В ситуации политического межсезонья, когда от новостей, связанных с деятельностью Алексея Навального, все изрядно устали, а новой повестки дня ждать особо не приходится, Елена Борисовна Мизулина преподнесла сетевой аудитории и вообще читающей общественности большой сюрприз. И это несмотря на то, что депутаты Государственной думы отправились в отпуск. Выходит, что некоторые из них все-таки не знают отдыха.
К сожалению, сюрприз, который преподнесла Мизулина сетевой общественности, для этой самой общественности скорее неприятный. Депутат предложила разработать законопроект, согласно которому можно было бы «блокировать сайты, форумы и страницы в социальных сетях с матерными постами, если такие посты не будут удалены в течение суток ». Чуть позже появилась информация, что депутаты совершенно не против, если борьбой с матом займется сама интернет-отрасль. Депутаты или сама отрасль, но это новость об очередном запрете. А тренд на запреты уже устоялся в нашей политической культуре.
Поэтому «молния», которая бы начиналась со слов «Депутат предложил
разрешить…» - а далее поставьте самую невероятную фразу, типа «есть желтый снег», «пить коньяк по утрам, но строго до обеда» или «думать о судьбах родины больше трех часов в сутки», - произвела бы настоящий фурор. Притом совершенно не важно, что бы этот депутат лишь предложил
разрешить. Само слово «разрешить» в формулировке привлекло бы всеобщее внимание и сделало бы политическую сенсацию. Но никто не говорит, что запреты - всегда плохо.
Культура в самом широком смысле невозможна без запретов. По большому счету, возникновение культуры и есть установление запретов, а сама культура - система запретов, в чем соглашаются многие социологи и философы. Но при этом самых важных запретов - запретов инцеста, каннибализма, оставления без погребения покойников и пр. Разумеется, многое в запретах может варьироваться в зависимости от национальных особенностей и традиций. Следовательно, многие запреты - это попытки очертить контуры современной культуры конкретного общества. И если этих запретов нет в традиции, их нужно навязать извне, сконструировать, ввести законодательно. Конечно, такая искусственно формируемая культура может нам не нравиться. А нынешняя, вероятно, даже обязана не нравиться. Действительно, кому вообще может нравиться, когда ему постоянно запрещают буквально всё, пусть бы он даже этого и не хотел? Но, так или иначе, с каждым новым запретом эта культура приобретает всё более очевидные черты.
При этом стараниями депутатов в культурную и политическую повестку в итоге входят темы, которые абсолютно не характерны для нашего общества и к которым наше общество долгое время оставалось безразличным. Кажется, сексуальные меньшинства никогда так активно не обсуждались в традиционных и социальных медиа. Таким образом, стараниями законодателей в отечественный дискурс проникают темы, вполне себе характерные для Запада. И так вот, хотя и максимально изощренно, в России формируется то, что в США уже давно известно как «культурные войны».
Очередная инициатива Елены Мизулиной заставляет воевать сторонников свободы слова, пускай бы и крепкого (я бы даже сказал, словца), и охранителей нравственного здоровья нации и в первую голову детей. Но это - лишь летнее сражение, небольшой эпизод в долгой культурной войне, в которой консервативно-традиционалистский лагерь неизбежно будет побеждать, пока будет существовать тренд на запреты, то есть на формирование новой культуры, а вернее, новой старой культуры - патриархальной.
Но дело в том, что вместе с этим «запретительным характером культуры» украдкой пробирается и отнюдь не очевидная идея. Поскольку депутаты так стремятся ограничить общество в тех или иных действиях, значит, всё же вектор развития этого общества сводится к формуле «всё, что не запрещено, разрешено», ну или «почти всё». Поэтому Дума и производит в массе законы, которые запрещают, запрещают и запрещают.
Оттого инициатива Елены Мизулиной в очередной раз обозначает весьма серьезную проблему. Утверждается, что в комитет Госдумы по вопросам семьи, женщин и детей приходит много писем с жалобами на мат, якобы обильно присутствующий в социальных сетях. Хотя мы не знаем, что такое «большое количество писем», давайте представим, что это действительно так и писем очень-очень много. Тогда наше общество, кажется, вообще лишено либертарианских инстинктов, связанных с личной сферой. Например, вместо того чтобы запретить своим детям читать в интернете, что не следует, родители пишут гневные письма непосредственно государству с просьбой срочно решить вопрос. А государство радо стараться. А между тем в Соединенных Штатах, к примеру, существует «детский фильтр», позволяющий родителям ограничивать сетевой контент без обращения за помощью к государству. Забавно, что страдать от отсутствия инстинктов свободы должны именно те, у кого эти инстинкты есть и кто хочет если не ругаться матом в Сети, то хотя бы сохранить за собой это право.
Так вот, постоянные ограничения и запреты в итоге приводят к тому, что сфера дозволенного, разрешенного максимально сужается и людям, привыкшим понимать, что культурное пространство, в котором они росли и формировались, исчезает на глазах, тяжело осознавать, что маневра для того, чтобы развернуться, больше не существует. В итоге они попадают в условия, когда самые элементарные проступки автоматически превращают их в «самых радикальных революционеров». В том случае, если матом ругаться в блогах всё же запретят, матерщинник, например, сам того не ведая, будет совершать сразу антикультурное, антисоциальное и антиполитическое действие. И тогда число протестующих будет расти, и в конце концов не останется даже тех, кого нужно охранять от вредной информации, потому что вся информация будет вредной.
Культура — и человеческое общество в целом — существует благодаря определенным представлениям о должном и недолжном, приемлемом и неприемлемом, которые часто даже не проговариваются вслух. Это то, что само собой разумеется, то, что воспринимается ребенком в пору его социализации, то, что обычно не оспаривается. Например — попрошу и читателя прощения за такой сниженный образ — всем известно, что мочиться в лифте нельзя. Это крайнее бескультурье.Поэтому когда сталкиваешься с людьми, отвергающими эти основные, базовые представления, не сразу находишься, как им возразить. Представьте себе человека, который настаивает на том, что мочиться в лифте — его неотъемлемое право; что всякий, кто его оспаривает, есть нацист/ сталинист/ инквизитор/ мракобес, и что он сам, назло врагам свободы, просто обязан мочиться в лифте, потому как запрет на это отважное действие приведет к установлению в стране мрачной клерикальной диктатуры, шариата саудовского образца, фашизма и костров инквизиции.
Именно в таком затруднительном положении оказываешься, пытаясь что-то возразить устроителям выставки «Запретное искусство»; сама выставка прошла уже некоторое время назад, сейчас продолжаются вызванные ей споры и судебные разбирательства.
Недавно я увидел фотографии ее экспонатов; икона Богоматери, с проемами, заполненными черной икрой вместо ликов, Распятие с орденом Ленина на месте лика Спасителя и другие подобные произведения. Почему это может именоваться «искусством» — непонятно. «Художниками» обычно называются люди, создающие художественные произведения; люди, которые ничего не создают, а только уродуют то, что создали другие, должны бы называться каким-то другим словом.
Средневековый художник желал обратить внимание зрителей на Бога; он изображал события истории спасения. Создание иконы, фрески или картины было исповеданием веры, актом послушания истине. Преп. Андрей Рублев, Джотто, или Ян Мемлинг не занимались самовыражением; они выражали в красках истины веры. (Замечу в скобках, что их помнят, их работами восхищаются спустя столетия; кто будет помнить «Запретное искусство» через 15 лет?) Потом произошло определенное смещение — художники стали уделять больше внимания красоте тварного мира, человеческого тела, плодов, деревьев и облаков. И в этом можно найти нечто доброе — художник помогал зрителю увидеть мир по-другому, почувствовать красоту, которую тот раньше не замечал. Постепенно, однако, дело дошло до того, что художники (или люди, себя к таковым относящие) поставили своей целью привлечь внимание к себе — причем любой ценой. В наше время нам предлагают почтить званием «людей искусства» людей крайне неискусных — неискусных в самом обычном, традиционном смысле, не умеющих обращаться ни с карандашом, ни с кистью; людей, предлагающих общему вниманию поделки, которые может составить любой школьник-второгодник, вооружившись ножницами и клеем.
От нас при этом ожидают, что мы не только согласимся считать их художниками, но и признаем за ними некий сверхчеловеческий статус, право пренебрегать моральными и культурными нормами, очевидными для всех остальных. Как пишет известный современный галерист Марат Гельман, «Художник всегда прав…. Когда у тебя есть сверхзадача, ты считаешь, что ты имеешь право на многое. Например, в фильме милиционер, который гонится за преступником, легко разбивает чужие машины. Почему? Потому что у него есть великая цель. Он хочет поймать преступника и для достижения этой цели позволяет себе преступить закон. А если любой обыватель это делает, то сразу скандал, арест».
Но в чем «сверхзадача» такого рода «искусства»? Какое послание передает автор? Такого послания просто нет; король гол. Раньше художник говорил — посмотри на волхвов, явившихся поклониться Младенцу; потом — посмотри, как солнечный свет играет в листве; авторы нынешних «инсталляций» говорят «посмотри на меня»; они визжат, кричат, кривляются, все только затем, чтобы привлечь внимание к себе. Характерен пример с «художником» Александром Бремером, который совершил акт публичной дефекации перед картиной Ван Гога.
Все это представляло бы очень ограниченный интерес — мало ли на свете людей с огромными притязаниями и скромными талантами. Однако некоторые «художники» избрали для своих игр православные святыни.
Дело тут даже не в оскорблении чувств верующих; дело в разрушении самых основании человеческой культуры. Как замечательно сказал Юрий Лотман, «культура начинается с запретов». Культура, благодаря которой мы живем в человеческом обществе, а не в джунглях, предполагает множество «нельзя» — от «не убий» до «не смей мочиться в лифте». Среди этих «нельзя» - «не глумись над Распятым». Люди, которые занимаются демонстративным нарушением самых глубоких «нельзя» которые есть в нашей культуре, эту культуру разрушают. Не случайно большевизм известен своим яростным богохульством; для того, чтобы разрушить цивилизацию, надо глумиться над ее святынями.
Разрушение моральных и культурных норм очень быстро бьет по самим разрушителям — как и по обществу в целом. Вспомним «разгромленную» выставку «осторожно, религия». После того, как несколько молодых православных разрушили ее «экспонаты», негодованию прогрессивной общественности не было предела — «погром!», «вандализм!». Но «художники» это не те люди, которые могут тут негодовать. Ведь эти молодые алтарники — тоже своего рода художники; если устроение инсталляций есть священный и неприкосновенный акт художественного самовыражения, то и их разрушение надо считать художественным актом. Молодые люди совершили то, что в артистической среде называется «перформансом». Они имеют такое же право на художественное самовыражение, что и устроители выставки, а всякого, кто попробует их ограничить, мы обвиним в попытках введения цензуры и заклеймим фашистом-сталинистом-мракобесом-инквизитором. Вам не понравился перформанс? Это Ваши проблемы, кто же виноват, что Вы так невежественны в современном искусстве. В самом деле, несколько непоследовательно настаивать на том, что «художник» имеет право на всякое безобразие и хулиганство, а потом возмущенно кричать «безобразие!» «хулиганство!». Вы имеете право на художественное самовыражение, и Вам нет дела до того, что кого-то это больно задевает? Хорошо, но тогда другие тоже имеют право на художественное самовыражение, и им тоже нет дела до того, что Вас это больно задевает. Когда люди настаивают на своем праве раздавать «пощечины общественному вкусу», а потом страшно удивляются и негодуют, сами получив пощечину, это просто инфантилизм. «Художник всегда прав?» Отлично, я тоже художник. Если права есть, они есть у всех.
Один из сторонников выставки, Сергей Зенкин, заметил: «Есть разные святыни, и одни вызывают к себе желание ернически издеваться над ними, а другие такого желания не вызывают. Скажем, никому не придет в голову издеваться над памятью жертв лагерей - гитлеровских, сталинских - неважно. А вот в отношении религии почему-то возникает такое желание». Он ошибся; с циничными шуточками на тему Холокоста легко столкнуться в интернете; отпускают их люди того же психологического типа, что и авторы выставки, только других политических пристрастий. В самом деле, если можно насмехаться над Распятым, почему бы не понасмехаться над отравленными газом? Ломая моральные запреты, «художники» ломают их не только в отношении ненавистного им христианства; они ломают их в отношении всего. Православным людям не придет в голову посмеяться чьей-то лютой смерти — но мы, увы, живем в обществе, во многом оторвавшемся от православных корней. В нем пример, показанный выставкой — над всем глумиться, над всем издеваться — может быть воспринят с энтузиазмом, который ужаснет самих «художников».
Конечно, возможности православных — и всех остальных — угощать «художников» их же фирменным блюдом, неизбежно ограниченны. Ни один оскорбленный православный не станет устраивать, например, художественную выставку, на которой будет изображать матушку художника в непотребном виде. Мы никогда не будем делать некоторых вещей. Мы поддерживаем ту самую культуру запретов, которую «художники» старательно разрушают. В конце концов, это в интересах самих «художников».
Будущее одной иллюзии
Будущее одной иллюзии (нем. Die Zukunft einer Illusion ) - одна из поздних работ Зигмунда Фрейда, опубликованная им в 1927 году. Работа посвящена причинам происхождения и особенностям религиозных верований с точки зрения психоанализа .
Издания
Работа была впервые опубликована в «Международном психоаналитическом журнале» (нем. Internationaler Psychoanalytischer Verlag ) в 1927 году. В 1930 году она была впервые переведена на русский язык под названием «Будущность одной иллюзии » основателем Русского психоаналитического общества Иваном Ермаковым. После 1930 года, когда в Советской России начались гонения на психоанализ, работа в СССР официально не издавалась до перестройки . Уже тогда она была повторно переведена на русский язык Владимиром Бибихиным .
Работа выдержала множество переизданий и переводилась на большое количество языков.
Место книги среди работ Фрейда
«Будущее одной иллюзии» является одной из поздних работ Фрейда, опубликованных после 1920 года, которые относят к последнему периоду в развитии им своего учения. В этот период он несколько отходит от объяснения всех аспектов психики проявлениями сексуальных инстинктов, дополнив его идеями о влечении к смерти, разрушению .
Книга во многом перекликается с написанной немного позднее, в 1929 году, работой «Недовольство культурой», посвящённой общему анализу человеческой культуры и социума. В ней автор часто отсылает читателя к «Будущему одной иллюзии». Основные идеи «Будущего одной иллюзии» получили своё развитие в книге «Моисей и монотеизм», сборнике статей Фрейда, изданном в 1939 году , незадолго до его смерти 23 сентября.
Культура и культурные запреты
В начале книги автор касается общих проблем социума и цивилизации, причин возникновения правил и догм. Автор выделяет две стороны цивилизации (в терминологии автора - культуры ): с одной стороны, познания и навыки, позволяющие людям преодолевать разрушительные силы природы и создавать материальные блага для удовлетворения своих потребностей, и с другой стороны, правила и запреты, нужные для систематизации человеческих взаимоотношений, в особенности при распределении материальных благ. Автор утверждает, что каждому человеку присущи разрушительные и антиобщественные тенденции, которые становятся определяющими для поведения многих людей. Например, большинство людей не обладают врождённой тягой к труду, и неспособны ограничить свои желания, согласившись с доводами разума. По этой причине институты цивилизации могут поддерживаться только с определённой долей принуждения.
Культура, согласно Фрейду, навязывается возражающему большинству меньшинством, использующим различные средства принуждения. Автор считает, что в основе цивилизации лежит принуждение к труду и отказ от первичных позывов . Это, в свою очередь, обязательно вызывает недовольство тех, кто страдает от этого. Поэтому, в каждой культуре обязательно должны присутствовать средства защиты культуры: способы принуждения и способы примирения человека с культурными ограничениями.
Культурные ограничения автор делит на два вида: те, которые затрагивают всех, и те, которые относятся только к определённым группам людей. Те, которые затрагивают всех, являются наиболее древними, врождёнными и создают основу отрицательной реакции на культуру. Такие запреты по мере развития психики людей вызывают отказ от первичных позывов и, таким образом, переход от внешнего ограничения к внутреннему, в терминологии автора, включение его в сверх-Я . Это делает людей из противников культуры носителями. Те запреты, которые относятся только на определённые классы общества, наоборот, провоцируют зависть к другим классам и общее недовольство культурой.
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Размещено на http://www.allbest.ru/
Москва 2015
Реферат по учебной дисциплине: «Культурология»
Тема: «Роль предписаний и запретов в становлении культуры. Взгляд З. Фрейда»
Введение
1. История культуры З. Фрейда
2. Культура как система запретов
3. История культурного развития человечества по З. Фрейду
4. Недовольство культурой З. Фрейда
Заключение
Список источников
Введение
Учение Фрейда уже на первых стадиях своего развития далеко перешагнуло рамки медицины. Буквально через несколько лет после изложения Фрейдом основных идей психоанализа вокруг него образовался небольшой кружок, где горячо обсуждались общие психоаналитические проблемы.
Позднее, прослеживая историю возникновения и развития психоанализа, Фрейд писал, что, его работы о толковании сновидений, об остроумии и ряд других с самого начала показали, что психоаналитическое учение не ограничивается областью медицины, а может быть использовано и в различных науках о духе.
Начав с рассмотрения истории развития первобытного общества, Фрейд попытался набросать эскиз исторического развития человеческой культуры и цивилизации в целом. Одним из основных факторов культурного развития Фрейд считал постепенное отречение от природных бессознательных страстей и влечений, присущих первобытному человеку.
Пытаясь обозреть культурные и социальные институты человечества через призму протекания психических процессов, Фрейд отталкивается от созданной им модели личности. Он считает, что механизмы психического взаимодействия между различными инстанциями личности находят свой аналог в социальных и культурных процессах общества.
Цель работы - рассмотреть культуру З. Фрейда.
1. И стория культуры З . Фрейда
Одной из областей приложения психоаналитического учения Фрейда стала философия истории и культуры. Считая, что с помощью психоаналитического исследования отдельного человека можно осветить многие загадки истории человечества, Фрейд использовал психоанализ для конструирования своей собственной философии истории. При этом
Фрейд исходил из того, что психическое развитие отдельного человека сокращенно повторяет ход развития всего человечества, а протекание бессознательных процессов обусловливает специфику возникновения как этических и моральных норм человеческого поведения, так и общественных связей, культурных достижений и социальных институтов, свидетельствующих о прогрессе человеческой цивилизации от примитивных первобытных сообществ до современной организации буржуазного общества.
Психоаналитическая картина истории развития первобытного состояния человечества впервые была дана Фрейдом в работе "Тотем и табу" (1913) , где с позиций своего учения он попытался объяснить процесс становления психической жизни примитивного человека.
Объяснение многих явлений, характерных для первобытного общества (механизмов функционирования психики примитивного человека, процессов образования первобытных запретов - табу, возникновения анимизма и тотемизма), осуществлялось Фрейдом на основе данных, полученных при изучении типичных детских неврозов - так называемых фобий(боязни) детей, а теоретической установкой при этом служил опять-таки "эдипов комплекс".
Возникающие у детей неврозы, называемые фобиями, выражаются в боязни какого-то определенного животного. При этом, как правило, обнаруживается двойственная установка ребенка: с одной стороны, он боится животное, а с другой - проявляет к нему всяческий интерес, фиксируя на нем свое внимание и подражая ему. Эти амбивалентные чувства к животному являются, по Фрейду, не чем иным, как бессознательными замещениями в психике тех скрытых чувств, которые ребенок испытывает по отношению к родителям (мальчик - к отцу).
Благодаря такому замещению, как считает Фрейд, происходит разрешение внутрипсихических конфликтов. Это бессознательное замещение призвано скрыть реальные причины детского страха, обусловленного не столько отношением отца к сыну (строгость, суровость), сколько неосознанным и противоречивым отношением самого ребенка к отцу. Мальчик одновременно и любит, и ненавидит отца: он хочет стать таким же сильным, как его отец, и вместе с тем устранить его, чтобы занять место отца в отношениях с матерью. Такие бессознательные влечения ребенка противоречат установкам, которые он получает в процессе воспитания. Разрешение этого внутрипсихического конфликта, разыгрывающегося в душе ребенка, как раз и осуществляется путем бессознательного сдвига с одного объекта на другой: те влечения, которых ребенок стыдится, вытесняются из сознания и в бессознательной форме направляются на иносказательный объект, по отношению к которому можно уже в неприкрытом виде проявлять свои чувства.
В конструировании психоаналитической философии истории Фрейд опирался также на гипотезы, которые существовали в то время в биологии и этнологии. От Дарвина он позаимствовал представления о примитивной человеческой орде, управляемой сильным отцом; от шотландского этнографа Аткинсона - идеи о так называемой циклопической семье, когда сыновья, объединившись между собой, восстают против тирании отца и убивают его; от Робертсона Смита - представления о возникновении тотемизма. Описанная Фрейдом на основе использования всех этих гипотез фантастическая картина первобытного общества выглядела следующим образом.
На заре своего становления человек жил в первобытной орде, в которой главенствующую роль играл отец. Его силе и воле подчинялись все сыновья. Он один имел право на обладание женщиной, и те из его сыновей, которые, подрастая, пытались предъявить свои права, просто изгонялись отцом из первобытной орды. Возможность возникновения конфликтных ситуаций на почве завоевания женщин предотвращалась решительными действиями отца, который благодаря своей физической силе отстаивал свое право на монопольное обладание ими. Однако такое положение не могло продолжаться вечно. Изгнанные отцом братья объединились между собой, убили и съели отца, положив тем самым конец первобытной отцовской орде. Но братья находились под властью амбивалентных чувств, которые обнаруживаются и сегодня у детей и невротиков:они ненавидели отца и восхищались им. Удовлетворив чувство ненависти убийством отца, они оказались во власти нежных родственных чувств, на основе которых возникло сознание вины и раскаяние. Это побудило их навечно запечатлеть образ отца в виде тотема, объявив недопустимость убийства заместителя отца. Осознание вины за совершенное деяние заставило также братьев отказаться от желанных женщин и установить инцестуозный запрет. Так возникли основные табу тотемизма, совпадающие с вытесненными желаниями "эдипова комплекса".
Человеческая культура, по мнению Фрейда, и началась с этого великого события, постоянно напоминающего человеку о преступлении его предков. "Общество покоится теперь на соучастии в совместно совершенном преступлении, религия - на сознании вины и раскаянии, нравственность - отчасти на потребностях этого общества, отчасти на раскаянии, требуемом сознанием вины".
Таким образом, в психоаналитической трактовке получается, что на сознании вины за совершенное преступление, которое незримо присутствует в душе каждого человека, покоится вся современная культура с ее предписаниями морали и все возрастающими ограничениями.
Психоаналитическое толкование философии истории исходит из того, что религия, мораль, социальные чувства первоначально составляли одно целое: они вырабатывались филогенетически на базе "эдипова комплекса", а именно: религия и нравственность - посредством подавления этого комплекса, социальные чувства - в результате необходимости преодоления сопернических чувств между сыновьями за право обладать женщинами в первобытной орде.
Однако, встав на такую точку зрения в толковании происхождения религии, морали и социальных отношений между людьми, основатель психоанализа сразу же столкнулся с целым рядом проблем. Возник, например, вопрос, какая часть психики дикаря - "Я" или "Оно" - послужила основой для создания религии, морали. Если последние возникли из "Я", тогда следует говорить о наследственности, сохраняющейся в структуре "Я". Если религия, нравственность и мораль вытекают из "Оно", тогда необходимо раскрыть механизм возникновения религиозных представлений, этических и моральных предписаний, исходя не из осознания человеком чувства вины, а из чего-то другого. Напрашивался также вопрос, насколько правомерно распространение дифференциации психики культурного человека, ее составных частей - "Я", "Оно" и "Сверх-Я" - на человеческое существо, живущее в первобытном обществе.
Фрейд попытался ответить на эти вопросы. Дифференциацию психики на "Я" и "Оно" он признает не только в современном или первобытном человеке, но и в более примитивных живых существах. Такая дифференциация, в его представлении, является необходимым условием возможности воздействия внешнего мира на живой организм. Но поскольку бессознательное "Оно", по Фрейду, не может испытывать и переживать реальность иначе, как при помощи "Я", которое замещает для него внешний мир, постольку моральные и религиозные аспекты вытекают как бы из "Я" и имеют значимость только для "Я". Однако это не означает, что Фрейд признает прямую наследственность в "Я" (в таком случае обнаруживалась бы пропасть между конкретным человеком и понятием человеческого рода). Вспомним, что разница между фрейдовским "Я" и "Оно" относительна, поскольку "Я" является дифференцированной частью "Оно". Поэтому переживания "Я" рассматриваются Фрейдом как превратившиеся в переживания "Оно", которые сохраняются и передаются по наследству. Иными словами, хотя фрейдовское "Я" черпает "Сверх-Я" (совесть) из "Оно", тем не менее это свидетельствует лишь о том, что на поверхность всплывают старые образования, изначально сохраняющиеся в самом "Я", что наследственные бессознательные влечения в своих конкретных проявлениях обнаруживают осадки некого априорного морального закона.
Словом, основоположник психоанализа приходит к выводу о наличии нравственных и моральных основ психической жизни человека, из которых произрастают все культурные и социальные достижения человечества.
Но такое понимание природы нравственности не согласуется с первоначальными установками психоанализа, согласно которым прогресс человечества всецело связан с деятельностью бессознательных психических сил человека, ориентированных на "эдипов комплекс".
Чтобы освободить свое учение от этого внутреннего противоречия, Фрейду нужно было отказаться от одной из двух посылок. Но у него не хватило на это мужества или научной объективности.
Онтогенетически первое такое отречение, по его мнению, произошло в первобытной орде, когда, убив своего отца и испытав чувство вины, сыновья отказались от права обладания женщинами.
Последующее развитие культуры и процесс очеловечения живого существа, по Фрейду, шли в русле его сознательного отказа от сиюминутного удовлетворения желаний в пользу получения отсроченного, но более надежного удовольствия. Причем сознательный отказ от непосредственного удовлетворения природных страстей, первоначально основывающийся на внешнем принуждении с целью сохранения человеческого рода, постепенно превратился во внутреннюю установку личности, соблюдающей нравственные нормы и моральные предписания соответствующей культуры.
Таким образом, вся культура представляется Фрейду построенной на внешнем или внутреннем подавлении бессознательных влечений человека, который поступился частью своего природного достояния, подвергнув сублимации свои первоначально сексуальные стремления.
2. Культура как система запретов
Согласно концепции З. Фрейда, по мере развития культуры число запретов растет. Целостная когда-то психика, действовавшая под влиянием сиюминутных агрессивных и эротических импульсов, вынуждена все чаще отказываться от их удовлетворения. С возрастанием и усложнением мира культуры, нарастает конфликт человека (его бессознательного) с культурой. Смысл конфликта человека с культурой З. Фрейд особенно четко описал в работе "Неудобства культуры" (1930), где отмечено всевозрастающее вытеснение природных влечений человека культурой. Эти критические положения З. Фрейда во многом напоминают идеи Л. Шопенгауэра, Ф. Ницше и других мыслителей "философии жизни". Процесс приобщения к культуре, или инкультурация личности, расценивается как умаление человеческого счастья и приводит к развитию немотивированного чувства страха, вины, социального дискомфорта, а подчас и к психическим расстройствам: "Было установлено, что человек становится невротиком, потому что не может вынести ограничений, налагаемых на него обществом ради идеалов своей культуры; а из этого сделали вывод: если бы эти ограничения были сняты или значительно уменьшены, это означало бы возвращение утраченных возможностей счастья". Таким образом, в своей основе культура есть совокупность бессознательных запретов, ограничений, накладываемых на инстинкты. Все эти формы социальных установок несовершенны и не гарантируют всеобщего счастья. Утверждение, что таковое возможно, - иллюзия, хотя человечество ищет разнообразные пути совершенствования культуры.
Вытесненные или запрещенные (табуированные) цензурой предсознания (Я) влечения ищут иные, приемлемые для общества и культуры, пути реализации. Эта реализация осуществляется различными способами: у части людей приводит к нарушению психики - неврозам и психозам; у большинства проявляется в сновидениях, фантазировании, описках, оговорках; у некоторых осуществляется в форме творческой деятельности - в науке, религии, искусстве, другой социально значимой деятельности, т.е. сублимируется. Сублимация (от лат. sublimo - возвышать, возносить) - основополагающая категория в рамках психоаналитической теории, обозначающая психический процесс, в результате которого энергия природных чувственных инстинктов и влечений, бушующая в бессознательной сфере человека, находит выход в сферы сознания и действия, переключаясь, преобразуясь в творческую энергию человека в разнообразных феноменах культуры. Понятие "сублимация" в этом смысле не является изобретением З. Фрейда. Оно появилось в немецкой литературе еще в конце XVIII в. и использовалось уже А. Шопенгауэром и особенно Ф. Ницше как общепринятое в психологии. На концепции сублимации основана психоаналитическая теория искусства и художественная критика. Однако эта концепция не является бесспорной. Сошлемся на ее неприятие упомянутыми ранее французскими исследователями, которые убеждены, что человек должен полностью доверяться собственным желаниям, а не "репертуарам воображаемого удовлетворения".
Итак, общий объяснительный принцип психоанализа состоит в том, чтобы показать, каким образом комбинации и столкновения психических сил рождают социокультурные явления. Что касается отдельного человека, то единственное, что может посоветовать психоанализ, - это умеренность, экономия жизненной энергии, которую следует равномерно распределять между различными целями и занятиями в соответствии с их значимостью. В этой связи уместно напомнить высказывание С. Цвейга, согласно которому Фрейд не делает человечество счастливее, он делает его сознательнее. По утверждению З. Фрейда, подобно тому, как смысл взросления состоит в развитии разума, благодаря которому человек учится управлять своими желаниями, смысл истории состоит в росте социальных, альтруистических чувств, в развитии науки, обуздании инстинктов культурой. Выступая в защиту культуры и ратуя за раскрепощение человека, Ж. Делёз и Ф. Гваттари отмечают, что "кульминация психоанализа обнаруживается в теории культуры, берущей на себя старую роль аскетического идеала".
3. История культурного раз вития человечества по З. Фрейду
В работах 20 - 30-х годов при рассмотрении истории культурного развития человечества Фрейд учитывает уже и социальные факторы существования человека, пытается раскрыть материальные и духовные аспекты культуры в их взаимном переплетении. Такой подход к осмыслению истории культуры был, разумеется, более плодотворным.
Усилилась критическая тенденция его теории. Фрейд подметил, что в то время как человечество достигло значительных успехов в познании закономерностей явлений природы и в подчинении себе природных сил, "в области регулирования человеческих отношений нельзя установить такого же прогресса". Вместе с тем поскольку материальные достижения цивилизации, свидетельствующие о победах человека над природой, не устранили губительных как для отдельного индивида, так и для цивилизации в целом последствий, которые приводят к психическим расстройствам и душевным надломам личности, постольку, по мнению Фрейда, теоретические и практические исследования должны быть сосредоточены прежде всего на психике человека.
Принципиально не изменило эту его позицию даже обращение и трудовым процессам человека в обществе, что само по себе являлось значительным шагом вперед по сравнению с его ранними работами, в которых он акцентировал внимание на сексуальной деятельности индивида.
Фрейд признает, что никакая другая деятельность человека не связывает его с социальной реальностью так, как это делает увлечение работой. Профессиональная деятельность людей способна принести такое удовлетворение человеку, которое он не может получить в сфере сексуальных отношений: это возможно в том случае, когда профессиональная деятельность свободно выбирается человеком. Но в современном обществе, констатирует Фрейд, большинство людей работают только по необходимости и, следовательно, не получают от работы никакого удовлетворения, за исключением денежного вознаграждения.
Поскольку человек не существует изолированно от других людей, в его психической жизни всегда присутствует "другой", с которым он вступает в контакт, постольку и психология личности в понимании основателя психоанализа является одновременно и социальной психологией. Отсюда его вывод, что психоаналитический метод может быть использован не только при изучении индивидуально-личностных, но и культурно-социальных проблем, то есть этот метод неоправданно возводится им в ранг универсального.
Рассматривая с психоаналитических позиций исторический процесс культурных и социальных образований, Фрейд прибегает ж научно не обоснованным обобщениям: антагонизмы между индивидом и обществом, которые наблюдались им в буржуазной культуре, он считает неотъемлемой частью всей человеческой цивилизации. Неправомерность перенесения закономерностей развития буржуазного общества на другие общественные системы тем более очевидна, что анализ Фрейда в данном случае ограничивался выявлением лишь тех "культурных и социальных лишений", которые налагались буржуазным обществом на человека, вызывая у него душевные переживания и травмы.
Человек представляется Фрейду отнюдь не мягкосердечным, любящим существом: среди его инстинктивных влечений имеется врожденная склонность к разрушению и необузданная страсть к истязанию самого себя и других людей. Именно в силу этих внутрипсихических качеств человека культура и цивилизация постоянно находятся под угрозой уничтожения.
Этот вывод Фрейда во многом основывался на эмпирических наблюдениях, связанных с первой мировой войной, а также своих личностных размышлениях, вызванных смертью близких ему людей.
Потрясенный человеческой жестокостью и трагической развязкой любой жизненной судьбы человека, он безоговорочно включает в свое психоаналитическое учение понятия об агрессивности человеческого существа и присущем ему "инстинкте смерти". Развитие культуры рассматривается с этого времени Фрейдом с точки зрения обуздания агрессивных наклонностей человека и непрерывно протекающей борьбы между "инстинктом жизни" и "инстинктом смерти".
Достижения культуры призваны, как он полагает, способствовать приглушению агрессивных человеческих инстинктов. В тех случаях, когда культуре это удается, агрессия может стать частью внутреннего мира человека, что с неизбежностью ведет к неврозам. Поскольку культура является достоянием не одного человека, а массы людей, то возникает проблема "коллективных неврозов". В этой связи Фрейд ставит вопрос: не являются ли некоторые культурные эпохи "невротическими" и не становится ли человечество под влиянием современных культурных и социальных ограничений "невротическим"? Говоря о психоанализе "социального невроза" как допустимом средстве лечения социальных болезней общества, Фрейд тем не менее оставил свой вопрос без ответа. Он лишь проводит аналогию между развитием культуры и развитием отдельного индивида, между природой социального и индивидуального невроза, высказывая надежду, что, быть может, когда-нибудь представится возможность изучения патологии культуры.
4. Недовольство культурой З. Фрейда
З. Фрейд утверждал, что наше исследование о счастье пока дало нам мало такого, что не было бы общеизвестным. Даже если мы продолжим исследование, поставив вопрос, почему людям так трудно стать счастливыми, то, кажется, от этого шансы на получение чего-то нового не слишком увеличатся. Мы уже ответили на этот вопрос указанием на три источника, из которых проистекают наши страдания: превосходящие силы природы, бренность нашего собственного тела и недостатки установлении, регулирующих наши отношения друг с другом в семье, в государстве и в обществе. Что касается первых двух, то тут при вынесении суждения нет оснований для больших колебаний: мы должны признать эти источники страданий и подчиниться неизбежному. Мы никогда не можем достичь полного господства над природой, наш организм -- сам часть этой природы-- всегда останется структурой бренной и ограниченной в своих возможностях приспособления и деятельности. Из этой констатации отнюдь не проистекают обескураживающие последствия, наоборот, она дает указание для направления нашей деятельности. Тысячелетний опыт нас убедил, что если и не все, то хотя бы некоторые страдания мы можем устранить, а другие смягчить. Иначе мы относимся к третьему, социальному источнику наших страданий. Его мы вообще оставляем без внимания; мы не в состоянии понять, почему нами самими созданные установления не должны были бы стать для всех нас скорее защитой и благом. Однако, если мы обратим внимание на то, как плохо нам удалось создать себе как раз защиту от этих страданий, то возникает подозрение: а не скрывается ли и здесь какая-то часть непобедимых сил природы, в данном случае наши собственные психические свойства.
Фрейд отмечал, что когда мы начинаем рассматривать эту возможность, мы наталкиваемся на одно утверждение, столь поразительное, что нам стоит на нем остановиться. Это утверждение гласит, что большую долю вины за наши несчастья несет так называемая культура: мы были бы гораздо счастливее, если бы от нее отказались и восстановили первобытные условия. Я нахожу это утверждение поразительным, так как, что бы мы ни подразумевали под понятием культуры, несомненно одно: все то, чем мы пытаемся защищаться от грозящих нам источников страдания, принадлежит именно этой культуре.
Согласно З. Фрейду, какими путями столь многие люди пришли к этой точке зрения, к этой странной враждебности по отношению к культуре? Я полагаю, что давно существующее глубокое недовольство соответствующим состоянием культуры создало почву, на которой затем в определенных исторических условиях возникли поводы для ее осуждения. Мне кажется, что я могу установить последний и предпоследний из этих поводов; я не обладаю достаточной эрудицией, чтобы развернуть эту цепь достаточно далеко в глубь истории человеческого рода. Подобный фактор враждебности к культуре должен был играть роль уже при победе христианства над языческими религиями. Он был близок к обесценению земной жизни, последовавшему в результате христианского учения. Предпоследний повод появился, когда развитие исследовательских экспедиций привело нас в соприкосновение с примитивными народами и племенами. Из-за недостаточного наблюдения за их нравами и обычаями и неправильного их понимания многим европейцам показалось, что эти люди ведут простой, непритязательный и счастливый образ жизни, недостижимый для культурно превосходящих их посетителей.
Дальнейший опыт внес поправки в некоторые суждения такого рода; во многих случаях известная доля жизненного облегчения была ошибочно приписана отсутствию западных требований культуры, в то время как это объяснялось великодушием богатой природы и легкостью удовлетворения насущных потребностей. Последний повод нам хорошо известен, он появился после ознакомления с механизмами неврозов, грозящих отнять у цивилизованного человека и то маленькое счастье, которое он имеет. Было обнаружено, что человек становится невротиком, потому что он не может вынести суммы ограничений, налагаемых на него обществом, преследующим свои культурные идеалы; из этого было сделано заключение, что можно было бы вернуть потерянные возможности счастья, если бы эти ограничения были сняты или значительно понижены.
К этому следует присовокупить еще один момент разочарования. В течение жизни последних поколений люди достигли необычайного прогресса в области естественных наук и их технического применения, человеческое господство над природой утвердилось так, как раньше трудно было себе и вообразить. Отдельные подробности этого прогресса общеизвестны, и едва ли стоит их перечислять. Люди гордятся своими достижениями и имеют на это право. Но им показалось, что все это недавно достигнутое господство над пространством и временем, это подчинение себе сил природы, исполнение чаяний тысячелетней давности не увеличили меру удовлетворения жажды наслаждения, ожидавшуюся ими от жизни, и не сделали их, по их ощущению, более счастливыми. При такой констатации следовало бы удовлетвориться выводом, что власть над природой не является единственным условием человеческого счастья, так же как она не является и единственной целью культурных устремлений, а не приходить к заключению о бесполезности техники для баланса счастья. Но ведь можно было бы и возразить: а разве не является положительным достижением для наслаждения, несомненным выигрышем для нашего ощущения счастья то, что я имею возможность сколь часто мне угодно слышать голос моего ребенка, находящегося от меня на расстоянии сотен километров, или что я через кратчайший срок по приезде друга могу узнать, что он благополучно перенес длинное и утомительное путешествие? Разве не имеет никакого значения, что медицине удалось так необычайно сильно уменьшить смертность малолетних детей и опасность инфекции женщин при родах и что вообще средняя продолжительность жизни цивилизованного человека возросла на значительное количество лет? К перечню этих благ, которыми мы обязаны столь осуждаемой эпохе научного и технического прогресса, можно было бы еще многое добавить, но тут мы опять услышим голос пессимистически настроенного критика, напоминающего нам, что большинство из этих удовлетворении происходит по образцу «дешевых удовольствий», восхваляемых в известном анекдоте. Такое удовольствие можно себе доставить, выпрастывая в лютую зиму ногу из-под одеяла и пряча ее затем обратно. Ведь если бы не было железных дорог, преодолевающих расстояния, ребенок никогда не покидал бы родного города и мы тогда не нуждались бы в телефоне, чтобы услышать его голос. Если бы не было открыто пароходное сообщение через океан, то соответствующего морского путешествия не предпринял бы мой друг, а я не нуждался бы в телеграфе, чтобы получить от него успокоительное сообщение. Какая нам польза в уменьшении детской смертности, если именно это принуждает нас к крайнему воздержанию в деторождении, так что теперь мы в общей сложности не взращиваем большего числа детей, чем во времена до господства гигиены, обременив при этом нашу сексуальную жизнь в браке тяжкими условиями и действуя, возможно, наперекор благодетельным законам естественного отбора? А к чему, наконец, нам долгая жизнь, если она так тяжела, так бедна радостями и полна страданиями, что мы готовы приветствовать смерть как освободительницу?
Поэтому можно, пожалуй, утверждать, что в нашей современной культуре мы чувствуем себя плохо, хотя очень трудно вынести суждение по поводу того, чувствовали ли себя счастливее, и насколько, люди прежних времен и какую роль при этом играли условия их культуры. Мы всегда будем склонны рассматривать несчастье объективно, то есть переносить себя, с нашими требованиями и восприимчивостью, в соответствующие условия, чтобы проверить, какие могли быть там найдены мотивы для наших ощущений счастья или несчастья. Этот способ рассуждения кажется объективным, так как он предполагает абстрагирование от колебаний в субъективной восприимчивости, на самом же деле этот способ.самый субъективный, так как он применим только путем подмены иной и неизвестной душевной позиции позицией своей собственной. Но ведь счастье есть нечто сугубо субъективное. Нас сколько угодно может ужасать определенная обстановка, в которой находились древние рабы на галерах, крестьяне во время Тридцатилетней войны, жертвы священной инквизиции, еврей в ожидании погрома, но мы не можем вжиться в душевный мир этих людей и постичь изменения, происшедшие в их восприимчивости по отношению к ощущениям наслаждения и неприятностей, вследствие прирожденной нечувствительности, постепенного отупения, потери надежд, грубых или мягких форм дурмана. В случае самых тяжелых испытаний вступают в строй определенные душевные защитные механизмы; Мне кажется бесплодным дальнейшее исследование этой стороны проблемы.
Фрейд отмечал, что сейчас своевременно заняться сущностью той культуры, чья ценность, как источника счастья, была подвергнута сомнению. Не будем стремиться найти формулу, определяющую эту сущность в нескольких словах, прежде чем мы чего-то не узнаем из нашего исследования. Поэтому ограничимся повторением, что термин «культура» обозначает всю сумму достижений и установлении, отличающих нашу жизнь от жизни наших предков из животного мира и служащих двум целям: защите человека от природы и урегулированию отношений между людьми. Для лучшего понимания рассмотрим подробно характерные черты культуры, какими они себя проявляют в человеческих коллективах. При этом без опасений позволим себе руководствоваться обычным словоупотреблением или, как говорится, будем следовать чувству языка в расчете на то, что таким образом мы сможем учесть внутреннее содержание, еще противящееся выражению в абстрактных терминах.
Заключение
Зигмунд Фрейд всегда мечтал иметь в качестве пациента «весь род людской», и исследование историй развития человечества подводило к этому. Однако истинные причины и пути устранения «социальных неврозов и душевных надломов личности» Фрейд не сумел выявить.
Главной и в то же время роковой проблемой человечества Фрейд считал установление целесообразного равновесия между бессознательными влечениями человека и моральными требованиями культуры, между психической организацией личности и социальной организацией общества. В последние годы жизни он ставит под сомнение многие завоевания цивилизации, считая невозможным предугадать, достижимо ли такое равновесие или конфликт между данными установлениями остается в принципе неустранимым. культура фрейд человечество
Высоко оценивая достижения человечества в его господстве над природой, основатель психоанализа видит и другую сторону исторического прогресса: "Люди располагают такой властью в своем господстве над силами природы, что, пользуясь ею, легко могут уничтожить друг друга вплоть до последнего человека. Они это знают - отсюда возникает значительная доля их теперешнего беспокойства, их уныния, их мрачного предчувствия".
Список источников
1. http://studme.org/1754090611938/kulturologiya
2. http://www.bibliofond.ru
3. Философия / Под ред. С.М. Яшкина.М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2004.
4. Фрейд 3. Либидо. М.: ЮНИТИ-ДАНА,1996.
Размещено на Allbest.ru
...Подобные документы
Философия и история культуры Фрейда, возникновение и развитие психоанализа в работах Фрейда. История культурного развития человечества по З. Фрейду. Равновесие между целесообразным бессознательными влечениями человека и моральными требованиями культуры.
контрольная работа , добавлен 27.10.2010
История развития культуры, её основные черты. Две стороны культуры по З. Фрейду. Конфликт между ценностями культуры и государства. Особенности общинного и общественного типа социальных отношений. "Законы исторического развития" по Н. Данилевскому.
контрольная работа , добавлен 03.09.2012
Рассмотрение многоплановости понятия культуры, ее черты. Ознакомление с принципиальными различиями между материальной и духовной культурой. Изучение теории происхождения культуры в русской философской мысли, определение ее связи с религиозным культом.
реферат , добавлен 20.09.2010
Становление культуры-первостепенной роли общения. Древние свидетельства существования человеческой культуры. Ранние этапы формирования культуры. Представления о языке в культурах древнего Ближнего Востока. Антропогенез и предпосылки развития культуры.
реферат , добавлен 26.10.2008
Культура и религия в философии Фрейда. Роль культуры в развитии социальных отношений. Роль личности в культуре. Религия как общественный невроз. Воззрения К. Юнга на вопросы культуры в целом. Концепция архетипов К. Юнга. Культурологические идеи Фромма.
реферат , добавлен 15.07.2008
Религия как первооснова культуры. Определяющие факторы русской жизни, культуры и нравственности. Вера как важнейшая составная часть любой культуры. Культурологические взгляды П. Сорокина. Психоанализ З. Фрейда и К. Юнга.
контрольная работа , добавлен 03.08.2007
Взаимосвязь культуры и общества. Анализ основных подходов к пониманию культуры и ее функций. Социальные функции культуры. Совершенствовании человека как духовно-нравственного субъекта культуры. Культурные различия и взаимопонимание между людьми.
реферат , добавлен 18.02.2010
Психологическая школа Зигмунда Фрейда. Концепция "идеальных типов" Макса Вебера. Теория культуры Освальда Шпенглера. Круговорот "локальных цивилизаций" Арнольда Джозефа Тойнби. Игровая концепция культуры Хейзинги. Различия мировоззренческих позиций.
контрольная работа , добавлен 27.06.2016
Происхождение культуры как философско-культурологическая проблема. Анализ и оценка теорий происхождения культуры. Социальный механизм воспроизводства человеческой деятельности. Система нравственных запретов, регламентирующих все стороны жизни человека.
реферат , добавлен 24.02.2015
Проблемы исторического развития культуры, анализируются различные концепции исторической динамики культуры: теории культурных циклов, линейной динамики культуры, концепции культурного прогресса. Концепции развития культуры Данилевского, Шпенглера.
«Соединение униженности с определёнными душевными качествами, главным образом, как мы увидим дальше, с выпадением из культурной традиции, приводит к тому, что желание унизить другого дополняется желанием разрушать. Вот такой комплекс, который мы часто наблюдаем, - бессмысленное разрушение. [...]
М. Горький неоднократно подчёркивал, что корень хулиганства - в скуке, а скука порождается неодаренностью. Сочетание неодаренности с социальной заброшенностью, с униженностью порождает «комплекс трущоб» - комплекс разрушительный; он и вырывается наружу в форме хамства. [...]
Культура - вещь очень хорошая, конечно, но она нас всех и стесняет: не делай того, не делай этого, это стыдно делать. Ведь с чего начинается культура? Исторически - с запретов.
В обществе возникает закон, и первый закон: нельзя жениться на сестре и матери - физически можно, но культура запрещает. Нельзя, скажем, что-то есть, предположим, запрещается, по Библии, есть кроликов. В некоторых странах предписывается есть тухлые яйца, а в других запрещается есть тухлые яйца, но всё равно что-то запрещается есть.
Видите, какая странная вещь: самые нужные, простые, естественные вещи - еда и секс, и на них накладывается запрет. Вот с этого начинается культура.
Конечно, чем дальше, тем культура требует больших отказов, больших стеснений, она облагораживает чувства и превращает просто человека в интеллигентного человека. И поэтому определённым людям, особенно людям малокультурным или угнетённым своей серостью, социальной униженностью, очень хочется сбросить это всё. Тогда появляется то, что появилось в XX веке, - истолкование свободы как полной свободы от человеческих ограничений. Это и есть хамство. [...]
Для людей с интеллигентной психологией регулирующим свойством является стыд, а для людей бесстыдных регулирующим свойством является страх: я не делаю, потому что боюсь.
Вот я бы ударил ребёнка, но боюсь, что милиционер окажется рядом, или боюсь, что кто-то другой ударит меня ещё больнее.
Стыд - это чувство свободного человека, а страх - это чувство раба. И то и другое принадлежит к этическим чувствам, к сфере запретов. Но страх - это принудительный запрет, внешний, а стыд - это добровольный запрет.
Когда люди привилегированных классов поднимаются до уровня высокой интеллигентности и понимают, что они ведут жизнь не такую, какая удовлетворяла бы их умственному и нравственному уровню, им делается стыдно. Их существование направляется чувством вины, вины перед теми, кто их кормит, вины перед историей, перед страной, перед самим собой. Между прочим, развитое чувство стыда - это черта именно дворянской интеллигенции, это одна из лучших психологических черт, которые были созданы культурой.
Очень часто человек, выходящий из народа, был пронизан требовательностью - мне не дали, я добьюсь, вырву, получу, на моём пути стоят преграды. Интеллигентный, высококультурный человек из дворянской среды задумывался, причем очень рано (зачастую - с детства), что это несправедливо, что он пользуется тем, на что не имеет права, и ему становилось стыдно. Чувство стыда регулировало очень многое, как мы увидим. Оно определяло и храбрость людей, идущих на смерть, в частности, и воинскую храбрость».
Лотман Ю.М., Цикл лекций «Культура и интеллигентность», Лекции 1-6, цитируется по: Психология личности / Под ред. Ю.Б. Гиппенрейтер и др., М., «Аст»; «Астрель», 2009 г., с. 563 и 569 .
