Гул шагов... Гул крови, бьющей в виски... Он шел по верхнему этажу, переходя из комнаты в комнату... Он прибыл в Екатеринбург позавчера и только сегодня смог проникнуть в дом Ипатьева. Сюда была перевезена из Тобольска царская семья. На стене одной из комнат, у окна, он увидел нарисованный карандашом знак императрицы - она ставила его повсюду - на счастье. Внизу стояла дата: 17(30) апреля. Это день, когда их заключили в дом Ипатьева. В комнате, где помещался цесаревич Алексей, тот же самый знак, нарисованный на обоях. Знак находился и над кроватью цесаревича. Всюду царил страшный беспорядок. Около печей зловеще темнели кучки золы. Он присел на корточки перед одной из них и увидел наполовину обгоревшие шпильки для волос, зубные щетки, пуговицы... Что же случилось? Куда их увели? Скорее всего, это произошло ночью. Их увели в том, в чем застали, не дав собраться и захватить самое необходимое.
Во время заключения в Екатеринбурге единственным разрешенным местом для прогулок Николая II и его семьи была крыша дома Ипатьевых. Фото Пьера Жильяра
Он спустился в нижний этаж, в полуподвал, и от ужаса застыл на пороге. Низкое зарешеченное окно почти не пропускало дневного света. Стены и пол, словно черные раны, покрывали следы пуль и штыков. Надежды больше не оставалось. Неужели они подняли руку на государя? Но если так, то нельзя было и мысли допустить, что императрица пережила его. Значит, они оба стали жертвами. Но дети? Великие княжны? Цесаревич Алексей? Все доказывало, что жертвы были многочисленны...
Он опустился на каменный пол этой зловещей, похожей на тюремную камеру комнаты, обхватил голову руками и увидел, как ему навстречу идет государь с дочерьми. Опушенные снегом ели окружают царскосельское озеро. Великая княжна Ольга идет с отцом под руку, крепко прижавшись к его плечу. Великая княжна Татьяна с другой стороны сжимает руку государя и что-то быстро-быстро говорит. Младшие княжны то забегают вперед, то идут позади. Анастасия придумывает очередную шалость, забивая снег за отвороты своей бархатной шубки. Государь с нежностью смотрит на дочерей, он любуется сияющими румянцем лицами. Синие добрые глаза словно говорят: «Посмотрите, какие у меня славные дочери!» ...Он хотел поклониться государю, но ему никак не удавалось встать с пола. «Но почему зима?» - подумал он. И тут его сознанию открылось, что и дом Ипатьева, и царскосельский парк - всего лишь сон... Он проснулся...
В небольшой уютной квартире Пьера Жильяра стояла мирная утренняя тишина
Е. Липгарт. «Портрет императора Николая II»
И. Галкин. «Императрица Александра Федоровна»
Великая княжна Анастасия
Этот сон приснился ему, конечно, не случайно. Вчера Пьер получил письмо от великой княгини Ольги Александровны, сестры императора Николая II, живущей в Дании. Она писала, что в Берлине объявилась молодая женщина, которая называет себя младшей дочерью императора Николая II Анастасией. «Пожалуйста, немедленно поезжайте посмотреть на эту несчастную. А вдруг она окажется нашей малышкой... И, если это действительно она, пожалуйста, дайте мне знать телеграммой, и я тоже приеду в Берлин».
Пьер Жильяр вместе с женой Александрой, бывшей горничной великих княжен, на следующий же день отправился в Берлин, в госпиталь святой Марии. Женщина, объявившая себя Анастасией, уже несколько дней находилась без сознания. Исхудавшее тело походило на скелет, обтянутый кожей. Кто мог бы узнать в ней княжну Анастасию, даже если это и впрямь была она?
По настоянию Жильяра больную перевели в хорошую клинику.
«Самое важное, чтобы она осталась жива, - сказал он жене, не отходившей от постели больной. - Мы вернемся, как только ей станет лучше».
Через три месяца Пьер Жильяр и Александра навестили больную. Пьер, присев около нее, сказал:
Пожалуйста, расскажи, что ты помнишь из своего прошлого?
Та в гневе бросила:
Я не знаю, что такое «помнить»! Если бы вас хотели убить, как меня, многое ли вы запомнили бы из того, что было раньше?
Жильяру пришлось уйти.
На пороге он столкнулся с женщиной в сиреневом плаще. Жильяр узнал ее: это была княгиня Ольга, любимая тетушка великих княжен.
Подойдя к кровати Анастасии, она улыбнулась ей и протянула руку.
Княгиня Ольга обожала своих племянниц. Каждую субботу княжны, жившие в Царском Селе, с нетерпением ждали ее. Они отправлялись в дом Ольги Александровны, где веселились, играли и танцевали с другими детьми...
Ты помнишь, как наслаждались вы каждой минутой? - спрашивала она Анастасию с улыбкой. - Я до сих пор слышу, как звенит твой смех.
При этих словах самозванка, кивнув, горько расплакалась. Ольга Александровна расцеловала ее в обе щеки:
Ты обязательно поправишься.
Снова и снова она внимательно вглядывалась в лицо женщины, почти ничем не напоминавшее лицо ее маленькой Анастасии. Только глаза были такие же огромные, яркие, голубые.
«Но ведь она столько пережила! Сердце подсказывает мне, что это она! Как я хочу, чтобы это была она!»
В октябре 1928 года скончалась вдовствующая императрица Мария Федоровна. На следующий день вышел в свет документ, названный потом «романовской декларацией». Ее подписали двенадцать представителей Русской императорской фамилии, которые единодушно подтверждали, что фрау Унбеканнт не является дочерью царя Николая II. Этот документ, в котором цитировались высказывания великой княгини Ольги, Пьера Жильяра и баронессы Буксгевден, фрейлины Александры Федоровны, убедил публику, что представители дома Романовых отвергли самозванку.
Но самозванка продолжала выдавать себя за княжну Анастасию, и всегда находились люди, желавшие поселить у себя «царскую дочь». Она жила то в Америке, то в Англии, то в Германии.
В1968 году Анастасия вновь переехала в Америку, где вышла замуж за доктора Менахана. Они прожили вместе пятнадцать лет. В последние годы самозванка часто попадала в психиатрическую клинику. 12 февраля 1984 года Анастасия Менахан скончалась от пневмонии.
Царственные мученики. Икона
Хрустальный глобус
Пьер Безухов из романа «Война и мир» Льва Толстого видит во сне хрустальный глобус:
«Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали её, иногда уничтожали, иногда сливались с нею… В середине Бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растёт, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает».
Пьер Безухов
Стремление капель к всемирному слиянию, их готовность вместить весь мир - это любовь, сострадание друг к другу. Любовь как полное понимание всего живого перешла от Платона Каратаева к Пьеру, а от Пьера должна распространиться на всех людей. Он стал одним из бесчисленных центров мира, то есть стал миром.
Вот почему смеётся Пьер над солдатом, охраняющим его с винтовкой у двери сарая: «Он хочет запереть меня, мою бесконечную душу…» Вот что последовало за видением хрустального глобуса.
Совсем не так банален эпиграф романа о необходимости единения всех хороших людей. Слово «сопрягать», услышанное Пьером во втором «вещем» сне, не случайно сочетается со словом «запрягать». Запрягать надо - сопрягать надо. Всё, что сопрягает, есть мир; центры - капли, не стремящиеся к сопряжению, - это состояние войны, вражды. Вражда и отчуждённость среди людей. Достаточно вспомнить, с каким сарказмом смотрел на звезды Печорин, чтобы понять, что представляет собою чувство, противоположное «сопряжению».
Пьер Безухов. Музей им. К.А.Федина, г. Саратов
Вероятно, не без влияния космологии Толстого строил позднее Владимир Соловьев свою метафизику, где ньютоновская сила притяжения получила наименование «любовь», а сила отталкивания стала именоваться «враждой».
Война и мир, сопряжение и распад, притяжение и отталкивание - вот две силы, вернее, два состояния одной космической силы, периодически захлестывающие души героев Толстого . От состояния всеобщей любви (влюблённость в Наташу и во всю вселенную, всепрощающая и всё вмещающая космическая любовь в час смерти Болконского) до той же всеобщей вражды и отчуждённости (его разрыв с Наташей, ненависть и призыв расстреливать пленных перед Бородинским боем). Пьеру такие переходы не свойственны, он, как и Наташа, по природе всемирен. Ярость против Анатоля или Элен, воображаемое убийство Наполеона носят поверхностный характер, не затрагивая глубины духа. Доброта Пьера - естественное состояние его души.
Пьер, князь Андрей и Наташа Ростова на балу
Пьер «увидел» хрустальный глобус со стороны, то есть вышел за пределы видимого, зримого космоса ещё при жизни. С ним произошёл коперниковский переворот. До Коперника люди пребывали в центре мира, а тут мироздание вывернулось наизнанку, центр стал периферией - множеством миров вокруг «центра солнца». Именно о таком коперниковском перевороте говорит Толстой в финале романа:
«С тех пор, как найден и доказан закон Коперника, одно признание того, что движется не солнце, а земля, уничтожило всю космографию древних…
Как для астрономии трудность признания движений земли состояла в том, чтобы отказаться от непосредственного чувства неподвижности земли и такого же чувства неподвижности планет, так и для истории трудность признания подчинения личности законам пространства, времени и причин состоит в том, чтобы отказаться от непосредственного чувства независимости своей личности».
Пьер на дуэли с Долоховым
Отношение единицы к бесконечности - это отношение Болконского к миру в момент смерти. Он видел всех и не мог любить одного. Отношение единицы к единому - это нечто другое. Это Пьер Безухов. Для Болконского мир распадался на бесконечное множество людей, каждый из которых в конечном итоге был Андрею неинтересен. Пьер в Наташе, в Андрее, в Платоне Каратаеве и даже в собаке, застреленной солдатом, видел весь мир. Всё происходящее с миром происходило с ним. Андрей видит бесчисленное множество солдат - «мясо для пушек». Он полон сочувствия, сострадания к ним, но это не его. Пьер видит одного Платона, но в нём весь мир, и это его.
Ощущение схождения двух сторон расходящегося угла в единой точке очень хорошо передано в «Исповеди» Толстого , где он очень точно передаёт дискомфорт невесомости в своем сонном полёте, чувствуя себя как-то очень неудобно в бесконечном пространстве мироздания, подвешенным на каких-то помочах, пока не появилось чувство центра, откуда эти помочи исходят. Этот центр, пронизывающий всё, увидел Пьер в хрустальном глобусе, чтобы, очнувшись от сна, ощутить его в глубине своей души, как бы вернувшись из заоблачной выси.
Так Толстой объяснял в «Исповеди» свой сон тоже ведь после пробуждения и тоже переместив сей центр из межзвёздных высей в глубины сердца. Центр мироздания отражается в каждой хрустальной капле, в каждой душе. Это хрустальное отражение есть любовь.
Война - это чужое, мир - это своё. Хрустальному глобусу Пьера предшествует в романе Толстого глобус-мячик, которым на портрете играет наследник Наполеона. Мир войны с тысячами случайностей, действительно напоминающий игру в бильбоке. Глобус - мяч и глобус - хрустальный шар - два образа мира. Образ слепца и зрячего, гуттаперчевой тьмы и хрустального света. Мир, послушный капризной воле одного, и мир неслиянных, но единых воль.
Пьер едет смотреть на войну
Художественная убедительность и цельность такого космоса не требует доказательств. Хрустальный глобус живёт, действует, существует как некий живой кристалл, голограмма, вобравшая в себя структуру романа и космоса Льва Толстого.
«Светлые паутинки - вожжи Богородицы», которыми соединены люди в вещем сне Николеньки, сына Андрея Болконского, со временем соединятся в едином «центре» хрустального глобуса, где-то там, в космосе. Станут прочной опорой для Толстого в его космическом зависании над бездной (сон из «Исповеди»). Натяжение «космических вожжей» - чувство любви - это и направление движения, и само движение. Толстой любил такие простые сравнения, как опытный всадник, любитель верховой езды и как крестьянин, идущий за плугом. Всё вы написали правильно, скажет он Репину о его картине «Толстой на пашне», только вот вожжи дать в руки забыли.
Пьер на Бородинском сражении русской армии с Наполеоном
В хрустальном глобусе Пьера капли и центр соотнесены именно таким образом, по-тютчевски: «Всё во мне, и я во всём».
В поздний период личность-единица была принесена в жертву «единому» миру. Можно и должно усомниться в правоте такого опрощения мира. Глобус Пьера как бы помутнел, перестал светиться. Зачем нужны капли, если всё дело в центре? И где отражаться центру, если нет тех хрустальных капель?
Космос романа «Война и мир» - такое же уникальное и величественное строение, как космос «Божественной комедии» Данте и «Фауста» Гёте . «Без космологии хрустального глобуса нет романа», ― утверждает К. Кедров-Челищев . Это нечто вроде хрустального ларца, в который спрятана смерть Кощея. Здесь всё во всём - великий принцип синергетической двойной спирали, расходящейся от центра и одновременно сходящейся к нему.
Пьер-читатель
Если Толстой изображал сновидения как трансформацию внешних впечатлений (например, сон Пьера Безухова, который слова будящего его слуги «запрягать пора» воспринимает во сне как решение философской проблемы - «сопрягать»), то Достоевский считал, что во сне забытые переживания людей всплывают в сферы, подконтрольные сознанию, а потому через свои сновидения человек лучше познает себя. Сновидения героев раскрывают их внутреннюю сущность - ту, которую не хочет замечать их бодрствующий ум.
Лев Толстой
Вспомните об этом в нужный момент!
Если вы нашли моё сообщение полезным для себя, пожалуйста, расскажите о нём другим людям или просто дайте на него ссылку.
Узнать больше вы всегда можете в нашей Школе писательского мастерства :
Хрустальный глобус
Пьер Безухов из романа «Война и мир» Льва Толстого видит во сне хрустальный глобус:
«Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали её, иногда уничтожали, иногда сливались с нею… В середине Бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растёт, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает».
Пьер Безухов
Стремление капель к всемирному слиянию, их готовность вместить весь мир - это любовь, сострадание друг к другу. Любовь как полное понимание всего живого перешла от Платона Каратаева к Пьеру, а от Пьера должна распространиться на всех людей. Он стал одним из бесчисленных центров мира, то есть стал миром.
Вот почему смеётся Пьер над солдатом, охраняющим его с винтовкой у двери сарая: «Он хочет запереть меня, мою бесконечную душу…» Вот что последовало за видением хрустального глобуса.
Совсем не так банален эпиграф романа о необходимости единения всех хороших людей. Слово «сопрягать», услышанное Пьером во втором «вещем» сне, не случайно сочетается со словом «запрягать». Запрягать надо - сопрягать надо. Всё, что сопрягает, есть мир; центры - капли, не стремящиеся к сопряжению, - это состояние войны, вражды. Вражда и отчуждённость среди людей. Достаточно вспомнить, с каким сарказмом смотрел на звезды Печорин, чтобы понять, что представляет собою чувство, противоположное «сопряжению».
Пьер Безухов. Музей им. К.А.Федина, г. Саратов
Вероятно, не без влияния космологии Толстого строил позднее Владимир Соловьев свою метафизику, где ньютоновская сила притяжения получила наименование «любовь», а сила отталкивания стала именоваться «враждой».
Война и мир, сопряжение и распад, притяжение и отталкивание - вот две силы, вернее, два состояния одной космической силы, периодически захлестывающие души героев Толстого . От состояния всеобщей любви (влюблённость в Наташу и во всю вселенную, всепрощающая и всё вмещающая космическая любовь в час смерти Болконского) до той же всеобщей вражды и отчуждённости (его разрыв с Наташей, ненависть и призыв расстреливать пленных перед Бородинским боем). Пьеру такие переходы не свойственны, он, как и Наташа, по природе всемирен. Ярость против Анатоля или Элен, воображаемое убийство Наполеона носят поверхностный характер, не затрагивая глубины духа. Доброта Пьера - естественное состояние его души.
Пьер, князь Андрей и Наташа Ростова на балу
Пьер «увидел» хрустальный глобус со стороны, то есть вышел за пределы видимого, зримого космоса ещё при жизни. С ним произошёл коперниковский переворот. До Коперника люди пребывали в центре мира, а тут мироздание вывернулось наизнанку, центр стал периферией - множеством миров вокруг «центра солнца». Именно о таком коперниковском перевороте говорит Толстой в финале романа:
«С тех пор, как найден и доказан закон Коперника, одно признание того, что движется не солнце, а земля, уничтожило всю космографию древних…
Как для астрономии трудность признания движений земли состояла в том, чтобы отказаться от непосредственного чувства неподвижности земли и такого же чувства неподвижности планет, так и для истории трудность признания подчинения личности законам пространства, времени и причин состоит в том, чтобы отказаться от непосредственного чувства независимости своей личности».
На дуэли с Долоховым
Отношение единицы к бесконечности - это отношение Болконского к миру в момент смерти. Он видел всех и не мог любить одного. Отношение единицы к единому - это нечто другое. Это Пьер Безухов. Для Болконского мир распадался на бесконечное множество людей, каждый из которых в конечном итоге был Андрею неинтересен. Пьер в Наташе, в Андрее, в Платоне Каратаеве и даже в собаке, застреленной солдатом, видел весь мир. Всё происходящее с миром происходило с ним. Андрей видит бесчисленное множество солдат - «мясо для пушек». Он полон сочувствия, сострадания к ним, но это не его. Пьер видит одного Платона, но в нём весь мир, и это его.
Ощущение схождения двух сторон расходящегося угла в единой точке очень хорошо передано в «Исповеди» Толстого , где он очень точно передаёт дискомфорт невесомости в своем сонном полёте, чувствуя себя как-то очень неудобно в бесконечном пространстве мироздания, подвешенным на каких-то помочах, пока не появилось чувство центра, откуда эти помочи исходят. Этот центр, пронизывающий всё, увидел Пьер в хрустальном глобусе, чтобы, очнувшись от сна, ощутить его в глубине своей души, как бы вернувшись из заоблачной выси.
Так Толстой объяснял в «Исповеди» свой сон тоже ведь после пробуждения и тоже переместив сей центр из межзвёздных высей в глубины сердца. Центр мироздания отражается в каждой хрустальной капле, в каждой душе. Это хрустальное отражение есть любовь.
Война - это чужое, мир - это своё. Хрустальному глобусу Пьера предшествует в романе Толстого глобус-мячик, которым на портрете играет наследник Наполеона. Мир войны с тысячами случайностей, действительно напоминающий игру в бильбоке. Глобус - мяч и глобус - хрустальный шар - два образа мира. Образ слепца и зрячего, гуттаперчевой тьмы и хрустального света. Мир, послушный капризной воле одного, и мир неслиянных, но единых воль.
Пьер едет посмотреть на войну
Художественная убедительность и цельность такого космоса не требует доказательств. Хрустальный глобус живёт, действует, существует как некий живой кристалл, голограмма, вобравшая в себя структуру романа и космоса Льва Толстого.
«Светлые паутинки - вожжи Богородицы», которыми соединены люди в вещем сне Николеньки, сына Андрея Болконского, со временем соединятся в едином «центре» хрустального глобуса, где-то там, в космосе. Станут прочной опорой дляТолстого в его космическом зависании над бездной (сон из «Исповеди»). Натяжение «космических вожжей» - чувство любви - это и направление движения, и само движение. Толстой любил такие простые сравнения, как опытный всадник, любитель верховой езды и как крестьянин, идущий за плугом. Всё вы написали правильно, скажет он Репину о его картине «Толстой на пашне», только вот вожжи дать в руки забыли.
На Бородинском сражении русской армии с Наполеоном
В хрустальном глобусе Пьера капли и центр соотнесены именно таким образом, по-тютчевски: «Всё во мне, и я во всём».
В поздний период личность-единица была принесена в жертву «единому» миру. Можно и должно усомниться в правоте такого опрощения мира. Глобус Пьера как бы помутнел, перестал светиться. Зачем нужны капли, если всё дело в центре? И где отражаться центру, если нет тех хрустальных капель?
С Наташей Ростовой
Космос романа «Война и мир» - такое же уникальное и величественное строение, как космос «Божественной комедии» Данте и «Фауста» Гёте . «Без космологии хрустального глобуса нет романа», ― утверждает К. Кедров-Челищев . Это нечто вроде хрустального ларца, в который спрятана смерть Кощея. Здесь всё во всём - великий принцип синергетической двойной спирали, расходящейся от центра и одновременно сходящейся к нему.
Пьер-читатель
Если Толстой изображал сновидения как трансформацию внешних впечатлений (например, сон Пьера Безухова, который слова будящего его слуги «запрягать пора» воспринимает во сне как решение философской проблемы - «сопрягать»), то Достоевский считал, что во сне забытые переживания людей всплывают в сферы, подконтрольные сознанию, а потому через свои сновидения человек лучше познает себя. Сновидения героев раскрывают их внутреннюю сущность - ту, которую не хочет замечать их бодрствующий ум.
Лев Толстой
Современный хрустальный глобус в разрезе
Вспомните об этом в нужный момент
Альтернатива 2-летних Высших литературных курсов и Литературного института имени Горького в Москве, где учатся 5 лет очно или 6 лет заочно, - Школа писательского мастерства Лихачева. В нашей школе основам писательского мастерства целенаправленно и практично обучают всего 6-9 месяцев, а по желанию учащегося - и того меньше. Приходите: истратите только немного денег, а приобретёте современные писательские навыки и получите чувствительные скидки на редактирование своих рукописей.
Инструкторы частной Школы писательского мастерства Лихачева помогут вам избежать членовредительства. Школа работает круглосуточно, без выходных.
В основе композиции «Войны и мира» – повествование о событиях и героях. Согласно классификации, предложенной А. А. Сабуровым, оно имеет несколько разновидностей. Это историко-документальное повествование; повествование, основанное на художественном вымысле; повествование, воссоздающее процессы душевной жизни героев, в частностиэпистолярное (например, переписка Марьи Болконской с Жюли Карагиной) и дневниковое (дневник Пьера Безухова, дневник графини Марьи Ростовой). Важное место в «Войне и мире» занимают авторские описания и рассуждения .
Основной элемент композиции «Войны и мира» – сценический эпизод, состоящий из сценического диалога и авторских ремарок . Сценические эпизоды в их последовательности и образуют повествовательный поток .
В «Войне и мире» множество сюжетных линий .
Само заглавие романа определяетдве основные сюжетные линии. Первая часть первого тома посвящена в основном теме мира. Она служит экспозицией основных сюжетных линий произведения. Здесь рисуются картины жизни социальных кругов, к которым принадлежат важнейшие герои. Толстой изображает салон Анны Павловны Шерер, знакомит читателя с Андреем Болконским и Пьером Безуховым, показывает жизнь Москвы, семью Ростовых, умирающего графа Безухова, затем переносит читателя в Лысые Горы. Первый переход от мира к войне отмечен гранью между первой и второй частями первого тома романа. Во второй части первого тома намечается героическая тема народа, которая получит развитие в третьем и четвертом томах.
Второй том почти целиком посвящен миру, третий том – преимущественно войне. Начиная с третьего тома темы войны и мира постоянно переплетаются. Личная жизнь героев входит в поток событий 1812 года. В четвертом томе тема войны идет на убыль, тема мира вновь начинает преобладать.
В пределах двух главных линий – войны и мира – в романе выделяются частные сюжетно-тематические линии . Назовем некоторые из них . Это тема петербургской знати , в частности салон Анны Павловны Шерер, круг князя Василия Курагина и Элен, круг Анатоля Курагина и Долохова. Кроме того, здесь завязываются сюжетные линии, связанные с судьбами Андрея Болконского и Пьера Безухова , с жизнью семьи Ростовых .
Отдельные сюжетные линии отражают судьбы Наташи Ростовой и Николая Ростова . Назовем также сюжетную линию, связанную с жизнью в Лысых Горах , историей старого князя Болконского, судьбой княжны Марьи. Кроме того, отметим линии Кутузова и Багратиона, Наполеона и французов , а также тему масонства .
Переход от одной сюжетной линии к другой осуществляется, как правило, по принципу антитезы . Антитеза – важнейший композиционный прием в «Войне и мире».
Важное значение в романе Толстого приобретает пейзаж . Пейзаж у Толстого всегда является элементом большой и цельной картины жизни.
Важное место в композиции «Войны и мира» занимают авторские отступления – исторические, публицистические, философские. Так, в начале третьего тома Толстой рассматривает вопрос о роли личности в истории. Важную роль играют размышления автора перед описанием Бородинского сражения. В начале третьей части четвертого тома особый интерес представляет отступление о своеобразии партизанской войны. Значительную часть эпилога занимают философские отступления автора. Авторские отступления усиливают эпическое начало «Войны и мира».
«Диалектика души» (принципы и средства психологического анализа)
Термин «диалектика души» ввел в русскую критику Н. Г. Чернышевский. В рецензии на ранние произведения Толстого Чернышевский отмечал, что писателя занимает всего более «сам психический процесс, его формы, его законы, диалектика души , чтобы выразиться определительным термином».
«Диалектика души», по Чернышевскому, представляет собой непосредственное изображение «психического процесса» . Кроме того, существует и более широкое понимание «диалектики души»: многие исследователи называют так общие принципы и конкретные приёмы психологического анализа в произведениях Толстого.
Рассмотрим некоторые общие принципы «диалектики души» в «Войне и мире».
Толстой изображает внутренний мир человека в постоянном движении, в противоречивом развитии. «Люди суть реки, человек – текучее вещество», – писал он. Этот тезис можно проиллюстрировать на примере духовных исканий Андрея Болконского и Пьера Безухова. Герои постоянно ищут смысл жизни, их внутренний мир непрерывно меняется. Изображение душевного состояния Андрея и Пьера – важный аспект «диалектики души».
Обратим внимание также на интерес Толстого к переломным, кризисным моментам в духовной жизни человека . Внутренний мир его героев часто раскрывается именно в такие моменты (Пьер в Торжке, Андрей Болконский под небом Аустерлица).
Важнейшая черта психологизма Толстого – тесная связь внешних событий с внутренней жизнью персонажей. Укажем, к примеру, на значение таких событий, как рождение ребенка и смерть жены для Андрея Болконского. Вспомним о роли Отечественной войны 1812 года в духовной жизни героев.
Отметим также некоторые конкретные приёмы психологического анализа у Толстого.
Основное средство изображения внутреннего состояния героя в романе Толстого – это внутренний монолог. Приведем примеры.
После разрыва с женой и дуэли с Долоховым, находясь в тяжелом душевном состоянии, Пьер покидает Москву и едет в Петербург. Остановившись на почтовой станции в Торжке, герой с грустью размышляет о своей жизни: «Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?»
Увлекшись Анатолем Курагиным, Наташа находится в состоянии душевного смятения. «Боже мой! Я погибла! – сказала она себе. – Как я могла допустить до этого?»
Будучи тяжело ранен, Андрей Болконский размышляет о своем новом взгляде на мир. «Да, мне открылось новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. – Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви!»
Иногда внутренний монолог героя переходит в «поток сознания» , то есть цепь воспоминаний, впечатлений, логически не связанных друг с другом. Например, Толстой передает внутреннее состояние Николая Ростова во время его первого боя на реке Энс: «Во мне одном и в этом солнце так много счастья, а тут... стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность... Вот опять кричат что-то, и опять все побежали куда-то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня... Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья». <...> «И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно-тревожное впечатление». Еще один пример – дремотное состояние Николая Ростова во фланкерской цепи накануне Аустерлица: «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары и усы... По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки…»
Важное средство психологического анализа у Толстого – монологи и диалоги героев. Общаясь друг с другом, герои Толстого нередко делятся своими сокровенными мыслями. Например, слова Андрея Болконского, обращенные к Пьеру, иногда приобретают характер исповеди . В начале романа Андрей Болконский объясняет своему другу, для чего он идет на войну: «Для чего? Я не знаю. Так надо. Кроме того, я иду... я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!»
Приведем еще один пример. В разговоре с Андреем на пароме Пьер высказывает своё мнение о смысле жизни: «Я вот что знаю, и знаю верно, что наслаждение делать добро есть единственное верное счастье жизни».
Важным средством психологического анализа становятся также письма героев. Приведем в качестве примера переписку княжны Марьи Болконской с Жюли Карагиной. В письме княжны Марьи раскрывается духовный мир христианки, ее искренняя вера в Бога и самоотверженная любовь к ближнему. И напротив, рассуждения о новомодных мистических учениях, которые мы находим в письме Жюли, кажутся пустыми и исполненными светской манерности.
Существенным средством раскрытия внутреннего мира героя можно назвать также дневник . Яркий пример – дневник, который вёл Пьер в период увлечения масонством. В дневниковых записях героя мы находим его сокровенные мысли о жизни и смерти. Здесь отражаются его душевные переживания, сны, воспоминания. Отметим также дневник графини Марьи Ростовой, фрагменты которого приводятся в конце произведения.
Сон – особое средство психологического анализа в романе «Война и мир». Особо следует отметить два сна Пьера . Один из них он видел в Можайске после Бородинского сражения, другой – в плену. Сны эти имеют символическое значение.
Сон , увиденный Пьером в Можайске , передает ощущение сопричастности «общей жизни», сознание необходимости подчинить свою свободу Божественной воле. Пьером овладевает идея сопряжения всего сущего в нравственном бытии человека.
Важным моментом в духовной жизни Пьера становится еще один сон – о глобусе , увиденный героем в плену. В этом сновидении Пьер приходит к ощущению того, что жизнь есть Бог. Смысл человеческого существования состоит в том, чтобы любить жизнь, любить Бога.
Отметим также сон Николеньки Болконского в конце романа.
Важное средство психологического анализа в романе «Война и мир» – изображение несоответствия между внутренним состоянием героя и внешним проявлением этого состояния .
Например, Николай Ростов, проиграв в карты Долохову огромную сумму денег, развязно сообщает об этом отцу, хотя в душе чувствует себя последним негодяем и затем просит у отца прощения.
Приведем ещё один пример. После разрыва с Наташей Андрей Болконский говорит с Пьером о политике, однако в душе продолжает переживать этот разрыв. Пьер при этом чувствует, что мысли его друга совсем о другом.
Толстой в своем произведении, как правило, не дает развёрнутых психологических портретов героев. Отсюда – особое значение психологической детали. Как правило, это повторяющаяся деталь (лучистые глаза княжны Марьи, холодный взгляд Долохова, обнаженные плечи Элен).
Нередко внутреннее состояние героя передается через описание природы. Например, небо Аустерлица – символ вечности, на фоне которой Андрею Болконскому становится ясной суетность его мечтаний о славе. Две встречи со старым дубом передают душевное состояние Андрея до и после первой его встречи с Наташей Ростовой. В весеннюю ночь в Отрадном герой невольно подслушал разговор Наташи с Соней, проникся радостью жизни, оптимизмом, исходившим от Наташи.
Сделаем выводы.
Толстой выступает в романе «Война и мир» как писатель-психолог. Изображение внутреннего мира человека в постоянном движении, противоречивом развитии, интерес к переломным, кризисным моментам в духовной жизни человека, тесная связь внешних событий с внутренней жизнью персонажей – важнейшие принципы «диалектики души».
Толстой использует в своем произведении такие средства психологического анализа, как внутренний монолог, монолог-исповедь, диалог, письма, сны, дневниковые записи. Писатель изображает несоответствие между внутренним состоянием героя и внешним проявлением этого состояния, передает движения души героя через описания природы. Важную роль в психологических характеристиках персонажей играет повторяющаяся деталь.
При подготовке материалов по творчеству Л. Н. Толстого использованы фрагменты монографии А. А. Сабурова «“Война и мир” Л. Н. Толстого. Проблематика и поэтика». – М, 1959. Кроме того, учтены исследования таких авторов, как С. Г. Бочаров, Н. К. Гудзий, Л. Д. Опульская, А. П. Скафтымов.
Материал этого раздела излагается в соответствии с концепцией А. П. Скафтымова.
2 Вопрос о фатализме Толстого продолжает оставаться спорным. См., например, исследования Я. С. Лурье.
Н. Г. Чернышевский. Детство и Отрочество. Сочинения графа Толстого. Военные рассказы графа Толстого.
Толстой использовал в своем романе реальный дневник масона Я. П. Титова – почти дословно. Кроме того, здесь имеет место автобиографический момент: как уже отмечалось, с 1847 года и до конца своих дней сам Толстой вел дневник, который стал творческой лабораторией писателя.
| | | | | | | | 9 |
Немного отвлекусь. Все эти внутренние и внешние перемены наталкивают меня на мысль о том, что человеку, обредшему такие духовные ценности и смотрящему на мир уже другими глазами, нужны какие-то другие вспомогательные, питающие силы. «Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что-то такое общее с евангелием. Потому-то он попросил евангелие». Князь Андрей находился словно под оболочкой от внешнего мира и наблюдал за ним в стороне от всех, и при этом мысли его и чувства оставались, если можно так сказать, не повреждёнными внешними воздействиями. Теперь он сам себе был ангелом-хранителем, спокойным, не страстно-гордым, а мудрым не по годам человеком. «Да, мне открылось новое счастье, неотъемлемое от человека, - думал он, лёжа в полутёмной тихой избе и глядя вперёд лихорадочно-раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви!..» И, на мой взгляд, именно Наташа своим появлением и заботой отчасти подтолкнула его к осознанию его внутреннего богатства. Она как никто другой знала его (хотя теперь уже меньше) и, сама того не замечая, давала ему силы на существование на земле. Если к любви земной добавилась божеская, то, наверное, как-то по-иному стал любить Наташу князь Андрей, а именно сильнее. Она была связующим звеном для него, она помогла смягчить «борьбу» двух его начал…
Простите! - сказала она шёпотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
Я вас люблю, - сказал князь Андрей.
Простите…
Что простить? – спросил князь Андрей.
Простите меня за то, что я сделала, - чуть слышным, прерывным шёпотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрагиваясь губами, целовать руку.
Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, - сказал князь Андрей, поднимая рукой её лицо так, чтоб он мог глядеть в её глаза…
Даже измена Наташи с Анатолем Курагиным не имела теперь значения: любить, любить её сильнее прежнего – вот что было исцеляющей силой князя Андрея. «Я испытал то чувство любви», - говорит он, - «которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Всё любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческою любовью; но только врага можно любить любовью божескою. И от этого-то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека [Анатоля Курагина]. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческою любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить её…»
Мне кажется, что, если забыть о физической боли от ранения, «болезнь» князя Андрея благодаря Наташе превратилась почти в рай, если не сказать больше, потому что какой-то частью души Болконский уже был «не с нами». Теперь он обрёл новую высоту, которую не хотел никому открывать. Как же он будет жить с этим дальше?..
Когда здоровье князя Андрея, казалось бы, восстанавливалось, доктор не был рад этому, потому что считал, что либо Болконский умрёт сейчас (что лучше для него), либо месяцем позже (что будет намного тяжелее). Несмотря на все эти прогнозы, князь Андрей всё же угасал, но по-иному, так, что этого никто не замечал; может быть, внешне его здоровье улучшалось – внутренне он ощущал в себе бесконечную борьбу. И даже «когда привезли к князю Андрею Николушку [сына], испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей… не знал, что говорить с ним».
«Он не только знал, что умрёт, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчуждённости от всего земного и радостной и странной лёгкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое, далёкое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной лёгкости бытия, которую он испытывал, - почти понятное и ощущаемое…»
Поначалу князь Андрей боялся смерти. Но теперь он даже и не понимал страха перед смертью потому, что, выжив после ранения, он понял, что в мире нет ничего страшного; он начал осознавать, что умереть – это лишь перейти из одного «пространства» в другое, причём, не теряя, а обретая что-то большее, и теперь граница между этими двумя пространствами стала постепенно стираться. Физически выздоравливающий, но внутренне «увядающий», князь Андрей о смерти размышлял намного проще, чем другие; им казалось, что он вовсе уже не скорбит о том, что его сын останется без отца, что близкие потеряют любимого человека. Может быть, так оно и есть, но Болконского в тот момент волновало совсем другое: как же остаться на достигнутой высоте до конца жизни? И если мы даже немного завидуем ему в его духовном обретении, то как же соединить князю Андрею в себе два начала? По-видимому, князь Андрей и не знал, как это сделать, да и не хотел. Поэтому стал отдавать предпочтение началу божескому… «Чем дальше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провёл после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнью».
Андрею Болконскому снится сон. Скорее всего, именно он стал кульминацией в его душевных скитаниях. Во сне «оно», то есть смерть, не даёт князю Андрею закрыть за собой дверь и он умирает… «Но в то же мгновение, как он умер, он вспомнил, что спит, и в то же мгновение, как он умер, князь Андрей, сделав над собой усилие, проснулся… «Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение», - вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нём силы и ту странную лёгкость, которая с тех пор не оставляла его…» И вот борьба завершается победой идеальной любви – князь Андрей умирает. Значит, «невесомая» отданность смерти оказалась для него намного легче, чем соединение двух начал. В нём проснулось самосознание, он остался вне мира. Может быть, не случайно самой смерти как явлению строки в романе почти не отведены: для князя Андрея смерть настала не неожиданно, она не подкралась - это он ждал её долго, подготавливаясь к ней. Земля, к которой страстно потянулся князь Андрей в роковую минуту, так и не далась ему в руки, уплыла, оставив в его душе чувство тревожного недоумения, неразгаданной тайны.
«Наташа и княжна Марья теперь тоже плакали, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними».
Теперь, подытоживая всё, выше написанное, я могу сделать вывод, что духовные искания князя Андрея Болконского имели прекрасно подобранный Толстым исход: один из любимейших его героев был награждён таким внутренним богатством, что иного способа жить с ним, как выбрать смерть (защиту), и не найти. Автор не стёр князя Андрея с лица земли, нет! Он даровал своему герою благо, от которого тот не мог отказаться; взамен князь Андрей оставил миру всегда согревающий свет своей любви.
