Сам писатель считал, что единственным честным лицом в пьесе является смех. «Странно: мне жаль,- писал Гоголь в «Театральном разъезде»,- что никто не заметил честного лица, бывшего в моей пьесе. Да, было одно честное, благородное лицо, действовавшее в ней во все продолжение ее. Это честное, благородное лицо был - смех». Вспомните его слова из «Авторской исповеди»: «Если смеяться, то так уж лучше смеяться сильно и над тем, что действительно достойно осмеянья всеобщего. В «Ревизоре» я решился собрать в одну кучу все дурное в России, какое я тогда знал, все несправедливости, какие делаются в тех местах и в тех случаях, где больше всего требуется от человека справедливости, и за одним разом посмеяться над всем».

Прекрасно понимая силу сатиры, смеха, Гоголь при их помощи пытался улучшить жизнь общества. Особое обращает на художественное мастерство, которое проявилось в композиции пьесы, лепке характеров действующих лиц и в самой проблематике произведения. Комедия Гоголя отличается необычностью построения. С первых слов городничего завязывается действие, однако события, обычно предшествующие завязке и связанные с экспозицией, становятся известными зрителю значительно позже - они разбросаны по всей пьесе.

Необычна и развязка комедии - ее сначала трудно и определить. На первый взгляд, она намечена отъездом Хлестакова: сделано предложение о свадьбе дочери городничего, чиновники рады, что удалось провести ревизора. Но зрители-то знают, что Хлестаков - пустышка, что на этом действие закончиться не может. Появляется Шпекин и сообщает, кто такой Хлестаков. Все понимают, что одурачены. Найдены и виновники - Бобчинский и Добчинский. Все омрачены, больше всех городничий. Действие идет на спад. И вдруг - сообщение жандарма о приезде настоящего ревизора. Это - новое в драматургии того времени. Как замечают исследователи творчества Гоголя, «трудно даже решить, что перед нами - развязка ли, или кульминация, или завязка нового, совершенно непохожего на прежнее, действия. Скорее всего, и то, и другое, и третье»

Известный режиссер В. И. Немирович-Данченко говорил: «Этот финал представляет одно из самых замечательных явлений сценической литературы… Как одной фразой городничего он завязал пьесу, так одной фразой жандарма он ее развязывает,- фразой, производящей ошеломляющее впечатление опять-таки своей неожиданностью и в то же время совершенной необходимостью». Гоголь придавал финалу большое значение. Не случайно он подробнейшим образом описал эту сцену. Есть даже ее рисунок, который приписывают автору комедии; Узнав от почтмейстера, кто такой Хлестаков, все поражены и огорчены, им становится не по себе. Они, такие пройдохи, приняли «фитюльку» за ревизора, вознаградили, обогрели его да еще и в дорогу снарядили как большого вельможу. Но страшнее всего было новое известие, от которого можно действительно онеметь: приехал настоящий ревизор. Что нового готовит чиновникам эта встреча, смогут ли они удержаться на своих должностях?

* «В «Ревизоре», - писал Белинский,- нет сцен лучших, потому что нет худших, но все превосходны, как необходимые части, художественно образующие собою единое целое, округленное внутренним содержанием».

В пьесе есть два основных конфликта:

* внутренний - столкновение городничего и горожан: «Купечество да гражданство меня смущает…»
* внешний - между чиновниками города и ревизором. «Этим вторым конфликтом автор ставит вопрос о путях, способах решения основного, главного конфликта пьесы между существующим полицейско-бюрократическим правлением и населением, хотя конфликт этот почти не получил сценического воплощения».

Однако о нем следует говорить, ибо писатель, как отмечалось выше, не ограничивал свою задачу только тем, чтобы посмеяться над уездными чиновниками. Гоголь создает типичные характеры, в которых нашли отражение характерные черты людей самодержавно-крепостнической эпохи. Роль каждой, самой незначительной личности в пьесе заметна, ибо она несет большую смысловую нагрузку. Примером может служить бессловесный персонаж доктор Гибнер. Его имя Христиан означает «милосердный, сострадающий», однако Гоголь снабжает его такой фамилией, которая снимает все, что связано с милосердием: лекарь Гибнер далек от народных масс, не тратит на их лечение лекарств, а поэтому в больнице люди «как мухи выздоравливают», т. е. гибнут. Не случайно фамилия Гибнер и слово «гибнут» - одного корня. Или другой пример: унтер-офицерская вдова, которая появляется на мгновение и произносит лишь несколько реплик, но по ним можно составить биографию человека, представить целую эпоху.

В «Ревизоре», - вспоминал Гоголь впоследствии, я решился собрать в одну кучу всё дурное в России, какое я тогда знал, все несправедливости, какие делаются в тех местах и в тех случаях, где больше всего требуется от человека справедливости, и за одним...

В комедии «Ревизор» Н. В. Гоголь с большой обличительной силой обнажает пороки общества времен царской России. В центре его внимания находятся представители чиновничества, причем их образы автор воплощает в характерных персонажах небольшого уездного...

На зеркало неча пенять, коли рожа крива. Народная пословица Николай Васильевич Гоголь - замечательный русский писатель, умевший подметить и высмеять отрицательные стороны российской действительности. Наряду с Фонвизиным и Грибоедовым...

Пьеса Н. В. Гоголя «Ревизор» положила начало комедии общественных нравов и характеров. Захолустный провинциальный городок - место действия пьесы. Время действия - 1831 год, что выясняется по высказываниям судьи. Усиление политической реакции в...

Некоторые сцены четвертого действия автор не включил в печатные издания. Среди них и явле­ние VIII, в котором доктор богоугодных заведений Гибнер ухитряется не дать взятки Хлестакову. Поче­му такой сюжет был исключен автором? Как вам известно, в явлении I чет­вертого действия доктор Гибнер не участ­вовал, “полукружием” стояли судья, Зем­ляника, почтмейстер, Лука Лукич, Доб­чинский и Бобчинский и договаривались, как вести себя с Хлестаковым, как “под­сунуть” ему деньги.

Если прочитать в лицах все встречи Хлестакова с чиновниками, которые приходили к нему по одному, то можно заметить, как от сцены к сцене наглеет Хлестаков. К Добчинскому и Бобчинскому он прямо без предисловий о “странном случае”, произошедшем в дороге, обра­щается с вопросом: “Денег нет у вас?.. Взаймы рублей тысячу”, - но соглашает­ся на 65 рублей и выпроваживает их.

Далее должна была идти сцена с доктором Гибнером, но Гоголь убрал ее из печатного издания. Почему? Доктор Гибнер, не понимающий по-русски, не был подготовлен к этой встрече испуган­ными чиновниками, не присутствовал и в доме

городничего. Все его фразы даны по-немецки, в них чувствуется уважение к приехавшему ревизору, но не страх, он не “трясется телом”, не чувствует себя “на горячих углях”, как судья и почтмей­стер, не держит в кулаке приготовленные деньги. Доктор Гибнер ведет себя спокой­но с человеком, который “уполномочен властью”, и Хлестаков не может крик­нуть ему, как Землянике: “Эй вы! Как вас?” Хлестаков вынужден вежливо по­благодарить доктора за сигару (денег у Гибнера не оказалось: “Денг нет… денги нет. Sehen Sie!”)

Гоголь убирает эту сцену не только пото­му, что слова доктора Гибнера требуют пе­ревода на сцене, но главное потому, что в этой сцене по сравнению с предыдущими Хлестаков ведет себя совсем иначе. Это на­рушает линию поведения Хлестакова и со­держание последующего монолога: “Здесь много чиновников. Мне кажется, однако ж, они меня принимают за государствен­ного человека. Верно, я вчера им подпус­тил пыли. Экое дурачье! Напишу-ка я обо всем в Петербург к Тряпичкину…”

Где в комедии развязка?

Хотя третье действие комедии “Реви­зор” является кульминацией, напряже­ние в развитии действия не спадает, как уже говорилось выше, лишь несколько за­медляется в первых явлениях (встречи Хлестакова с чиновниками и купцами).

В последующих явлениях Хлестаков пред­стает в новой роли - страстно влюбленно­го одновременно и в Анну Андреевну, и в дочь ее Марью Антоновну, которой он предлагает свою руку и сердце. Пустота и легкомыслие героя особенно проявля­ются в этих сценах. Известие о том, что лошади готовы, заставляет жениха про­ститься с новой родней: “на один день к дяде, а завтра же и назад”.

Последнее пятое действие застает город­ничего в состоянии самоуспокоенности и главное - торжества. В явлении I осо­бенно ярко раскрываются его тайные меч­ты, его взгляды на жизнь и свою долж­ность городничего. Теперь он будет жить в Петербурге и благодаря зятю, который “каждый день во дворец ездит”, станет ге­нералом. Он приглашает к себе в дом чи­новников с их женами и других гостей, чтобы сказать им, что выдает свою дочь не за простого человека, “а за такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!”.

И городничий, как и Хлестаков, стре­мится играть роль повыше той, что в действительности, - он уже чувствует себя генералом и не сомневается в осу­ществлении своей мечты. Городничий “предается буйной радости, - пишет Гоголь в уже названной статье “Предуве­домление для тех, которые пожелали бы сыграть как следует “Ревизора”, - при одной мысли о том, как понесется теперь его жизнь, как он будет раздавать места, требовать на станциях лошадей и застав­лять ждать в передних городничих, важ­ничать, задавать тон”. И вот в этот мо­мент торжества городничего и его супруги наступает развязка комедии (явление VIII) - почтмейстер впопыхах вбегает с распечатанным письмом и объявляет всем собравшимся, что чиновник, которо­го все приняли за ревизора, был не реви­зор. Городничий и все присутствующие чиновники не могут прийти в себя от нео­жиданности. Чиновники во главе с город­ничим были не обмануты, а обманулись сами, приняв “сосульку, тряпку” с петер­бургской физиономией и в партикуляр­ном платье за ревизора. Обнаружилось, что каждый из чиновников “ввернул” ему триста-четыреста рублей. “Как это, в са­мом деле, мы так оплошали?” - спраши­вает судья. “Убит, убит, совсем убит”, - в отчаянии говорит городничий.

Сколько злобы и какое бешенство ощу­щается в словах, обращенных городничим к самому себе (это подчеркивают и автор­ские ремарки): бьет себя по лбу, в серд­цах, в исступлении, грозит самому себе кулаком, стучит со злости но­гами об пол. Он винит себя за то, что “вертопраха”, “сосульку” принял за ре­визора: “…мошенников над мошенника­ми обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!..” “Чему смеетесь? - Над собою смеетесь!..” - эта знаменитая реплика го­родничего обращена в зал, к сидящей пуб­лике.

Он не винит Хлестакова, винит себя и еще тех, кто первый пустил слух об уже прибывшем в город ревизоре. Виновники обнаружены - это Бобчинский и Доб­чинский, “сплетники городские, лгуны проклятые”. Все обступают их, браня и упрекая. В этот момент появляется жандарм (он не значится даже в афише среди действующих лиц) и сообщает расте­рявшимся присутствующим о приезде ре­визора по именному повелению из Петер­бурга. Это внезапное объявление становит­ся для всех, особенно для городничего, сродни громовому удару, и положение его становится “истинно трагическим”. Слова жандарма завершают действие комедии, а “вся группа, вдруг переменивши по­ложение, остается в окаменении” (ремарка автора). Далее следует “немая сцена”.

Глоссарий:

• где в комедии ревизор развязка
• в какой сцене происходит развязка комедии ревизор
• где развязка комедии ревизор
• развязка комедии ревизор
• некоторые сцены четвертого действия автор не включил в печатные издания

(Пока оценок нет)

Другие работы по этой теме:

1. Из Хлестакова получился бы неплохой актер, ведь он удачно вошел в роль ревизора. Но все же были такие моменты, когда он выдавал сам себя. Во...

«РАЗВЯЗКА РЕВИЗОРА»,

драматический этюд, представляющий собой своеобразное послесловие к «Ревизору». Впервые опубликован: Гоголь Н. В. Сочинения. Т. 5. М., 1856. Вторая редакция Р. Р. была опубликована: Гоголь Н. В. Сочинения.10-е изд. Т. 6. М.; СПб., 1896.

Гоголь предполагал включить Р. Р. в предполагавшееся дешевое издание «Ревизора» в пользу бедных. 12/24 октября 1846 г. он писал С. П. Шевыреву: «Ревизор» должен быть напечатан в своем полном виде, с тем заключением, которое сам зритель не догадался вывесть. Заглавие должно быть такое: «Ревизор с Развязкой. Комедия в пяти действиях, с заключением. Соч. Н. Гоголя. Издание четвертое, пополненное, в пользу бедных». О том же Гоголь сообщил 21 октября (2 ноября) 1846 г. графине А. М. Виельгорской: «В Петербурге и в Москве будет играться „Ревизор“ в новом виде, с присовокупленьем его окончания или заключенья, в бенефис двух первых наших комических актеров. Ко дню представления будет отпечатана пиеса отдельною книгою с присоединением доселе никому не известного ее окончания. Продаваться она будет в пользу бедных и может распродаться в большом количестве, стало быть, принести значительную силу». Однако Р. Р. не была разрешена театральной цензурой, и издание не состоялось. В 1847 г. Гоголь создал вторую редакцию Р. Р., но при жизни драматурга она так и не была поставлена на сцене.

М. С. Щепкин, в бенефис которого Гоголь первоначально предполагал ставить Р. Р., прочитав пьесу, писал 22 мая 1847 г. Гоголю: «По выздоровлении, прочтя ваше окончание „Ревизора“, я бесился на самого себя, на свой близорукий взгляд, потому что до сих пор я изучал всех героев „Ревизора“ как живых людей; я так видел много знакомого, так родного, я так свыкся с Городничим, Добчинским и Бобчинским в течение десяти лет нашего сближения, что отнять их у меня и всех вообще - это было бы действие бессовестное. Чем вы их мне замените? Оставьте мне их как они есть. Я их люблю, люблю со всеми слабостями, как и вообще всех людей. Не давайте мне никаких намеков, что это-де не чиновники, а наши страсти; нет, я не хочу этой переделки: это люди, настоящие живые люди, между которыми я взрос и почти состарился. Видите ли, какое давнее знакомство. Вы из целого мира собрали несколько лиц в одно сборное место, в одну группу, с этими людьми я совершенно сроднился, и вы хотите их отнять у меня. Нет, я их вам не дам! не дам, пока существую. После меня переделайте хоть в козлов; а до тех пор не уступлю вам Держиморды, потому что и он мне дорог. Вот главная причина моего молчания, и теперь как всё это высказалось? - я право не знаю; может быть, всё это вздор, вранье, но уже всё это высказалось; ну, так ему и быть!». Около 10 июля н. ст. 1847 г. Гоголь ответил М. С. Щепкину: «Письмо ваше, добрейший Михаил Семенович, так убедительно и красноречиво, что если бы я и точно хотел отнять у вас городничего, Бобчинского и прочих героев, с которыми, вы говорите, сжились как с родными по крови, то и тогда бы возвратил вам вновь их всех, может быть, даже и с наддачей лишнего друга. Но дело в том, что вы, кажется, не так поняли последнее письмо мое. Прочитать „Ревизора“ я именно хотел затем, чтобы Бобчинский сделался еще больше Бобчинским, Хлестаков Хлестаковым, и словом - всяк тем, чем ему следует быть. Переделку же я разумел только в отношении к пиесе, заключающей „Ревизора“. Понимаете ли это? В этой пиесе я так неловко управился, что зритель непременно должен вывести заключение, что я из „Ревизора“ хочу сделать аллегорию. У меня не то в виду. „Ревизор“ „Ревизором“, а примененье к самому себе есть непременная вещь, которую должен сделать всяк зритель изо всего, даже и не из „Ревизора“, но которое приличней ему сделать по поводу „Ревизора“. Вот что следовало было доказать по поводу слов: „разве у меня рожа крива?“ Теперь осталось всё при своем. И овцы целы, и волки сыты. Аллегория аллегорией, а „Ревизор“ - „Ревизором“. Странно, однако ж, что свиданье наше не удалось. Раз в жизни пришла мне охота прочесть как следует „Ревизора“, чувствовал, что прочел бы действительно хорошо, - и не удалось. Видно, Бог не велит мне заниматься театром. Одно замечанье относительно городничего примите к сведению. Начало первого акта несколько у вас холодно. Не позабудьте также: у городничего есть некоторое ироническое выражение в минуты самой досады, как, например, в словах: „Так уж, видно, нужно. До сих пор подбирались к другим городам; теперь пришла очередь и к нашему“. Во втором акте, в разговоре с Хлестаковым, следует гораздо больше игры в лице. Тут есть совершенно различные выраженья сарказма. Впрочем, это ощутительней по последнему изданию, напечатанному в „Собрании сочинений“».

В Р. Р. Гоголь устами Первого комического актера (М. С. Щепкина) утверждал: «Всмотритесь-ка пристально в этот город, который выведен в пьесе! Все до единого согласны, что этакого города нет во всей России: не слыхано, чтобы где были у нас чиновники все до единого такие уроды: хоть два, хоть три бывает честных, а здесь ни одного. Словом, такого города нет. Не так ли? Ну, а что, если это наш же душевный город и сидит он у всякого из нас? Нет, взглянем на себя не глазами светского человека, - ведь не светский человек произнесет над нами суд, - взглянем хоть сколько-нибудь на себя глазами Того, Кто позовет на очную ставку всех людей, перед которыми и наилучшие из нас, не позабудьте этого, потупят от стыда в землю глаза свои, да и посмотрим, достанет ли у кого-нибудь из нас тогда духу спросить: „Да разве у меня рожа крива?“ Чтобы не испугался он так собственной кривизны своей, как не испугался кривизны всех этих чиновников, которых только что видел в пьесе!.. Те вещи, которые нам даны с тем, чтобы помнить их вечно, не должны быть старыми: их нужно принимать как новость, как бы в первый раз только их слышим, кто бы их ни произносил нам, - тут нечего глядеть на лицо того, кто говорит их. Нет… не о красоте нашей должна идти речь, но о том, чтобы в самом деле наша жизнь, которую привыкли мы почитать за комедию, да не кончилась бы такой трагедией, какою не кончилась эта комедия, которую только что сыграли мы. Что ни говори, но страшен тот ревизор, который ждет нас у дверей гроба. Будто не знаете, кто этот ревизор? Что прикидываться? Ревизор этот - наша проснувшаяся совесть, которая заставит нас вдруг и разом взглянуть во все глаза на самих себя. Перед этим ревизором ничто не укроется, потому что по Именному Высшему повеленью он послан и возвестится о нем тогда, когда уже и шагу нельзя будет сделать назад. Вдруг откроется перед тобою, в тебе же, такое страшилище, что от ужаса подымется волос. Лучше ж сделать ревизовку всему, что ни есть в нас, в начале жизни, а не в конце ее. На место пустых разглагольствований о себе и похвальбы собой да побывать теперь же в безобразном душевном нашем городе, который в несколько раз хуже всякого другого города, - в котором бесчинствуют наши страсти, как безобразные чиновники, воруя казну собственной души нашей! В начале жизни взять ревизора и с ним об руку переглядеть все, что ни есть в нас, настоящего ревизора, не подложного, не Хлестакова! Хлестаков - щелкопер, Хлестаков - ветреная светская совесть, продажная, обманчивая совесть; Хлестакова подкупят как раз наши же, обитающие в душе нашей, страсти. С Хлестаковым под руку ничего не увидишь в душевном городе нашем. Смотрите, как всякий чиновник с ним в разговоре вывернулся ловко и оправдался, вышел чуть не святой. Думаете, не хитрей всякого плута чиновника каждая страсть наша, и не только страсть, даже пустая, пошлая какая-нибудь привычка? Так ловко перед нами вывернется и оправдается, что еще почтешь за добродетель и даже похвастаешься перед своим братом и скажешь ему: „Смотри, какой у меня чудесный город, как в нем все прибрано и чисто!“ Лицемеры наши страсти, говорю вам, лицемеры, потому что сам имел с ними дело. Нет, с ветреной светской совестью ничего не разглядишь в себе: и ее самую они надуют, и она надует их, как Хлестаков чиновников, и потом пропадет сама, так что и следа ее не найдешь. Останешься как дурак городничий, который занесся было уже невесть куда - и в генералы полез, и наверняка стал возвещать, что сделается первым в столице, и другим стал обещать места, - и потом вдруг увидел, что был кругом обманут и одурачен мальчишкою, верхоглядом, вертопрахом, в котором и подобья не было с настоящим ревизором… Не с Хлестаковым, но с настоящим ревизором оглянем себя! Клянусь, душевный город наш стоит того, чтобы подумать о нем, как думает добрый государь о своем государстве! Благородно и строго, как он изгоняет из земли своей лихоимцев, изгоним наших душевных лихоимцев! Есть средство, есть бич, которым можно выгнать их. Смехом, мои благородные соотечественники! Смехом, которого так боятся все низкие наши страсти! Смехом, который создан на то, чтобы смеяться над всем, что позорит истинную красоту человека. Возвратим смеху его настоящее значенье! Отнимем его у тех, которые обратили его в легкомысленное светское кощунство над всем, не разбирая ни хорошего, ни дурного! Таким же точно образом, как посмеялись над мерзостью в другом человеке, посмеемся великодушно над мерзостью собственной, какую в себе ни отыщем! Не одну эту комедию, но всё, что бы ни показалось из-под пера какого бы то ни было писателя, смеющегося над порочным и низким, примем прямо на свой собственный счет, как бы оно именно было на нас лично написано: всё отыщешь в себе, если только опустишься в свою душу не с Хлестаковым, но с настоящим и неподкупным ревизором… Соотечественники! ведь у меня в жилах тоже русская кровь, как и у вас. Смотрите: я плачу! Комический актер, я прежде смешил вас, теперь я плачу. Дайте мне почувствовать, что и мое поприще так же честно, как и всякого из вас, что я так же служу земле своей, как и все вы служите, что не пустой я какой-нибудь скоморох, созданный для потехи пустых людей, но честный чиновник великого Божьего государства и возбудил в вас смех, - не тот беспутный, которым пересмехает в свете человек человека, который рождается от бездельной пустоты праздного времени, но смех, родившийся от любви к человеку. Дружно докажем всему свету, что в Русской земле всё, что ни есть, от мала до велика, стремится служить Тому же, Кому всё должно служить что ни есть на всей земле, несется туда же… кверху, к Верховной вечной красоте!»

Под влиянием критики со стороны М. С. Щепкина и других своих друзей этот финал Р. Р. Гоголь во второй редакции переделал. Там Первый комический актер специально комментировал заключительную немую сцену «Ревизора»: «Мне показалось, что это мой же душевный город, что последняя сцена представляет последнюю сцену жизни, когда совесть заставит взглянуть вдруг на самого себя во все глаза и испугаться самого себя. Мне показалось, что этот настоящий ревизор, о котором одно возвещенье в конце комедии наводит такой ужас, есть та настоящая наша совесть, которая встречает нас у дверей гроба».

Причины, по которым Р. Р. не получила разрешения театральной цензуры, в ноябре 1846 г. изложил А. М. Гедеонов в письме П. А. Плетневу: «Что же касается собственно до пиесы, то по принятым правилам при Императорских театрах, исключающих всякого рода одобрения артистов - самими артистами, а тем более венчания на сцене, она в этом отношении не может быть допущена к представлению». 21 ноября 1846 г. Плетнев известил Гоголя: «Твою пьесу „Развязка ревизора“ пропустили, но только к печатанию, а не к представлению, затем что увенчивать на сцене артисты товарища своего, по правилам нашей дирекции, не имеют права…»

Незадолго до смерти, 5 ноября 1851 г., Гоголь читал в доме А. П. Толстого Р. московским актерам, игра которых в пьесе его не удовлетворяла. Присутствовавший на чтении И. С. Тургенев вспоминал: «Гоголь… объявил, что остался недоволен игрою актеров в „Ревизоре“, что они „тон потеряли“ и что он готов им прочесть всю пьесу с начала до конца… Читал Гоголь превосходно… Казалось, Гоголь только и заботится о том, как бы вникнуть в предмет, для него самого новый, и как бы вернее передать собственное впечатление. Эффект выходил необычайный - особенно в комических, юмористических местах; не было возможности не смеяться - хорошим, здоровым смехом; а виновник всей этой потехи продолжал, не смущаясь общей веселостью и как бы внутренно давясь ей, всё более и более погружаться в самое дело, и лишь изредка, на губах и около глаз, чуть заметно трепетала лукавая усмешка мастера. С каким недоумением, с каким изумлением Гоголь произнес знаменитую фразу городничего о двух крысах (в самом начале пьесы): „Пришли, понюхали и пошли прочь“. Он даже медленно оглянул нас, как бы спрашивая объяснения такого удивительного происшествия. Я только тут понял, как вообще неверно, поверхностно, с каким желанием только поскорей насмешить обыкновенно разыгрывается на сцене „Ревизор“». Гоголь пытался дать понять присутствующим, что задача Р. - гораздо глубже, чем насмешить, что пьеса прежде всего направлена на то, чтобы побудить публику к самокритике. Оттого-то и читал он серьезно самые смешные места, но оттого только усиливал комический эффект. Мало находится актеров, способных обнажить внутренний трагизм в гоголевском смехе.