Сегодня я хочу вам рассказать одну смешную историю, которая произошла со мной в деревне.
Вечером у нас в деревне перед праздником принято топить баньку, но поодиночке ходить никто не любит.
Мы собрались в баньку вчетвером: я, сестра двоюродная, её муж и мой родной брат. А у нас баня представляет собой три отделения.
Предбанник, там у нас стоят кресла, стол, чайник электрический, заварка и самое главное — карты игральные.
Парилка, небольшая, но зато две полки: одна повыше, другая пониже.
И банная, там только моются.
Итак, мы пришли вчетвером в баню. Мы посмотрели на градусы в парилке, нам показалось мало, и мы стали играть в карты (все сидели одетые). И тут наши мальчики распорядились, кто когда пойдет париться и кто мыться.
Первыми париться пошли мальчишки, а мы остались сидеть в предбаннике. Нам с сестрой стало скучно, и мы пошли в банную — там есть окошко, которое выходит на парилку. Мы хотели напугать мальчишек. Потихоньку прошли в баню, подошли к окошку, а там облом. Они повесили полотенце на окно. Обломали нас, одним словом. Ну, мы тогда с сестрой пошли в предбанник и стали задумывать новый план посмеяться над ними.
Пока мы думали, парни вышли из парилки и сразу пошли в банную. А мы с ней в парилку. Соответственно, полотенце они забрали. Мы
повесили своё. И мы решили посмеяться над ними по-другому — посматривать в окошко, а потом напугать. Но они нас опять обломали. Они и с той стороны повесили полотенце. Ну, нам совсем стало скучно, и мы лежали на полках, прогревались, как вдруг у нас падает полотенце с окна. А в окошке два лица... Мы с ней успели под скамейки забраться, чтобы нас не увидели голыми.
Ну тут и у нас разыгралось настроение, и мы пошли в предбанник охладиться маленько. Я сказала сестре, чтобы она сидела тихо, а я над мальчиками пошучу. Я потихоньку вышла из предбанника и подошла к двери, которая ведет в банную. Я её резко открываю и убегаю в парилку. Из банной только и слышался визг и ор.
Я вышла из парилки как ни в чём не бывало, наши мальчики вышли из банной, оба злые. И сказали:
— Ну держитесь, мы вам отомстим за такую шутку...
Хм, нам отомстить не получится. Мы с сестрой в полотенцах пошли в банную, а мальчики остались в предбаннике сидеть, дверь предбанника я заставила ящиком. ® Ну уж, чтобы точно с нами такого не проделали. Зайдя в баню, я повесила на окно полотенце.
И мы стали мыться, спокойно прислушиваясь к каждому шороху. Как вдруг дверь в баню открывается. При этом мы не слышали, как они отодвинули ящик от своей двери. Оля (сестра моя) хватает тазик и прикрывается им, ей повезло, а тазик оказался маленьким. А она полненькая у меня. А я стояла за печкой. В руке у меня был только ковшик, так как я в этот момент наливала горячую воду. А
они, заразы, стояли и смотрели, как мы прикрываемся, и смеялись над нами, мы сами со смеху чуть не загнулись.
Они ушли и сказали:
— Мойтесь спокойно...
Ну да, с ними спокойно вымоешься, мы с сестрой поставили палку в дверь, чтобы не открыли. ® Но за дверью нам слышится грохот, что они что-то там двигают. Ну, мы плюнули на них и стали мыться спокойно. Решили, что потом откроем дверь. А они нам кричат:
— Вы не выйдете из банной и в предбанник не попадете.
Мы не приняли всерьез их слова. Мы домылись и стали открывать дверь, обе обернулись в полотенца, Оля с разбегу хотела открыть
дверь, а оказалось, что у двери ничего не было — она вылетела из банной, как пробка из-под шампанского. Из предбанника мы только слышали смех, сестра сама уже смеялась, у меня не было сил даже держать полотенце. Мы зашли благополучно в предбанник и пытались выгнать мальчишек, чтобы одеться. Одеться нам не давали, и мы тогда взяли вещи и пошли одеваться в парилку. Сестра держала дверь,
а я одевалась, а потом наоборот. Ну, тут мы решили над ними тоже посмеяться. Так как они оба дергали дверь, мы с сестрой на раз, два, три... отпустим дверь.
Мы отпускаем дверь, парни падают на кресло.
Так мы им отомстили за падение Оли.
Вот так мы сходили весело в баньку.
История реальна 😀
Каждый год в Чистый четверг, в канун Пасхи, православные смывают с себя накопившиеся грехи. Принято считать, что поход в баню в этот день — исконная отечественная традиция, которой русские следуют на протяжении многих веков. На самом деле это легенда, созданная иностранцами, не бывавшими на Руси нигде, кроме Москвы и крупных городов. Лишь самые зажиточные русские люди могли позволить себе собственную баню. Большинство же парилось в русских печах, рискуя при этом угореть и пачкаясь в саже. Даже на исходе XIX века были целые губернии, где жители столетиями мылись только два раза — при рождении и после смерти. Не меньше легенд создано позднее и вокруг общественных бань в городах. Но, судя по документам, семейными номерами, например, пользовались в легендарных банях не семьи, а проститутки для приема клиентов, семейные же люди не ходили туда из боязни заразиться дурными болезнями.
"Выходят, как их Бог создал"
Правда, немалое число жителей Российской империи решали проблему выбора между баней и печью куда проще — не мылись вовсе. В 1876 году Александр II поставил во главе Минской губернии камергера В. Чарыкова. К новому месту назначения новый губернатор прибыл из Вятки, где на протяжении шести лет не без успеха управлял обширным лесным краем. Так что можно было представить себе его удивление, когда он узнал, что жители подведомственных ему отныне территорий не имеют бань, не моются в печах и никогда не купаются в реках и иных водоемах. Причин тому называлось множество. Считалось, что помещики-католики, сами не имея привычки к баням, не приучили к ним и крестьян. Возможно, дело было в постоянной тяжелой усталости, из-за которой у крестьян не хватало сил не только на то, чтобы построить баню, но и попросту натаскать воды для помывки в сенях, как это делалось в южных частях страны. Купание же в реках и озерах не было распространено и за пределами Минской губернии. Ведь купальный сезон длился с 24 июня, с Ивана Купалы, до Ильина дня — 20 июля, да к тому же вода и в это время далеко не в каждом водоеме средней полосы прогревалась выше 15-17 градусов.
Впрочем, в деревнях русских староверов, бежавших от "никоновой ереси" за пределы Московского государства, все обстояло совершенно иначе: по субботам и перед праздниками топились бани, а дети летом плескались на речных отмелях.
Камергер Чарыков решил, что гигиена прежде всего, и издал строгий указ о повсеместном строительстве бань и организации мест купания на реках, озерах и прудах. Вот только с исполнением строгого указания власти в уездах не торопились. Как правило, все уездные начальники ссылались на отсутствие средств на покупку леса и строительство бань, а также на то, что дно рек топко и крестьян никакими силами не удается загнать в воду. А вот из Пинского уезда сообщали, что и в построенные бани никто ходить не хочет, а в свое оправдание приводили местную пословицу: "Пинчук моется два раза в жизни — при рождении и по смерти". Однако губернатор настаивал на своем, и бани со скрипом, но все-таки строились. Вот только это не принесло никаких результатов. Один из врачей, инспектировавших губернию, в 1890-х писал, что, проезжая по уездам, он постоянно встречал развалины бань, построенных по приказу Чарыкова. Уцелели лишь немногие, в уездных городках, которыми пользовались присланные из великорусских губерний чиновники и учителя.
Тот же автор констатировал, что водобоязнью в Минской губернии поражены не только крестьяне, но и представители других сословий. И в качестве примера рассказывал историю вдовы священника, у которой случился колтун — волосы от отсутствия ухода спутались и превратились в паклю, которую невозможно было расчесать. Проще всего было бы остричь волосы, но, по народным поверьям, в этом случае колтун проникал в голову, так что попадья сколько могла терпела, а потом, когда волосы стали слишком тяжелы и грозили сломать шею, слегла и находилась в таком состоянии 42 года. Причем, как отмечал врач, за нею ухаживали все это время две дочери, не вышедшие замуж, чтобы ухаживать за матерью. И подобных примеров в тех местах, как утверждал автор отчета, пусть и не таких гротескных, насчитывалось множество.
Куда более эффективным средством внедрения бань в места, где их отродясь не бывало, оказался переход от рекрутского набора к срочной службе в армии. Солдаты и матросы за время службы приучались к бане и чистоте, и те из них, кто, отбыв службу, возвращался в родные места, нередко старались обзавестись собственной парильней. Но еще большую роль в распространении бань сыграл рост доходов крестьян. Ведь баня, как и в прежние времена, оставалась символом престижа и состоятельности. Из-за революции и войн процесс, правда, несколько затянулся, и во многих русских деревнях традиционные русские бани появились лишь многие десятилетия спустя — в эпоху развитого социализма.
"Эти номера — рассадники заразы"
Обзавестись собственной баней жителям городов было намного сложнее. Однако эти подданные империи всегда могли воспользоваться услугами общественных и производственных бань. Последние, при фабриках и заводах, подвергались постоянной критике прогрессивной российской общественности. Практически на всех предприятиях немалая плата за пользование баней — 5-7 копеек за сеанс — вычиталась из зарплаты рабочих, а собственники при этом норовили сэкономить на топливе или банном оборудовании, чего не случалось в частных банях. Петербургский художник М. Григорьев писал:
"При входе в вестибюль бани прежде всего бросался в глаза большой киот с лампадкой, долженствующий призвать благодать Божию на торговое дело. По бокам шли прилавки, на которых торговали вениками, мылом, губками, мочалками, полотенцами, носками, мочеными и морожеными яблоками, пряниками, леденцами, пивом, лимонадом, квасом. Тут же была расположена касса; в особых металлических футлярчиках были вложены катушки билетов, которые отрывал кассир".
Частные бани, как правило, отапливались и обслуживались гораздо лучше фабричных, но чаще всего оказывались и значительно дороже.
"Плата,— свидетельствовали петербургские бытописатели,— была по классам — 5, 10, 20, 40 копеек и семейные номера за 1 рубль. В дешевых классах (5 и 10 коп.) в раздевальнях скамьи были деревянные крашеные, одежда сдавалась старосте. В дорогих банях (20 и 40 коп.) были мягкие диваны и оттоманки в белых чехлах, верхняя одежда сдавалась на вешалку, а платье и белье не сдавались. В мыльных скамьи были деревянные, некрашеные. В семейных номерах была раздевалка с оттоманкой и мягкими стульями в белых чехлах и мыльная с полком, ванной, душем и большой деревянной скамьей".
Правда, во многих банях семейные номера назывались так чисто номинально.
"Для того чтобы можно было помыться всем семейством,— вспоминал Григорьев,— в банях были специальные номера и на вывесках писали: "Семейные бани". На самом же деле эти номера занимали проститутки со своими кавалерами да еще больные с явными признаками дурных болезней на теле. Считалось, что эти номера — рассадники заразы, и ходить в них избегали".
Состоятельные господа, как правило, предпочитали мытье с помощью банщиков:
"В дорогих классах,— свидетельствовал тот же источник,— для парения и мытья нанимали банщиков, которые были специалистами в своем деле: в их руках веник играл, сначала вежливо и нежно касаясь всех частей тела посетителя, постепенно сила удара крепчала до тех пор, пока слышались поощрительные междометия. Здесь со стороны банщика должно быть тонкое чутье, чтобы вовремя остановиться и не обидеть лежащего. Затем банщик переходил к доморощенному массажу: ребрами ладоней как бы рубил тело посетителя, затем растирал с похлопыванием и, наконец, неожиданно сильным и ловким движением приводил посетителя в сидячее положение".
Несмотря на тяготы работы, служба в бане была неплохим способом выйти в люди.
"Банщики жалованья не получали,— свидетельствовали Засосов и Пызин,— довольствовались чаевыми. Их работа была тяжелая, но в артели банщиков все же стремились попасть, так как доходы были хорошие, а работа чистая. К тому же при бане было общежитие для холостых и одиноких. Кочегары, кассиры и прачки были наемные и получали жалованье. Самое доходное место было у коридорных семейных номеров, там перепадало много чаевых за разные услуги".
Случалось, что путь от прислуживания в бане к собственному делу не всегда оказывался праведным. Петербургские бытописатели вспоминали прогремевшую в начале XX века историю кассира из бань братьев Тарасовых:
"Вначале, в молодые годы, он работал коридорным при номерах. Разбитной, очень услужливый, красивый ярославец вскоре обратил на себя внимание своей деловитостью и смышленостью и был выдвинут на должность кассира бань. Шли годы, Никита толстел и своим благообразным видом стал походить и лицом и фигурой па знаменитого композитора Глазунова. Но впоследствии было обнаружено, что сходство его с этим благородным, безупречным человеком исключительно внешнее. На самом деле он оказался большим "мазуриком": помимо билетов Тарасовых заказал рулоны собственных билетов и начал бойко ими торговать: один билет настоящий — Тарасова, другой — свой. Начала заметно уменьшаться доходность бань, а фигура кассира начала полнеть. Кассир стал одеваться по последней моде, носил булавку в галстуке и запонки с бриллиантами и двубортную золотую цепь, на одном конце ее золотые часы, а на другой золотой секундомер, необходимый ему при игре на бегах. А жалованье имел небольшое, рублей 70, и квартиру при бане с отоплением и освещением. Кроме этой аферы он делал коммерческие махинации при приемке угля и дров для бани и имел доход от поставщиков пива и лимонада. Художества его были вскрыты и доложены хозяину. Тарасов сказал: "Выгнать этого подлеца немедленно". Управляющий доложил: "У него семья, надо дать ему время пристроиться".— "Черт с ним, дайте ему срок две недели, а потом предоставить ему лошадь для вывозки имущества". Тарасов и его управляющий оказались наивными людьми: Никитка уже арендовал две бани в Петербурге, о чем ни Тарасовы, ни их управляющий ничего не знали. Собрался он в два дня, квартира у него уже была при арендуемых банях, и закатил такое новоселье с шампанским, что приглашенные только ахали".
Все начиналось заранее, на какой-то очередной пьянке, когда Юля с Катей сказали, что хотят праздновать день рождение вместе и в сауне. Интересно. Я никогда раньше не была в сауне и доброй традиции, как у Лукашина, у меня тоже нет. Но меня заинтересовало предложенное.
Наступила знаменательная дата. 6 февраля. Днем я успела поработать пресс-службой на открытии Турнира по греко-римской борьбе. Но об этом в отдельной теме. Так вот настал тот вечер. Мы встретились с Глебом в метро и двинулись на Авиамоторную, где подцепили Димона и Сеню.
Сауна была в аццки зловещем месте, всем своим видом говорящем о том, что "вы, ребята, попали в "Хостел" и сечас вам будут выжигать глаза, резать сухожилия и вобще вы умрете медленной мучительной смертью", как в популярных американских триллерах. Водитель маршрутки высадил нас на никому не известном Андроновском шоссе, впереди железная дорога, справа гаражи, слева промзона, высокий железный забор и темнота. Хммм... интересно, что же дальше. Звоним Кате. Длинные гудки в трубке, а после и вовсе "Аппарат абонента выключен..." со всеми вытекающими из этого последствиями. Спустя минут 10 нашего шагания за Димоном, который убедил, что понял, где это находится и уверенно уводил нас в поглощающую тьму между заводами или чем-то таким, раздается телефонный звонок:
- Але.. вы где... вам надо прям на перекрестке за железным забором проходная. Вас там встретят.
Мне становится легче, что все-таки нам предстоит вернуться на освещенную дорогу, туда где нас высадили, и где изредка все-таки проезжают машины и даже люди обреченно чего-то ждут на остановке. "Ну, вот, - Дима увидел ворота, - нам сюда".
- Здравствуйте! - он засунул голову в окошко проходной к суровому дядьке в форме, - а нам бы в баньке попариться!
Мы разразились хохотом. Ворота всем своим видом не давали ни одного намека, что за ними может быть баня или вообще какое-то увеселительное заведение. Разве что, морг, котлы ада и Никита Джигурда, правящий балом.
- Соседня проходная, ребята, - ответил суровый дядька и мы, еще раз хохотнув, двинулись дальше.
- Але, ну мы пришли, встречайте, - мы позвонили и стали покорно ждать. На проходной сидели молодой охранник и страрый - старший смены, - который завалив ноги на стол и пялился в телек на то как старина Халк Хоган, одетый в какие-то "памперсы", как мне показалось, добивает кого-то в рестлерском поединке.
- Блин, че так долго-то, - мне все еще было не по себе, как вдруг откуда-то из глубины здания отдаленно раздаются женские вопли - что-то среднее между смехом и криками ужаса. У меня тут же всплывают в голове картины из к/ф "Американский оборотень в Париже", как сотни американцев, под предлогом вечеринки, заводили в огромный зал, после чего запирали ворота и группа людей, после сделанной инъекции превращалась в оборотней и.. дальше догадываетесь, что происходило. Глеб, с Димоном только хохотали. Семен невозмутимо молчал и иногда давил пассивную улыбку.
За нами выходит девушка и тихим голосом предлагает следовать за ней, через проходную на улицу и дальше мимо темных зданий. Пока мы шли, я успела разглядеть карту, на которой было обозначено много корпусов, и несколько маленьких на отшибе, я решительно заявила, что 14-й - это точно морг или газовая камера. Мы спустились в подвал вниз по лестнице, и попали на удивление в достаточно позитивное помещение. Там было тепло и влажно, как наверно и положено в сауне. Большой зал с массажным креслом, накрытым столом, караоке и диваном. Катя, Юля и Пасечник были уже там, и, переодевшись, Катя повела нас дальше на экскурсию. В следующем помещении была сама парилка за прозрачной стеклянной слегка тонированной дверью, бассейн с холодной водой, душ и остальные удобства. Дальше была еще одна дверь, за которой крутая лестница уводила на второй этаж, поднявшись на который взору открывалась большааая-большая кровать, чему мы заметно обрадовались и загадочно заулыбались.
Из всех гостей оставалось дождаться только Валентина, который в духе своих манер как обычно опаздывал, но вскоре подтянулся и пошел разнос.
Естественно первый заход в баню. Все в купальниках и плавках (Димон в стрингах принципиально). Мы с Катюхой отказались идти в сауну, ибо нам этот сомнительный кайф не понятен, все эти потения, прыгания в бассей и вобще, еще тушь потечет... да ну, лучше поговорить..
Да ладно тебе, Свет, пошли попаришься!
- Ну, я не хочу, я боюсь, вдруг мне плохо станет, - я ломалась изо всех сил, - я уже выпила тем более и у меня купальника нет.
- Ну, я тоже в стрингах и что, - твердил Дима хором со всеми остальными, уговаривая меня постичь данную процедуру.
- Ну, посмотрим, я выпью еще чуть-чуть и подумаю, - шампанское и так уже накатило в жаре.
Ааааа... как вы тут сидите! Этож пипец, ааа... я дышать не могу... чорт, - Катюха сидевшая рядом на пару со мной закрывала лицо руками, мы обе чувствовали себя цыплятами в духовке.
- Если бы тут еще и загорать можно было, то было бы ваще отлично, - сказал кто-то с верхней полки. Боже, как они там сидят и еще разговаривают, мне внизу уже так невыносимо.
Я выскочила наружу, жадно глотая прохладный воздух и обливаясь из душа (в бассейн прыгать я не рискнула), ко мне начало приходить осознание того, что вместе-то всем париться вроде и прикольно.
Дальше было еще несколько заходов, с каждым разом одежды на всех оставалось все меньше и меньше, при том, что ее и было не так уж и много, точнее практически не было, но у нас с Юлей только в путь слетали лифчики, Валян парился в костюме Адама, прикрывая дубовым листиком причинное место. Интеллегентные замечания, типа "Эээ... Дима, у тебя яичко вывалилось" звучали с весьма серьезными лицами, после чего началась занимательная игра "СтрингоТвистер", засовывание всеми десяток в массажное кресло, потому что первооткрыватель этого удовольствия обнаружил, что там есть даже массаж пятой точки и с диким восторгом и истерическим смехом оповестил всех об этом: "ООооооо.... бля..бля..там страпооон, страпооооон!"
Еще шампанское... Песни караоке... шампанское... баня... шампанское... кровать... шампанское... шампанское... баня... кровать... экран потемнел, оставив угасающую белую точку в центре.
Светочка:
Дим, скажи Глебу, что ты не пялился на мои сиськи, когда я сняла лифчик в сауне. Я вообще не понимаю, зачем я это сделала. Ты же не смотрел?
Димон ШНИДР:
)))))))))))))Это все равно что я снял бы стринги и сидел бы без стрингов. Ты бы пялилась?))))
Светочка:
Эээ... Ну может взглянула бы мельком, но потом сразу бы отвела глаза)))))))
Димон ШНИДР:
Ахахахахахахаха....))))
Мася, мне таааак плоооохо, я валенки испачкала..
- Я тебе говорил вчера, а ты снеееег... снееееег...
Солнце еще не встало, а Мишка уже был на Барсучьем бору. Там, километрах в трех от деревни, стоял пустующий домик серогонов. Мишка сделал еще ходку до деревни, притащил рыбацкие снасти и, вернувшись назад, замел еловым лапником свои следы.
Теперь он чувствовал себя в безопасности, затопил жаркую буржуйку, наварил картошки, с аппетитом поел.
Солнце стояло уже высоко, когда он отправился к реке ставить верши. С высокого берега открывалась неописуемая красота лесной речки, укрытой снегами. Мишка долго стоял, как зачарованный, любуясь искрящимся зимним миром. На противоположной стороне реки на крутом берегу стояла заснеженная, рубленая в два этажа из отборного леса дача бывшего директора леспромхоза, а ныне крутого бизнесмена –лесопромышленника. Окна ее украшала витиеватая резьба, внизу у реки прилепилась просторная баня. Дача была еще не обжита. Когда Мишка уезжал в Питер, мастера из города сооружали камин в горнице, занимались отделкой комнат. Теперь тут никого не было. И Мишка даже подумал, что хорошо бы ему пожить на этой даче до весны. Все равно, пока не сойдет снег, хозяевам сюда не пробраться. Но тут же испугался этой мысли, вспомнив, что за ним должна охотиться милиция.
Он спустился к реке, прорубил топором лед поперек русла, забил прорубь еловым лапником так, чтобы рыба могла пройти только в одном месте, и вырубил широкую полынью под вершу.
Скоро он уже закончил свою работу и пошел в избушку отдохнуть от трудов. Избушка была маленькой, тесной. Но был в ней особый лесной уют. Мишка набросал на нары лапника и завалился во всей одежде на пахучую смолистую подстилку, радуясь обретенному, наконец, покою.
Проснулся Мишка от странных звуков, наполнивших лес. Казалось, в Барсучьем бору высадился десант инопланетян, производящих невероятные, грохочущие, сотрясающие столетние сосны звуки. Мишка свалился с нар, шагнул за двери избушки.
Путана, путана, путана! - гремело и завывало в бору.- Ночная бабочка, но кто ж тут виноват?
Музыка доносилась со стороны реки. Мишка осторожно пошел к берегу. У директорской дачи стояли машины, из труб поднимались к небу густые дымы, топилась баня, хлопали двери, на всю катушку гремела музыка, то и дело доносился заливистый девичий смех.
У Мишки тревожно забилось сердце. Он спрятался за кустами и, сдерживая подступившее к горлу волнение, стал наблюдать за происходящим...
Он видел, как к бане спустилась веселая компания. Впереди грузно шел директор их леспромхоза, следом, оступаясь с пробитой тропы в снег и взвизгивая, шли три длинноногие девицы, за ними еще какие-то крупные, породистые мужики. Скоро баня запыхала паром.
Изнутри ее доносилось аханье каменки, приглушенный смех и стенания.
Наконец, распахнулись двери предбанника, и на чистый девственный снег вывалилась нагишом вся развеселая компания. Мишкин директор, тряся отвислым животом, словно кабан пробивал своим распаренным розовым телом пушистый снег, увлекая компанию к реке, прямо в полынью, где стояла Мишкина верша.
Три ображенные девицы оказались на льду, как раз напротив Мишкиной ухоронки. Казалось, протяни руку и достанешь каждую.
От этой близости и вида обнаженных девичьих тел у Мишки, жившего поневоле в суровом воздержании, закружилась голова, а лицо запылало нестерпимым жаром стыда и неизведанной запретной страсти.
Словно пьяный, он встал, и, шатаясь, побрел к своему убогому пристанищу. А сзади дразнил и манил волнующе девичий смех и радостное повизгивание...
В избушке смолокуров он снова затопил печь, напился чаю с брусничным листом и лег на нары ничком, горестно вздыхая по своей беспутной никчемной жизни, которая теперь, после утреннего заявления по радио, и вовсе стала лишена всякого смысла.
Мишка рано остался без родителей. Мать утонула на сплаве, отец запился. Сказывают, что у самогонного аппарата не тот змеевик был поставлен. Надо было из нержавейки, а Варфоломей поставил медный. Оттого самогонка получилась ядовитая.
Никто в этой жизни Мишку не любил. После ремесленного гулял он с девицей и даже целовался, а как ушел в армию, так тут же любовь его выскочила замуж за приезжего с Закарпатья шабашника и укатила с ним навсегда.
А после армии была работа в лесу, да пьянка в выходные. Парень он был видный и добрый, а вот девиц рядом не случалось, остались в Выселках одни парни, девки все по городам разъехались. Тут поневоле запьешь! Уж лучше бы ему родиться бабки Саниным козлом! Сидел бы себе на печи да картошку чищеную ел. Ишь, в кабинете ему студено!
Мишке стало так нестерпимо жалко самого себя, что горючая слеза закипела на глазах и упала в еловый лапник.
Ночью он вышел из избушки, все та же песня гремела на даче и стократным эхом прокатывалась по Барсучьему бору:
«Путана, путана, путана,
Ночная бабочка, но кто ж тут виноват?»
Столетние сосны вздрагивали под ударами децибелл и сыпали с вершин искрящийся под светом луны снег. Луна светила, словно прожектор. В необъятной небесной бездне сияли лучистые звезды, и, ночь была светла, как день.
Мишку, будто магнитом, тянуло опять к даче, музыке и веселью. И он пошел туда под предлогом перепроверить вершу. Ее могли сбить, когда ныряли в прорубь, или вообще вытащить на лед.
Директорская дача сверкала огнями. берега Мишка видел в широких окнах ее сказочное застолье, уставленное всевозможными явствами. Кто-то танцевал, кто-то уже спал в кресле. Вдруг двери дачи распахнлись, выплеснув в морозную чистоту ночи шквал музыки и электрического сияния.
Мишка увидел, как кто-то выскочил в огненном ореоле на крыльцо, бросился вниз в темноту, заскрипели ступени на угоре, и вот в лунном призрачном свете на льду реки он увидел девушку, одну из тех трех, что были тут днем. Она подбежала к черневшей полынье, в которой свивались студеные струи недремлющей речки, и бросилась перед ней на колени.
Мишка еще не видывал в жизни таких красивых девушек. Волосы ее были распущены по плечам, высокая грудь тяжело вздымалась, и по прекрасному лицу текли слезы.
Вновь распахнулись дачные двери, и на крыльцо вышел мужчина:
Марго! - крикнул он повелительно.- Слышишь? Вернись! Видимо, он звал девушку, стоявшую сейчас на коленях перед полыньей.
- Маля! - повторил он настойчиво,- Малька! Забирайся домой. Я устал ждать.
Девушка не отвечала. Мишка слышал лишь тихие всхлипывания. Мужчина потоптался на крыльце, выругался и ушел обратно. Девушка что-то прошептала и сделала движение к полынье.
Мишке стало невыносимо жалко ее. Он выскочил из кустов и в один миг оказался рядом с девицей.
Не надо! - сказал он деревянным голосом.- Тут глубоко. Девица подняла голову.
- Ты кто? - спросила она отрешенно. От нее пахло дорогими духами, вином и заграничным табаком.
- Мишка,- сказал он волнуясь.
- Ты местный?
- Живу тут. В лесу,- все так же деревянно отвечал Мишка. Девица вновь опустила голову.
- А я Марго. Или Маля. Путана.
- Это, стриптизерша, что ли?
-Да нет. Путана.
Мишка не знал значения этого слов и решил, что путана - это фамилия девицы.
Ты, это, не стой коленками на льду-то,- предупредил Мишка.- А то простудишься.
Девица вдруг заплакала, и плечи ее мелко задрожали. Мишка, подавив в себе стеснение, взял ее за локотки и поставил рядом с собою.
Слышишь, Мишка,- сказала она вдруг и подняла на него полные горя прекрасные глаза.- Уведи меня отсюда. Куда-нибудь.
И Мишка вдруг ощутил, что прежнего Мишки уже нет, что он весь теперь во власти этих горестных глаз. И что он готов делать все, что она скажет.
У меня замерзли ноги,- сказала она.- Погрей мне коленки. Мишка присел и охватил своими негнущимися руками упругие колени
Мали. Ноги ее были голы и холодны. Мишка склонился над ними, стал согревать их своим дыханием.
Пойдем,- скоро сказала она.- Уведи меня отсюда скорее...
Они поднялись по тропе в угор. Неожиданно для себя Мишка легко подхватил ее на руки и понес к своему лесному зимовью. А она охватила его руками за шею, прижалась тесно к Мишкиной груди, облеченной в пропахшую дымом и хвоей фуфайку и затихла.
Когда Мишка добрался до избушки, девушка уже глубоко спала.
Он уложил ее бережно на укрытые лапником нары и сел у окошечка, прислушиваясь к неизведанным чувствам, полчаса назад поселившимся в его душе, но уже укоренившимся так, словно он вечно жил с этими чувствами и так же вечно будет жить дальше.
Маля чуть слышно дышала. Ночь была светла, как день. За окошком сияла прожектором луна.
