ЛЕВ ТОЛСТОЙ

Н ЕСКОЛЬКО СЛОВ ПО ПОВОДУ КНИГИ "ВОЙНА И МИР"

(Издание: Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том 16, Государственное Издательство Художественной Литературы, Москва - 1955; OCR: Габриел Мумжиев) Печатая сочинение, на которое положено мною пять лет непрестанного и исключительного труда, при наилучших условиях жизни, мне хотелось в предисловии к этому сочинению изложить мой взгляд на него и тем предупредить те недоумения, которые могут возникнуть в читателях. Мне хотелось, чтобы читатели не видели и не искали в моей книге того, чего я не хотел или не умел выразить, и обратили бы внимание на то именно, что я хотел выразить, но на чем (по условиям произведения) не считал удобным останавливаться. Ни время, ни мое уменье не позволили мне сделать вполне того, что я был намерен, и я и пользуюсь гостеприимством специального журнала для того, чтобы хотя неполно и кратко, для тех читателей, которых это может интересовать, изложить взгляд автора на свое произведение. 1) Что такое Война и Мир? Это не роман, еще менее поэма, еще менее историческая хроника. Война и Мир есть то, что хотел и мог выразить автор в той форме, в которой оно выразилось. Такое заявление о пренебрежении автора к условным формам прозаического художественного произведения могло бы показаться самонадеянностью, ежели бы оно было умышленно и ежели бы оно не имело примеров. История русской литературы со времени Пушкина не только представляет много примеров такого отступления от европейской формы, но не дает даже ни одного примера противного. Начиная от Мертвых Душ Гоголя и до Мертвого Дома Достоевского, в новом периоде русской литературы нет ни одного художественного прозаического произведения, немного выходящего из посредственности, которое бы вполне укладывалось в форму романа, поэмы или повести. 2) Характер времени, как мне выражали некоторые читатели при появлении в печати первой части, недостаточно определен в моем сочинении. На этот упрек я имею возразить следующее. Я знаю, в чем состоит тот характер времени, которого не находят в моем романе, -- это ужасы крепостного права, закладыванье жен в стены, сеченье взрослых сыновей, Салтычиха и т. п.; и этот характер того времени, который живет в нашем представлении, -- я не считаю верным и не желал выразить. Изучая письма, дневники, предания, я не находил всех ужасов этого буйства в большей степени, чем нахожу их теперь или когда-либо. В те времена так же любили, завидовали, искали истины, добродетели, увлекались страстями; та же была сложная умственно-нравственная жизнь, даже иногда более утонченная, чем теперь, в высшем сословии. Ежели в понятии нашем составилось мнение о характере своевольства и грубой силы того времени, то только оттого, что в преданиях, записках, повестях и романах до нас доходили только выступающие случаи насилия и буйства. Заключать о том, что преобладающий характер того времени было буйство, так же несправедливо, как несправедливо заключил бы человек, из-за горы видящий одни макушки дерев, что в местности этой ничего нет, кроме деревьев. Есть характер того времени (как и характер каждой эпохи), вытекающий из большей отчужденности высшего круга от других сословий, из царствовавшей философии, из особенностей воспитания, из привычки употреблять французский язык И т. п. И этот характер я старался, сколько умел, выразить. 3) Употребление французского языка в русском сочинении. Для чего в моем сочинении говорят не только русские, но и французы частью по-русски, частью по-французски? Упрек в том, что лица говорят и пишут по-французски в русской книге, подобен тому упреку, который бы сделал человек, глядя на картину и заметив в ней черные пятна (тени), которых нет в действительности. Живописец не повинен в том, что некоторым -- тень, сделанная им на лице картины, представляется черным пятном, которого не бывает в действительности; но живописец повинен только в том, ежели тени эти положены неверно и грубо. Занимаясь эпохой начала нынешнего века, изображая лица русские известного общества, и Наполеона, и французов, имевших такое прямое участие в жизни того времени, я невольно увлекся формой выражения того французского склада мысли больше, чем это было нужно. И потому, не отрицая того, что положенные мною тени, вероятно, неверны и грубы, я желал бы только, чтобы те, которым покажется очень смешно, как Наполеон говорит то по-русски, то по-французски, знали бы, что это им кажется только оттого, что они, как человек, смотрящий на портрет, видят не лицо с светом и тенями, а черное пятно под носом. 4) Имена действующих лиц: Болконский, Друбецкой, Билибин, Курагин и др. напоминают известные русские имена. Сопоставляя действующие не исторические лица с другими историческими лицами, я чувствовал неловкость для уха заставлять говорить графа Растопчина с кн. Пронским, с Стрельским или с какими-нибудь другими князями или графами вымышленной, двойной или одинокой фамилии. Болконский или Друбецкой, хотя не суть ни Волконский, ни Трубецкой, звучат чем-то знакомым и естественным в русском аристократическом кругу. Я не умел придумать для всех лиц имен, которые мне показались бы не фальшивыми для уха, как Безухов и Ростов, и не умел обойти эту трудность иначе, как взяв наудачу самые знакомые русскому уху фамилии и переменив в них некоторые буквы. Я бы очень сожалел, ежели бы сходство вымышленных имен с действительными могло бы кому-нибудь дать мысль, что я хотел описать то или другое действительное лицо; в особенности потому, что та литературная деятельность, которая состоит в списывании действительно существующих или существовавших лиц, не имеет ничего общего с тою, которою я занимался. М. Д. Афросимова и Денисов -- вот исключительно лица, которым невольно и необдуманно я дал имена, близко подходящие к двум особенно характерным и милым действительным лицам тогдашнего общества. Это была моя ошибка, вытекшая из особенной характерности этих двух лиц, но ошибка моя в этом отношении ограничилась одною постановкою этих двух лиц; и читатели, вероятно, согласятся, что ничего похожего с действительностью не происходило с этими лицами. Все же остальные лица совершенно вымышленные и не имеют даже для меня определенных первообразов в предании или действительности. 5) Разногласие мое в описании исторических событий с рассказами историков. Оно не случайное, а неизбежное. Историк и художник, описывая историческую эпоху, имеют два совершенно различные предмета. Как историк будет неправ, ежели он будет пытаться представить историческое лицо во всей его цельности, во всей сложности отношений ко всем сторонам жизни, так и художник не исполнит своего дела, представляя лицо всегда в его значении историческом. Кутузов не всегда с зрительной трубкой, указывая на врагов, ехал на белой лошади. Растопчин не всегда с факелом зажигал Воронцовский дом (он даже никогда этого не делал), и императрица Мария Феодоровна не всегда стояла в горностаевой мантии, опершись рукой на свод законов; а такими их представляет себе народное воображение. Для историка, в смысле содействия, оказанного лицом какой-нибудь одной цели, есть герои; для художника, в смысле соответственности этого лица всем сторонам жизни, не может и не должно быть героев, а должны быть люди. Историк обязан иногда, пригибая истину, подводить все действия исторического лица под одну идею, которую он вложил в это лицо. Художник, напротив, в самой одиночности этой идеи видит несообразность с своей задачей и старается только понять и показать не известного деятеля, а человека. В описании самих событий различие еще резче и существеннее. Историк имеет дело до результатов события, художник -- до самого факта события. Историк, описывая сражение, говорит: левый фланг такого-то войска был двинут против деревни такой-то, сбил неприятеля, но принужден был отступить; тогда пущенная в атаку кавалерия опрокинула... и т. д. Историк не может говорить иначе. А между тем для художника слова эти не имеют никакого смысла и даже не затрагивают самого события. Художник, из своей ли опытности или по письмам, запискам и рассказам, выводит свое представление о совершившемся событии, и весьма часто (в примере сражения) вывод о деятельности таких-то и таких-то войск, который позволяет себе делать историк, оказывается противуположным выводу художника. Различие добытых результатов объясняется и теми источниками, из которых и тот и другой черпают свои сведения. Для историка (продолжаем пример сражения) главный источник есть донесения частных начальников и главнокомандующего. Художник из таких источников ничего почерпнуть не может, они для него ничего не говорят, ничего не объясняют. Мало того, художник отворачивается от них, находя в них необходимую ложь. Нечего говорить уже о том, что при каждом сражении оба неприятеля почти всегда описывают сражение совершенно противуположно один другому; в каждом описании сражения есть необходимость лжи, вытекающая из потребности в нескольких словах описывать действия тысячей людей, раскинутых на нескольких верстах, находящихся в самом сильном нравственном раздражении под влиянием страха, позора и смерти. В описаниях сражений пишется обыкновенно, что такие-то поиска были направлены в атаку на такой-то пункт и потом ведено отступать и т. д., как бы предполагая, что та самая дисциплина, которая покоряет десятки тысяч людей воле одного на плацу, будет иметь то же действие там, где идет дело жизни и смерти. Всякий, кто был на войне, знает, насколько это несправедливо; (1) а между тем на этом предположении основаны реляции, и на них военные описания. Объездите все войска тотчас после сражения, даже на другой, третий день, до тех пор, пока не написаны реляции, и спрашивайте у всех солдат, у старших и низших начальников о том, как было дело; вам будут рассказывать то, что испытали и видели все эти люди, и в вас образуется величественное, сложное, до бесконечности разнообразное и тяжелое, неясное впечатление; и ни от кого, еще менее от главнокомандующего, вы не узнаете, как было всё дело. Но через два-три дня начинают подавать реляции, говоруны начинают рассказывать, как было то, чего они не видали; наконец, составляется общее донесение, и по этому донесению составляется общее мнение армии. Каждому облегчительно променять свои сомнения и вопросы на это лживое, но ясное и всегда лестное представление. Через месяц и два расспрашивайте человека, участвовавшего в сражении, -- уж вы не чувствуете в его рассказе того сырого жизненного материала, который был прежде, а он рассказывает по реляции. Так рассказывали мне про Бородинское сражение многие живые, умные участники этого дела. Все рассказывали одно и то же, и все по неверному описанию Михайловского-Данилевского, по Глинке и др.; даже подробности, которые рассказывали они, несмотря на то, что рассказчики находились на расстоянии нескольких верст друг от друга, одни и те же. (1) После напечатания моей первой части и описания Шенграбенского сражения мне были переданы слова Николая Николаевича Муравьева-Карского об этом описании сражения, слова, подтвердившие мне мое убеждение. Ник. Ник. Муравьев, главнокомандующий, отозвался, что он никогда не читал более верного описания сражения и что он своим опытом убедился и том, как невозможно исполнение распоряжений главнокомандующего во время сражения. После потери Севастополя начальник артиллерии Крыжановский прислал мне донесения артиллерийских офицеров со всех бастионов и просил, чтобы я составил из этих более чем 20-ти донесений -- одно. Я жалею, что не списал этих донесений. Это был лучший образец той наивной, необходимой, военной лжи, из которой составляются описания. Я полагаю, что многие из тех товарищей моих, которые составляли тогда эти донесения, прочтя эти строки, посмеются воспоминанию о том, как они, по приказанию начальства, писали то, чего не могли знать. Все испытавшие войну знают, как способны русские делать свое дело на войне и как мало способны к тому, чтобы его описывать с необходимой в этом деле хвастливой ложью. Все знают, что в наших армиях должность эту, составления реляций и донесений, исполняют большей частью наши инородцы. Всё это я говорю к тому, чтобы показать неизбежность лжи в военных описаниях, служащих материалом для военных историков, и потому показать неизбежность частых несогласий художника с историком в понимании исторических событий. Но, кроме неизбежности неправды изложения исторических событий, у историков той эпохи, которая занимала меня, я встречал (вероятно, вследствие привычки группировать события, выражать их кратко и соображаться с трагическим тоном событий) особенный склад выспренней речи, в которой часто ложь и изващение переходят не только на события, но и на понимание знания события. Часто, изучая два главные исторические проведения этой эпохи, Тьера и Михайловского-Данилевского, я приходил в недоумение, каким образом могли быть печатаемы и читаемы эти книги. Не говоря уже об изложении одних и тех же событий самым серьезным, значительным тоном, с ссылками на материалы и диаметрально-противуположно один другому, я встречал в этих историках такие описания, что не знаешь смеяться ли или плакать, когда вспомнишь, что обе эти книги единственные памятники той эпохи и имеют миллионы читателей. Приведу только один пример из книги знаменитого историка Тьера. Рассказав, как Наполеон привез с собой фальшивых ассигнаций, он говорит: "Relevant l"e,ploi de ces moyens par un acte de bienfaisance digne de lui et de l"armee francaise, il fit distribuer de secours aux incendies. Mais le vivres etant trop precieux pour etre donnes longtemps a des etrangers, la plupart ennemis, Napoleon aima mieux leur fornir de l"argent, et il leur fit distribuer de rouble papier". (1) Это место поражает отдельно своей оглушающей, нельзя сказать безнравственностью, но просто бессмысленностью; но во всей книге оно не поражает, так как вполне соответствует общему выспреннему, торжественному и не имеющему никакого прямого смысла тону речи. Итак, задача художника и историка совершенно различна, а разногласие с историком в описании событий и лиц в моей книге -- не должно поражать читателя. Но художник не должен забывать, что представление об исторических лицах и событиях, составившееся в народе, основано не на фантазии, а на исторических документах, насколько могли их сгруппировать историки; а потому, иначе понимая и представляя эти лица и события, художник должен руководствоваться, как и историк, историческими материалами. Везде, где в моем романе говорят и, действуют исторические лица, я не выдумывал, а пользовался материалами, из которых у меня во время моей работы образовалась целая библиотека книг, заглавия которых я не нахожу надобности выписывать здесь, но на которые всегда могу сослаться. 6) Наконец, шестое и важнейшее для меня соображение касается того малого значения, которое, по моим понятиям, имеют так называемые великие люди в исторических событиях. Изучая эпоху столь трагическую, столь богатую громадностью событий и столь близкую к нам, о которой живо столько разнороднейших преданий, я пришел к очевидности того, что нашему уму недоступны причины совершающихся исторических событий. Сказать (что кажется всем весьма простым), что причины событий 12-го года состоят в завоевательном духе Наполеона и в патриотической твердости императора Александра Павловича так же бессмысленно, как сказать, что причины падения Римской империи заключаются в том, что такой-то варвар повел свои народы на запад, а такой-то римский император дурно управлял (1) Возмещая употребление этих средств делом благотворительности, достойным его и французской армии , он приказал оказывать пособие погоревшим. Но так как съестные припасы были слишком дороги и не представлялось долее возможности снабжать ими людей чужих и по большей части неприязненных, то Наполеон предпочел оделять их деньгами, и для того были им выдаваемы бумажные рубли. государством, или что огромная срываемая гора упала оттого, что последний работник ударил лопатой. Такое событие, где миллионы людей убивали друг друга и убили половину миллиона, не может иметь причиной волю одного человека: как один человек не мог один подкопать гору, так не может один человек заставить умирать 500 тысяч. Но какие же причины? Одни историки говорят, что причиной был завоевательный дух французов, патриотизм России. Другие говорят о демократическом элементе, который разносили полчища Наполеона, и о. необходимости России вступить в связь с Европою и т. п. Но как же миллионы людей стали убивать друг друга, кто это велел им? Кажется, ясно для каждого, что от этого никому не могло быть лучше, а всем хуже; зачем же они это делали? Можно сделать и делают бесчисленное количество ретроспективных умозаключений о причинах этого бессмысленного события; но огромное количество этих объяснений и совпадение всех их к одной пели только доказывает то, что причин этих бесчисленное множество и что ни одну из них нельзя назвать причиной. Зачем миллионы людей убивали друг друга, тогда как с сотворения мира известно, что это и физически и нравственно дурно? Затем, что это так неизбежно было нужно, что, исполняя это, люди исполняли тот стихийный, зоологический закон, который исполняют пчелы, истребляя друг друга к осени, по которому самцы животных истребляют друг друга. Другого ответа нельзя дать на этот страшный вопрос. Эта истина не только очевидна, но так прирожденна каждому человеку, что ее не стоило бы доказывать, ежели бы не было другого чувства и сознания в человеке, которое убеждает его, что он свободен во всякий момент, когда он совершает какое-нибудь действие. Рассматривая историю с общей точки зрения, мы несомненно убеждены в предвечном законе, по которому совершаются события. Глядя с точки зрения личной, мы убеждены в противном. Человек, который убивает другого, Наполеон, который отдает приказание к переходу через Неман, вы и я, подавая прошение об определении на службу, поднимая и опуская руку, мы все несомненно убеждены, что каждый поступок наш имеет основанием разумные причины и наш произвол и что от нас зависело поступить так или иначе, и это убеждение до такой степени присуще а дорого каждому из нас, что, несмотря на доводы истории и статистики преступлений, убеждающих нас в непроизвольности действий других людей, мы распространяем сознание нашей свободы на все наши поступки. Противоречие кажется неразрешимым: совершая поступок, я убежден, что я совершаю его по своему произволу; рассматривая этот поступок в смысле его участия в общей жизни человечества (в его историческом значении), я убеждаюсь, что поступок этот был предопределен и неизбежен. В чем заключается ошибка? Психологические наблюдения о способности человека ретроспективно подделывать мгновенно под совершившийся факт целый ряд мнимо свободных умозаключений (это я намерен изложить в другом месте более подробно) подтверждают предположение о том, что сознание свободы человека при совершении известного рода поступков ошибочно. Но те же психологические наблюдения доказывают, что есть другой род поступков, в которых сознание свободы не ретроспективно, а мгновенно и несомненно. Я несомненно могу, что бы ни говорили материалисты, совершить действие или воздержаться от него, как скоро действие это касается одного меня. Я несомненно по одной моей воле сейчас поднял и опустил руку. Я сейчас могу перестать писать. Вы сейчас можете перестать читать. Несомненно по одной моей воле и вне всех препятствий я сейчас мыслью перенесся в Америку или к любому математическому вопросу. Я могу, испытывая свою свободу, поднять и с силой опустить свою руку в воздухе. Я сделал это. Но подле меня стоит ребенок, я поднимаю над ним руку и с той же силой хочу опустить на ребенка. Я не могу этого сделать. На этого ребенка бросается собака, я не могу не поднять руку на собаку. Я стою во фронте и не могу не следовать за движениями полка. Я не могу в сражении не идти с своим полком в атаку и не бежать, когда все бегут вокруг меня. Я не могу, когда я стою на суде защитником обвиняемого, перестать говорить или знать то, что я буду говорить. Я не могу не мигнуть глазом против направленного в глаз удара. Итак, есть два рода поступков. Одни зависящие, другие не зависящие от моей воли. И ошибка, производящая противоречие, происходит только оттого, что сознание свободы, законно сопутствующее всякому поступку, относящемуся до моего я, до самой высшей отвлеченности моего существования, я неправильно переношу на мои поступки, совершаемые в совокупности с другими людьми и зависящие от совпадения других произволов с моим. Определить границу области свободы и зависимости весьма трудно, и определение этой границы составляет существенную и единственную задачу психологии; но, наблюдая за условиями проявления нашей наибольшей свободы и наибольшей зависимости, нельзя не видеть, что чем отвлеченнее и потому чем менее наша деятельность связана с деятельностями других людей, тем она свободнее, и наоборот, чем больше деятельность и наша связана с другими людьми, тем она несвободнее. Самая сильная, неразрываемая, тяжелая и постоянная связь с другими людьми есть так называемая власть над другими людьми, которая в своем истинном значении есть только наибольшая зависимость от них. Ошибочно или нет, но, вполне убедившись в этом в продолжение моей работы, я, естественно, описывая исторические события 1807 и особенно 1812 года, в котором наиболее выпукло выступает этот закон предопределения, (1) я не мог приписывать значения деятельности тех людей, которым казалось, что они управляют событиями, но которые менее всех других участников событий вносили в него свободную человеческую деятельность. Деятельность этих людей была занимательна для меня только в смысле иллюстрации того закона предопределения, который, по моему убеждению, управляет историею, и того психологического закона, который заставляет человека. исполняющего самый несвободный поступок, подделывать в своем воображении целый ряд ретроспективных умозаключений, имеющих целью доказать ему самому его свободу. (1) Достойно замечания, что почти все писатели, писавшие о 12-м годе, видели в этом событии что-то особенное и роковое.

Привет всем.

С удовольствием открываю рубрику «Как писали великие» . Эти писатели, публицисты признаны во всем мире. Значит, их творчество можно изучать. Хотя бы для того, чтобы понять, почему их текстами зачитываются миллионы. Не стоит подражать.

Лев Николаевич Толстой

Первая статья - про Льва Николаевича Толстого. Как он писал.

Вот так, сидя за столом 🙂

А если серьезно, то на вопрос «Почему Толстой?». У меня есть, как минимум , два ответа.

Первая - У него стоит учиться. Этот человек всегда писал максимально правдиво и при этом владел словом во всей его силе. Толстой очень прямолинеен и его книги до сих пор стоят на полках сотен тысяч людей. Спустя 130-150 лет после создания. Не многие авторы добиваются этого. Кроме того, учтите тот факт, что он был верующим человеком, и пережил советский воинствующий атеизм…

Вторая - эта мысль меня жутко вдохновляет. Толстой всё написал от руки. Пусть это и простой факт. Но вдумайтесь. Это 272 сочинения, из которых при жизни издано было что-то около 170. Вы просто вдумайтесь: даже 4 огромных тома «Войны и Мир» написаны от руки, и спроектированы в голове одного человека. Меня это вдохновляет. Такая настойчивость, усердие и смелость. А вдруг книга бы не пошла? «Все равно напишу», - возможно, подумал Лев Николаевич и писал 6 лет.

Эту статью я подготовил в первую очередь для всех, кто хочет писать сильно и написанным словом задевать струны души.

Пока я прочел не всё.

Итак, принципы:

• Первый принцип. Серьезная подготовка. Серьезная форма.

О чем бы ни писал Лев Николаевич, в его прозе чувствуется очень глубокий подход. Тщательная подготовка к любой теме ощущается в каждой книге. В «Войне и Мире», в Крейцеровой Сонате (чего стоит только сопоставление Крейцеровой сонаты с изменой жены), Исповеди, Об искусстве. Особенно это ощущается в «Войне и мире». По сути, к изданию «Войны и Мира» Толстой готовился с 1856 года, когда у него впервые появилась такая задумка. А книга была издана только в 1869. Роман реально писался 6 напряженных лет, с 1863 по 1869 годы. По историческим сведениям, роман был переписан 8 раз самим Толстым. А отдельные эпизоды до 26 раз.

Этому стоит поучиться.

• Второй. Глубина и честность.

Каждая вещь, которую я читал, наполнена особой глубиной искренности и честности. И эта честность цепляет. Я начал читать «Исповедь» во время перерыва, когда был серьезно занят текстом для клиента. И не мог оторваться. Каждый честный вывод Толстого, отраженный на бумаге отражался в моей душе также ясно, как в воде озера я вижу отражение себя.

Только дочитав книгу, я смог переключиться на заказ. Со мной такое бывает редко.

Открытость к истине с одной стороны, и умение отразить на бумаге сделанные выводы самыми точными формулировками.

Эта искренность и честность производит во мне желание размышлять так же. То есть искренно и честно. И за этот принцип я особенно благодарен Льву Николаевичу. В наше время, когда интернет, проза и все вокруг переполнено поверхностным, пошлым и пустым. Его глубокая проза особенно задевает душу.

Она настолько проясняет сердце и разум, что хочется также прямолинейно думать и принимать решения по совести и перед Богом.

Сегодня для меня это главный принцип хорошей прозы. Когда после ее прочтения ты не можешь думать по-старому. Но снова и снова с открытым сердцем возвращаешься к прочитанному, и эти размышления, эти обдумывания и изменяют тебя изнутри. Постепенно, не быстро. Но неизбежно. Хорошая проза ненавязчива. Она своей честностью вызывает острое желание обдумать и изучить более обстоятельно то, что описано. Хорошая проза исправляет, улучшает, но при этом не заставляет это делать.

Такова проза Льва Николаевича Толстого.

• Третий. Профессионализм.

Когда читаешь хорошую качественную прозу, то чувствуешь это каждую секунду. Возможно, это только для меня, но я ощущал, что читаю что-то очень качественное. С моим подходом, когда я мог написать что-то наспех и неряшливо - каждое выписанное слово и образ были как откровение.

Когда читаешь сильный текст - отвлекаешься от всего окружающего. Он затягивает, как воронка.

• Четвертый. Характеры.

Есть важное правило для писателей. Не писать «он был умным», а показать ум персонажа так, чтобы читатель сам отлично понял это. И про себя подумал «хм, да этот парень умен».

Так вот Лев Николаевич Толстой отлично справлялся с этой задачей. Каждый из героев любой его книги имеет свой характер. Настоящий. Если это мальчик Петя Ростов в «Войне и мире», то он показан мнительным и испуганным, но при этом добрым и доверчивым мальчиком. Если это молодая девушка, то через 2-3 предложения я уже начинаю видеть в ней красоту и бурлящий поток жизни. У Толстого это замечательно получается. Позднышев, муж из «Крейцеровой сонаты» показан вспыльчивым и резким. Я до сих пор помню, что в день, когда прочел эту книгу настолько завелся от ссоры в книге, что поругался с женой. Пример негативный, но он точно характеризует суть.

В романе «Война и мир» — более 500 персонажей, которые отлично показывают быт всех слоев населения России начала 19 века. Более 500… Просто представьте, что это нужно сделать вам, и вы поймете всю сложность этой задачи, с которой Лев Толстой справился очень хорошо.

Вот, например, взаимосвязи героев романа «Война и мир» (при клике открывается полная картинка):

Кстати, Толстой использует многие исторические персонажи в своем романе «Война и мир». И пишет о каждом с такой достоверной точностью, словно снимал их на видео, а затем писал, подглядывая в ролик.

• Пятый. Сюжет.

Глубина проработки сюжета - еще одна важная составляющая. Если сюжет не заставляет переворачивать страницу одну за одной - тогда книга обречена на провал.

Сюжет должен быть реалистичным.

• Шестой. Принцип художника. Не придумывает, а изображает.

Предпоследнее, на что я хочу обратить особое внимание.

Я долгое время не мог понять, каким образом можно с такой поразительной точностью изобразить войну, охоту, прогулку, отношения людей. Пока я не прочел упомянутую выше статью самого Толстого. Толстой не считает себя писателем в полном смысле этого слова. Он называет себя художником. И это - главная особенность. И его основная задача - нарисовать, изобразить, показать то, что уже создано.

Вот, что об этом говорит сам Толстой:

Разногласие мое в описании исторических событий с рассказами историков. Оно не случайное, а неизбежное. Историк и художник, описывая историческую эпоху, имеют два совершенно различные предмета. Как историк будет неправ, ежели он будет пытаться представить историческое лицо во всей его цельности, во всей сложности отношений ко всем сторонам жизни, так и художник не исполнит своего дела, представляя лицо всегда в его значении историческом. Кутузов не всегда с зрительной трубкой, указывая на врагов, ехал на белой лошади. Растопчин не всегда с факелом зажигал Воронцовский дом (он даже никогда этого не делал), и императрица Мария Феодоровна не всегда стояла в горностаевой мантии, опершись рукой на свод законов; а такими их представляет себе народное воображение.

Историк имеет дело до результатов события, художник — до самого факта события. Историк, описывая сражение, говорит: левый фланг такого-то войска был двинут против деревни такой-то, сбил неприятеля, но принужден был отступить; тогда пущенная в атаку кавалерия опрокинула… и т. д. Историк не может говорить иначе. А между тем для художника слова эти не имеют никакого смысла и даже не затрагивают самого события. Художник , из своей ли опытности или по письмам, запискам и рассказам, выводит свое представление о совершившемся событии, и весьма часто (в примере сражения) вывод о деятельности таких-то и таких-то войск, который позволяет себе делать историк, оказывается противуположным выводу художника. Различие добытых результатов объясняется и теми источниками, из которых и тот и другой черпают свои сведения. Для историка (продолжаем пример сражения) главный источник есть донесения частных начальников и главнокомандующего. Художник из таких источников ничего почерпнуть не может , они для него ничего не говорят, ничего не объясняют. Мало того, художник отворачивается от них , находя в них необходимую ложь. Нечего говорить уже о том, что при каждом сражении оба неприятеля почти всегда описывают сражение совершенно противуположно один другому; в каждом описании сражения есть необходимость лжи, вытекающая из потребности в нескольких словах описывать действия тысячей людей, раскинутых на нескольких верстах, находящихся в самом сильном нравственном раздражении под влиянием страха, позора и смерти.

Итак, задача художника и историка совершенно различна , а разногласие с историком в описании событий и лиц в моей книге — не должно поражать читателя. Но художник не должен забывать, что представление об исторических лицах и событиях, составившееся в народе, основано не на фантазии, а на исторических документах, насколько могли их сгруппировать историки; а потому, иначе понимая и представляя эти лица и события, художник должен руководствоваться, как и историк, историческими материалами. Везде, где в моем романе говорят и, действуют исторические лица, я не выдумывал, а пользовался материалами, из которых у меня во время моей работы образовалась целая библиотека книг, заглавия которых я не нахожу надобности выписывать здесь, но на которые всегда могу сослаться.

• Седьмой. Принцип, когда писать.

«Писать надо только тогда, когда не можешь не писать»

Эту мысль выразил Толстой в письме (2 сентября 1908 г.) к Леониду Андрееву: «Думаю, что писать надо […] только тогда, когда мысль, которую хочешь выразить, так неотвязчива, что она до тех пор, пока, как умеешь, не выразишь ее, не отстанет от тебя» . А также запись в дневнике писателя от 19 октября 1909 г.: «Если уж писать, то только тогда, когда не можешь не писать».

Сегодня я с удовольствием делился принципами написания сильных текстов, которые я взял для себя у Л.Н.Толстого. Уверен, что если следовать этим простым принципам, ваши любые тексты станут сильнее и интереснее.

Напоследок поделюсь выжимкой архиполезной статьи Л.Н.Толстого «Об искусстве»:

Произведение искусства хорошо или дурно от того, что говорит, как говорит и насколько от души говорит художник. Для того чтобы произведение искусства было совершенно, нужно, чтобы то, что говорит художник, было совершенно ново и важно для всех людей, чтобы выражено оно было вполне красиво и чтобы художник говорил из внутренней потребности и потому говорил вполне правдиво.

Для того чтобы то, что говорит художник, было вполне ново и важно, нужно, чтобы художник был нравственно просвещенный человек , а потому не жил бы исключительно эгоистичной жизнью, а был участником общей жизни человечества.

Спасибо за внимание.

Пусть ваши тексты будут сильными.

Ребята, мы вкладываем душу в сайт. Cпасибо за то,
что открываете эту красоту. Спасибо за вдохновение и мурашки.
Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте

Он был первым, кто отказался от авторского права, был противником государственной системы, а за отрицание религиозных авторитетов его отлучили от церкви. Он отказался от Нобелевской премии, ненавидел деньги и выступал на стороне крестьян. Таким его не знал еще никто. Его имя - Лев Толстой.

1. Сила правительства держится на невежестве народа, и оно знает это и потому всегда будет бороться против просвещения. Пора нам понять это.
2. Каждый хочет изменить человечество, но никто не задумывается о том, как изменить себя.
3. Все приходит к тому, кто умеет ждать.
4. Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.
5. Сильные люди всегда просты.
6. Всякий пусть метет перед своей дверью. Если каждый будет делать так, вся улица будет чиста.
7. Всегда кажется, что нас любят за то, что мы так хороши. А не догадываемся, что любят нас оттого, что хороши те, кто нас любит.
8. Без любви жить легче. Но без нее нет смысла.
9. У меня нет всего, что я люблю. Но я люблю все, что у меня есть.
10. Мир движется вперед благодаря тем, кто страдает.
11. Величайшие истины - самые простые.
12. Дело не в том, чтобы знать много, а в том, чтобы знать из всего того, что можно знать, самое нужное.
13. Люди часто гордятся чистотой своей совести только потому, что они обладают короткой памятью.
14. Нет того негодяя, который, поискав, не нашел бы негодяев в каком-нибудь отношении хуже себя и который поэтому не мог бы найти повода гордиться и быть довольным собой.
15. Зло только внутри нас, то есть там, откуда его можно вынуть.
16. Человек должен быть всегда счастливым; если счастье кончается, смотри, в чем ошибся.
17. Я уверен, что смысл жизни для каждого из нас - просто расти в любви.
18. Все строят планы, и никто не знает, проживет ли он до вечера.
19. Нет таких условий, к которым человек не мог бы привыкнуть, в особенности если он видит, что все окружающие его живут так же.
20. Одно из самых удивительных заблуждений - что счастье человека в том, чтобы ничего не делать.

P.S. На своиx лекцияx Владимир Набоков использовал следующий прием. Он закрывал в помещении все шторы, добиваясь полной темноты. «На небосклоне русской литературы вот это Гоголь», - и в конце зала вспыхивала лампа. «Вот это Чехов», - на потолке загоралась еще одна звезда. «Это Достоевский», - щелкал выключателем Набоков. «А вот это - Толстой!» - лектор распахивал драпировку окна, и помещение заливал слепящий солнечный свет.

Он придумал сокращение ЕБЖ (если будем жить), к 60 годам читал на 13 языках, первым отказался от авторского права и продал свою усадьбу из-за карточных долгов - великий и гениальный Лев Толстой. Сегодня, 9 сентября, день рождения писателя. Хотя возможно и не сегодня, а 10 дней назад - никто не знает наверняка. В любом случае, TengriMIX вспоминает яркие высказывания мыслителя, которого на самом деле звали Лёв.

Все приходит к тому, кто умеет ждать.

Лев Толстой и Максим Горький. vivareit.ru

У меня нет всего, что я люблю. Но я люблю все, что у меня есть.

Истинная сила человека не в порывах, а в нерушимом спокойствии.

Лев Николаевич с любимым конем Делиром. pulson.ru

Человек должен быть всегда счастливым; если счастье кончается, смотри, в чем ошибся.

Физический труд не только не исключает возможность умственной деятельности, не только улучшает ее достоинство, но поощряет ее.

Лев Толстой играет в русскую народную игру городки. catsmob.com

Величайшие истины — самые простые.

Я серьезно убежден, что миром правят совсем сумасшедшие.

Толстой в возрасте 34 лет. pulson.ru

Дело не в том чтобы знать много, а в том, чтобы знать из всего того, что можно знать, самое нужное.

Одно из самых удивительных заблуждений — что счастье человека в том, чтобы ничего не делать.

Толстой играет в шахматы с М. С. Сухотиным, уездным предводителем дворянства.

Без любви жить легче. Но без нее нет смысла.

80-летний Лев Толстой с внучкой Танечкой. pulson.ru

Самые яркие высказывания и цитаты Льва Толстого, которые откроют его вам с новой стороны

Владимир Набоков использовал в своих лекциях интересный приём - он закрывал все шторы в помещении, создавая полную темноту. Когда в зале звучала фраза: «На небосклоне русской литературы вот это Гоголь», - в конце помещения вспыхивала лампа. «Вот это Чехов», - на потолке зажигалась звезда. «Это Достоевский», - переключал выключателем Набоков. «А вот это Толстой!» - Набоков открывал шторы, и помещение заливал яркий солнечный свет.

Лев Толстой отказался от Нобелевской премии, ненавидел деньги и выступал на стороне крестьян. Он был ярым противником власти и был первым, кто отказался от авторского права, а за отклонение религиозных авторитетов отлучен от церкви.

Мы собрали 25 самых ярких цитат Льва Толстого:

Каждый хочет изменить человечество, но никто не задумывается о том, как изменить себя.

Сила правительства держится на невежестве народа, и оно знает это и потому всегда будет бороться против просвещения. Пора нам понять это.

Все приходит к тому, кто умеет ждать.

Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.

Всякий пусть метет перед своей дверью. Если каждый будет делать так, вся улица будет чиста.

Мы только оттого мучаемся прошедшим и портим себе будущее, что мало заняты настоящим. Прошедшее было, будущего нет, есть только одно настоящее.

Всегда кажется, что нас любят за то, что мы так хороши. А не догадываемся, что любят нас оттого, что хороши те, кто нас любит.

Без любви жить легче. Но без неё нет смысла.

Одно из самых обычных заблуждений состоит в том, чтобы считать людей добрыми, злыми, глупыми, умными. Человек течет, и в нем есть все возможности: был глуп, стал умен, был зол, стал добр и наоборот. В этом величие человека. И от этого нельзя судить человека. Ты осудил, а он уже другой.

У меня нет всего, что я люблю. Но я люблю всё, что у меня есть.

Мир движется вперёд благодаря тем, кто страдает.

Сильные люди всегда просты.

Мудрый человек требует всего только от себя, ничтожный же человек требует всего от других.

Величайшие истины - самые простые.

Дело не в том, чтобы знать много, а в том, чтобы знать из всего того, что можно знать, самое нужное.

Счастье не в том, чтобы делать всегда, что хочешь, а в том, чтобы всегда хотеть того, что делаешь.

Люди часто гордятся чистотой своей совести только потому, что они обладают короткой памятью.

Нет того негодяя, который, поискав, не нашел бы негодяев в каком-нибудь отношении хуже себя и который поэтому не мог бы найти повода гордиться и быть довольным собой.

Одно из самых удивительных заблуждений - что счастье человека в том, чтобы ничего не делать.

Зло только внутри нас, то есть там, откуда его можно вынуть.

Человек должен быть всегда счастливым, если счастье кончается, смотри, в чём ошибся.

Я уверен, что смысл жизни для каждого из нас - просто расти в любви.

Все строят планы, и никто не знает, проживёт ли он до вечера.

Нет таких условий, к которым человек не мог бы привыкнуть, в особенности если он видит, что все окружающие его живут так же.

Счастье охотнее заходит в дом, где всегда царит хорошее настроение.