Проза журнала Современник и русский реалистический роман середины XIX века.

Под влиянием «классического», греческого романа в Новое время возник «псевдоклассический », который относится к своему прообразу так, как французская трагедия к античной.

Рядом с этим «идеалистическим» романом, отчасти, как противовес ему, возник роман «реалистический ». Он был двух видов: а) «плутовской», «авантюрный» (испанский), построенный, как и ложноклассический, на сцеплении различных приключений и случайных капризах «судьбы». Но главным действующим лицом в этом романе был уже не идеальный герой, а плут и пройдоха; оттого и роман этот, возникший в Испании, назывался «плутовским» – и b) новелла, возникшая в Италии как результат литературного развития отдельных повестушек-анекдотов, вроде «фацеций», повестей «Римских деяний» и пр. Возможно, что сборники этих повестушек дали материал и плутовскому роману. Но там этот материал распределился в схеме авантюрного романа, построенного на длинной цепи «приключений», а в итальянской новелле отдельные рассказы не объединились в одно произведение с одним героем, – они соединились в сборники «новелл», – причем каждая из них является художественным развитием заимствованных сюжетов простых и нехитрых.

Под пером Боккаччо («Декамерон »), эти новеллы облагородились психологическим анализом, отчего Боккаччо и считаются одним из выдающихся родоначальников художественного реалистического романа.

Оба типа реалистического романа были известны и в России XVIII века. Особенно популярен был французский «плутовской» роман Лесажа «Приключения Жиль Блаза» (выдержал 8 изд. с 1754 по 1800 г.). Менее известна была «новелла» (из Боккаччо на русский язык переведены были две-три новеллы).

Подражаний заимствованному «плутовскому» роману и «новелле» у нас почти нет. Объясняется это тем, что наши писатели находились под сильным влиянием русских сатирических журналов и русской бытовой комедии. Главным образом, под этими местными влияниями сложилась и русская реалистическая повесть конца XVIII века.

Наиболее ярким произведением этого рода надо признать известное произведение Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву ». Сцены из жизни народа, угнетенного крепостничеством, многие отрицательные стороны в управлении страной, – все с беспощадным реализмом, даже натурализмом , изображены в этом произведении Радищева. Конечно, это произведение нельзя назвать ни романом, ни повестью, но оно родственно с ними своим повествовательным характером и может быть рассматриваемо, как «собрание повестей». Кроме тенденциозного, обличительного реализма здесь введено много картин и лиц, в обрисовке которых Радищев показал себя не только знатоком и судьею русской жизни, но и замечательным художником-жанристом.

К этому же виду относится маленькая автобиография, проникнутая глубоким и безотрадным пессимизмом – «Кривонос, домосед, страдалец модный». Это – сатира на пошлость и пустоту русской жизни XVIII века, на увлечение модами, на расшатанность семьи и полное пренебрежение к воспитанию детей. Автор – изломанное и жалкое существо, созданное ужасными условиями тогдашней русской жизни.

Лучшими русскими романами реалистического типа надо в эту эпоху признать соч. А. Л. «Неонила, справедливая повесть» (1794 г.), и соч. А. Измайлова: «Евгений, или Пагубные следствия дурного воспитания и сообщества» (Спб. 1799 – 1801). Оба произведения глубоко и широко захватывают жизнь русских дворян и в деревне, и в городе.

Неонила, дочь богатых помещиков, от отца унаследовала много отрицательных черт, а потому, несмотря на тщательное воспитание и доброе влияние матери, ведет себя еще девушкой очень предосудительно. Выйдя замуж, она пользуется еще большей свободой. В доме её – вечный разгул. В романе выведены различные характерные типы тогдашних русских людей – от щеголей-вольтерьянцев до различных приживалок, мелких деревенских помещиков и помещиц. Ярко изображена в романе и тяжелая жизнь крепостных. Неонила умирает калекой и несчастной нищей. В её лице легко найти некоторое сходство с щеголихами XVIII в.

Жизнь Евгения, героя романа А. Измайлова, рассказана очень подробно, с самых пеленок. Отец его дворянин, выслужившийся из приказных, нечестно разбогатевший и женившийся на дворянке, хочет вывести своего сына в «большой свет». Ребенок с детства записан в гвардейский полк, воспитывается безобразно и рано обнаруживает, дурные наклонности, который только радуют родителей. Любовные похождения Евгения в пансионе, «занятия» в университете, где он дружится со студентом-вольтерьянцем – описаны мастерски.

После университета Евгений едет в Петербург, поступает в гвардейский полк сперва сержантом, потом делается офицером. Целый ряд различных приключений (во время картежных игр, кутежей, ухаживаний) встречает его в столице. Ни в одном русском произведении XVIII века не изображалась так полно и живо русская действительность: деревня и столица, жизнь помещика, студента и гвардейского офицера, мужика, дворян разных видов. Богатство и разнообразие всевозможных типов тогдашней Руси, живое талантливое изложение – делают роман Измайлова замечательным произведением.

Очень ценно, что русский реалистический роман, яркий и художественный, с самого возникновения у нас, пошел, более или менее, самостоятельной дорогой. Тесно связанный с сатирой XVIII века, подчеркивающий под её влиянием многие отрицательные черты тогдашней русской жизни (французоманию, дурное отношение к крепостным, щегольство и пр.), он стал гораздо выше русской сатирической литературы, выгодно отличаясь от неё своим более широким и спокойным отношением к русской действительности.

Проза журнала «Современник» и русский реалистический роман середины XIX века

Журнал «Современник», созданный Пушкиным и после его смерти возглавляемый Плетневым, в 1846 году перешел в руки Панаева и Некрасова и стал печатным органом для новой литературы. Именно на страницах этого журнала Белинский, входивший в состав редакции, опубликовал свои статьи «Взгляд на русскую литературу 1846 года» и «Взгляд на русскую литературу 1847 года». В этих работах критик сформулировал концепцию новой литературы.

Появившаяся в конце 1830-х литература, изображающая жизнь социальных низов, была отрицательно встречена критикой. Ее упрекали в излишнем следовании натуре, то есть в изображении неприглядных, неэстетических картин жизни социального большинства. Поэтому Фаддей Булгарин в рецензии на сборник «Физиология Петербурга» назвал новую литературу, принадлежащей к «натуральной литературной школе». Так возникло название литература «натуральной школы».

По мнению Белинского, именно эта литература определяет первый этап литературного развития, начало которому было положено Гоголем. В связи с этим он называется еще и гоголевским. Автор «Шинели» первым, как считает критик, обратил внимание на толпу, стал «изображать людей обыкновенных, а не принятые только исключения из общего правила, которые всегда соблазняют людей на идеализирование». Уже в оценке гоголевских открытий Белинский утверждает первую и главную особенность литературы натуральной школы – изображать жизнь такой, какой она является в массе своей, «воспроизводить действительность во всей ее истине».

Вторая особенность литературы натуральной школы – в новом герое. Этот герой – социальный тип, «маленький человек», представитель социального большинства. Писателя «натуральной школы» интересует его взаимодействие со средой. Он убежден, что среда пагубно влияет на человека, уродует его природу, превращая в «маленького» человека, в социальный тип. Поэтому третья особенность литературы «натуральной школы» – открытие новой темы исследования: «маленький человек» и среда».

В литературе «натуральной школы» переосмысливается понятие идеала. Ее герой не может быть образцам для подражания. Поэтому «идеал понимается не как украшение (следовательно, ложь), а как отношения, в которые автор становит друг к другу, созданные им типы, сообразно с мыслию, которую он хочет развить своим произведением». Идеал – категория подвижная, рождающаяся в творческом процессе написания и прочтения произведения. Поэтому на литературу «натуральной школы» возлагается особая познавательная задача. Она должна не развлекать читателя, а показывать ему ту жизнь, которая раньше никогда не изображалась в литературе. При этом следование натуральной школе не означает следования натурализму. Произведение не должно быть копией действительности. Автору «надобно уметь явления действительности провести через свою фантазию, дать им новую жизнь». От таланта автора зависит степень художественности произведения. Причем Белинский, утверждающий объективность новой литературы, не отказывается от бессознательного в процессе творчества. Именно талант автора помогает читателю из противоречивых фактов действительности создать четкую картину эпохи.

И Белинский должен признать, что больших талантов в литературе натуральной школы нет. Но новая литература важна не талантами, а самим фактом своего существования: «она только устанавливается, но еще не установилась». Она пролагает дорогу будущим талантам. Открывает пути дальнейшего развития литературы.

Основным жанром новой литературы стал физиологический очерк, рассказ, повесть. Но если два последних жанра были привычны для читателя, то физиологический очерк – это жанр, рожденный именно новой прозой. Он наиболее отвечал ее содержанию. Жанр очерка предполагает следование фактам действительности, исключает абстрактное фантазирование, умозрительность изображения. Цель физиологического очерка – создать картину общественной жизни России 1840-х гг. Подобно человеку, общество тоже имеет свой организм, свою физиологию. Первостепенная задача физиологического очерка – описание общественного механизма. Его герои не выходят за рамки социальных типов, авторы – за рамки воспроизведения жизни социальной среды.

Примером физиологического очерка является сборник «Физиология Петербурга», изданный в 1845 году Некрасовым. В него вошли очерки Белинского, Даля, Григоровича, Гребенки, Некрасова, Кульчицкого, Панаева. Названия произведений говорят сами за себя. «Петербургские шарманщики», «Петербургские углы», «Петербургский фельетонист», «Петербургский дворник». Цель сборника – описать имеющиеся социальные типы, изобразить среду их обитания. Других, например, психологических задач, физиологический очерк решать не может. Очерк классифицирует социальные явления. Но при этом он подготавливает появление литературы, которая обратится к исследованию психологии социального типа.

Например, в очерке Григоровича «Петербургские шарманщики» описываются три типа шарманщиков, русские, немецкие и итальянские. Характеристика их особенностей находится исключительно в области социального описания. Но в то же самое время намечаются выходы в социальную психологию, национальный характер. «Нет ничего беспечнее русского шарманщика; он никогда не заботится о следующем дне, и если случается ему перехватить кой-какие деньжонки, обеспечивающие его на несколько дней, он не замедлит пригласить товарищей в ближайший кафе-ресторан.… Как неаполитанский лазарони, он не будет работать, если денег, добытых утром, достаточно на вечер».

К концу 1840-х годов литература «натуральной школы» выполнила свою задачу. Она создала галерею социальных явлений и типов. Потребность в существовании подобной литературы исчезла. Очерк начинает вытесняться новой повестью, романом. Уже в 1846 г. появляются произведения, изображающие психологию открытых «натуральной школой» социальных типов. Это «Бедные люди» и «Двойник» Достоевского.

Становление нового русского романа, начатое в середине 1840-х гг. произведениями Герцена, Гончарова, Достоевского сопровождалось развитием жанра, открытого литературой «натуральной школы». Но физиологический очерк становится неактуален, ему на смену приходит цикл очерков, жанровое объединение по тематическому, идейно-художественному принципу.

Одним из первых циклов очерков стали «Записки охотника» Тургенева (1852). Единство этого цикла определяют сквозной герой-рассказчик, охотник, и общая тема – жизнь человека. Жанровым новаторством Тургенева стало то, что он в цикле очерков соединил социальные явления действительности с их философским содержанием, наметил выход через социальное к общечеловеческому, что впоследствии определит оригинальность русского классического романа XIX века.

Развитие классического русского романа шло за пределами «Современника», а циклы очерков создавались в рамках журнала. «Очерки бурсы» (1862-1863) Н.Г. Помяловского, «Подлиповцы» Ф.М. Решетникова (1864) по внешней форме тяготеют к роману. Но если Помяловский жанр вынес в название произведения, то Решетников указал его в подзаголовке «Этнографический очерк». Знаменитый роман Н.Г. Чернышевского «Что делать?» (1863) автор обозначает как «Рассказы о новых людях».

В рамках «Современника» шло становление другого романа, рождающегося из цикла. Например, Ю. Руденко считает основным структурным принципом романа «Что делать?» – принцип цикличности. Приверженность традиции литературы «натуральной школы» не позволили ни Помяловсокому, ни Решетникову подняться над социальными фактами жизни и взглянуть на них через призму универсальных категорий. Но в отличие от литературы 1840-х гг., следуя традиции 1860-х гг., они по-иному решают проблему отношений «маленького человека» и среды, выдвигают идею личности, пробующую себя в сопротивлении среде.

Например, в «Очерках бурсы» на фоне описания типов бурсаков выделяется история мальчика по прозвищу Карась. Попав в бурсацкую среду, он вынужден подчиняться ее законам. Но внутренне в нем зреет сопротивление им. Это выражается и в том, как он учится, может сидеть за первыми столами как отличник или на «камчатке» как двоечник. Но настоящее сопротивление начинается тогда, когда его лишают права провести дома праздник пасхи. Герой делает все так, чтобы этого не случилось. Заставляет обстоятельства работать на себя, а не против себя.

Но разнообразные картины бурсацкой жизни не собираются в целостное эпическое полотно из-за отсутствия героя, не социального типа, а ярко выраженного характера, со своей психологией, историей души.

Обращенные к фактам социальной действительности, к массе, авторы не видели в них нового героя, возможно, и потому что он еще не вырос из среды, не оформился и не определился. Такое самоопределение героя из народа произойдет позднее и отразится в творчестве Н.С. Лескова.

Но Решетников в «Подлиповцах» изображает народных героев, Пилу и Сысойку с ярко выраженным личностным началом. Пила добровольно взял на себя посредническую функцию между миром деревни и миром власти. Мир Подлиповки – это мир до цивилизации, до нравственности. Ее жители во главе с Сысойкой не знают ни Бога, ни любви, ни страха смерти. Они живут и умирают как растения от голода, холода, бытовых неудобств. Выход Пилы и Сысойки из Подлиповки в мир цивилизации и знакомство с ним лишают надежды на возможность обретения героями счастья. Если сыновья Пилы нашли в этом мире хотя бы спокойную жизнь, то Пила и Сысойка обречены на гибель. Они умирают под ударами разорвавшейся цепи, поняв только то, что мир для таких, как они, не создан. Герои не могут и не знают, как противостоять убивающей их действительности.

Произведение Решетникова, хотя и обозначено автором как этнографический очерк, но в большей степени тяготеет к социальному роману, который только начинает зарождаться в литературе. Структура такого романа еще очень подвижна, не определен основной жанровый принцип организации сюжета. Здесь только в зародыше намечено развитие отношений, нет любовной коллизии. Перед нами путешествие героев по дороге жизни. Одна картина нанизывается на другую, рождая панораму социальной действительности.

В 1870-е г. с таким принципом организации сюжета мы встретимся в сатирическом романе Салтыкова-Щедрина «Современная идиллия», в повестях Лескова. Но характер обобщении в творчестве этих художников уже иной, что позволяет расширить социальную картину действительности до универсальной.

«Что делать?» Чернышевского также стоит у истоков нового жанра романа. Это произведение часто называют романом-утопией, общественным романом. Ю.Руденко обнаруживает в нем тенденции будущей полифонической системы. Неоднозначность жанровых интерпретаций показательна. Чернышевский ломает привычные представления о романе, и это входит в его авторскую задачу, которую он объявляет в своем вступлении. Но принцип цикличности, лежащий в основе новой структуры, также не способствует ее жанровой целостности. Расширяющееся пространство романа с вводом новых тем и героев, с уходом старых отражает движущуюся панораму жизни, открытый финал усиливает это движение. Но авторская идея, стремящаяся регулировать движущийся поток жизни, вступает в противоречие с ним, что не способствует укреплению жанра.

Русский реалистический и классический роман XIX века создается в творческих лабораториях Тургенева и Гончарова. Главный структурообразующий принцип такого романа – принцип диалогизма. У истоков жанра стоят романы А.И. Герцена «Кто виноват?» и И.А. а «Обыкновенная история», появившиеся 1846-1847гг. Сюжет в них держится на диалогическом конфликте

Сама структура романа Герцена отражает становление жанра. Первая его часть напоминает очерки «натуральной школы». В ней представлены биографии героев, но расстановка персонажей не складывается в конфликт. И только появление во второй части Бельтова, дворянского героя, воплощающего тип «лишнего человека», дает толчок романному действию. Любовная коллизия, возникающая благодаря его введению в сюжет, перерастает в философский диспут. Диалогический конфликт обнаруживается в том, что все герои мучаются вопросами философского содержания: может ли быть человек хозяином своей судьбы, и как следствие, может ли он быть счастливым. Круциферский верит в судьбу, от которой зависит счастье и несчастье человека, поэтому боится ее. Доктор Крупов мыслит как физиолог, то есть отвергает то, что не может быть доказано как факт. Поэтому личные неудачи, по его мнению, не могут быть проявлением фатума, и избавиться от них человек может, если будет вести здоровый образ жизни, например, обливаться холодной водой и не верить в то, чего нет. Для него человек – вот истина.

Бельтов усложняет ситуацию диалога-спора о судьбе и счастье. Он вносит в него представление об истории как судьбе, которая выбирает из массы людей только тех, кто нужны для ее строительства. «Не востребованные историей» люди обречены и поэтому могут делать со своей жизнью то, что хотят. Бельтов, относясь к такого рода людям, выбирает для себя последний способ самореализации. Но при этом он вовлекает в свою игру Круциферскую, разрывающуюся между любовью-жалостью к мужу и к Бельтову, что в результате убивает ее.

В финале романа все участники диалога-спора терпят поражение. Ни один из предложенных ответов на главные вопросы не выдерживает испытания жизнью. Остался без ответа и вопрос, вынесенный в название романа: кто виноват в том, что человек не состоялся в жизни? Этот вопрос принадлежит автору и выражает его позицию: ответ у самой жизни, и человеку он неведом.

В творчестве Тургенева и Гончарова происходит драматизация диалогического конфликта. Суть ее в том, что логика жизни заключает в себе неизбежное противостояние как результат смены определенных периодов развития. Поэтому герои не могут существовать вне конфликта. Он может уходить из диалогов персонажей. Но он никогда не уйдет из другого диалога, который ведет каждый герой в меру своего духовного потенциала с бытием. Возможность такого диалога обусловлена открывающимся навстречу жизни сознанием героя.

Например, у Гончарова противостояние таких героев, как младший и старший Адуевы, Обломов и Штольц, Райский и Волохов продиктовано их жизненным опытом. Никто из них не отрицает предметов, по поводу которых они вступают в конфликт. Оба Адуевы не отрицают любви, но спорят по поводу ее сущности. Спор бесперспективен только потому, что в молодости и зрелости любовь представляется по-разному, но в результате его герой открывает для себя наличие иной точки зрения, что расширяет границы собственного бытия. В диалоге с другими и собственным «я» идет духовное освоение жизни и самоопределение героя. Поэтому роман XIX века достигает своей универсальности.

Особое место в становлении жанра реалистического романа занимает полифонический роман Достоевского, в котором принцип диалогизма достигает своей завершенности. Диалог становится не только структурным принципом романа, но и способом существования сознания героя. Вне диалога невозможно сознание героя и автора.

Новый роман отвечает требованиям нового искусства, сформулированным Чернышевским, – «воспроизводить общеинтересное в жизни». Но в то же время и отступает от них, ибо жизнь в реалистическом романе не определяется только физическими, социальными ее проявлениями. Реалистический роман наряду с внимательным исследованием фактов социального бытия человека утверждает метафизику жизни, что противоречит логике основных положений философии Чернышевского. Поэтому в рамках журнала «Современник» мы обнаруживаем тенденции только социального, общественного романа.

Художественные произведения

Физиология Петербурга. Альманах (1845). Помяловский Н.Г. Очерки бурсы (1862-1863). Решетников Ф.М. Подлиповцы (1864)

Исследования

Кулешов, В.И. Натуральная школа в русской литературе XIX века / В.И. Кулешов. – М., 1982.

Егоров, Б.В. Борьба эстетических идей в России середины XIX века / Б.В. Егоров. – Л., 1982

Сажин, В.М. Книги горькой правды / В.М. Сажин. – М., 1992

Маркович, В.М. И.С. Тургенев и русский реалистический роман/ В.М. Маркович. – М., 1982. – Гл. 1,2.

Об этом подробно см.: Маркович. В.М. Тургенев и русский реалистический роман. – М., 1982.– Гл. 2.

Маркович В.М. Указ изд.

Статья посвящена анализу русского исторического романа в контексте культурного сознания. Автор выделяет исторический роман как особый феномен, отражающий развитие русской культурно-исторической мысли в XIX в. С точки зрения автора, исторический роман возник и формировался в атмосфере романтических исканий, на почве романтического интереса к национально-историческому прошлому. Для романтиков слияние истории с поэтическим вымыслом как средством художественного общения казалось залогом подлинной правды.

Анализируя основные исторические произведения, автор отмечает, что развитие у романистов идеи аксиологических границ идеала, понимание несовместимости этого идеала с уже закрепившимися в коллективном сознании, но несостоятельными и уже изживающими себя социально-политическими и философско-историческими доктринами определили иное, альтернативное направление писательских интенций на пути поисков положительного начала национальной жизни. При всем различии индивидуальных позиций представителей разных направлений объединяло стремление раскрыть движущие силы, смысл и цели истории в категориях добра и зла, частного и всеобщего, предопределения и свободы человека в истории. Художественное сознание последней трети века (как, впрочем, и в предыдущие десятилетия) предвосхищало это стремление и подготавливало последующие историософские выводы.

В ходе проделанного исследования делается вывод, что на протяжении всего XIX века в русской литературе происходило бурное развитие возникшего на рубеже веков жанра исторического романа. Актуализированный в контексте процесса всеобщей национальной самоидентификации и отразивший особенности общественного исторического сознания и отечественной научной историософии исторический роман двигался преимущественно по двум направлениям: писатели либо активно продолжали развивать этико-эстетические идеи зарубежных и отечественных предшественников, либо, активно включаясь в процесс развития исторической мысли и кардинально переосмысливая уже наработанные приемы, создавали оригинальные творения, формируя при этом новые тенденции развития исторического повествования. Это позволяет выявить некоторые общие закономерности функционирования жанра в художественной системе русской романистики.

Ключевые слова и фразы: исторический роман, русская литература, Вс. Соловьев, художественное сознание.

Annotation

The article is devoted to analysis of Russian hysterical novel in the context of the cultural consciousness. The author defines the historical novel as a specific phenomenon, reflecting the development of Russian cultural-historical thought in the nineteenth century From the point of view of the author of the historical novel emerged and developed in an atmosphere of a romantic quest, motivated by romantic interest in national historical past. For the romantics the fusion of history with poetic fiction as a means of artistic communication, it seemed the key to genuine truth.

Analyzing the main historical works, the author notes that the development of the novelists ideas axiological boundaries of the ideal, understanding the incompatibility of this ideal is already entrenched in the collective consciousness, but already untenable and self-obsoleting socio-political and philosophical-historical doctrines determined otherwise, an alternative direction of the writers ‘ intentions towards finding a positive beginning of the national life. With all the differences of individual perspectives of the different directions have in common the desire to reveal the driving forces, the meaning and purpose of history in the categories of good and evil, private and universal, of predestination and human freedom in history. Artistic consciousness of the last third of the century (as, indeed, in the previous decade) had anticipated this desire and thus prepared the subsequent conclusions.

Done in the course of the study it is concluded that throughout the XIX century in the Russian literature there was a rapid development emerged at the turn of the century the historical novel genre. Updated in the context of the process of the universal of national identity and reflecting the peculiarities of social historical consciousness and national scientific philosophy of history the historical novel was moving mainly in two directions: writers or actively continued to develop the ethical and aesthetic ideas of foreign and domestic predecessors, or, actively engage in the process of development of historical thought and radically rethinking the already developed techniques, created the original creation, shaping new trends in the development of historical narrative. It allows to reveal some common regularities of the functioning of genre in the artistic system of the Russian romance.

Key words and phrases: a historical novel, Russian literature, V. Soloviev, artistic consciousness.

О публикации

Русский исторический роман XIX века в контексте культурного сознания

Russian historical novel of the nineteenth century in the context of the cultural consciousness

Исторический роман в современном понимании этого слова возник в Западной Европе в конце XVIII – начале XIX века, когда историческое сознание начало выступать в роли одного из важнейших факторов мировоззренческой культуры, а исторические события и участие в них отдельного человека становились важным объектом художественного рефлексирования. Именно тогда исторический роман как жанр стал доминантным для художественной словесности, приобрел собственно литературные формы, что было обусловлено ситуацией, когда «качественно новый культурно-исторический мир XIX века, существенно расширивший свое цивилизационное пространство, породил ряд новых парадигм историософской мысли, воплотившихся прежде всего в литературе – историческом романе, исторической поэме, исторической драматургии, опытах литературно-художественного философствования» .

Но прежде чем говорить об историческом романе как об определенном жанре в литературе со своими специфическими признаками, необходимо отметить, что ни содержание, ни форма на протяжении многих десятилетий не давали неопровержимых оснований выделять его в самостоятельный вид эпического рода, развивающегося по своим собственным имманентным законам.

Так, в созданных на рубеже XVIII-XIX веков исторических романах история выступала лишь в качестве фона для развертывания авантюрно-приключенческих, любовных, назидательно-дидактических и других сюжетов. В этих романах «отсутствовали живые человеческие характеры как выразители конкретных исторических эпох, судьбы героев развивались изолированно и независимо от судеб истории» .

Однако успешное развитие с середины 20-х годов XIX века повествовательной прозы сделало возможным появление более совершенного исторического романа, т.к. в это время впервые закладывались «основы того художественного историзма, который, начиная с 1830-х годов, становится одним из необходимых элементов любого повествования не только об историческом прошлом, но и о современности» . Имеется в виду принцип постижения действительности, смысл которого состоит в том, что вся реальность осознается по своей сущности как историческая. Характер этого историзма проецируется на литературу, в которой начинает формироваться романистика нового типа, эволюционировавшая на протяжении всего XIX века.

Первая половина XIX века ознаменована появлением вызвавших широкий общественный резонанс произведений В. Скотта, В. Гюго, А. Виньи и других писателей, обратившихся к изображению прошлого, но одно из первых истинно исторических произведений, по мнению большинства исследователей, – роман «Мученики» (1809) – принадлежит перу Ф.Р. Шатобриана.

Важно отметить, что именно в англоязычной литературе был создан исторический роман, в разнообразных жанровых формах которого сложно коррелировали документальное и художественное начала, а также разные принципы воспроизведения действительности и человека. Это привело к возникновению различных жанровых форм: национально-исторической эпопеи, исторического романа-путешествия, религиозно-исторического романа, историко-приключенческого романа, романа-исторического исследования, назидательно-дидактического исторического романа, авантюрно-любовного исторического романа и других, получивших распространение в большинстве европейских литератур. Сформировавшиеся в европейской исторической романистике жанровые традиции получили развитие и в русской исторической повествовательной прозе.

Анализируя генезис и эволюцию жанра русского исторического романа, мы будем придерживаться взглядов А.Н. Веселовского, который считал, что история литературы – это не только история «генералов», т.е. вершинных произведений и гениальных авторов, но и «совокупность множества авторских художественных воль» . В нашем обзоре представлены не столько классические и общепризнанные исторические произведения, сколько малоизвестные, а также забытые по разным причинам тексты, которые позволяют обнаружить основные закономерности, формирующиеся в беллетристике и массовой литературе, и увидеть целостный литературный контекст эпохи. Этот контекст оказывается тем фундаментом, на котором возводятся единичные, но уникальные по своей жанровой природе и художественной ценности явления русской классики, представленные творениями А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, Л.Н. Толстого.

Исходя из задач нашего исследования, представленные произведения на историческую тему будут рассматриваться через призму концепции «личность – история», вокруг которой к концу XIX столетия сформировалось множество различных идей и теорий весьма широкого спектра. В системе предложенных теоретиками концептуальных моделей следует выделить две основополагающие. Одна из них, т.н. теория «героя и толпы», исходит из того, что творцами истории могут быть только значительные личности, «герои», поворачивающие ход истории в нужное им русло, а народ – это инертная, неорганизованная «толпа», ведомая в нужном направлении взявшей на себя историческую ответственность личностью. Другая – состоит в том, что действия множества людей, соединяясь вместе, в результате определяют согласованное движение истории как естественно-исторического процесса. Неразрывно связанные между собой проблемы «личность и история» и «власть и народ», ставшие объектом художественного рефлексирования русских писателей, породили многообразную, сложную и противоречивую историческую романистику. Объектом нашего внимания является более частная проблема – «женщина и власть», поэтому преимущественное внимание мы уделяем тем произведениям, в которых изображаются женщины-правительницы.

Общий интерес русского образованного общества к национальному прошлому России возник еще в середине XVIII века. Труды М.В. Ломоносова, В.Н. Татищева, М.М. Щербатова, И.Н. Болтина заложили основы отечественной историографии. Великая Французская революция, наполеоновские войны и другие крупнейшие события рубежной эпохи содействовали пробуждению национального самосознания русского человека. Процесс национальной самоидентификации актуализировал интерес общества к историческому прошлому, которое могло объяснить природу русской самобытности.

Таким образом, взрыв интереса к историческому повествованию в литературе России начала XIX века был спровоцирован несколькими факторами:

1. формированием жанра исторического романа на Западе, прежде всего, появлением произведений В. Скотта и проникновением западного исторического романа в Россию;
2. ситуацией, которая сложилась на рубеже веков: процессом национальной самоидентификации и интересом к обстоятельствам формирования национального характера, которые заставили обратиться к национальному прошлому;
3. развитием отечественной исторической науки.

Возникновение интереса к отечественной истории в значительной степени связано с Отечественной войной 1812 года, выступлением декабристов и выходом в свет «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина. Обобщающий характер карамзинского исторического сочинения свидетельствовал о необходимости систематизации историософских рефлексий рубежной эпохи. Не удивительно, что трансформация словесно-ритуального поведения человека в исторической ситуации в жанр исторического романа как особой литературной формы начинается в русской литературе в XVIII веке и достигает своей полноты в XIX веке. В это время комплекс жизненных ситуаций, подчиненный главной идее – осмыслению исторической судьбы России, осознается как тема, которая становится основным признаком жанра. Эта тенденция находит воплощение в различных жанровых формах и модификациях, равновесие между которыми обусловлено этико-эстетическими критериями, сформированными к этому времени в культурном сознании.

История стала не только предметом изучения, но и источником поэтического вдохновения, что нашло свое воплощение в различных жанрово-родовых формах художественной литературы 20 – 30-х годов XIX века. Собственно русский исторический роман сформировался немного позднее, чем в Англии, Франции и Германии, где в 20-е годы XIX века подобные произведения были уже широко распространены. В России первое историческое повествовательное произведение вышло в 1829 году, а широко издаваться исторические романы стали начиная с 1831 года , хотя первой оригинальной попыткой написания русского исторического «повествования» стали произведения Н.М. Карамзина (1766-1826) «Наталья, боярская дочь» (1792), «Марфа-посадница, или Покорение Новагорода» (1802). Эти повести предстали литературным результатом исторических занятий Н.М. Карамзина, и именно они открыли читателю русскую старину, явились первым шагом в художественном освоении исторического материала.

Именно Н.М. Карамзин одним из первых в русской литературе актуализировал проблему «женщина и власть». Он воздал должное характеру самобытной личности Марфы Борецкой из повести «Марфа-посадница, или Покорение Новагорода», стремившейся отстоять независимость Новгородской республики. Марфа уверена в том, что «жена слабая бывает сильна одною любовию, но, чувствуя в сердце ее небесное вдохновение, она может превзойти великодушием самых великих мужей и сказать року: «Не страшусь тебя!» . Образ «гражданки новагородской» Марфы, защитницы вольности, был одним из первых ярких героических женских образов в нашей литературе.

Исторические жанры в это время становятся особенно значимыми, что в немалой степени обусловлено состоянием общественного сознания, которое в поисках новых аксиологических ориентиров апеллировало к истории. Но если в XVIII веке жанровый пафос был непосредственно связан с темой и определял иерархическую жанровую систему, то в романах начала XIX века зависимость жанра от темы ослабевает. В литературном движении этого времени обнаруживаются явные тенденции смены социально-философских, религиозно-этических и художественных ориентаций, связанных с напряженными поисками «духа истории», которые отражаются в основных признаках первых десятилетий века – отказе от прежних идеологических и художественных приоритетов и создании новой этико-эстетической системы. Однако этот процесс развивался сложно и неоднозначно, поскольку «феномен русской культуры этого периода состоит в том, что процесс утверждения национальной историософии и формирования основных принципов историзма осуществляется и обретает отчетливые черты не в научном сознании, а в недрах литературы – именно она продуцирует или выявляет основные тенденции, аккумулированные в культурном поле, и только затем они определяются в сфере методологии исторической науки» .

Настроения высших кругов русского общества в период после Отечественной войны 1812 года, замешанные на мистике и оккультизме, нашли свое отражение в сюжетике ряда исторических повествований (А.А. Бестужев-Марлинский, М.Н. Загоскин, О.М. Сомов, В.К. Кюхельбекер и др.). В произведениях этих писателей проблемы художественного историзма воплощаются на новой мировоззренческой основе, что неизбежно ведет к переоценке эстетических принципов и влечет за собой изменения в сфере художественных жанров. Проблемы «личность и история», «личность и власть», «власть и мораль», «историческая нравственность» и другие решаются в исторических романах в соответствии с новым эстетическим сознанием эпохи, способы изображения и оценки личности соотносятся со сложными процессами национальной жизни. Художественно-эстетическая мысль оказывается неразрывно связанной с историософской и этической, с поисками новых концептуальных моделей развития исторического процесса, в которых жанр приобретает статус содержательной доминанты. При этом «от пропаганды гражданских и политических идей искусство уходит как будто в сферы этических и философских проблем. Но этика оборачивалась гражданственностью, верное изображение обыкновенной жизни обнаруживало ее противоречия. Даже история и ее герои оценивались с позиций нравственности, и это неожиданно открывало новые черты в исторических событиях, показывало народность или антинародность, антигуманизм государственного деятеля, военачальника, властителя» .

Система морально-нравственных ценностей, их абсолютный, общечеловеческий смысл и конкретно-историческое, национальное значение проверяются на исторических событиях и лицах романов В.Т. Нарежного (1780-1825), в которых наиболее ярко осуществилось соотношение единичного и всеобщего.

В 1798 году вышла небольшая повесть Нарежного на историческую тему «Рогвольд», в сборнике повестей «Славенские вечера» (1809), романах «Бурсак» (1824), «Гаркуша, малороссийский разбойник» (не закончен, в XIX веке не издавался) писатель обращается к различным историческим эпохам. В «Словенских вечерах», посвященных первым русским князьям, В.Т. Нарежный создал поэтический образ древнего славянского мира и населил его идеализированными образами государственных деятелей, реальных и вымышленных. Читатели и критики пытались найти в романах Нарежного на исторические темы приметы достоверности, но призрачная, сказочная история является здесь маской для фантастической утопии. В понимании историзма литературы В.Т. Нарежный шел по пути заимствования материалов из исторических источников. Однако чаще всего писатель пользовался лишь историческими названиями славянских племен, языческой мифологией, отдельными реальными ситуациями, практически не воссоздавая историческую картину эпохи, а используя их для развития вымышленных сюжетов повестей, работающих на воплощение политических идей автора.

Стоит отметить появившиеся в эти годы сентиментально-риторические по стилю исторические повести В.А. Жуковского «Марьина роща» и К.Н. Батюшкова «Предслава и Добрыня», в которых элементы фантастики становились преобладающими факторами художественного мастерства авторов и которые были «мало историчны, как и повести Н.М. Карамзина» .

А.А. Бестужев (Марлинский) (1797-1837) начинал как подражатель Н.М. Карамзина и В. Скотта. В исторических повестях «Роман и Ольга, повесть 1396 года» (1823), «Ревельский турнир» (1825), «Изменник» (1825) и др. свойственное раннему романтизму любование экзотикой истории, рыцарского и древнерусского быта соединилось с попытками мыслить в художественной прозе исторически, с интересом к другим национальным культурам и их развитию во времени. В сравнении с Н.М. Карамзиным, А.А. Бестужев был более точен и конкретен в изложении исторических фактов, в описании обычаев и внешней обстановки. Обращение писателя к народным песням, сказкам, пословицам как к источнику художественно-стилистических средств для воссоздания национально-исторического прошлого являлось новаторским для того времени. Сам А.А. Бестужев определил жанровое значение своих исторических повестей как «двери в хоромы полного романа» .

Главной заслугой А.А. Бестужева явилась разработка поэтики русского исторического романа, он предложил основные принципы структурирования исторического повествования и ряд сюжетных схем, которые вслед за ним весьма активно и эффективно разрабатывали другие русские писатели. Однако «историзм повестей Бестужева еще очень условен. Художественное воспроизведение исторического события основано на заранее заданном истолковании его, а не на изучении подлинных исторических причин» . Осмысливая вопрос о значении личности в истории, писатель придает ей решающее значение, показывая сильных, смелых, зачастую жестоких и непокорных представителей власти, которые играют определяющую роль в описываемых событиях (например, героя повести «Замок Венден» Винно фон Рорбаха).

В 1819 году (впервые начало романа было опубликовано в 1816 году) вышло историко-романтическое произведение Ф.Н. Глинки (1786-1880) «Зиновий Богдан Хмельницкий, или Освобожденная Малороссия». Описывая жизненный путь украинского гетмана Хмельницкого, автор ввел в русскую литературу украинскую тему, на материале которой размышлял о роли личности в истории. В романе нашла яркое воплощение идея о нераздельности мира, в котором природа, история и государственность составляют нерасчленимое единство.

Показать эпоху через значение личности в развитии исторического процесса попытался А.О. Корнилович (1800-1834) в повестях «Утро вечера мудренее» (1820), «За богом молитва, за царем служба не пропадают» (1825), «Татьяна Болтова» (1828), романе «Андрей Безымянный» (1832). Стоит отметить, что, с одной стороны, здесь впервые личности и жизни главного персонажа были приданы вполне реальные исторические очертания, с другой – в его облике проявлены психологические черты, типичные для романтического героя .

По мнению писателя, просвещением народа, экономическим развитием Российское государство обязано только деятельности правителей. Воплощением образа «просвещенного правителя» для Корниловича был Петр I, который предстает в героическом обличии, чему способствует незаурядная внешность русского императора. Такое изображение Петра вполне отвечало романтической концепции выдающейся личности и полностью соответствовало взглядам автора на роль Петра в русской истории. Черты идеального государя Корнилович находил так же у Ивана Грозного, Бориса Годунова, Михаила Федоровича, Алексея Михайловича.

В 20 – 30-е годы XIX века исторический жанр в русской словесности стал фактом литературы и достиг затем расцвета в творчестве классиков А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя и беллетристов М.Н. Загоскина и И.И. Лажечникова. Лучшие романы этих писателей были написаны в традициях европейского исторического романа, сложившегося под влиянием В. Скотта, А. Виньи, В. Гюго, но опыт отечественных писателей XVIII – начала XIX веков не был совершенно забыт.

Эта литературная традиция в полной мере воплотилась в творчестве М.Н. Загоскина (1789-1852), у которого «усвоение манеры В. Скотта оказывалось простой декларацией, а в действительности автор следовал более элементарным образцам «исторического» повествования, сплавляя в своем произведении весьма разнородные тенденции» . Первый русский классический исторический роман «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» (1829), а также другие исторические произведения — «Аскольдова могила» (1833), «Кузьма Рощин» (1836), «Искуситель» (1838), «Тоска по родине» (1839), «Кузьма Петрович Мирошев» (1844), «Брынский лес» (1845), «Русские в начале XVII столетия» (1848) – внесли в русскую историческую прозу новое стилистическое направление: драматическое начало романов. В то же время М.Н. Загоскин понимал всю серьезность поставленной перед собой задачи.

М.Н. Загоскин в своих произведениях сумел передать специфику описываемой исторической эпохи, показать ее основные черты, описать повседневную жизнь и быт. Это было важным шагом на пути создания русского исторического романа, для которого в 20-е годы XIX века был создан своеобразный фундамент, необходимый для возведения монументального здания русской исторической прозы.

«Юрий Милославский» Н.М. Загоскина стал предвестником многих русских исторических романов: следом за ним появились «Дмитрий Самозванец» (1830), «Мазепа» (1834) Ф.В. Булгарина, «Клятва при гробе господнем» (1832) Н.А. Полевого, «Последний Новик» (1833) И.И. Лажечникова и др. Каждый из этих авторов предлагал свою интерпретацию закономерностей развития исторического процесса и роли личности в истории и формировал собственную поэтику исторического повествования, в которой, однако, можно обнаружить некоторые общие тенденции.

Так, большой популярностью пользовались исторические произведения И.И. Лажечникова (1790-1869) «Ледяной дом» (1835), «Басурман» (1838), «Опричник» (1843), «Последний Новик, или Завоевание Лифляндии в царствование Петра Великого» (1831-1833) и др.

В романе «Ледяной дом» судьба героев полностью подчинена происходящим в стране историческим процессам, так же, как и в «Басурмане», где писатель описывает эпоху образования единого Русского государства при Иване III, и это сложное время определяет судьбу главного героя. Важные события любой исторической эпохи, в представлении Лажечникова, могут быть значимыми для развития государства, но трагичными для судьбы отдельной личности. В этой связи Н.Н. Петрунина отметила, что «Лажечников отвергает представление о допетровской московской Руси как о царстве идиллического патриархального “благообразия”», но «…противостоит он и предшественникам либерального западничества, историкам-“скептикам”, которые видели в русском средневековье лишь застой, мракобесие, историческую неподвижность» .

Исторические романы Ф.В. Булгарина (1789-1859) генетически восходят к западноевропейскому авантюрному типу романа. Булгарин стал автором русского романа нового, «вальтер-скоттовского» типа, имевшего большой успех («Иван Иванович Выжигин», 1829, «Дмитрий Самозванец», 1830). Менее известны исторические произведения Ф.В. Булгарина «Падение Вендена» (1827), «Эстерка» (1828), «Мазепа» (1834), которые весьма показательны как один из моментов развития приключенческого русского исторического повествования.

В другом романе «Дмитрий Самозванец» Ф.В. Булгарин полемизирует с А.С. Пушкиным, создавая отрицательный образ Бориса Годунова, который совершил коварное убийство Дмитрия, следуя своим жестоким принципам и наклонностям. Таким образом, интерпретация исторической личности и концептуальная модель истории, положенные в основу произведений А.С. Пушкина и Ф.В. Булгарина, были диаметрально противоположны и отражали различные процессы, происходившие в русском историческом и эстетическом сознании первой половины XIX века.

Перу В.К. Кюхельбекера (1797-1846) принадлежат такие произведения, как «Русский декамерон 1831 года» (1836), «Последний Колонна» (1837), а также «эстонская» повесть «Адо» (1824), отразившая исторические взгляды декабристов, где «любовный сюжет лишь оживляет более важные для автора политические и гражданские идеи» , влияющие на исторический процесс.

Кюхельбекер придавал большое значение роли личности в истории, пытаясь в своих произведениях показать отрицательное влияния на развитие общества властолюбивых и эгоистичных исторических деятелей байронического толка, ставивших свои желания выше общественных интересов («Ижорский» (1826), «Агасвер» (1846)). В противовес подобным личностям Кюхельбекер создал положительный образ гражданина, борца за социальную справедливость и счастье народа («Последний Колонна» (1837)).

В эти годы исторический роман приобретает несомненное просветительское значение, заменяя для многих читателей отсутствовавшие исторические сочинения, позволяющие узнать о нравах, обычаях, частной жизни, этнографических и бытовых обстоятельствах национальной действительности, психологических и морально-нравственных особенностях русских людей различных исторических эпох. «Утолить жажду» исторических знаний читателям помогали произведения Р.М. Зотова (1795-1871) — «Двадцатипятилетие Европы в царствование Александра I», «Наполеон на острове святой Елены», «Два брата, или Москва в 1812 г.» (1850), «Леонид, или Некоторые черты из жизни Наполеона I» (1832), «Никлас-Медвежья лапа», «Шапка юродивого» (1831), «Бородинское ядро и Березинская переправа» (1844) «Таинственный монах» (1871). В романе «Таинственный монах» для нас представляет интерес упоминание о царевне Софье Алексеевне Романовой, одной из выдающихся женщин своего времени. Писатель рисует образ властной, хитрой, жестокой правительницы, которая пыталась возвыситься путем измены и заговоров.

Еще одним представителем беллетристики 30 – 40-х гг. XIX века был К.П. Масальский (1802-1861). Этот писатель приобрел известность в начале 1830-х годов, когда стали появляться его исторические романы и повести, в частности, «Стрельцы» (1832), «Русский Икар», «Черный ящик» (1833), «Регентство Бирона» (1834), «Осада Углича» (1841). Критика отмечала, что К.П. Масальский умел заинтересовать читателя ловко построенным авантюрным сюжетом. Но романисту не удалось связать частную жизнь главного героя романа «Стрельцы» Бурмистрова с мощным движением истории. Правда, на последних страницах произведения появляется фигура Петра I как мудрого и справедливого государя, который помогает герою решить все его проблемы.

В другом своем романе «Регентство Бирона» Масальский показал влияние происходящих исторических процессов на судьбу своих героев более удачно. Для этого в качестве центральной линии сюжета он избрал события, связанные с государственным переворотом 1740 года, здесь судьба героев полностью зависит от этого важного исторического момента.

Стоит отметить, что В.А. Недзвецкий называет романы Р.М. Зотова и К.П. Масальского «русскими поделками» и утверждает, что они «профанировали форму исторического романа» . К таким же малохудожественным произведениям критики причисляли роман А. Андреева «Довмонт, князь Псковский» (1835), В. Эртеля «Гаральд и Елисавета, или Век Иоанна Грозного» (1831) и т.п. В нашу задачу не входит анализ художественных достоинств и недостатков этих произведений, мы приводим их в качестве подтверждения тезиса о многообразии форм русского исторического романа.

Нельзя не учитывать, что исторический роман возник и формировался в атмосфере романтических исканий, на почве романтического интереса к национально-историческому прошлому. Для романтиков слияние истории с поэтическим вымыслом как средством художественного общения казалось залогом подлинной правды. А.А. Бестужев видел в творческом воображении писателя «главное средство художественного познания исторического прошлого» . Это положение составляло основу романтико-идеалистической теории интуитивного проникновения в историю. Важнейшим источником и необходимым элементом исторического романа из эпохи Древней Руси романтическая критика считала фольклор. Но история и вымысел в романтическом понимании разрывались, а нравы, быт, исторические факты существовали сами по себе, вне связей с внутренним миром человека. Отступление от идей романтизма и формирование реалистических начал в исторической прозе связано с произведениями писателей 40-х годов XIX века: Н.А. Полевого, А.Ф. Вельтмана и других.

Среди исторических романов этого времени отметим, прежде всего, сочинения историка, журналиста и писателя Н.А. Полевого (1796-1846), в частности, его наиболее известный исторический роман «Клятва при гробе Господнем» (1832), а также повести и новеллы «Святочные рассказы» (1826), «Повесть о Симеоне, суздальском князе» (1828), «Краковский замок» (1829), «Рассказы русского солдата» (1834), «Иоанн Цимисхий» (1841), «Пир Святослава Игоревича, князя киевского» (1843) и др. Произведения писателя на историческую тему, по сравнению с прозой Карамзина и Бестужева, в гораздо большей степени были насыщены реальным историческим содержанием, теснее связаны с действительными событиями русской истории.

В своих художественных произведениях Н.А. Полевой развивал историческую концепцию о решающей роли «народного начала» в истории, которую он обосновал в шеститомном историческом исследовании «Истории русского народа» (1829-1833). Свои взгляды писатель вырабатывал в полемике с наследием Н.М Карамзина, считавшего, что история России – это история ее правителей.

В одном ряду с исторической прозой Н.А. Полевого стоят произведения А.Ф. Вельтмана (1800-1870), который заложил основы русской исторической романистики с ее «высокой нравственностью и острой сюжетностью» , поставив вопросы о роли личности в истории и влиянии эпохи и общественного строя на формирование человеческой индивидуальности. Его роман «Кощей бессмертный» (1833) был провозглашен современниками шедевром русской исторической прозы. Популярностью пользовались и другие произведения Вельтмана — «Предки Калимероса», «Светославич, вражий питомец. Диво времен Красного Солнца Владимира» (1835), «Александр Филиппович Македонский» (1836), «Райна, королевна Болгарская» (1843). Романам А.Ф. Вельтмана присущ фольклорно-исторический колорит повествования и высокие художественные достоинства, которые позволили читателям и критикам выделить его из толпы беллетристов, поставив в один ряд с М.Н. Загоскиным, А.А Бестужевым, И.И. Лажечниковым, видя в них классиков русской исторический прозы .

Исторические произведения Н.В. Кукольника (1809-1868) «Сержант Иван Иванович Иванов, или Все заодно» (1841), повести и рассказы, посвященные эпохе Петра I, «Два Ивана, два Степаныча и два Костылькова» (1844), «Иоанн III, собиратель земли Русской» (1868) и др. свидетельствуют еще об одном направлении в развитии русского исторического повествования.

Н.В. Кукольник развивал в рамках исторического романа любовно-авантюрное направление, предвосхитив в своих поисках романистику А. Дюма. Его литературные поиски шли также по направлению создания романа историко-биографического жанра, позволявшего реализовать свои представления о роли личности в истории, согласно которым в центре исторических событий находятся сильные личности, способные влиять на окружающих.

Новые жанровые формы исторического романа создает и Г.Ф. Квитка (1778-1843) (псевдоним – Грыцько Основьяненко). Его историко-этнографические очерки «Головатый» (1839), «Панна Сотниковна», «Украинские дипломаты» (1841), «1812 год в провинции», «Сказания о Гаркуше» (1842), «Малороссийские повести, рассказываемые Грыцькой Основьяненко» (1834-1837), «Пан Халявский» (1840) оказали сильное влияние на последующую украинскую литературу тем, что дали толчок развитию новых жанровых форм – художественно-публицистического историко-бытового очерка и историко-бытового романа. Однако для его произведений характерны подчеркнутый дидактизм и проповедь христианского смирения, что, несомненно, умаляет роль личности в историческом движении.

В целом, исторические романы 40-х годов, по мнению С.М. Петрова, представляли собой подражательную, эпигонскую литературу . В это время происходила смена этико-эстетических приоритетов в русской литературе, ломались устоявшиеся традиции, создавались новые. Большое влияние на этот процесс оказывала натуральная школа. Поэтому в 1851 году И.С. Тургенев, сам написавший историко-бытовую повесть «Три портрета» (1846), в которой следовал традициям «Капитанской дочки» А.С. Пушкина, в рецензии на исторический роман Е. Тур «Племянница» констатировал упадок жанра исторического романа .

К середине XIX века в культурном сознании русского общества сформировалось понимание своей национально-духовной сущности, места и роли в мире. Варианты философской рефлексии относительно исторического процесса, историчности индивидуального человеческого существования и форм его протекания, предложенные различными историками и философами, оказались опробованными на художественных моделях, созданных беллетристами середины века. Включенная в историософско-культурологический дискурс, русская историческая романистика не только отражала историко-философские споры своего времени, но и часто опережала общественно-философскую мысль, провоцировала, формировала и сталкивала различные направления и течения (западническое и славянофильское, консервативно-охранительное и либеральное, материалистическое и религиозно-метафизическое и т.д.).

Это было результатом внутриполитических реформ, положивших начало дискуссиям о путях развития России, её месте в мире и в истории. Подъем общественного интереса к национально-историческому прошлому произошел в 1860-е годы, определив новый виток в развитии исторической темы в литературе. Это, прежде всего, сказалось в развитии исторической драмы, однако и в повествовательной прозе на исторические темы формировались новые тенденции.

В 1862 году был издан исторический роман А.К. Толстого (1817-1875) «Князь Серебряный» (1861) из эпохи Ивана Грозного, который задумывался писателем ещё в 40-е годы. Роман следовал, с одной стороны, западным тенденциям («Сен-Мар» де Виньи), с другой – продолжал тенденции, возникшие в исторической романистике А.А. Бестужева, М.Н. Загоскина и И.И. Лажечникова, критически истолковывая практику абсолютной самодержавной власти. Ивана Грозного писатель изобразил жестоким тираном, оказавшим пагубное влияние на формирование русского национального характера. Таким образом, по мнению А.К. Толстого, личность в истории, особенно абсолютный монарх, наделена огромным влиянием на происходящие события. Не русский народ создал коварного Ивана Грозного, а сам жестокий царь воспитал в своих подданных отрицательные качества.

Поиски новых принципов постижения исторической действительности в значительной степени корректируются влиянием все более распространяющихся и утверждающихся в отечественной исторической науке западных историософских схем и концептуальных построений, в которых главенствующую роль играет разум. Рассматривая историю как концентрированное выражение экономических отношений, философы и историки придавали ему решающее значение в ускорении хода исторического процесса.

Материалистические взгляды в последней трети века распространяются на область социально-философской антропологии, философии, истории и этики. Вслед за Л. Фейербахом, провозгласившим, что человек «единственный, универсальный и высший предмет философии» , Н.Г. Чернышевский заявил, что «основанием всему, что мы говорим о какой-нибудь социальной отрасли жизни <…>, должны служить общие понятия о натуре человека, находящихся в ней побуждениях и деятельности и ее потребностях» . Все это постепенно обусловило утилитарную переоценку морали по отношению к истории: в 60-е годы основные позиции завоевывает нигилистический и утопический морализм (А.И. Герцен, Д.И. Писарев, Н.А. Добролюбов, Н.Г. Чернышевский, П.Н. Ткачев), а затем социальный морализм народничества (П.Л. Лавров, Н.К. Михайловский), который в 70–80-е годы дополняют Н.В. Шелгунов и В.И. Танеев.

Идеи о личном интересе морали, об общественной пользе как критерии добродетели, о человеке как продукте среды и обстоятельств (Гельвеций) были усвоены и творчески переработаны русскими мыслителями применительно к истории. Так, П.Л. Лавров в «Исторических письмах» утверждал, что человек сознательно или бессознательно прилагает ко всей истории те нравственные критерии, которые представлялись безусловными. Нравственный идеал истории, с точки зрения Лаврова, является единственным фактором, способным придать истории смысл и перспективы, так как вся история есть воплощение идеала справедливости.

Исходя из этого, классический исторический роман в русской литературе второй половины XIX века обращался к прошлому, чтобы понять настоящее и осмыслить пути развития будущего. Настоящее, как крайне негативное, как бы удалялось из исторического контекста, образовывался мостик между прошлым и будущим. У большинства романистов историческое прошлое выступало как нечто более привлекательное, чем настоящее, поэтому оно идеализировалось и романтизировалось как залог достойного будущего, которое в этих произведениях зачастую поэтизировалось. Поэтому одной из главных этико-эстетических задач исторического произведения стала необходимость создания новых жанровых форм, способных к художественному воплощению перспектив развития России.

В качестве примера можно привести романы «Пугачевцы» (1874), «На Москве» («Мор на Москве») (1880), «Ширь и мах» (1885), «Крутоярская царевна» (1893), «Петербургское действо» (1880), «Свадебный бунт», «Владимирские Мономахи» Е.А. Салиаса-де-Турнемира (1842-1908) и др.

Темы для своих романов Салиас-де-Турнемир брал, главным образом, из «славного века» Екатерины II. Роман «Пугачевцы», работая над которым, писатель тщательно собирал материалы в архивах и предпринимал поездки на места действий Пугачева, имел громкий успех у читателей . Однако критики, указывая на яркость и колоритность языка, на удачную обрисовку некоторых второстепенных личностей и характерных сторон Екатерининской эпохи, ставили в упрек автору чрезмерное подражание «Войне и миру» Л.Н. Толстого . Е.А. Салиас считал, что личность в истории не играет большой роли, поскольку исторический процесс представляет собой особый скрытый механизм, поток причинно-следственных связей («На Москве»).

В 70 – 90-х годах XIX века широкой известностью пользовались романы Г.П. Данилевского (1829-1890) «Потемкин на Дунае» (1876), «Мирович» (1879), «На Индию при Петре» (1880), «Княжна Тараканова» (1883), «Сожженная Москва» (1885), «Чёрный год» (1888). Большинство исторических романов Г.П. Данилевского было посвящено эпохе Екатерины II. Они отличались стремлением к событийной эффектности, яркостью образов, реалистичным изображением эпохи, поскольку писатель был большим знатоком XVIII века не только по книгам, но и по живым семейным преданиям.

Так, в романе «Сожженная Москва» содержалось много эпизодов и образов, «обнаруживающих литературные связи с «Войной и миром» Толстого» . Явное влияние произведения Толстого на роман Данилевского проявилось не только во внешнем сходстве некоторых героев и положений, но и в своеобразном обращении писателя к толстовской концепции трактовки войны как национального бедствия, в изображении народного сопротивления, в отношении к личности Наполеона. Но, оценивая личность Наполеона с нравственных позиций и развенчивая миф о его историческом величии, Данилевский в то же время считал его единственным виновником войны, что отразило противоречие писателя в понимании роли личности в истории.

Одним из самых плодотворных писателей конца XIX был Д.Л. Мордовцев (1830-1905) («Тень Ирода» («Идеалисты и реалисты») (1876), «Великий раскол» (1878), «Лжедмитрий» (1879), «Царь и гетман» (1880), «Мамаево побоище» (1881), «Господин Великий Новгород» (1882), «Двенадцатый год» (1880), «Замурованная царица» (1884), «Державный плотник» (1895) и др.).
В романах Д.Л. Мордовцева сюжетную основу часто составляли важные исторические события, к которым неоднократно обращались писатели 20 – 30-х годов XIX века: борьба новгородцев за свои вольности, противостояние раскольников и официальной церкви, Отечественная война 1812 года и т.п. В своих произведениях Мордовцев, опираясь на исторические факты, пытался в художественной форме осмыслить законы и превратности исторического процесса. Писатель старался не подгонять героев под нехитрую схему заранее установленной интриги – чаще всего любовной, а понять их такими, какими они были или могли быть, но так и не сумел подняться до истинного историзма. По мнению современных исследователей, в основе творческого метода Мордовцева лежит «…переплетение реминисценций из светской и духовной литературы», которые становятся «…основой квазиисторического романа» .

Почти все сочинения Е.П. Карновича (1823(?)-1885): «Мальтийские рыцари в России» (1878), «На высоте и на доле: Царевна Софья Алексеевна» (1879), «Любовь и корона» (1879), «Самозванные дети» (1880), «Придворное кружево» (1885), «Пагуба» (1887), «Переполох в Петербурге» (1887), в которых автор обращается к событиям XVII-XVIII веков, — свидетельствуют об иной тенденции, которая состоит в добросовестном привлечении всех важных и второстепенных исторических материалов и бережному сохранению не только исторических фактов, но даже реплик подлинных участников рассматриваемых событий. Поэтому его исторические повествования в большей степени похожи на труды профессионального историка, чем на художественные произведения, и могут быть использованы в качестве достоверных источников для характеристики той или иной исторической эпохи.

А.Ф. Писемский (1820-1881) в поздний период своего творчества (70 – 80-е годы XIX века) обращался к исторической романистике, которая развивается в русле сложившегося духовно-нравственного направления русской литературы. В одном из главных своих романов («Масоны» (1880)) писатель стремился изобразить духовное и моральное развитие человека в зависимости от исторических событий. Выявление историософии Писемского в целом и определение его отношения к роли личности в истории в частности для нас представляется затруднительным, поскольку писатель никогда не отличался четкостью мировоззрения .

Исторические романы П.В. Полежаева (1827-1894) «Престол и монастырь. Исторический роман в 2-х частях из русских летописей 1682-1689 гг.» (1878), «Бирон и Волынский» (или «150 лет назад»), «Лопухинское дело», «Фавор и опала», «Царевич Алексей Петрович» (1885) и др., основанные на редких источниках, документах, научных трудах, решали задачу по возможности объективно и популярно рассказать о выдающихся личностях в истории русского государства, раскрыть трагизм их судеб, показать влияние среды и обстоятельств на их деяния. Провоцирование интереса к неизвестным моментам отечественной истории, популяризация исторических личностей в их политической и психологической своеобычности, стремление заставить читателей задуматься над тем, кто и что определяет исторический результат, — все это вполне укладывалось в рамки тех задач, которые ставились перед иллюстративным историческим повествованием.

В.В. Крестовский (1840-1895) в своих исторических произведениях руководствовался патриотической идеей об исторической роли русского народа. Поэтому материал, собранный при подготовке «Истории лейб-гвардии Уланского Его Величества полка» (1876), использовал в исторических повестях и очерках «Деды» (1876), «Уланы Цесаревича Константина» (1875). Очерки о русско-турецкой войне, публиковавшиеся в журнале «Русский вестник», вошли в книгу «Двадцать месяцев в действующей армии (1877-1878)» (1879). Крестовский, безусловно, разделял мнение Ф.М. Достоевского, который писал, что русским надо сначала научиться уважать свой народ и свою национальность, тогда и другие народы будут к нам относиться с должным пиететом.

Беллетрист и драматург П.П. Сухонин (1821-1884) (псевдоним А. Шардин), автор ряда исторических романов («Род князей Зацепиных или борьба начал» (1880), «Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы» (1881), «На рубеже» (1882), «На рубеже двух столетий» (1883)) и повестей на исторические сюжеты («Федор Васильевич» (1856), «Неудавшаяся королева» (1884), сборника «Исторических рассказов» (1884) и др.) – один из немногих, кто задумывался о роли женщины в истории. В романе «На рубеже двух столетий» автором представлен яркий образ императрицы Екатерины II. Однако гендерная ситуация уходит на второй план, подчиняясь идее о неразрешимом противоречии между народом и властью. Сухонин в иронической форме рассказывает о славном правлении царицы, при котором всем сословиям, кроме крестьянства, было хорошо жить. «Вот крестьянам… Да те были крепостные, подлый народ, стоило ли о них говорить?» .

Еще одна весьма заметная тенденция заключалась в продолжении и развитии авантюрно-приключенческих сюжетов на базе национальной истории и культуры в духе А. Дюма, что обнаруживается, например, в произведениях М.Н. Волконского и Н.Э. Гейнце.

М.Н. Волконский (1860-1917) является автором романов на исторические темы: «Мальтийская цепь» (1891), «Брат герцога» (1895), «Кольцо императрицы» (1896), «Ищите и найдете» (1904), «Тайна герцога» (1912), «Князь Никита Федорович» (1914) и других, тогда еще новых для русской литературы образцов историко-приключенческого жанра. В своих романах писатель отстаивал идеи монархизма, считая, что самодержавие – идеальная форма правления для России. Личность монарха занимает центральное место почти во всех произведениях М.Н. Волконского («Кольцо императрицы», «Князь Никита Федорович» и др.), однако он часто использует при этом образ «маленького человека», который в силу исторических обстоятельств приобретает важное значение в жизни своих современников («Брат герцога», «Мальтийская цепь», «Тайна герцога»).

За свою недолгую жизнь Н.Э. Гейнце (1852-1913) издал более сорока романов и повестей, среди которых важное место занимали романы исторические. После успеха своего первого исторического романа «Малюта Скуратов» (1891) Гейнце в романе «Аракчеев» (1893) представил нетрадиционный образ военачальника А.А. Аракчеева как страдающего и несчастного человека. Продолжая традиции русской реалистической литературы в изображении социальных конфликтов, Н.Э. Гейнце в изображении личности был ориентирован на эстетику романтизма первой половины XIX столетия, которая выводила свободного человека за социальные рамки. Относительность историзма писателя проявляется в том, что вышедшие большими тиражами романы «Князь Тавриды» (1895), «Коронованный рыцарь» (1895), «Генералиссимус Суворов» (1896), «Судные дни Великого Новгорода» (1897), «Новгородская вольница» (1895), «Ермак Тимофеевич» (1900) и др. можно условно назвать историческими только из-за упоминания в них исторических личностей и событий.

В исторической беллетристике в это время формируется новое направление – военно-историческая проза. Одним из первых крупных художественных произведений о героической обороне Севастополя стал исторический роман М.М. Филиппова (1858-1903) «Осажденный Севастополь», изданный в 1888-1889 годах. Л.Н. Толстой, сам являвшийся участником Крымской войны, относил эту книгу к числу ценных художественных свидетельств эпохи: «…Прочел роман… «Осажденный Севастополь» и был поражен богатством исторических подробностей. Человек, прочитавший этот роман, получит совершенно ясное и полное представление не только о Севастопольской осаде, но и о всей войне и причинах ее…» .

В 80-е годы заявляет о себе как исторический романист Всеволод Сергеевич Соловьев (1849-1903). Успех приходит к писателю уже после публикации первого исторического романа «Княжна Острожская» (1876), далее почти каждый год автор представляет на суд читателей и критиков новые исторические произведения: «Юный император» (1877), «Капитан гренадерской роты» (1878), «Царь Девица» (1878), «Касимовская невеста» (1879), «Царское посольство» (1890), «Жених царевны» (1893) и др., а «80-е годы XIX века стали пиком славы Вс. Соловьёва как писателя, его имя гремело по всей России, им зачитывались в великосветских салонах, в интеллигентских кругах, знала его и читающая публика попроще. Писатель достиг той цели, к которой упорно и настойчиво стремился: сделал русскую историю в ее художественном виде достоянием народа» .

Хронология романов Соловьева охватывает, в основном, два века русской истории – XVII и XVIII. Разделяя суждения некоторых историков – представителей «государственной школы», считавших, что судьбы державы вершили великие государственные деятели, Вс. Соловьёв главное внимание в своих романах уделял носителям государственного начала. Обращается он и к гендерному аспекту проблемы власти, который находит свое воплощение в нескольких произведениях писателя.

Наряду с уже упомянутыми писателями, к исторической теме в своем творчестве обращались О. Сомов, Г. Самаров, А. Ладинский, П.Н. Петров, В.А. Ушаков, Н.Ф. Павлов, В.Я. Ивченко (Светлов), Н.И. Мердер (Северин), И.Т. Калашников, Б.М. Федоров и другие авторы, произведения которых также находили своего читателя и ценителя в XIX веке. Мы не ставим перед собой масштабной цели – охватить в своем кратком обзоре творчество всех этих авторов, но отметим, что они также внесли свой определенный вклад в развитие и становление жанра исторического романа в русской литературе XIX века.

Аналитический взгляд на русскую историческую романистику XIX века позволяет обнаружить, что в ней нашли свою реализацию исторические концепции разных десятилетий. Поразительное разнообразие научно-исторических направлений, течений и школ, в рамках которых воплощается консервативно-охранительное, либеральное, материалистическое и другие представления о закономерностях исторического процесса, породило особую художественную историософию, которая отразилась в жанровом многообразии исторического повествования.

Крупные отечественные историки Н.И. Костомаров, С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, как и идеологи народничества П.Л. Лавров, Н.И. Кареев, направляют развитие историософской мысли материалистическому пониманию исторических закономерностей, что привело к возникновению исторической романистики одного направления.

Идея аксиологических границ идеала, понимание несовместимости этого идеала с уже закрепившимися в коллективном сознании, но несостоятельными и уже изживающими себя социально-политическими и философско-историческими доктринами определили иное, альтернативное направление писательских интенций на пути поисков положительного начала национальной жизни.

При всем различии индивидуальных позиций представителей разных направлений объединяло стремление раскрыть движущие силы, смысл и цели истории в категориях добра и зла, частного и всеобщего, предопределения и свободы человека в истории. Художественное сознание последней трети века (как, впрочем, и в предыдущие десятилетия) предвосхищало это стремление и подготавливало последующие историософские выводы.

Таким образом, на протяжении всего XIX века в русской литературе происходило бурное развитие возникшего на рубеже веков жанра исторического романа. Актуализированный в контексте процесса всеобщей национальной самоидентификации и отразивший особенности общественного исторического сознания и отечественной научной историософии исторический роман двигался преимущественно по двум направлениям: писатели либо активно продолжали развивать этико-эстетические идеи зарубежных и отечественных предшественников, либо, активно включаясь в процесс развития исторической мысли и кардинально переосмысливая уже наработанные приемы, создавали оригинальные творения, формируя при этом новые тенденции развития исторического повествования. Это позволяет выявить некоторые общие закономерности функционирования исследуемого жанра в художественной системе русской романистики.

Список литературы / Spisok literatury

На русском

1. Беляев Ю. Любимец читающей России // Евгений Салиас. Сочинения: В 2 т. / Вст. ст., сост. и коммент. Ю. Беляева. – М., 1991. – Т. 1. Историческая проза.
2. Бестужев-Марлинский А.А. Сочинения: В 2 т. – М., 1958. – Т. 2.
3. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. – М., 1989.
4. Дудина Т.П. Русская историческая драматургия XIX века (Этико-аксиологический аспект): Монография. – Елец, 2006.
5. Карамзин Н.М. Марфа-посадница, или покорение Новагорода // Карамзин Н.М. Избранные произведения: В 2 т. – М. — Л., 1964.
6. Королева Н.В., Рак В.Д. Личность и литературная позиция Кюхельбекера // В.К. Кюхельбекер. Путешествие. Дневник. Статьи. – Л., 1979.
7. Машинский С.И. Художественный мир Гоголя. – М., 1979.
8. Недзвецкий В.А. История русского романа XIX века: неклассические формы: курс лекций. – М., 2011.
9. Огрызков К. Салиас Евгений Андреевич // Липецкая энциклопедия: В 3 т. – Липецк, 2001. – Т. 3.
10. Очерки истории русской театральной критики. – Л., 1975-1979. – Кн. 1.
11. Плеханов С. Н. Писемский (ЖЗЛ). – М., 1986.
12. Переверзев В.Ф. Предтеча Достоевского // Переверзев В.Ф. У истоков русского реалистического романа. – М., 1965.
13. Петров С.М. Русский исторический роман XIX века. – М., 1964.
14. Петрунина Н.Н. Романы И.И. Лажечникова // Лажечников И.И. Сочинения: В 2 т. – М., 1987. – Т. 1.
15. Ребеккини Д. Русские исторические романы 30-х гг. ХIХ века // Новое литературное обозрение. – 1998. – № 34.
16. Розен А.Е. Записки декабриста // И дум высокое стремленье… / Сост. Н.А. Арзуманова; примеч. И.А. Мироновой. – М., 1980.
17. Сахаров А.Н. Историческая сага Всеволода Соловьева // Вопросы истории. – 2003. – № 9. – С. 74-107.
18. Степанов Н.Л. Проза двадцатых-тридцатых годов // История русской литературы: В 10 т. / АН СССР. Ин-т русской литературы. – М. — Л., 1941-1956. – Т. VI. Литература 1820-1830-х годов. 1953.
19. Сорочан А.Ю. «Квазиисторический роман» в русской литературе XIX века: Д.Л. Мордовцев: Монография. – Тверь, 2007.
20. Толстой Л.Н. Собрание сочинений: В 22 т. – М., 1984. – Т. 20.
21. Тургенев И.С. Полное собрание сочинений: В 12 т. – М., 1956. – Т. 11.
22. Фейербах Л. Избранные философские произведения: В 2 т. – М., 1955. – Т. 1.
23. Шардин А. (П.П. Сухонин) Польский проходимец, или на рубеже столетий // Авантюристы: Из эпохи царствования Екатерины Великой. – М., 1995.
24. Щеблыкин И.П. Ранние традиции русской исторической прозы // Вопросы литературы XVIII века. Ученые записки. Сер. Филология. – Пенза, 1972. – Т. 123.
25. Чернышевский Н.Г. Литературная критика // Полное собрание сочинений: В 15 т. – М., 1947. – Т. 1.

English

1. Belyaev YU. Lyubimec chitayushchej Rossii // Evgenij Salias. Sochineniya: V 2 t. / Vst. st., sost. i komment. YU. Belyaeva. – M., 1991. – T. 1. Istoricheskaya proza.
2. Bestuzhev-Marlinskij A.A. Sochineniya: V 2 t. – M., 1958. – T. 2.
3. Veselovskij A.N. Istoricheskaya poehtika. – M., 1989.
4. Dudina T.P. Russkaya istoricheskaya dramaturgiya XIX veka (EHtiko-aksiologicheskij aspekt): Monografiya. – Elec, 2006.
5. Karamzin N.M. Marfa-posadnica, ili pokorenie Novagoroda // Karamzin N.M. Izbrannye proizvedeniya: V 2 t. – M. — L., 1964.
6. Koroleva N.V., Rak V.D. Lichnost’ i literaturnaya poziciya Kyuhel’bekera // V.K. Kyuhel’beker. Puteshestvie. Dnevnik. Stat’i. – L., 1979.
7. Mashinskij S.I. Hudozhestvennyj mir Gogolya. – M., 1979.
8. Nedzveckij V.A. Istoriya russkogo romana XIX veka: neklassicheskie formy: kurs lekcij. – M., 2011.
9. Ogryzkov K. Salias Evgenij Andreevich // Lipeckaya ehnciklopediya: V 3 t. – Lipeck, 2001. – T. 3.
10. Ocherki istorii russkoj teatral’noj kritiki. – L., 1975-1979. – Kn. 1.
11. Plekhanov S. N. Pisemskij (ZHZL). – M., 1986.
12. Pereverzev V.F. Predtecha Dostoevskogo // Pereverzev V.F. U istokov russkogo realisticheskogo romana. – M., 1965.
13. Petrov S.M. Russkij istoricheskij roman XIX veka. – M., 1964.
14. Petrunina N.N. Romany I.I. Lazhechnikova // Lazhechnikov I.I. Sochineniya: V 2 t. – M., 1987. – T. 1.
15. Rebekkini D. Russkie istoricheskie romany 30-h gg. HIH veka // Novoe literaturnoe obozrenie. – 1998. – № 34.
16. Rozen A.E. Zapiski dekabrista // I dum vysokoe stremlen’e… / Sost. N.A. Arzumanova; primech. I.A. Mironovoj. – M., 1980.
17. Saharov A.N. Istoricheskaya saga Vsevoloda Solov’eva // Voprosy istorii. – 2003. – № 9. – S. 74-107.
18. Stepanov N.L. Proza dvadcatyh-tridcatyh godov // Istoriya russkoj literatury: V 10 t. / AN SSSR. In-t russkoj literatury. – M. — L., 1941-1956. – T. VI. Literatura 1820-1830-h godov. 1953.
19. Sorochan A.YU. «Kvaziistoricheskij roman» v russkoj literature XIX veka: D.L. Mordovcev: Monografiya. – Tver’, 2007.
20. Tolstoj L.N. Sobranie sochinenij: V 22 t. – M., 1984. – T. 20.
21. Turgenev I.S. Polnoe sobranie sochinenij: V 12 t. – M., 1956. – T. 11.
22. Fejerbah L. Izbrannye filosofskie proizvedeniya: V 2 t. – M., 1955. – T. 1.
23. SHardin A. (P.P. Suhonin) Pol’skij prohodimec, ili na rubezhe stoletij // Avantyuristy: Iz ehpohi carstvovaniya Ekateriny Velikoj. – M., 1995.
24. SHCHeblykin I.P. Rannie tradicii russkoj istoricheskoj prozy // Voprosy literatury XVIII veka. Uchenye zapiski. Ser. Filologiya. – Penza, 1972. – T. 123.
25. CHernyshevskij N.G. Literaturnaya kritika // Polnoe sobranie sochinenij: V 15 t. – M., 1947. – T. 1.

Роман развивался, преодолевая резко отрицательное отношение к себе со стороны моралистов, оценивавших этот жанр как низкий, потворствующий плохому вкусу и портящий нравы. Это связано с тем, что роман, как известно, является порождением и отражением кризиса и разрушения устоев традиционалистской культуры, когда личность начинает выпадать из готовых, жанровых форм бытия - эмансипация и индивидуализация личности приводит к ее дистанцированию от любых готовых форм и таким образом неизбежно и от норм существующей морали.

Роман сосредоточивается на индивидуальном опыте личности, который не укладывается в нормы существующей морали: романный герой - часто бродяга, "отщепенец", человек с "фаустовскими стремлениями", молодой человек в том возрасте, когда он, говоря языком терпимого моралиста, еще имеет какое-то право "перебеситься"; он интересен как раз тем, что является нарушителем общепринятых норм, - и именно этими приключениями, этим своим необыкновенным опытом. Роман выражает мечты и стремления личности, лежащие за пределами предуготованного ей существующим миропорядком удела - человек мечтает о выходе за заданные ему границы. Он придумывает себе иную жизнь, в которой осуществятся его мечты - как те, которые находятся за пределами установленных моральных норм, так и те, которые в его представлениях соответствуют возможностям интересной и свободной жизни, которыми обладают представители других социальных миров. Конечно, с точки зрения традиционной морали всякий такого рода опыт - недопустимый соблазн, тем более недопустимый, что именно с точки зрения этого опыта в романе строится и всеобъемлющая картина мира; в результате чего этот мир предстает весьма далеким от идеала, так что читатель может и не найти в нем достойного с точки зрения моралиста образца для подражания.

Поэтому традиционалистская культура требует от писателя не романа, а эпоса: эпос провозглашается в качестве истинной цели романа - роман должен стремиться стать эпосом. Эпичность, как известно, предполагает иную, чем в романе, точку зрения на человека и мир, - не изнутри индивидуального опыта, а из мира сверхличных ценностей, обеспечивающих устойчивость миропорядка. Отсюда и "героизм" героя эпоса. Поэтому роман и выступает как не-эпический или анти-эпический жанр. Вместе с тем все не так просто: романная концепция противоречива и парадоксальна - ведь роман, конечно же, является и безусловно эпическим жанром, в нем реализуются важнейшие эпические ценности - повествовательность как широта взгляда на мир, видение человека в единстве с миром, сюжетное развертывание всякого события в пространстве большого мира и т. д.

Противоречивость поэтологической, а тем самым и этической концепции жанра свойственна в наибольшей степени как раз самой уравновешенной форме романа - классическому роману эпохи реализма, который пытается соединить несоединимое, примирить несовместимые вещи.

Следует признать, что роман середины и второй половины XIX в. входит в противоречие с некоторыми принципами поэтики романа, изложенными М. Бахтиным - роман XIX в. обладает относительно устойчивой, вполне структурированной и поддающейся описанию формой, что и сделало его в глазах ХХ века "традиционным романом". Важные эстетические и поэтологические принципы внутренней организации этой формы для русского реалистического романа определил Н. Д. Тамарченко, разработав понятие "внутренней меры" реалистического романа, - "специфического для романа способа сочетать изменчивость с устойчивостью" .

Классический роман парадоксален - являясь относительно кратковременным этапом в развитии жанра, на котором он едва ли не отступает от безусловно основополагающих своих жанровых принципов, он вместе с тем выступает в качестве одной из неоспоримых вершин романного искусства, той формой, по которой, стало быть, и нужно изучать природу данного жанра. Забегая вперед, можно сказать, что этическая концепция этой жанровой формы может быть оценена и как вершина новоевропейского гуманизма, и как свидетельство его несостоятельности. Однако для того, чтобы осознать поэтологическое и этическое своеобразие этой формы, нужно посмотреть на нее в контексте как предшествующих, так и последующих этапов ее развития.

Ситуация конфликта стремлений и фантазий личности с общей моралью, готовым миропорядком, не предусматривающим для нее права на исключительную судьбу и особенную "интересную" жизнь, в поэтике романа 18 века выступает как характерная для жанра проблема аутентичности высказывания - роман, не имеющий возможности опереться ни на какую традицию, всякий раз должен доказывать свою легитимность, - соответствие принятым в обществе представлениям о действительности и искусстве. Он должен апеллировать к реальному жизненному опыту, лежащему по ту сторону традиционного литературного дискурса и вступающему в противоречие с традиционным риторическим словом, обремененным "истиной морального ведения" , утверждая таким образом свою жизненность, переживаемую как правдивость. Правдивость понимается здесь уже как правда реального человеческого опыта, конфликтующего с "литературой", она предстает здесь как ценность, заменяющая и отменяющая традиционалистскую норму, а вместе с ней - традиционные моральные устои.

Это означает возникновение новых представлений об искусстве. Впечатление нравственной несостоятельности, аморальности романа возникает в связи с серьезнейшим разрывом с большой исторической традицией понимания искусства как сферы реализации идеала. Уже в XVII веке эта традиция начинает расшатываться, о чем свидетельствует активное обсуждение проблемы допустимости развлекательного момента в искусстве - достойно ли не только поучать, но еще и развлекать читателя. Зигмунд фон Биркен в известном предисловии к роману Лоэнштайна "Арминиус" говорит, что роман скорее достигнет своей цели, если будет не просто поучать, а поучать развлекая. Требовалась специальная система доказательств для обоснования права писателя не только поучать. До начала XIX века представление об искусстве как изображении идеала в целом сохраняет свою устойчивость - еще Шиллер и Гегель рассматривают искусство именно в этом ключе. Идея верности искусства природе не противоречит этой установке, так как природа является здесь понятием абстрактным и выступает как некая разумная и естественная для общества норма, извечная модель представлений о красоте.

Таким образом, возникающая в романе нового времени установка на правдивость связана с отрицанием традиционных нормативных установок и серьезно подрывает моралистические основания концепции искусства.

Эта установка проявляет себя в ориентации романа на безыскусность, что и означает отказ от искусства, понимаемого как изображение идеала. Роман как жанр, который не повторяет образцы традиционалистской культуры, самоутверждается именно дистанцируясь от них, демонстрируя свою особую жанровую природу, суть которой, как показал М. М. Бахтин, заключается в том, что он живет на границе с реальным миром, в непосредственном контакте с незавершенной действительностью, а не подражает идеальным образцам. Так Байрон, начиная свою известную поэму демонстративно как роман о Чайльд-Гарольде, первым делом не только призывает музу традиционного идеала, но и заменяет ее "простым рассказом" о том, что есть в реальности и что (к сожалению для автора) никак не соответствует моральным ценностям литературной традиции. Идея свободного, открыто аутентичного творчества, работы с материалом живой действительности (к которой относятся в том числе и идеи, и литературные формы) является сознательной установкой романа, обеспечивающей его жизнеспособность как качественно новой литературной формы, отталкивающейся от "литературы" - литературы, питающейся традицией, идеалом.

Отсюда характерные для романной формы неоднократно описанные в научной литературе приемы создания эффекта подлинности и достоверности - использование формы повествования от первого лица, ссылки на подлинные рукописи, записки, а также введение в текст самого творческого акта, пародирование других жанров и рефлексии автора над творческим процессом. Демонстративная "открытость", незавершенность романной формы обусловлена стремлением создать эффект аутентичности - контакта с незавершенной действительностью, в которой пребывает читатель - участия в открытом событии бытия, а не воспроизведения идеала.

Тем самым роман дерзко выключает себя из господствующей системы моральных заповедей - не случайно новоевропейский роман открывается историей Ласарильо, кощунственно нападающей на святыни, почему он и был включен в индекс запрещенных книг. Оставляя в стороне оттенки и несколько схематизируя - "подравнивая" хронологию процесса, можно утверждать, что в целом до второй половины 20-х годов XIX века на вызов традиционалистской культуры роман отвечает вызовом "правды", утверждая себя по сути как немиметическую форму, которая больше не позволяет созерцать идеал, а выступает прежде всего как открытое событие общения автора (повествователя), героя, выступающего в качестве рассказчика, и читателя.

Позапрошлое столетие стало интересным этапом развития истории человечества. Появление новых технологий, вера в прогресс, распространение идей просвещения, развитие новых общественных отношений, зарождение нового класса буржуазии, которое стало доминирующим во многих странах Европы – все это нашло отражение и в искусстве. Литература 19 века отражала все переломные моменты развития общества. Все потрясения и открытия нашли отражение на страницах романов именитых писателей. Литература ХIX века – многогранна, разнообразна и очень интересна.

Литература 19 века как индикатор общественного сознания

Столетие началось в атмосфере Великой французской революции, идеи которой захватили всю Европу, Америку и Россию. Под воздействием этих событий появились величайшие книги 19 века, список которых вы можете найти в этом разделе. В Великобритании с приходом к власти королевы Виктории началась новая эпоха стабильности, которая сопровождалась национальным подъемом, развитием промышленности и искусства. Общественное спокойствие породило лучшие книги 19 века, написанные во всевозможных жанрах. Во Франции же, напротив, происходило множество революционных волнений, сопровождающихся сменой политического строя и развитием общественной мысли. Разумеется, это тоже повлияло на книги 19 века. Литературный век закончился эпохой декаданса, которому характерны мрачные и мистические настроения и богемный образ жизни представителей искусства. Таким образом, подарила литература 19 века произведения, которые необходимо прочитать каждому.

Книги 19 века на сайте «КнигоПоиск»

Если вас интересует литература 19 века, список сайта «КнигоПоиск» поможет вам найти интересные романы. Рейтинг составлен на основе отзывов посетителей нашего ресурса. «Книги 19 века» - список, который никого не оставит равнодушным.