенную точку или восторженный восклицательный знак. Он не боится упреков в оригинальничании, парадоксальности: от них должны защитить его упорство, искренность его исканий. Такие беспокойные «вопрошатели» сейчас очень нужны, необходимы даже; они не дают нам успокоиться, не позволяют удовлетвориться мнимыми решениями разом восставших вокруг нас проблем. Более или менее ясно мы все ведь ощущаем, что с
Стр. 377
мировой войной и с революцией нечто, несомненно, изменилось: дело идет не только об изменении внешних условий жизни, но о своеобразном внутреннем процессе пробуждения или осознания, заставляющем нас вглядеться пристальнее и острее в самих себя, в созданный нами культурный мир, в выработанные нами формы общежития. В нас - потребность вновь проверить, рассмотреть с начала, с самых первых основ, все привычные, крепко усвоенные идеи, представления, которыми мы жили, на основании которых мы судили и оценивали. Лишь слепцы или лицемерствующие перед самими собою могут продолжать верить, что возможно после залечения ран войны и революции продолжение прошлого и жизнь на прежних путях развития, ориентировка по прежним идеалам, мышление и деятельность по прежним нормам. Невозможно такое возвращение на старый путь и по социальным, объективным и по психологическим, субъективным причинам. Та переоценка всех ценностей, о которой мечтал когда-то Ницше, ныне уже безусловно началась и совершается на наших глазах, во всех областях. Революция отрубила все питавшие нас корни, выбросила из привычных условий, и вот мы стали «беспочвенными», но расширился вместе с тем наш кругозор; мы освободились от всех условностей и получили возможность судить о настоящем, если и не sub specie aeternitatis, то все же хоть несколько поднявшись над данным. С кн. Н. С. Трубецким не соглашаешься, однако чувствуешь себя благодарным ему не за решение, предложенное им, не за путь, им указанный, но за импульс, данный им, за тот даже протест, который вызывают его идеи.
«Позиции, которые может занять каждый европеец по отношению к национальному вопросу, расположены между двумя крайними пределами: шовинизмом, с одной, и космополитизмом, с другой стороны. Всякий национализм есть как бы синтез элементов шовинизма и космополитизма; опыт приложения этих двух противоположностей». Но «стоит пристальнее всмотреться в шовинизм и космополитизм, чтобы заметить, что принципиального, коренного различия между ними нет, что это... две ступени... одного и того же явления». Действительно: «шовинист исходит из того априорного положения, что лучшим народом
Стр. 378
мира является именно его народ. Культура, созданная его народом, лучше, совершеннее всех остальных культур». В то же время «космополитизм отрицает различия между национальностями... Цивилизованное человечество должно быть едино и иметь единую культуру...». Оказывается, однако, что под «цивилизацией» европейские космополиты «разумеют ту культуру, которую в совместной работе выработали романские и германские народы Европы... Та культура, которая, по мнению космополитов, должна господствовать в мире, упразднив все прочие культуры, есть культура такой же определенной единицы, как и та единица, о господстве которой мечтает шовинист. Принципиальной разницы тут никакой нет. Космополит есть европейский шовинисти больше ничего. Он возводит в абсолютную ценность культуру отдельной группы (романо-германских народов) точно так же, как и шовинист. Что касается психологического основания космополитизма, то это - «разновидность... той особой психологии, которую лучше всего назвать эгоцентризмом. Может быть эгоцентризм индивидуальный, групповой, классовый, национальный. Человек считает себя, свой народ венцом вселенной, центром бытия; из других существ то, которое более на него похоже, - и лучше; та культура, которая близка его собственной, выше другой, чуждой ей. Отношение европейцев к так называемым «дикарям» основано на этой эгоцентрической психологии. Мы классифицируем различные культуры по одному признаку: по их близости к нашей, которая стоит на вершине лестницы, которая в наших глазах обладает общечеловеческим значением.
«Можно ли объективно доказать, спрашивает автор, что культура романо-германцев совершеннее всех прочих культур? Возможно ли полное приобщение народа к культуре, выработанной другим народом... без антропологического смешения обоих народов?.. Только при утвердительном ответе на эти вопросы всеобщая европеизация может быть признана необходимой и желательной». Ответы автора, однако, отрицательны. Наиболее подробно и тщательно он рассматривает первый, основной вопрос и приходит к заключению, что восстановить истинную картину эволюции культурных форм по пути прогресса мы не в состоянии; перед нами ряд различных культур: «дабы разобраться... ка-
Стр. 379
кой именно фазис эволюции представляет из себя каждая данная культура, мы должны знать определенно, где лежит начало и где конец прямой линии мирового прогресса... Но узнать начало и конец эволюции мы можем не раньше, чем восстановим общую картину эволюции; так. обр. получается заколдованный круг... Однако европейцы утверждают, что общую линию этой эволюции они восстановили». Но каким образом? «Европейцы просто приняли за венец эволюции человечества самих себя, свою культуру и, наивно убежденные в том, что они нашли один конец предполагаемой эволюционной цепи, быстро построили всю цепь». Здесь чудовищное petito principii: «принятая в европейской науке классификация народов и культур не может объективно доказать превосходства романо-германской цивилизации над культурами других народов». Рассматривая различные доказательства большого совершенства романо-германской цивилизации, автор приходит к заключению, что все они основаны на эгоцентрических предрассудках.
Отрицательный теоретический вывод, к которому приходит кн. Трубецкой, приводит его к постановке двух новых практических вопросов: «является ли всеобщая европеизация неизбежной?». «Как бороться с ее отрицательными последствиями?» На первый вопрос автор отвечает утвердительно: «неизбежность эта зависит не от милитаризма и капитализма, а от ненасытной алчности, заложенной в самой природе международных хищников - романо-германцев, - и от эгоцентризма, проникающего всю их пресловутую цивилизацию». Бороться, однако, можно: «надеяться на то, что романо-германцы сами исправят этот роковой недостаток своей культуры (т.е. эгоцентризм), конечно, невозможно. Но европеизированные не романо-германские народы при воспринимании европейской культуры вполне могут очищать ее от эгоцентризма... Смотря на романо-германскую культуру лишь как на одну из возможных культур, они возьмут из нее только те элементы, которые им понятны и удобны, и в дальнейшем будут свободно изменять эти элементы применительно к своим национальным вкусам и потребностям. Весь центр тяжести должен быть перенесен в область психологии интеллигенции европеизированных народов. Она (интеллигенция) долж-
Стр. 380
на понять вполне ясно, твердо и бесповоротно: что ее до сих пор обманывали (курсив подлинника), что европейская культура не есть нечто абсолютное... а лишь создание ограниченной... «группы народов»… что только для этой группы она обязательна, что она не совершеннее другой, ибо «высших и низших» культур и народов вообще нет... В этой великой работе интеллигенция всех не романо-германских народов должна действовать дружно... Не надо отвлекаться в сторону частным национализмом. Эти частности только затемняют дело... противопоставление славян германцам или туранцев арийцам не дают истинного решения проблемы... истинное противопоставление есть только одно: романо-германцы и все другие народы мира, Европа и человечество ».
Основная ошибка рассуждений автора становится ясной, когда он пытается объяснить, почему именно среди множества культур одна только выработанная, по его терминологии, романо-германскими народами, получила на земле столь исключительное значение и первенство ее стало общепризнанным. Причина всего, по кн. Трубецкому, с одной стороны, - хитрость, коварство европейцев, сумевших убедить высшие классы неевропейских народов, специально интеллигенцию их в абсолютной ценности своей романо-германской культуры; с другой стороны, - сила: «все романо-германское племя в своем целом настолько физически сильно, что его никто силою не победит». Оружие и «гипноз слов» - вот в чем успех европейцев.
Только ли в этом? Не в некотором ли универсализме их культуры? Не в этой ли тенденции к универсализму характерное отличие европейской культуры от всех других? Ни одна из них не претендует на всеобщность. Самая идея всеобщей, всечеловеческой культуры родилась только в Европе под влиянием христианства как наследие эллинистической и римской цивилизации. Для кн. Трубецкого мысль эта - лишь проявление величайшего эгоцентризма. Но это именно и следовало доказать. Вполне очевидно, что, как мы не в состоянии подметить абсолютное движение, но всегда и всюду имеем дело лишь с движением относительным, точно так же мы можем говорить лишь об относительном прогрессе и располагаем культуры в восходящий ряд, руководствуясь отдельными признаками: степенью производства ма-
Стр. 381
териальных благ, развитием правовых норм, распространением знаний и пр. В абсолюте культура ботокудов, возможно, выше европейской цивилизации; но на земле, оперируя сравнительным методом, мы принуждены ставить первую ниже второй хотя бы потому, что ботокуды не имеют письменности. Такие объективные критерии ничего не имеют общего сэгоцентризмом. Самый спор о ценности той или иной культуры и противопоставление «Европы Человечеству» возможны лишь благодаря развитию и распространению европейской цивилизации с ее сверхнациональным, общечеловеческим характером; на всякой иной почве подобный спор был бы немыслим. Допустим даже, что европейская культура неправильно отождествляет себя с общечеловеческой; но тот факт, что она выработала эту идею универсализма не достаточен разве уже, чтобы отвести ей исключительное место?
Постоянно оперируя термином «культура», кн. Трубецкой не пытается вовсе определить его хотя бы в самых общих чертах. Достаточно, однако, вникнуть в этимологическое значение слова: «культивирование», «обработка» - чтобы понять, в чем именно заключается превосходство западноевропейской культуры над другими и почему отрицание первенства должно привести к отрицанию самой культуры как таковой.
Совершенно не затронут в книжке вопрос о роли христианства в распространении романо-германской цивилизации и о значении его как фактора общечеловеческой культуры.
Что европейская культура больна - в этом не может быть сомнения; она переживает опасный кризис; но если даже Европа погибнет и гегемония на земле перейдет к Америке или Австралии, то в основу новой цивилизации ляжет все же европейская культура, а никак не готтентотская.
Б. Шлецер.
Теперь попытаемся ответить на вопрос: возможно ли полное приобщение какого-нибудь народа к культуре, созданной другим народом. Под полным приобщением мы разумеем, конечно, такое усвоение культуры чужого народа, после которого эта культура для заимствующего народа становится как бы своею и продолжает развиваться в этом народе совершенно параллельно с ее развитием у того народа, от которого она позаимствована, так что оба – создатель культуры и заимствователь – сливаются в одно культурное целое.
Для того, чтобы ответить на вопрос, поставленный в такой форме, нужно, конечно, знать законы жизни и развития культуры. Между тем европейская наука в этой области не знает почти ничего, т.к., находясь на том ложном пути, на котором стоят все европейские эволюционные науки благодаря эгоцентрическим предрассудкам, о которых мы говорили выше, социология до сих пор не могла выработать ни объективных научных методов, ни, тем более, сколько-нибудь достоверных выводов и пребывает на ступени развития алхимии. Кое-какие правильные точки зрения на метод, которым должна бы пользоваться социология, и кое-какие верные взгляды на истинную сущность механики или динамики социальных явлений можно найти разбросанными у отдельных европейских социологов, которые, однако, сами никогда своих методологических принципов до конца не выдерживают и неизменно впадают в основанное на эгоцентризме обобщение относительно развития “человечества”. Эта страсть к поспешным обобщениям, всегда неверным, вследствие ложности основных понятий “человечества”, “прогресса”, “первобытности” и пр., – эта страсть существует у всех социологов и особенно затрудняет пользование их выводами. Крупнейший европейский социолог прошлого века, к сожалению, сравнительно мало известный и неправильно оцененный в Европе, французский ученый Габриэль Тард в своих общих воззрениях на природу социальных процессов и на методы социологии подошел к истине, пожалуй, ближе, чем другие. Но страсть к обобщениям и стремление сейчас же после определения элементов социальной жизни дать картину всей эволюции “человечества” погубили и этого остроумного исследователя. К тому же, пропитанный, как и все европейцы, эгоцентрическими предрассудками, он не может встать на точку зрения равноценности и качественной несоизмеримости народов и культур, не может мыслить “человечество” иначе, как стройное единое целое, отдельные части которого расположены на эволюционной лестнице, наконец, не может порвать с понятием “общечеловеческого” или “мирового прогресса”. Таким образом, хотя мы примыкаем в целом ряде важных пунктов к социологическим учениям Тарда, тем не менее, в его теории нам приходится вводить некоторые весьма существенные поправки. С точки зрения этой-то социологической системы мы и подойдем к решению поставленного выше вопроса.
Жизнь и развитие всякой культуры состоит из непрерывного возникновения новых культурных ценностей. Под “культурной ценностью” мы разумеем всякое целесообразное создание человека, сделавшееся общим достоянием его соотечественников: это может быть и норма права, и художественное произведение, и учреждение, и техническое приспособление, и научное или философское положение, – поскольку все эти вещи отвечают определенным физическим или духовным потребностям или для удовлетворения этих потребностей приняты всеми или частью представителей данного народа. Возникновение каждой новой культурной ценности можно назвать общим именем “открытия” (invention – термин Тарда). Каждое открытие представляет из себя комбинацию двух или нескольких уже существующих культурных ценностей или их различных элементов, при чем, однако, новое открытие неразложимо вполне на свои составные части и заключает в себе всегда некоторый плюс в виде, во-первых, способа самой комбинации, а, во-вторых, отпечатка личности творца. Раз возникнув, открытие распространяется среди других людей путем “подражания” (immitation – тоже термин Тарда), причем это слово надо понимать в самом широком смысле, начиная с воспроизведения самой культурной ценности или воспроизведения способа удовлетворять данную потребность при помощи этой ценности, и до “симпатического подражания”, т.е. подчинения созданной норме, усвоения данного положения, предполагаемого истинным, или преклонения перед достоинством данного произведения. В процессе подражания данное новшество может столкнуться и вступить в противоречие с другим, или с уже признанной раньше культурной ценностью, в каковом случае между ними завязывается борьба за первенство (“duel logique” Тарда), в результате которой одна из этих ценностей вытесняется другой. Только преодолев все эти препятствия и распространившись путем подражания на все социальное целое, данное открытие становится фактом социальной жизни, элементом культуры. Культура в каждый данный момент представляет из себя сумму получивших признание открытий современного и предшествующих поколений данного народа. Таким образом, сущность развития и жизни культуры сводится к двум элементарным процессам: “открытие” (invention) и “распространение” (propagation) с необязательным, но почти неизбежным дополнением “борьбы за признание” (duel logique). Не трудно видеть, что оба основных процесса имеют между собою иного общего: поскольку открытие является всегда навеянным предшествующими открытиями или, лучше сказать, уже существующими культурными ценностями, его можно рассматривать, как комбинированное подражание или, выражаясь словами Тарда, как столкновение в индивидуальном сознании двух или нескольких подражательных волн (ondes immitatives). Отличие состроит лишь в том, что при открытии между сталкивающимися ценностями не происходит борьбы (duel logique) в узком смысл этого слова; что ни одна из ценностей не вытесняет другую, а, наоборот, все они синтезируются и соединяются в одно целое, тогда как при распространении столкновение ценностей не создает новой, а лишь устраняет одну из борющихся сторон. Поэтому, и “открытие” и “распространение” могут рассматриваться, как две стороны одного и того же процесса “подражания” (immitation). Особенность учения Тарда состоит именно в том, что как элемент социальной жизни он принимает только один элементарный психический процесс подражания, протекающий всегда в индивидуальном мозгу, но, вместе с тем, устанавливающий связь между отдельным индивидуумом и другими людьми и, постольку, относящийся не к чисто индивидуальной психологии, а к психологии “междуиндивидуальной” (interpsychologie).
Теперь постараемся ясно представить себе те условия, которые необходимы для непрерывного появления открытий, иначе говоря, для развития культуры. Прежде всего, для этого необходимо существование в сознании данной культурной среды всего запаса уже созданных и прошедших через стадию борьбы культурных ценностей. Это необходимо, во-первых, потому, что, как сказано выше, всякое новое открытие всегда слагается из элементов уже существующих культурных ценностей, – согласно принципу ex nihilo nihil fit. Кроме того, имея целью удовлетворить известную потребность, всякое новое открытие в то же время вызывает новые потребности или видоизменяет старые, делая необходимым искание новых путей к удовлетворению этих новых потребностей; все это делает совершенно необходимой теснейшую связь новых открытий с уже существующим общим запасом культурных ценностей. Этот общий запас культурных ценностей, иначе говоря, инвентарь культуры, для успешного дальнейшего развития должен передаваться путем традиции, т.е. всякое молодое поколение должно усваивать, путем подражания старшим, культуру, в которой выросло предшествующее поколение и которую это поколение, в свою очередь, получило от своих предшественников. Для каждого поколения полученная таким путем традиции культура является исходной точкой дальнейших открытий, и это обстоятельство является одним из непременных условий непрерывности и органичности развития культуры. Наконец, кроме традиции, самую важную роль в развитии культуры играет наследственность (фактор недооцененный Тардом) [*]. Наследственность дополняет собою традицию, и при помощи ее из поколения в поколение передаются вкусы, предрасположения и темпераменты тех, кто творил культурные ценности в прошлом, что и способствует органичности всего развития культуры. Для процесса распространения открытий (propagation des inventions), составляющего другую столь же существенную часть развития культуры, в общем, необходимы те же условия, что и для самого возникновения открытий. Наличность общего запаса культурных ценностей необходима ввиду того, что именно этот запас определяет собою те потребности, которые должно удовлетворять открытие, а, между тем, открытие может привиться только в том случае, если потребность, вызвавшая его к жизни, имеется налицо, и, при том, именно, в совершенно одинаковом виде, как у изобретателя, так и у общества. Далее, залог успешного распространения открытия заключается большею частью в подготовленности сознания общества к его принятию, а эта подготовленность предполагает, что элементы, из которых сложено открытие, уже живут в сознании общества; между тем, мы знаем, что элементы каждого нового открытия почерпаются из того же общего запаса ценностей: следовательно, этот общий запас, одинаковый у изобретателей и подражателей, составляет необходимое условие распространения открытия. Но наличность этого одинакового запаса культурных ценностей, сама до себе, еще для этого не достаточна. Важно, чтобы все эти ценности и их элементы в сознании общества и в сознании изобретателя были расположены приблизительно одинаково, чтобы их взаимоотношения в том и другом сознании были те же самые. А это достижимо лишь при условии одной традиции. Наконец, для того, чтобы данное открытие было принято всеми или большинством, необходимо, чтобы вкусы, предрасположения и темперамент его создателя не противоречили психическому укладу данного общества, – а для этого нужна единая наследственность.
[*] С.О.: К настоящему времени выполнено большое количество исследований в междисциплинарной области психологии и генетики. Классическое направление первых таких исследований – сравнительное изучение однозиготных и разнозиготных близнецов, которые были разлучены и усыновлены в раннем возрасте и воспитаны в разных семьях, часто даже не зная друг друга. Как выясняется, монозиготные близнецы имеют, в среднем, большее психологическое сходство между собой, по совокупности психических черт, нежели со своими сводными братьями и сестрами, вместе с которыми они воспитывались. Обзор одного из недавних наиболее обширных исследований в этой области подводит итог такими словами: “При разнообразных измерениях различных черт и способностей мы твердо устанавливаем, что [усыновленные] однозиготные близнецы воспитанные поодиночке [в разных семьях] и часто не знающие друг о друге, проявляют примерно такое же сходство, как и монозиготные близнецы воспитанные вместе”, причем сходство это больше, чем между разнозиготными близнецами и существенно больше, чем между воспитанными вместе братьями и сестрами (T. Bouchard et al., “Sources of human psychological differences” // Science, 250 (1990)). Иными словами, для определения многих ключевых черт характера человека генетический фактор оказывается не менее (и даже более) важным, чем воспитание. Другим популярным примером является измерение генетической составляющей в IQ, составляющей ок. 70%. Эти и другие исследования свидетельствуют о значительном влиянии генетической композиции на психический фенотип человека: на его способности, черты его личности, темперамент, общественные отношения и поведение в целом; и о том, что новорожденный младенец не является tabula rasa, на которой можно с одинаковым успехом чертить любые культурные письмена; их заключения, в целом, не вызывают разночтений и общеприняты: см. обзор хотя бы в любом современном словаре-справочнике по психологии (напр. в ed. R. Corsini, “Encyclopedia of Psychology”, NY, 1984, статьи “behavioral genetics” и “heritability”; или в ed. R. Harre, “The Dictionary of Personality and Social Psychology”, Oxford, 1986, статьи “genetics, evolution and behavior”, “traits”и “tween studies”; также раздел GN365.9 по классификатору LoC; из недавних заслуживающих внимание работ можно указать на монографию Anthony Walsh, “Biosociology: An Emerging Paradigm”, Westport-London, 1995, заключающую обзор части темы и содержащую добротный библиографический аппарат). В этом контексте представляется совершенно неслучайным и неудивительным, что коммунистическая идеология и философия поддерживали теорию Лысенко в борьбе последнего со взглядами вейцманистов-морганистов: охватывая взглядом историю, можно отметить, что наиболее реакционные и бесчеловечные режимы и социальные системы основывались на представлении о безграничной пластичности человеческой природы.
После этих предварительных рассуждений из области общей социологии мы можем приступить и к разрешению интересующего нас вопроса о возможности для целого народа полного приобщения к чужой культуре. Перед нами два народа, скажем А и В, каждый имеет свою культуру (ибо без культуры в вышеопределенном смысле никакой народ немыслим), причем эти две культуры различны. Теперь предположим, что народ А заимствует культуру народа В. Спрашивается: может ли в дальнейшем эта культура на почве А развиваться в том же направлении, в том же духе и в том же темпе, как на почве В? Мы знаем, что для этого нужно, чтобы, после заимствования, А получило одинаковый с В общий запас культурных ценностей, одинаковую традицию и одинаковую наследственность. Однако, ни то, ни другое, ни третье невозможно. Даже если народ А сразу заимствует у В весь инвентарь культуры В, общие запасы культурных ценностей у обоих народов все-таки не будут одинаковы, ибо у А к запасу В будет присоединяться, особенно первое время, инвентарь прежней культуры А, который у В отсутствует. Этот остаток прежней, национальной культуры в первое время после заимствования всегда будет жив, хотя бы в памяти народа А, как бы старательно эта культура ни искоренялась. Благодаря этому и традиция у народа А окажется совершенно иной, чем у народа В. Наконец, наследственность не может быть заимствована без антропологического смешения А с В, да даже и при таком смешении наследственность у помеси А и В будет иная, чем у одного В. Таким образом, первое время после заимствования, условия жизни культуры народа В на почве народа А будут совершенно отличными от условий жизни ее на родной почве народа В.
Эти первые шаги культуры, перенесенной на новую почву, оказываются роковыми для ее дальнейшего развития. Самым решающим образом должно действовать отсутствие органической традиции. Целый ряд элементов культуры В в самом народе В воспринимаются и усваиваются с детства. В народе А все эти элементы будут усваиваться уже в зрелом возрасте. В народе В естественным проводником традиции является семья. В народе А семья не может первое время передавать подрастающему поколению традицию новой культуры в чистом виде. Эту традицию приходится прививать через школу или через более или менее искусственные коллективы – армию, заводы, фабрики и проч. Но, получая из этих источников традиции новой, заимствованной культуры, молодые поколения в то же время сохраняют и традиции прежней национальной культуры, полученные ими из семьи и подкрепляемые авторитетом семьи даже в более позднее время. Естественно, что эти молодые поколения комбинируют обе традиции и создают в результате некоторую смесь из понятий двух различных культур. Эта смесь создается в каждом индивидуальном сознании, хотя, конечно, не без влияния подражания окружающим. В общем, смесь получается у каждого своя и все они довольно различны, смотря по условиям личной биографии каждого отдельного субъекта, при чем, конечно, у людей со сходной биографией различия в смеси не так значительны. Как бы то ни было, когда молодые поколения, о которых идет речь, из роли воспринимающих традицию перейдут в роль передающих ее, они передадут следующему за ними поколению не чистую традицию культуры В, а традицию смеси А и В. Следующее поколение, получая из школы и подобных источников более или менее чистую культуру В, а из семьи и из свободного социального общения со старшими вышеупомянутую смесь А и В, само производит новую смесь из этих элементов и, впоследствии, передает традиции этой новой смеси поколению, следующему за ним, и т.д. Таким образом, культура народа А будет всегда смесью культур А и В, причем в каждый данный момент у старшего поколения элемент А будет несколько сильнее, чем у младшего, и семья будет ближе к А, чем другие коллективы. Впрочем, с течением времени отдельные элементы культуры А проникнут и в ту традицию, которая передается молодым поколениям школой, так что эта традиция тоже станет смешанной. В результате, вся культура народа А окажется основанной на смешанной традиции двух культур; значит, полного тождества между народами А и В в культурном отношении все-таки не получится.
Выше мы сказали, что каждое открытие слагается из элементов уже существующих культурных ценностей. Общая сумма возможных в данный момент открытий, следовательно, зависит от общей суммы культурных ценностей, имеющихся налицо у данного народа. А т.к. в отношении запаса культурных ценностей между народами А и В, как сказано, никогда не будет полного тождества, то ясно, что и сумма возможных открытий у обоих народов никогда не будет одинакова: иначе говоря, направление развития культуры у народа В, создавшего ее, и у народа А, позаимствовавшего ее, будет различно. К этому надо присоединить еще различия во вкусах, предрасположениях и темпераментах, обусловленные различием в наследственности. Наконец, часто все это осложняется различиями географических условий и (например, в вопросе о костюме) антропологических типов.
Таким образом, надо признать, что полное приобщение целого народа к культуре, созданной другим народом, – дело невозможное.
История отнюдь не противоречит этому выводу. Всюду, где имеется подобное полное приобщение к чужой культуре, более пристальное изучение фактов показывает либо, что это приобщение является только кажущимся, либо, что оно стало возможным только благодаря антропологическому смешению народа-создателя культуры с народом-заимствователем. Как на исторические примеры приобщения к чужой культуре указывают на эллинизм и романизацию. Однако, эти примеры мало удачны. В эллинизированных странах, как известно, получалась именно смесь древней греческой культуры с туземными культурами. Элементы греческой культуры, как и греческий язык, служили лишь цементом, объединившим друг с другом все эти смешанные культуры; как известно, элемент иноземной культуры проник тогда и в саму Грецию, так что и сам греческий народ получил смешанную культуру. Таким образом, здесь не было “народа В”, создавшего культуру, и “народа А”, эту культуру позаимствовавшего, а были народы А, В, С и т.д., заимствующие друг у друга отдельные элементы культуры, вступившие между собою в оживленное культурное общение, совершенно взаимное. Что касается до романизации, то в ней надо различать два момента. Романизацию Аппенинского полуострова нельзя рассматривать как приобщение к чужой культуре, ибо культура Рима республиканской эпохи мало отличалась от культуры других городских общин Италии. На всем полуострове господствовала одна культура с незначительными особенностями в отдельных местностях и романизация, собственно, свелась к распространению латинского языка, заменившего собою все остальные наречия Италии, из которых, к тому же, большинство были близко родственны с наречием Рима. Несколько другой характер имела романизация более отдаленных провинций Римского государства, Галлии, Испании, Британии и проч., в которых национальная культура существенно отличалась от римской, Но тут надо принять во внимание несколько обстоятельств. Во первых, романизация в этих областях происходила с большой постепенностью. Первоначально римляне ограничивались лишь проведением дорог и учреждением военных поселений, состоявших сначала из одних итальянцев, а затем подвербовывавших солдат и из местного населения. Позднее начали вводиться в этих местах римские государственные учреждения и римское право. В религиозном отношении обязательным был лишь культ императора, другие же римские культы не вводились, а приносились в провинцию римскими солдатами, мирно уживаясь с национальными культами. В области материальной культуры, одежды, жилища, орудий производства, провинциальные “варвары” долгое время сохраняли свою самобытность, сглаживающуюся очень постепенно, благодаря оживленным торговым сношениям с другими провинциями и с Римом. Таким образом, культура романизированных провинций была всегда смешанной. Наконец, и сама якобы римская культура так или иначе насаждавшаяся во всех этих областях во времена Империи, представляла из себя довольно пеструю смесь разнородных элементов самых разнородных культур грекоримского мира. В результате получилось не приобщение разных народов к культуре, созданной одним народом, а эклектизм, синтез нескольких культур. Что местные национальные культуры при этом продолжали существовать и развиваться в народных массах, показывает эпоха конца римского владычества, когда эти народные культуры всплыли на поверхность, освобожденные из под нивелирующего влияния столицы, и дали начало культурам народов средневековья.
Эти примеры показывают, что с приобщением к чужой культуре не надо отожествлять смешение культур. Как общее правило, надо сказать, что при отсутствии антропологического смешения возможно именно лишь смешение культур. Приобщение, наоборот, возможно лишь при антропологическом смешении. Таковы, напр. приобщение манжуров к культуре Китая, гиксов – к культуре Египта, варягов и тюрко-болгар – к культуре славян и т.д., далее – приобщение пруссов, полабов и лужичан (в этом последнем случае пока еще не полное) к культуре немцев.
Таким образом, и на второй из поставленных выше вопросов, – на вопрос: “возможно ли полное приобщение целого народа к культуре, созданной другим народом, без антропологического смешения обоих народов?” – приходится тоже ответить отрицательно.
Страница сгенерирована за 0.04 секунд!
Николай Cергеевич Трубецкой
ЕВРОПА И ЧЕЛОВЕЧЕСТВО
Не без внутреннего волнения выпускаю я в свет предлагаемую работу. Мысли, высказанные в ней, сложились в моем сознании уже более 10 лет тому назад. С тех пор я много разговаривал на эти темы с разными людьми, желая либо проверить себя, либо убедить других. Многие из этих разговоров и споров оказались весьма полезными для меня, так как заставили меня более детально продумать и углубить мои мысли и аргументы. Но основные мои положения остались без изменения. Конечно, случайными разговорами ограничиться была невозможно, и для того, чтобы проверить правильность защищаемых мною мыслей, их надо было подвергнуть более широкому обсуждению, т.е. опубликовать их. Этого я до сих пор не сделал. Не делал же я этого потому, что особенно первое время из многочисленных разговоров я вынес впечатление, что большинство людей, с которыми приходилось встречаться, просто не понимают моих мыслей. И не понимают не потому, чтобы я выражался неудобопонятно, а потому, что для большинства европейски образованных людей эти мысли почти органически неприемлемы, как противоречащие каким–то непоколебимым психологическим устоям, на которых покоится европейское мышление. Меня считали любителем парадоксов, мои рассуждения - оригинальничаньем. Нечего и говорить, что при таких условиях спор утрачивал для меня всякий смысл и пользу, ибо спор может быть продуктивен лишь тогда, когда обе стороны взаимно понимают друг друга и говорят на одном языке. А т.к. я в то время встречал почти исключительно непонимание, то я не считал своевременным обнародование своих мыслей, выжидая более благоприятного момента. Если же теперь я все–таки решаюсь выступить печатно, то это потому, что за последнее время я, среди своих собеседников, все чаще и чаще встречаю не только понимание, но и согласие с моими основными положениями. Оказывается, что многие уже пришли к тем же выводам, что и я, совершенно самостоятельно. Очевидно, в мышлении многих образованных людей произошел некоторый сдвиг. Великая война, а особенно последовавший за нею «мир», который и до сих пор приходится писать в кавычках, поколебали веру в «цивилизованное человечество» и раскрыли глаза многим. Мы, русские, конечно находимся в особом положении. Мы были свидетелями того, как внезапно рухнуло то, что мы называли «Русскою культурой». Многих из нас поразила та быстрота и легкость, с которой это совершилось, и многие задумались над причинами этого явления. Быть может, предлагаемая брошюра поможет кое–кому из моих соотечественников разобраться в своих собственных размышлениях по этому поводу. Некоторые мои положения можно было бы обильно иллюстрировать примерами из русской истории и русской действительности. От этого изложение стало бы, может быть, занимательнее и живее. Но ясность общего плана от таких отступлений, конечно, пострадала бы. А между тем, предлагая читателю сравнительно новые мысли, я более всего дорожил тем, чтобы представить их в наиболее ясной и последовательной форме. К тому же мои размышления касаются не только русских, но и всех других народов, так или иначе воспринявших европейскую культуру, не будучи сами ни романцами, ни германцами по происхождению. И если я выпускаю свою книгу в свет на русском языке, так это просто потому, что своя рубашка ближе к телу, и что для меня более всего важно, чтобы мои мысли были восприняты и усвоены именно моими соотечественниками.
Предлагая свои мысли вниманию читателей, я тем самым желал бы поставить перед этими читателями проблему, которую каждый должен разрешить для себя лично. Одно из двух. Или защищаемые мною мысли ложны, - но тогда их нужно опровергнуть логически, или эти мысли истинны - но тогда надо сделать из них практические выводы.
Признание правильности тех положений, которые изложены в настоящей брошюре, обязывает всякого к дальнейшей работе. Приняв эти положения, их надо развить и конкретизировать в приложении к действительности, пересмотреть с этой точки зрения целый ряд вопросов, выдвинутых и выдвигаемых жизнью. «Переоценкой ценностей» так или иначе заняты сейчас очень многие. Для тех, кто примет защищаемые мной положения, эти последние явятся одним из указаний на то направление, в котором должна вестись эта переоценка. Не подлежит сомнению, что та работа, как теоретическая, так и практическая, которая вытекает из принятия основных положений, должна быть работой коллективной. Бросить определенную мысль, поднять известное знамя может один. Но разрабатывать целую систему, основанную на этой мысли, прилагать эту мысль на практике - должны многие. К этой–то коллективной работе я и призываю всех тех, кто разделяет мои убеждения. Что такие люди есть, - в этом я убедился, благодаря нескольким случайным встречам. Им нужно только сплотиться для дружной совместной работы. И если моя брошюра послужит толчком или средством к этому объединению, я буду считать свою цель достигнутой.
С другой стороны известные моральные обязательства возлагаются и на тех, кто отвергнет мои положения, как ложные. Ведь если защищаемые мною мысли действительно ложны, то они вредны и нужно постараться опровергнуть их; а т.к. (смею надеяться) доказаны они логически, то не менее логически они должны быть и опровергнуты. Эго необходимо сделать ради спасения от заблуждения тех, кто в эти мысли поверил. Сам автор, без всякого сожаления, навсегда отбросит от себя эти неприятные, беспокойные мысли, которые уже более 10–ти лет преследуют его, если только кто–нибудь логически докажет ему, что они не верны.
I
Позиции, которые может занять каждый европеец по отношению к национальному вопросу, довольно многочисленны, но все они расположены между двумя крайними пределами: шовинизмом с одной и космополитизмом с другой стороны. Всякий национализм есть как бы синтез элементов шовинизма и космополитизма, опыт примирения этих двух противоположностей.
Не подлежит сомнению, что европейцу шовинизм и космополитизм представляются именно такими противоположностями, принципиально, в корне отличными одна от другой точками зрения.
Между тем, с такой постановкой вопроса согласиться невозможно. Стоит пристальнее всмотреться в шовинизм и в космополитизм, чтобы заметить, что принципиального, коренного различия между ними нет, что это есть не более, как две ступени, два различных аспекта одного и того же явления.
Шовинист исходит из того априорного положения, что лучшим народом в мире является именно его народ. Культура, созданная его народом, лучше, совершеннее всех остальных культур. Его народу одному принадлежит право первенствовать и господствовать над другими народами, которые должны подчиниться ему, приняв его веру, язык и культуру и слиться с ним. Все, что стоит на пути к этому конечному торжеству великого народа, должно быть сметено силой. Так думает шовинист, и, согласно с этим, он и поступает.
Космополит отрицает различия между национальностями. Если такие различия есть, они должны быть уничтожены. Цивилизованное человечество должно быть едино и иметь единую культуру. Нецивилизованные народы должны принять эту культуру, приобщиться к ней и, войдя в семью цивилизованных народов, идти с ними вместе по одному пути мирового прогресса. Цивилизация есть высшее благо, во имя которого надо жертвовать национальными особенностями.
В такой формулировке шовинизм и космополитизм, действительно, как будто резко отличаются друг от друга. В первом господство постулируется для культуры одной этнографически–антропологической особи, во втором - для культуры сверх этнографического человечества.
Однако посмотрим, какое содержание вкладывают европейские космополиты в термины «цивилизация» и «цивилизованное человечество»? Под «цивилизацией» разумеют ту культуру, которую в совместной работе выработали романские и германские народы Европы. Под цивилизованными народами - прежде всего опять–таки тех же романцев и германцев, а затем и те другие народы, которые приняли европейскую культуру.
Таким образом мы видим, что та культура, которая по мнению космополитов должна господствовать в мире, упразднив все прочие культуры, есть культура такой же определенной этнографически–антропологической единицы, как и та единица, о господстве которой мечтает шовинист. Принципиальной разницы тут никакой нет. В самом деле, национальное, этнографически–антропологическое и лингвистическое единство каждого из народов Европы является лишь относительным. Каждый из этих народов представляет собою соединение разных более мелких этнических групп, имеющих свои диалектические, культурные и антропологические особенности, но связанных друг с другом узами родства и общей истории, создавшей некий общий для всех них запас культурных ценностей. Таким образом, шовинист, провозглашая свой народ венцом создания и единственным носителем всех возможных совершенств, на самом деле является поборником целой группы этнических единиц. Мало того, ведь шовинист хочет, чтобы и другие народы слились с его народом, утратив свою национальную физиономию. Ко всем представителям других народов, которые уже так поступили, утратили свой национальный облик и усвоили язык, веру и культуру его народа, шовинист будет относиться, как к своим людям, будет восхвалять те вклады в культуру его народа, которые будут сделаны этими людьми, конечно только, если они верно усвоили тот дух, который ему симпатичен, и сумели вполне отрешиться от своей прежней национальной психологии. К таким инородцам, ассимилировавшимся с господствующим народом, шовинисты всегда относятся несколько подозрительно, особенно если их приобщение совершилось не очень давно, но принципиально их ни один шовинист не отвергает: мы знаем даже, что среди европейских шовинистов есть немало людей, которые своими фамилиями и антропологическими признаками ясно показывают, что по происхождению они вовсе не принадлежат к тому народу, господство которого они так пламенно проповедуют.
Трубецкой Николай Сергеевич (1890-1938) - один из основателей русской школы евразийства. Он в своих трудах описывал западную цивилизацию и критиковал ее евроцентрическую культуру. Эти идеи было хорошо изложены в его книге «Европа и человечество», которая ознаменовала, как принято, начало самого евразийства и стала основой для евразийского учения.
Критика западной цивилизации и евроцентрической теории в частности были наиболее ярко выражены языковедом, философом, культурологом и этносоциологом, одним из лидеров евразийства Н.С. Трубецким (1890-1938). Особенно ярко эти идеи выразились в книге «Европа и человечество» (1920).
Суть идей евразийства состоит в признании особой европейской культуры, которая стремится доминировать над другими по причине их недостаточной или полной неразвитости. Трубецкой же такую идею категорически отвергал. Он не признавал лидирующие позиции западной цивилизации, или романо-германских народов, и не разделал мнения о том, что существуют «низшие» и «высшие» культуры, а есть только похожие и непохожие.
Трубецкой считает, что основой такого эгоцентризма европейского народа является психологический фактор, то есть, как он объясняет, «человек с ярко выраженной эгоцентрической психологией бессознательно считает себя центром вселенной, венцом создания, лучшим, наиболее совершенным из всех существ. Из двух других существ, то, которое к нему ближе, более на него похоже, - лучше, а то, которое дальше отстоит от него, - хуже. Поэтому, всякая естественная группа существ, к которой этот человек принадлежит, признается им самой совершенной». Из этого следует, что успешность, развитость какого-либо народа зависит от степени схожести с романо-германским народом, с его культурой.
Сам Трубецкой подчеркивает, что данный концепт европейской культуры не позволяет существовать мировому единству и по своей сути антисоциален.
В результате эгоцентрического и евроцентрического подхода, как пишет Трубецкой, получается «лестница эволюции человечества», которая выглядит следующим образом:
«На вершине ее стоят романногерманцы и те народы, которые вполне восприняли их культуру. Ступенью ниже стоять «культурные народы древности», т.е. те народы, которые по своей культуре наиболее соприкасаются и сходствуют с европейцами. Далее культурные народы Азии: письменность, государственность и некоторые другие пункты культуры этих народов позволяют находить в них некоторое сходство с романногерманцами. Точно так же - «старые культуры Америки» (Мексика, Перу): впрочем, эти культуры несколько менее похожи на романогерманскую и, сообразно с этим, на эволюционной лестнице помещаются несколько ниже. Все же, все упомянутые до сих пор народы в своей культуре имеют настолько много черт внешнего сходства с романогерманцами, что их удостаивают лестного звания «культурных». Ниже их стоять уже «малокультурные» народы, и, наконец, совсем внизу помещаются «некультурные», «дикари». Это - те представители человеческого рода, которые имеют наименьшее сходство с современными романогерманцами».
Лестница эволюции человечества
Но, как отмечает Трубецкой, истинных фактов и доказательств на право существования данной иерархии культур народов нет, так как данная теория построена лишь на глубокой убежденности самих европейских ученых в уникальности и совершенстве своего народа.
Трубецкой выделяет следующие причины этого эгоцентризма европейского народа: романно-германцы видят свои преимущества в постоянной победе в войнах над другими более слабыми, по их мнению, и в неспособности дикарей понять различные европейские понятия романно-гермнцев. Но, как пишет сам Трубецкой, «объективных доказательств превосходства европейца над дикарями нет и не может быть потому, что при сравнении разных культур между собою европейцы знают лишь одно мерило: что похоже на нас - лучше и совершеннее всего, что на нас не похоже».
Также Трубецкой обосновывает положение о том, что полное приобщение какого-нибудь народа к культуре другого народа невозможно, тем самым опровергая реализуемость попыток романно-германцев полностью европеизировать другие народы.
Как отмечает сам автор, запас культурных ценностей, то есть сама культура, должен передаваться путем традиций, от старшего поколения к младшему. Также в помощь традиции применяется наследственность, через которую передаются вкусы, предрасположения, темпераменты творящих данную культуру. Поэтому, чтобы возникшая впервые какая-либо культурная ценность прижилась в определенном обществе, необходимо наличие элементов в этом обществе, из которых сложена новая культурная ценность. Наконец, для того, чтобы данная ценность была принята, необходимо, чтобы те самые вкусы, предрасположения и темперамент ее создателя не противоречили психическому укладу данного общества, поэтому и необходима культурная наследственность.
Таким образом, Трубецкой делает вывод о том, что полное приобщение целого народа к культуре, созданной другим народом, невозможно.
Более того, Трубецкой доказывает, что европейская культура есть зло, с которым необходимо бороться. Он объясняет это тем, что европеизированный народ, то есть тот народ, который принял европейскую культуру за свою, за определенный момент времени создает меньшее количество культурных ценностей, нежели сам романо-германский народ. Тем самым романно-германцы приобретают абсолютный авторитет и престиж, потому что вновь созданные ценности необходимо также принимать европеизированному народу, что означает их вечную зависимость от настоящих романно-германцев.
«Европеизированный народ находится в ином положении: он должен руководствоваться не своей собственной, а чужой, романогерманской национальной психологией, и должен, не сморгнув, принимать все то, что создают и считают ценным исконные романогерманцы, хотя бы это противоречило его национальной психологии, плохо укладывалось бы в его сознании».
Здесь можно заметить отрицательное воздействие евроцентрической психологии на другие народы: «одним из самых тяжелых последствий европеизации является уничтожение национального единства, расчленение национального тела европеизированного народа».
Такое расчленение, как замечает Трубецкой, ведет к усилению классовой борьбе, затрудняется общественный прогресс, так как процесс распространения различных открытий, новых изобретений замедляется. «Словом, создаются такие условия, которые неизбежно ослабляют европеизированный народ и ставят его в крайне невыгодное положение, по сравнению с природными романогерманцами».
В статье «Вавилонская башня и смешение языков» Трубецкой сравнивает смешение языков в Библии и попытку Запада смешать языки и культуры, тем самым обуславливая мировой прогресс и богатство. Это категорически противоречит концепции христианства: «…Священное Писание рисует нам человечество, — отмечает он, говорящее на одном языке, т.е. лингвистически и культурно однородное. И оказывается, что эта единая, общечеловеческая, лишённая всякого индивидуального, национального признака культура чрезвычайно односторонняя: при громадном развитии науки и техники (на что указывает сама возможность замысла стройки!) полная духовная бессодержательность и нравственное одичание». А сам «Бог, желая воспрепятствовать этому замыслу и положить предел кощунственному самопревознесению человечества», смешивает языки, т.е. устанавливает на все времена закон национального дробления и множественности национальных культур и традиций. То есть, как следует из вышесказанного, сама религиозная природа диктует человечеству сохранять свою национальную культуры, свой национальный язык.
Итак, Трубецкой приходит к выводу, что европеизация несет негативные последствия, поэтому ее распространение необходимо остановить. Этого можно добиться таким образом, что европеизированные «не-романогерманские» народы, принимая какие-то плоды европейской культуры, будут «очищать ее от эгоцентризма». «В самом деле, если народы, о которых идет речь, сталкиваясь с европейской культурой, будут свободны от предрассудков, заставляющих видеть во всех элементах этой культуры нечто абсолютно высшее и совершенное, то им незачем будет заимствовать непременно всю эту культуру, нечего будет стремиться искоренять свою туземную культуру в угоду европейской». А возглавить данную борьбу с европеизацией должна сама интеллигенция европеизированного народа.
Трубецкой Н. C. «Европа и человечество», София, 1920, стр. 7
Трубецкой Н. C. «Европа и человечество», София, 1920, стр. 15
Трубецкой Н. C. «Европа и человечество», София, 1920, стр. 27
Трубецкой Н. C. «Европа и человечество», София, 1920, стр. 39
Трубецкой Н. C. «Европа и человечество», София, 1920, стр. 40
Трубецкой Н. С. «Вавилонская башня и смешение зыков», Евразийский временник, кн. 3, Берлин: Евразийское книгоиздательство, 1923, стр. 109
Трубецкой Н. C. «Европа и человечество», София, 1920, стр. 48
