Alla отзывы: 183 оценок: 183 рейтинг: 386

Очень понравилась игра Михаила Тройника в роли Филиппа. Не игра, он жил жизнью Принца. Безумного от власти и вседозволенности, благотворителя, экспериментатора, чувствующего Ивонну. Я наслаждалась игрой Михаила в "Мертвых Душах" Кирилла Серебренникова в Гоголь-центре. В "Ивонне" другой Михаил, т.к. Герой другой, контекст иной. В этих ощущениях иного человека и проявляется актерское мастерство. Браво!
Не оставила равнодушной Ивонна в исполнении Дарьи Урсуляк. Особенно в сцене насилия королем над Ивонной (в принципе весь спектакль - насилие над Героиней Урсуляк), я испугалась за Дарью. Слишком правдоподобно ей выкручивал руку Камердинер.
Мне не понятно, зачем режиссер раздевает (и по-разному) своих героев. Девушек - Дарью Урсуляк полностью, Марию Фомину до пояса, Михаила Попова до веревочки спереди, Агриппину Стеклову оставляет в костюме - имитации кожи, Кирилла Быркина и Михаила Тройника по пояс, Александра Феклистова до трусов.
Чувствуется "кубизм" в декорациях, новаторство в сценическом свете (проекции на стены сцены вместо классических декораций), в звуке. Режиссер аккуратен с краской (губы и лицо Агриппины Стекловой один раз), я восприняла как отсылку к макияжу в Бутусовском "Отелло" Сатирикона, в труппе которой Агриппина Стеклова и Дарья Урсуляк.
Жестокий спектакль. Ивонна - катализатор потаенных желаний, страхов, "грехов" каждого из героев спектакля. "С ней можно делать все" -- говорит Принц. Меня шокировала вседозволенность ярко иллюстрированная спектаклем. Чем "выше" человек, чем больше ответственность за других, тем извращенней его фантазии. Эксперимент Принца над Ивонной детская шалость по сравнению с "тестом" его папы Короля. У каждого из участников спектакля своя тайна, "скелет в шкафу", выходящий на свет с появлением Ивонны.
Не рекомендую к просмотру если Вы не любите работы Константина Богомолова. "Ивонна" не Богомолов, конечно, но провокации (с уважением к Зрителю) присутствуют.
Не рекомендую к просмотру если Вы хотите весело и/или безбашенно провести вечер в театре и/или сходить на свидание. Этот спектакль - нагота скрытых страхов, желаний, психических отклонений, психических особенностей. Иллюстрация вседозволенности власть имеющих. Предполагает проведение колоссальной умственной и душевной работы во время просмотра и после спектакля. Цепляет, не отпускает, новаторство в свете и звуке, прокручиваю сцены в памяти. Спектакль не для не думающего Зрителя, поэтому "5".

a_baranoff3 отзывы: 6 оценок: 28 рейтинг: 6

Ужасно скучный и бессмысленный спектакль. Обнаженки не видел - может быть, потому, что мы не дождались антракта и ушли еще в первом акте? Не заметил анализа взаимодействия общественной системы с бессильным человеком, равно как и элементов комедии или психологического триллера. Единственная шутка - слова диктора, произнесенные по-английски (и, кстати, не продублированные на экранах по-русски - потому и не вызвавшие смех в зале), о том, что в Чили была запущена система анализа экономических параметров. На единственном компьютере.
Я лучше схожу на Богомолова и в Гоголь-центр лишний раз.
И требую вернуть деньги за некачественные услуги.

Marina S отзывы: 3 оценок: 3 рейтинг: 5

Разочарование! Нет, мне не стала ясна природа фальшивости человека. Никакой остроты унылому действу не придала и обнаженка, появлявшаяся в каждом действии. Грустно, что пришлось терпеть это 3 часа. Хочется надеяться, что только я не поняла глубины замысла, но зрители, массово покидавшие спекталь после первого акта, убедили меня в том, что согласны со мной. Никому не рекомендую.

Elizabeth отзывы: 37 оценок: 79 рейтинг: 43

Разговор о том, как активно мы стремимся уничтожить не-такого-как-мы человека. Не отойти от него подальше, не отдалить от себя, а уничтожить. Особенно, если такой человек напоминает тебе о том, что ты сам хотел бы уничтожить в себе.

Ивонна - та самая тоненькая косточка в горле общества, с которой всё-таки невозможно существовать. Нам необходимо как можно больше разговоров на эту тему. А еще лучше - ясных действенных выводов. Вот уже век мы не перестаем желать истребления не-таких-как-мы. И мы, то самое молчаливое меньшинство, продолжая молчать прикладываем к этому руку. А может мы вовсе не меньшинство? - подсказывает нам режиссер. Что если мы большинство?

Хрупкая Ивонна, блестяще созданная Дарьей Урсуляк, каждым своим движением меняет пространство вокруг себя. И вот уже ни один герой, соприкоснувшийся с ней, не остается прежним. Кто она? не объясняет автор и совсем не стремится пояснить режиссер. Она молчаливая дикарка с повадками зверька в комбинезоне безликого работника сцены смело смотрящая в глаза каждому.

Алена Карась

Чужая против хищников

"Ивонна, принцесса Бургундская" Гжегожа Яжины в Театре наций

На плакате - африканское лицо, по которому опознать пол так же трудно, как и возраст. Одно из тех «дикарских» лиц, что уничтожались на протяжении всей европейской истории. Витольд Гомбрович, выросший в богатой польской усадьбе XIX века, был чувствителен к социальному неравенству, к тем, кто не вошел в канон прекрасной шляхетской Польши. Потому его пьеса «Ивонна, принцесса Бургундская», написанная в 1938 году, за год до мировой войны, оказалась пророческой - в ней исследуется механизм уничтожения Другого. Сначала - в себе, потом - вне себя. Сначала - как бесконечная самоцензура, затем - как тотальная цензура по отношению ко всякому Иному.

«Ивонна» - философская притча, несмотря на высокий уровень иносказания, вполне ясно, впрочем, соотносящаяся с жестоким политическим контекстом своего времени. Гжегож Яжина этот контекст не то чтобы игнорирует, но резко втягивает в настоящее. Ему необходимо напряжение тех смыслов, что притягивает к себе пьеса Гомбровича в начале XXI века, - хотя Ивонна, носящая на голове датчики, которые сканируют ее мозг, и напоминает жертву экспериментов доктора Менгеле.

Ошеломительное, пульсирующее сложнейшими видео- и акустическими вибрациями пространство входит в сознание как живой организм, как сама Ивонна, бесстрашно и точно сыгранная Дарьей Урсуляк. Собственно, Яжина вместе с Петром Лакомы (сценография), Яцеком Грудзенем (музыка), Фелис Росс (свет), Мартой Наврот (видео), Андреем Борисовым (звук) и Анной Ныковской (костюмы) буквально накачал все сценическое «тело» притяжением Ивонны, овеществил ее вызывающее молчание, составляющее главную тайну пьесы. Оно включает в себя публику по принципу того же механизма, что описан принцем Филиппом: «Если она меня любит, то я... то я, следовательно, ею любим… Я существую в ней. Она заключила меня в себя… Ах, ведь я, собственно, всегда считал, что существую только здесь, сам по себе, сам в себе - а тут сразу - бац! Она поймала меня - и я оказался в ней как в ловушке!»

Спектакль придуман так, что все мы оказываемся в нем как в ловушке. Яжина изобрел технологию, совпадающую с главным образом и мотивом пьесы Гомбровича: невидимые датчики вдоль кулис заставляют вибрировать все сценическое поле, которое становится подобно электромагнитному буквально - каждое движение актеров производит звучание, извлекает из пространства звуки. Об этом трудно догадаться, но магия то нарастающего, то ослабленного звука, заливающая экран видеопульсация цвета, неявно зависящая от движения тел по сцене, воздействуют на подсознание зрителей, которые оказываются в таком же смятении по отношению к радикальному молчанию Ивонны, как и похожий на бесчувственного киборга принц Филипп (Михаил Тройник). Ивонна, кстати, появляется на подмостках, одетая во что-то вроде прозодежды или костюма монтировщика сцены, - одна из тех, кто, всегда невидимый, позволяет осуществиться празднику спектакля.

Только во втором акте, когда безмолвная Ивонна начинает рассказывать о себе с помощью терменвокса - электроинструмента, созданного в 1920 году Львом Терменом, реагирующего на малейшие колебания и извлекающего музыку буквально из воздуха, - мы начинаем догадываться, что вся сценическая коробка и была таким терменвоксом. Зоной, в которой звучит безмолвие, или само подсознание, вытесненное, прямо по Лакану, репрессивной машиной языка. До того скрытый в кулисах механизм локализуется на сцене как инструмент, из которого Ивонна извлекает музыку, столь же тотальную, как и все ее андрогинное существо с огромными глазами и шапочкой стриженых белых волос.

Тотальность ее присутствия посреди киберпустыни - тема спектакля, общество которого составляют оболочки-симулякры. Здесь придворные дамы носят шляпки, сросшиеся с головами, у Камергера (Сергей Епишев) лицо и вовсе обросло прозрачной маской, силиконовой прослойкой между человеком и миром, а королева Маргарита (Агриппина Стеклова) в ночном истероидном порыве откровения разоблачается до силиконовой наготы, обнаруживая под одеждой ханжеское тело-маску, оболочку такой же силиконовой души. Королю (Алекандр Феклистов) маска и вовсе не нужна - там вместе с короной к телу приросли трусы и майка: не властелин, а затравленный обыватель, более всего боящийся самого себя.

Прочтение «Ивонны» Яжиной явственно резонирует с концепцией Лакана о языке, структурированном как бессознательное, где контакт с самим собой становится по мере культурного становления субъекта все более затруднен. Режиссура обостряет эту тему, доводя ее почти что до пародии. Текстовое пространство спектакля расширено за счет интермедий, начитываемых дикторским голосом на чистейшем английском языке (соавтор сценической версии Яжины - Щепан Орловски) и посвященных тому, как система - язык, политика, кибернетика, цензура - превращает индивидуальное в массовое. Этот голос на языке, являющемся такой же частью глобального мира, как и киберпространство, описывает эксперимент: испытуемые, подчиняясь большинству, белое называют черным. Неспособность к самостоятельному суждению кажется безобидным свойством до тех пор, пока ее массовыми жертвами не становятся такие, как Ивонна.

«Контроль не осуществляется извне, он встроен в инфраструктуру», - рассказывает нам англичанка, пока мы скользим взглядом по цилиндрическим, кубическим и человеческим фигурам, на которых молчание Ивонны производит неявное, но мощное воздействие, заставляя, подобно ультразвуку, совершать самые эксцентричные и жестокие действия. «Джулиан Ассанж, основатель WikiLeaks, журналистской некоммерческой организации, описывает самоцензуру, построенную на страхе, как пирамиду… Помните, когда вы последний раз хотели что-то сказать и передумали из-за возможных последствий? Самоцензура руководит каждым нашим действием, а мы и не замечаем. Правда в том, что мы живем во лжи».

Этот манифест Яжины, звучащий сам по себе, не вызвал бы ничего, кроме скуки, не будь он встроен в текст Гомбровича, у которого политическая пародия граничит с психоанализом, втягивая всю нашу психическую и рациональную природу в процесс саморефлексии.

Двадцать лет назад Яжина уже ставил «Ивонну», и тогда в пьесе Гомбровича его интересовала интимная, глубинная сторона человеческих отношений. Сегодня интерес режиссера сдвинулся туда, где уже нет отношений, но есть коммуникации. Где невыразимость внутреннего опыта давно поймана в ловушку Системы.

Получив приглашение от Театра наций, режиссер и худрук TR Warszawa, кажется, с удовольствием включил в контекст спектакля саму буржуазную респектабельность самой блестящей театральной площадки российской столицы, премьеры которой всегда отмечены особой атмосферой шика. В предпремьерном интервью COLTA.RU режиссер прямо заметил, что надеется на эффект узнавания: «Что они [зрители] будут думать во время и после спектакля, для меня очень важно. Пьеса Гомбровича - в том числе и о придворной жизни, так что тут мы выстраиваем что-то вроде зеркала».

Зеркало - важнейший мотив «Ивонны», прямо позаимствованный из «Гамлета», с оглядкой на которого писалась философская притча Гомбровича. Желчные выпады против буржуазной демократии с силиконовыми масками равенства, терпимости и социальной ответственности, где намерение принца Филиппа жениться на простолюдинке, отмеченной явными признаками аутизма, воспринимается сначала как странная шутка, затем - как популистская игра и, наконец, как катастрофа для режима, - все это обращено к нам не меньше, чем в те дни 1938 года, когда писалась пьеса.

Но только ли перед публикой, имеющей финансовое влияние и власть, устанавливает это зеркало Яжина? «Ивонна» играет с гораздо более сложными отражениями, втягивая все наше существо в свое «политическое тело». Барочные аккорды свадебной церемонии, огромный стол, залитый розовыми цветами экран и само пространство сцены, белые перья и кринолиновые шелка невесты, делающие ее окончательно похожей на жертвенного агнца… Страх перед Другим, гнездящийся в глубине любого насилия, убивает Ивонну тихо - мелкой карасиной косточкой. Она падает на стол, превращаясь из живого человека, которым она для них никогда не была, в груду белых юбок, залитых розоватым цветом ее анемичной крови…

P. S. С тех пор как несколько лет назад прекратились масштабные гастрольные проекты польского театра в Москве, а некоторые крупные режиссеры во главе с Кристианом Люпой по политическим мотивам отказались приезжать в Россию со своими спектаклями, взаимная изоляция двух театральных миров казалась неизбежной. Смена правительства в Польше тоже вроде бы не способствовала активным контактам в области театра. Но здесь вступили в ход долгосрочные механизмы взаимного притяжения: начался цикл лекций, выставок и видеопоказов, а потом - и постановок польских авторов, мало у нас известных или вовсе не поставленных ранее. Вместо громких гастролей русский и польский театры начинают сотрудничать на уровне более глубоких творческих обменов. А то, что после созданной в копродукции с TR Warszawa «Ивонны» сразу несколько спектаклей по пьесам Витольда Гомбровича появится в России один за другим - в питерском Театре им. Ленсовета молодой режиссер Бениамин Коц ставит «Венчание», эту же пьесу репетирует в московской Школе драматического искусства Елена Невежина, - возможно, позволит глубже понять автора, столь созвучного нашему времени.

Коммерсант , 19 октября 2016 года

Игра отторжений

"Ивонна, принцесса Бургундская" в Театре наций

11-й фестиваль TERRITORIЯ открылся премьерой Театра наций "Ивонна, принцесса Бургундская". Это первая постановка польского режиссера Гжегожа Яжины в России, созданная при поддержке Польского культурного центра и Института Мицкевича. Рассказывает АЛЛА ШЕНДЕРОВА.

"Погода была прекрасная, принцесса была ужасная" - в кратком пересказе начало пьесы Витольда Гомбровича может звучать буквально так. Королевская семья гуляет в парке, рассуждая о том, что, глядя на красивый закат, сам становишься лучше. Принц Филипп видит дурнушку Ивонну, которая так "беспредельно горда, нежна и боязлива" и так выводит его из себя, что он решает на ней жениться. Король и королева в шоке, но готовы принять его выбор: сострадание к больным и жалким тоже делает нас лучше.

Кто немного знаком с историей литературы, тот, услышав текст "Ивонны" (в спектакле использован перевод Юрия Чайникова), сразу вспомнит не только Достоевского со Ставрогиным, женившимся на Хромоножке, но и "Принцессу Мален" Мориса Метерлинка. И будет прав. В 1889 году символист Метерлинк придумал принцессу с "зеленым лицом и белыми ресницами", обреченную стать жертвой,- Витольд Гомбрович явно позаимствовал этот декадентский образ, решив разобраться, почему общество не просто делает изгоями, но убивает таких принцесс.

"Ивонна" написана в 1938-м, когда Фрейд уже все сказал (именно с Фрейдом сравнивал Гомбровича писатель Бруно Шульц), а немцы готовились проглотить Польшу. Что такое фашизм, Гомбрович понял прежде других и уехал из Польши за несколько дней до оккупации, во время войны жил в Аргентине, а после вернулся не в социалистическую Польшу, а во Францию. В Польше его книги были под запретом до конца 1950-х.

Ученик Кристиана Люпы, руководитель театра "ТР Варшава", один из самых талантливых радикалов польской сцены Гжегож Яжина уже ставил "Ивонну" в начале своей карьеры - почти 20 лет назад. Сегодня он вернулся к ней, пытаясь разобраться, что за инстинкт заставляет нас бояться тех, кто от нас отличается. В итоге ему удалось то, о чем часто говорят, но что на деле выходит крайне редко: "Ивонна" Театра наций - спектакль, в котором размышления на вечные темы облечены в форму современного искусства.

Режиссер позвал себе в помощь сильную команду художников. Петр Лакомы, например, никогда прежде не работал в театре и настаивает, что создавал не сценографию, а именно пространство. Но, когда смотришь спектакль, нет ощущения, что хорошие, точные актеры с усилием вписываются в чуждую им среду радикального искусства. Пространство продолжает и отражает то, что они играют. Кубы, цилиндры, блоки, среди которых бродят герои Гомбровича, приковывают внимание не потому, что напоминают композиции супрематистов. Они так же с виду просты, а по сути необъяснимы, как закоулки нашего сознания.

"Она пожирает меня взглядом... Она просто беспардонна... Возьми-ка кочергу и раскали ее добела..." - предлагает красавец принц (Михаил Тройник) не в силах сдержать болезненного сладострастия. "Но Филипп!" - осаживают его приятели. Энцефалограмма мозга, которую они делают Ивонне, связав по рукам и ногам, проецируется на стены. Когда король Игнатий (Александр Феклистов), желая пошутить с невесткой, доводит ее до припадка, по стенам идет тревожная лиловая рябь - кардиограмма изнуренной скрытой от всех души. Черно-белый светящийся шар сдувается по мере того, как королева (Агриппина Стеклова) теряет желание если не разговорить, то хоть накормить дикарку.

Гомбрович не раскрывает до конца, кто такая Ивонна,- и режиссер тоже. Он не ставит, подобно принцу, опыты на странной, явно неглупой девушке, у которой в почти бессловесном, но ярком исполнении Дарьи Урсуляк бывают мгновения живости и даже страстности. Он пытается понять, что же она делает с другими. Почему им недостаточно просто удалить ее с глаз долой, а надо убить; почему королева, глядя на нее, вспоминает о своих бездарных стихах, спрятанных под матрацем. А королю и камергеру (Сергей Епишев) она напоминает о белошвейке, которую они заманили на "вот этот самый диванчик" в дни лихой юности. "Но ведь та была худая брюнетка, а эта полноватая блондинка",- уточняет камергер, удерживая Ивонну, пока король делает насмерть перепуганной жертве какую-то инъекцию. Садизм, приправленный дворцовым этикетом, сгущается в воздухе, расцвечивая стены эстетским видеомэппингом (автор видео Марта Наврот).

Визуальная кульминация случается в сцене свадьбы: на стенах появляются огромные розы (тут и цветы, которые красили герои "Алисы в Стране чудес", и доведенный до гротеска гламур - прием современных художников) и растекаются тревожными кровоподтеками. Одетая в изысканное белое платье (костюмы Анны Ныковской) Ивонна вдруг оказывается хороша собой. Но не желает сесть за длинный стол - все мечется, вырываясь из рук верзилы камергера. Логично, что именно он, следя за соблюдением этикета, предлагает королю способ избавиться от бедняжки - подать к столу костлявую рыбу. Он и реализует замысел, отталкивая от хрипящей жертвы всех, кто хочет помочь.

Точно выстроенная режиссером и прекрасно сыгранная Сергеем Епишевым роль наводит на разгадку: мы ненавидим и хотим избавиться от всех, кто ломает даже самые бессмысленные, но привычные ритуалы, заменяющие нам жизнь. Но вот Ивонна коченеет на столе, порядок восстановлен. В пьесе идет фарсовый разговор о трауре, портном и похоронном бюро. В спектакле вроде тоже. Но принц Филипп вдруг вскакивает на стол, крича, чтоб погасили свет. Еще секунда - и он, похоже, сморщится в жалкой Ивонниной улыбке.

РГ , 12 октября 2016 года

Зоя Апостольская

Чужая среди своих

"Ивонну, принцессу Бургундскую" представили в Театре Наций

В Театре Наций показали вторую за сезон премьеру - спектакль "Ивонна, принцесса Бургундская" по мотивам пьесы польского драматурга и писателя Витольда Гомбровича. Это гротескная история о том, как принц Филипп (Михаил Тройник) влюбляется в крайне молчаливую девушку Ивонну (Дарья Урсуляк). Ее молчание настолько раздражает всех - включая короля (Александр Феклистов) и королеву (Агриппина Стеклова) - что от принцессы просто необходимо избавиться.

Спектакль поставил приглашенный из Польши режиссер Гжегож Яжина. С пьесой своего соотечественника он уже обращался много лет назад, но с тех пор свои взгляды на нее пересмотрел. Отбросил любовные отношения и оставил две простые и беспощадные мысли: человек боится быть иным - это раз. Два - "иных" не принимают ни другие люди, ни система.

Ивонна - чужая, она не ко двору. Она непонятна и раздражает. Ее хочется выдавить и уничтожить - это инстинктивное желание общества. И в последнее время оно во всем мире лишь обостряется, считает Гжегож Яжина. И тема молчания тоже - люди стали реже высказывать свое мнение. Эту мысль режиссер вербализовал вставками текстов, которых нет в пьесе. В них напомнил о страхе оказаться в меньшинстве, о видах самоцензуры и о тотальном контроле над средствами коммуникации.

Ивонна почти не способна к общению и, значит, ее почти нельзя контролировать. Значит, ее нужно устранить, вычеркнуть из системы. При этом сама Ивонна пытается следить за ситуацией - незримо оказывается там, где ей быть по тексту пьесы не положено. Например, она слышит все заговоры против себя, знает, как ее планируют убить. Слышит речи и стихи королевы. Та снимает себя одежду и оказывается в латексном костюме, имитирующем обнаженное тело. Она же ощущает, что за ней подсматривают, оттого и чувствует себя голой.

Здесь вообще все персонажи обнажаются. Разоблачаются. Становятся очевидными - под прицелом тотального молчания. Ивонна в интерпретации Гжегожа Яжины - не жалкая замарашка. Иногда она кажется андрогинным существом - в комбинезоне, с очень короткой, ершистой стрижкой. И она не просто молчит, но и пытается сопротивляться - за столом отплевывается сливками и бросается грушами. Выбивает из рук исследователей диктофон. Она - существо, достойное изучения. И принц Филипп с друзьями ее изучают. Ставят эксперименты, записывая все на камеру и на диктофон. Задают вопросы, тестируют пятнами Роршаха (тест швейцарского психиатра, известный с 1921 года: по тому, что индивид увидит в кляксе, определяются особенности его личности).

Ивонна молчит, ей подсказывают свои ассоциации, толкования - и ждут кивка головы. Со временем симметричное пятно Роршаха разорвется надвое и расползется по световой меридианной сетке в разные стороны. Станет похоже на материки на карте, на два мира, которые становятся друг от друга все дальше. Издевательства над Ивонной режиссер Яжина ужесточает, они уже не только моральные, как у Витольда Гомбровича, но и физические. Вполне конкретное насилие короля над принцессой - и фразы о том, что с ней можно делать все, что угодно, - выходят на другой уровень и приобретают некий изощренный смысл.

Сценографом спектакля стал художник Петр Лакомы - это его дебют на театральной сцене. Но режиссер и хотел избежать излишней театральности, хотел столкнуть старый текст и новое искусство. Лакомы решает пространство предельно лаконично. Из декораций - полый цилиндр и параллелепипед, который от сцене к сцене разбирается на составные фрагменты. Все остальное создают видеопроекции и свет.

Свет здесь - особая история: то обостряет тени, заставляя их жить отдельной жизнью, то "глушит" все вокруг и делает реальность ватной. Пространство интерактивно - это не просто дань моде, это визуальное свидетельство того, как система реагирует на действия индивидов. Специальная камера фиксирует движения актеров и изменяет фон - и вот уже световая сетка пульсирует и нервно дергается. Датчики отзываются на передвижения по сцене - и вот актеры уже сами творят звуковое пространство, траекторией движения пишут партитуру спектакля.

Отдельную роль отведена терменвоксу - электронному инструменту, создающему звук с помощью электрического поля (изобрел его когда-то, напомню, Лев Термен в Петрограде). Им управляют взмахами рук - терменвокс чуток к внешним раздражителям, требует долгих упражнений и абсолютного слуха. Нуждается в особом подходе - так же, как сама Ивонна. Она играет на нем - сначала руками и телом транслирует свою боль, потом подключает голос и пытается петь в унисон. В вакууме. Дуэт с инструментом оказывается более чутким, чем люди вокруг.

Чтобы избавится от Ивонны, семейство подает на праздничный стол карасей. Они - костлявы, она - стеснительна, в присутствии гостей непременно должна подавиться и умереть. Король и королева приглашают всех к столу, произносят "раз-раз", будто проверяют микрофоны. Травля - как праздник, убийство - как представление, избавление от иного - как торжество. Ивонна трижды пытается сбежать - она ведь точно знает, что случится дальше. Но побег из Системы невозможен, ее всякий раз возвращают. И вынуждают поперхнуться.

На нее давят - и она давится. Потому что всякая личность сама по себе - как кость в горле.

The New Times, 17 ок тября 2016 года

Ксения Ларина

Сила немоты

Фестиваль "Территория" открылся громкой премьерой: поляк Гжегож Яжина поставил в Театре Наций "Ивонну, принцессу Бургундскую"

На афише спектакля - фотопортрет темнокожей девушки с застывшим в глазах диким, животным страхом.

Тайные знаки

Польский режиссер Гжегож Яжина впервые работает с русскими артистами на русской сцене, хотя его имя российским театральным людям известно давно: Яжина - один из лидеров современного европейского театра, бунтарь и интеллектуал, не признающий никаких табу в культуре, исповедующий театр смелых идей и открытых эмоций. К знаменитому тексту польского философа и авангардиста Витольда Гомбровича он обращается уже в третий раз: свою первую "Ивонну" он поставил у себя на родине в 1997 году, затем сочинил либретто к одноименной опере и теперь выбрал эту пьесу для постановки в Москве.

"Ивонна" давно стала классикой - ее ставят по всему миру наряду с абсурдистскими драмами Ионеско и Беккета, хотя на российскую сцену она пришла сравнительно недавно и сразу стала одной из самых востребованных. "Ивонну" ставили Владимир Мирзоев в Театре Вахтангова, Алексей Левинский в "Эрмитаже", Олег Рыбкин в Новосибирском "Красном факеле". И каждый раз удивительно живучий и современный текст, написанный в конце тридцатых годов прошлого века, поражал новыми смыслами и парадоксальными акцентами, погружающими нас даже не в сегодняшний, а в завтрашний день.

В Театре Наций "Ивонна" - почти антиутопия, мрачное, страшное даже не предупреждение, а предзнаменование, перед неизбежностью которого можно только смириться. Актуальность пьесы Яжина подчеркивает резко врывающимися в ткань спектакля информационными блоками, когда бесстрастный металлический голос диктора опрокидывает на нас сенсационные новости из разных сфер - то новых технологий, то исторических открытий, то общественных явлений.

Впрочем, в какой-то момент сценическая реальность побеждает правду жизни и опережает ее по части социальной и политической остроты.

Гений Гомбровича словно зашифровал в "Ивонне" тайные знаки, которые проявляются как симпатические чернила при определенной атмосфере. Угадать и воссоздать эту атмосферу - вот главная задача постановщика. Яжина - как настоящий театральный мыслитель - безусловно знал, какими способами этого добиться. Но вряд ли он мог предположить, какую значительную роль в этом поиске сыграет российская действительность, пресловутая "российская почва", не желающая вписываться в мировой контекст, а истерично требующая своего "особого пути". Ну что ж, требовали? Получайте.

Голые короли

А получилась - про силу молчания, про отчаяние немоты. У Ивонны почти нет слов, всего несколько таинственных реплик и пронзительный, оглушительный крик, от которого взрываются стекла и закладывает уши. Ивонна - странная девушка с короткой стрижкой, в бесформенном мешковатом комбинезоне - попадет в самую сердцевину высшей власти, где в нее влюбляется рефлексирующий наследник и, чтобы досадить своим родителям, объявляет своей невестой. Молчащая Ивонна словно призрак бродит по дворцовым покоям, раздражая его обитателей своим блаженным обликом - то ли сумасшедшей, то ли святой. Ивонна не кланяется и не гнется, смеется над тем, что в этих стенах вызывает священный трепет, пристально вглядывается в то, во что вглядываться не принято, и никогда не отводит глаз, даже если ей связывают руки и угрожают ножом. Этот душераздирающий взгляд Ивонны выжигает из властителей все их тайные пороки и припрятанные грехи, превращая благовоспитанных успешных аристократических особ в отвратительных трусливых монстров. Маски валятся вместе с одеждой - и к финалу короли буквально оказываются голыми, и скрыть эту омерзительную наготу не в состоянии даже спешно водруженная на голову сверкающая корона.

Молчание Ивонны разрушило то, что не смогли победить ни революции, ни восстания. Именно молчание пробудило ответную ненависть, страстное желание убить молчащего, расправиться с этой чертовой молчаливой тварью, вытащившей на свет все, что было так тщательно и, казалось, навечно припрятано.

Ивонна - одиночка, органически не способная на фальшь, она сама по себе - камертон, задающий чистую ноту. Потому так саморазоблачительны дребезжащие, каркающие голоса обитателей королевского дворца, давно утерявших слух, а вместе с ним - способность отличать правду от лжи, добродетель от порока, преступление от долга. Да, действительно, все начинается с чистоты взятой ноты, с невозможности соврать. Как тут не вспомнить знаменитую формулу одного из самых стойких инакомыслящих, Андрея Синявского, о "стилистических разногласиях" с властью.

Горло молчащего

Гжегож Яжина привез с собой свою постановочную команду, в которую, в числе прочих, вошли художница по костюмам Анна Ныковска (Анна не только постоянный соавтор спектаклей Яжины, но и его девушка) и блистательный современный художник Петр Лакомы (это его дебют в качестве сценографа).

Визуальный образ спектакля - это самодостаточное художественное пространство, где цветовая гамма, световые блики, неоновые всполохи, причудливые видеоинсталляции - не фон для действующих лиц, а их полноправные партнеры, порой весьма агрессивные, подминающие под себя актеров. А еще звуковая дорожка, почти непрерывно звучащая - то шорохом, то сиреной, то чиркающим по бумаге карандашом, то внезапной музыкой, то гудящей уличной толпой. А еще необычайной сложности костюмы, преображающие героев от сцены к сцене, - костюмы, от которых избавляешься постепенно, как от рудиментов и атавизмов, в виде оторванных рукавов, лопнувших на спине пиджаков, падающих юбок и разодранных платьев.

Свет на сцене мутный, рассеянный, вязкий, как туман, лица актеров, обычно облагороженные софитами, здесь выглядят зловещими, почти утратившими человеческие черты.

При всем богатстве и разнообразии постановочных приемов "Ивонна" - в высшей степени актерский спектакль, в котором нет ни одного случайного назначения - даже на роли второго плана.

Ивонна Дарьи Урсуляк - существо почти инфернальное, девушка со звезды, излучающая одновременно благостность и опасность. Пластика дикого зверька сочетается в ней с томным женским эротизмом, доверчивая улыбка ребенка незаметно трансформируется в дьявольскую насмешку. Словно и не принадлежат ей ни тело, ни глаза, ни губы, словно кто-то ломает ее изнутри и рвется наружу.

Королевская чета в исполнении Александра Феклистова и Агриппины Стекловой - это торжество вседозволенности и абсолютного нравственного растления, закамуфлированное под респектабельность и пуританство. Им предстоит пройти сложнейший путь - от пресыщенных и развращенных властью тиранов до обезумевших от страха все это потерять, затравленных стариков.

Романтического героя пьесы - принца Филиппа - актер Михаил Тройник разложил на части, как раскладывают крыс в лабораториях, и ужаснулся, обнаружив, что "голубая кровь" ничем не отличается от крысиной. То, что он принимал за принципиальность, оказалось гордыней, то, что за бунтарство, - малодушием, а то, что за смелость, - трусостью.

Раздвоение, переросшее в безжалостную войну с собой, со своим истинным существом, со своим отражением, настигает каждого участника драмы. И король снова и снова насилует и убивает, натягивая на руку латексную перчатку, как презерватив, и тайный порок похоти разрывает закованное в целлулоид тело королевы, и нож предательски дрожит в руках принца, склонившегося над горлом Ивонны.

Это маниакальное желание перерезать горло молчащему - одна из главных метафор спектакля, словно отвечающая на вопрос диктора: "Помните, когда вы в последний раз собирались что-то сказать и передумали из-за возможных последствий? А что если меньшинство - это молчаливое большинство?"

Население партера после антракта обновляется больше чем наполовину — «дорогая» публика начинает убегать задолго до перерыва, но в антракте «с гор» спускаются студенты и в результате зал до конца остается заполненным, и находится кому похлопать на поклонах, при том что как и до этого в случае с Някрошюсом, с Остермайером, с Лепажем, не говоря уже про Уилсона, премьеру Яжины в Театре Наций просто невозможно сравнивать с теми его вещами, которые привозились в Москву из Польши. Яжина показывал отличный спектакль , а потом тем более удивительную, что первоисточник устарел и вызывает много вопросов, современную театральную версию Пьера Паоло Пазолини.

«Ивонна, принцесса Бургундская», как и «Макбет» Яна Кляты в МХТ, как другой «Макбет» Кшиштофа Гарбачевского из Александринки — третьесортный европейский театр на экспорт. В случае с Яжиной, в отличие от Кляты, еще и, надо с прискорбием признать, нестерпимо муторный, порой убийственно скучный. Вместе с тем, и это для меня важнее занудливости зрелища, тяжеловесности действия, именно «Ивонна» Яжины, пожалуй — если уж не самая удачная, то всяко наиболее осмысленная из шести (!!!) постановок первой пьесы Гомбровича, которые мне довелось увидеть на московских площадках за последние лет десять: Сафонова (в ЦИМе), Урнова (кстати, в театре Наций тоже, но до прихода Миронова), Левинского (в «Эрмитаже»), Лавренчука (в «Польском театре в Москве») и Мирзоева (в театре им. Е.Вахтангова). Это я беру только те, которые смотрел сам, потому что их еще больше (к примеру, в ТЦ «Вишневый сад» есть своя «Ивонна», под названием «Караси в сметане» — я ее не видел и вряд ли дойду когда-нибудь).

Яжина раннюю, чуть ли не «кукольную» пьеску Гомбровича воспринимает не как плоский антитоталитарный памфлет, но и не превращет ее в примитивную притчу о святости и жертвенности. Вообще его спектакль из всех альтернативных, до сих пор осуществленных московских вариантов «Ивонны…» обнаруживает сходство разве что с полулюбительской, но по-своему занятной (и не занудной, не в пример прочим) в т.н. «Польском театре в Москве» — там разной степени профессионализма исполнители играли Гомбровича на неродном для большинства студийцев-москвичей польском языке, в формате, близком к перформансу, в духе футуристической антиутопии и… без Ивонны, вернее, с заменяющей ее резиновой куклой, надувной бабой, но.. с Игорем Неведровым в роли короля Игнация, где я Неведрова как раз впервые увиде.

У Яжины сцены пьесы перебиваются англоязычными, записанными на фонограмму и с переводом через мониторы ремарками (соавтор сценической версии — Щепан Орловски, голос рассказчика — Эмма Даллоу), где упоминаются Сальвадор Альенде и Джулиан Ассанж, возникает название фильма «Особое мнение» в связи с идеей «предупреждения преступлений», озвучивается какая-то фантастическая история о попытке управления экономикой с помощью компьютера в Чили начала 1970-х и проникновение самоцензуры в интернет, вызванное добровольным желанием пользователей соцсетей разделить мнение большинства — честно говоря, эта спекулятивная чепуха не то что необязательная, но и дежурная, банальная (особенно в своем ритуальном антиамериканском посыле — интересно, где бы нынче Яжина был без США? ставил бы в доме культуры пионерские утренники к юбилею Ленина? или спивался под мостом в Париже? во всяком случае использование таких приемов в русскоязычной, московской постановке сегодня — не только пошлость, но и паскудство), содержательно она ничего не добавляет спектаклю, а впрочем, свою ритмическую функцию, как структурный элемент композиции выполняет, да и отвлекает внимание, пока монтажники переставляют «декорации», состоящие из абстрактных полых кубов и трапеций, гигантского обреза «металлической» трубы, помещенных в серую выгородку, внутренняя поверхность которой служит также экраном для компьютерных инсталляций. С другой стороны, первая картина, где Филипп с друзьями впервые встречают Ивонну и далее, когда принц знакомит замарашку с венценосными родителями, решена, при всей гротесковости внешнего имиджа персонажей (костюмы, прическа королевы, пластиковая маска на лице у Камергера) достаточно традиционно, стильно, но предсказуемо. А со второй картины, помимо упомянутых англоязычных ремарок (с провоцирующими самые разные ассоциации цитатами вроде китайской — якобы — пословицы «убей курицу, чтобы напугать обезьяну») начинается настоящий, хотя и вполне умеренный по степени радикализма «киберпанк».

Ну да технические детали — это, конечно, важная сторона проекта, а все-таки в отличие от большинства предыдущих московских «Ивонн…», нынешняя дает какой-никакой повод говорить о пьесе и спектакле по существу. Героиня Дарьи Урсуляк, и это, пожалуй, принципиальный момент — не уродина и не замарашка, каковой ее легко представить по описанию и по инерции восприятия пьесы через предшествующие режиссерские интерпретации. Ивонна тут — аутичный андрогин в чем-то наподобие спецовки, в ботинках, с короткой «тифозной» стрижкой; она, конечно, не красотка по отношению к «гламурным» светским девам «двора», но ее трудно принять за страхолюдину, за бездомную, а за больную, на чем настаивал в своей версии , причем в двух актерских составах предлагая на выбор явно различные диагнозы, подавно. Для королевской семьи, для принца, для его окружения, для папы-короля и мамы-королевы приблудившаяся капризом Филиппа ко двору Ивонна — объект манипуляций, и в данном случае не только моральных издевательств, но и вполне конкретного физического насилия. Однако очень скоро манипуляторы сами попадают в зависимость от нее, благодаря присутствию Ивонны перестают себя контролировать, на свет божий всплывают их старые грехи… — все это, в общем, по пьесе, по сюжету, но до сих пор ни в одной постановке этот «перевертыш» не прочитывался столь внятно. Поставив над Ивонной своего рода социально-психологический опыт, горе-экспериментаторы сами становятся его жертвой, превращаются в подопытных зверюшек, теряют контроль над происходящим и над собой, не выдерживают проверки.

Может быть и не слишком оригинально, но любопытно представлены в спектакле действующие лица пьесы, и актеры работают на пределе самоотверженности. Прежде всего исполнители главных ролей: Ивонна у Дарьи Урсуляк — одновременно и проста в своей беззащитности, и загадочна, непостижима; у Михаила Тройника, обычно выступающего в амплуа брутально-хамоватом, принц Филипп получился неожиданно утонченным, в каком-то смысле уязвимым (актера порой просто не узнать). Высоченный и тощий Камергер в длиннополом одеянии и при пластиковой маске — зловещий персонаж Сергея Епишева. Тогда как друзья Филиппа — фигуры скорее комического плана, особенно Киприан-Его Ковалев, в меньшей степени Кирилл-Кирилл Быркин (их с Филиппом-Тройником поцелуй взасос под занавес первого акта окончательно добивает партерного зрителя, так что после перерыва на их местах оказывается уже совсем другая публика, но это к лучшему). Справляется с задачей, изображая подобие «киборга», Игорь Шаройко-Валентин, механистически бродящий из угла в угол площадки. Сложнее остальных приходится актерам возрастным, как бы ни старались Агриппина Стеклова и Александр Феклистов, но талант, мастерство и известная раскованность все же не позволяют им в полной мере соответствовать предложенным режиссером правилам игры, где необходима внутренняя бесстрастность и спокойствие при внешнем гротеске рисунка — Стеклову то и дело пробивает на открытую эмоцию, здесь, по-моему, неуместную.

Пьеса «Ивонна, принцесса бургундская» была написана классиком польского авангарда Витольдом Гобровичем в 1938, когда над Европой уже повис ужас фашизма и всего лишь за год до начала Второй Мировой войны. Хоть в тексте и нет прямых намеков на происходящее в мире, но пьеса дает сколько угодно простора для интерпретации. До 50х годов ХХ века творчество Гомбровича было запрещено, но в 1958 году польская публика, а затем и весь мир, увидела первую постановку «Ивонны, принцессы бургундской» .

Пьеса, облеченная в сказку, повествует о жизни королевской семьи в некотором царстве, некотором государстве, где живет королевская рать, а наследный принц Филипп на прогулке встречает невзрачную, болезненную девушку, принцессу Ивонну, которая странно себя ведет, почти ни с кем не разговаривает, и к удивлению многих, называет ее своей суженной. После появления Ивонны в королевском доме жизнь семьи переворачивается с ног на голову: каждый персонаж видит свою убогость, старые комплексы играют новыми красками, вылезают скелеты из шкафов. Болезненную девочку обвиняют во всех грехах и пороках, которым подвержены все герои пьесы Гомбровича. Вскоре Ивонна надоедает принцу и всем королевским двором придумывают, как избавиться от надоедливой принцессы. Камергер предлагает самый изощренный способ убийства - на званом ужине накормить Ивонну карасями, а тем более, если на нее будет смотреть все гости - точно подавиться и умрет.

В конце января 2011 г. на сцене театра имени Вахтангова состоялась премьера спектакля «принцесса Ивонна» в постановке Владимира Мирзоева.

Хочется сразу оговориться: Мирзоев и не думал рассказывать нам через пьесу Гомбровича об ужасах фашистского режима. Но все же нотки тоталитаризма проскальзывают в парочке маршей мастера театральной музыки Фаустеса Латенаса, и угадывается в костюмах и сценографии Аллы Кожевниковой - аскетичное пространство, сходящееся в жесткой перспективе из двух стен в первом акте, и во втором, отрезанное шершавой стеной, с подвижным подиумом посередине сцены; Принц Филипп, двухметровый блондин с арийской челкой, в сером пальто, галифе и сапогах.

Спектакль начинается с китайской зарядки, которую повторяют все герои, любующиеся закатом сквозь стену плиточного стекла. Далее весь королевский двор передает друг другу буханки черного хлеба, в помощь нищему (Олег Лопухов), выкидывая их куда-то за пределы дворца. На этом месте туманные метафоры Мирзоева заканчиваются, в остальном режиссер довольно прямолинеен.

Дальше спектакль разваливается - сценография, отдельно, актеры отдельно, а музыка не в тему. Ефим Шифрин, в роле короля Игнация, всячески пытается избавиться от своего настоящего короля - эстрады, но получается у него не совсем. Королева Маргарита - Марина Есипенко в первом акте предстает перед нами строгой дамой, а уже во втором - неправдоподобно изображает сумасшедшую домохозяйку, которой не нравятся собственные стихи.

На первый взгляд, может показаться, что спектакль об одной старой истине - белую ворону в любом случае заклюют черные. Но Мирзоев был бы не Мирзоевым, если бы было все так. Эта постановка скорее о власти, которая так же временами (хотя уже кажется, что это основная ее задача) отъезжает . И тут же начинают происходить удивительные события: отмена нескольких часовых поясов и перехода на зимнее время, чтобы не травмировать психику доярок, коров и других животных; невнятная реформа образования и упразднение академий, а следом и профессий; открытие новых театров оперы и балета в регионах (читай самые затратные театральные проекты), но при этом большинство актеров еле-еле сводят концы с концами, а местные театры находятся в плачевном состоянии, таком, что зрители сидят на прогнивших креслах; новые позорные судебные чудо дела против Ходорковского; измена интеллигенции с кем попало, так до конца не разобравшись с кем, толи с нацистами, толи с футбольными фанатами, забывая имена старых знакомых, приглашенных «на чай» Шевчуков и далее, далее, далее. В общем, поведение власти к обществу такое же, как у героев Гомбровича по отношению к принцессе Ивонне. В сухом остатке королевская семья так и не может разобраться, что представляет собой эта замухрышка и, как ненужный элемент их жизни, травит. Но Мирзоев в своей постановке подметил правильно - власть не может без общества, каким бы оно ни было, потому в финале и помирает принц Филипп сразу после Ивонны.

Сам режиссер говорит в интервью корреспонденту РИА Новости - «Принцесса Ивонна» — это философская сказка, притча, которая сегодня проявляет свои смыслы и совпадает с проблемами и ощущениями современного мира». Только вот выглядит на сцене этот намек на сегодняшний день притянутым за уши. Возможно, ошибкой Мирзоева стало то, что он видит связь в стилях Витольда Гомбровича и Евгения Шварца и слишком уж увлекся этой мыслью. Вследствие чего и появились на сцены сказочные персонажи, а каждый актер начал играть так, как понимает своего героя. Должно было бы быть, на мой взгляд, так - королевская семья на «одной волне», а Ивонна сама по себе, а то получается стилистическая ошибка между мыслью режиссера и спектаклем.

По духу это спектакль напоминает недавнюю премьеру в МТЮЗе - «Записки сумасшедшего» Камы Гинкаса по одноименному тексту Гоголя. В желтом доме, построенном Сергеем Бархиным, живет человек - Поприщин, отлично сыгранный Алексеем Девотченко. В доме невесть откуда раздаются странные звуки, заглядывают к Поприщину галлюцинации в виде двух молчаливых балерин. Поначалу думается, что Гинкас задумал этот спектакль в том смысле, что каждый уважающий себя режиссер должен поставить «Записки сумасшедшего». Но с развитием действия становиться ясно - это не так. Поприщин, находясь в своем тихом сумасшествии, в одной мизансцене клеит на стену портреты всем известных здесь и сейчас ньюсмейкеров: Пугачеву, Галкина, Медведева и портрет самого Гинкаса, но это вроде бы для шутки. Тут то и становится понятно, что Поприщин просто хочет быть среди завсегдатаев светской хроники и ленты новостей. Именно они то и воспаляют его сознание. Посмотрев на себя со стороны, вдруг решает стать испанским королем, накидывает на себя мантию, сшитую из газет. Гинкас намекает, что стоит почитать заголовки газет и сводки новостей - там тоже записки сумасшедших. А точнее о сумасшедших.

Спектакль «Записки сумасшедшего» о «большом безумном мире», который губит человека. В доказательство тому, последняя мизансцена - Поприщин залезает в нишу, вырезанную в стене желтого дома, похожую на гроб, и финальной точкой пускается на всю высоту и ширину сцены нарезка видео из светских хроник и лиц некоторых политиков.