Именно с Тамани начались приключения Печорина на Кавказе. Глава является отдельной повестью, но между тем составной частью произведения в целом. В ней происходит знакомство с дневником Печорина, позволяющее заострить внимание на внутреннем мире главного героя. Его душевных переживаний и терзаний. Анализ главы «Тамань» из романа «Герой нашего времени» поможет понять, что двигало Печориным на момент совершения им тайных поступков, их мотивацию.
В записках видно, что Печорин устал, измучен и подавлен, но приключение, случившееся с ним в Тамани, взбодрило его не на шутку, ведь он чудом остался жив, едва не погибнув от рук контрабандистов.
В Тамань Печорина занесли дела служебные. Впечатление город произвел скверное. Вынужденный искать ночлег, он останавливается у, мягко говоря, странных людей. Хозяин жилища слепой парень. Его подруга загадочная девушка. Поведение этих двоих сразу показалось Печорину странным. Вели они себя осторожно, словно пытались что-то скрыть. Григорий решил проследить за странной парочкой. Оказалось эти двое связаны с контрабандистами. Выяснив их тайну, он чуть не лишился жизни. Девушка, пригласив Печорина на тайное свидание, планировала утопить его, сбросив с лодки. Чудом ее коварный план не осуществился.
Что двигало Печориным, когда он решил устроить слежку обычное любопытство или очередная жажда приключений. Зачем он вторгся в чужую жизнь, нарушив покой «честных контрабандистов»? Может он поддался женским чарам, раз с такой легкостью согласился на свидание. Недаром он сравнивает девушку с русалкой, заманивающей в сети чересчур любопытных. Ведь ей удалось обвести его вокруг пальца. Его, который сам любил расставлять ловушки, играя судьбами людей.
Печорин считал, что это не случайность. Он недоумевал.
«Зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие, и как камень едва сам не пошел ко дну!».
Он впервые понимает, что играет роль в чужих судьбах. Он вторгся в чуждый ему мир, нарушив спокойствие и внеся смуту. Душевные переживания терзают Григория, мучая и не давая покоя. Но, анализируя происшедшее, Печорин приходит к выводу, что вины его как таковой в случившемся нет. Он остается безразличен к судьбам других, ведь свои интересы он всегда ставил выше других.
«…Какое дело до радостей и бедствий человеческих, мне, странствующему офицеру, да еще с подорожной по казенной надобности!..».
В главе «Тамань» переплелось романическое начало с суровой действительностью. В ярких красках описаны местные красоты. На фоне живописного пейзажа образ контрабандистов раскрывается лучше. Вольный образ жизни, смекалка, хитрость в этом тоже есть своя романтика, но внутренний мир этих людей оставляет желать лучшего. Они пропитаны алчностью, жаждой наживы. Их отношения не были построены на любви. Скорее этими двумя двигали свои интересы, и целью была личная выгода.
Эта глава наиболее четко показывает внутренние ощущения Печорина. В ней оценка всех поступков. Завеса тайны характера приоткроется, предоставив возможность читателю самостоятельно вынести вердикт относительно главного героя.
После дикого путешествия Печорин вернется в круг, гораздо ближе и родней ему. В «водяное общество», в котором он словно рыба в воде и уж здесь он заставит всех плясать под свою дудочку, а не наоборот.
В романе «Герой нашего времени» Лермонтов поставил своей задачей всесторонне и многогранно раскрыть личность своего современника. При этом Лермонтов отмечает, что стремится раскрыть внутренний мир героя, написать «историю души человеческой». На это нацелены все художественные средства, используемые автором, и прежде всего необычная композиция романа.
Особенность ее заключается в том, что роман состоит из пяти повестей и новелл с самостоятельными сюжетами, объединенных общим героем и идеей. В романе они следуют так: «Бэла», «Максим Максимыч», далее «Журнал Печорина», в который входят «Тамань», «Княжна Мери», «Фаталист», а предваряет его «Предисловие». Эти части расположены с нарушением хронологической последовательности событий относительно биографии Печорина. С этой точки зрения части надо было бы расположить так: «Тамань», «Княжна Мери», «Бэла», «Фаталист», «Максим Максимыч», Предисловие к «Журналу Печорина». Но тогда романа как единого произведения не получилось бы. Вот почему «Тамань», которая должна была бы открывать роман, оказывается в его середине.
В этом заключен глубокий идейный смысл. «Тамань» открывает «Журнал» Печорина, в котором он говорит от первого лица, рассказывая о некоторых ярких эпизодах из своей жизни. До этого читатель уже познакомился с героем, а в середине узнал из «Предисловия» о его смерти. Но самое главное – все эти сведения мы получаем от разных рассказчиков, а значит – видим героя с разных точек зрения. Сначала мы узнаем о Печорине от простого русского офицера Максима Максимыча, человека доброго, честного, но совершенно отличного от Печорина по духу и воспитанию. Он может лишь отметить особенности поведения «странного человека», оставшегося для него (а значит - и для читателя) загадкой. В повести «Максим Максимыч» рассказчик меняется: это офицер, явно более близкий Печорину по возрасту, развитию, социальному положению, а главное - сходный по духу и умонастроению. Он делает попытку как-то объяснить особенности этого необычного человека. Но его душа все еще остается для читателя тайной, которая и раскрывается самим героем в его «Журнале».
Начинается он романтической новеллой «Тамань». Она лишь приоткрывает загадку Печорина, потому что здесь рассказан один эпизод из его жизни – встреча с контрабандистами в скучном приморском городке, где герой оказывается по пути на Кавказ. Новелла насыщена романтическими картинами, которые вполне соответствуют характеру героя. Авантюрность сюжета также отвечает деятельной, кипучей натуре Печорина, который «бешено гонится за жизнью», но, ничем не удовлетворяясь, постоянно скучает. Так происходит и здесь. Заинтересовавшись загадочной девушкой, которую Печорин именует Ундиной, он неожиданно попадает в среду местных контрабандистов, с которыми она оказывается связана. Такие герои в русской литературе традиционно воспринимались как романтические. Но у Лермонтова все оказывается иначе. Романтический ореол разрушается самоиронией автора «Журнала»: упоминание о том, что он не умеет плавать, - явно антиромантическая деталь. А загадочный поначалу сюжет заканчивается выводом Печорина о том, что он столкнулся с «мирным кругом честных контрабандистов», до которых ему, по сути, нет никакого дела.
И затем в последующих частях романа читатель, знакомясь с героем все ближе и ближе, будет сталкиваться с подобным развитием событий. Действия героя пусты и бесполезны, страсти бессмысленны, а жизнь этой богатой и деятельной натуры в результате оказывается растраченной зря.
Тамань - самый скверный городишко из всех приморских городов России. Я там чуть-чуть не умер с голода, да еще в добавок меня хотели утопить. Я приехал на перекладной тележке поздно ночью. Ямщик остановил усталую тройку у ворот единственного каменного дома, что при въезде. Часовой, черноморский казак, услышав звон колокольчика, закричал спросонья диким голосом: «Кто идет?» Вышел урядник и десятник. Я им объяснил, что я офицер, еду в действующий отряд по казенной надобности, и стал требовать казенную квартиру. Десятник нас повел по городу. К которой избе ни подъедем - занята. Было холодно, я три ночи не спал, измучился и начинал сердиться. «Веди меня куда-нибудь, разбойник! хоть к черту, только к месту!» - закричал я. «Есть еще одна фатера, - отвечал десятник, почесывая затылок, - только вашему благородию не понравится; там нечисто!» Не поняв точного значения последнего слова, я велел ему идти вперед и после долгого странствования по грязным переулкам, где по сторонам я видел одни только ветхие заборы, мы подъехали к небольшой хате на самом берегу моря.
Полный месяц светил на камышовую крышу и белые стены моего нового жилища; на дворе, обведенном оградой из булыжника, стояла избочась другая лачужка, менее и древнее первой. Берег обрывом спускался к морю почти у самых стен ее, и внизу с беспрерывным ропотом плескались темно-синие волны. Луна тихо смотрела на беспокойную, но покорную ей стихию, и я мог различить при свете ее, далеко от берега, два корабля, которых черные снасти, подобно паутине, неподвижно рисовались на бледной черте небосклона. «Суда в пристани есть, - подумал я, - завтра отправлюсь в Геленджик».
При мне исправлял должность денщика линейский казак. Велев ему выложить чемодан и отпустить извозчика, я стал звать хозяина - молчат; стучу - молчат… что это? Наконец из сеней выполз мальчик лет четырнадцати.
«Где хозяин?» - «Нема». - «Как? совсем нету?» - «Совсим». - «А хозяйка?» - «Побигла в слободку». - «Кто же мне отопрет дверь?» - сказал я, ударив в нее ногою. Дверь сама отворилась; из хаты повеяло сыростью. Я засветил серную спичку и поднес ее к носу мальчика: она озарила два белые глаза. Он был слепой, совершенно слепой от природы. Он стоял передо мною неподвижно, и я начал рассматривать черты его лица.
Признаюсь, я имею сильное предубеждение против всех слепых, кривых, глухих, немых, безногих, безруких, горбатых и проч. Я замечал, что всегда есть какое-то странное отношение между наружностью человека и его душою: как будто с потерею члена душа теряет какое-нибудь чувство.
Итак, я начал рассматривать лицо слепого; но что прикажете прочитать на лице, у которого нет глаз? Долго я глядел на него с небольшим сожалением, как вдруг едва приметная улыбка пробежала по тонким губам его, и, не знаю отчего, она произвела на меня самое неприятное впечатление. В голове моей родилось подозрение, что этот слепой не так слеп, как оно кажется; напрасно я старался уверить себя, что бельмы подделать невозможно, да и с какой целью? Но что делать? я часто склонен к предубеждениям…
«Ты хозяйский сын?» - спросил я его наконец. - «Ни». - «Кто же ты?» - «Сирота, убогой». - «А у хозяйки есть дети?» - «Ни; была дочь, да утикла за море с татарином». - «С каким татарином?» - «А бис его знает! крымский татарин, лодочник из Керчи».
Я взошел в хату: две лавки и стол, да огромный сундук возле печи составляли всю его мебель. На стене ни одного образа - дурной знак! В разбитое стекло врывался морской ветер. Я вытащил из чемодана восковой огарок и, засветив его, стал раскладывать вещи, поставил в угол шашку и ружье, пистолеты положил на стол, разостлал бурку на лавке, казак свою на другой; через десять минут он захрапел, но я не мог заснуть: передо мной во мраке все вертелся мальчик с белыми глазами.
Так прошло около часа. Месяц светил в окно, и луч его играл по земляному полу хаты. Вдруг на яркой полосе, пересекающей пол, промелькнула тень. Я привстал и взглянул в окно: кто-то вторично пробежал мимо его и скрылся Бог знает куда. Я не мог полагать, чтоб это существо сбежало по отвесу берега; однако иначе ему некуда было деваться. Я встал, накинул бешмет, опоясал кинжал и тихо-тихо вышел из хаты; навстречу мне слепой мальчик. Я притаился у забора, и он верной, но осторожной поступью прошел мимо меня. Под мышкой он нес какой-то узел, и повернув к пристани, стал спускаться по узкой и крутой тропинке. «В тот день немые возопиют и слепые прозрят», - подумал я, следуя за ним в таком расстоянии, чтоб не терять его из вида.
Между тем луна начала одеваться тучами и на море поднялся туман; едва сквозь него светился фонарь на корме ближнего корабля; у берега сверкала пена валунов, ежеминутно грозящих его потопить. Я, с трудом спускаясь, пробирался по крутизне, и вот вижу: слепой приостановился, потом повернул низом направо; он шел так близко от воды, что казалось, сейчас волна его схватит и унесет, но видно, это была не первая его прогулка, судя по уверенности, с которой он ступал с камня на камень и избегал рытвин. Наконец он остановился, будто прислушиваясь к чему-то, присел на землю и положил возле себя узел. Я наблюдал за его движениями, спрятавшись за выдавшеюся скалою берега. Спустя несколько минут с противоположной стороны показалась белая фигура; она подошла к слепому и села возле него. Ветер по временам приносил мне их разговор.
Янко не боится бури, отвечал тот.
Туман густеет, - возразил опять женский голос с выражением печали.
В тумане лучше пробраться мимо сторожевых судов, - был ответ.
А если он утонет?
Ну что ж? в воскресенье ты пойдешь в церковь без новой ленты.
Последовало молчание; меня, однако поразило одно: слепой говорил со мною малороссийским наречием, а теперь изъяснялся чисто по-русски.
Видишь, я прав, - сказал опять слепой, ударив в ладоши, - Янко не боится ни моря, ни ветров, ни тумана, ни береговых сторожей; это не вода плещет, меня не обманешь, - это его длинные весла.
Женщина вскочила и стала всматриваться в даль с видом беспокойства.
Ты бредишь, слепой, - сказала она, - я ничего не вижу.
Признаюсь, сколько я ни старался различить вдалеке что-нибудь наподобие лодки, но безуспешно. Так прошло минут десять; и вот показалась между горами волн черная точка; она то увеличивалась, то уменьшалась. Медленно поднимаясь на хребты волн, быстро спускаясь с них, приближалась к берегу лодка. Отважен был пловец, решившийся в такую ночь пуститься через пролив на расстояние двадцати верст, и важная должна быть причина, его к тому побудившая! Думая так, я с невольном биением сердца глядел на бедную лодку; но она, как утка, ныряла и потом, быстро взмахнув веслами, будто крыльями, выскакивала из пропасти среди брызгов пены; и вот, я думал, она ударится с размаха об берег и разлетится вдребезги; но она ловко повернулась боком и вскочила в маленькую бухту невредима. Из нее вышел человек среднего роста, в татарской бараньей шапке; он махнул рукою, и все трое принялись вытаскивать что-то из лодки; груз был так велик, что я до сих пор не понимаю, как она не потонула. Взяв на плечи каждый по узлу, они пустились вдоль по берегу, и скоро я потерял их из вида. Надо было вернуться домой; но, признаюсь, все эти странности меня тревожили, и я насилу дождался утра.
Казак мой был очень удивлен, когда, проснувшись, увидел меня совсем одетого; я ему, однако ж, не сказал причины. Полюбовавшись несколько времени из окна на голубое небо, усеянное разорванными облачками, на дальний берег Крыма, который тянется лиловой полосой и кончается утесом, на вершине коего белеется маячная башня, я отправился в крепость Фанагорию, чтоб узнать от коменданта о часе моего отъезда в Геленджик.
Но, увы; комендант ничего не мог сказать мне решительного. Суда, стоящие в пристани, были все - или сторожевые, или купеческие, которые еще даже не начинали нагружаться. «Может быть, дня через три, четыре придет почтовое судно, сказал комендант, - и тогда - мы увидим». Я вернулся домой угрюм и сердит. Меня в дверях встретил казак мой с испуганным лицом.
Плохо, ваше благородие! - сказал он мне.
Да, брат, Бог знает когда мы отсюда уедем! - Тут он еще больше встревожился и, наклонясь ко мне, сказал шепотом:
Здесь нечисто! Я встретил сегодня черноморского урядника, он мне знаком - был прошлого года в отряде, как я ему сказал, где мы остановились, а он мне: «Здесь, брат, нечисто, люди недобрые!..» Да и в самом деле, что это за слепой! ходит везде один, и на базар, за хлебом, и за водой… уж видно, здесь к этому привыкли.
Да что ж? по крайней мере показалась ли хозяйка?
Сегодня без вас пришла старуха и с ней дочь.
Какая дочь? У нее нет дочери.
А Бог ее знает, кто она, коли не дочь; да вон старуха сидит теперь в своей хате.
Я взошел в лачужку. Печь была жарко натоплена, и в ней варился обед, довольно роскошный для бедняков. Старуха на все мои вопросы отвечала, что она глухая, не слышит. Что было с ней делать? Я обратился к слепому, который сидел перед печью и подкладывал в огонь хворост. «Ну-ка, слепой чертенок, - сказал я, взяв его за ухо, - говори, куда ты ночью таскался с узлом, а?» Вдруг мой слепой заплакал, закричал, заохал: «Куды я ходив?.. никуды не ходив… с узлом?.. яким узлом?» Старуха на этот раз услышала и стала ворчать: «Вот выдумывают, да еще на убогого! за что вы его? что он вам сделал?» Мне это надоело, и я вышел, твердо решившись достать ключ этой загадки.
Я завернулся в бурку и сел у забора на камень, поглядывая вдаль; передо мной тянулось ночною бурею взволнованное море, и однообразный шум его, подобный ропоту засыпающего города, напомнил мне старые годы, перенес мои мысли на север, в нашу холодную столицу. Волнуемый воспоминаниями, я забылся… Так прошло около часа, может быть и более… Вдруг что-то похожее на песню поразило мой слух. Точно, это была песня, и женский, свежий голосок, - но откуда?.. Прислушиваюсь - напев старинный, то протяжный и печальный, то быстрый и живой. Оглядываюсь - никого нет кругом; прислушиваюсь снова - звуки как будто падают с неба. Я поднял глаза: на крыше хаты моей стояла девушка в полосатом платье с распущенными косами, настоящая русалка. Защитив глаза ладонью от лучей солнца, она пристально всматривалась в даль, то смеялась и рассуждала сама с собой, то запевала снова песню.
Я запомнил эту песню от слова до слова:
Как по вольной волюшке -
По зелену морю,
Ходят все кораблики
Белопарусники.
Промеж тех корабликов
Моя лодочка,
Лодка неснащенная,
Двухвесельная.
Буря ль разыграется -
Старые кораблики
Приподымут крылышки,
По морю размечутся.
Стану морю кланяться
Я низехонько:
«Уж не тронь ты, злое море,
Мою лодочку:
Везет моя лодочка
Вещи драгоценные.
Правит ею в темну ночь
Буйная головушка».
Мне невольно пришло на мысль, что ночью я слышал тот же голос; я на минуту задумался, и когда снова посмотрел на крышу, девушки там уж не было. Вдруг она пробежала мимо меня, напевая что-то другое, и, пощелкивая пальцами, вбежала к старухе, и тут начался между ними спор. Старуха сердилась, она громко хохотала. И вот вижу, бежит опять вприпрыжку моя ундина: поравнявшись со мной, она остановилась и пристально посмотрела мне в глаза, как будто удивленная моим присутствием; потом небрежно обернулась и тихо пошла к пристани. Этим не кончилось: целый день она вертелась около моей квартиры; пенье и прыганье не прекращались ни на минуту. Странное существо! На лице ее не было никаких признаков безумия; напротив, глаза ее с бойкою проницательностью останавливались на мне, и эти глаза, казалось, были одарены какою-то магнетическою властью, и всякий раз они как будто бы ждали вопроса. Но только я начинал говорить, она убегала, коварно улыбаясь.
Решительно, я никогда подобной женщины не видывал. Она была далеко не красавица, но я имею свои предубеждения также и насчет красоты. В ней было много породы… порода в женщинах, как и в лошадях, великое дело; это открытие принадлежит Юной Франции. Она, то есть порода, а не Юная Франция, большею частью изобличается в поступи, в руках и ногах; особенно нос много значит. Правильный нос в России реже маленькой ножки. Моей певунье казалось не более восемнадцати лет. Необыкновенная гибкость ее стана, особенное, ей только свойственное наклонение головы, длинные русые волосы, какой-то золотистый отлив ее слегка загорелой кожи на шее и плечах и особенно правильный нос - все это было для меня обворожительно. Хотя в ее косвенных взглядах я читал что-то дикое и подозрительное, хотя в ее улыбке было что-то неопределенное, но такова сила предубеждений: правильный нос свел меня с ума; я вообразил, что нашел Гетеву Миньону, это причудливое создание его немецкого воображения, - и точно, между ими было много сходства: те же быстрые переходы от величайшего беспокойства к полной неподвижности, те же загадочные речи, те же прыжки, странные песни.
Под вечер, остановив ее в дверях, я завел с нею следующий разговор.
- «Скажи-ка мне, красавица, - спросил я, - что ты делала сегодня на кровле?» - «А смотрела, откуда ветер дует». - «Зачем тебе?» - «Откуда ветер, оттуда и счастье». - «Что же? разве ты песнею зазывала счастье?» - «Где поется, там и счастливится». - «А как неравно напоешь себе горе?» - «Ну что ж? где не будет лучше, там будет хуже, а от худа до добра опять недалеко». - «Кто же тебя выучил эту песню?» - «Никто не выучил; вздумается - запою; кому услыхать, тот услышит; а кому не должно слышать, тот не поймет». - «А как тебя зовут, моя певунья?» - «Кто крестил, тот знает». - «А кто крестил?» - «Почему я знаю?» - «Экая скрытная! а вот я кое-что про тебя узнал». (Она не изменилась в лице, не пошевельнула губами, как будто не об ней дело). «Я узнал, что ты вчера ночью ходила на берег». И тут я очень важно пересказал ей все, что видел, думая смутить ее - нимало! Она захохотала во все горло. «Много видели, да мало знаете, так держите под замочком». - «А если б я, например, вздумал донести коменданту?» - и тут я сделал очень серьезную, даже строгую мину. Она вдруг прыгнула, запела и скрылась, как птичка, выпугнутая из кустарника. Последние мои слова были вовсе не у места, я тогда не подозревал их важности, но впоследствии имел случай в них раскаяться.
Только что смеркалось, я велел казаку нагреть чайник по-походному, засветил свечу и сел у стола, покуривая из дорожной трубки. Уж я заканчивал второй стакан чая, как вдруг дверь скрыпнула, легкий шорох платья и шагов послышался за мной; я вздрогнул и обернулся, - то была она, моя ундина! Она села против меня тихо и безмолвно и устремила на меня глаза свои, и не знаю почему, но этот взор показался мне чудно-нежен; он мне напомнил один из тех взглядов, которые в старые годы так самовластно играли моею жизнью. Она, казалось, ждала вопроса, но я молчал, полный неизъяснимого смущения. Лицо ее было покрыто тусклой бледностью, изобличавшей волнение душевное; рука ее без цели бродила по столу, и я заметил на ней легкий трепет; грудь ее то высоко поднималась, то, казалось, она удерживала дыхание. Эта комедия начинала меня надоедать, и я готов был прервать молчание самым прозаическим образом, то есть предложить ей стакан чая, как вдруг она вскочила, обвила руками мою шею, и влажный, огненный поцелуй прозвучал на губах моих. В глазах у меня потемнело, голова закружилась, я сжал ее в моих объятиях со всею силою юношеской страсти, но она, как змея, скользнула между моими руками, шепнув мне на ухо: «Нынче ночью, как все уснут, выходи на берег», - и стрелою выскочила из комнаты. В сенях она опрокинула чайник и свечу, стоявшую на полу. «Экой бес-девка!» - закричал казак, расположившийся на соломе и мечтавший согреться остатками чая. Только тут я опомнился.
Часа через два, когда все на пристани умолкло, я разбудил своего казака. «Если я выстрелю из пистолета, - сказал я ему, - то беги на берег». Он выпучил глаза и машинально отвечал: «Слушаю, ваше благородие». Я заткнул за пояс пистолет и вышел. Она дожидалась меня на краю спуска; ее одежда была более нежели легкая, небольшой платок опоясывал ее гибкий стан.
«Идите за мной!» - сказала она, взяв меня за руку, и мы стали спускаться. Не понимаю, как я не сломил себе шеи; внизу мы повернули направо и пошли по той же дороге, где накануне я следовал за слепым. Месяц еще не вставал, и только две звездочки, как два спасительные маяка, сверкали на темно-синем своде. Тяжелые волны мерно и ровно катились одна за другой, едва приподымая одинокую лодку, причаленную к берегу. «Взойдем в лодку», - сказала моя спутница; я колебался, я не охотник до сентиментальных прогулок по морю; но отступать было не время. Она прыгнула в лодку, я за ней, и не успел еще опомниться, как заметил, что мы плывем. «Что это значит?» - сказал я сердито. «Это значит, - отвечала она, сажая меня на скамью и обвив мой стан руками, - это значит, что я тебя люблю…» И щека ее прижалась к моей, и почувствовал на лице моем ее пламенное дыхание. Вдруг что-то шумно упало в воду: я хвать за пояс - пистолета нет. О, тут ужасное подозрение закралось мне в душу, кровь хлынула мне в голову!. Оглядываюсь - мы от берега около пятидесяти сажен, а я не умею плавать! Хочу ее оттолкнуть от себя - она как кошка вцепилась в мою одежду, и вдруг сильный толчок едва не сбросил меня в море. Лодка закачалась, но я справился, и между нами началась отчаянная борьба; бешенство придавало мне силы, но я скоро заметил, что уступаю моему противнику в ловкости… «Чего ты хочешь?» - закричал я, крепко сжав ее маленькие руки; пальцы ее хрустели, но она не вскрикнула: ее змеиная натура выдержала эту пытку.
«Ты видел, - отвечала она, - ты донесешь!» - и сверхъестественным усилием повалила меня на борт; мы оба по пояс свесились из лодки, ее волосы касались воды: минута была решительная. Я уперся коленкою в дно, схватил ее одной рукой за косу, другой за горло, она выпустила мою одежду, и я мгновенно сбросил ее в волны.
Было уже довольно темно; голова ее мелькнула раза два среди морской пены, и больше я ничего не видал…
На дне лодки я нашел половину старого весла и кое-как, после долгих усилий, причалил к пристани. Пробираясь берегом к своей хате, я невольно всматривался в ту сторону, где накануне слепой дожидался ночного пловца; луна уже катилась по небу, и мне показалось, что кто-то в белом сидел на берегу; я подкрался, подстрекаемый любопытством, и прилег в траве над обрывом берега; высунув немного голову, я мог хорошо видеть с утеса все, что внизу делалось, и не очень удивился, а почти обрадовался, узнав мою русалку. Она выжимала морскую пену из длинных волос своих; мокрая рубашка обрисовывала гибкий стан ее и высокую грудь. Скоро показалась вдали лодка, быстро приблизилась она; из нее, как накануне, вышел человек в татарской шапке, но стрижен он был по-казацки, и за ременным поясом его торчал большой нож. «Янко, - сказала она, - все пропало!» Потом разговор их продолжался так тихо, что я ничего не мог расслышать. «А где же слепой?» - сказал наконец Янко, возвыся голос. «Я его послала», - был ответ. Через несколько минут явился и слепой, таща на спине мешок, который положили в лодку.
Послушай, слепой! - сказал Янко, - ты береги то место… знаешь? там богатые товары… скажи (имени я не расслышал), что я ему больше не слуга; дела пошли худо, он меня больше не увидит; теперь опасно; поеду искать работы в другом месте, а ему уж такого удальца не найти. Да скажи, кабы он получше платил за труды, так и Янко бы его не покинул; а мне везде дорога, где только ветер дует и море шумит! - После некоторого молчания Янко продолжал: - Она поедет со мною; ей нельзя здесь оставаться; а старухе скажи, что, дескать. пора умирать, зажилась, надо знать и честь. Нас же больше не увидит.
На что мне тебя? - был ответ.
Между тем моя ундина вскочила в лодку и махнула товарищу рукою; он что-то положил слепому в руку, примолвив: «На, купи себе пряников». - «Только?» - сказал слепой. - «Ну, вот тебе еще», - и упавшая монета зазвенела, ударясь о камень. Слепой ее не поднял. Янко сел в лодку, ветер дул от берега, они подняли маленький парус и быстро понеслись. Долго при свете месяца мелькал парус между темных волн; слепой мальчик точно плакал, долго, долго… Мне стало грустно. И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие и, как камень, едва сам не пошел ко дну!
Я возвратился домой. В сенях трещала догоревшая свеча в деревянной тарелке, и казак мой, вопреки приказанию, спал крепким сном, держа ружье обеими руками. Я его оставил в покое, взял свечу и пошел в хату. Увы! моя шкатулка, шашка с серебряной оправой, дагестанский кинжал - подарок приятеля - все исчезло. Тут-то я догадался, какие вещи тащил проклятый слепой. Разбудив казака довольно невежливым толчком, я побранил его, посердился, а делать было нечего! И не смешно ли было бы жаловаться начальству, что слепой мальчик меня обокрал, а восьмнадцатилетняя девушка чуть-чуть не утопила?
Слава Богу, поутру явилась возможность ехать, и я оставил Тамань. Что сталось с старухой и с бедным слепым - не знаю. Да и какое дело мне до радостей и бедствий человеческих, мне, странствующему офицеру, да еще с подорожной по казенной надобности!..
), и первая, чьё содержание заимствовано из «дневников Печорина». Автор романа пишет в предисловии: узнав, что Печорин , возвращаясь из Персии, умер, я получил право печатать его записки и решил это сделать, потом что заинтересовался тем, с какой беспощадной искренностью автор выставляет в них наружу собственные слабости и пороки. История души человеческой, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она – следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление.
Будучи на военной службе, Печорин раз ночью приехал по казённой надобности в захудалый городишко Тамань. Казачий десятник долго не мог найти ему хату для постоя: все были заняты. Свободна оказалась лишь одна, но десятник загадочно предупредил, что «там нечисто».
Лермонтов. Герой нашего времени. Максим Максимыч, Тамань. Художественный фильм
Эта хата стояла на обрыве моря. На стук дверь не сразу отперли, но наконец из дома вышел слепой мальчик лет 14-ти, с бельмами в обоих глазах. Хозяйки дома не было. Слепой мальчик, сирота, жил у нею из милости.
Войдя в хату, Печорин со слугой-казаком легли спать на лавках. Казак быстро заснул, но Печорин долго не мог сомкнуть глаз – и вдруг увидел быстро мелькнувшую за окном тень. Он встал, вышел из хаты и увидел, как слепой мальчик с каким-то свёртком идёт к пристани, наощупь находя дорогу.
Печорин тихо пошёл за ним. У морского берега рядом со слепым появилась женщина. Они стояли, разговаривая, пока вдали, среди волн, не показалась лодка.
По обрывкам разговора Печорин понял, что в лодке плывёт контрабандист Янко. На море был шторм, но Янко, умело гребя вёслами, счастливо причалил к берегу. Втроём со слепым и женщиной они начали вытаскивать из лодки какие-то узлы и уносить их куда-то. Не став больше следить за ними, Печорин пошёл спать.
Утром вернулась старая хозяйка хаты. На попытки Печорина заговорить, эта старуха прикидывалась глухой. В досаде он взял слепого за ухо, спрашивая: «Ну-ка, слепой чертенок, говори, куда ты ночью таскался с узлом!» Тот в ответ только хныкал.
Выйдя посидеть у забора, Печорин вдруг увидел на крыше хаты красивую девушку – по всей вероятности, дочь хозяйки. Одетая в полосатое платье, с распущенными косами, она была похожа на русалку и пела песню о лодке, которая в бурю плывёт по морю, а правит ею «буйная головушка». По голосу Печорин понял, что именно она ночью стояла со слепым на берегу. Девушка стала, как бы играя, пробегать рядом с ним, пристально глядя в глаза. Эти её шалости продолжались до конца дня.
Под вечер Печорин остановил резвую красавицу в дверях, сказав ей, сам не зная почему: «Я знаю, что вчера ночью ты ходила на берег. Что если б я вздумал донести об этом коменданту?» Девушка лишь хохотала, и Печорин не предвидел, что эти слова будут иметь для него весьма важные последствия.
Когда вечером он сел пить чай, внезапно вошла «русалка», села напротив, нежно глядя на него – и вдруг обняла и поцеловала в губы. Он хотел обнять её, но девушка ловко выскользнула, шепнув: «Нынче ночью, как все уснут, выходи на берег».
Поздно вечером Печорин отправился к морю. Девушка встретила его у воды, повела к лодке, села с ним в неё и оттолкнулась от берега. В лодке она стала обнимать и целовать его, но потом неожиданно перегнула через борт – и попыталась сбросить в море.
Между ними закипела отчаянная борьба. Девушка толкала Печорина в воду, повторяя: «Ты видел, ты донесёшь!» Из последних сил он вырвался и скинул в волны её саму. Мелькнув раза два, «русалка» пропала из виду.
Печорин догрёб до пристани и побрёл к хате, но издалека опять увидел девушку: она доплыла до берега и теперь выжимала мокрые волосы. Вскоре подплыл Янко на вчерашней лодке. Девушка сказала ему: «Всё пропало!». Появился слепой мальчик. Янко объявил ему, что сейчас уплывёт с девушкой, ибо им двоим больше нельзя здесь оставаться. Слепой просился с ними, но Янко прогнал мальчика, бросив ему какую-то мелкую монету.
«Да и какое дело мне до радости и бедствий человеческих?»
М.Ю. Лермонтов
В романе Лермонтова «Герой нашего времени» решается злободневная проблема: почему люди, умные и энергичные, не находят применения своим недюжинным способностям и вянут без борьбы в самом начале жизненного поприща? На этот вопрос Лермонтов отвечает историей жизни Печорина, молодого человека, принадлежащего к поколению 30-х годов. Задаче всестороннего и глубокого раскрытия личности героя и той среды, которая воспитала его, подчинены композиция, сюжет произведения и вся система образов.
История, изложенная в «Тамани», имеет жизненную основу. Лермонтов был в Тамани в 1837 году. Ему пришлось задержаться в ожидании корабля. Старая казачка Царицыха приняла Лермонтова за тайного соглядатая, который хочет обнаружить контрабандистов. Соседкой Царицыхи была красавица татарка, муж которой имел дела с контрабандистами. И слепой мальчик Яшка был. Все жизненные факты предстают перед нами в ином виде.
Повесть «Тамань» представляет собой самостоятельное художественное произведение и в то же время является частью романа. Она написана в форме дневника, и это не случайно. Если в начале романа автор стремится показать противоречивые поступки Печорина, то впоследствии на страницах дневника раскрываются тайные и явные мотивы поступков героя, анализируются их причины.
Нужно отметить, что в «Тамани» романтическая приподнятость повествования гармонически сочетается с реалистической обрисовкой характеров и быта вольных контрабандистов. К примеру, возьмем описание портрета Янко: «Из лодки вышел человек в татарской шапке, но стрижен он был по-казацки, и за ременным поясом его торчал большой нож». И эта деталь (нож) напоминает об опасной профессии контрабандиста. Как-то очень просто говорится об удали Янко. «Что, слепой, - сказал женский глосс, - буря сильна. Янко не будет». «Янко не боится бури», - отвечал тот. Вслед за этим диалогом Лермонтов рисует бушующее море. «Медленно поднимаясь на хребты волн, быстро спускаясь с них, приближалась к берегу лодка». Описание разбушевавшейся стихии служит средством раскрытия удали Янко, для которого «везде дорога, где только ветер дует и море шумит». Не ради любви он идет на подвиг, а ради наживы. Его скупость поражает: слепой мальчик получает в качестве награды мелкую монету. А старухе Янко просит передать «что, дескать, пора умирать, зажилась, надо знать и честь». Судьба не сводит Печорина и этого «честного» контрабандиста напрямую, но тем не мене Янко вынужден именно из-за него покинуть «обжитые края». Герои повести занимаются опасным промыслом – контрабандой. Лермонтов сознательно не уточняет, что именно они провозят через пролив и что увозят за море. «Богатые товары», «груз был велик» - больше мы ничего не знаем. Лермонтову важно создать у читателя ощущение опасной, необычной жизни, полной тревог.
Проследим взаимоотношения Печорина и контрабандистов. Поселившись в хате, где «нечисто», Печорин и не думает страшиться, можно даже сказать, ведет себя бездумно. В первую же ночь он «встал, накинул бешмет… тихо вышел из хаты, увидев, как мимо окна промелькнула тень». Зачем ему нужна эта чужая жизнь? Ответ очень прост. Ему все интересно, важно, нужно все «потрогать», наверное, этим привлекает характер Печорина. Он молод, ищет любви. Но таинственная девушка заманила его в лодку, он «почувствовал на лице ее пламенное дыхание» - и в ту же минуту «русалка» бросила в воду его пистолет. Уже нет «ундины», есть противник, с которым надо бороться.
В довершение ко всему слепой мальчик обобрал Печорина с ведома девушки, и это окончательно разрушает те грезы, в которых находился наш герой. Да, во многом виноват Печорин: в неопытности, неумении разбираться в людях. А какими последствиями обернулась фраза: «А если бы я, например, вздумал донести коменданту?» И старуха, и слепой мальчик, и девушка не могли объяснить поступков Печорина иначе, чем стремлением «донести коменданту». Ведь он ходит, высматривает, угрожает. Им не понять, что ему просто интересны эти люди, их жизнь. А это любопытство обернулось тем, что Печорин разрушил жизнь контрабандистов и, мало того, сам едва не погиб. И когда заплакал слепой мальчик, когда девушка навсегда уехала с Янко, тут Печорин ужаснулся от содеянного: «И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие, и, как камень, едва сам же не пошел ко дну».
Что касается художественной стороны повести «Тамань», то переоценить ее просто невозможно. Но хотелось бы все же поконкретней определить то, на чем основывается произведение. Это «три кита»: точность, образность, выразительность. А какой подбор «говорящих деталей»! Вот, к примеру, Печорин заносит в свой путевой журнал: «…две лавки и стол… на стене ни одного образа – дурной знак!» Глядя на эту бедную обстановку, можно сказать, что люди живут здесь временно, они в любую минуту готовы покинуть неуютное пристанище.
Или в сцене разговора девушки и слепого мы узнаем, что буря сильна, туман густеет. Казалось бы, что из того? Но это важно для контрабандистов: не во всякую погоду можно отправляться «на дело».
Интересен в повести прием антитезы. Вот каким представляет себе образ Янко слепой мальчик: «Янко не боится не моря, ни ветра». Этакий сказочный герой, бесстрашный богатырь. А Печорин видит Янко иначе: из лодки «вышел человек среднего росту, в татарской бараньей шапке», обыкновенный человек, вовсе не героического вида.
Интересен также прием сочетания возвышенного и низменного в повести. Здесь романтика соседствует с прозой жизни. Таинственная девушка напоминает Печорину романтическую героиню. Но «русалка» поет свою прекрасную вольную песню, стоя на крыше жалкой хаты. Слова девушки, обращенные к Печорину, загадочны, а причитания слепого мальчика жалки: «Куды я ходив?... С узлом? Яким узлом!»
Если говорить о сюжете, то он отдаленно напоминает сюжет «Бэлы». Русский молодой человек встречает местную девушку-«дикарку», влюбляется в нее. Сюжет характерен для литературы эпохи Лермонтова. Но в «Тамани» все нетрадиционно. Девушка должна была влюбиться в приезжего. Но все оказывается хитростью. Пейзажные зарисовки придают повести романтический колорит и, контрастируя с убогостью «нечистого места», открывают перед читателем чарующий мир красоты и неги.
Композиция повести отличается своеобразием. Произведение открывается и заканчивается суждениями героя, свидетельствующими о горечи приобретенного в этом событии опыта, о попытке равнодушно относиться к людям, с которыми судьба его сталкивает.
А.П. Чехов, при всей строгости своих оценок, говорил: «Я не знаю языка лучше, чем у Лермонтова…».
От себя хочется добавить, что порой становится грустно, когда в современном книжном многообразии очень трудно выбрать чтение для души. Все это рыночное «чтиво», которое повсюду нас окружает, кричит и лезет в глаза, просто раздражает. И, честное слово, одна маленькая повесть «Тамань» из «Героя нашего времени» уже стоит всего этого «книжного безобразия».
