56. Жанровое своеобразие поэмы н.В. Гоголя «Мертвые души». Особенности сюжета и композиции.

Ответ: «Мёртвые души» - поэма всей русской жизни и всего творчества Гоголя. В 1835 г. Гоголь читает первые главы Пушкину, в 1842 г. публикует первый том. Гоголь сжёг второй том. До нас дошли фрагменты отдельных глав. «Мёртвые души» - поэма гоголевской жизни.

М.Д. определяют развитие самой словесности. Последующая русская проза обращается к тексту М.Д. Гоголевский текст создавался на переломе двух социально-экономических периодов: заканчивалась дворянская эпоха и наступала эпоха разночинцев. Рождается новый герой: человек, любой ценой добывающий деньги. В М.Д. отразились глобальные проблемы человеческого бытия. Здесь прослеживаются последние романтические герои. В гоголевском тексте прослеживается типология общественного сознания.

Поэма – полисемантичное определение. Гоголь нарушает лироэпические традиции поэмы, в которой нет стихотворного языка. Автору было важно подчеркнуть синтез эпической и лирической форм выражения. Гоголь раздвигает границы прозы и её возможности. Его эпос обретает энергию лирики. Гоголь опирался на традиции мировой эпической поэмы («Божественная комедия» Данте соответствует структуре гоголевского замысла провести русского человека через ад, чистилище и рай; «Небожественная комедия» Красинского – parodia sacra). Написание кульминационных моментов М.Д. было связано с Жуковским и его переводом «Одиссеи». Идея хитроумного Одиссея, обретшего отечество, рождает у Гоголя ассоциации с Чичиковым. В 1847 г. Гоголь пишет статью об

«Одиссее». В последних главах М.Д. видно отражение гомеровского стиля (сложные эпитеты). Гоголь ищет в русском мире деятеля, который даст России смысл развития.

Двойное заглавие было опубликовано по цензурным соображениям. Заглавия «Похождения Чичикова» возвращают к традиции плутовского романа. Игра жёлтого и чёрного на обложке – игра света и тьмы. Жёлтый – цвет сумасшествия. Начиная с обложки, Гоголь хотел, чтобы его концепция эпоса дошла до читателя.

Поэма выросла из анекдота. Анекдотическая ситуация постепенно становится символичной. Важнейшие мотивы – дорога, тройка, душа – выражают русский характер. Все размышления Чичикова соотносятся с гоголевским образом мыслей. Гоголь защищает своего героя, называя его «героем нашего времени».

Гоголь продолжает традиции русской героики. Чичиков – герой, способный к развитию. М.Д. – его «Одиссея», движение скитальца в поисках родины. Дорога – путь русской жизни. Гоголевский герой постоянно плутает, сбиваясь с маршрута.

В М.Д. изначально 33 главы, возвращающие к сакральному возрасту Христа. Осталось 11 глав.

Композиция М.Д.:

1. Глава I – экспозиция; 2. Глава II – VI – помещичьи главы; 3. Глава VII – X – городские главы; 4. Глава XI – заключение.

Гоголь выбирает сюжет травелога. Дорожный сюжет давал разгляд мира. Поэма начинается с дорожного эпизода. Колесо – символ движения Чичикова. Дороги раздвигают русское пространство и авторское сознание. Хаос повторов – символ непредсказуемой русской жизни. Символичен образ кучи как русской грязи. Символические образы постоянно создают ощущение русского мира. Создаётся тема русских богатырей и Отечественной войны, проходящая через сюжет.

К концу 1835 г. вырисовываются доминантные черты гого- левского замысла: мотив путешествия по России, множество разнообразных характеров, изображение «хотя с одного боку» всей Руси, жанр романа. Оче- видно, что в центре гоголевской художественной рефлексии оказывается образ России как национальная субстанция, как «наше всё». Но так как между ревизиями были достаточно длительные перерывы, то многие «ревизские души», за которые полагалось платить налог, уже нередко были умершими, и по- мещики естественно хотели от них избавиться. На этом абсурде и базируется суть авантюры Чичикова, сумевшего превратить умершие, «убылые» ревизские души в ожившие, живые. Сама игра понятиями живые и мертвые души обретала анекдотиче- ский, но вполне реальный смысл. Но не менее важно было, что в лексиконе гоголевской поэмы и реально живущие помещики, представители бюрократическо- го аппарата превращались в мертвые души. Гоголь увидел в них отсутствие жизненной силы, омертвение души. Он, по существу, всем смыслом своей поэмы раскрывал идею сохранения живой души при жиз- ни. Его философия души базировалась на вечных ценностях. Пассивное же подчинение силе внешних обстоятельств и прежде всего анти- гуманной морали современного Гоголю общества писатель рас- сматривает как духовную смерть личности, или смерть души». Одним словом, название поэмы полисемантично, содержит в себе различные художественные смыслы, но антропологиче- ский аспект, помогающий масштабно раскрыть национальные проблемы, «русский дух», можно считать определяющим. В этом смысле жанровое определение ПОЭМА, которое уже при первом издании получило гоголевское произведение и ко- торое он так рельефно графически и с символическим подтек- стом (своеобразные кариатиды богатырей, поддерживающих жанровый подзаголовок) воссоздал на своем рисунке обложки, представляется закономерным и значимым в гоголевской худо- жественной системе. Именно поэма как лиро-эпический жанр позволяла органично соединить эпиче- ские потенции замысла-творения «Вся Русь явится в нем!» с авторским словом, его рефлексией о национальной субстанции, о путях развития России, то, что впоследствии стали называть «лирическими отступлениями». Сама традиция жанра поэмы как национальной эпопеи (вспомним многочисленные «Петриа- ды», «Россиаду» Хераскова), как героиды не могла быть чужда гоголевской установке. Наконец, великие образцы жанра, пре- жде всего «Одиссея» Гомера и «Божественная комедия» Данте, не могли не стоять перед его мысленным взором и не волновать его художественное воображение. Сам замысел трехтомного про- изведения с воссозданием Ада, Чистилища и Рая национально- го бытия рождал естественные ассоциации с Данте. Го- голь вводил в русскую словесную культуру свой жанровый фе- номен - поэму в прозе. Этим определением Гоголь раздвигал сами возможности прозы, придавая ей особую музыку слова и тем самым создавая эпический образ России - «ослепительного видения», «синей дали». Еще в начале работы над произведением Гоголь осознавал необычность своего замысла, не укладывающегося в привычные жанровые каноны. В жанровом подзаголовке сконцентрировались творческие стратегии автора «Мертвых душ»: синтетизм мышления, орга- ничное соединение эпического и лирического начал, раздвиже- ние границ и возможностей прозы, установка на воссоздание на- циональных, субстанциальных проблем бытия. Образ России заполняет всё пространство поэмы и проявля- ется на самых различных уровнях художественного мышления ее автора. Е.А. Смирнова, развивая эти мысли, при- ходит к выводу, что «многими важными особенностями своего поэтического строя «Мертвые души» обязаны трем древнейшим жанрам Первый из них - это народная песня, второй - по- словица, третьим же Гоголь называет «слово русских церковных пастырей»...»

Художественный строй поэмы способству- ет реализации центрального образа как целостности изменяю- щихся, преходящих сторон вещей и явлений, как национальной субстанции. Композиция поэмы подчинена установке на выявление при- роды этой субстанции. 11 глав создают кольцо, воссоздающее идею «возвращения на круги своя». Первая глава - въезд брич- ки Чичикова в губернский город NN. 3-6 главы - посещение усадеб помещиков Манилова, Коробочки, Ноздрева, Собаке- вича, Плюшкина. 7-10 главы - возвращение Чичикова в го- род. 11 глава - отъезд героя из города N. Номинация города по странному стечению обстоятельств меняется: вместо NN просто N, но речь идет об одном городе. Время путешествия Чичикова определить невозможно: все погодные реалии смыты. Это поис- тине блуждание в вечности. «Мертвые души» можно без преувеличения назвать дорож- ной поэмой. Дорога - главная скрепа сюжета и философии. Дорожный сюжет - разгляд мира. Путешествие и похождения Чичикова - композиционный стержень, сводящий воедино весь русский мир. Разные типы дорог: тупики, проселочные, «рас- ползающиеся, как раки», «без конца и края», устремленные в космос - рождают ощущение бесконечного простора и движе- ния. И гоголевский гимн дороге: «Какое странное и манящее, и несущее, и чудесное в слове: дорога! и как чудна она сама, эта до- рога... Боже! как ты хороша подчас, далекая, далекая доро- га! Сколько раз, как погибающий и тонущий, я хватался за тебя, и ты всякий раз меня великодушно выносила и спасала! А сколь- ко родилось в тебе чудных замыслов, поэтических грез, сколь- ко перечувствовалось дивных впечатлений!..» (VI, 221-222) - способствует формированию в читательском сознании образа дороги-пути. Путь отдельного человека и путь всей нации, России сопрягают в гоголевском со- знании два сюжета: реальный, но миражный и символический, но жизненный. Тина мелочей, ежедневной, будничной жизни рождает статику омертвевшей жизни, но символические лейт- мотивы - дороги, тройки, души взрывают статику, выявляют динамику полета авторской мысли. Эти лейтмотивы становятся символами российского бытия. На тройке по дорогам жизни в поисках живой души и ответа на вопрос «Русь, куда ж несешься ты?» - вот вектор движения авторского сознания. Двойной сюжет выявляет сложность взаимоотношений ав- тора и героя. Сюжет изображения и сюжет рассказывания - это сюжеты разного уровня и объема, это две картины мира. Если с первым сюжетом соотносятся похождения Чичикова, его сдел- ки с помещиками, то со вторым - авторский разгляд мира, его рефлексия по поводу проиходящего. Автор незримо присут- ствует в бричке, рядом с Чичиковым, Петрушкой и Селифаном. «...Но что до автора, - замечает Гоголь в конце первого тома, - то он ни в каком случае не должен ссориться с своим героем: еще не мало пути и дороги придется им пройти вдвоем рука в руку; две большие части впереди - это не безделица» (VI, 245-246). В художественном пространстве поэмы нет места фантастике, но авторская фантазия безгранична. Она легко превращает афе- ру с мертвыми душами - в реальную историю, бричку - в птицу тройку, сравнивая ее с Русью: «Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка, несешься?» (VI, 247); она способствует «циркуляции лиризма», чтобы воссоздать не галерею сатириче- ских портретов, а дать духовный портрет нации. И этот портрет многолик: в нем от великого до смешного один шаг. Каждый из последующих героев имеет свое неповторимое лицо. Традиции рус- ского лубка, теньеровской и рембрандтовской живописи прояв- ляются в обрисовке лиц, интерьеров, пейзажей. Но за всем различием типажей выявляется общность их философии и поведения. Гоголевские помещики инертны; в них нет жизненной энергии и развития. Гоголевский смех в «Мертвых душах» более сдержан, чем в «Ревизоре». Сам жанр поэмы в отличие от комедии растворяет его в эпических картинах и лирической авторской рефлексии. Но он составная и органическая часть авторской позиции. Смех в «Мертвых душах» перерастает в сатиру. Она приобретает ми- розиждительный смысл, так как направлена на самые основы российской государственности, ее основные институты. Поме- щики, бюрократический аппарат, наконец, сама государствен- ная власть подвергаются трезвому анализу.

В жанровом отношении «Мертвые души» были задуманы как роман «большой дороги». Тем самым в определенном смысле они соотносились с знаменитым романом Сервантеса «ДонКихот», на который Гоголю также в свое время указал Пушкин (параллель, на которой Гоголь настаивал впоследствии и в «Авторской исповеди»). Как писал М. Бахтин, «на рубеже XVI–XVII вв. на дорогу выехал Дон Кихот, чтобы встретить на ней всю Испанию, от каторжника, идущего на галеры, до герцога» 168 . Также и Павел Иванович Чичиков «выезжает на дорогу», чтобы встретить здесь, по собственному выражению Гоголя, «всю Русь» (из письма Пушкину 7 октября 1835 г.). Таким образом, сразу же намечается жанровая характерология «Мертвых душ» как романа путешествий. При этом с самого начала предопределяется и то, что путешествие это будет особого рода, а именно странствие плута, что вписывает дополнительно «Мертвые души» еще в одну жанровую традицию – плутовского романа, пикарески, широко распространившегося в европейской литературе (анонимная «Жизнь Ласарильо с Тормеса», «Жиль Блаз» Лесажа и др.). В русской литературе наиболее ярким представителем этого жанра до «Мертвых душ» был роман В. Т. Нарежного «Российский Жилблаз, или Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова».

Линейное построение романа, которое и предполагала пикареска (произведение, содержанием которого являются забавные приключения плута), сразу же придало произведению эпический характер: автор проводил своего героя сквозь «цепь приключений и перемен, дабы представить с тем вместе вживе верную картину всего значительного в чертах и нравах взятого им времени» (эта характеристика «меньшего рода эпопеи», данная Гоголем уже в середине 40‑х годов в «Учебной книге словесности для русского юношества», во многом была применима и для «Мертвых душ»). И все же опыт драматурга не прошел зря: именно он позволил сделать Гоголю почти невозможное, интегрировать линейный сюжет, казалось бы, наиболее удаленный от драматургического принципа, в особое «драматическое» целое. Опять‑таки, по определению самого Гоголя, роман «летит как драма, соединенный живым интересом самих лиц главного происшествия, в которое запутались действующие лица и которое кипящим ходом заставляет самые действующие лица развивать и обнаруживать сильней и быстро свои характеры, увеличивая увлеченье». Так и в «Мертвых душах», – их скупка Чичиковым (главное происшествие), выраженная фабульно в цепи эпизодов (глав), в большинстве своем совпадающих с визитом героя к тому или иному помещику, объединяет всех действующих лиц единым интересом. Неслучайно многие эпизоды книги Гоголь строит на параллелях и на повторяемости поступков, событий и даже отдельных деталей: повторное появление Коробочки, Ноздрева, симметричный визит Чичикова к различным «городским сановникам» в начале и в конце книги – все это создает впечатление кольцевой композиции. Ту роль катализатора действия, которую в «Ревизоре» играл страх, теперь выполняет сплетня – «сгущенная ложь», «реальный субстрат фантастического», где «каждый прибавляет и прилагает чуточку, а ложь растет, как снежный ком, грозя перейти в снежный обвал» 169 . Циркуляция и возрастание слухов – прием, унаследованный Гоголем у другого великого драматурга, Грибоедова, дополнительно организует действие, убыстряет его темп, приводя в финале действие к стремительной развязке: «Как вихрь взметнулся, казалось, дотоле дремавший город!»

На самом деле, план «Мертвых душ» изначально мыслился Гоголем как трехчастное соединение относительно самостоятельных, завершенных произведений 170 . В разгар работы Гоголя над первым томом его начинает занимать Данте. В первые годы заграничной жизни Гоголя этому способствовали многие факторы: встречи с В. А. Жуковским в Риме в 1838–1839 гг., который увлекался в это время автором «Божественной комедии»; беседами с С. П. Шевыревым и чтением его переводов из Данте. Непосредственно в первом томе «Мертвых душ» «Божественная комедия» отозвалась пародийной реминисценцией в 7‑й главе, в сцене «совершения купчей»: странствователь по загробному царству Чичиков (Данте) со своим временным спутником Маниловым с помощью мелкого чиновника (Вергилий) оказываются на пороге «святилища» – кабинета председателя гражданской палаты, где новый провожатый – «Вергилий» покидает гоголевского героя (в «Божественной комедии» Вергилий оставляет Данте перед вознесением в Рай небесный, куда ему, как язычнику, путь возбранен).

Но, по‑видимому, основной импульс, который Гоголь получил от чтения «Божественной комедии», был идеей показать историю человеческой души, проходящей через определенные стадии – от состояния греховности к просветлению, – историю, получающую конкретное воплощение в индивидуальной судьбе центрального персонажа. Это придало более четкие очертания трехчастному плану «Мертвых душ», которые теперь, по аналогии с «Божественной комедией», стали представляться как восхождение души человеческой, проходящей на своем пути три стадии: «Ад», «Чистилище» и «Рай».

Это же обусловило и новое жанровое осмысление книги, которую Гоголь первоначально называл романом и которой теперь давал жанровое обозначение поэмы, что заставляло читателя дополнительно соотносить гоголевскую книгу с дантевской, поскольку обозначение «священная поэма» («poema sacra») фигурирует и у самого Данте («Рай», песнь XXV, строка 1) и еще потому, что в начале XIX в. в России «Божественная комедия» устойчиво ассоциировалась с жанром поэмы (поэмой называл «Божественную комедию», например, А. Ф. Мерзляков в своем «Кратком начертании теории изящной словесности»; 1822), хорошо известным Гоголю. Но, помимо дантевской ассоциации, в назывании Гоголем «Мертвых душ» поэмой сказались и иные значения, связанные с этим понятием. Во‑первых, чаще всего «поэмой» определялась высокая степень художественного совершенства; такое значение закрепилось за этим понятием в западно‑европейской, в частности, немецкой критике (например, в «Критических фрагментах» Ф. Шлегеля). В этих случаях понятие служило не столько жанровым, сколько оценочным определением и могло фигурировать независимо от жанра (именно в этом русле Грибоедов писал о «Горе от ума» как о «сценической поэме», В. Г. Белинский называл «поэмой» «Тараса Бульбу», а Н. И. Надеждин всю литературу называл «эпизодом высокой, беспредельной поэмы, представляемой самобытною жизнию человеческого рода»).

Впрочем, у Гоголя в данном обозначении, и это тоже следует иметь в виду, присутствовал и элемент полемики. Дело в том, что в жанровом отношении поэма считалась понятием, применимым лишь к стихотворным произведениям – как малой, так и большой формы («Поэмою назваться может всякое сочинение, написанное стихами, с подражанием изящной природе», – писал Н. Ф. Остолопов в «Словаре древней и новой поэзии», и в этом смысле «Божественная комедия» естественнее подпадала под такую классификацию). В остальных случаях это понятие приобретало, как уже было сказано, оценочный смысл. Гоголь же употребил слово «поэма» применительно к большой прозаической форме (которую изначально естественнее было бы определить как роман) именно как прямое обозначение жанра, поместив его на титульном листе книги (графически он дополнительно усилил значение: на созданном по его рисунку титульном листе слово «поэма» доминировала и над названием, и над фамилией автора). Определение «Мертвых душ» как поэмы, пишет Ю. В. Манн, пришло к Гоголю вместе с осознанием их жанровой уникальности. Уникальность эта заключалась, во‑первых, в том универсальном задании, которое преодолевало односторонность комического и тем более сатирического ракурса книги («вся Русь отзовется в нем»), и, во‑вторых, в ее символической значительности, поскольку книга обращалась к коренным проблемам предназначения России и человеческого бытия 171 .

МОУ «СОШ с.Новая Елюзань Балаковского района Саратовской области Жанровое своеобразие «Мертвых душ» Н.В.Гоголя Работу выполнил обучающийся 9 класса Нигматулин Алихан Руководитель: Шабаева Р.Р., учитель русского языка и литературы 2012 г.

Проблемный вопрос В чем жанровое своеобразие поэмы?

ГИПОТЕЗА это не роман и не повесть

Жанровое своеобразие мертвых душ

Л.Н.Толстой обращая внимание на своеобразие жанра «Мертвых душ» писал, что это «не роман, не повесть – нечто совершенно оригинальное».

Сам Гоголь определил жанр «Мертвых душ» как поэму, эпического и лирического начал. Главный герой

Наличие лирического элемента в «Мертвых душах» отмечал и Белинский: «Величайшим успехом и шагом вперёд считаем мы со стороны автора то, что в «Мертвых душах» везде ощущаемо и, так сказать, осязаемо проступает его субъективность. Здесь мы разумеем… ту глубокую, всеобъемлющую и гуманную субъективность. Это преобладание субъективности доходит до высокого лирического пафоса… Этот пафос субъективности поэта проявляется не в одних… высолирических отступлениях: он проявляется беспрестанно, даже среди рассказа о самых прозаических предметах… »

«Мертвые души» сравнивали с эпопеей, называли «русской «Одиссеей», «русской «Илиадой» по затронутой Гоголем всеобъемлющей проблематике, но Белинский утверждает, что это неверно, так как «Илиада» – универсальное произведение, а «Мертвые души» - глубоко национальное, понятное только русскому человеку. Мёртвые души Илиада

Черты романа в «Мертвых душах»: – Романное начало связано прежде всего с образом Чичикова, хотя его нельзя назвать героем романа в традиционном смысле этого слова. Если в первых шести главах он лишь композиционно связующий образ и дан в ряду других, описываемых автором не менее подробно, то во второй части I тома появляются элементы концентрического сюжета. – Возникают намеки на традиционную романную любовную интригу (история с губернаторской дочкой). – Сплетня – также элемент романного сюжета. («Из числа многих в своем роде сметливых предположений было, наконец, одно – странно даже и сказать: что не есть ли Чичиков переодетый наполеон»). – Дана также биография героя, правда в XI , заключительной главе I тома, что нетипично для романа, где биография давалась, как правило, до завязки основной сюжетной линии.

«Мертвые души можно сравнить с плутовским романом, популярным жанром европейской литературы XVII – XVIII вв., появившимся сначала в Испании, а затем в Англии, Франции, Германии(Кеведо «История жизни пройдохи по имени дон Паблос», Лесаж «Хромой бес», «Жиль Блас») На такое сопоставление толкали читателя и первые издатели «Мертвых душ»,по требованию цензуры распространившие название: «Похождения Чичикова, или Мертвые души». Мертвы е души Плутовские романы

Принципы плутовского романа: Главное действующее лицо – антигерой, герой-пройдоха, герой-подлец. Сюжет построен на логически не связанных эпизодах, которые объединены похождениями и проделками героя. Герой не изменяется под влиянием внешних обстоятельств, он пытается обмануть общество, или приспособиться к нему, поэтому плутовской роман дает возможность показать широкую социальную панораму. Как правило, плутовской роман имеет сатирическую направленность. Хотя все эти черты налицо в «Мертвых душах», произведение Гоголя по проблематике шире плутовского романа. Вставные элементы также своеобразны по жанру: новелла «Повесть о капитане Копейкине» и притча о Кифе Мокиевиче и Мокии Кифовиче.

Л. Н. Толстой обращая внимание на своеобразие жанра «Мертвых душ» писал, что это «не роман, не повесть - нечто совершенно оригинальное».

Сам Гоголь определил жанр «Мертвых душ» как поэму подчеркнув равноправие эпического (повествовательного) и лирического начал.

Наличие лирического элемента в «Мертвых душах» отмечал и Белинский: «Величайшим успехом и шагом вперед считаем мы со стороны автора то, что в «Мертвых душах» везде ощущаемо и, так сказать, осязаемо проступает его субъективность. Здесь мы разумеем… ту глубокую, всеобъемлющую и гуманную субъективность. Это преобладание субъективности доходит до высокого лирического пафоса... Этот пафос субъективности поэта проявляется не в одних... высоко-лирических отступлениях: он проявляется беспрестанно, даже и среди рассказа о самых прозаических предметах...

Таким образом, по Белинскому, субъективность проявляется:

В лирических отступлениях;

Эпическая и лирическая части отличаются по целям, которые ставит перед собой писатель. Задача эпической части - показать «хотя с одного боку всю Русь». В лирической части возникает положительный идеал автора.

Такое противопоставление во целям и задачам отражается в языке поэмы. Если в «Евгении Онегине» Пушкина и повествование, и лирические отступления написаны разговорным языком образованного светского человека и переход от одного к другому практически незаметен, то язык лирических отступлений в «Мертвых душах» соответствует возвышенной задаче: здесь - используется высокий стиль речи; средства, приближающие язык лирических отступлений к поэтическому.

1. Оценочная лексика, часто контрастные эпитеты (высокое - уничижительное): «Не признает современный суд, что высокий восторженный смех достоин стать рядом с высоким лирическим движеньем и что целая пропасть между ним и кривляньем балаганного скомороха !»; «…бледно, разбросанно и неприютно в тебе… слышится что-то восторженно чудное ».

2. Высокая образность:

Метафоры («Как соблазнительно крадется дремота ... Какая ночь совершается в вышине ... ничто не обольстит взора ...»);

Метафорические эпитеты («устремлен пронзительный перст дерзкие дива природы, небо... так необъятно, звучно и ясно раскинувшееся громадно выглядывает хлебный арсенал»);

Гиперболы («Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему?»).

3. Поэтический синтаксис:

Риторические вопросы («И какой же русский не любит быстрой езды?»);

Восклицания («Выражается сильно русский народ! Эх, кони, кони, что за кони!»);

Обращения («О моя юность! о моя свежесть!.. Русь, куда же несешься ты?»);

Анафоры («Что в ней, в этой песке?.. Что пророчит твой необъятный простор? Здесь ли , в тебе ли не родиться беспредельной мысли?.. Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему?»);

Повторы («Его ли душе , стремящейся закружиться, загуляться, сказать иногда: «черт побери все!» - его ли душе не любить ее ? Ее ли не любить , когда в ней слышится что-то восторженно-чудное?»);

Ряды однородных членов («И опять по обеим сторонам столбового пути вошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы , серые деревни с самоварами , бабами и бойким бородатым хозяином <...>, пешеход в протертых лаптях, плетущийся за 800 верст, городишки , выстроенные живьем, с деревянными лавчонками , мутными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы , чинимые мосты, поля неоглядные и по ту сторону, и по другую, помещичьи рыдваны , солдат верхом на лошади <...>, зеленые, желтые и свежо-разрытые черные полосы , мелькающие по степям, затянутая вдали песня , сосновые верхушки в тумане, пропадающий далече колокольный звон , вороны как мухи и горизонт без конца ...»);

Градация - стилистический прием, заключающийся в последовательном нагнетании или, наоборот, ослаблении сравнений, эпитетов («Что зовет, и рыдает, и хватает за сердце ?»; «Какое странное , и манящее, и несущее, и чудесное в слове...»);

Инверсии («Русь! Русь! вижу тебя из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу...»).

Язык эпической части «Мертвых душ» простой, разговорный.

1. Речь героев индивидуализирована.

2. Широко вводится:

Просторечная лексика;

Просторечные устойчивые обороты;

Пословицы и поговорки.

Иногда автор прибегает к приему переразложения устойчивых оборотов, обыгрывает поговорки и пословицы, чем достигается комический эффект и более полная обрисовка характеров героев: «...другие оделись во что Бог послал в губернский город ».

Чичиков: «Не имей денег, имей хороших людей для обращения , сказал один мудрец».

3. Именно разговорным языком эпической части «Мертвых душ» Гоголь значительно расширяет рамки русского литературного языка, оправдывая себя перед читателем в лирическом отступлении о метко сказанном русском слове и о неподходящем слове, «излетевшем» из уст Чичикова.

Противопоставление эпического и лирического начал заметно и в пейзаже.

Основной мотив лирического пейзажа - простор: «Открыто-пустынно и ровно все в тебе; как точки, как значки, неприметно торчат среди равнин невысокие твои города... А ночь? небесные силы! какая ночь совершается в вышине! А воздух, а небо, далекое, высокое , там, в недоступной глубине своей, так необъятно , звучно и ясно, раскинувшееся!»

В эпическом пейзаже почти нет дикой природы, здесь появляются мотивы забора, границы, пересечения: «У подошвы этого возвышения, и частию по самому скату, темнели вдоль и поперек серенькие бревенчатые избы... двор окружен был крепкою и непомерно толстою деревянною решеткой». В эпическом пейзаже присутствуют элементы социального.

«Мёртвые души» сравнивали с эпопеей , называли русской «Одиссеей», «русской «Илиадой» по затронутой Гоголем всеобъемлющей проблематике, но Белинский утверждает, что это неверно, так как «Илиада» - универсальное произведение, а «Мертвые души» - глубоко национальное, понятное только русскому человеку.

В проекте «Учебной книги словесности для русского юношества» (1845-1846) Гоголь говорит о «меньших родах эпопеи » и приписываемые этому жанру признаки позволяют отнести к нему «Мертвые души»: «...героем... бывает хотя частное и невидное лицо, но однако же значительное во многих отношениях для наблюдателя души человеческой. Автор ведет его жизнь сквозь цепь приключений и перемен, дабы представить с тем вместе вживе верную картину всего значительного в чертах и нравах взятого им времени, ту земную, почти статистически схваченную картину недостатков, злоупотреблений, пороков, всего, что заметил он во взятой эпохе и времени».

Малая эпопея, по Гоголю, включает в себя черты эпопеи и черты романа.

Черты романа в «Мертвых душах»:

Романное начало связано прежде всего с образом Чичикова, хотя его нельзя назвать героем романа в традиционном смысле этого слова. Если в первых шести главах он лишь композиционно связующий образ и дан в ряду других, описываемых автором не менее подробно, то во второй части I тома появляются элементы концентрического сюжета.

Возникают намеки на традиционную романную любовную интригу (история с губернаторской дочкой).

Сплетня - также элемент романного сюжета. («Из числа многих в своем роде сметливых предположений было, наконец, одно - странно даже и сказать: что не есть ли Чичиков переодетый Наполеон»).

Дана также биография героя, правда в ХI, заключительной главе I тома, что нетипично для романа, где биография давалась, как правило, до завязки основной сюжетной линии.

«Мертвые души» можно сравнить с плутовским романом популярным жанром европейской литературы XVII-XVIII вв., появившимся сначала в Испании, а затем в Англии, Франции, Германии (Кеведо «История жизни пройдохи по имени дон Паблос», Лесаж «Хромой бес», «Жиль Блас»).

На такое сопоставление толкали читателя и первые издатели «Мертвых душ», по требованию цензуры распространившее название: «Похождения Чичикова, или Мертвые души».

Принципы плутовского романа:

1. Главное действующее лицо - антигерой, герой-пройдоха, герой-подлец.

2. Сюжет построен на логически не связанных эпизодах, которые объединены похождениями и проделками героя (часто сюжетообразующем становится мотив дороги).

3. Герой не изменяется под влиянием внешних обстоятельств, он пытается или обмануть общество, или приспособиться к нему, поэтому плутовской роман дает возможность показать широкую социальную панораму.

4. Как правило, плутовской роман имеет сатирическую направленность.

Хотя все эти черты налицо в «Мертвых душах», произведение Гоголя по проблематике шире плутовского романа.

Вставные элементы также своеобразны по жанру новелла «Повесть о капитане Копейкине» и притча о Кифе Мокиевиче и Мокии Кифовиче.

История русской литературы XIX века. Часть 2. 1840-1860 годы Прокофьева Наталья Николаевна

Жанровое своеобразие поэмы «Мертвые души»

В жанровом отношении «Мертвые души» были задуманы как роман «большой дороги». Тем самым в определенном смысле они соотносились с знаменитым романом Сервантеса «ДонКихот», на который Гоголю также в свое время указал Пушкин (параллель, на которой Гоголь настаивал впоследствии и в «Авторской исповеди»). Как писал М. Бахтин, «на рубеже XVI–XVII вв. на дорогу выехал Дон Кихот, чтобы встретить на ней всю Испанию, от каторжника, идущего на галеры, до герцога». Также и Павел Иванович Чичиков «выезжает на дорогу», чтобы встретить здесь, по собственному выражению Гоголя, «всю Русь» (из письма Пушкину 7 октября 1835 г.). Таким образом, сразу же намечается жанровая характерология «Мертвых душ» как романа путешествий. При этом с самого начала предопределяется и то, что путешествие это будет особого рода, а именно странствие плута, что вписывает дополнительно «Мертвые души» еще в одну жанровую традицию – плутовского романа, пикарески, широко распространившегося в европейской литературе (анонимная «Жизнь Ласарильо с Тормеса», «Жиль Блаз» Лесажа и др.). В русской литературе наиболее ярким представителем этого жанра до «Мертвых душ» был роман В. Т. Нарежного «Российский Жилблаз, или Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова».

Линейное построение романа, которое и предполагала пикареска (произведение, содержанием которого являются забавные приключения плута), сразу же придало произведению эпический характер: автор проводил своего героя сквозь «цепь приключений и перемен, дабы представить с тем вместе вживе верную картину всего значительного в чертах и нравах взятого им времени» (эта характеристика «меньшего рода эпопеи», данная Гоголем уже в середине 40-х годов в «Учебной книге словесности для русского юношества», во многом была применима и для «Мертвых душ»). И все же опыт драматурга не прошел зря: именно он позволил сделать Гоголю почти невозможное, интегрировать линейный сюжет, казалось бы, наиболее удаленный от драматургического принципа, в особое «драматическое» целое. Опять-таки, по определению самого Гоголя, роман «летит как драма, соединенный живым интересом самих лиц главного происшествия, в которое запутались действующие лица и которое кипящим ходом заставляет самые действующие лица развивать и обнаруживать сильней и быстро свои характеры, увеличивая увлеченье». Так и в «Мертвых душах», – их скупка Чичиковым (главное происшествие), выраженная фабульно в цепи эпизодов (глав), в большинстве своем совпадающих с визитом героя к тому или иному помещику, объединяет всех действующих лиц единым интересом. Неслучайно многие эпизоды книги Гоголь строит на параллелях и на повторяемости поступков, событий и даже отдельных деталей: повторное появление Коробочки, Ноздрева, симметричный визит Чичикова к различным «городским сановникам» в начале и в конце книги – все это создает впечатление кольцевой композиции. Ту роль катализатора действия, которую в «Ревизоре» играл страх, теперь выполняет сплетня – «сгущенная ложь», «реальный субстрат фантастического», где «каждый прибавляет и прилагает чуточку, а ложь растет, как снежный ком, грозя перейти в снежный обвал». Циркуляция и возрастание слухов – прием, унаследованный Гоголем у другого великого драматурга, Грибоедова, дополнительно организует действие, убыстряет его темп, приводя в финале действие к стремительной развязке: «Как вихрь взметнулся, казалось, дотоле дремавший город!»

На самом деле, план «Мертвых душ» изначально мыслился Гоголем как трехчастное соединение относительно самостоятельных, завершенных произведений. В разгар работы Гоголя над первым томом его начинает занимать Данте. В первые годы заграничной жизни Гоголя этому способствовали многие факторы: встречи с В. А. Жуковским в Риме в 1838–1839 гг., который увлекался в это время автором «Божественной комедии»; беседами с С. П. Шевыревым и чтением его переводов из Данте. Непосредственно в первом томе «Мертвых душ» «Божественная комедия» отозвалась пародийной реминисценцией в 7-й главе, в сцене «совершения купчей»: странствователь по загробному царству Чичиков (Данте) со своим временным спутником Маниловым с помощью мелкого чиновника (Вергилий) оказываются на пороге «святилища» – кабинета председателя гражданской палаты, где новый провожатый – «Вергилий» покидает гоголевского героя (в «Божественной комедии» Вергилий оставляет Данте перед вознесением в Рай небесный, куда ему, как язычнику, путь возбранен).

Но, по-видимому, основной импульс, который Гоголь получил от чтения «Божественной комедии», был идеей показать историю человеческой души, проходящей через определенные стадии – от состояния греховности к просветлению, – историю, получающую конкретное воплощение в индивидуальной судьбе центрального персонажа. Это придало более четкие очертания трехчастному плану «Мертвых душ», которые теперь, по аналогии с «Божественной комедией», стали представляться как восхождение души человеческой, проходящей на своем пути три стадии: «Ад», «Чистилище» и «Рай».

Это же обусловило и новое жанровое осмысление книги, которую Гоголь первоначально называл романом и которой теперь давал жанровое обозначение поэмы, что заставляло читателя дополнительно соотносить гоголевскую книгу с дантевской, поскольку обозначение «священная поэма» («poema sacra») фигурирует и у самого Данте («Рай», песнь XXV, строка 1) и еще потому, что в начале XIX в. в России «Божественная комедия» устойчиво ассоциировалась с жанром поэмы (поэмой называл «Божественную комедию», например, А. Ф. Мерзляков в своем «Кратком начертании теории изящной словесности»; 1822), хорошо известным Гоголю. Но, помимо дантевской ассоциации, в назывании Гоголем «Мертвых душ» поэмой сказались и иные значения, связанные с этим понятием. Во-первых, чаще всего «поэмой» определялась высокая степень художественного совершенства; такое значение закрепилось за этим понятием в западно-европейской, в частности, немецкой критике (например, в «Критических фрагментах» Ф. Шлегеля). В этих случаях понятие служило не столько жанровым, сколько оценочным определением и могло фигурировать независимо от жанра (именно в этом русле Грибоедов писал о «Горе от ума» как о «сценической поэме», В. Г. Белинский называл «поэмой» «Тараса Бульбу», а Н. И. Надеждин всю литературу называл «эпизодом высокой, беспредельной поэмы, представляемой самобытною жизнию человеческого рода»).

Впрочем, у Гоголя в данном обозначении, и это тоже следует иметь в виду, присутствовал и элемент полемики. Дело в том, что в жанровом отношении поэма считалась понятием, применимым лишь к стихотворным произведениям – как малой, так и большой формы («Поэмою назваться может всякое сочинение, написанное стихами, с подражанием изящной природе», – писал Н. Ф. Остолопов в «Словаре древней и новой поэзии», и в этом смысле «Божественная комедия» естественнее подпадала под такую классификацию). В остальных случаях это понятие приобретало, как уже было сказано, оценочный смысл. Гоголь же употребил слово «поэма» применительно к большой прозаической форме (которую изначально естественнее было бы определить как роман) именно как прямое обозначение жанра, поместив его на титульном листе книги (графически он дополнительно усилил значение: на созданном по его рисунку титульном листе слово «поэма» доминировала и над названием, и над фамилией автора). Определение «Мертвых душ» как поэмы, пишет Ю. В. Манн, пришло к Гоголю вместе с осознанием их жанровой уникальности. Уникальность эта заключалась, во-первых, в том универсальном задании, которое преодолевало односторонность комического и тем более сатирического ракурса книги («вся Русь отзовется в нем»), и, во-вторых, в ее символической значительности, поскольку книга обращалась к коренным проблемам предназначения России и человеческого бытия.