Наталия Абалакова

Тогда, в 80-е, два этих высказывания художников ТОТАРТА вызвали гораздо меньше разговоров, нежели, к примеру, художественная деятельность группы "Мухомор" и других участников события (Н. Алексеев, Скерсис-Захаров, М. Рошаль, А. Монастырский, Г. Кизевальтер, Н. Панитков, Л. Рубинштей, С. Ануфриев).

Это было связано с тем, что у большинства активных участников выставок АПТАРТА не было "живописного прошлого", а проблема языка русского искусства как динамичного текста, возобновление которого составляет одно целое с его стиранием, еще не рассматривалась. Напротив, молодые художники всячески стремились подчеркнуть свой разрыв с искусством 60-70-х и выход на новые рубежи. Проект "Искусство принадлежит", напротив, поднимал иные, нежели простой перескок в другую "концептуальную" парадигму, вопросы и поэтому просто не был считан. Он представлял язык (в том числе и искусства) как некую тотальность, власть, дискурс этой власти, его тоталитарный аспект.

Все это говорило о том, что создалась настоятельная потребность в языке, способном транслировать накопившиеся или еще только возникающие проблемы.

Божественный мрак загадочной русской души. Аспекты deep-мифа эпохи холодной войны

Попытка прочитать любой текст культуры – это попытка его уничтожить, возвести к собственной сути, к изначальной чистоте. Об этом писали М. Бланшо, К. Гринберг, Х. Блум. ("Голодная кошка сожрала козленка. Пришла собака и загрызла кошку. Пришла палка и забила собаку. Пришел огонь и сжег палку", – как поется в пасхальной сказке-песенке Хад-Гадья, проиллюстрированной Эль Лисицким.)

Поэтому и простое описание 1960-х, их событийной стороны, и попытка создания аналитической конструкции представляются крайне затруднительными, так как и при анализе данного предмета, и при простом припоминании различных событий и фактов выясняется, что выстроить какое бы то ни было "логоцентрически" приемлемое сооружение просто невозможно. Ведь на первый взгляд кажется, ничего ничему не предшествует, и в силу этого misreading не может состояться, ибо все существует одновременно.

Культурная политика холодной войны отчасти повлияла на интерпретаторов периода 60-70-х, которые всю проблематику искусства того времени свели к противостоянию официального и неофициального, а сам контекст (нашу наличную действительность) объявили местом зла, травмы, фрактала и хаоса, словом, черной дырой, где может произойти все, что угодно. Конечно, тогдашняя жизнь давала для этого все основания.

Преследования, тотальный контроль, психиатрические больницы (отчасти в то время ставшие топосом независимой культуры) – все это, вместе взятое, для многих исследователей русского искусства с Запада (который для нас был в той же мере зеркалом, как мы его "подсознанием") представляло собой тот самый одновременно пугающий и вожделенный мир. К этому миру устремились западные интеллектуалы, желая реализовать и, возможно, прочувствовать в экзистенциальном опыте свое представление о себе как носителях и собирателях подлинной культуры (авангардной), с одной стороны, и исследователи официальной (китчевой) культуры – с другой. И то, и другое представляло богатейшее поле деятельности. Даже вышедшие совсем недавно совместные издания и каталоги содержат ряд статей, где этот период описывается как deep – депрессивный и не благоприятствующий процветанию "подлинного искусства".

Однако при обращении к воспоминаниям художников (которых западные СМИ того времени в большинстве случаев представляли как страдальцев-мучеников) картина их существования оказывается несколько иной – особенно содержащиеся в этих материалах конкретные факты (а нас сейчас интересуют только они). В Москве 1960-х шла бурная художественная жизнь. Практически во всех мемуарах описывается, с каким интересом относились к творчеству друг друга представители художественной среды, как складывались "школы", группы и "круги". Многие деятели культуры, вернувшиеся из сталинских лагерей, втягивались в этот процесс, что благоприятствовало их дальнейшему личностному и творческому развитию, тем более что среди них были и "носители языка", т. е. люди, участвовавшие в проекте русского авангарда. Невозможно не отметить деятельность Николая Ивановича Харджиева и сотрудников Музея Маяковского, пользовавшихся любой возможностью, чтобы пропагандировать русское искусство 1910-1920-х годов, устраивавших тематические вечера и однодневные выставки. Совершенно поразительна энергия художников, умудрявшихся делать выставки на частных квартирах и во всевозможных академгородках, НИИ и клубах. Удивительно появление в этой убогой коммунальной жизни людей, пытавшихся коллекционировать современное искусство. И, наконец, необходимо сказать о тех, кто стремился стать интерпретаторами и пропагандистами русского искусства на Западе. Заинтересованность в искусстве и общении с художниками проявляли дипломаты, но не следует думать, что это были единственные иностранцы, с которыми в ту пору общались художники. Дипломатам продавали картины, но более важным было общение с восточноевропейскими художниками, критиками и организаторами выставок, среди которых были И. Халупецкий, Д. Конечни, Ю. Шетлик, М. Варош, Л. Кара, Р. Дубранц, Ч. Кафка, М. Ламач, И. Падрта, К. Куклик, М. Кливар и другие. Эти люди были желанными гостями в среде московских художников. В силу общей участи они лучше понимали наши проблемы: их страны оккупировали русские танки, мы же являлись оккупантами самих себя. Но в той же Польше или Чехословакии правительство преследовало диссидентов и правозащитников, а на художников внимания власти не хватало; почти все они имели заграничные паспорта и могли выезжать на Запад.

Культурполитические игры у подножия великого учения

Жан-Юбер Мартен, французский искусствовед, в конце 80-х возглавлявший Центр Помпиду, в своей статье по поводу систем интерпретации русского искусства на Западе писал, что конструкция русского искусства описана с позиции центра, где производится смысл и прочерчиваются пути движения и направления культуры и где преобладает концепция доминирования первичного импульса (). В книге "ТОТАРТ: русская рулетка" приводится статья английского искусствоведа Хилари Робинсон (), которая также затрагивает эту тему. Другому (то есть не западному) в такой конструкции отводится лишь роль разработчика, но никак не производителя смысла. Подходы здесь могут быть разные: для прочтения текста искусства 60-х может быть нужна иная языковая практика. И чтобы эту практику создать, эти языки сначала надо было выучить, что требовало диалогического контакта многих людей. Большой Другой наезжал в Россию с уже сложившейся концепцией, в которую вовсе не входило исследование смыслов, возникающих внутри русского видимого модернистского текста. Один из известных западных искусствоведов во время культурных мероприятий, связанных с выставкой Юккера в Москве, призывал нас "не угашать огня Малевича". Во многих высказываниях ведущих западных искусствоведов красной нитью проходит мысль о том, что только супрематизм и конструктивизм являются тем самым культурным кодом, через который русское искусство может быть интегрировано в общемировой контекст. Можно даже в скобках сказать, что нам крайне не повезло в 60-е – мы так и не смогли установить контакт с критиками-деконструктивистами, в каком-то смысле являющимися не только наблюдателями, но и своего рода соавторами художников, что позволяло им вместе с автором "пройти во все тексты" и оказаться "в нужном месте". Описательное искусствоведение, конечно, существовало, но оно не было способно исследовать системные связи социокультурных явлений и найти искусству этого периода надлежащее место в общемировом процессе. Хотя у нас была и формальная школа (которая отчасти повлияла на создание теорий Х. Блума, в том числе и "запаздывания" и misreading), и в Тарту тоже не груши околачивали: словом, возможности были, и структурализм даже тогда говорил и на русском языке.

Россия как тогда, так и в последующие годы воспринималась либо как топор Раскольникова, либо как свет с Востока. Любая попытка вернуть прагматических романтиков Запада на грешную землю реальности встречала недоверие и враждебность. Конечно, причины для этого были: в самой московской художественной среде тогда было много идеологий, часто взаимно исключающих друг друга, но мирно уживающихся на широкой платформе антисоветизма. В умах существовал полный разброд, не позволявший отличить, что левое, а что правое (по крайней мере, до самого недавнего времени). Левые интеллектуалы, в основном приверженцы франкфуртской школы, стремились увидеть в нашей действительности что-то такое, что можно было противопоставить набиравшему обороты консюмеристскому порыву западного общества. Им казалось, что в искусстве московской живописной школы имеются признаки некой "духовности", которую мы между собой называли "духовкой". Воплощением этой "духовности" считался постмалевичевский салон, метафизическая живопись. Довольно однобокая информация о 20-х, все "дыры" и "провалы" в этом тексте приводили на память лишь один образ исчезнувшей буквы – Черный квадрат, и это привело к тому, что возникли обсессивные практики, связанные с этой темой (вспомним письмо Э. Штейнберга покойному Казимиру Севериновичу). "Заклинание" Черного квадрата было не только скрытым протестом против заданного Западом кода, но и модернистским желанием продолжать служить искусству и биться за его продолжение, а не уничтожение (идеи конструктивистов о слиянии искусства с жизнью и его исчезновении). Однако стоит отметить, что в (известных нам) ежегодных празднованиях дня рождения Малевича в основном принимали участие представители складывающейся концептуальной школы (помню такой вечер в мастерской Кабакова в середине 1970-х). В то же время живописные и объектные ТОТАРТ-упражнения с Черным квадратом считывались художниками старшего поколения чуть ли не как издевательство над здравым смыслом и культурным наследием. Интуитивно русские художники ощущали опасность "изгнания изнутри", чувствовали, что становятся частью текста, создаваемого Большим Другим, в котором они вылетают в трубу вместе со своими ценностями (а в дальнейшем – и ценами).

Derive gauche – сдвиг влево

В названии этого раздела содержится аллюзия на книгу Элен Блескин "Derive gauche" (), в которой в поэтизированной форме отражаются события, надежды и чаяния поколения 1968 г. Само слово derive в контексте работы Ги Дебора "Общество спектакля" означает экспериментальную поведенческую установку, направленную на выявление принципов урбанистического общества, и, в частности, может обозначать процесс непрерывного произведения этого эксперимента. А в контексте теории Блума возвращается к проблеме "сильного зрителя", когда контакт с произведением рассматривается как парадигма его интерпретации, "кривочтение" (искусство задом наперед), как активное формотворчество со стороны этого зрителя, а само произведение – как сознание зрителя-интерпретатора. (Мы всегда считываем...как высшие существа.)

Индржих Халупецкий был одним из первых критиков, который в частном письме автору этих строк писал, в частности, что в Москве Михаил Рогинский является "самым современным художником". Но более важной мне кажется дневниковая запись Михаила Гробмана (9), сделанная в 1966 г.: "Мы беседовали о современной живописи и московских художниках, Рогинский производит впечатление очень неглупого и симпатичного человека. Среди его работ есть "тотальные" примусы, "настоящие" двери и "настоящие" куски стен". Там же имеется несколько упоминаний о ранних поп-артистских работах Владимира Янкилевского. В среде московских художников работы Рогинского понимания не встретили, так как интерес к вещи (а тем самым к языковой парадигме в ее структуралистском и постструктуралистском прочтении) еще не возник. Большая Вещь Рогинского была уже из другого дискурса.

Парадоксальным образом художественные поиски начала нынешнего века (в частности, "нонспектакулярное искусство") генетически скорее связаны с этими странными в русском контексте работами. Транслированный через концептуальный проект, этот минималистский поп-арт близок итальянскому "бедному искусству" и во многом соответствует идее "ограничения, признающей за языком (искусства) право на ограниченность, ущербность, отражающей недостаточность и ущербность самого ограничения" (Х. Блюм).

Рогинский, по его собственным словам, "обращал внимание на простое, банальное, каждодневное... Кроме того, простой предмет... больше выражал действительность, а это мне и было важно". Рогинский хотел писать, как (ему казалось) видят "простые люди". Разве это не тот же сдвиг реальности, благодаря которому знакомые вещи становятся видимыми, а зрителю ничего не остается, как "занять активную исследовательскую и критическую позицию" (А. Фоменко) (

Моральные уроды фотографируются на память на похоронах гения, а мне присылают ссылки на посты в низкопробных жеже-коммьюнити, где моя посвященная ему в конце девяностых графика опоганена в честь события туалетно-матюкальными стишатами прямо поверх картинки, я вновь вспоминаю беседу Владимира Ильича Ленина с Кларой Цеткин. Нет, я не присутствовал при ней, ты, читатель, наверняка тоже, и судить о ней можно лишь по записям Клары, сделанным на немецком языке. Слова Владимира Ильича, сказанные тогда, были впоследствии широко растиражированы. Как-то, помнится, я держал в руках одну белорусскую книжку, изданную где-то в середине семидесятых, альбом с фотографиями изделий, изготовленных народными умельцами из соломки, как-то птички, куклы, коники и т.п. Начиналась она этой самой цитатой:

"Искусство принадлежит народу. Искусство должно быть понятно народу".
В. И. Ленин.

Так вот, чтоб все знали: в оригинале, на немецком, записанная Кларой, эта фраза звучит совсем не так. Ленин говорил:

Искусство должно быть понято народом.

Понято и понятно - есть разница? Чертовы совки, в очередной раз извратили отца-основателя. Переводчики! Немудрено, что вокруг расплодилось столько уебищ!.. Если встретите какое-нибудь такое из них, которое с апломбом, вы ему так и скажите, хорошенько повторите, раза три, можно и больше, как это делает ЛЖР-пользователь poper , чтобы зафиксировать:

Суббота, 21 мая, у меня была совершенно свободной, и я по приглашению Раисы Арефьевой пришла в Центр Современного искусства «МАРС», в котором проходила Российская Неделя Искусств.
Я ходила, как мне казалось, одна по залам, знакомясь с работами современных художников. Сразу увидела Раису Арефьеву, излучающую солнечную улыбку,- она радостно глядела с автопортрета. По почерку узнала ещё её несколько картин.
Для меня было приятным сюрпризом увидеть на втором этаже триптих «Дама в красном» Станислава Воронова. Со Станиславом Алан меня познакомил только в воскресенье, во время закрытия выставки, а в тот день я находилась под первым ярким впечатлением от его живых работ.Один образ- три разных настроения, разных душевных состояния, богатая палитра переживаний, всплеск волнующих эмоций: восторг от изумительного аромата роскошных красных роз, лёгкое головокружение от изысканного напитка в тонком бокале и ощущение нежности тёплого дождя…
Проходя по залам, я ловила свои ощущения. Некоторые картины цепляли за что-то живое, притягивали, завораживали,вызывали рождение ассоциаций и фантазий, но были и такие работы, которые были совершенно непонятны. Я думала: « Как хорошо, если бы рядом был автор, который бы объяснил, что хотел передать»
Я ещё раз вернулась на первый этаж и вдруг услышала восклицание. Обернулась - возле картины стояла немолодая женщина. Она то подходила ближе, то отстранялась, стараясь во всех деталях рассмотреть работу. " Надо же! Любитель!? «- вслух удивилась она, прочитав надпись и вовлекая меня в процесс созерцания картины. „ Вы- художница?“- поинтересовалась я у женщины.» Нет, что Вы,-смутилась она, -пенсионерка" И добавила, глядя с восхищением на картину художника-непрофессионала: « Какая красота! Это просто чудо!»
Вот она сила искусства! Я покидала галерею с добрыми, светлыми чувствами и вопросом: « Должно ли искусство быть понятным людям?»
КАК ДУМАЕТЕ ВЫ?

"Жил на свете художник, который имел дар видеть и запечатлевать прекрасное.

Его умение увидеть Красоту - удивляло людей! Люди, которые жили рядом, смотрели на то же - и не замечали, что это - прекрасно!.. До тех пор они этого не замечали, пока не превращал художник то, что видели и он, и они, - в совершенную картину!

Художник был великим Мастером Красоты. Он прикасался взглядом души к тому, что видел, - и изображал прекрасный миг Вечного Бытия на своих полотнах. И тогда - происходило чудо: не заметная прежде Красота - становилась явной для каждого, кто смотрел на картину художника!

Однажды он взялся за портрет худенькой и неприметной девушки, которую прежде никто не считал красивой. И сама она тоже стеснялась своей тонкости и нежности, своего хрупкого стана - и всегда опускала в смущении глаза…

«Столь некрасива, худа… - а ты её рисовать задумал!..» - художнику говорили люди.

Но художник не слушал тех, кто так говорили, - и рисовал. И тонкость, и грация, и нежный овал лица, и глубина чуть-чуть смущённых глаз - вдруг ожили на полотне, прекрасный облик создав.

И девушка смотрела, чуть дыша: «Не может быть, что это я… Тáк хороша картина!..»

«Я - только зеркало! - с улыбкою художник отвечал. - Тебе я красоту души твою всего лишь показал!

Теперь - живи, её от мира не тая!

Ты - как душа - подобна красоте зари! И нежностью твоей любви - ты всё, что видишь, озари!»

И женщину он старую увидел - и портрет её стал рисовать. И удивлялись люди: что в такой старухе он нашёл?

А художник - он каждую морщинку на руках её - как летопись писал. И были в летописях тех слова о жизни долгой и не простой, о доброте и о любви, о детях, вскормленных душевною заботой, о внуках, мудростью питаемых глубокой… И засияли лучики из глаз - в них свет струился - к тем людям, которые вокруг сейчас, и к тем, что ныне вдалеке… Их свет подобен был реке, которая имеет свой исток в сердечной доброте.

И на портрете том - любовь, и мудрость, и покой - вещали людям о жизни доброй, о душе большой! И - в восхищеньи - замирало множество людей перед картиной той! И видели они суть жизни, что прожита не зря. И обнимала их любовь души прекрасной - как нежная вечерняя заря…

Художник так всё то отобразил - что в почтеньи перед старой женщиной склонились люди…

Потом художник танцора рисовал. И в миге том, что он изображал, слились и танец, и танцор. И взмах руки, и музыка, и взор - теперь звучат на полотне! И тот, кто смотрит, - может пережить душой эмоции вдвойне: как тот, кто созерцает полотно, или как тот, кто - в танце - Богу гимн Любви поёт!

И рисовал художник капельку росы на тоненькой травинке.

Всего лишь… капелька воды на солнышке блестит. Но эта капля будто говорит: «Я -капелька в безбрежности Любви! И отразилась солнца красота - во мне! И словно в зеркальце моей любви - теперь сияют мир и красота Земли!»

И кистию своею художник ещё одно мгновенье в Вечном Бытии запечатлел:
Над морем - солнце вскинуло свои лучи! И - отразилось в облаках!.. И птиц полёт - издалека в родимый край!.. И берег моря с золотым песком!.. Слились на полотне одном - творения Творца и человека! Открылась Вечность - в едином миге Красоты! И дýши освещал восходом солнечным - Безбрежный Света Бога Океан! И проявились в величии сей Красоты - Создателя её Незримые Черты!

Волшебным взглядом - художник тот был наделён: ведь за Творением - Творца всей Красоты способен видеть он!

И может людям он дарить - уменье видеть и любить!"

«У сильного всегда бессильный виноват».
И.А.Крылов

Старый Ленинский лозунг, вынесенный мной в заглавие статьи, снова звучит актуально.

Россия пытается построить систему капиталистического финансирования искусства, и как всегда безнадёжно отстаёт от мировых тенденций.

Почему более ста лет назад Лев Толстой понимал, что его труды должны быть свободны от любых финансовых притязаний частной собственности, а вы, современные творцы, этого не понимаете? Вы, которые славите этого мыслителя и склоняете перед ним головы, называете его своим учителем, но как только речь заходит о своей корысти, так сразу оказывается, что вы ни черта не смыслите в его трудах.

Сегодня, когда создана глобальная сеть, когда произведено такое количество персональных компьютеров (в основе архитектуры которых как раз и лежит свободное копирование информации), всякие попытки вернуть общество к смешным табу капитализма и привить населению рефлексы деления «яблока раздора» (когда одним нажатием кнопки это яблоко может быть размножено в любом количестве) - эти попытки просто абсурдны!

Вместо использования Интернета по его прямому назначению (как общечеловеческой копилки информационных ресурсов со свободным доступом для любого), вы пытаетесь приторговывать информацией, как помидорами на рынке.

Хотите, что бы быть культурным и образованным - снова стало роскошью, доступной единицам?

Так это не проблема. Проблема как раз в другом. Как сохранить в информационном шуме хоть какие-то остатки цивилизованности! Толку с того, что вы защитите свои авторские права? Если ваше место тут же займут другие, которые отдадут своё забесплатно. И люди поймут, что разница нет никакой, и она зачастую не в вашу пользу. Что тогда?

Я бы советовал вам проснуться, хорошенько встряхнуться, обострить ваше восприятие и понять, наконец, что цивилизационный кризис, в который въехал капиталистический мир как раз и основан на попытке приравнять виртуальный продукт материальному. И весь американский внешний долг - эти триллионы пустых долларов - это ни что иное, как дырка от бублика, когда и бублик и дырка продаются по одной цене.

Оказалось, что быть культурным, образованным - это накладно для современного общества. Оно ещё не подняло уровень развития производительных сил для достижения изобилия в материальной сфере. А уже подошло к неизбежности обобществления информации.

Этот перекос и приводит к дистрофии права, когда при помощи абсурдных законов интересы меньшинства пытаются навязать большинству.

И тут только два пути: либо подтянуть уровень развития материального производства (именно за счёт свободы распространения информации), либо откатиться назад (впасть в дикость начальной стадии развития капитализма, когда общество делилось на малочисленную элиту и подавляющее большинство низко образованного народа).

Но тогда не удивляйтесь, что при современном изобилии оружия и людей вас ждёт на этом пути целый каскад революций.

Вы явно не читали книжку Александра Лазаревича «Сеть нанотех». А если читали, то ни хрена в ней не поняли. Книжка ведь не о технике! А о неготовности обезьяньего стада со своей пирамидой иерархий и пристрастием к деньгам к построению новой системы общественных отношений. Даже если завтра вы откроете новый источник энергии, который позволит вам построить изобилие, то вы спрячете его от всех и начнёте торговать получаемыми прибытками от него исподтишка.

Давно смотрели мультик про волшебный горшочек? А? Вот вы - это тот самый жадный торговец, который хотел торговать кашей для всего города в одиночку и кричал: моё, не дам! И конец ваш будет таким же бесславным.

Уж казалось бы Первый канал продемонстрировал всему миру, как могут люди добровольно складывать свои средства и спасать больных детей. И ни кто не ропщет, что государственные функции от этого оказываются дублированы и дискредитированы.

Отчего же вы думаете, что хороший режиссёр не сможет собрать денег на новый фильм? Впрочем, вы правы. Кому-то это удастся, но это будут единицы.

Беда в том, что 5% населения обладает доходом 90% от совокупного дохода. И движения души простого человека оказываются заведомо неравны одному шевелению пальчиком в стане олигархов.

Потому-то такие акции не способны заменить государственного финансирования. А для того, чтобы это было возможно, нужно введение прогрессивной шкалы подоходного налога. Ибо простой процент отчислений при таком неравенстве доходов однозначно убивает всякую возможность замены системы общественного распределения по требованию на целевую от имени государства.

Грубо говоря, пока существует такое социальное неравенство, линейная шкала налога защищает интересы богатого меньшинства, а всякая благотворительность натыкается на монопольное положение толстосумов, концентрирующих основную массу доходов под своей юрисдикцией.

И всякие иллюзии по поводу «с миру по нитке - каждому художнику рубашка» окончатся на первом десятке имён.

А при продаже искусства - оно неизбежно превратиться в орудие угнетения масс и промывания мозгов, и будет стоять на страже интересов капитала. Вот эти все ваши кучи мусора в выставочных павильонах, пирамиды из табуреток, золотой дождь на головы женщин - всё это не заменит одной картины эпохи возрождения или одной фортепианной баллады Шопена. Не удивляет вас такая деградация?

Вы ведь и сейчас говорите не всю правду. Не так ли? Почему вы считаете, что скачивание гигабайтов из Интернета совершается бесплатно? С каких это пор? Каждый килобайт учтён и оплачен. Только деньги эти ушли в другой карман. Почему же вы не ищите их там? А?

У сильного всегда бессильный виноват.

0:00:29 31.05.2013 8A1173

А знаете, что будет?

То же самое, что и ваша бестолковая война с казино.

Люди зашифруются. И будут пересылать порции мегабайт по любым доступным им каналам. И вы сойдёте скорее с ума, чем искорените возможность свободно копировать информацию. Поскольку это основа всей компьютерной идеологии. И ваши горькие стенания всего лишь плач птицелова возле опустевшей клетки.

Мне жаль вас, недалёкие мои.

0:50:13 31.05.2013 C16A196

Рецензии

А всякому русскоговорящему исполнителю художеств я бы ответил так:

Мечтаете о капиталистических сверх доходах? - Езжайте в Америку.

Только очень быстро вы поймёте, что вы там никому не нужны. И без русскоговорящей, родной языковой среды - вы как рыба, выброшенная на берег, и будете задыхаться от этой предпринимательской свободы, дико ностальгировать по своим совковым зрителям, ходить с тоскливыми глазами, и, если сильно повезёт, сколотив свой первый миллиончик баксов, пройдя через сотни унижений, плюнете на всё и скажете: «Да пропади оно пропадом! Домой хочу, в Бирюково…» И ещё неизвестно, как мы вас примем? То ли мы вам заплатим, чтобы вы нам исполняли; то ли вы нам, чтобы мы вас смотрели и слушали!

Вы почему-то решили, что вы представляете из себя особую ценность? А народ, который вас возвёл на пьедесталы избранности - это грязь, которой валом? Ой ли! Мы представители одного единого живого организма с названием русский великий и могучий. И как одни внизу нуждаются в выразителях своих таинств движений души, так другие вверху точно также нуждаются в своих зрителях, слушателях, читателях - в своём народе, который их кормил, поил и взращивал с малолетства, и полюбил безумно и безусловно, и без которых они - ничто.

Владимир Семёнович Высоцкий хорошо это прочувствовал:

«
Нет меня - я покинул Расею, -
Мои девочки ходят в соплях!
Я теперь свои семечки сею
На чужих Елисейских полях.

Кто-то вякнул в трамвае на Пресне:
«Нет его - умотал наконец!
Вот и пусть свои чуждые песни
Пишет там про Версальский дворец».

Слышу сзади - обмен новостями:
«Да не тот! Тот уехал - спроси!..»
«Ах не тот?!» - и толкают локтями,
И сидят на коленях в такси.

Тот, с которым сидел в Магадане,
Мой дружок по гражданской войне -
Говорит, что пишу я ему: «Ваня!
Скучно, Ваня, - давай, брат, ко мне!»

Я уже попросился обратно -
Унижался, юлил, умолял...
Ерунда! Не вернусь, вероятно, -
Потому что я не уезжал!

Кто поверил - тому по подарку, -
Чтоб хороший конец, как в кино:
Забирай Триумфальную арку,
Налетай на заводы Рено!

Я смеюсь, умираю от смеха:
Как поверили этому бреду?!
Не волнуйтесь - я не уехал,
И не надейтесь - я не уеду!

В оригинале у сами знаете кого: "Искусство должно быть понято народом...." Как видите смысл совсем другой. Но знаменитый "Унитаз" Марселя стал источником теории, согласно которой искусство не обязано быть понятно демосу в туалете, оно должно быть понятно в особом "артистическом пространстве", превращающем унитаз в произведение искусства. При этом под демосом опять таки подразумевается не мы с вами, а определенные "элиты", наделенный особым артистическим вкусом, превращающим искусство в социальный маркер.
И вот провели эксперимент:
Один из лучших скрипачей современности Джошуа Белл на своем Страдивари на станции, Вашингтонгского метро, которая была выбрана за свою замечательную акустику, играл
несколько произведений из незаезженной классики, открывая неожиданный экспромт, Чаконой Баха из партитуры №2 D-minor - одном из самых красивых и трудных для исполнения произведений Баха, что собственно и объясняет его незаезженность.

"...experiment in context, perception and priorities -- as well as an unblinking assessment of public taste: In a banal setting at an inconvenient time, would beauty transcend?"

Через три минуты нашелся старик, который повернул голову и прислушался, еще через полминуты женщина, почти не останавливаясь, швырнула доллар и только через 6 минут кто-то остановился послушать. Всего Джошуа Белл играл 45 минут и за это время мимо него прошло 1070 человек, 27 из них бросили ему деньги, как правило на бегу, и только 7 человек остановились послушать как он играет.

Вашингтон пост на этой основе целую теорию развил, и на этой теории, объясняющей не столько игру в метро на Страдивари, сколько Вашингтон пост, проигрыш Хиллари Клинтон и смерть Дэвида Рокфеллера, я остановлюсь несколько позже. Но на самом деле все дело в станции метро.

Несколько дней назд в одном из джазевых клубов я рассказал эту историю замечательному музыканту, который в тяжелую минуту жизни поиграл в Нью Йоркском метро. Все дело в станции, или вернее в публике:
Богатая публика (буржуа), которая ходит на концерты, может воспринимать искусство только в определенном контексте, поэтому играть на станциях метро рядом с Карнеги-холлом не стоит - никто слушать не будет, еще и в участок сволокут. Денег больше всего накидают на 42-й стрит - место темных чудес, о котором я писал много раз. Cамая большая толпа вокруг будет на 34 стрит и там-же можно найти работу - мимо проходящий владелец бара пригласит поиграть вечером у себя в баре. Но СЛУШАТЬ будут только на Бродвей-Лафайет - там, где обычно цветет папаротник.