Волки

Там рощи шумны, фиалки сини...
Гейне

Это тянулось уже с неделю. Почти каждый день их обкладывали и стреляли. Высохшие, с облезлыми боками, из-под которых злобно торчали ребра, с помутневшими глазами, похожие на каких-то призраков в белых, холодных полях -- они лезли без разбору и куда попало, как только их подымали с лежки, и бессмысленно метались и бродили все по одной и той же местности. А охотники стреляли их уверенно и аккуратно. Днем они тяжело залегали в мало-мальски крепких кустиках, икали от голода и зализывали раны, а вечером собирались по нескольку и гуськом бродили по бесконечным, пустым полям. Темное злое небо висело над белым снегом, и они угрюмо плелись к этому небу, а оно безостановочно убегало от них и все было такое же далекое и мрачное. Было тяжело и скучно на полях. И волки останавливались, сбивались в кучу и принимались выть; этот их вой, усталый и болезненный, ползал над полями, слабо замирал за версту или за полторы и не имел достаточно силы, чтобы взлететь высоко к небу и крикнуть оттуда про холод, раны и голод. Белый снег на полях слушал тихо и равнодушно; иногда от их песни вздрагивали и храпели мужицкие лошаденки в обозе, а мужики ругались и подхлестывали. На полустанке у угольных копей иной раз слышала их молодая барыня-инженерша, прогуливаясь от дому до трактира на повороте, и ей казалось, что поют ей отходную; тогда она закусывала губу, быстро возвращалась домой, ложилась в постель, засовывала голову между подушек и, скрипя зубами, твердила: "Проклятые, проклятые".

II

Был вечер. Задувал неприятный ветер, и было холодно. Снег был одет в жесткую сухую пленочку, чуть-чуть хряскавшую всякий раз, как на нее наступала волчья лапа, и легкий холодный снежок змейками курился по этому насту и насмешливо сыпал в морды и лопатки волкам. Но сверху снега не шло, и было не очень темно: за облаками вставала луна. Как всегда, волки плелись -- гуськом: впереди седой, мрачный старик, хромавший от картечины в ноге, остальные-- угрюмые и ободранные -- старались поаккуратнее попадать в следы передних, чтобы не натруживать лап о неприятный, режущий наст. Темными пятнами ползли мимо кустарники, большие бледные поля, по которым ветер гулял вольно и беззастенчиво, -- и каждый одинокий кустик казался огромным и страшным; неизвестно было, не вскочит ли он вдруг, не побежит ли, -- и волки злобно пятились, у каждого была одна мысль: "Скорее прочь, пусть все они там пропадают, только бы мне уйти". И когда в одном месте, пробиваясь по каким-то дальним огородам, они вдруг наткнулись на торчавший из снега шест с отчаянно трепавшейся по ветру обмерзшей тряпкой, все как один кинулись через хромого старика в разные стороны, и только кусочки наста помчались из-под их ног и шурша заскользили по снегу. Потом, когда собрались, самый высокий и худой, с длинной мордой и перекошенными от ужаса глазами, неловко и странно сел в снег. -- Я не пойду дальше, -- заикаясь говорил он и щелкнул зубами. -- Я не пойду, белое кругом... белое все кругом... снег. Это смерть. Смерть это. И он приник к снегу, как будто слушая. -- Слышите... говорит! Более здоровые и сильные, впрочем тоже дрожавшие, презрительно оглядели его и поплелись дальше. А он все сидел на снегу и твердил: -- Целое кругом... белое все кругом... Когда взобрались на длинный, бесконечный взволок, ветер еще пронзительнее засвистел в ушах: волки поежились и остановились. За облаками взошла на небо луна, и в одном месте на нем мутнело желтое неживое пятно, ползшее навстречу облакам; отсвет его падал на снега и поля, и что-то призрачное и болезненное было в этом жидком молочном полусвете. Внизу, под склоном, пятном виднелась деревня; кое-где там блестели огоньки, и волки злобно вдыхали запахи лошадей, свиней, коров. Молодые волновались. -- Пойдем туда, пойдем, все равно... пойдем. -- И они щелкали зубами и сладострастно двигали ноздрями. Но хромой старик не позволил. И они поплелись по бугру в сторону, а потом вкось через ложбину, навстречу ветру. Два последние долго еще оглядывались на робкие огоньки, деревню и скалили зубы. -- У-у, проклятые, -- рычали они, -- у-у, проклятые!

I II

Волки шли шагом. Безжизненные снега глядели на них своими бледными глазами, тускло отблескивало что-то сверху, внизу поземка ядовито шипела, струясь зигзагами по насту, и все это имело такой вид, будто тут, в полях, наверно знают, что никому никуда нельзя добежать, что и нельзя бежать, а нужно стоять смирно, мертво и слушать. И теперь волкам казалось, что отставший товарищ был прав, что белая пустыня действительно ненавидит их; ненавидит за то, что они живы, чего-то бегают, топчутся, мешают спать; они чувствовали, что она погубит их, что она разлеглась, беспредельная, повсюду и зажмет, похоронит их в себе. Их брало отчаяние. -- Куда ты ведешь нас? -- спрашивали они старика. -- Знаешь ли ты путь? Выведешь ли куда-нибудь? Старик молчал. А когда самый молодой и глупый волчишка стал особенно приставать с этим, он обернулся, тускло поглядел на него и вдруг злобно и как-то сосредоточенно куснул вместо ответа за загривок. Волчишка взвизгнул и обиженно отпрыгнул в сторону, проваливаясь по брюхо в снег, который под настом был холодный и сыпучий. Было еще несколько драк -- жестоких, ненужных и неприятных. Раз последние двое отстали, и им показалось, что лучше всего лечь и сейчас же умереть; они завыли, как им казалось, перед смертью, но когда передние, трусившие теперь вбок, обратились в какую-то едва колеблющуюся черную ниточку, которая по временам тонула в молочном снеге, стало так страшно и ужасно одним под этим небом, начинавшимся в летящем снегу прямо над головой и шедшим всюду, в посвистывавшем ветре, что оба галопом в четверть часа догнали товарищей, хотя товарищи были зубастые, голодные и раздраженные.

IV

До рассвета оставалось часа полтора. Волки стояли кучей вокруг старика. Куда он ни оборачивался, везде видел острые морды, круглые, блестящие глаза и чувствовал, что над ним повисло что-то мрачное, давящее, и если чуть шелохнуться, оно обсыплется и задавит. -- Где мы? -- спрашивал кто-то сзади тихим, сдавленным от бешенства голосом. -- Ну-ка? Когда мы придем куда-нибудь? -- Товарищи, -- говорил старый волк, -- вокруг нас поля; они громадны, и нельзя сразу выйти из них. Неужели вы думаете, что я поведу вас и себя на гибель? Правда, я не знаю наверно, куда нам идти. Но кто это знает? -- Он дрожал, пока говорил, и беспокойно оглядывался по сторонам, и эта дрожь в почтенном, седом старике была тяжела и неприятна. -- Ты не знаешь, не знаешь! -- крикнул все тот же дикий, непомнящий голос. -- Должен знать! И прежде чем старик успел разинуть рот, он почувствовал что-то жгучее и острое пониже горла, мелькнули на вершок от лица чьи-то желтые, невидящие от ярости глаза, и сейчас же он понял, что погиб. Десятки таких же острых и жгучих зубов, как один, впились в него, рвали, выворачивали внутренности и отдирали куски шкуры; все сбились в один катающийся по земле комок, все сдавливали челюсти до того, что трещали зубы. Комок рычал, по временам в нем сверкали глаза, мелькали зубы, окровавленные морды. Злоба и тоска, выползавшая из этих ободранных худых тел, удушливым облаком подымалась над этим местом, и даже ветер не мог разогнать ее. А заметюшка посыпала все мелким снежочком, насмешливо посвистывала, неслась дальше и наметала пухлые сугробы. Было темно. Через десять минут все кончилось. На снегу валялись ободранные клочья, пятна крови чуточку дымились, но очень скоро поземка замела все, и из снега торчала только голова с оскаленной мордой и закушенным языком; тусклый тупой глаз замерзал и обращался в ледяшку. Усталые волки расходились в разные стороны; они отходили от этого места, останавливались, оглядывались и тихонько брели дальше; они шли медленно-медленно, и никто из них не знал, куда и зачем идет. Но что-то ужасное, к чему нельзя подойти близко, лежало над огрызками их вожака и безудержно толкало прочь в холодную темноту; темнота же облегала их, и снегом заносило следы. Два молодых легли в снег шагах в пятидесяти друг от друга и лежали тупо, как поленья; они не обсасывали окровавленных усов, и красные капельки на усах замерзали в жесткие ледяшки, снегом дуло в морду, но они не поворачивались к затишью. Другие тоже позалегли вразброд и лежали. А потом они опять принялись выть, но теперь каждый выл в одиночку, и если кто, бродя, натыкался на товарища, то оба поворачивали в разные стороны. В разных местах из снега вырывалась их песня, а ветер, разыгравшийся и гнавший теперь вбок целые полосы снега, злобно и насмешливо кромсал ее, рвал и расшвыривал в разные стороны. Ничего не было видно во тьме, и казалось, что стонут сами поля. 1901

Борис Константинович Зайцев - прозаик (10.2.(29.1.) 1881 Орел — 28.1.1972 Париж). Родился Борис Константинович в семье горного инженера, дворянина. С 1898 года Зайцев учился в Московском высшем техническом училище, затем — в Горном институте в Санкт-Петербурге и на юридическом факультете Московского университета; ни один не окончил. В 1901 году Л. Андреев опубликовал в московской газете «Курьер» первый лирико-импрессионистский рассказ Зайцева "В дороге " и ввел его в литературный кружок «Среда», руководимый Н. Телешовым.

В 1906-11 гг. вышли в свет шесть сборников рассказов Бориса Зайцева; к 1919 их уже было семь. По мнению самого автора, наиболее выразительным из всего, что написано им до 1922 года, является повесть "Голубая звезда " (1918). В 1921 Борис Константинович Зайцев работал в московской «Книжной лавке писателей»; в том же году был избран председателем Всероссийского союза писателей.

В июне 1922 (после ареста) он получил разрешение на выезд за границу; жил вначале в Германии и Италии, а с 1924 — в Париже. В Берлине ему удалось — в порядке почетного исключения — издать собрание сочинений в 7-ми томах (1922-23). В Париже Борис Зайцев до глубокой старости писал романы и биографические произведения, все больше приобретая славу как последнее связующее звено с литературой начала 20-го века, «серебряного века русской литературы». В Советском Союзе Зайцев как эмигрант подлежал запрету со стороны цензуры. В 1987 году перестройка дала возможность О. Михайлову ввести его имя в русскую литературу на родине.

Действие почти всех произведений Бориса Зайцева происходит в России; некоторых — в Италии. Роман "Золотой узор " (1926) охватывает период перед большевистским переворотом и гражданской войной. "Дом в Пасси " (1935) в типичной для Зайцева импрессионистской манере знакомит читателя с повседневной жизнью первой эмиграции во Франции. Самое большое произведение этого автора — четырехтомная автобиография писателя "Путешествие Глеба " — начинается романом "Заря " (1937) и завершается романом "Древо жизни " (1953). Некоторые произведения Зайцева, например, житие "Преподобный Сергий Радонежский " (1925) и "Афон " (1928) — заметки о паломничестве — полностью посвящены религиозной теме и свидетельствуют о его понимании личной ответственности христианина. Особое место в творчестве этого автора занимают биографии писателей: И. Тургенева, А. Чехова, Ф. Тютчева и В. Жуковского. К наиболее значительным достижениям в творчестве Зайцева несомненно принадлежит его перевод «Ада» из «Божественной комедии» Данте, где он прозой пытался достичь максимального приближения к оригиналу. Перевод был начат им еще в России, переработан за границей и опубликован в 1961 году.

Малоизвестные представители Серебряного века

Серебряный век - явление, которое еще предстоит осмыслить. Concepture не ставит себе задачу подробного анализа, но только освещения жизни и творчества некоторых малоизвестных представителей литературы этого периода в рамках очередного мини-курса. В этой статье речь пойдет о Борисе Зайцеве.

Характеристика литературного процесса Серебряного века

Конец XIX - начало XX веков - довольно короткий, но весьма напряженный и очень важный, самостоятельный по своему значению период в истории русской литературы. Новое, родившееся на рубеже столетий поколение писателей кровно было связано с создателями отечественной классики, но по ряду объективных причин проложило свой, особый художественный путь. Он, конечно, не прекратился с историческим переломом в Октябре 1917 г., а был блестяще продолжен на протяжении десятков лет.

Однако русская культура претерпела трагический катаклизм. Страна была разрушена до глубин, интеллигенция расколота, большая ее часть оказалась в эмиграции. Для всех: оставшихся на родине или выехавших за ее пределы - наступила совершенно иная и по-разному трудная полоса творчества. Литературную эпоху начала века, по слову М. Горького, стали называть «пестрой». Она воистину поражала разнотипностью реализма, вступившими с ним (и между собой) в полемику течениями модернизма и обилием прочих «промежуточных» форм творчества.

Если человек так остро напрягается вверх, так подчиняет пестроту свою линии Бога, он подвержен и отливам, и упадку, утомлению. Бог есть сила, дьявол - слабость. Бог выпуклое, дьявол - вогнутое.

В литературе этого времени почти исчез герой - носитель авторского идеала, а все писательское внимание было сосредоточено вокруг темной, подсознательной стихии человеческой души. Однако не все (хотя и меньшинство) представители литературы Серебрянного века были заражены царившим тогда повсеместно декадансом. Борис Зайцев по праву может быть отнесен к категории этих немногих. Его творчество несло в себе от века идущие духовные ценности и искания классической культуры.

Ищущая светлая душа

Зайцев - один из наиболее даровитых и своеобразных писателей, выступивших в первые годы ХХ века. Это - типичный представитель новейшей, так называемой «молодой» литературы. В нем отразились все ее особенности и ее главнейшие искания в области как идей, так и формы. Ему в большой мере присуща свойственная молодой литературе склонность к философствованию - к уяснению жизни в свете моральных проблем. Его интересует не конкретная видимость вещей, не их внешний облик, а внутренняя сущность; их отношение к коренным вопросам бытия и их взаимная связь. Отсюда недовольство старыми художественными формами и вдохновенное искание новых, более соответствующих содержанию насущных вопросов его времени.

Главную тему книг Зайцева можно определить так: человеческая душа как часть космоса и его отражение. Наиболее подходящими приемами, на первых порах, ему представлялись отчасти так называемый «импрессионизм», отчасти символизм, а затем в нем все более и более проявляется тяготение к новому - углубленному и утонченному - реализму. Зайцев - большой субъективист, но его субъективность не производит впечатления грубой откровенности: напротив, она придает его творчеству отпечаток интимного благородства.

Лиризм является основной чертой его рассказов. Среди них нет ни одного, который не был бы типично зайцевским. Вопрос о смысле жизни и связанные с ним мятежные, болезненные настроения отразились в психологии Зайцева весьма сложно. Они столкнулись с его духовной организацией, совсем не склонной к бурям и не страдающей диссонансами, с его душой светлой, по-чеховски мирной и созерцательной, покорно принимающей жизнь.

А ведь бывает так, что для жизни не меньше нужно мужества, чем чтобы умереть.

Герой Зайцева обращен к себе, собственному внутреннему миру, познает в нем то страшные отступления от совести, то зреющие зерна божьей правды. Его герой, даже в период войн и революций, когда человек более всего был подвержен бесчисленным воздействиям извне, сохранял стремление к вечным ценностям, утверждал их победу над сиюминутными суетными желаниями. Борис Зайцев, будучи в эмиграции, говорил: «Все имеет смысл. Страдания, несчастья, смерти только кажутся необъяснимыми. Прихотливые узоры и зигзаги жизни при ближайшем созерцании могут открыться как небесполезные».

«Только высшие ценности дают отдохновение»

Зайцев испытал сильное влияние религиозной философии Соловьева и Бердяева, которые, по его позднейшим свидетельствам, пробили «пантеистическое одеяние юности» и дали сильный «толчок к вере». О новом мироощущении Зайцева свидетельствуют написанные им в 1920-е годы «житийные портреты» (Алексей Божий человек, Препродобный Сергий Радонежский, оба 1925) и очерки о странствиях к святым местам (Афон, 1928, Валаам, 1936). Обобщая опыт русской эмиграции в статье, приуроченной к 25-летию своего отъезда из Москвы, Зайцев выразил основную тему всего созданного им после того, как он покинул родину: «Мы - капля России... как бы нищи и бесправны ни были, никогда никому не уступим высших ценностей, которые суть ценности духа». Этот мотив главенствует и в его публицистике.

Что касается его художественной прозы, наиболее заметно влияние русской религиозной философии проявляется в стремлении Зайцева проникнуть в неведомое. Но это неведомое, в отличие от общей ориентации поэтов и писателей Серебряного Века, носит не инфернальный, а духовный характер. Как говорил сам Зайцев: «только высшие ценности дают отдохновение». Вековой рубеж характеризовался тем, что люди в течение многих лет, отпущенных им для земного счастья, пребывали во власти нечистых поползновений. Взору писателя предстал плотоядный, опустошенный, жестокий мир, где все врожденные слабости до безобразия усилены. Но в отличие от многих своих современников, Зайцев отверг дух пессимизма и нигилизма. Он был уверен, что для «прошедших сквозь печаль и мрак начинает светить Божья душа». Вообще религиозное чувство многое определяет в творчестве Зайцева. Вечная мудрость Библии направляет искания и прозрения его героев.

Меня преследует последнее время стишок, давно когда-то, еще в России, заскочивший:

Жизнь, молвил он, остановясь

Средь зеленеющих могилок,

Метафизическая связь

Трансцендентальных предпосылок.

Последних строк не понимаю. Но от них хочется плакать.

О Борисе Зайцеве принято говорить, как о последнем в русском зарубежье значительном писателе XX века. Он умер в Париже в 1972 году, прожив без двух недель девяносто один год (напомним, что продолжительность жизни его декаденствующих современников была намного короче). Зайцев написал сравнительно мало произведений, тем не менее оставил богатый след в русской литературе.

Писатель испил до дна горькую чашу изгнания, но сохранил внутреннюю свободу. И тогда, когда вынужден был покинуть Россию, и тогда, когда вместе с Буниным оказался в оккупации после захвата Франции нацистами.

1. Ю. Айхенвальд - «Борис Зайцев».

2. Л. Аринина - «Христианские мотивы в творчестве Зайцева».

Цели урока :

• знакомство ребят с одним из этапных произведений творчества Б.Зайцева;
• выявление некоторых особенностей литературы начала ХХ века.

Задачи урока:

• закрепить навыки целостного анализа художественного произведения;
• углубить понятие о строении художественного текста (заглавие, эпиграф, конфликт, пафос, проблема, тема);
• обозначить проблему преемственности общечеловеческих ценностей;
• помочь осмыслению особенности жизненного процесса на рубеже двух веков (1995 – 2000гг).

Оформление урока:

• портрет Б.Зайцева,
• иллюстрация к тексту рассказа, А.К. Саврасов “Проселок”,
• И.И. Левитан “Владимирка” - копии картин.

Словарь к уроку:

• тема,
• проблема,
• конфликт,
• пафос,
• гуманизм,
• анимализм,
• мотив.

Музыка: Д.Шостакович. Симфония № 12 ре Минор, соч. 112 “1917год”. Часть 2. Разлив Allegro Adagio.

Плакаты:

1. – Мир, где ты?
   – Я всегда с тобою
   Ты меня несешь.
   Дни бегут за годами, годы за днями, от одной туманной бездны к другой. В этих днях мы живем. (Б.Зайцев).

1. Истинная Россия есть страна милости, а не ненависти. (Б.Зайцев).
2. Ничто в мире зря не делается
   Все имеет смысл.
   Страдания, несчастия, смерти только кажутся необъяснимыми.
   День и ночь, радость и горе,
   Достижения и падения – всегда научают. Бессмысленного нет. (Б.Зайцев).
3. Давно уже было отмечено, что Зайцев не “бытовик”, что он создал свой “мир”… Люди у Зайцева всегда были немного “эмигрантами”, странниками на земле. (М.Цетлин).

Распечатка стихотворных строк (тексты взяты из книги “Сонет серебряного века” - М., “Правда”, 1990. – 767с.)

Не знаю я, где святость, где порок,
И никого я не сужу, не меряю.
Я лишь дрожу пред вечною потеряю:
Кем не владеет Бог – владеет Рок

З. Гиппиус. 1907

Ни умолять, ни плакать неспособный,
Я запер дверь и проклял наши дни.

В. Брюсов. 1895

И этот тусклый зной, и горы в дымке мутной,
И запах душных трав, и камней отблеск ртутный,
И злобный крик цикад, и клекот хищный птиц
Мутят сознания. И зной дрожит от крика
И там – во впадинах сияющих глазниц
Огромный взгляд растоптанного лика.

М. Волошин. 1907

Никто не умирал. Никто не кончил жить.
Но в звонкой тишине блуждали и сходились.
Вот близятся, плывут – черты определились
Внезапно отошли – и их не различить.
Там – в темной глубине – такое же томленье
Таких же нищих душ и безобразных тел:
Гармонии безрадостный предел.

А. Блок. 1903

Все перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.
И только пышные цветы,
И звон кадильный, и следы
Куда-то в никуда.

А. Ахматова. 1939

Александр Лукьянов “Две эпохи” - (запись стихотворения на доске).

Когда погаснет блеск рассвета золотого,
Живительная мысль в бессилии замрет,
Дух человеческий тогда мельчает снова.
И гибнет в суете томительных забот
Тогда животный страх толпу ведет сурово,
Отчаянье, порок в ее сердцах растет,
И с ужасом глухим, полна бессилья злого;
Без цели и пути она во тьме бредет.
Тогда стареет мир, печально измененный,
И горечь он несет толпе порабощенной,
Нет света на земле, нет силы и чудес…
Жизнь веет холодом застывшего движенья,
И смерть стоит в толпе, как страшный призрак тленья,
Как неизбежное возмездие небес!

Слово учителя

Мы живем в сложное и интересное время. Литература открывает новые имена. Сегодня на уроке мы познакомимся с одной страничкой великой книги, которая названа: “Художественная проза Бориса Зайцева”. Она вся излучает тихий свет добра, в ней царят простые нравственные начала, каждое существо воспринимается как частица общего космоса.

“Не одному себе принадлежит человек”, - писал Б.Зайцев. И действительно в его художественной картине мира большое значение имеют взаимосвязи между живым и неживым, прекрасным и уродливым, прошлым и настоящим. Мы познакомимся с рассказом, о котором вспоминает основатель знаменитого литературного кружка “Среда” Н.Д. Телешов:

“Однажды Андреев привез к нам новичка. Как в свое время его самого привез к нам Горький, так теперь он сам привез на среду молоденького студента в серой форменной тужурке в золочеными пуговицами. Юноша талантливый, напечатал в “Карьере” хотя всего два рассказа, но ясно, что из него выйдет толк. Юноша всем понравился - и рассказ его “Волки” тоже понравился, и с того вечера он стал членом “Среды” и ее посетителем. Вскоре из него выработался писатель – Борис Зайцев”. Таким образом, рассказ “Волки” - проба пера и заявка своего “я”.

Работа с классом

1. Вы прочитали рассказ “Волки”. Не возникло ли у вас желание назвать рассказ по-другому. Давайте зададимся такой целью. (Учащимся называют свои заглавия. Например, “Люди”, “Схватка” и т.д.).

Зайцев обращается к образу обложенных флажками, загнанных в угол волков. Герои этого рассказа – волки. В тексте повествуется об общих основах их существования, их жизни, которая осложняется особенно зимой, в период отсутствия еды, тепла и покоя. Мы определили тему рассказа, именно ее автор выносит в заглавие. Теперь попытаемся определить проблему произведения (зачем автор обращается к образу волков, что он хочет сказать?).

2. Обратимся к схеме анализа, которая написана на доске.

Перед нами возникает проблема: какие два мира сталкиваются в произведении? Кто представляет их? Что характерно для каждого из них? Каковы ценности каждого мира? Его особенности? Поработаем с 1 и 2 частями рассказа и составим сравнительную схему.

(Ребята работают в тетради и с текстом, учитель на доске) .

	Мир людей	Мир волков
Кто они? Их действия		как призраки – вой и бег холод, голод, раны
По цвету	блестят робкие огоньки	луна – неживое пятно, жидкий молочный полусвет
По звукам	отходную поют	вой, усталый и болезненный
Какие они?	проклятые	проклятые
По движению	от дому до трактира на повороте	бессмысленно бродили по одной и той же местности

Если в слове проклятые поставить другое ударение, то получим “проклятые ”. Значит и люди, и волки вместе проклятые.

• Кто же противостоит миру живому, ищущему? (Учащиеся находят живые характеристики неба, снега, поземки и т.д.). Есть небо темное, злое, которое безостановочно убегает от людей и волков. Именно это чувствует самый высокий и худой волк: “Я не пойду, белое кругом… Слышите… говорит…”. Снег наделяется бледными глазами, он заговорил, поземка ядовито шипела. Неживая природа наделяется одухотворенными характеристиками, а живые волки становятся бестелесными призраками.
• Что же знают природные силы и о чем прозревает высокий волк: “Что никому никуда нельзя добежать, что и нельзя бежать, а нужно стоять смирно, мертво и слушать”.
• Что слушать? (Учащиеся называют звуковой ряд произведения).

Слушать отходную всему живому миру. Путь их бессмыслен и одинок. Природа ненавидит волков и людей, она погубит их, зажмет и похоронит – действительно, таков финал произведения. Тогда понятен ужас молодых, отставших от стаи. Поодиночке страшно. Все вместе они стая, товарищи.

3. Какая иерархия царит в стае? Давайте попробуем изобразить схематично. (Ребята в тетрадях, учитель на доске; работа с текстом) .

• Попробуем дать характеристику каждому из них. Какую социальную группу человеческого общества они представляют? (Ребята подбирают характеристики, работают с деталями художественного описания. Учитель обобщает). Вожак – старый, мудрый, испытавший победы и проигрыши старик (картечина). Который своими лапами прокладывает путь всей стае, вовремя осадил волчишку и предотвратил всеобщую драку. Он честен, он ведет стаю до тех пор, пока всеобщая злоба не задавила другие чувства волков. Вожак честен в последний миг своей жизни. Это мудрые и честные старики человеческого общества.
• Кто провоцирует всю стаю на расправу с вожаком? Волк с диким непомнящим голосом – это волк, который может предать, потому что не помнит ничего. Страшно, если такие приходят к власти, тогда с наследием и мудростью расправляются легко и яростно. Этот волк ждет быстрого разрешения проблемы, он отказывается от старого, хочет построить новое, пусть и на крови.
• Кто же этот волк? (Ребята отвечают: бунтарь, предатель, революционер и т.д.). Он ищет революционного выхода из проблемы.
• Счастливы ли волки, задравшие старика? Сыты и спокойны они? Нет. Вспомним Достоевского: “Мир не может быть построен даже на одной слезинке ребенка”. Разве возможно счастье на чужой крови?
• Что дает стае смерть вожака? Теперь они окончательно сломлены. В их единстве сила, по одному они готовы только умереть. Этого не мог понять и предвидеть молодой волчишка.
• Каков он? Какую социальную группу общества он представляет? (Учащиеся отвечают: молодой, глупый, неопытный, обижается, когда учат жизни; это молодежь стаи, любознательные и малоопытные силы общества). Молодой волчишка – это максималист в силу своей молодости, поэтому его так жестоко учит старый умный волк. Он так мало знает.
• Кто же познал истину? (Ребята отвечают: самый высокий и худой волк). Это волк – философ . Он ведет себя парадоксально: с одной стороны, остается умирать, чтобы не обременять собою стаю, с другой стороны, сдается в плен роковым силам. Человеческое общество часто сталкивается с теоретиками, которые доходят до истины своим блестящим интеллектом (или инстинктом), но не могут воплотить на практике свои идеи.
• И наконец, кто же представляет основные силы стаи? (Учащиеся отвечают: молодые волки). Они здоровые, сильные, но без вожака и его мудрости – они никто. Каждый сам по себе – стаи нет. Чего боятся два последних – умереть в одиночку. Ведь “на миру и смерть красна”.
• С чем они остаются? (Учащиеся отвечают: они умирают по одному, стыдно и тоскливо, они боятся друг друга и воют). Помните, они мечтают: “Скорее прочь, пусть все они там пропадают, только бы мне уйти”. Эти молодые и здоровые волки – эгоисты (как большая часть любого общества). Нет вожака – нет стаи. “Один в поле не воин”. Таким образом, волчья стая – проекция на человеческое общество (волки-товарищи). От проблемы движемся к конфликту.

4. Как же мы определим конфликт данного произведения? Драматический или трагический? (Внимание учащихся на доску). Драматический конфликт. В нем чувствуется особая напряженность, которая реализуется в ведущих мотивах.

5. Какие ведущие мотивы вы нашли в произведении? (Учащиеся отвечают: мотив сражения, одиночества, зла, конца света).

6. Каков пафос произведения? Какое настроение создается с помощью этих мотивов?

Настроение всеобщей озлобленности и неприкаянности порождает особый драматизм – трагический. Я гибну и осознаю свою гибель – страшное чувство.

7. Когда же особенно остро встают перед человеком вопросы бренности существования, никчемности пути и трагической разобщенности с миром? (Звучит музыка). Прочтите предложенные вашему вниманию (смотри распечатку стихотворных строк) стихотворные строчки, определите чувства, которые владеют авторами? (Ребята называют: одиночество, злоба, тоска, печаль, горечь и т.д.).

Особенно остро встает вопрос смысла жизни перед человеком в переломный момент его существования. Таким переломом становится рубеж двух веков. Прослушайте, пожалуйста, стихотворение А.Лукьянова, которые так и названо “Две эпохи”. (Звучит музыка. Учитель читает стихотворение).

8. Что вы уже знаете об особенностях литературы двух эпох? (Учащиеся отвечают по вступительной лекции к курсу 11-го класса).

Я дополню ваши знания, расскажу о теме природы в литературе начале 20 века. На рубеже 19-20в в литературе, как и в других видах искусства, начинается активный пересмотр представлений о человеке и его месте в мире. Наступает особое время “кризиса гуманизма”, о котором писал А.Блок: “… над нами повисла косматая грудь коренника и готовы опуститься тяжелые копыта”. Литература интересуется звериным, нецивилизованным началом жизни, потому что цивилизация приходит в тупиковое состояние. В животных привлекают таинственность, отчужденность от человеческих представлений о мире. Появляется образ хищников, которые подстерегают человека и пророчат ему гибель (проклятые). Природа не прощает преступлений человеку, и сама судьба приобретает облик зверя.

Особенность литературы начале 20в – не гуманизация образов животных, а “анимализация” образа животных, который обнаруживает в себе темное, безрассудное “наследье роковое”.

Почему же писатель выбирает волков? Волк – дикая хищная собака, по традиции “низкое” презираемое животное, символизирующее крайнюю отверженность человека от себе подобных (Булгаков “Собачье сердце”).

Конфликт человека с самим собою (разум-душа) реализуется и в отношении к остальной живой части природы: почтение и любовь к животным сочетается с диким истреблением (аккуратным и планомерным).

"Все во мне и я во всем" (Ф.И. Тютчев)

Образ человека получает новую емкость благодаря осознанию сопричастности множеству других существований. Куда же мы движемся все вместе? Что ожидает все живое на Земле в новом веке, да и будет ли он? В рассказе воплощен мотив конца света, всеобщее охлаждение, как в природе, так и в чувствах. Где же выход?

9. В какой части рассказа воплощена идея пути человека ко всеобщей гармонии? (Ребята отвечают: эпиграф – там рощи шумны, фиалки сини… Гейне).

В эпиграфе реализуется идея человека о счастливом месте, которое защитит человека от роковых сил, от трагического восприятия бренности существования. Именно туда бредут волки, туда стремится уже 20 веков человечество.

10. Переживая чужой опыт на уровне осмысления, мы ощущаем защиту от роковых сил. Эту защиту дают нам произведения литературы, так как в них реализуется человеческий опыт, ведь не зря “рукописи не горят”, слово существует вне времени и пространства. Через искусство слова мы постигаем этот мир и его законы, пытаясь найти ответы на вечные и роковые вопросы.

Домашнее задание.

Письменный ответ (Рассказ “Волки” в современном прочтении).

• Что мне открылось в этом мире после чтения рассказа?
• О чем заставил задуматься рассказ?
• За что я могу сказать спасибо писателю прошлого поколения Б.Зайцеву.