Смерть дантона анализ с цитатами. «Деспотизм всё равно задохнётся от запаха наших трупов…

10.04.2019

Любовным отношениям легендарной египетской царицы с римским императором Юлием Цезарем и полководцем Марком Антонием посвящены книги, полотна, спектакли, фильмы. О них упоминали античные классики, Шекспир, Пушкин, Бернард Шоу...

На свете правили и другие знаменитые царицы, но Клеопатра - уникальна. Последняя из фараонов и первая из дам-политиков. А еще - дипломат, полиглот, математик, соблазнительница и чудовище в одном лице. Сохранились свидетельства современника, который пишет, что она назначала смерть ценой своей любви, и нашлись мужчины, которых такое условие не испугало. За ночь, проведенную с Клеопатрой, безумцы-обожатели платили своей жизнью, наутро их головы выставлялись перед дворцом соблазни­тельницы. В конечном счете, за любовь к легендарной егип­тянке заплатили своими жизнями и Цезарь, и Антоний.

Она родилась в 69 году до н. э. и происходила из заме­чательного греческого рода Птолемеев. Родители Клеопат­ры - фараон Птолемей XII Авлет и Клеопатра V. Кроме маленькой Клеопатры, в семье росли две старшие сест­ры - Клеопатра VI и Береника, младшая сестра - Арсиноя и два младших брата - Птолемеи. В июле 51 года до н. э. жестокий и ненавидимый всеми владыка Египта скончал­ся, завещав престол 17-летней Клеопатре и 12-летнему Птолемею. Следуя обычаю египетских фараонов, брат и сестра поженились.

Клеопатра VII получила прекрасное образование - она изучала философию, математику, литературу, играла на разных музыкальных инструментах и свободно говорила на восьми языках. Царица была первой из фараонов дина­стии Птолемеев, кто мог изъясняться по-египетски.

Достоверного описания ее внешности нет, и поэтому мнения современных авторов об облике египетской царицы разделились. Часть из них утверждает, что она была прекрасна, как троянская Елена. Другие исследователи ссылаются на ее портрет, отчеканенный на монетах: глу­боко посаженные глаза, орлиный нос-клюв, выпирающий подбородок. Но все они сходятся в том, что Клеопатра была обольстительной женщиной и обладала сладостраст­ной натурой. Для удовлетворения своих желаний влады­чица содержала множество красивых мужчин, что вовсе не считалось безнравственным.

Ни для кого не было секретом, что малолетний Птоле­мей XIII только назывался фараоном, правила же страной

Клеопатра. Однако молодого Птолемея воспитывал евнух Пофин, ведавший заодно и финансами Египта и мечтав­ший о том, что с воцарением воспитанника он станет глав­ным правителем страны.

В 48 году до н. э. воспитателю царя в сговоре с другими высшими сановниками удалось поднять против Клеопат­ры столицу Египта - Александрию. Возмутившийся на­род угрожал жизни владычицы, и она бежала в соседнюю Сирию вместе с младшей сестрой Арсиноей, но побеж­денной себя не считала.

Скоро Клеопатра собрала войско и двинула его к египет­ской границе. Брат и сестра, муж и жена решили выяснить отношения в бою. Две армии встали лицом к лицу у Пелузия (около 30 миль к востоку от Порт-Саида) на морском берегу.

В Римской империи тоже шла борьба за власть между Юлием Цезарем и Помпеем. Проиграв битву при Фарсалосе, Помпей сбежал в Александрию. Но сановники Егип­та, желая выслужиться перед Цезарем, обезглавили Пом­пея прямо на глазах малолетнего фараона. Через три дня прибывшему в столицу Египта римскому императору пре­поднесли своеобразный «подарок» от Птолемея XIII - го­лову Помпея. Такое подношение ужаснуло даже сурового римлянина, и он приказал Птолемею и Клеопатре прекра­тить военные действия, распустить войска и явиться к нему для объяснений и примирения.

Птолемей, появившись в Александрии, горько жаловался на сестру. Но убедить Цезаря отдать предпочтение именно брату было нелегко: прежде чем окончательно разрешить возникший спор о египетском троне, Юлий решил выслу­шать и Клеопатру.

Опальная царица прекрасно понимала, что стоит ей открыто прибыть в Александрию, как ее тотчас же убьют противники. Поэтому она явилась в столицу ночью на рыбачьей лодке с преданным приверженцем Аполодором Сицилийским. Тот завернул свою госпожу в кусок пест­рой ткани, взвалил тюк на спину и благополучно добрался до покоев Цезаря, где и возложил к его ногам драгоцен­ную ношу. Это был и способ маскировки, и необычная шутка. Так произошло, пожалуй, самое романтическое знакомство всех времен и народов.
Женщин с такой смекалкой и чувством юмора у изба­лованного императора еще не было. Ее движения, речь, даже звук ее голоса зачаровывали. Юлий не устоял против любовных чар Клеопатры, и в эту же ночь они стали лю­бовниками.

Римский император известен в истории, кроме всего прочего, как реформатор календаря (юлианский календарь), автор «Записок о галльской войне» и «Записок о граждан­ских войнах». Он родился в 100 или в 102 году до н. э., занимал должности военного трибуна (73 г. до н. э.), эди­ла (65 г.), претора (62 г.), консула (59 г.) и наместника Галли. В 58-51 годах до н. э. Юлий подчинил Риму всю заальпийскую Галлию. В 49-45-м он разгромил Помпея и его сторонников и, сосредоточив в своих руках ряд важ­нейших республиканских должностей (диктатора, консула и т. п.), стал фактически монархом.

На следующий день после разговора с Цезарем Птоле­мей XIII обнаружил, что старшая сестра перехитрила его и захватила трон. Он пытался штурмовать дворец, но Цезарь приказал арестовать бунтовщика, а также Пофина, кото­рый с младшей сестрой Клеопатры, Арсиноей, возглавил повстанческую армию.

Александрийская война, известная как «Война Клео­патры», поскольку Гай Юлий Цезарь сражался только из любви к царице, длилась восемь месяцев. За это время две трети Александрии сгорело (в том числе и знаменитая биб­лиотека). Затем в одной из битв погиб Пофин, а Птоле­мей XIII утонул в Ниле, спасаясь от преследования. После этого войско бунтовщиков разбежалось, столица Египта присягнула Цезарю, Арсиноя была арестована и трон вер­нулся к Клеопатре. Она сразу же вышла замуж за единст­венного оставшегося в живых младшего брата Птолемея XIV, Неотероса. Брак этот был фиктивным. Царица оставалась любовницей Цезаря и самостоятельно правила государ­ством, опираясь на римскую армию. (Две ее старшие сест­ры - Клеопатра VI и Береника - погибли еще при жизни отца в борьбе за трон.)

Хотя в Риме начались беспорядки и полилась кровь, Цезарь туда не спешил. В объятиях лукавой соблазнитель­ницы он забыл и долг, и государственные обязанности. Чтобы удержать любовника возле себя, «александрийская куртизанка» каждый день удивляла и все больше заинте­ресовывала его, хотя искушенного в сексе римлянина д0 сих пор невозможно было надолго привязать к одной юбке Конечно, египтянка, как всякая восточная женщина, зна­ла массу эротических приемов, но не они были главным магнитом.

Каждое утро она умела рассмешить Цезаря, как никто другой. И заинтриговать. Например, любовница ув­лекла его в долгое совместное путешествие по Нилу, зага­дывая ему загадки, на которые не было ответа (где находятся истоки великой реки, в чем «механизм» ее половодья и др.).

Их корабль мог служить образцом роскоши: длина - почти 100 м, ширина - 15, высота - 20. На палубе - на­стоящая двухэтажная вилла с колоннадами из кедра и ки­париса. Зал для обедов украшен золотом и слоновой кос­тью. Любовников сопровождали еще 400 кораблей и лодок: это чтобы римлянин видел, какие почести им оказывают, и убедился в историческом величии Египта.


Рим в это время переживал трудный переход от респуб­лики к империи, сопровождавшийся борьбой в сенате и между консулами. Этим и воспользовалась египетская ца­рица, чтобы отвоевать независимость своей страны.


Через несколько месяцев Юлий трогательно попрощался со своей любовницей и отправился в Рим. Чуть позже Клеопатра родила сына, которого назвала Птолемеем-Цезарионом. Отныне в Александрии для защиты царицы на­ходились три римских легиона, оставленные Цезарем.

В 46 году до н. э. она с сыном и мужем прибыла в Рим, где ей устроили настоящий триумф. (В храме Венеры даже установили золотую статую Клеопатры.) Жители ахнули, увидев кортеж чужеземной царицы. Колесницы, сверкаю­щие золотом, черная река рабов-нубийцев, ручные газели, антилопы и гепарды. По римским улицам гнали также пленных, в том числе младшую сестру Арсиною. (Импера­тор сохранил ей жизнь, но несколько позже Марк Анто­ний по просьбе ее старшей сестры Клеопатры убил Арси­ною как возможную претендентку на египетский престол.)

Два года египетская царица с сыном жила на правом берегу Тибра во дворце, окруженном садами. Юлий даже пытался изменить закон, чтобы иметь не одну жену, Кальпурнию, которая была бездетной, а столько, сколько ему захочется, чтобы затем официально жениться на Клео­патре и сделать Цезариона своим единственным наслед­ником.

В Риме никто не обращал внимания на то, сколько тай­ных любовниц имел Цезарь, однако, признав египтянку своей возлюбленной публично, он нанес оскорбление все­му народу империи. 15 марта 44 года до н. э. группа заго­ворщиков-республиканцев убила Цезаря, нанеся ему 23 но­жевых удара. Так трагически закончилась для него любовная история с александрийской обольстительницей.

Когда вскрыли завещание Цезаря, оказалось, что своим наследником он назначил племянника Октавиана, буду­щего Августа, а своего родного, официально признанного им сына от Клеопатры не упомянул ни единым словом.

Клеопатра как громом была поражена убийством свое­го возлюбленного и его завещанием. Ведь благодаря связи с всемогущим императором Египет находился в относи­тельной безопасности, добился независимости и не стал провинцией империи, а теперь пришел конец ее надеждам на спокойное царствование и возможное восхождение на престол Рима. Опасаясь за свою жизнь и жизнь сына, ца­рица быстро покинула Вечный город и вернулась в Алек­сандрию.

Спустя некоторое время умер ее брат-супруг Птоле­мей XIV, скорее всего отравленный по приказу Клеопат­ры - никто не должен был стоять между властью и ее сыном - Цезарионом. Она осталась единоличной власти­тельницей Египта и тотчас объявила своим наследником четырехлетнего Цезариона.

В Римской империи после смерти Юлия Цезаря шла война между убийцами императора и жаждавшими мще­ния Октавианом, Антонием и Лепидом. Триумвират взял верх, Марк Антоний получил в управление восточные провинции. Когда Клеопатра покидала Рим, она, быть может сама того не желая, зажгла искру любви в сердце последнего.

Марк Антоний - знаменитый римский политический деятель и полководец, друг и доверенное лицо Цезаря - родился около 83 года до н. э. Отличившись в кавалерии, он стал одним из штабных офицеров Гая Юлия Цезаря в Галлии. В 51 году до н. э. Марк был избран квестором (должностным лицом, ведавшим финансами); срок своей магистратуры он также провел при Цезаре.

В 50 году до н. э., когда влиятельные группировки в сенате различными способами пытались отстранить императора от командования войсками, Антоний выступил в защиту интересов Цезаря против сената и Гнея Помпея. В это время Антоний был избран на должность народного трибуна. Он имел право накладывать вето на решения любых должностных лиц. Однако в январе 49 года до н. э. был вынужден бежать на север и искать убежища в лагере Цезаря. Император немедленно форсировал Рубикон, пе­рейдя из Цизальпийской Галлии в собственно Италию «для защиты трибунов». В последовавшей затем гражданской войне Антоний играл значительную роль, участвуя в воен­ных действиях Цезаря в Италии и Греции. А во время от­сутствия императора в 49-47 годах до н. э. командовал его войсками в Италии. После некоторого охлаждения в отношениях Юлий и Антоний примирились и тесно взаи­модействовали во время совместного консулата в 44 году до н. э. вплоть до смерти Цезаря.


В 42-м, после победы над Брутом, Антоний объезжал Грецию и Малую Азию, собирая контрибуцию, и его повсюду восторженно встречали. Только египетская царица не удостоила полководца и правителя своим вниманием. Тогда Марк приказал ей явиться в Тарсус.


Владычица прибыла на корабле, одетая в костюм Вене­ры. Ее окружали морские нимфы, фации и купидоны. Ог­ромное судно из драгоценной древесины под алыми паруса­ми, с позолоченной кормой, посеребренными веслами, источающее фантастическое благоухание, приплыло к Ан­тонию в сумерках под звуки нежнейшей музыки. Когда су­мерки сгустились, на корабле зажглась грандиозная иллю­минация. Антоний - этот гуляка, храбрец, любимец солдат и женщин - был сражен великолепным спектаклем! Вместо гневных речей и угроз сделать Египет одной из провинций Римской империи от обомлевшего Антония последовало приглашение отобедать вдвоем. Клеопатра в ответ пригласи­ла его на борт и устроила на корабле, засыпанном лепестка­ми роз, четырехдневный пир. Затем последовало приглаше­ние в ее столичную резиденцию.

В назначенный час храбрый римский воин прибыл во дворец в Александрии, украшенный с необыкновенной рос­кошью. Пир был великолепным. И римский сибарит, ког­да-то подаривший дом своему повару за хорошо приготов­ленное блюдо, готов был бросить к ногам обольстительницы весь мир.

Он отошел от государственных дел. Всю зиму в столице Египта продолжались оргии и сомнительные развлечения. «Александрийская куртизанка» не оставляла любовника без присмотра ни днем, ни ночью, превратившись в сладо­страстную вакханку и потворствуя его грубым инстинк­там. Она пила наравне с ним, цинично выражалась, отве­чала ему бранью и кулаками. Ничто не доставляло такого наслаждения грубому римлянину, как быть битым крошеч­ной ручкой царицы. Кроме того, она с помощью близких друзей постаралась каждый день сделать неповторимым. Каждое утро и на весь день Клеопатра придумывала раз­влечения - настоящий театр удовольствий с ежечасно об­новляемым репертуаром. Иногда любовники надевали одежду простолюдинов и бродили по улицам города, устраи­вая розыгрыши и потасовки.

Законная жена Антония, оставшаяся в Риме, уже поте­ряла надежду вырвать мужа из рук Клеопатры. И тогда она начала так называемую Перузинскую войну. Римскому пол­ководцу пришлось уехать из Александрии. Полгода спустя египтянка родила близнецов - Клеопатру Селену и Алек­сандра Гелиоса.

В 39 году до н. э. войска Клеопатры подавили восста­ние на египетской границе, в Каменистой Аравии. Жена Антония, Фульвия, вскоре умерла, и в том же году Марк женился на Октавии, сестре Октавиана.

В 37 году до н. э. Марк Антоний начал очередную военную кампанию, на этот раз против Сирии. Но, всту­пив на азиатский берег, он сразу же послал за Клеопат­рой, и вскоре любовники наслаждались в объятиях друг друга. Египетская царица по просьбе Антония заодно доставила припасы для его армии. В обмен на ее согла­сие выделить средства на парфянскую кампанию Марк Антоний отдал ей часть территории Финикии и северной Иудеи, а также узаконил брак и детей. В положенное время у них на свет появился еще один наследник - Птолемей Филадельфиус.

В 34 году до н. э. римлянин отправился воевать в Арме­нию. Этот поход закончился спустя несколько недель по­бедой Антония. Отпраздновать триумф, а заодно и реорга­низацию Сирии полководец решил в Александрии, рядом с Клеопатрой, тем самым нанеся оскорбление всему рим­скому народу.

Полководец и правитель то впадал в уныние, то был несдержан. Когда он гневался, египетская царица исчеза­ла с его глаз, что мгновенно приводило его в чувство. А по­том она возвращалась с редким вином или вдохновленная идеей грандиозного праздника. С помощью таких методов Клеопатра избегала скандалов и накрепко привязала к себе Марка. И он до конца жизни остался с египтянкой. Этот союз оказался выгодным и Антонию, и Клеопатре. Марку в его борьбе за власть в Вечном городе необходимы были египетские богатства, а для Клеопатры это был еще один шанс стать правительницей римского государства.

Неожиданно первая законная римская супруга, Окта­вия, отправилась к Антонию со снаряжением для его вой­ска, а попутно желая навестить своего загулявшего мужа. Но в Афинах ее поджидало письмо, в котором Марк сооб­щал, что дальше ехать не нужно, он сам приедет в этот город. Узнав об этом, «александрийская блудница» пусти­ла в ход все женские уловки, утроила свои ласки, чтобы не допустить встречи возлюбленного с его первой (законной) женой. И ей это удалось - Антоний отменил поездку, и Октавия вернулась домой, так и не увидев супруга.

Римлянин думал только о египетской владычице, раз­даривал ее детям завоеванные области. Так Клеопатра и Цезарион, ее сын от Цезаря, получили в совместное прав­ление, помимо Египта, Кипр, Ливию и Келесирию. Стар­шему сыну Антония и Клеопатры, Александру, были отданы Армения, Мидия и Парфянское царство, его сестра-близ­нец Клеопатра получила Кирену, а их младший брат Пто­лемей - Финикию, Сирию и Киликию. Цезариона объ­явили «царем царей», а Клеопатру - «царицей царей». Она официально приняла имя «Новой Изиды» и давала ауди­енции, облаченная в костюм богини, в облегающем одея­нии и короне с ястребиной головой, украшенной рогами коровы. Антоний, отрекшись от Рима, стал почти царем Египта. Он приказал чеканить монету с профилем Клео­патры, а на щитах легионеров выбивать ее имя.

Римляне были глубоко возмущены подобными действи­ями Марка. В 32 году до н. э. Октавиан выступил в сенате с обличительной речью, направленной против Антония. Он обнародовал завещание Марка, где римский гражда­нин и полководец просил похоронить себя в Египте, ря­дом с царицей, называл своим наследником сына Клео­патры от Юлия Цезаря и признавал за ней не только Еги­пет, но и многие другие владения, которыми он ее наде­лил. Это завещание было подобно разорвавшейся бомбе. От имени сената Октавиан объявил войну Клеопатре. Ан­тоний тогда находился в Мидии, и царица, узнав о войне, присоединилась к нему уже в Эфесе. Зиму 32-31 годов до н. э. они провели на Самосе в увеселениях. Антоний тогда же послал своей жене Октавии письмо с уведомлением об официальном разводе.

Армия Антония и Клеопатры имела огромное числен­ное превосходство. Они слишком понадеялись на это и проиграли. Египетская царица, несмотря на отсутствие опыта, приняла на себя командование частью морского флота. В решающей морской битве 2 сентября 31 года до н. э. неподалеку от Актиума (Греция) она не поняла стра­тегии своего любовника и в самый решающий момент бро­сила Марка и приказала отступать. Римляне одержали пол­ную победу, но еще почти год продвигались к Александрии.

Три дня после позорного поражения Антоний отказы­вался видеть Клеопатру и разговаривать с ней. Любовники возвратились в столицу Египта, и царица начала подумы­вать о собственной судьбе. Возможно, у нее в какой-то момент возникла мысль о самоубийстве, и владычица при­казала построить для себя на берегу моря великолепную усыпальницу. Она проводила эксперименты на рабах, что­бы выявить яд, который убивает без конвульсий и боли. И такое средство было найдено - укус небольшой змейки аспида.

Затем «александрийская куртизанка» решилась бежать. При помощи рабов и вьючных животных она переправила свои корабли с сокровищами по сухому пути в Красное море, но арабы сожгли все суда. Тогда Клеопатра вооружила фор­ты Пелузы и Александрии, раздала оружие простому народу, В чтобы поднять дух войск, записала своего сына Цезарио­на в солдаты. Но удача и здесь покинула любовников: остат­ки армии Антония присягнули Октавиану - после битвы при Актиуме никто не сомневался, что Марк Антоний поте­рял голову из-за женщины и не в состоянии мыслить само­стоятельно и служить Римской империи.

В отчаянии Антоний и Клеопатра устроили прощаль­ный пир. Такого нескончаемого разгула и оргий, бурлив­ших в царском дворце, Египет никогда не видел.

В 30 году до н. э. войско Октавиана находилось уже на подступах к Александрии. Надеясь смягчить нового римского полководца, Клеопатра тайно послала к нему гонца с очень щедрыми подарками. Она любила Антония, пока тот был героем, теперь же ее больше интересовал новый победитель. Хотя царице исполнилось уже 38 лет, она еще верила в силу собственной неотразимости и очарования. Клеопатра запер­лась в роскошной усыпальнице и стала ждать.

В это время слуги сообщили Марку, что владычица по­кончила жизнь самоубийством. Услышав скорбную весть, любовник попытался заколоть себя кинжалом. Затем еще живого Антония принесли по приказу царицы в усыпаль­ницу, и он несколько часов умирал у нее на руках.

Римляне между тем захватили Александрию. Похоро­нив Антония, Клеопатра перешла во дворец, где ее окру­жили царскими почестями. Попытка Клеопатры догово­риться с Октавианом, известным своими многочисленными амурными похождениями, не увенчалась успехом. На рим­лянина женские чары знаменитой египтянки никакого дей­ствия не возымели.

Царица не питала никаких иллюзий относительно сво­ей дальнейшей участи – ей предстояло пройти в цепях по улицам Рима за колесницей победителя.

Египтянке все же удалось избежать позора: по легенде, верные ей слуги передали корзинку с фруктами, в которой спрятали маленькую ядовитую змею. Перед смертью Клео­патра написала письмо, в котором просила Октавиана по­хоронить ее рядом с Марком Антонием. Так в послед­ний день августа 30 года до н. э. закончилась эта любовная история.

«Александрийскую куртизанку» похоронили с почестя­ми, рядом с Антонием. Она была последним фараоном, после ее смерти Египет обрел статус одной из римских провинций. Если верить легенде, император Октавиан Ав­густ повелел уничтожить все изображения Клеопатры.

Ее сын от Гая Юлия Цезаря – Цезарион – был казнен как вероятный претендент на власть. Дочь, Клеопатра Селе­на, вышла замуж за короля Мавритании, о судьбах Алексан­дра Гелиоса и Птолемея Филадельфиуса ничего не известно.

А любовные истории Клеопатры с Юлием Цезарем и Марком Антонием до сих пор будоражат умы современ­ников.

© сайт Все права защищены.

Жорж Дантон и Эро-Сешель, его соратник в Национальном конвенте, играют в карты с дамами, среди которых Жюли, жена Дантона. Дантон апатично разглагольствует о женщинах, их обаянии и коварстве, о невозможности знать и понимать друг друга. На успокоительные слова Жюли Дантон меланхолично замечает, что любит её, как любят «могилу», где можно обрести покой. Эро флиртует с одной из дам.

Приходят друзья, другие депутаты Конвента. Камилл Демулен сразу вовлекает всех в разговор о «гильотинной романтике». На своём втором году революция ежедневно требует все новых жертв. Эро считает, что с революцией нужно «кончать» и «начинать» республику. Каждый имеет право наслаждаться жизнью как умеет, только не за счёт других. Камилл уверен, что государственная власть должна быть открытой для народа, «прозрачным хитоном» на его теле. Зная великолепный ораторский дар Дантона, он призывает его начать атаку с выступления в Конвенте в защиту истинной свободы и прав человека. Дантон как будто и не отказывается, но не проявляет ни малейшего энтузиазма, ведь до этого момента ещё нужно «дожить». Он уходит, демонстрируя всем, как утомлён политикой.

[пропущена страница]

зале бурю аплодисментов, заседание переносят. Не в интересах судей слышать, что в своё время именно Дантон объявил войну монархии, что его голос «ковал оружие для народа из золота аристократов и богачей». Затем Дантон апеллирует к народу, требует создания комиссии для обвинения тех, из-за кого свобода «шагает по трупам». Заключённых силой уводят из зала.

На площади перед Дворцом правосудия гудит толпа. В криках и возгласах нет единодушия, одни - за Дантона, другие - за Робеспьера.

Последние часы в камере. Камилл тоскует по жене Люсиль, которая стоит перед окном камеры и поёт. Он страшится смерти, страдает от того, что жена сходит с ума. Дантон, по обыкновению, ироничен и насмешлив. Всем горько сознавать себя «поросятами», забиваемыми палками до смерти, чтобы «на царских пирах было вкуснее».

В тот момент, когда осуждённых выводят из камеры, Жюли принимает яд в их с Дантоном доме. Поющих «Марсельезу» осуждённых везут в повозках на площадь Революции к гильотине. Из толпы раздаются издевательские крики женщин с голодными ребятишками на руках. Осуждённые прощаются друг с другом. Палачи растаскивают их. Все кончено.

У гильотины появляется Люсиль, поющая песенку о смерти. Она ищет смерти, чтобы соединиться с мужем. К ней подходит патруль, и во внезапном озарении Люсиль восклицает: «Да здравствует король!» «Именем Республики» женщину арестовывают.

Георг Бюхнер

Дискуссия о невозможна без анализа тех произведений искусства, в которых художественными средствами отражен конфликт, присущий всякой революционной практике, конфликт между идеалом свободы, равенства и братства, поднимавшим народы на «штурм неба», и его практическим воплощением в ходе эпохи общественных перемен, «бури и натиска» мира нового на старый, уходящий, но цепко сопротивляющийся переменам, упорно защищающий свои привилегии, своё господство мир угнетения и бесправия. На многие коллизии и противоречия, выявляющиеся в ходе этого конфликта, одним из первых обратил внимание немецкий революционный демократ Георг Бюхнер в драме «Смерть Дантона».

Родившийся в окрестностях Дармштадта два столетия тому назад, 17 октября 1813 года, Бюхнер был одним из организаторов революционных обществ, покрывших тайной сетью задыхавшиеся в путах феодальной раздробленности немецкие княжества, курфюршества, герцогства и «вольные имперские города». Критика господствующих порядков, исходившая из-под легкого, быстрого пера Бюхнера, раздавалась в каждом слове, в каждой фразе «Гессенского сельского вестника»: «Правительство - пиявка, ползущая по вашему телу, князь - голова ядовитой твари, министры - ее зубы, чиновники - хвост. Вся эта голодная нечисть, все благородные господа, которым герцог раздает выгодные местечки, сосут кровь из нашей страны». Призывы к революционному переустройству общества, к социальной революции и единой германской республике, содержавшиеся в письмах и речах молодого врача в подпольном кружке «Общество прав человека», в упомянутой выше прокламации 1834 года - «…Восстаньте, и вся родная страна восстанет вместе с вами!», вызвали пристальный интерес полиции и вынудили молодого врача эмигрировать - сперва в Страсбург, затем в Цюрих. Именно в последние три года жизни (писатель умер от тифа совсем молодым, не дожив до своего 24-летия) и были созданы самые знаменитые произведения Георга Бюхнера - три пьесы и повесть «Ленц».

Драма «Смерть Дантона» в четырех действиях была написана всего за месяц, и тем не менее это произведение для сцены захватывает нас, читателей и зрителей, накалом интеллектуальных страстей, смысловой насыщенностью споров, образностью и мощью языка, современностью содержания и, несмотря на всю трагичность финала, твёрдой верой в победу дела, ради которого жили и умирали герои Бюхнера.

«Когда могилы истории однажды будут вскрыты, то деспотизм все равно задохнется от запаха наших трупов», - говорит Дантон, и в этих словах, сказанных на пороге эшафота, мы слышим отзвуки того непреклонного оптимизма революционный перспективы, с которым вошли в историю духовные отцы и непосредственные деятели Великой Французской буржуазной революции - от Дидро и Вольтера до Дантона и Сен-Жюста. В пьесе немецкого романтика мы видим отзвуки тех соображений, которые приближают Бюхнера вплотную к марксову пониманию исторического процесса: «Конечно, я всегда буду действовать в соответствии со своими принципами, но в последнее время я понял, что социальные преобразования могут быть вызваны лишь насущными потребностями народных масс, что вся возня и все громкие призывы отдельных личностей - бесплодное и глупое занятие. Они пишут - их не читают, они кричат - их не слушают; они действуют - им никто не помогает…». В этих словах заключена не просто дилемма самого Георга Бюхнера - противоречие между романтическим порывом революционного преобразования мира и неготовностью тех, ради кого это преобразование должно свершиться, к немедленному и осмысленному революционному действию, но и трагический пафос, пронизывающий всю драму «Смерть Дантона».

Эта драма - трезвый анализ крушения иллюзий первого, героического этапа революции, искажения её первоначальных смыслов, целей революционного преобразования и жизненных принципов вождей революции, искажения, не могущего не вызвать эрозию морали и этики участников революционного процесса.

Пьеса Бюхнера реалистична, динамична и очень сценична. Из комнат и кабинетов действие переносится на улицы и площади Парижа, развертывается то в Конвенте, то в Якобинском клубе, то в революционном трибунале, то в игорном салоне, то в тюремной камере. Сочетание цитат известных исторических персон и мелочей повседневного парижского быта обеспечивают особую атмосферу, в которой высокое соседствует с банальным, трагическое с комическим. Речи депутатов Конвента, построенные по всем правилам ораторского искусства, сочетаются с фривольным остроумием салонов и площадной грубостью языка улиц. «Первая же сцена драмы сразу вводит нас в мир резкого диссонанса, мир, будто расколовшийся пополам: драма открывается двумя противоположными, лихорадочно перебивающими друг друга мотивами, - отмечал отечественный исследователь творчества Бюхнера Альберт Викторович Карельский. - Перед нами очевидно заданный, как будто даже назойливый прием и тон контраста. Но на самом деле, если внимательней вслушаться, он оказывается выражением глубочайшего конфликта внутри одного сознания». Главными антагонистами в драме выступают Дантон и Робеспьер, носители одного сознания, давние соратники. Их столкновение определяет развитие драматического действия. Эти герои воплощают в себе разные точки зрения на революцию и ее цели.

«Бюхнеровский Дантон - прежде всего символ. Это человек, убитый лицезрением «железного закона», с самой первой сцены не живое лицо, а «мёртвая реликвия», как говорится в драме. Смерть Дантона, о которой здесь рассказывает Бюхнер, - это смерть, наступившая ещё до той , протокольной, на гильотинном помосте» (Карельский). С самого начала действия Дантон ощущает свою обреченность.

Человек, с чьим именем связан героический этап революции, свержение монархии и первые победы над иностранными интервентами, предстает опустошенным и жаждущим только покоя, бесконечно одиноким: «Жизнь не стоит тех усилий, которые мы прилагаем для ее сохранения. Я сумею умереть достойно; это легче, чем жить». Дантон, казалось бы, окруженный единомышленниками, не в состоянии ответить на простой вопрос: «На кого нам опереться?». Дантон утратил опору, уверенность в правоте собственной позиции, даже в возможности целенаправленного участия личности в историческом процессе. Он вспоминает сентябрьские дни 1792 года, когда во имя спасения республики он, министр юстиции нового революционного правительства, отдал приказ об истреблении заключенных в парижских тюрьмах контрреволюционеров. Теперь этот сентябрь, как он говорит, тянет к нему «свои кровавые лапы». И хотя Дантон знает, что это было не убийством, а только «самообороной», он ощущает содеянное в те сентябрьские дни 1792 года, когда враг стоял у ворот столицы, как «проклятие долга». Сомнения в осмысленной результативности революционного действия приводят к пассивности, осознанию собственного бессилия, беспомощности перед «роком исторического процесса».

Трагичен в бюхнеровской драме и образ Робеспьера, стремящегося довести революцию до конца на основе принципов суровой добродетели: «Торжество добродетели невозможно без террора». Для воплощения этой программы в жизнь Робеспьер не останавливается ни перед какими средствами. Суд над дантонистами сфабрикован его сторонниками, доказательства вины вымышлены и подложны. Робеспьер это знает, но идёт на подобный шаг ради «высших интересов революции», становясь в итоге не менее одиноким и обреченным гибели, чем его поверженный антипод. Третьей силой и третьим героем драмы выступает народ Парижа. Народ отнюдь не безмолвствует в драме Бюхнера, но его позиция по отношению к спору внутри якобинцев непоследовательна и противоречива, вызвана голодом и нуждой, усталостью от пафоса первых героических лет буржуазной революции, не принесшей большинству санкюлотов ни достатка, ни избавления от гнета новых собственников, сменивших старое феодальное дворянство. Бюхнер говорит об этом прямо, без обиняков. Народ страдает, веселится, волнуется, протестует. Он полон гнева к тем, кто «мается от обжорства», у кого «теплые камзолы». Иронична песня уличного певца:

«А рабочий народ,

Ох и весело живет!

Он с утра до поздней ночи

Спину гнет, спину гнет!»

Рабочему народу не до высокой политики - именно тут автор верно и в соответствии с правдой истории чувствует причины краха и Дантона, и Робеспьера, и грядущего торжества термидорианской реакции, и будущей реставрации монархических порядков. И пока народ далёк от прямого и непосредственного, постоянного воздействия на тех, кто его возглавляет, кто руководит борьбой за его интересы, нет никакой гарантии от перерождения морали революционного авангарда, а, стало быть, от искажения изначальных целей революции и её последующей гибели.

Георг Бюхнер не дает в своей драме готовых рецептов. Он всего лишь заставляет задуматься нас, в том числе и над проблемами революционной морали. Но и это уже - очень и очень много. «Значение социально-исторического прозрения Бюхнера, - заметил Альберт Викторович Карельский, - в том, что он, обратившись к истории французской революции и полагая в судьбе ее вождей продемонстрировать «дьявольский фатализм истории», на самом деле одним из первых в европейской литературе и общественной мысли продемонстрировал всю принципиальную буржуазность этой революции… он сумел уже здесь, в этой драме, почувствовать то, что потом отлили в четкие формы материалистического анализа» те, кто пришел ему на смену, кто в новых условиях продолжил то дело освобождения человечества, которому без остатка была отдана вся яркая, но недолгая жизнь выдающегося немецкого писателя и политического борца.

Май 11, 2013 Владимир Соловейчик

Георг Бюхнер (Georg Buchner, 1813- 1837) принадлежит к числу тех, кто стоит у истоков немецкого реализма. Сын врача, он и сам получил медицинское образование, писал труды в области медицины, но главным содержанием его жизни стали драматургия, новеллистика и журналистика. Он был убежден в необходимости революционного преобразования общества и входил в тайное «Общество прав человека», идеи которого уже в 1830-е гг. предваряли многие положения «Манифест коммунистической партии». Увлеченный проблемами современной политики, изучавший ис-торию Французской революции 1789 г., он духовно развивался не только в русле революционных тенденций, которые выразили Маркс и Энгельс. Идеи Декарта и Спинозы оказывали на него не меньшее воздействие. Фатализм определял многие выводы Бюхнера как в области развития общества, так и в отношении пути отдельного человека. Вместе с тем в произведениях Бюхнера не раз появляется тема Иисуса Христа: милосердие и гуманность Сына Божьего постоянно привлекали его внимание.
Духовное созревание Бюхнера шло стремительно, как будто автор знал, что ему отпущено всего 24 года. В июне 1833 г. Бюхнер писал родным, выражая свое отношение к насилию и тем, кто к нему призывает: «Конечно, я всегда буду действовать в соответствии со своими принципами, но в последнее время я понял, что социальные преобразования могут быть вызваны лишь насущны-ми потребностями народных масс, что вся возня и все громкие призывы отдельных личностей - бесплодное и глупое занятие. Они пишут - их не читают; они кричат - их не слушают; они действуют - им никто не помогает... Отсюда вам ясно, что я не стану вмешиваться в гессенские провинциальные интриги и революционные шалости»1. Позиция, выраженная в этом письме, указывает на уже достаточно взвешенное отношение его автора к революционерам-агитаторам и к тем, кто провоцирует народные выступления, когда сам народ не осознал их неизбежности. Тема народа и его вожаков станет одной из важнейших в драме «Смерть Дантона», а нравственная подготовка к решению задач этого произведения уже шла."
Особенно важно письмо Бюхнера невесте 9-»-17 марта 1834 г. В первой части, которую мы приводим, он на основе изучения истории Французской революции 1789 г. приходит к мысли об «ужасном фатализме истории» (graBlichen Fatalismus der Geschichte). Обратим внимание на то, что grafilich может быть переведено как «ужасный», «страшный», «отвратительный», «омерзительный». Все эти смыслы есть в мысли Бюхнера. Далее он говорит о том, что
отдельная личность - «пена на волне», гений - «чистый случай», а «господство гения - кукольный театр» (die Herrschaft des Genius ein Puppenspiel). Он не видит возможности управлять историей, единственное, что может человек, - ее познать. Продолжение письма особенно важно для истолкования фаталистических воззрений Бюхнера: «Я приучил себя к виду крови. Но я не палач. Надо (курсив автора. - Г.X. и Ю. С.) - вот одно из тех слов, которыми был проклят человек при крещении. Отвратительный афо-, ризм: надо прийти соблазну, но горе тому человеку, через которого соблазн приходит. Что это такое в нас лжет, убивает, крадет?» - Ich gewohnte mein Auge ans Blut. Aber ich bin kein Guillotinenmesser. Das mufi ist eins von den Verdammungsworten, womit der Mensch getauft worden. Der Ausspruch: es muB ja Argemis kommen, aber wehe dem, durch den es kommt, - ist schlauderhaft. Was ist das, was inuns liigt, mordet, stiehlt? Перевод Ю. Архипова верен, но опущен усилительный оттенок, создаваемый непереведенной последней частью фразы «ist schlauderhaft», что означает «это плохо», а также произведена замена данного в оригинале словосочетания «нож гильотины» - Guillotinenmesser на «палач».
Это уже относится к области психологии личности, к взаимоотношениями личности и народа, к теме революционного террора. Слово mufi (надо) станет одним из важнейших в объяснении действий персонажей, особенно в «Смерти Дантона».
Творчество Бюхнера стоит у истоков немецкого реализма как в области актуальности современной проблематики, так и в области психологии личности. Большое значение имеют высказывания его героя Ленца из одноименного рассказа, ибо в них отражена авторская позиция. Полемизируя с идеалистическим подходом к творчеству, Ленц утверждал: «Я во всем ищу жизни, неисчерпаемых возможностей бытия, есть это - и все хорошо, и тогда сам собой отпадает вопрос - прекрасно это или безобразно. Ибо ощущение того, что сотворенная человеком вещь исполнена жизни, выше всех... оценок, оно - единственный признак искусства. <...> Художник должен проникнуть в жизнь самых малых и сирых, передать ее во всех наметках, проблесках, во всей тонкости едва приметной мимики. <...> Пусть то зауряднейшие люди под солнцем, но ведь чувства почти у всех людей одинаковы, разной бывает только оболочка, сквозь которую им приходится пробиваться. Умей только слышать и видеть! <...> Надобно любить все человечество в целом, чтобы проникнуться уважением к своеобычности каждого человека» (перевод О. Михеевой).
Реалистическая и демократическая одновременно позиция Ленца противостоит романтизму, с одной стороны, и веймарскому классицизму Гёте и Шиллера - с другой, ибо ни идеализации мира и человека, ни особого внимания к совершенству формы, остраненной от злобы дня, автор не принимает.
Самым значительным произведением Г. Бюхнера является драма «Смерть Дантона»(Dantons Tod, 1835). Место действия - революционный Париж. Время действия - дни якобинской диктатуры, весна 1794 г., когда были арестованы и казнены Дантон, К. Демулен и его жена Люсиль. В драме 17 реальных исторических персонажей, 14 персонажей, наделенных психологически обрисованными характерами, кроме того, дамы, господа, делегаты, депутаты, якобинцы, надзиратели, возчики, палачи, женщины на улице, уличные певцы, гризетки и пр. Драма густо населена, но ее действие построено так, что сцены с подлинными историческими персонажами практически отделены от тех сцен, где действует народ, толпа. И это не случайно: спор ведут те, кто решает судьбы народа, принимая во внимание настроения толпы, но не ее осознанные желания. Очевидно, поэтому в произведении довольно много народных сцен, где грубость и пошлость выходят на первый план.
Конфликт определен как столкновение гуманности и революционной диктатуры. Он резко делит главных героев на два лагеря. В первом - Дантон как мыслящий его руководитель, во втором - якобинцы Робеспьер и Сен-Жюст. Бюхнер не во всем следует подлинным историческим фактам: ему важно развитие его мысли о связи революции и гуманности.
Конфликт намечается в одной из первых сцен «В якобинском клубе», где выступает Робеспьер. Его речь - это призыв уничтожить противников революции, которые «склоняют к слабости, их лозунг «Сострадание!». - Sie treibt uns zu Schwache, ihr Feidgeschrei heiBt: Erbarmen! (перевод наш. - Г.Х. и Ю. С. Иные авторы перевода названы отдельно). Тема сострадания вызывает страстное негодование Робеспьера, он неоднократно возвращается к ней в той же речи. Но противники революции в данном случае - бывшие союзники Робеспьера.
Дантон известен народу как борец против монархии, как спаситель Франции во время вооруженной агрессии против нее европейских монархов. Сам Дантон в сентябре 1792 г. призывал к массовому террору против аристократии. Его друга Камилла Демулена называли «прокурором фонарных столбов» (от известного лозунга: «Аристократов - на фонарь»). Теперь Робеспьер считает, что Дантон и его друзья предали идеи революции. Бывшие союзники становятся противниками.
Робеспьер Бюхнера вместе с Сен-Жюстом отсекают всякую возможность компромисса и милосердия: «Оружие республики - ужас (страх), сила республики есть добродетель - добродетель, потому что без нее ужас губителен - ужас, потому что без него добродетель беспомощна. Ужас - это источник добродетели, он есть ничто иное, как скорая, строгая, непреклонная справедливость. <...> Революционное правительство - это деспотия свободы против тирании»,- Die WafFe der Republik ist der Schrecken, die Kraft der Republick ist die Tugend - die Tugend, weil ohne sie der Schrecken verderblich - der Schrecken, weil ohne ihn die Tugend ohnmachtig ist. Der Schrecken ist ein AusfluB der Tugend, er ist nichts anders als die schnelle, strenge und unbeugsame Gerechtigkeit. <.. .=""> Die Revolutionsregierung ist der Despotismus der Freiheit gegen die Tyrannei.
Обратите особое внимание на противоестественность соединения понятий «ужас» и «добродетель», а также «деспотия свободы». Для Робеспьера, мнящего себя неподкупным (так его называли во времена якобинского террора) властителем судеб народа, нет ничего неестественного в том, что сама добродетель возникает из ужаса, а свобода соединяется с деспотией. Бюхнер использует именно эти слова. Они конкретны, эмоционально окрашены, что позволяет автору полнее выразить свое отношение к позиции Робеспьера, который уже готов вместе с Сен-Жюстом вынести смертный приговор всем своим противникам. Дегуманизация революционеров, боровшихся за гуманные идеи, подчеркивается автором специфическим словоупотреблением.
Оставшись один, Робеспьер стремится убедить себя, что именно Дантон и его друзья мешают движению вперед, повторяя слова противника о котурнах добродетели на своих ногах. Этот образ преследует его, «тычет окровавленным пальцем в одну и ту же точку! Тут и километров тряпок не хватит - все равно будет сочиться кровь... Не знаю, что чему во мне лжет» (перевод А. Карельского). Обратите внимание на то, что здесь повторены слова самого Бюхнера из приведенного выше письма. Автор исследует тайны психологии тех, кто воспринимался однозначно как тиран или как «друг народа». После перечня тех, кто должен быть казнен, Робеспьер говорит, признаваясь, что у него сдают нервы: «Да, кровавый мессия, который может приносить в жертву и отказываться от нее. Тот спас людей своей кровью, а я - их собственной. Он заставил людей согрешить, а я беру их трех на себя. Он испытал муку страдания, а я терплю муку палача. Кто пошел на большее самоотречение? Я или он?». Мысли Робеспьера выдают его представление о себе как о высшем и непогрешимом судье. Он сравнивает себя с Иисусом Христом, хотя различия между ними разительны, а само сопоставление кощунственно: добродетель проливает свою кровь, страдания она берет на себя.
Робеспьер, выступая перед страстно и безоговорочно поддерживающими его якобинцами, не замечает, как подменяет понятия «добродетель» и «человечность». Вечное («человечность») он заменяет преходящим («добродетель») зависящим от позиции, от точки зрения, от социальных установок, ибо «добродетельным» может быть и дикарь-людоед, если он исполняет все законы своего племени. Свободу он соединяет с деспотией, но при этом само представление о свободе уничтожается.
Подменяет он понятия и тогда, когда направляет свой гнев на противников, утверждая, что революция была им нужна, чтобы получить богатства аристократов и разъезжать в их каретах. Он причисляет своих бывших соратников к интервентам и роялистам: «В республике только республиканцы - граждане; роялисты и интервенты - враги» (перевод А. Карельского).
Дантон представлен как мятущаяся душа. Он потерял покой, потому что ему грезится сентябрь и массовые казни. Он обвиняет якобинцев в том, что они хотят задушить республику в крови, что их путь - это колеи повозок гильотины. Теперь он тщетно убеждает себя, что казни были не убийством, но только войной в тылу. Своим друзьям он признается, что, если придется выбирать, то он предпочитает быть гильотинированным, а не гильотинировать - ich will lieber guillotiniert werden als guillotinieren lassen. Слово надо он повторяет почти без изменений, как сам Бюхнер в приведенном выше письме: «... мы должны были. - Человек на кресте удобно устроился: должно прийти ожесточение, но горе тому, из-за которого придет ожесточение: Надо, да это было это Надо! Кто хочет проклясть руку, на которую пало это НадоїКто сказал Надо, кто? Что это, что в нас распутничает, лжет, ворует и убивает? Мы куклы, которые неизвестные силы дергают за пружину, ничто, ничто мы сами - мечи, которыми сражаются духи, но только не видны руки, как в сказке». Снова, как и Робеспьер, он повторяет слова из письма Бюхнера о неразгаданной загадке, которая приводит человека к принятию решения или к самообману. Разре-шить эту загадку он пытается, обратившись к страданиям Иисуса Христа на кресте, сопоставляя свои страдания с его тягчайшей ношей, но в его обращении к имени Христа нет безапелляционности Робеспьера, лишь ирония по отношению к самому себе. Только Дантон у Бюхнера понимает, что Робеспьер - «догма революции», а догма означает омертвевший принцип.
Дантон это человек, способный видеть изменения в жизни, принимать смелые решения, от которых зависит судьба страны. Он не аскет в отличие от Робеспьера: реальная любовь к реальной жизни и заставляет его отказаться от террора. Для Робеспьера и Сен-Жюста новый виток казней - это всего лишь несколько новых сотен трупов. Для Дантона теперь каждый казненный - это оборванная человеческая жизнь. Произведение кончается казнью Дантона и Демулена, оба они даже рядом с гильотиной еще могут острить и говорить о любви друг к другу.
Победа за якобинцами. Но здесь и включается механизм парадоксальности трагического финала, когда смерть главных героев превращается в торжество их идеи. Эта парадоксальность создается следующим образом.
Жена Дантона, узнав о его казни, принимает яд, жена Дему-лена Люсиль сходит с ума. Безумная Люсиль приходит на место казни и удивляется тому, что маленькая птичка и мошка могут жить, а почему-то ее любимому нельзя. Она садится на ступени гильотины, называя их коленями тихого ангела.
Когда появляется патруль, Люсиль «напряженно думает и вдруг, как бы приняв решение, кричит: Да здравствует король!» Последняя ремарка: «Стража уводит ее» (перевод А. Карельского). Слова Люсиль - здравица в честь короля - в то время вели ее только к гильотине.
Обе казни убивают любящих, убивают саму жизнь. Двойная смерть двух женщин, не переживших своих мужей, является ответом на вопрос о добродетели и о праве республики на террор.
Композиция «Смерти Дантона» такова, что последнее событие (арест Люсиль) создает открытый финал, т.е. предполагает дальнейшее развитие действия и уяснения мысли автора уже вне рамок самого произведения. К такому финалу постоянно станет при-бегать создатель нового типа интеллектуальной драмы Ибсен - Бюхнер выступает здесь как его предтеча.
Бюхнер идет по пути Шекспира: народные сцены, расширяя пространственные рамки, выводят личную драму на уровень философский. Тенденциозность, присущая литературе этого периода, имеет национальные корни в драматургии Шиллера: в «Вильгельме Телле», в трилогии о Валленштейне. Тревожные в социальном отношении 1830-е годы остро ставили вопрос о революционном преобразовании общества и требовали уяснения сущности противостояния насилия и гуманности.
К числу лучших произведений Бюхнера-прозаика относится рассказ «Ленц»(Lenz, 1835). Якоб Михаэль Рейнгольд Ленц (1751 - 1792) - это реальная личность, писатель, близкий по своему мироощущению штюрмерам. Он был автором двух драм «Гувернер» (1774) и «Солдаты» (1776), критически осмысливавших жизнь немецкого общества. Как драматург он следовал за Шекспиром, о котором писал в своих «Заметках о театре». Ленц считал, что в драме первое место занимает не развитие сюжета, не роль судьбы, но нравственная идея, переданная через характеры персонажей. К числу последователей Ленца принадлежали в XIX в. Г. Бюхнер, а в XX в. - Б. Брехт. Основой для рассказа Бюхнера послужи-ла документальная книга Д.Э. Штёбера «Жизнь Фредерика Обер- лина» (1831), где передается рассказ пастора Оберлина о встречах с Ленцем. При этом возникает как бы двойное отражение: Штё- бер передает рассказ Оберлина, Бюхнер переосмысливая записи Штёбера и рассказ Оберлина, создает свою версию трагедии писателя.
Рассказ, который не был завершен (дальнейшая судьба героя не прослежена, а дан только один эпизод), может быть воспринят как вполне законченное произведение, ибо это психологически очень тонко воспроизведенный период жизни человека, постепенно сходящего с ума. Если Бюхнера можно считать последователем Ленца-драматурга, то Кафка вписывается в ряд тех, кто передает не менее доказательно, чем Бюхнер, трагизм утраты человеком прочных ориентиров в жизни. Коренное же отличие этих двух писателей состоит в том, что Бюхнер воспроизводит состояние своего героя со всей точностью врача, знакомого с развитием шизофрении. У Кафки иная задача: он в частном случае видит отражение безумного мира.
Первая сцена знакомит читателя с героем на горной дороге. Необычность персонажа обнаруживается в одной из первых фраз: «он только досадовал, что не может пройтись вверх ногами» - nur war es ihm manchmal unangenehm, daB er nicht auf dem Kopf gehn konnte {перевод О. Михеевой). Туман, седой лес, осыпающиеся под ногами камни, сумрак и резкие порывы ветра рождали в душе героя странное состояние: «он точно искал что-то в ускользающих снах и не мог найти» - ег suchte nach etwas, wie nach verlomen Traumen, aber er fand nichts. Это состояние между сном и бодрствованием постепенно будет усиливаться в Ленце по мере развития его болезни. Он будет все больше терять ориентир, заблудится в горах, его станет сжимать пространство: «мир пугал его и был так тесен, что казалось, он постоянно на все натыкался» - die Landschaft beangstigte ihn, sie war so eng, daB er an Alles zu stoBen furchtete. Эта субъективно создаваемая «теснота» мира все более давит его и наконец вытесняет все чувства и мысли: «мир, в котором он хотел найти себе место, зиял чудовищным провалом; ни ненависти, ни надежды, ни любви в нем не оставалось - одна жуткая пустота и вместе с тем мучительно-беспокойная потребность ее заполнить. Одна пустота».-die Welt, die er hatte nutzen wollen, hatten einen ungeheuem RiB, er hatte keinen HaB, keine Liebe, keine Hoffnung, eine schreckliche Leere und doch eine foltemde Unruhe, sie auszufullen. Er hatte Nichts(курсив автора - Г. X.и Ю. С.).
Наконец начинается самоотождествление самого себя с теми, кто приходит ему на ум: «Если он думал о ком-нибудь, припоминал черты какого-то человека, ему вдруг начинало казаться, что он и есть тот самый человек. <...> Он забавлялся, ставя в своем воображении дома крышей вниз» - dachte ег an eine fremde Person, oder stellte er sie lebhaft vor, so war es ihm... er amiisierte sich, die Haser auf die Dacher zu stellen. Однажды он, очевидно, вообразил себя либо страшным котом, либо еще каким-то чудовищным зверем, и ужасно напугал кошку.
Но Ленц при встрече со своим прежним знакомым Кауфманом ведет себя как писатель, каким он был на самом деле. Его слова полны глубокого смысла и свидетельствуют о том, что он нашел свое место в искусстве. Ленц - теолог по образованию, однажды он читает в приходе приютившего его Оберлина глубоко прочувствованную проповедь. Сознание временами возвращается к нему, но эти промежутки становятся все более короткими. Скука заполняет для него весь мир, ему не хочется даже двигаться, хотя порой возникают периоды особенного возбуждения, все свидетельствует о прогрессирующей болезни.
Особенно чутко он воспринимает темноту, всегда пугающую его, и свет, когда страшные видения исчезают. Последний абзац передает отъезд Ленца, он пытается покончить с собой, темнота давит его. Заключительная фраза рассказа: «Так он жил» (So lebte ег hin) оставляет возможность для читателя осмыслить трагедию незаурядного человека, теряющего разум.
И в драме, и в рассказе чрезвычайно важна тема Иисуса Христа. В «Смерти Дантона» образ Сына Божьего возникал в сознании Робеспьера и Дантона, там он был необходим автору, чтобы показать дистанцию между истинным милосердием и социальной необходимостью (Дантон) или подчеркнуть догматизм мышления Робеспьера, который осмеливается сопоставлять Того, Кто пролил свою кровь во имя спасения человечества, с тем, кто льет чужую. Ленц в припадке безумия, увидев умершую девочку, вознамерился вос-кресить ее: смерть столь юного существа была так ужасна. Он произносит слова Иисуса Христа, воскресившего дочь Иаира: «Встань и ходи» (Stehe auf und waridle), но ребенок остается недвижим.
Каков смысл этого эпизода, после которого исчезает вера Ленца? Автор, как и в драматическом произведении, не дает его толкования. Вероятнее всего, что перед Бюхнером постоянно вставал вопрос о возможностях личности, пусть и незаурядной. Но каждый раз он решал его однозначно: человек не может одолеть судьбу. Возможности Бога и человека далеко не равнозначны. В драме Бюхнер изображает преступление, когда человек присваивает себе права Бога, в рассказе о психически больном писателе - подтверждает малые возможности и малое знание человеком мира.

О. А. Арменкова
Санкт-Петербургский государственный университет

ДРАМА ГЕОРГА БЮХНЕРА «СМЕРТЬ ДАНТОНА»
В КОНТЕКСТЕ ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ДРАМЫ

http://conf.phil.spbu.ru/Archives/book/2005/foreign_lit/

В творчестве выдающегося немецкого драматурга Георга Бюхнера (1813-1837) происходит активное взаимодействие с традицией западноевропейского театра. В драме «Смерть Дантона» (1835), написанной в историческом жанре, Георг Бюхнер проявил себя дерзновенным экспериментатором и новатором, своеобразно переосмыслив мотивы, образы и поэтику исторической драмы. «Смерть Дантона» органично встраивается в эволюционный ряд западноевропейской исторической драмы конца XVIII - первой трети XIX вв., одновременно демонстрируя новые возможности этого жанра.

Драма Бюхнера погружает читателя в историю Франции 1794 года - время установления якобинского террора. Исторические события в драме явлены через изображение индивидуальных характеров - вдохновителей революции. Подобный способ изображения истории (также на материале революционных событий) осуществляется в традиции раннеромантической французской исторической драмы, а именно, драмы Виктора Гюго «Кромвель» (1827).

Западноевропейская историческая драма в том виде, в каком она сложилась к 30-м годам XIX в., являлась так называемой «драмой для чтения», характеризующейся эпической повествовательностью и широтой охвата изображаемых событий. Примером тому могут послужить и французская раннеромантическая драма-хроника Проспера Мериме о крестьянской войне 1348 года «Жакерия» (1828) с подзаголовком «сцены из феодальной жизни», и первая в традиции немецкой исторической драмы пьеса Гете «Гец фон Берлихинген с железной рукой» (1771-1773).

Традиционно историческая драма была привержена к изображению исторических картин в хронологической последовательности, для нее была характерна эпичность и изображение главных действующих лиц на широком историческом фоне. У Георга Бюхнера исторические события не служат фоном, а предстают в виде фрагментарных картин, перемежающих драматическое действие, связанное с судьбой основных протагонистов. Бюхнер словно выхватывает из потока событий сцены частной жизни героев, зарисовки жизни Парижа наряду со сценами основного исторического действия.

В драме Кристиана Дитриха Граббе (1801-1836) «Наполеон, или 100 дней» (1831) встречается похожий прием, однако основным способом изображения исторических событий у Граббе остаются эпические сцены, соединенные в хронологической последовательности. Таким образом, в компактном, сконцентрированном способе изображения исторических событий и способе их фрагментарного соединения в единое целое, несомненно, проявилось новаторство Георга Бюхнера.

Бюхнер пытается в своей драме создать характеры, адекватные их историческим прототипам. Как признается сам автор, это не идеальные герои романтических пьес «с розово-голубыми носиками и деланным пафосом, а люди из плоти и крови» 1 - они цинично острят, непристойно шутят, проводят время в обществе куртизанок. «Я должен был соблюдать историческую истину, - пишет автор, - и показать деятелей революции такими, какие они были: со всей кровью, распутством, энергией и цинизмом. Я рассматриваю свою драму как историческое полотно, которое должно точно соответствовать оригиналу…» (293).

Для драмы «Смерть Дантона» характерно не статичное изображение исторических персонажей, а их динамическое развитие внутри драматического действия. Это не просто некое воссоздание речей и поступков исторического персонажа, а реконструкция его характера, психологии, когда посредством художественного вымысла, исторической относительности достигается автономоность героя: он реагирует на происходящее, движется и неизбежно приходит к определенному финалу. В результате становятся понятными предпосылки, причины изображенных исторических событий, роль в них исторических лиц, смысл происшедшего2.

В традиции как немецкой, так и французской исторической драмы персонаж изображается пусть и противоречивым, но наделенным одной, доминантной чертой, «центром» (по формулировке Гегеля) 3 . В немецкой драме 30-х годов XIX в. (например, у Граббе) воплощение драматического героя трансформируется, он изображается в полноте своей психологии. Однако у Граббе такой психологической глубиной наделен только образ Наполеона - остальные персонажи продолжают оставаться носителями заданной характерологической линии. В «естественном», адекватном истории и жизни изображении персонажей заключается новаторство Бюхнера на уровне характеростроения.

Все драматическое полотно «Смерти Дантона» пронизывает авторский провиденциализм, основанный на исторической перспективе, который позволяет осмыслить философию истории Георга Бюхнера. Для него история - это некий поступательный, развивающийся во времени процесс, подчиненный внешней закономерности, некоему «железному закону истории», основанному, в свою очередь, на естественном законе. Человек неизбежно подчиняется этому всеобщему, неотвратимому закону, выполняя предписанную ему роль. Возомнив себя способным управлять ходом событий, оказавшись на вершине колеса истории, он неизбежно попадает под него, гибнет под «жерновами истории». В письме невесте о замысле своей первой драмы Бюхнер пишет: «Я изучаю историю французской революции и совершенно раздавлен дьявольским фатализмом истории. В человеческой природе я обнаружил ужасающую одинаковость, в человеческих судьбах неотвратимость, перед которой ничтожно все и вся. Отдельная личность лишь пена на волне, величие - чистый случай, господство гения - кукольный театр, смешная попытка бороться с железным законом; единственное, что в наших силах, - это познать его, овладеть им невозможно» (274).

Эти размышления выводят историческую драму Георга Бюхнера на новый, философский уровень осмысления исторических событий. Автор затрагивает экзистенциальные вопросы бытия: вопрос о существовании Бога, оправданности насилия, наказания, природы зла в человеке, роли личности в историческом процессе. Возникает ключевой образ марионетки, куклы, символизирующий театральность всего происходящего и раскрывающий самоощущение дантонистов накануне их казни. Дантон задается вопросом, кто они есть, и сам отвечает на него: «Марионетки… Марионетки, подвешенные на веревках неведомых сил… Нигде, ни в чем мы не бываем самими собой!» (112).

С образом марионетки оказывается органически связанной шекспировская метафора человека - музыкального инструмента в чужих руках, человека-флейты. Дантон произносит в начале драмы: «Быть жалким инструментом с одной струной, которая издает всегда только один звук, разве это жизнь?» (101). В конце этот образ вырастает и выражает самоощущение Дантона: «Мы всего лишь жалкие шарманщики, а наши тела - инструменты» (146).

Взаимодействие драматургии Бюхнера с наследием Шекспира бесспорно, так же как и увлеченность творчеством английского гения драмы со стороны многих немецких и французских драматургов, которая особенно ярко проявилась в конце XVIII - начале XIX вв. Преклонение Бюхнера перед творчеством Шекспира иллюстрирует его высказывание в письме к своему издателю Гуцкову из Дармштадта от 21-го февраля 1835 года: «.. утешаюсь мыслью, что все поэты, за исключением Шекспира, склоняют голову перед историей и природой, как пристыженные ученики» (289). Чуть позже, в письме к родным, оправдывая своих героев «из плоти и крови», Бюхнер напишет: «…одним словом, я за Гете и Шекспира, но не за Шиллера» (299). В драме Бюхнера присутствует множество аллюзий на произведения великого английского драматурга, шекспировским духом проникнуты народные сцены драмы, в них действуют обобщенные персонажи: «первый, второй гражданин, первая, вторая женщина, первый, второй возница». Они говорят в драме просторечным языком, полным непристойностей, дерзких шуток. В речи персонажей из народа возникают к тому же чудовищные по своей жестокости образы: «Второй гражданин: Мы сдерем у них шкуру с ляжек и сделаем себе из нее штаны, мы соскоблим весь жир и пустим себе в суп» (80). Две женщины в сцене казни дантонистов стремятся протиснуться поближе со своими детьми к эшафоту, чтобы «накормить голодных ребятишек» страшным зрелищем. В речи единственного индивидуализированного героя из толпы - Симона-суфлера звучит прямая цитата из «Гамлета» Шекспира: «Кто оскорбил Лаэрта? Гамлет? Нет, сам бедный Гамлет во вражде с безумьем» (82). В шекспировском духе выписаны также и женские образы (Жюли и Люсиль). Первая, будто услышав призыв мужа «только бы не идти одному», принимает яд и умирает в час казни Дантона, а Люсиль не может осознать предстоящей гибели Камилла и сходит с ума. В ее образе воплощается тема сумасшествия, иррационального - присутствующая в драме и в виде состояний бреда, снов, видений Дантона, Робеспьера и других персонажей. Этот план позволяет драматургу вывести в драме не только внешнее, но и внутреннее действие, движение души.

Таким образом, сопоставление исторической драмы Георга Бюхнера «Смерть Дантона» с традицией западноевропейской исторической драмы демонстрирует их активный диалог: преемственность, взаимодействие с ней, с одной стороны, и новаторство драматурга, с другой.

Бюхнер создает новый тип исторической драмы, где наряду с основным действием, развивающимся в виде цепи фрагментарных сцен, возникает внутреннее действие, воплощенное в видениях, снах, внутренних монологах героев. Эти внутренние размышления выводят драму на новый уровень осмысления исторических событий, поднимая при этом экзистенциальные вопросы человеческого Бытия.

Примечания

1 Бюхнер Г. Пьесы. Проза. Письма. М., 1972. С. 299. Далее цитируется по данному изданию с указанием страницы в скобках.

2 Аникст А. А. Теория драмы от Гегеля до Маркса. М., 1983. С. 48.

3 Реизов Б. Г. Теория исторического романа. Л., 1965. С. 285.



Похожие статьи
 
Категории