Маленькие сказки и рассказы в голявкина читать. Рассказы Голявкина

В. Голявкин

Как мы в трубу лазали
Большущая труба валялась на дворе, и мы на неё с Вовкой сели. Мы посидели на этой трубе, а потом я сказал:

Давай-ка в трубу полезем. В один конец влезем, а выйдем с другого. Кто быстрей вылезет.

Вовка сказал:

А вдруг мы там задохнёмся.

В трубе два окошка, сказал я, как в комнате. Ты же в комнате дышишь?

Вовка сказал:

Какая же это комната. Раз это труба. - Он всегда спорит.

Я полез первым, а Вовка считал. Он досчитал до тринадцати, когда я вылез.

А ну-ка я, - сказал Вовка.

Он полез в трубу, а я считал. Я досчитал до шестнадцати.

Ты быстро считаешь, - сказал он, - а ну-ка ещё! И он снова полез в трубу.

Я сосчитал до пятнадцати.

Совсем там не душно, - сказал он, - там очень прохладно.

Потом к нам подошёл Петька Ящиков.

А мы, - говорю, - в трубу лазаем! Я на счёте тринадцать вылез, а он на пятнадцати.

А ну-ка я, - сказал Петя.

И он тоже полез в трубу.

Он вылез на восемнадцати.

Мы стали смеяться.

Он снова полез.

Вылез он очень потный.

Ну как? - спросил он.

Извини, - сказал я, - мы сейчас не считали.

Что же, значит, я даром полз? Он обиделся, но полез снова.

Я сосчитал до шестнадцати.

Ну вот, - сказал он, - постепенно получится! - И он снова полез в трубу. В этот раз он там долго полз. Чуть не до двадцати. Он разозлился, хотел опять лезть, но я сказал:

Дай другим полезть, - оттолкнул его и полез сам. Я набил себе шишку и долго полз. Мне было очень больно.

Я вылез на счёте тридцать.

Мы думали, что ты пропал, - сказал Петя.

Потом полез Вовка. Я уже до сорока сосчитал, а он всё не вылезает. Гляжу в трубу - там темно. И другого конца не видно.

Вдруг он вылезает. С того конца, в который влез. Но вылез он головой вперёд. А не ногами. Вот что нас удивило!

Ух, - говорит Вовка, - чуть не застрял Как это ты повернулся там?

С трудом, - говорит Вовка, - чуть не застрял.

Мы здорово удивились!

Тут подошёл Мишка Меньшиков.

Чем вы тут, - говорит, - занимаетесь?

Да вот, - говорю, - в трубу лазаем. Хочешь полезть?

Нет, - говорит, - не хочу. Зачем мне туда лазать?

А мы, - говорю, - туда лазаем.

Это видно, - он говорит.

Чего видно?

Что вы туда лазали.

Глядим мы друг на друга. И вправду видно. Мы все как есть в красной ржавчине. Все как будто заржавели. Просто жуть!

Ну, я пошёл, - говорит Мишка Меньшиков. И он пошёл.

А мы больше в трубу не полезли. Хотя мы уже все были ржавые. Нам всё равно уже было. Лезть можно было. Но мы всё равно не полезли.

Надоедливый Миша

Миша выучил наизусть два стихотворения, и не стало от него покоя. Он залезал на табуретки, на диваны, даже на столы и, мотнув головой, начинал сразу читать одно стихотворение за другим.

Один раз он пошёл на ёлку к девочке Маше, не снимая пальто, влез на стул и стал читать одно стихотворение за другим.

Маша даже сказала ему: "Миша, ты же не артист!"

Но он не слышал, дочитал всё до конца, слез со стула и был такой довольный, что даже удивительно!

А летом он поехал в деревню. В саду у бабушки был большой пень. Миша залезал на пень и начинал читать бабушке одно стихотворение за другим.

Надо думать, как он надоел своей бабушке!

Тогда бабушка взяла Мишу в лес. А в лесу была вырубка. И тут Миша увидел такое количество пней, что у него глаза разбежались.

На какой пень становиться?

Он здорово растерялся!

И вот такого растерянного бабушка его привела обратно. И с тех пор он не читал стихотворений, если у него не просили.

Премия

Оригинальные мы смастерили костюмы - ни у кого таких не будет! Я буду лошадью, а Вовка рыцарем. Только плохо, что он должен ездить на мне, а не я на нём. И всё потому, что я чуть младше. Видите, что получается! Но ничего не поделаешь. Мы, правда, с ним договорились: он не будет на мне всё время ездить. Он немножко на мне поездит, а потом слезет и будет меня за собой водить, как лошадей за уздечку водят.

И вот мы отправились на карнавал.

Пришли в клуб в обычных костюмах, а потом переодели и вышли в зал. То есть мы въехали. Я полз на четвереньках. А Вовка сидел на моей спине. Правда, Вовка мне помогал по полу перебирать ногами. Но всё равно мне было нелегко.

К тому же я ничего не видел. Я был в лошадиной маске. Я ничего совершенно не видел, хотя в маске и были дырки для глаз. Но они были где-то на лбу. Я полз в темноте. Натыкался на чьи-то ноги. Раза два налетал на колонну. Да что и говорить! Иногда я встряхивал головой, тогда маска съезжала, и я видел свет. Но на какой-то миг. А потом снова сплошная темень. Ведь не мог я всё время трясти головой!

Я хоть на миг видел свет. Зато Вовка совсем ничего не видел. И всё меня спрашивал, что впереди. И просил ползти осторожнее. Я и так полз осторожно. Сам-то я ничего не видел. Откуда я мог знать, что там впереди! Кто-то ногой наступил мне на руку. Я сейчас же остановился. И отказался дальше ползти. Я сказал Вовке:

Хватит. Слезай.

Вовке, наверное, понравилось ездить, и он не хотел слезать Говорил, что ещё рано. Но всё же он слез, взял меня за уздечку, и я пополз дальше. Теперь мне уже было легче ползти, хотя я всё равно ничего не видел. Я предложил снять маски и взглянуть на карнавал, а потом надеть маски снова. Но Вовка сказал:

Тогда нас узнают.

Наверное, весело здесь, - сказал я. - Только мы ничего не видим…

Но Вовка шёл молча. Он твёрдо решил терпеть до конца и получить первую премию. Мне стало больно коленкам. Я сказал:

Я сейчас сяду на пол.

Разве лошади могут сидеть? - сказал Вовка. Ты с ума сошёл! Ты же лошадь!

Я не лошадь, - сказал я. - Ты сам лошадь.

Нет, ты лошадь, - ответил Вовка. - И ты знаешь прекрасно, что ты лошадь, Мы не получим премии

Ну и пусть, - сказал я. - Мне надоело.

Не делай глупостей, - сказал Вовка. - Потерпи.

Я подполз к стене, прислонился к ней и сел на пол.

Ты сидишь? - спросил Вовка.

Сижу, - сказал я.

Ну ладно уж, - согласился Вовка. - На полу ещё можно сидеть. Только смотри не сядь на стул. Тогда всё пропало. Ты понял? Лошадь - и вдруг на стуле!..

Кругом гремела музыка, смеялись.

Я спросил:

Скоро кончится?

Потерпи, - сказал Вовка, - наверное, скоро… Вовка тоже не выдержал. Сел на диван. Я сел рядом с ним. Потом Вовка заснул на диване. И я заснул тоже. Потом нас разбудили и дали нам премию.

Мы играем в Антарктиду

Мама куда-то ушла из дому. И мы остались одни. И нам стало скучно. Мы перевернули стол. Натянули на ножки стола одеяло. И получилась палатка. Словно мы в Антарктиде. Там, где сейчас наш папа.

Мы с Витькой влезли в палатку.

Мы были очень довольны, что вот мы с Витькой сидим В палатке, хотя и не в Антарктиде, но как будто бы в Антарктиде, и вокруг нас льды и ветер. Но нам надоело сидеть в палатке.

Витька сказал:

Зимовщики не сидят так всё время в палатке. Они, наверное, что-нибудь делают.

Наверняка, - сказал я, - они ловят китов, тюленей и что-нибудь ещё делают. Конечно, они не сидят так всё время!

Вдруг я увидел нашу кошку. Я закричал:

Вот тюлень!

Ура! - крикнул Витька. - Хватай его! - Он тоже увидел кошку.

Кошка шла нам навстречу. Потом остановилась. Внимательно посмотрела на нас. И побежала обратно. Ей не хотелось быть тюленем. Она хотела быть кошкой. Я это сразу понял. Но что мы могли поделать! Мы ничего не могли поделать. Надо же нам ловить кого-то! Я побежал, споткнулся, упал, поднялся, но кошки уже нигде не было.

Она здесь! - орал Витька. - Беги сюда!

Из-под кровати торчали Витькины ноги.

Я полез под кровать. Там было темно и пыльно. Но кошки там не было.

Я вылезаю, - сказал я. - Здесь кошки нет.

Здесь она, - доказывал Витька. - Я видел, она побежала сюда.

Я вылез весь пыльный и стал чихать. Витька всё под кроватью возился.

Она там, - твердил Витька.

Ну и пусть, - сказал я. - Я туда не полезу. Я час там сидел. С меня хватит.

Подумаешь! - сказал Витька. - А я?! Я больше тебя здесь лазаю.

Наконец Витька тоже вылез.

Вот она! - крикнул я.Кошка сидела на кровати.

Я чуть было её не схватил за хвост, но Витька толкнул меня, кошка прыг - и на шкаф! Попробуй её достань со шкафа!

Какой же это тюлень, - сказал я. - Тюлень разве может сидеть на шкафу?

Пусть это будет пингвин, - сказал Витька. - Как будто бы он сидит на льдине. Давай будем свистеть и кричать. Он тогда испугается. И со шкафа прыгнет. На этот раз мы пингвина схватим.

Мы стали орать и свистеть что есть мочи. Я, правда, свистеть не умею. Свистел только Витька. Зато я орал во всё горло. Чуть не охрип.

А пингвин будто не слышит. Очень хитрый пингвин. Притаился там и сидит.

Давай, - говорю, - в него что-нибудь кинем. Ну, хотя бы подушку кинем.

Кинули мы на шкаф подушку. А кошка оттуда не прыгнула.

Тогда мы на шкаф закинули ещё три подушки, мамино пальто, все мамины платья, папины лыжи, кастрюльку, папины и мамины домашние туфли, много книг и ещё много всего. А кошка оттуда не прыгнула.

Может быть, её нет на шкафу? - сказал я.

Там она, - сказал Витька.

Как же там, раз её там нет?

Не знаю! - говорит Витька.

Витька принёс таз с водой и поставил его у шкафа. Если вздумает кошка со шкафа прыгнуть, пусть прямо в таз прыгает. Пингвины любят в воду нырять.

Мы ещё кое-что покидали на шкаф. Подождали - не прыгнет ли? Потом подставили к шкафу стол, на стол стул, на стул чемодан и на шкаф полезли.

А там кошки нет.

Исчезла кошка. Неизвестно куда.

Стал Витька со шкафа слезать и прямо в таз плюхнулся. Воду разлил по всей комнате.

Тут мама входит. А за ней наша кошка. Она, видимо, в форточку прыгнула.

Мама всплеснула руками и говорит:

Что здесь происходит?

Витька так и остался в тазу сидеть. До того напугался.

До чего же удивительно, - говорит мама, - что нельзя их оставить одних на минутку. Нужно же натворить такое!

Нам, конечно, пришлось убирать всё самим. И даже пол мыть. А кошка важно ходила вокруг. И посматривала на нас с таким видом, как будто бы собиралась сказать: "Вот, будете знать, что я кошка. А не тюлень и не пингвин".

Через месяц приехал наш папа. Он рассказал нам про Антарктиду, про смелых полярников, про их большую работу, и нам было очень смешно, что мы думали, будто зимовщики только и делают, что ловят там разных китов и тюленей…

Но мы никому не сказали о том, что мы думали.
..............................................................................
Copyright: Голявкин, рассказы для детей

Евгений Перемышлев

(1929–2001)

ГОЛЯВКИН, ВИКТОР ВЛАДИМИРОВИЧ (1929–2001), русский художник, прозаик, книжный график. Родился 31 августа 1929 в Баку. Наперекор родителям, музыкальным педагогам, мечтавшим видеть сына музыкантом, Голявкин выбрал живопись. Среди друзей-подростков, начинавших вместе с ним, – впоследствии известные художники Т.Салахов и Т.Нариманбеков. Поступил в художественное училище в Самарканде, переехал с ним в Ташкент. Когда училище закрыли, поступил в художественное училище в Сталинабаде, которое окончил с отличием в 1953. После года учебы в ленинградской художественной школе при Институте живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е.Репина (Академия художеств) поступил в этот институт и окончил его в 1960 с дипломом театрального художника.

В Ленинграде стал одним из лидеров формировавшегося художественного авангарда. Среди близких ему живописцев Голявкин называл О.Целкова, М.Казанского и М.Аветисяна. Тогда же были написаны и первые рассказы для взрослых, экспериментальная форма которых сделала их предметом подражания молодых литераторов (под их непосредственным влиянием написаны ранние рассказы А.Битова). Форма рассказов была столь непривычна, что они не смогли тогда увидеть свет (последние из неизданных произведений тех лет были опубликованы лишь в 1999–2000).

Отдушиной для Голявкина стала детская литература. Свойственные его прозе этого периода черты как нельзя лучше подходили для детского повествования, хотя собственно повествования в его детских рассказах почти нет. Острый короткий диалог, где слова двоятся и троятся, отчего изменяется смысл сказанного и благодаря таким изменениям формируется сюжет рассказа, увенчивается чаще всего парадоксальной острой концовкой. При этом произведения отнюдь не лишены необходимой для такого рода литературы назидательности. Появившийся в майском номере журнала «Костер» за 1958 рассказ Как решался сложный вопрос знаменовал рождение необычного прозаика: именно как детского писателя уже в 1961 Голявкина приняли в Союз писателей СССР. Особняком стоит книга путевых заметок Города и дети (1967).

Иное дело написанные о детях и для детей несколько повестей Голявкина. Тут и созданные на современном материале повесть Ты приходи к нам, приходи (о том, как складываются отношения обитателей пионерского лагеря и мальчика, который отдыхает рядом в деревне), и повесть Этот мальчик (о мальчишке, которого можно коротко охарактеризовать: «еще тот»); и произведения, рассказывающие о прошлом, – вероятно, самая известная вещь Голявкина Мой добрый папа (1964) о чудаковатом человеке, довоенном интеллигенте, чья жизнь не совсем сложилась (мечта сочинять музыку так и осталась мечтой, но он трудится, дирижирует оркестром) и чья смерть на войне высветила личность и жизнь этого человека особым образом: он не герой, ибо выполнять свой человеческий долг – вовсе не героизм, а обязательное условие, «духовная необходимость» для такого рода людей. Повесть Полосы на окнах (1971) рассказывает о том же маленьком герое, чей отец ушел на фронт, о его житье в годы войны, о мальчишеских интересах, постепенно отходящих на второй план, – герой взрослеет. Примерно о том же времени идет речь и в повести Рисунки на асфальте (1965). Во всех трех повестях присутствуют автобиографические мотивы. Не строго автобиографичен и адресованный взрослым роман Арфа и бокс (1969). Роман ожидала судьба первой книги голявкинских рассказов для взрослых: он был хорошо принят читателями и не замечен критикой. О взрослой прозе Голявкина писали на редкость мало.

Для голявкинских рассказов характерна причудливая игра со словом, когда разнообразные манипуляции, вплоть до смещения ударений (как в рассказе Каково), придают словам необычную пластику, они как бы текут, и такое «перетекание» зачастую и составляет весь сюжет. Его проза графична, в связи с ней уместно вспомнить о графике С.М.Эйзенштейна, который рисовал замкнутым контуром, и выдвинутом им в связи с этим понятием «омнипотентность». Умелый рисовальщик, Голявкин сам оформил большинство своих детских книжек и в члены Союза художников СССР в 1973 был принят по секции графики. Сам он считал себя в первую очередь живописцем. Голявкин – русский «сезанист»: уроки импрессионистов уже восприняты и по-своему использованы мастерами «Бубнового валета», его излюбленные теплые и звучные тона (среди красок преобладают кармин и охра) напоминают не столько о французских первоисточниках, сколько о южной школе живописи, например о творчестве раннего М.Сарьяна. Картины Голявкина выставлялись на Международной выставке в Москве (1957), на Всероссийской выставке книжной графики в Союзе художников в Ленинграде (1975). В 1990 прошла персональная выставка в ленинградском Доме писателя. Две живописные работы раннего периода приобретены Государственным Русским музеем.

Виктор Владимирович Голявкин родился 31 августа 1929 года в Баку. В раннем детстве у Виктора проявились способности и тяга к рисованию. Он изрисовал стены не только в квартире, но и в городе Баку.

Когда ему исполнилось 12 лет, началась война, его отец ушёл на фронт. Виктор рисовал карикатуры на фашистов и на Гитлера.

После войны Виктор Голявкин вопреки желанию родителей выбирает живопись, оканчивает художественное училище в Сталинабаде, а позднее и институт живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина в Ленинграде. Но у художника появляется ещё и желание писать рассказы для детей, которые он сам и оформляет. В 1959 году выходит его первая книжка «Тетрадки под дождём», а затем ещё ряд других: «Ты приходи к нам, приходи», «Это мальчик», «Мой добрый папа» (1964 г.); «Рисунки на асфальте» (1965 г.).

Умер Виктор Голявкин в 2001 году.

Виктор Голявкин. Сплошные чудеса

Дело было так. Сначала я начал разгибать гвоздь в кухне на кафельном полу. А он не разгибался. Я хлопнул по нему молотком со всей силы, и три кафельные плитки разлетелись вдребезги. Целый час я возился с гвоздём. Мне захотелось есть. Я поставил на плиту варить картошку и обнаружил пропажу гвоздя. Я сбегал на стройку и притащил пять плиток и цемент. Я взялся за работу, но, как ни старался, мои плитки никак не укладывались вровень с другими. Две проваливались очень глубоко, а одна возвышалась над всеми. Я хлопнул по двум плиткам молотком, и они разлетелись вдребезги. Я вставил на их место запасные, но они возвышались над другими, и я не решился хлопнуть по ним молотком. Стал подчищать ножичком пол, после чего обнаружил, что и теперь они проваливаются. Я густо намазал их цементом, но теперь они опять возвышались, как я ни нажимал на них. Я хлопнул по ним молотком, и они разлетелись вдребезги.

Оставалось идти за новыми. Я выпросил десять плиток, но мне не удалось их уложить с другими вровень. Я хлопнул по ним молотком, и они разлетелись вдребезги.

Цемент носился по воздуху. Я кашлял и чихал. Я подмёл пол и обнаружил, что в полу теперь не хватает шести плиток, а не трёх, как раньше.

Я вспомнил о картошке, но она превратилась в угли. Ни плиток, ни картошки, ни гвоздя...

Я заглянул в кастрюлю и обнаружил там гвоздь. Сплошные чудеса!

Я принялся снова разгибать его на плитках и раскрошил ещё две плитки. Но гвоздь разогнул.

Я вбил его в стену и наконец-то повесил картину Шишкина «Утро в сосновом лесу».

Я вскочил на стул и стал со злости вколачивать гвоздь в стену, чтобы духу его больше не было, никогда его не видеть! Но он всячески изворачивался и подгибался, и мне никак не удавалось его как следует вколотить. Я подправлял его клещами и вбивал. Вбивал и подправлял. Я воевал с гвоздём. В дверь постучали. Я открыл.

— Прекратите бить в стену, — возмущённо сказала соседка, — что вы там делаете?

— Ничего... — сказал я, тяжело дыша.

— Перестаньте немедленно.

— Нет, я ему покажу!

— Гвоздю.

— А что с ним?

— Гнётся. Он всё время гнётся. Я его забью!

— Бессовестный мальчишка, — возмутилась соседка, переходя на «ты», — если тебе нужен гвоздь, то скажи.

Она тут же притащила горсть гвоздей. Совсем новых. Как я сразу не догадался у неё попросить!

— Вот, возьми любой гвоздь. А тот оставь в покое.

— На этот гвоздь мне нечего злиться, а с тем гвоздём я рассчитаюсь.

— Где это видано, чтобы с гвоздями рассчитывались! — сказала соседка.

— Всё равно мне теперь нечего вешать на ваш гвоздь...

— Ну, смотри мне!

Она ушла.

А я лёг на кровать и укрылся одеялом с головой.

Мне жалко было плитки.

Я ненавидел гвоздь.

Мне не хотелось есть. Ведь виноват был я.

И я уснул.

Во сне мне снились гвозди, которые сами вбиваются в стену, картошка, которая никогда не сгорает, и плитки, которые ничем не разобьёшь.

Сплошные чудеса!

Во сне всё было хорошо, но на самом- то деле всё было плохо... Да, многого я делать не умею... Сам не знал...

Виктор Голявкин. Два подарка

Вдень рождения папа подарил Алёше ручку с золотым пером. На ручке были выгравированы золотые слова: «Алёше в день рождения от папы».

На другой день Алёша со своей новой ручкой пошёл в школу. Он был очень горд: ведь не у каждого в классе ручка с золотым пером и золотыми буквами! А тут учительница забыла дома свою ручку и попросила на время у ребят. И Алёша первый протянул ей своё сокровище. И при этом подумал: «Мария Николаевна обязательно заметит, какая замечательная у меня ручка, прочтёт надпись и скажет что-нибудь вроде: «Ах, каким красивым почерком написано!» или: «Какая прелесть!» Тогда Алёша скажет: «А вы взгляните на золотое перо, Мария Николаевна, самое настоящее золотое!»

Но учительница не стала разглядывать ручку и ничего такого не сказала. Она спросила урок у Алёши, но он его не выучил. И тогда Мария Николаевна поставила в журнал двойку золотым пером и вернула ручку.

Алёша, растерянно глядя на своё золотое перо, сказал:

— Как же так получается?.. Вот так получается!..

— Ты о чём, Алёша? — не поняла учительница.

— О золотом пере... — сказал Алёша. — Разве можно ставить двойки золотым пером?

— Значит, сегодня у тебя не золотые знания, — сказала учительница.

— Выходит, папа подарил мне ручку, чтобы мне ею двойки ставили? — сказал Алёша. — Вот так номер! Какой же это подарок? Учительница улыбнулась и сказала:

— Ручку тебе папа подарил, а сегодняшний подарок ты себе сам сделал.

Виктор Голявкин. Настоящая дружба

У Андрюшки было много друзей во дворе. Некоторые даже ходили уже в школу, но такого маленького друга у него ещё никогда не было.

Этот новый друг Вадик знал несколько слов и большую часть времени спал в коляске. И тем не менее он был настоящий друг.

При виде Андрюши он ещё издали кричал:

Всё, что у него было в руках, он протягивал своему другу и говорил:

А однажды, когда на Андрюшу залаяла большая собака, Вадик так громко заплакал, что собака поджала хвост и замолчала.

Зато Андрюша, как друг, водил малыша за руку, и благодаря этому Вадик быстро научился самостоятельно ходить. Ведь Андрюша сам в своё время

не сразу научился ходить самостоятельно и, наверное, помнил об этом.

А когда мама Вадика отлучалась, всегда следил, чтобы друг его не вывалился из коляски, и Вадик, хорошо понимая это, протягивал ему руки и говорил:

Андрюша часто дарил ему какую-ни- будь свою игрушку, и Вадик радостно кричал:

Теперь Андрюша ходит уже в школу и, говорят, не очень-то смирно сидит за партой, а Вадик вовсю бегает и ни минуты не желает сидеть в коляске.

И они по-прежнему друзья.

Виктор Голявкин. Пять ёлок

Сначала купили сразу две ёлки: одну ёлку — папа, другую — мама. Потом пришёл дядя Миша с ёлкой. Дядя Миша сказал:

— Эх, какая досада!

— Три ёлки нам ни к чему, — сказал папа.

— Бог троицу любит, — сказала бабушка.

— Бога нет, — сказал я.

— Бесхозяйственность, — сказала мама.

Только мама это сказала, как вдруг входит дедушка с ёлкой. А за ним тётя Нюша с ёлкой.

— Ура, — крикнул я, — пять ёлок!

— Я расстроилась, — говорит тётя Нюша. — Я хотела вам сделать сюрприз, а тут столько ёлок!

— Что же делать, — говорит мама, — куда же мы денем эти ёлки? Придётся их предложить соседям.

— Как это так, — говорит дядя Миша. — Я принёс ёлку Пете. И вдруг её отдают соседям!

— Я очень обижен, — говорит дед. — Я принёс ёлку внуку. И я не пойму, причём здесь соседи!

— И я! — сказала тётя Нюша. — Я не отдам свою ёлку соседям! Я принесла свою ёлку племяннику. Пусть он скажет: доволен он ёлкой?

— Конечно, доволен! — крикнул я.

Тётя Нюша сказала:

— Ну! Только попробуйте! Ёлка — его.

Папа сказал:

— Но я купил свою ёлку первым. Я выбирал её два часа. Я покупал ёлку сыну. Я не хочу об этом слышать!

— Тем более — я, — сказала мама. — К тому ж моя ёлка лучше всех, это, по- моему, сразу видно.

Тётя Нюша сказала:

— Моя ёлка лучше! Вы только понюхайте, как она пахнет!

А дядя Миша взмахнул своей ёлкой так, что задел деда по носу веткой.

Бабушка тихо смеялась в углу.

Наконец всем надоело спорить. Дядя Миша сказал:

— Я так считаю. Пусть своё мнение выскажет Петя. В конце концов, эти ёлки — его.

Я сказал, что мне нравятся все пять ёлок.

— Вот и прекрасно! — сказал дядя Миша. — Ёлки Петины. Он доволен. Так в чём же дело, я не пойму!

Все согласились с дядей Мишей и начали устанавливать ёлки. Хотя это было не так легко сделать, но в конце концов ёлки установили. Потом принялись вешать игрушки. Правда, игрушек было мало, но всё равно я был очень доволен — пять ёлок все вместе в одной квартире.

Это ведь целый лес!

Потом пришёл Вовка взглянуть на ёлки.

Потом пришёл Алька из пятой квартиры.

Потом пришли Лёнька с Васькой.

Каждому я подарил по ёлке.

И мне осталась одна ёлка.

Я всё ходил вокруг неё и долго любовался ею, а потом вдруг представил себе, как стало пусто в том месте в лесу, где росли пять ёлок. Их вырубили для меня специально...

На следующий год я вырасту большой, и тогда не нужно мне будет ни одной ёлки. Хотя и сейчас я уже не малыш...

Виктор Голявкин. Смеяться и думать

Часто я пишу весёлые рассказы. Естественно, тут нужен смех, чтобы дети смеялись.

Однажды я читал в школе. Выбрал самые весёлые рассказы, как мне показалось. Я хотел, чтобы смеху было как можно больше, чтобы всем было весело.

Дети, в общем, смеялись, но не все. Кое- кто не смеялся. Это меня беспокоило.

Я к ним обратился с речью: «Дорогие ребята, тут кое-кто не смеялся. Так вот. Для них я напишу специально. Поработаю в полную силу. И в другой раз прочту. Чтобы смех был дружный, а не какой-то отдельный. Чтобы всем было весело». — «Что ж, посмотрим, — сказал один мальчик, — увидим».

Он как раз меньше всех смеялся. Он мне как будто не верил. Я пожал протянутую руку и сказал: «Ну что ж, увидим. Я растормошу тебя. Будешь и ты хохотать!» — «Вы так думаете? — сказал он. — Ну давайте ещё приезжайте. Я буду вас ждать с интересом». Он мне чем- то даже понравился. Своею какой-то железной невозмутимостью и простотой в обхождении с людьми. Хотя я немного расстроился. Тяжёлый слушатель попался. Но в то же время такой человек как бы советует вдуматься, пересмотреть своё творчество, писать острей, смешней.

Я написал ещё рассказы, стараясь, чтобы они были как можно смешнее. Поехал опять в эту школу и, слегка волнуясь, начал читать. Волнение моё понятно. Я сразу увидел этого мальчишку, не помню, в каком ряду. Как мне казалось, ребята смеялись больше, чем в прошлый раз, но он, этот мальчишка, даже глазом не моргнул. Он как-то весь подался вперёд, смотрел на меня и сжимал рот. Я видел только его. Тем более — был уговор.

Я с трудом дочитал. Он подошёл ко мне, держа руки в карманах. У него было удивительно довольное лицо, но рот так же сжат. Нельзя сказать, чтобы он улыбался, но было заметно: он доволен. Я же был настолько недоволен, что и говорить нечего. «Ну, как?» — спросил он. «Неужели там не было ничего смешного?» — спросил я. «Было», — сказал он. «Так в чём же дело?» — «Всё дело в воле», — сказал он. Я не понял его. Тогда он совершенно спокойно объяснил мне, что воспитывает в себе волю, и сжимает рот, и смотрит вперёд не моргая, когда ему смешно. Этим самым он закаляет свои организм, свою волю, по его мнению. «Но зачем?» — спросил я. «Чтобы полететь в космос», — ответил он вполне серьёзно.

Ответ его произвёл на меня впечатление редкое. Я даже, честно говоря, сразу не мог ему ответить, такого я не ожидал. Я вспомнил наших улыбающихся космонавтов и просто растерялся. «А Гагарин?» — спросил я. Он удивлённо открыл рот, потом сказал: «Я об этом не подумал ».

После этого ответа смеялись все. Смеялся сам мальчишка. Улыбающийся, весёлый первый в мире космонавт, улыбка которого известна всему миру, — и этот мальчишка со сжатым ртом и выпученными глазами.

Это было смешно. По-настоящему.

Замечательный смех всей школы, дружный, задорный, здоровый, первоклассный, блестящий, что надо!

Вот так бы дружно всегда смеялись над зазнайством, глупостью, нелепостью, ерундой, неряшливостью, недобросовестностью, трусостью, подлостью, ложью, неусидчивостью, нечестностью, невнимательностью, несерьёзностью, необдуманностью, недоброкачественностью, неуменьем!

Я живу с папой, мамой и сестрой Катей. В большом доме рядом со школой. В нашем доме ещё живёт Вовка. Мне шесть с половиной лет, и я в школу пока не хожу. А Вовка во второй класс ходит. Мы с ним очень большие друзья, только он дразниться любит. Например, он нарисовал рисунок: дом, солнце, дерево и корову. И говорит, что нарисовал меня, хотя каждый скажет, что там меня нет. А он говорит: «Ты здесь, ты за дерево спрятался». Или ещё что–нибудь такое.

Однажды он меня спрашивает:

Знаешь что?

Я ему отвечаю:

Не знаю.

Эх, ты, - говорит, - не знаешь!

Как же я могу знать?

А я знаю, на небе звёзды есть.

Это и я знаю.

Что ж ты сразу мне не сказал? - И смеётся. - Вот в школу пойдёшь, всё будешь знать.

Я подумал немножко, потом говорю:

Знаешь что?

Эх, ты, - говорю, - не знаешь!

Чего не знаю?

Что я с тобой рядом стою. А ещё школьник!

Вовка сразу обиделся.

Мы ведь с тобой друзья, - говорит, -а ты дразнишься.

Это ты, - говорю, - а не я дразнился.

С тех пор Вовка стал меньше дразниться. Потому что я передразнил его. Но всё–таки он иногда забывал и опять начинал дразниться. И всё потому, что он в школу ходит, а мне в школу никак нельзя.

В прошлом году со мной вот что случилось…

У Вовки был способ запоминать. Если Вовка хотел что- нибудь запомнить, он вслух пел. Я тоже запомнил, как Вовка пел буквы: «А–а-а–а бвгд–э-э–э…»

Хожу и пою во всё горло. Получалось всё как у Вовки. Только Катя мне очень мешала. Она ходила за мной и тоже пела. Ей всего только пять лет, а она всюду лезет. Во все дела свой нос суёт. У неё несносный характер. От неё никому нет покоя. Она много бед натворила: разбила графин, три тарелки, две чашки и банку с вареньем. Я в ванной заперся буквы петь. А она в дверь стучит и плачет. И чего человеку нужно! Зачем ей со мной петь? Непонятно. Хорошо, мама её увела, а то я бы спутал буквы. А так я всё прекрасно запомнил.

Пришёл в Вовкин класс и сел за парту. Какой–то мальчишка стал гнать меня, а я в парту вцепился и не ухожу. Ему пришлось сесть за другую парту.

Учитель сразу заметил меня. Он спросил:

Ты откуда, мальчик?

Мне девять лет, - соврал я.

Не похоже, - сказал учитель.

Я сам пришёл, - сказал я, - я могу буквы петь.

Какие буквы?

А разве ещё буквы есть?

Конечно, есть. - И показывает мне книжку.

Ох и много там букв! Я испугался даже.

Я не могу столько, я ещё маленький…

А ты думал, что ты уже большой?

Я не думал, что я такой маленький. Я ростом как Вовка.

А кто такой Вовка?

Вон он сидит, - сказал я. - Мы с ним мерялись…

Врёт он! - крикнул Вовка. - Я выше!

Все засмеялись. Учитель сказал:

Я вам верю обоим. Тем более, что вы мерялись. Но ты ведь всех букв не знаешь.

Это верно, - сказал я. - Но я их выучу.

Вот когда выучишь, приходи. А сейчас рановато.

Обязательно, - говорю, - приду. До свидания.

До свидания, - говорит учитель.

Вот как всё получилось!

Я думал, Вовка дразниться будет.

Но Вовка не стал дразниться. Он сказал:

Не горюй. Тебе ждать только два годика. Это совсем немного ждать. Другим ждать гораздо больше. Моему брату пять лет надо ждать.

Я не горюю…

Чего горевать!..

Нечего горевать, - сказал я. - Я не горюю…

На самом деле я горевал. Но я не показывал этого.

У меня букварь лишний есть, - сказал Вовка. - Один букварь мне папа купил, другой - мама. Хочешь, я тебе дам букварь?

Я хотел ему дать взамен ленту гвардейскую. Он давно у меня эту ленту просил. А он ленту не взял.

Я за букварь, - говорит, -ленту брать не буду. Учись, пожалуйста. Мне не жалко.

Тогда просто так, - говорю, - возьми ленту.

Просто так можно.

Я тебе дал бы свой сон, - говорю. - Но сон никак нельзя дать. Ты ведь знаешь.

Дело в том, что Вовке петухи всегда снятся. И ничего другого не снится. Он сам мне про это рассказывал. А мне разные сны снятся. Как я по горам лез, ох и трудно было! Я даже проснулся. Как я вратарём стоял. Сто мячей поймал.

А мне всё петухи… - вздохнул Вовка. - Так скучно!

А ты гони их.

Как же их гнать? Ведь они во сне…

Всё равно гони.

Мне очень хотелось ему помочь. Чтобы ему снились нормальные сны, а не петухи какие–то. Но что я мог поделать! Я с удовольствием отдал бы ему свой сон!

Сегодня Вовка пришёл из школы злющий. Ни с кем говорить не хочет. Я сразу понял, в чём дело. Двойку, наверное, получил. Каждый вечер он во дворе играет, а тут вдруг дома сидит. Наверное, мама его не пустила. Уже один раз так было. Он тогда единицу принёс. И зачем люди двойки хватают? Да ещё единицы. Как будто нельзя обойтись без них. Несознательные, как говорит мой папа. Я непременно сознательным буду. Ведь от двоек всем горе -и папе, и маме… Может быть, в школе учиться трудно? Вон как Вовка страдает от этого. Сидит дома, во двор его не пускают. Тяжело, значит, в школе учиться. Вдруг и мне–будет трудно учиться? Мама будет меня ругать, ставить носом в угол, не пускать во двор поиграть с ребятами. Что это будет за жизнь? Нужно с Вовкой поговорить. Узнать у него всё про школу. А то потом будет поздно. Я сам начну ходить в школу. Лучше уж всё сейчас узнать. Может быть, взять и уехать? Куда–нибудь на край света?

Вечером я спросил у папы, почему это Вовка двойки хватает.

Он попросту лодырь, - ответил папа. - Он несознательный. Государство его бесплатно учит. На него педагоги тратят время. Для него школы построены. А он. знай себе двойки приносит…

Так вон какой Вовка! Он лодырь. Я даже себе представить не мог, как это можно! Ведь для него даже школу построили. Этого я не мог понять. Для меня если б школу построили… да я бы… я бы всё время учился. Из школы бы просто не выходил.

Я встретил Вовку на другой день. Он шёл из школы.

Пять получил! - крикнул он радостно.

Врёшь ты всё, - сказал я.

Это я–то вру?!

Потому, что ты лодырь!

Ты что это?! - удивился Вовка.

Лодырь ты, и всё. Так мой папа сказал. Понятно? Вовка стукнул меня изо всей силы в нос, потом толкнул

меня, и я упал в лужу.

Получил? - крикнул он-. - Ещё получишь!

И ты получишь!

Смотрите какой! Ещё в школу не ходит!

А ты лодырь!

К нам подошёл дядя Витя. Дядя Витя-лётчик. Мы его все очень любим. Он нас на самолёте катал.

Мир, - сказал дядя Витя, - немедля!

Я совсем не хотел мириться. Во–первых, нос

у меня болел ужасно, а во–вторых, раз Вовка лодырь... Но дядя Витя заставил. Пришлось помириться.

Дядя Витя повёл нас на улицу и купил по мороженому.

Мы молча съели мороженое. Вовка достал из кармана деньги и предложил:

У меня вот тут деньги есть… Купим ещё?

Мы купили стаканчик мороженого и пополам съели.

Хочешь ещё? - спросил я.

Хочу, - сказал Вовка.

Я побежал домой, взял у мамы денег, и мы купили ещё стаканчик.