Истоки славянской культуры. Истоки древнерусской культуры

Место проведения: зал текущих периодических изданий РГБ
Время проведения: 15 мая — 15 июня 2013 года

В славянских государствах (в России с 1991 года) широко празднуется 24 мая — День славянской письменности и культуры. Это особый день. В России он приурочен к церковным торжествам — дню памяти святых братьев Кирилла и Мефодия, просветителей и учителей славян. Благодаря составленной Кириллом для славянского языка особой азбуке, а также переводам Кирилла и Мефодия с греческого на славянский текстов Священного Писания и богослужебных текстов, язычники-славяне получили возможность утверждаться в христианской вере.

К этой дате в зале текущих периодических изданий РГБ подготовлена аналитическая выставка «Духовные истоки славянских культур», которая будет пополняться вновь пришедшими номерами журналов по данной тематике. В № 3 журнала «История в подробностях» за 2012 год, в статье «1150 лет духовному сретению Византии и Руси» доктор филологических наук В. П. Казарин предлагает новый взгляд на истоки славянской письменности и историю создания современной славянской письменности.

В № 1"Вестника МГУ», серия «Филология» за 2011 год О. О. Лешкова рассказывает о том, как отмечался День славянской письменности и культуры на филологическом факультете МГУ студенческими коллективами из Сербии, Болгарии, Чехии, Словакии. В этом же номере журнала студентки 5 курса филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова Аристова А. и Юшкина А. рассказывают о международной молодёжной конференции «История культуры славян в оценках молодёжи». В статье рассматриваются актуальные вопросы исторического, культурологического, конфессионального и иного характера, связанные со славянской тематикой.

«Славянские языки и культуры в современном мире» — так назывался П Международный симпозиум, проходивший в МГУ им. М. В. Ломоносова 21-24 марта 2012 года. Этому симпозиуму посвящена статья Фроловой О. Е., напечатанная в № 5 журнала «Русская речь» за 2012 год. В симпозиуме приняли участие 285 ученых из 31 страны. 415 докладов были напечатаны в сборнике «Трудов и материалов».

М. М. Фролова в № 5 журнала «Славяноведение» за 2012 год пишет о конференции «Россия и славяне», проходившей в Институте славяноведения РАН и посвящённой 110-летию со дня рождения выдающегося ученого-слависта С. А. Никитина. В статье рассказывается о наиболее интересных докладах, прозвучавших на конференции. В № 1 журнала «Гуманитарные и социально-экономические науки» за 2012 год Д. Б. Казанцева и А. В. Белов в статье «Русская философия ХIХ — ХХ вв. Об основных ценностях славянской культуры» рассматривают взгляды русских философов на духовный мир личности.

В № 4 Журнала «Русский язык в школе» за 2011 год Н. И. Горпинко и Е. Ю. Половникова предлагают сценарий: «Праздник, посвященный Дню славянской письменности». Авторы в занимательной форме расширяют лингвистический кругозор учащихся, пробуждая интерес к истории русского языка.

С. В. Рыбаков, доктор исторических наук, в статье «Духовный свет „Слова“ Иллариона Киевского» анализирует достоинства выдающегося произведения митрополита Иллариона «Слово о Законе и Благодати». Илларион на практике осуществлял принципы кирилло-мефодиевского православия, нацеленные на развитие книжной культуры и приобщения к ней самых широких масс людей. «Кирилл и Мефодий не только создали славянскую азбуку, но впервые систематизировали на славянском языке философские категории, обеспечив духовный взлет славянской культуры. Братья-просветители считали, что к Богу ближе тот, кто более просвещен», — так пишет в своей статье автор в журнале «История в подробностях», в № 6 за 2011 год.

В № 5/6 журнала «Московские епархиальные ведомости» за 2012 год рассказывается, как праздновался День славянской письменности и культуры в Москве. Приводится послание Патриарха Московского и Всея Руси Кирилла участникам праздника. Рассказывается о торжественном богослужении в честь святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, о многочисленных гостях, принимавших участие в Божественной литургии в Успенском Соборе Кремля, а также о крестном ходе и культурных мероприятиях в честь праздника. Эти же события отражены в № 6 «Журнала Московской Патриархии» за 2012 год.

В. М. Кириллин в статье «Апостолам равные» в № 5 журнала «Русский дом» за 2012 год пишет о равноапостольных Кирилле и Мефодии как создателях «фундамента, на котором построено прекрасное здание нынешней славянской культуры, занявшей свое почетное место в мировой культуре человечества». В № 2 журнала «Мир русского слова» за 2012 год рассказывается о международных научно-практических симпозиумах, посвященных Дню славянской письменности и культуры и прошедших в разныз городах России. В № 1 журнала «Живая старина» за 2012 год кандидаты филологических наук В. Е. Добровольская и А. Б. Ипполитова рассказывают о конференции «Славянская традиционная культура и современный мир». Конференция проходила с 24 по 26 мая 2011 года в Государственном республиканском центре русского фольклора. В ней приняли участие ученые из России и стран СНГ.

«Вся языки словенския утвердити в православии и единомыслии» — так озаглавлена статья А. Хлуденцова в № 4 журнала «К единству!» за 2012 год, издаваемого Международным общественным Фондом единства православных народов. Автор рассказывает о том, как складывалась традиция отмечать Дни славянской письменности и культуры, о праздновании этих дней в городах России.

Солнечный исток славянской культуры

Николай Сергеев

Согласно современным исследованиям, свидетельствам исторических источников и данным этнографии славяне были почитателями Солнца и Огня, что нашло непосредственное отражение как в таком явлении, как славянское узорочье (орнаментика), так и в самом названии - славяне, а истоки этого обычая лежат в древней индоевропейской (арийской) общности, что полностью подтверждается современными научными изысканиями.

Рассматривая вопрос об истоках славянской культуры, нельзя не коснуться расположенного на Южном Урале уже всемирно известного Аркаима. Это укреплённое поселение было открыто в 1987 году и сразу оказалось в центре внимания не только отечественной, но и мировой научной общественности. И это не удивительно. Ведь открытая «страна городов» (а в последующем было найдено почти два десятка подобных крепостей) представляла собой не что иное, как один из центров арийской (индоевропейской) цивилизации.

Экспансия ариев с 4000 по 1000 г. до н.э., по данным Центра Льва Гумилёва.

А это была именно цивилизация, о чем, в частности, свидетельствует тщательная продуманность планировки обнаруженных древних южноуральских городов, которые процветали примерно 3,8 - 4 тысячи лет назад. Аркаим (назван по наименованию доминирующей над местностью горы) имел форму круга в поперечнике порядка 160 метров.

Поселение окружал двухметровый обводной ров с водой. Внешняя стена была довольно массивная. При высоте пять с половиной метров она имела пятиметровую ширину (облицована камнем). Город состоял из двух круговых стен, одна из которых окружена другой. Внутренняя стена при толщине три метра имела семиметровую высоту. К обеим кольцевым стенам пристроены помещения, имеющие формы кругового сектора. Образно говоря, город представлял собой крепость, состоящую из двух «многоквартирных» домов. Всего в Аркаиме жило от 2-х до 3-х тысяч человек.

При этом в городе было гончарное и металлургическое производство (бронзовое литье). Между стенами проходила мощеная бревнами кольцевая улица шириной пять метров, под которой по всей длине улицы была прорыта двухметровая канава, соединенная с обводным рвом. Таким образом, в крепости была ливневая канализация. Во время дождя вода просачивалась сквозь бревенчатую мостовую, попадала в канаву и оттуда в обводной ров. Каждое помещение примыкало одним торцом к внешней или внутренней крепостной стене и выходило на кольцевую улицу или центральную площадь.

Крепость Аркаим по представлениям современных исследователей.

Интересно внутреннее устройство помещений. В сенях (прихожей) был оборудован сток для воды, который уходил в канаву под главной улицей. В каждом помещении был колодец, печь и небольшое куполообразное хранилище.

В центре города находилась прямоугольная площадь размером 25 х 27 метров, на которой имеются следы костров, расположенных в определенном порядке. По-видимому, она использовалась, в том числе и для проведения неких обрядных действий. Можно предположить, что внешний вид Аркаима, особенно для тех времен, был весьма впечатляющим: круглый город, с выделяющимися привратными башнями и горящими огнями.

Сделанные в Аркаиме археологические находки позволяют определить род занятий и образ жизни жителей этого города. В результате раскопок были найдены человеческие останки, останки домашних животных, в том числе и лошадей, остатки конской сбруи, инструменты шорников, инструменты гончаров и гончарные изделия. При этом на глиняной керамике присутствует узорочье (орнамент), характерный в последующем для славянской культуры. Обнаружены также формы для отливки металлических изделий, наковальни и оружие для ведения боевых действий: наконечники стрел (каменные), луки, боевые топоры, копья, палицы, кинжалы. Во время раскопок могильников археологами были найдены отпечатки колес со спицами, а в одном из захоронений (Кривое озеро) южноуральской «страны городов» была обнаружена боевая колесница, датированная XXI веком до нашей эры. Эти находки показали, что именно на Южном Урале было изобретено колесо в том виде, в каком мы его знаем сегодня.

Боевая колесница ариев.

Кем же были люди уральской «страны городов» и что представляло собой общество, в котором они жили. Российские антропологи А.И.Нечволод (Уфа) и А.А.Хохлов (Самара), работая по методике знаменитого ученого М.М.Герасимова, провели научную реконструкцию облика жителей Аркаима и «страны городов» в целом. Это были светловолосые и светлоглазые представители белой (европеоидной) расы, высокого роста (170-180 см) и крепкого телосложения. Попади они в наше время, то могли бы легко затеряться среди нас, так как аркаимцы имели облик, присущий, в том числе и современным, восточным славянам.

Изображения жителей Аркаима. Реконструкция.

Однако нас с ариями роднит не только внешний облик, но и язык. Замечательный российский учёный-языковед, доктор филологических наук Татьяна Яковлевна Елизаренкова (1929-2007) провела сравнительный анализ русского языка, включая его диалекты, и санскрита, языка высокой культуры древней Индии, возникшего на основе языка ариев, пришедших с севера на полуостров Индостан. Причём свой далёкий путь в Индию арии начинали с территории современной России, в том числе и с Южного Урала. По мнению Т.Я.Елизаренковой, крупнейшего в России специалиста по ведийской (древнеиндийской) культуре, ведический санскрит и русский язык очень близки друг другу, и имеют общего прародителя. Чтобы убедиться в этом, сравним, казалось бы, такие далекие друг от друга языки. Первое слово русское, второе - его аналог на санскрите:

дядя - дада, мать - матри, диво - диво, дева - дэви, свет - швета, снег - снега. Русское значение слова гать - дорога, проложенная по болоту. На санскрите гати - проход, путь, дорога. Санскритскому слову драть - идти, бежать - соответствует русский аналог - драпать; на санскрите радальня - слезы, плач, на русском - рыдания.

Иногда, сами того не сознавая, мы используем тавтологию, дважды употребляя слова с одинаковым смыслом. Мы говорим по-русски трын-трава, а на санскрите трин и значит трава. Мы произносим дремучий лес, а дрема и означает лес на санскрите. В вологодских и архангельских диалектах сохранилось много санскритских слов в чистом виде. Так северорусское бат означает - может быть: «Я, бат, к тебе завтра зайду». В санскрите бат - поистине, может быть. Северусское бусь - плесень, копоть, грязь. На санскрите буса - отбросы, нечистоты. Русское кульнуть - упасть в воду, на санскрите кула - канал, ручей. И таких примеров можно приводить очень много.

Продуманная кольцевая система оборонительных сооружений обеспечивала надежную оборону крепости по всему контуру, но при этом не найдено свидетельств того, что Аркаим и подобные ему арийские крепости подвергались нападению врагов. Скорее наоборот, южноуральские арии сами совершали набеги за добычей и вели наступательные войны.

Аркаимское общество носило военный характер, это было сообщество равных людей-воинов. Какого-либо общественного расслоения не существовало. При этом в боевых действиях участвовали как мужчины, так и женщины (поленицы-лучницы), что нашло прямое отражение в русских былинах в образах удалых богатырок-полениц Настасьи Микулишны («Женитьба Добрыни»), Василисы Микулишны («Ставр Годинович») и Настасьи Королевичны («Дунай Иванович и королевна»).

Воинское общество имело и соответствующие религиозно-мировоззренческие представления. Проведенные археологические исследования дают полное основание полагать, что в Аркаиме совершались обрядовые действа во славу Огня и Солнца, которые лежали в основе миропонимания изначальных ариев. Это не только нашло отражение в пантеоне арийских божеств, но и оставило глубокий след в славянской и конкретно русской (восточнославянской) народной культуре.

Так, древнее арийское название солнца Svar (Свар), Svara (Свара), верховный бог славян - Сварог. Арийский бог Огня - Агни. У славян бог огня - Огонь Сварожич или Семаргл (от «смага» - жар, пыл, огонь). В самом имени Огонь Сварожич содержится прямое указание на то, что земной огонь есть порождение огня солнечного.

В центре арийского мироздания и почитания находился великий бог индоевропейцев Рудра, который согласно описанию, данному в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, был связан с огнём и солнцем. Интересно, что в русском языке одно из значений слова «рудой» - жарко-красный, т.е. огненный .

При этом Рудра, пусть и в изменённой форме, присутствует и в славянской мифологии. Вот что пишет по этому поводу выдающийся российский учёный, доктор исторических наук, индолог и этнограф Наталья Романовна Гусева (1914-2010): «Древние славяне высоко чтили и бога по имени Род. Он был сильным и гневным владыкой неба, проливал на землю дождь, оплодотворяя все живые существа. С его именем связаны и такие слова, как «руда» (кровь), «рудый», «рдяный» - красный, рыжий: бурый и ряд других. Но вот в Ведах воспевается некий бог по имени Рудра. Подумаем, только ли созвучны имена Рода и Рудры? Нет, их сближают и другие черты. Рудра также бог неба и громов. Он мощен и гневлив. Он - бог-воин, обладающий красно-бурой кожей, а в санскрите слова «рудх», «рудхира» означают «быть красным, кровавым», что прямо совпадает с приведенными славянскими словами, сопоставимыми с Родом. Видимо, бог Род-Рудра был совпадающе близким в условиях общности или тесного сближения племен славян и ариев» . К сказанному следует добавить, что в основе таких слов как «родина», «народ», «родичи» лежит корень «род», т.е. опять же Огонь и Солнце.

В славянской мифологии Род выступает в качестве Всебога, создателя всего сущего и присутствующего во всем, его же огненной сутью является Перун. Вот, что говорит о Перуне выдающийся исследователь русской народной культуры Александр Николаевич Афанасьев: «Перун - грозное славянское божество, сын прабога Неба - Сварога. Как творец небесного пламени, рождаемого в громах, Перун признается и богом земного огня, принесенного им с небес в дар смертным. Слово «перун» восходит к древнейшей эпохе ариев, предков славян. В основе этого слова - название на санскрите молниеносной тучи. Молнию до сих пор кое-где называют перуном» .

Изначальным значением корня «яр/ер» («гер/хер») является «огонь». По крайней мере, так было во времена арийской (индоевропейской) общности. О правомерности данного вывода свидетельствует, в частности, то обстоятельство, что в ряде индоевропейских языков слова, означающие огонь, содержат корень «яр/ер» (англ: fire -фаер и др.) А древнегреческий «пир/пер» - огонь (отсюда пиротехника) позволяет понять исконный смысл имени русского Бога Перуна - властелин Огня и суть сам Огонь.

По воззрениям ариев, которые выступают истоками мифологических представлений всех индоевропейских народов, в основе всего сущего лежит тончайшая материя - Огонь. Причем, известный каждому человеку природный огонь является частным случаем вселенского Пламени («эфирный огонь»), которое наполняя (пронзая) материю, одухотворяет ее и делает живой, таким образом Перун - это Всеогонь несущий жизнь.

Связь между Огнем Вселенским (солнце - его сгущение) и человеком осуществляет огненный (солнечный) Дух-Сокол - Рарог, дух Сварога, один из богов огня и света. Представлялся в виде стремительного огненного сокола, культ которого был широко распространён в славянских землях (ср. чешский raroh, польский rarog - сокол). На Руси охотничий сокол звался рериком и был почитаемым символом отваги и непобедимости. Из этой общеславянской основы выводится имя родоначальника русской княжеской и царской династии Рюрика, что подтверждается, в частности, символикой древнерусских монет, на которых выбиты личные знаки первых Рюриковичей, напоминающие фигуру падающего на свою жертву сокола.

Знак Рюрика.

Согласно представлениям славян, местом накопления солнечной (огненной) силы у человека является его душа. Человек же состоит из трех составляющих: плоть, душа, дух. Душа-дух имеют непосредственно огненную природу, то есть ткань души сродни пламени. Отсюда выражения - пламенная душа, огненный взор и т.д. Таким образом, Огонь небесный, Огонь земной и Душа имеют одну пламенную природу. Поэтому огонь в обрядах использовался как для того, чтобы обращаться к горнему миру, так и для стяжания (от стягивать) душевной крепости, а через нее и телесной мощи. Стяжание силы посредством огня так и называлось «из огня да в полымя».

Подобное миропонимание нашло отражение в самоназвании славян, имя которых непосредственно связано с солнцем. В древности они были известны под именем венеды или вены. До сих пор финны и эстонцы так и называют русских (vene и venaja), а немцы - славян (лужичанских сербов), которые и поныне живут в Германии. Само же слово «вен-д» уходит корнями во времена арийской (индоевропейской) общности и, по мнению известного советского учёного-слависта, академика Николая Севастьяновича Державина, означает «люди, народ» (сравни англ. «men» люди). Современное же слово «славяне» или как говорили в старину, «словене» (сло-вене) состоит из двух частей: «вен-е» - народ и «сло» (от слонце - солнце), поэтому его значение можно определить как «народ солнца». Подобное толкование подтверждается многочисленными историческими источниками. Так, в великом памятнике древнерусской литературы «Слове о полку Игореве» прямо говорится, что русичи (т.е. русские славяне) - Даждьбожьи внуки, а ведь Даждьбог - это славянское божество солнечного света. Его имя слышится в самой краткой, дожившей до наших дней, молитве: «Дай, Боже!». И совсем не случайно старинный славянский узор, который запечатлён на государственном флаге Республики Беларусь, носит название «Восходящее солнце».

Узор «Восходящее солнце».

А что означает имя Русь и русы? Корни и смысл этих слов также лежат в арийской древности, на языке ариев «русья» означает светлый. Отсюда русые, то есть светлые волосы, а Русь - это светлая страна.

Итак, имеющиеся археологические, этнографические, языковедческие, мифологические, культорологические и генетические данные позволяют сделать однозначный вывод о том, что между ариями южноуральской «страны городов» и русскими (восточными) славянами не просто прослеживается определённая связь, а то, что первые являются непосредственными предками (пусть и очень удалёнными по времени) славян, солнечное миропонимание которых лежит в основе народной славянской культуры.

Глава пятая.

Истоки славянской культуры.

Приступая к сквозному обзору того или иного тематического раздела истории славянства на протяжении нескольких тысячелетий, каждый исследователь должен изложить свою точку зрения на происхождение и исторические судьбы славян, очертить хронологические и территориальные рамки этих процессов в своем понимании. Проще всего было бы сослаться на работы тех или иных исследователей, взгляды которых представляются приемлемыми, но, к сожалению, в вопросах славянского этногенеза существует значительная разноголосица, и полностью согласиться с тем или иным автором безоговорочно не представляется возможным. Можно лишь взять наиболее обоснованные, солидно аргументированные элементы как материал для дальнейших размышлений. В связи с отсутствием единого всепримиряющего взгляда на эту сложную проблему и при различии подходов к ней каждая новая работа поневоле будет субъективной; это в равной мере относится и к данной книге.

После длительных споров о формах и причинах образования народов сейчас стало ясно, что этот процесс протекал неоднозначно: необходимо учитывать расселение какой-то группы, связанное с естественным размножением, из одного, сравнительно небольшого центра; необходимо учитывать переселения и колонизацию. Все эти виды расширения в ряде случаев связаны с вопросами субстрата и ассимиляции; последняя может быть в двух вариантах: пришельцы растворяются в туземной среде или же подчиняют её себе, уподобляют себе.

Одновременно с этим параллельно расширению может идти процесс культурной интеграции племен. Сближающиеся племена могут быть близкородственны, могут быть отдаленнородственны (это по-разному сказывается на выработке культурного единства), а могут оказаться и совершенно чуждыми своим соседям.

В процессе интеграции на стадии высшего развития первобытности большую роль играет завоевание или временное подчинение, выдвижение на короткий срок племени-гегемона, имя которого может быть незаконно распространено на подчиненные племена и тем самым превратно понято географами из цивилизованных стран.

С разными народностями, а в особенности с занимавшими обширное пространство, нередко происходило расщепление их единства (временное или окончательное) благодаря вовлечению их в разные сферы влияния, появлению двух или нескольких культурных областей вне самой народности, по-разному влиявших на неё. В результате это создавало видимость распада или даже исчезновения народности.

Исторический процесс таков, что все перечисленные явления могли происходить одновременно, и притом с разной интенсивностью, в разных районах, заселенных единой народностью, что чрезвычайно запутывало этногенетическую картину.

Вывод из сказанного таков: процесс формирования народности настолько сложен и многообразен, что ожидать полной определенности, точности этнических границ, четкости этнических признаков, разумеется, нельзя.

Весьма условны и так называемые этнические признаки. Язык того или иного народа, наиболее явный этнический признак, может быть средством общения и других народов; нередко образуется длительное двуязычие (особенно при чересполосном поселении народов), тянущееся веками. Иногда язык прадедов забывается, а этническое самосознание остается.

Антропология, исследующая многообразие физических типов человека, показала, что полного совпадения с лингвистическими ареалами нет, что язык и физический тип могут совпадать, но могут и не совпадать.

Антропологи на своих картах показали ту сложность реального исторического процесса, ту перепутанность и переплетенность племен и народов, которые были результатом расселения, колонизации, интеграции, ассимиляции и т. п. В вопросах небольшого географического диапазона антропология может дать очень точные и важные для науки ответы, но в вопросе о происхождении славян выводы антропологов вторичны: если историки или лингвисты предполагают, что на какой-то территории в определенное время проживали славяне, то антропологи могут указать преобладающий физический тип здесь, его сходство или различие с соседними и второстепенные типы, наличествующие здесь же.

При увеличении палеоантропологического хорошо датированного материала в дальнейшем антропология, вероятно, распутает многие сложные узлы славянского этногенеза, но здесь всегда будет серьезным препятствием многовековой обычай кремации, оставивший невосполнимые белые пятна на палеоантропологических картах.

Надежным, но не безусловным источником является история материальной культуры, и в первую очередь археология. Главным преимуществом этой науки является оперирование конкретным материалом, реальными остатками древней жизни. Особенно важна точная датированность вещей и сопоставимость по хронологическим осям – по горизонтали для одновременно существующих культур и по вертикали для культур более ранних и более поздних.

Однако памятники материальной культуры (включая сюда археологию и этнографию) таят в себе некоторые опасности: на одном языке могут говорить люди с разной системой хозяйства и разным бытом; вместе с тем единая этнографическая материальная культура может покрывать собою народности, принадлежащие к самым чуждым друг другу языковым группам. Поясню это примером. Эстонцы и латыши за время тысячелетнего соседства выработали давно очень сходную культуру; сходство проявляется в ряде признаков уже со средних веков, а между тем одни принадлежат к финно-угорской языковой семье (эстонцы), а другие – к индоевропейской (латыши). Трудно зрительно воспринять единство населения рязанских деревень XIX в., с их есенинскими соломенными крышами, тесными (в прошлом курными) избами и бедным земледельческим бытом, с богатыми усадьбами донских казаков, построенными в совершенно иной технике, усадьбами, полными скота, оружия и одежды кавказского типа. А между тем и рязанцы и донцы не только русские люди, но и люди, говорящие на одном южновеликорусском наречии, более того – на одном варианте диалекта.

В обрядах, обычаях и песнях тех и других очень много общего.

Но если посмотреть на донцов и рязанцев XVIII – XIX вв. глазами будущего археолога, то можно безошибочно предсказать, что он убежденно отнесет их к разным культурам. Наше преимущество в том, что мы знаем язык, обычаи, песни как рязанских крестьян, так и донских станичников и можем установить этническое тождество. Более того, благодаря письменным источникам мы знаем, когда и почему одни обособились от других: ещё в конце XV в. Иван III запрещал рязанской княгине Аграфене отпускать людей на Дон; значит, уже тогда начался отток рязанцев на юг, уже пятьсот лет назад начало формироваться донское казачество. При суммировании археологических данных мы в большинстве случаев лишены таких возможностей контроля наших, кажущихся нам точными, выводов.

Углубление в безмолвную археологическую древность в поисках корней позднейшего славянства не безнадежно, как может показаться из приведенных выше примеров, так как археологическое единство («археологическая культура») в большинстве случаев, по всей вероятности, отражает этническую близость, но помнить об исключениях (частота которых нам неизвестна) мы должны. Совершенно естественно, что для такого углубления необходимо использование всех наук, невзирая на условность и неполноту некоторых данных.

Применительно к древним славянам нам прежде всего хотелось бы знать, где находилась так называемая прародина славян.

Прародину не следует понимать как исконную область обитания единого народа с единым языком. Прародина – это условная, с сильно размытыми рубежами территория, на которой происходил необычайно запутанный и трудноопределимый этногенический процесс. Сложность этногенического процесса состоит в том, что он не всегда был одинаково направлен: то сближались между собой постепенно и неприметно близкородственные племена, то поглощались и ассимилировались соседние неродственные племена, то в результате покорения одних племен другими или вторжения завоевателей процесс поглощения ускорялся, то вдруг появлялись разные исторические центры тяготения, родственные по языку племена как бы расщеплялись, и разные части прежнего общего массива оказывались втянутыми в другие, соседние этногенические процессы. Дело усложнялось с переходом первобытности на высшую, предгосударственную ступень, когда образовывались союзы племен (что; делалось не всегда по принципу их родственности), вырабатывался какой-то язык общения разнородных частей союза. Возникновение государственности обычно завершает этногенический процесс, расширяя его рамки, вводя общий государственный язык, закрепляя его письменностью и сглаживая локальные различия.

Исходя из этой, далеко не полной, картины хода этногенического процесса, немыслимо искать для его начальной поры какую-либо географическую определенность и жесткость этнических границ.

Историография вопроса о прародине славян очень обширна, излагать её здесь подробно не имеет смысла.

Одних историко-лингвистических материалов, на которые опирались ученые XIX в., было недостаточно для решения проблемы этногенеза. Значительно более устойчивые данные были получены при сочетании лингвистических материалов с антропологическими и археологическими. Первым таким серьезным обобщением был труд Л. Г. Нидерле . Прародина, по Нидерле (применительно к первым векам н.э.), выглядела так: на западе она охватывала верхнюю и среднюю Вислу, на севере граница шла по Припяти, на северо-востоке и востоке прародина включала в себя низовья Березины, Ипути, Десны и по Днепру доходила до устья Сулы. Южный рубеж славянского мира шел от Днепра и Роси на запад по верховьям Южного Буга, Днестра, Прута и Сана.

В последующее время выявились две тенденции: одни ученые видели прародину славян предпочтительно в восточной половине того пространства, которое очертил Нидерле (на восток от Западного Буга или от Вислы), в то время как другие исследователи предпочитали его западную половину – на запад от Буга и Вислы до Одера, т. е. на территории современной Польши . Степень убедительности аргументов висло-днепровской и висло-одерской гипотез примерно одинакова: и там и здесь есть свои основания. Отсюда возникала мысль о возможности сближения, точнее, объединения обеих гипотез с тем, что прародиной славян можно считать все пространство от Днепра до Одера.

Хронологически это обычно приурочивалось к рубежу нашей эры, к тому времени, когда появляются первые письменные сведения о венедах, предках славян. Археологически это совпадало с областью двух сходных культур – зарубинецкой и пшеворской. Изыскания лингвистов показали, что обособление праславян от общего индоевропейского массива произошло значительно раньше, во II тысячелетии до н. э., в бронзовом веке. Археологи начали примерять те или иные культуры бронзового века к предполагаемой прародине. Любопытный конфуз произошел со сторонниками западной, висло-одерской гипотезы, которую польские археологи называли «автохтонной».

Польский ученый Стефан Носек обратил внимание на так называемую тшинецкую культуру бронзового века (примерно XV – XII вв. до н. э.), которая по времени очень хорошо соответствовала новым данным лингвистов о времени отпочкования славян. Ареал этой культуры, определенный по довоенным раскопкам польских археологов, совпадал с польской государственной территорией и тем самым как бы подтверждал местное, автохтонное происхождение всего славянства.

Носек даже написал в 1948 г. статью под таким торжествующим заголовком: «Триумф автохтонистов» . Однако тшинецкая культура сильно подвела автохтонистов, в том числе и самого Носека: каждое новое археологическое исследование расширяло ареал этой культуры в восточном направлении. Памятники тшинецкой культуры благодаря исследованиям Александра Гардавского и С. С. Березанской выявились далеко на востоке – не только за Бугом, но даже и восточнее Днепра.

Другими словами, тшинецкая культура в её современном виде подтвердила взгляды не польских автохтонистов, а взгляды Нидерле, но с поправкой на полторы тысячи лет в глубь веков.

Владимир Георгиев, исходя из языковых данных, определяет такие этапы древнейшей истории и предыстории славянства: в III тысячелетии до н. э. – этап балто-славянской общности (это положение нередко оспаривается); рубеж III – II тысячелетий – переходный период. Вторым переходным периодом является начало I тысячелетия н. э. Таким образом, почти все II тысячелетие до н. э., т. е. бронзовый век и начало железного, Георгиев отводит формированию и развитию праславян . Б. В. Горнунг ещё более определенно говорит об обособлении праславян в середине II тысячелетия до н. э. и прямо связывает праславян с тшинецкой и комаровской (более развитой вариант тшинецкой) культурами .

Обширная область тшинецкой культуры в её окончательном виде снова возродила представление о славянском массиве от Днепра до Одера в полном согласии с новейшими лингвистическими данными о времени выделения славян.

Польский археолог Витольд Гензель полностью принял новые открытия и на них построил свою карту расселения праславян и их соседей в конце II и начале I тысячелетия до н. э. Тем не менее старая автохто-нистская гипотеза все ещё находит защиту, но на этот раз не у польских, а у советских исследователей. Я имею в виду книгу В. В. Седова .

Своим неоспоримым преимуществом В. В. Седов считает последовательное и строгое применение ретроспективного метода, который действительно производит впечатление вполне объективной научности: исследователь при своем движении в глубь веков исходит от хорошо известного позднего к полуизвестному раннему и, наконец, переходит к самому древнему, мало или совсем неизвестному. В принципе этст метод бесспорен, и им необходимо пользоваться при любом историческом исследовании. Но в археологии он часто базируется на двух допущениях: во-первых, предполагается, что у каждого народа есть в археологическом материале свои устойчивые этнические признаки, опознаваемые на протяжении многих столетий, так сказать, свой «этнический мундир», а во-вторых, признаются (априорно) плавность и непрерывность эволюции, обеспечивающие опознание этого мундира .

В. В. Седов настаивает на выявлении «генетической преемственности». Слово «генетическая» в применении к глиняной посуде, топорам и погребальным сооружениям не может, разумеется, пониматься в прямом смысле. Лучше было бы ввести понятие «прототип», исключив родственные связи горшков и застежек. На серьезные методические раздумья наводит тезис исследователя о том, что «если полной преемственности (генетической. – Б. Р.) не обнаруживается, то неизбежен вывод о смене одного этноса другим или о наслоении одной этноязыковой единицы на другую» .

Такая постановка вопроса заставляет нас исключить из процесса исследования два существенных фактора в жизни первобытных племен: во-первых, влияние одной группы племен на другую или высокой цивилизации на варваров, а во-вторых, возможность внутреннего скачка, связанного с изменением хозяйственной формы, появлением новой социальной структуры или с изменившейся внешнеполитической обстановкой. Археология – вполне историческая наука, и она повествует нам не только о спокойной, ничем не прерываемой эволюции, но и о резких изменениях, внезапном упадке той или иной культуры (не означающем, впрочем, того, что весь народ вымер) или, наоборот, о быстром рождении новых хозяйственных и бытовых форм, что хорошо отражается в археологическом материале и производит впечатление смены культур, смены этноса.

Переход к пастушеству в начале бронзового века привел к рождению новых форм материальной культуры (посуда, боевые топоры) и к сильному перемешиванию медленно расселявшихся племен.

Завоевание Дакии римлянами во II в. н. э., приведшее к полной смене дакийских наречий латинским языком, оказало сильное влияние на те народы, которые в результате этого завоевания оказались на несколько столетий непосредственными соседями Римской империи, – на славян Поднепровья и готов Причерноморья. Славянская культура стала развиваться в совершенно новых, исключительно благоприятных условиях, когда римские легионеры в славянские земли не заходили, а римские города охотно закупали славянский хлеб. Свидетельством небывалого благосостояния в эти «трояновы века» являются сотни кладов римских серебряных монет и наличие большого количества импортных предметов роскоши в приднепровской лесостепи.

Поэтому черняховская археологическая культура II – IV вв. н. э., порождение новой благоприятной ситуации, несравненно выше по общему уровню, по богатству форм, чем предшествовавшая ей зарубинецкая, историческое бытие которой протекало в значительно менее хороших условиях сарматского натиска. Между тем во всей работе В. В. Седова, в том числе и в специальном разделе «Черняховская культура» (с. 78 – 100), нет ни одного слова о воздействии римской цивилизации на жизнь и быт населения Восточной Европы, ни разу не упомянуты готы (см. указатель, с. 148), которым, по всей вероятности, принадлежала молдавско-приморская зона черняховской культуры. Применяемый таким образом метод «генетической» преемственности едва ли продуктивен.

Моя концепция или, точнее, контурная схема концепции опубликована дважды: в докладе на Международном съезде славистов и в исследовании о географии Геродотовой Скифии , предпринятом специально для этой книги о язычестве, чтобы точнее представлять себе границы дозволенного в использовании тех или иных древних материалов.

Основа концепции элементарно проста: существуют три добротные, тщательно составленные разными исследователями археологические карты, имеющие, по мнению ряда ученых, то или иное отношение к славянскому этногенезу. Это – в хронологическом порядке – карты тшинецко-комаровской культуры XV – XII вв. до н. э., раннепшеворской и за-рубинецкой культур (II в. до н. э. – II в. н. э.) и карта славянской культуры VI – VII вв. н. э. типа Прага-Корчак .

В литературе отражено много споров по поводу отдельных элементов этих карт: одни авторы, например, убежденно (но не убедительно) отрицают славянскую принадлежность пшеворской культуры, но признают славянство зарубинецкой; другие, наоборот, защищают славянство пшеворской, но отрицают славянство зарубинецкой и т. д.

Эти признания и отрицания прямо связаны с тем, какую из двух взаимоисключающих теорий исповедует тот или иной исследователь – висло-днепровскую или висло-одерскую. В ряде вопросов положение становилось настолько запутанным, что начинало казаться безвыходным; авторитет противостоял авторитету. Но при всей оживленности споров не было сделано одного – три карты не были сопоставлены друг с другом.

Произведем же наложение всех трёх карт одна на другую. Здесь уместно начать действовать ретроспективно (см. рис. 54-56).

Первой картой должна стать карта славянской археологической культуры VI – VII вв., в значительной мере совпадающая с картой, воссоздающей ретроспективно исторические сведения летописца Нестора о расселении славян в Европе. Наложение этой карты на карту пшеворско-аарубинецкой культуры (т. е. того времени, когда о венедах писали Плиний, Тацит и Птолемей) показывает полное их совпадение, за исключением отдельных языков на карте VI – VII вв. Наложив на эти две карты славянства карту тшинецко-комаровской культуры, синхронной отделению славян от других индоевропейцев, мы увидим поразительное совпадение всех трёх карт; особенно полно совпадение пшеворско-зарубинец-кой с тшинецко-комаровской.

Таким образом, мы можем признать область тшинецко-комаровской культуры первичным местом объединения и формирования впервые отпочковавшихся праславян, оставшихся на этом пространстве после того, как затихло грандиозное расселение индоевропейцев-«шнуровиков». Эта область может быть обозначена несколько туманным словом «прародина» .

Тождество трёх карт, конечные хронологические точки которых отстоят друг от друга более чем на две тысячи лет, – важная путеводная нить в поисках того конкретного географического плацдарма, на котором развивалась история славянства.

Однако, прежде чем довериться этим картам, мы должны выяснить, не являются ли они отражением каких-то мимолетных явлений, кратковременной случайностью.

Рассмотрим длительность исторической жизни каждой из культур, отраженных тремя картами: Тшинецко-комаровская – Около 400 лет Пшеворско-зарубинецкая – ~ 400 лет Культура Прага-Корчак – ~ 200 лет В итоге мы получаем около тысячи лет, когда ареал некоей этнической общности, отраженный на этих картах, был исторической реальностью. С этим мы поневоле должны считаться и сообразовывать с этой реальностью наши разыскания в области славянского этногенеза.

Второй составной частью моей концепции является выяснение причин прерывистости процесса единообразного развития археологических культур. Ведь между периодами единства, отраженными на картах, существуют интервалы, и один из них весьма значителен.

Что касается второго (в хронологическом порядке) интервала между зарубинецкой культурой и корчаковской, то он невелик, и причина его указана выше: резко начавшееся в последние годы царствования императора Траяна (107 – 117) оживление связей славян с Римом, воздействие Рима, сказавшееся сразу на количестве монет этого императора в восточноевропейских кладах-сокровищах и на облике лесостепной зоны восточнославянской культуры в дальнейшем.

Первый интервал между тшинецкой культурой и зарубинецко-пше-ворской очень длителен и наполнен большим количеством событий как внутри славянского мира, так и вне его.

Собственно говоря, это обилие перемен и событий и было причиной исчезновения первоначального монотонного единства только что оформившихся славянских племен бронзового века.

Открытие железа, переход одних племен к пашенному земледелию, а других (не славянских) к кочевой форме скотоводства, кристаллизация племенной знати и военных дружин, завоевательные войны, значительное развитие торговли, общение со средиземноморской цивилизацией – вот неполный перечень того, что резко сказалось на темпе и на прогрессирующей неравномерности исторического развития.

Степень развития праславянских племен тшинецко-комаровского времени, отдаленных от тогдашних южных культурных центров, мало связанных с межплеменным обменом и находившихся по существу почти на уровне каменного века (каменные топоры и тесла, каменные серпы и наконечники стрел, каменные скребки для шкур), объясняет нам как стремление праславян воспринять более высокую культуру южных и западных соседей, так и слабую сопротивляемость их натиску этих соседей, лучше оснащенных и лучше организованных социально.

В силу этих причин западная половлна праславянского мира оказалась вовлеченной в сложный процесс формирования лужицкой культуры (XIII – V вв. до н. э.), закваска которой была, по всей видимости, кельто-иллирийской. Лужицкий круг охватил западную половину тшинецкой культуры, соединив её с землями по Эльбе, балтийским Поморьем и горными областями на юге, вплоть до излучины Дуная. Вот это-то поглощение половины праславянского массива качественно новой, несравненно более высокой лужицкой культурой и было одной из причин утраты первоначального и первобытного единства праславян.

Лужицкое единство ученые нередко называют венетским (венедским), по имени древней группы племен, некогда широко расселявшихся по Центральной Европе. Вхождение западной части праславян в это временное единство и их значение внутри лужицкого единства явствуют из того, что в раннем средневековье венетов считали предками славян и отождествляли их с теми славянами, которые остались на своем месте, не принимая участия в миграционных потоках на юг.

В восточной половине славянского мира развитие шло более спокойно и некоторое время без внешнего воздействия, так сильно повлиявшего на западных сородичей. Этот период особенно интересен для нас. Темп исторического развития ускорился и здесь: железо и земледелие тоже приводили к существенным сдвигам. Археологически это выражено в белогрудовской и чернолесской культурах, расположенных на месте бывшей здесь ранее тшинецкой.

В IX – VIII вв. до н. э. чернолесские племена днепровского Правобережья подверглись нападению степняков-киммерийцев, отразили их натиск, построили на южной границе ряд могучих укреплений, а в VIII в. до н. э. даже перешли в наступление, начав колонизовать долину Ворсклы на левом, степном, берегу Днепра.

Вот в этой географической детали и содержится драгоценное для проблемы славянского этногенеза указание. Лингвист О. Н. Трубачев, изучая архаичные славянские гидронимы Среднего Поднепровья, составил карту, на которой большинство пунктов находится на правом берегу Днепра, совпадая с основной зоной чернолесской культуры . Эпитет «архаичные» сам по себе не дает представления о хронологической глубине, но в сопоставлении с археологическими картами разных эпох может оказаться приуроченным к точной дате. Именно такой счастливый случай и представился здесь: часть архаичных славянских гидронимов оказалась и на левом берегу Днепра, и именно в бассейне Ворсклы, что ещё более сближает сопоставляемые нами карты – чернолесской археологической культуры VIII в. до н. э. и архаичной славянской гидронимики. Никогда, ни в более раннее время, ни позже, размещение населения на берегах Днепра не представляло такой своеобразной картины, как в VIII – V вв. до н. э., когда жители долины Ворсклы являлись в Левобережье как бы островом правобережного населения.

Это дает нам право утверждать, что накануне нашествия скифов днепровское лесостепное Правобережье, а также долина Ворсклы были заселены земледельческим населением, говорившим на славянском (точнее, праславянском) языке. Из этого нельзя делать выводы о преимуществе днепровско-вислинской теории по сравнению с висло-одерской, так как за Вислой мы просто не располагаем подобным четким материалом для того времени.

Вывод о славянской принадлежности населения Среднего Поднепровья в начале железного века исключительно важен не только сам по себе, но главным образом для понимания того, что происходило здесь во время скифского господства в соседних степях, т. е. в VII – IV вв. до н. э.

Вычленение праславянской зоны из обширной области скифской культуры – это третье звено моей концепции. Оно основывается на выводе ряда исследователей о том, что в лесостепной части Скифии жили праславянские земледельческие племена. Эту мысль, высказанную ещё Любором Нидерле в начале XX в., в последнее время очень убедительно обосновал А. И. Тереножкин, писавший: «Наиболее вероятно, что пра-славянами являлись носители культуры земледельческо-скотоводческих племен, обитавших в ту эпоху в лесостепи к западу от Днепра, которые известны нам по генетически связанным между собой памятникам белогрудовской, чернолесской и скифообразпой культур» . И наконец, в самой новейшей работе он пишет: «В лесостепи между Днестром и Днепром обитали скифы-пахари, которые, как уже можно считать доказанным, скифами были только по названию и по сильной насыщенности их культуры скифскими элементами, тогда как в действительности, будучи автохтонными, являлись прямыми потомками чернолесских племен, скорее всего протославянами» .

Вот на таких выводах крупнейшего скифолога я и основываю тезис о вхождении части праславян в зону скифского влияния .

Поскольку рассмотрению этого вопроса посвящена целая книжка, упомянутая выше, я буду краток. «Скифия» в глазах древних греков – обширнейшая страна (700 X 700 км), охватывающая степную причерно-морскую зону, лесостепь и частично лесную зону и населенная самыми различными племенами. Почти всё это пространство с разной степенью интенсивности покрыто скифской археологической культурой: оружие, конское снаряжение, погребальный обряд ингумации и своеобразный звериный стиль прикладного искусства.

Племена «Скифии» отчетливо делятся на две группы по хозяйственному признаку: на юге, в степи – кочевое скотоводство, севернее, в лесостепи – земледелие, а на северной лесной окраине – смешанное хозяйство.

С восточной половиной славянской прародины произошло то же самое, что на несколько веков ранее произошло с западной, оказавшейся в зоне лужицкой культуры, – она вошла в обширный круг условной «скифской культуры», отнюдь не означавшей этнического единства внутри её. Вот это существенное и очень заметное при первом взгляде обстоятельство и обусловило кажущееся (с наших позиций) исчезновение славянского единства; в материальной, археологически уловимой культуре оно действительно исчезло. По ряду второстепенных признаков потомки праславян чернолесской культуры и на Правобережье Днепра и на Ворскле отличаются от остальных племен «Скифии», но незначительно.

Скифы-иранцы влияли не только на внешний быт, но и на язык и на религию праславян. Влияние, по всей вероятности, шло через славянскую знать, и началось оно довольно рано, когда скифы только что возвратились из своих многолетних победоносных походов в Малую Азию и сменили в степях киммерийцев. Пышная скифская мода уравнивала славянских всадников и купцов с настоящими скифами и делала их настолько сходными в глазах греков, с которыми днепровские земледельцы вели торговлю хлебом, что греки называли их тоже общим именем скифов.

Мы не знаем взаимоотношений между скифами и населением лесостепи. Здесь могло иметь место завоевание при первой встрече или установление временных даннических отношений; могли быть федеративные взаимоотношения, что проступает в повествовании Геродота. Длительного господства царских скифов над лесостепными земледельцами быть не могло, так как в дополнение к старым укреплениям, построенным для защиты от киммерийцев, потомки чернолесцев возвели в VI – V вв. до н. э. ещё целый ряд огромных крепостей на южной окраине своих лесостепных владений, на границе со скифской степью и на высоком берегу Днепра, за которым были полустепные солончаковые пространства, удобные для быстрых конных рейдов. Одна из таких крепостей охраняла Зарубинский брод в излучине Днепра. Такое строительство оборонительных сооружений, защищавших земледельцев именно от степных кочевников, не совместимо с неполноправностью строителей.

Анализ географических сведений Геродота показал, что именно потомков носителей чернолесской культуры (т. е. праславян, живших на Днепре) греческий писатель по географическому признаку называл «борисфенитами», а по экономическому – «скифами-пахарями» или «скифами-земледельцами» .

Многие археологи давно уже, начиная с Любора Нидерле, предполагали, что под этими условными описательными наименованиями скрываются славяне.

Особенно драгоценным для нас является рассказ Геродота о ежегодном земледельческом празднике у «скифов», во время которого чествовались якобы упавшие с неба священные золотые земледельческие орудия – плуг и ярмо для быков – и другие предметы. Поскольку Геродот одиннадцать раз писал о том, что настоящие скифы-скотоводы, кочующие в кибитках, не имеющие оседлых поселений, варящие мясо в безлесной степи на костях убитого животного, не пашут землю, не занимаются земледелием, постольку для нас ясно, что при описании праздника в честь ярма и плуга он имел в виду не кочевников-скифов, а народ, условно и ошибочно называемый скифами. Это самое Геродот и сказал своими словами: «Всем им в совокупности (почитателям плуга) есть имя – сколоты по имени их царя. Скифами же их назвали эллины» .

Итак, в V в. до н. э. во время пребывания Геродота в Скифии земледельцы-днепровцы имели особое, отличное от скифов имя – сколоты. Последние буквы этого имени могли быть суффиксом множественности («veneti» при наличии «vana»), а начальное «с», возможно, означало «совместно действующие» (сравни «с-путники», «со-ратники», «со-седи» и др.). Основа слова – «коло» означает «круг», «объединение», группу единомышленников, народное вече.

Сколоты могло означать «объединившиеся», «сплотившиеся», «союзные», относящиеся к одному округу («околотку») и др.

К теме о сколотах и земледельческом празднике у них, имеющем прямое отношение к язычеству, я ещё вернусь в одной из последующих глав.

Гипотеза о праславянах в составе лужицкой венетской культуры и в составе условной Скифии объясняет длительное отсутствие проявлений славянского единства. С отмиранием лужицкого сообщества и падением скифской державы те внешние факторы, которые разъединяли славянство, исчезли, и оно хотя и не показало полного тождества в обеих, долго живших разной жизнью частях, но всё же стало выглядеть значительно однороднее. В пшеворско-зарубинецкое время между обеими половинами славянского мира было много общего; далекие от славян греческие и римские авторы писали о «венедах» вообще, не улавливая никаких различий между западной частью и восточной и не очень точно размещая их в той части Европы, которую они довольно смутно представляли себе.

Дальнейшая история славян в I тысячелетии н. э. уже не имеет отношения к содержанию этой книги и мною опущена.

В заключение этих пpедваpительных замечаний о моем понимании дpевнейшей истоpии славянства, необходимых для обоснования шиpоты пpивлекаемого матеpиала по язычествy, следyет пpивести каpтy славянской пpаpодины в том виде, как она складывается в настоящее вpемя на основе исследований тшинецко-комаpовской кyльтypы XV – XII вв. до н. э. (см. каpтy на с. 222).

Пpаpодина славян в бpонзовом веке pисyется в следyющем виде: западная гpаница её доходила до Одеpа и Ваpты, т. е. до Бpандебypга-Бpанибоpа, котоpый этимологизиpyется как «обоpонный, погpаничный боp». Севеpная гpаница шла от Ваpты на излyчинy Вислы и далее почти пpямо на восток, оставляя к югy (внyтpи пpаpодины) весь Западный Бyг и Пpипять. Пpипять могла быть важным магистpальным пyтем с запада на восток к Днепpy. Севеpо-восточные pyбежи пpаpодины захватывали yстья таких pек, как Беpезина, Сож, Сейм; нижнее течение Десны оказывалось внyтpи пpаpодины. Вниз по Днепpy гpаница доходила до Роси, а иногда до Тясмина (дpевней Тисмени). Южная гpyппа шла от Днепpа к Каpпатам, пеpесекая в веpхнем течении Южный Бyг, Днестp и Пpyт. Далее гpаница скользит по севеpномy склонy Каpпат и идет к веpховьям Вислы и Одеpа.

Обозначенная одноpодными аpхеологическими кyльтypами основная область славянского этногенеза пpостиpалась в шиpотном напpавлении с востока на запад (на 1300 км) шиpокой полосой в 300 – 400 км.

Площадь пpаpодины около 450 000 кв. км. Это зона лиственных лесов, большого количества болот, с почвами, пpигодными для земледелия, но не слишком плодоpодными.

Тепеpь, когда мы pасполагаем пpедставлением о pазмещении пpаславян и славян почти на любой хpонологический отpезок, можно pассмотpеть стаpый (и yстаpевший) вопpос о «дyнайской пpаpодине» .

Стоpонники пpаpодины славян на Дyнае (имеется в видy сpеднее и нижнее течение Дyная) огиpаются на текст «Повести вpеменных лет»

Пpочнyю южнyю гpаницy, котоpyю пpаславяне не пеpестyпали до сеpедины I тысячелетия н. э., составляла большая, почти непpеpывная цепь евpопейских гоp, тянyщаяся с запада на восток: Рyдные гоpы, Исполинские гоpы, Сyдеты, Татpы, Бескиды и Каpпаты. Этот гоpный баpьеp игpал важнyю pоль в истоpии пеpвобытных евpопейцев, pезко pазделяя сyдьбы племен на юг и на севеp от него.

Пpаpодина в очеpченном выше виде пеpвоначально не доходила до Балтийского моpя, но все pеки её западной половины текли с юга на севеp и впадали в моpе, что облегчало пpоникновение к беpегам янтаpного моpя. Hа севеpе и севеpо-востоке никаких естественных pyбежей, кpоме лесных массивов и болот, не было. И для тшинецкого и для заpyбинецкого вpемени мы наблюдаем колонизационные yстpемления на севеpо-восток, в междypечье Днепpа и Десны, гpаница здесь pазмыта и недостаточно ясна.

Hа юго-востоке pyбеж пpаpодины пpоходил пpимеpно по южной окpаине лесостепи, не выходя в степь. Реки здесь (Днестp, Бyг, Днепp) текли в Чеpное моpе, что облегчало связи с более южными племенами; гоpного баpьеpа здесь не было.

Такова та теppитоpия, котоpyю мы должны деpжать в поле зpения пpи pассмотpении вопpосов славянского этногенеза и пеpвичной истоpии славянской кyльтypы. Этногенический пpоцесс мог охватывать и соседние области в pазных истоpических комбинациях, могла пpоисходить иммигpация в этy область из соседних, pавно как возможен и мигpационный пpоцесс из пpаpодины вовне.

Hеобходимо сделать ещё два сyщественных пpимечания: во-пеpвых, к славянскомy этногенезy могли иметь отношение племена, облик аpхеологической кyльтypы котоpых отличался от пpинятого нами за yсловный славянский эталон; нам очень тpyдно в таких слyчаях нащyпать истинy. Втоpое пpимечание относится к хpонологическим pамкам: мы не должны начинать наше pассмотpение лишь с того момента, когда единство на такой огpомной теppитоpии yже стало истоpическим фактом, – нам необходимо в меpy наших возможностей опpеделить, из каких более дpевних элементов, местных или пpишлых, оно создавалось.

* Данная работа не является научным трудом, не является выпускной квалификационной работой и представляет собой результат обработки, структурирования и форматирования собранной информации, предназначенной для использования в качестве источника материала при самостоятельной подготовки учебных работ.

I. Введение. Понятие культуры.

II. Истоки русской культуры.

2.1. Славянская культура.

2.2. Славянское язычество.

2.3. Фольклор.

2.4. Принятие христианства.

III. Особенность и своеобразие христианской русской культуры.

3.1. Письменность и просвещение.

3.2. Общественнополитическая мысль и литература.

3.3. Архитектура.

3.4. Живопись.

IV. Заключение.

Список литературы.

I. Введение. Понятие культуры.

Понятие культуры трудно поддается однозначному определению. Не случайно в философской литературе существует множество различных формулировок, каждая из которых раскрывает отдельные стороны этого многогранного явления. Целесообразно выделить три главных аспекта понятия культуры. Во-первых, культура есть сфера свободной самореализации личности, сфера творчества. Во-вторых, культура есть ценностное отношение к реальности. В-третьих, культура есть искусственный, созданный мыслью, духом и руками человека мир, отличный от «натуры» (природы).

Первый аспект подразумевает, что культура представляет собой особую сферу (сектор) общественной жизни, в которой наиболее полно реализуются творческие потенции человека. Это, прежде всего искусство, наука, образование. Однако и сферы материального производства, или скажем, торговли могут быть не лишены творческой стороны, правда, при том условии, если предоставляют человеку возможность не быть только лишь исполнителем, а продумывать и реализовывать собственные замыслы.

Второй аспект культуры означает, что в ней всегда присутствует то, что свято, то, что признается безусловной ценностью. С ценностным отношением тесно связано понятие идеала, в частности нравственного и эстетического. Культура как представление о ценностях и идеалах не ограничена отдельным сектором жизни индивида и общества, а охватывает собой все ее стороны, придавая им определенную ценностномировоззренческую направленность и одухотворяя их.

Наконец, третий аспект, акцентирующий противопоставленность «культуры и натуры», указывает на то, что бытие человека и общества принципиально отлично от чисто природного существования, представляет собой особый мир, в котором определяющей является духовная сторона.

В трактовке культуры как сферы свободной самореализации личности (первый аспект) подчеркивается, что культура предоставляет человеку возможность свободно развиваться в духовном плане, осуществлять свои идеи, проекты, творческие замыслы. Культура не является внешней по отношению к человеку. Ее смысл в том, чтобы человек жил жизнью культуры, воспринимал ее достижения как часть своей души. По словам И.А. Ильина, культура это то, что требует «полноты душевного участия». Значение культуры в том и состоит, чтобы сохранять и развивать те богатства, которые заложены в душе человека, ибо «человеческая душа стоит дороже всех царств мира» (Н. Бердяев). В культуре человек выступает как универсальное существо. Это значит, что именно в этой сфере он принципиально открыт всему миру. В культуре как особой сфере человек выявляет и реализует свои неограниченные возможности познания и творчества, он обнаруживает способность превосходить все заранее установленные масштабы, ощущает себя существом творческим.

В трактовке культуры как отдельной сферы бытия одновременно подразумевается, что не все в обществе и человеке может быть отнесено к сфере культуры. Существует также сфера, находящаяся за пределами культуры. Во многих случаях человек вынужден быть не творцом, а исполнителем. Наряду со сферой свободы, т.е. культуры, существует сфера необходимости. Человек подчиняется необходимости «в поте лица своего» добывать средства к существованию. Он вынужден подчиняться тем природным и социальным порядкам, которые не могут быть им приняты свободно, но которые он застает сложившимися, вступая в жизнь (или хотя бы считаться с ними). Наконец, человек не вправе уклоняться от исполнения тех обязанностей, которые возлагает на него долг, а это часто требует самопринуждения, самоограничения, не творчества, а простой исполнительности. Во всех известных истории обществах, в том числе и современном, сфера необходимости количественно преобладает. Очевидно, что необходимость невозможно исключить из жизни человека и общества. Нельзя достичь того, чтобы общество целиком стало сферой свободы. Мечты о создании такого общества являются скорее благими пожеланиями, хотя и выражающими неустранимую тягу человека к свободе и творчеству.

Культура как сфера свободного творчества дает возможность человеку реализовывать свою тягу к самореализации, проявлению своей индивидуальности, свободной «игре» творческих сил. В этом смысле культура выступает как сфера сверхутилитарности. Это означает, что в сфере культуры развитие человека и его творческих способностей выступает как самоцель. Не утилитарный результат, не практическая целесообразность, а внутренний интерес, любознательность, пытливость, выражение собственной идеи и духа автора произведения являются двигательными силами творчества в сфере культуры. В самом деле, произведения, например, искусства, если к ним подходить только лишь с утилитарнопрактической точки зрения, предстанут как то, что не оправдано, не имеет смысла, ведь их создание не направлено на решение какойлибо практической задачи. Они оправданы только с иной, более высокой точки зрения — как формы развития человеческого духа, как то, что призвано возвышать и облагораживать человека, как то, что пробуждает в человеке чувство прекрасного, что украшает жизнь человека, приподнимая ее над заботой о хлебе насущном и превращая ее в жизнь подлинно человеческую. В свое время Аристотель говорил, что философия — самая бесполезная из наук, «но нет ничего лучше философии». Именно такой подход, ставящий познание и творчество человека выше утилитарнопрактических интересов, позволяет верно оценить значение культуры в жизни человека и общества.

Второй из отмеченных выше аспектов культуры раскрывает ее как совокупность представлений о ценностях и идеалах. Признание ценностей и идеалов радикально отличает культуру от нигилизма, т.е. от отрицания безусловных ценностей и идеалов. Согласно определению, данному в толковом словаре В. Даля, «нигилизм есть безобразное и безнравственное учение, отвергающее все, чего нельзя ощупать». Культура как совокупность представлений о ценностях и идеалах не ограничена отдельной сферой общественной жизни, а способна охватить самые разнообразные сферы, оказывать регулирующее воздействие на различные виды деятельности человека.

Идеал — это представление о должном. Следовательно, идеал есть образ совершенства. Это образ мыслимый, но в полной мере не достижимый. Тем не менее, функция идеала состоит, прежде всего в том, чтобы человек к нему стремился, брал его за ориентир. Идеал — это эталон, по которому можно сверять свою жизнь, свои помыслы и поступки, результаты своего труда.

В большинстве случаев ценности и идеалы имеют религиозное происхождение. Так, в культурах христианского ареала, в том числе в русской культуре, ценности и идеалы во многом сформировались под влиянием христианства. Нравственный идеал воплощен в образе Христа, в его деяниях и проповедях. Христианство же сформировало образ божественной, т.е. неземной, красоты, в течение многих веков вдохновлявший художников, поэтов, писателей.

По мере секуляризации культуры, т.е. отделения ее от церкви, возникают ценности и идеалы нерелигиозного происхождения. Тем не менее ценности и идеалы, по своим истокам религиозные, могут сохранять свое значение и в светской культуре. Они теряют свою первоначальную религиозную форму, но сохраняют присущее им исходное содержание. Кроме того, в ценностях и идеалах всегда присутствует момент, обнаруживающий их тесную связь с религией. Это момент веры, внутренней убежденности людей в правильности и незыблемости исповедуемых идеалов и ценностей. Если они воспринимаются как нечто непрочное и неустойчивое, то как идеалы, так и ценности утрачивают свою основную функцию — быть ориентирами и вдохновляющими образцами для деятельности человека. На убежденности в правильности и незыблемости идеала основано особое чувство, характеризующее отношение человека к идеалу как воплощению совершенства. Это чувство благоговения (пиетет). Оно выражает отношение к идеалу как к чемуто высшему, что приподнимает человека над обычными земными интересами. Идеал создает «вертикаль» человеческого бытия: он формирует устремленность человека к высшему, непреходящему, вечному.

II. Истоки русской культуры.

2.1. Славянская культура.

Первые упоминания о славянах в греческих, римских, арабских и византийских источниках относятся к рубежу 1 тыс. н.э. К VI в. произошло выделение восточной ветви славян. В VIVIII вв. в условиях нараставшей внешней опасности протекал процесс политической консолидации восточнославянских (поляне, древляне, северяне, кривичи, вятичи и др.) и некоторых неславянских племен (весь, меря, мурома, чудь), завершившийся образованием Древнерусского государства - Киевская Русь (IX в.).

Будучи одним из крупнейших государств средневековой Европы, оно простиралось с севера на юг от побережья Ледовитого океана до берегов Черного моря, с запада на восток от Балтики и Карпат до Волги. Таким образом, Русь исторически представляла собой контактную зону между Скандинавией и Византией, Западной Европой и Арабским Востоком, но взаимодействие культур для Руси не сводилось к рабскому подражанию или механическому соединению разнородных элементов. Обладавшая собственным культурным потенциалом, дохристианская Русь творчески усваивала влияние извне, что обеспечило ее органичное вхождение в общеевропейский историкокультурный ландшафт и породило "вселенскость" как характернейшую черту русской культуры. В результате объединения восточнославянских племен постепенно сложилась древнерусская народность, обладавшая известной общностью территории, языка, культуры и явившаяся колыбелью трех братских народов русского, украинского и белорусского.

2.2. Славянское язычество.

Высокий уровень образнопоэтического, иррационального мировосприятия сложился у восточных славян в "дописьменный" период, в эпоху язычества. Славянское язычество являлось составной частью комплекса первобытных воззрений, верований и обрядов первобытного человека на протяжении многих тысячелетий. Термин "язычество" условный, его используют для обозначения того многообразного круга явлений (анимизм, магия, пандемонизм, тотемизм и др.), которые входят в понятие "ранние" формы религии.

Спецификой язычества является характер его эволюции, при которой новое не вытесняет старое, а наслаивается на него. Неизвестный русский автор "Слова об идолах" (XII в.) выделил три основные этапа развития славянского язычества.

На первом они "клали требы (жертвы) упырям и берегиням", т.е. поклонялись злым и добрым духам, управлявшим стихиями (водными источниками, лесами и т.п.). Это дуалистический анимизм глубокой древности, когда люди верили, что божество в образе духа живет в различных предметах и явлениях, а животные, растения и даже скалы имеют бессмертную душу.

На втором этапе славяне поклонялись Роду и рожаницам. По мнению Б.А. Рыбакова, Род древнее земледельческое божество Вселенной, а рожаницы божества благополучия и плодородия. По представлениям древних, Род, находясь на небе, распоряжался дождем и грозой, с ним связаны источники воды на земле, а также подземный огонь. От Рода зависел урожай, недаром в восточнославянских языках слово урод употреблялось в значении урожай. Праздник Рода и рожаниц это праздник урожая. По представлениям славян, Род давал жизнь всему живому, отсюда целый ряд понятий: народ, природа, родня и др. Отмечая особое значение культа Рода, автор "Слова об идолах" сопоставлял его с культами Осириса и Артемиды. Очевидно, Род олицетворяет собственно славянскую тенденцию перехода к монотеизму. С основанием в Киеве единого пантеона языческих богов, а также во времена двоеверия, значение Рода снизилось он стал покровителем семьи, дома.

На третьем этапе славяне молились Перуну, т.е. сложился государственный культ княжескодружинного бога войны, который первоначально почитался богом грозы.

Кроме упомянутых, на разных этапах язычества у славян существовало множество других божеств. Важнейшими в доперуново время были Сварог (бог неба и небесного огня), его сыновья Сварожич (бог земного огня) и Даждьбог (бог солнца и света, податель всех благ), а также другие солнечные боги, носившие у разных племен и другие имена - Ярило, Хоре. Имена некоторых богов связывают с почитанием солнца в разные времена года (Коляда, Купало, Ярило). Стриборг считался богом воздушных стихий (ветра, бурь и т.д.). Велес (Волос) являлся покровителем скота и богом богатства, вероятно, потому, что в те времена скот был основным богатством. В дружинной среде Велес считался богом музыки и песен, покровителем искусства, недаром в "Слове о полку Игореве" легендарный певец Боян назван велесовым внуком. Вообще культ Велеса был необычайно распространен во всех славянских землях, судя по летописи, его именем клялась вся Русь. По народным представлениям, спутницей Велеса была богиня Мокошь (Макошь, Мокоша, Мокша), както связанная с овцеводством, а также являвшаяся богиней плодородия, покровительницей женщин, домашнего очага и хозяйства. Еще долгое время после принятия христианства русские женщины почитали свою языческую покровительницу. Об том свидетельствует один из вопросников XVI в., в соответствии с которым священник на исповеди должен был спрашивать прихожанок: "Не ходила ли еси к Мокоше?".

Местом отправления культа служили капища, требища, храмы, в которых волхвы жрецы языческой религии молились, совершали различные обряды, приносили жертвы богам (первый урожай, первый приплод скота, травы и венки из пахучих цветов, а в какихто случаях живых людей и даже детей).

Осознавая значение религии для укрепления княжеской власти и государственности, Владимир Святославич в 980 году попытался реформировать язычество, придав ему черты монотеистической религии. В единый для всей Руси пантеон были включены наиболее почитаемые разными племенами боги, в том числе, кроме славянских, персидский Хоре, финноугорская Мокошь. Первенство в иерархии богов было отдано, конечно же, княжескодружинному богу войны Перуну, для повышения авторитета которого Владимир даже приказал возобновить человеческие жертвы.

Состав киевского пантеона раскрывает цели реформы: укрепление центральной власти, консолидация господствующего класса, объединение племен, утверждение новых отношений социального неравенства. Но попытка создать единую религиозную систему, сохранив старые языческие верования, не увенчалась успехом. Реформированное язычество сохраняло пережитки первобытного равенства, не устраняло возможности традиционного поклонения только своему, родоплеменному божеству, не способствовало формированию новых норм морали и права, соответствовавших изменениям, происходившим в социальнополитической сфере.

2.3. Фольклор

Языческое мировоззрение нашло свое художественное выражение в народном творчестве еще в дохристианскую эпоху. Позднее, в период двоеверия, языческая традиция, гонимая в сфере официальной идеологии и искусства, нашла прибежище именно в фольклоре, прикладном искусстве и т.п. Несмотря на официальное неприятие дохристианской культуры, именно взаимовлияние языческой и христианской традиций в домонгольский период способствовало "обрусению" византийских художественных норм и, таким образом, созданию самобытной культуры средневековой Руси.

С незапамятных времен развивалась устная народная поэзия древних славян. Заговоры и заклинания (охотничьи, пастушеские, земледельческие); пословицы и поговорки, отражавшие древнейший быт; загадки, часто хранящие следы древних магических представлений; обрядовые песни, связанные с языческим земледельческим календарем; свадебные песни и похоронные плачи, песни на пирах и тризнах. С языческим прошлым связано и происхождение сказок.

Особое место в устном народном творчестве занимали "старины" былинный эпос. Былины киевского цикла, связанные с Киевом, с Днепром Славутичем, с князем Владимиром Красно Солнышко, богатырями, начали складываться в ХXI вв. В них посвоему выразилось общественное сознание целой исторической эпохи, отразились нравственные идеалы народа, сохранились черты древнего быта, событий повседневной жизни. Устное народное творчество явилось неисчерпаемым источником образов и сюжетов, веками питающих русскую словесность, изобразительное искусство, музыку.

2.4. Принятие христианства.

Дохристианская Русь в области материальной культуры, в сфере религиозных (языческих) представлений, многоликой стихии народного творчества достигла, безусловно, высокой ступени развития и оказалась в основном готовой к восприятию новых идей (в виде сложнейшей концепции христианского вероучения) и образнохудожественного мышления, присущего византийской культуре. Поэтому вполне закономерно выглядит второй шаг Владимира Святославича в области религиозных преобразований.

Согласно летописи, в 988989 г. киевский князь, увидев "заблуждение язычества", оказался перед трудным выбором, какую из имевшихся в других странах монотеистических религий выбрать. Владимир принял и выслушал проповедников мусульманства из Волжской Болгарии, иудаизма из Хазарского каганата, католицизма "из немцев" и православия из Византии, а затем отправил в эти страны своих послов, чтобы те на месте убедились в преимуществах того или иного вероисповедания. Интересно, что решающим доказательством истинности веры русские послы сочли красоту. "Не знаем, на небе ли мы были или на земле, ибо нет на земле такого вида и такой красоты, и мы не знаем, как рассказать об этом; только знаем, что там Бог с человеками пребывает, и богослужение их лучше, чем во всех иных странах. Мы не можем забыть красоты той", рассказывали посланцы Владимиру о своем посещении Софийского собора Константинополя. Так, якобы, была решена историческая судьба Руси: она приняла крещение из Византии, и это определило ее вхождение в систему связей и взаимодействий, сложившихся на православном Востоке.

Легендарный рассказ летописи, конечно, нуждается в комментариях. Совершенно очевидно, что христианизация Руси не могла быть единовременным событием. Этот сложный процесс продолжался веками, причем начался он значительно раньше реформы Владимира. Достаточно широко в литературе бытует мнение (в значительной мере основанное на рассказе Никоновской летописи), что впервые в качестве государственной религии христианство было принято в Киеве, по крайней мере, в 860е гг., и что первыми русскими князьямихристианами были Дир и Аскольд. Вторжение варяговязычников во главе с Олегом временно привело к победе язычества, тогда как христианство было оттеснено на задний план, но не исчезло с русской земли. Яркое тому свидетельство, например, крещение княгини Ольги. Кроме того, по меньшей мере столетием ранее второго, Владимирова, крещения Русь имела связи с христианской Болгарией времен Симеона (864? 928 г.) и, возможно, с Великоморавской державой, где болгарские просветители и миссионеры Кирилл и Мефодий в 869 (870?) г. организовали славянскую церковь. Есть основания предполагать, что более ранним и, при этом довольно значительным, могло быть болгарское, а не прямое византийское влияние. Накануне второго крещения Русь уже получила значительную долю того, чем владела Симеоновская Болгария тексты Священного писания на церковнославянском языке, богословские сочинения "солунских братьев" (Кирилла и Мефодия) и пр. Об этом есть упоминание и в русской летописи. Прямое же восприятие византийской христианской культуры вследствие реформы Владимира было уже вторичным. Кроме того, надо иметь в виду, что и после 988 г. утверждение христианства, особенно в отдаленных землях Киевской Руси происходило в течение долгого времени и совсем не просто иногда силой, а зачастую приспосабливаясь к языческому мировоззрению. Как ни парадоксально, важным в укреплении позиций христианства стало нашествие монголотатар. Перед лицом страшной опасности русские люди осознали свое единство как христиане в противовес завоевателямязычникам.

С введением новой религии Русь окончательно определила свое вхождение в общеевропейский историкокультурный ландшафт. Христианство с его монотеизмом, иерархией святых, развитым учением о господстве и подчинении, проповедью непротивления злу и насилию наиболее полно отвечало феодальному строю и способствовало укреплению монархической государственности. Религия, имеющая космополитический характер, а значит пригодная для любой этнической группы, входившей в государство, оказала цементирующее воздействие на процесс формирования древнерусской народности.

О том, что Русь приняла христианство не как обряд, не как форму, а сущностно, глубинно, в четвертом томе романаэпопеи «Март семнадцатого» наш современник А. И. Солженицын пишет: «Русь не просто приняла христианство — она полюбила его сердцем, она расположилась к нему душой, она излегла к нему всем своим лучшим. Она приняла его себе в названье жителей, в пословицы и приметы, в строй мышления, в обязательный угол избы, его символ взяла себе во всеобщую охрану, его поименными святцами заменила всякие другие, счетный календарь, весь план своей трудовой жизни, его храмам отдала лучшие места своих окружий, его службам — свои предместья, его постам — свою выдержку, его праздникам — свой досуг, его странникам — свой кров и «хлебушек». Таким образом, духовные слепки русской культуры в разное историческое время характеризуются разными аксиологическими ориентациями. На ранних этапах развития культуры это было язычество, послужившее в определенном смысле почвой для восприятия православия. Синтез этих духовных сущностей явился основой для существования двоеверия на Руси. С укреплением государства, с победой над татаромонголами расширялось и влияние православия. Именно православие, в конечном счете, явилось духовной доминантой русской культуры, оказав влияние на развитие искусства, политики, морали, литературы.

III. Особенность и своеобразие христианской русской культуры.

Принятие христианства способствовало тому, что культурные традиции, выработанные восточными славянами, соединились с наследием высокой цивилизации Византии, стран передней Азии и Средиземноморья. Тем самым историческое самосознание Древней Руси было поднято на более высокую ступень.

3.1. Письменность и просвещение.

О наличии письменности у восточных славян дохристианской поры с уверенностью сообщают арабские и немецкие источники Х в. В них, например, упоминается о надписи на памятнике воинурусу, о пророчестве на камне в славянском языческом храме, о "русских письменах", полученных одним из кавказских царей. Археологические данные свидетельствуют об использовании письменности и для бытовых целей: в Гнездовских курганах у села Гнездово к югу от Смоленска найден глиняный сосуд с надписью, датированной, по крайней мере, серединой Х в. Черноризец Храбр в сказании "О письменах" (рубеж IXХ вв.) отмечал, что пока славяне были язычниками, они использовали "черты" и "резы" (не сохранившееся пиктографическое, т.е. рисуночное письмо), при помощи которых "чтаху и гадаху" (читали и гадали). Так как область применения такого письма весьма ограничена (календарные знаки, знаки собственности и т.п.), для записи сложных текстов славяне использовали так называемую "протокириллицу" (запись славянских слов с помощью греческого алфавита).

Полагают, что при создании славянской азбуки братьямиссионеры Кирилл и Мефодий могли использовать древнерусские письмена. Первоначально (во 11й половине IX в.) ими был создан глаголический алфавит, а на рубеже IXХвв. появилась кириллица, возникшая в результате упрощения глаголицы. Кириллица получила на Руси наибольшее распространение. Принятие православия, допускающего богослужение на национальных языках, способствовало распространению письменности. Грамотность была распространена не только среди феодалов и служителей культа, но и среди простых горожан. Об этом говорят многочисленные берестяные грамоты, обнаруженные в Новгороде, Пскове, Смоленске, а также надписиграффити на стенах, сохранившиеся в храмах Киева, Новгорода и других городов. При Владимире Святославиче и Ярославе Мудром началось "учение книжное" детей "нарочитой чади", "старост и поповых детей", были созданы первые школы для девочек.

3.2. Общественнополитическая мысль и литература.

Острая публицистичность древнерусской литературы позволяет рассматривать многие литературные произведения одновременно как памятники общественно политической мысли. Большинству из них присущи монументализм форм и историзм содержания. Ведущим жанром формирующейся русской литературы было летописание. Наиболее значительным памятником в этом жанре является "Повесть временных лет", составленная не ранее 1113 г. монахом КиевоПечерского монастыря Нестором. Главная задача сочинения сформулирована автором в первых строках летописи: "се повести временных лет, откуда есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть". В основу "Повести" легли летописные своды XI в., не дошедшие до нас, документы княжеских архивов, руссковизантийские договоры Х в., фрагменты византийских хроник и пр. Летопись, наряду с погодными записями сведений о важнейших политических событиях, содержит много поэтических легенд и преданий: о призвании варягов, о походах Олега на Царьград и против хазар, о мести древлянам княгини Ольги за смерть Игоря и др. Происхождение Древнерусского государства и княжеской династии дано на фоне всемирной истории.

Безусловно, крещение Руси и восприятие литературного византийскославянского наследия явились важнейшими предпосылками появления у наших предков интереса к истории, а значит и формирования литературноисторического жанра летописи, которая явилась самобытной формой литературного произведения, возникшей на русской земле, в специфических условиях, и не имеющей прямых аналогов в византийской и болгарской культурах.

Древнейшее из известных нам произведений русской литературы "Слово о законе и благодати", написанное будущим митрополитом Иларионом между 1037 и 1050 гг. Сочинение Илариона это рассказ о том, как слово Божие распространялось среди людей сначала через иудейский "закон" (десять заповедей, полученных Моисеем), затем через евангельскую, христианскую "Благодать и Истину" (данные Иисусом Христом) и, наконец, достигнув Русской земли, рассеяло "тьму идольскую", за что автор возносит похвалу Владимиру Святославичу и молитву к Богу от имени новообращенных христианрусичей. Богословское сочинение, созданное древнерусским автором, отличалось от старого канона Иоанна Дамаскина практичностью и историзмом. Используя форму церковной проповеди, Иларион вышел за рамки традиционной теологии и создал политический трактат, поднимавший важнейшие политические проблемы, связанные с отношениями Киевской Руси с Хазарским каганатом и Византией, с принятием христианства и с расцветом государственности в правление Ярослава Мудрого.

Необходимо отметить еще одну особенность, присущую русской богословской мысли символизм (использование метода символического истолкования неясных мест в священных текстах).

Издавна любимым чтением наших предков была агиографическая литература жития святых. Житие рассказывало о жизни людей, достигших святости, представляло образцы праведной жизни, убеждая, что прийти к такому христианскому идеалу может человек, лишь поверяя свои дела евангельскими заповедями.

Князья Борис и Глеб, младшие сыновья великого князя Владимира Святославича, были первыми русскими святыми, которые удостоились всенародного почитания и были канонизированы Русской православной церковью после их трагической гибели в 1015 г. До нас дошли три житийных памятника, посвященных Борису и Глебу:

1) летописная повесть под 1015 г.;

2) "Чтение о житии и погублении блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба" Нестора Летописца (кон. XI в.);

3) "Сказание, страсть и похвала св. мучеников Бориса и Глеба" неизвестного автора той же эпохи.

Обращает на себя внимание парадоксальность канонизации князей, павших в междоусобной борьбе за власть, а не за веру, и возникает вопрос в чем же новая церковь и новообращенный русский народ видели святость и смысл их христианского подвига?

Безусловно, в житиях святых присутствует моральнополитическая идея утверждение права родового старшинства и дается практический образец для подражания. Однако при более внимательном знакомстве с произведениями на первый план с особой силой выступает идея добровольного страдания, жертвы в виде непротивления, отличная от героического мученичества, столь характерного для древних византийских святых. "Подвиг непротивления есть национальный русский подвиг, подлинное религиозное открытие новокрещеного русского народа" (Г. Федотов). Образ страдающего и кроткого Спасителя, как самая большая святыня принятый Русью, и отражение евангельского света виделись русскому человеку сквозь лики русских страстотерпцев.

Одним из древнейших подлинных русских житийных произведений было "Житие преподобного Феодосия Печерского", написанное Нестором (кон. XI в.). Феодосий (ум. в 1074 г.) третий святой, канонизированный Русской церковью, но первый монах, представляющий русский тип аскетической святости. "Житие Феодосия" одно из лучших произведений летописца.

Один из списков "Повести временных лет" под 1096 г, содержит "Поучение" Владимира Мономаха (1053 1125 гг.). В отличие от традиционного жанра поучений, носивших религиознодидактический характер, это сочинение содержит черты историкополитического трактата, со страниц которого предстает образ идеального государственного деятеля борца за единство Руси, мудрого политика и смелого полководца, к тому же талантливого писателя. В "Поучении" содержится автобиография Мономаха древнейшая в русской литературе.

Ко времени княжения Мономаха относится сочинение игумена Даниила в жанре "хожений". Даниил совершил паломничество в Палестину, прожил там шестнадцать месяцев и с большой точностью и выразительностью описал свое путешествие.

Литература Киевской Руси богата литературными памятниками, написанными в разных жанрах. К сожалению, наше представление о ней неполное, ведь из всей ее сокровищницы уцелела, избежала уничтожения во время пожаров, наводнений и других бед лишь небольшая часть. Однако и она позволяет судить о появлении еще в древнерусской литературе таких традиционных черт русской словесности, сохранившихся до нового времени, как высокая гражданственность и истинный патриотизм, целомудренная чистота образов и благородство идеалов. Древнерусской литературе в целом присуще жизнеутверждающее начало: даже в самых трагических произведениях мы не найдем отчаяния и уныния. Наконец, издревле русские писатели с глубоким уважением относились к другим народам, их обычаям и религиям. Древнерусская литература не знала вымышленных сюжетов и героев, в ней всегда описывались исторические события и реальные лица. Даже если автор вводил в сюжет фантастические (с современной точки зрения) детали, то это не было художественным вымыслом, ведь и сам автор, и читатели верили написанному. Кроме того, и персонажи этих произведений либо герои, совершающие нравственные или военные подвиги, либо безусловные злодеи.

Древнерусская литература не знала рифмованной поэзии, но она пронизана образным мышлением поэтическими сравнениями и гиперболами, содержит множество примеров ритмической речи. Самобытность и высокий профессионализм древнерусской литературы питали два неиссякаемых источника: устное народное творчество и переводная литература различных жанров и стилей, та, что тысячелетиями создавалась творческим гением народов Греции и Египта, Иудеи и Сирии. Древнерусские писатели приобщились к лучшим образцам мировой литературы, т.е. черпали из тех же источников, что и средневековые писатели Западной Европы.

3.3. Архитектура.

Для искусства домонгольской Руси характерна такая черта, как монументализм форм. Особое место в древнерусском искусстве занимала архитектура. К сожалению, до нас дошли далеко не все архитектурные сооружения того времени, а многие сохранились в искаженном виде.

В развитии техники каменного строительства главную роль играла византийская школа, унаследовавшая традиции Древнего Рима. Например, широко использовалась имевшая как конструктивное, так и эстетическое значение кладка со скрытым рядом, при которой ряды кирпича на фасад здания выходили через один, а промежуточный ряд был отодвинут вглубь и прикрыт слоем розоватого раствора с примесью цемянки (толченой керамики). С точки зрения современной науки, такая кладка весьма функциональна, ведь при меньших затратах строительных материалов стена получается более прочной. К тому же кладка со скрытым рядом, часто называемая "полосатой", (на поверхность стены выходят, чередуясь, разноцветные полосы чередующиеся ряды необработанного камня и розоватого раствора цемянки), обладает своеобразной декоративностью, когда "игра" света и тени подчеркивает "игру" цвета. Экстерьер храма, сложенного такой кладкой, практически не требовал дополнительной отделки за исключением некоторых элементов, выполненных из плинфы (плоского кирпича), например, в виде простых орнаментальных фризов, украшавших фасады.

Об облике первого из известных нам каменных храмов Киевской Руси церкви Успения Богородицы (989996 г., разрушена монголотатарами во время взятия Киева в 1240 г.) можно судить лишь по остаткам фундамента, элементам декора, письменным источникам. В 1031 1036 гг. в Чернигове греческими мастерами был воздвигнут СпасоПреображенский собор. Этот самый "византийский" храм Киевской Руси сохранился до наших дней почти целиком. В 1037 г. Ярославом Мудрым был заложен каменный Софийский собор в Киеве пятиапсидный, 13купольный. Как и Десятинная церковь, он был обнесен внутренними двухэтажными галереями гульбищем, снаружи к ним примыкали одноэтажные, но более широкие галереи. Так же, как Десятинная церковь и СпасоПреображенский собор, София имеет выраженную пирамидальную композицию. Пирамидальность, наращение масс черты, чуждые византийскому зодчеству. Очевидно, ступенчатая пирамидальность, так же, как и многоглавие, была исконно национальной чертой русского зодчества.

Основные декоративные элементы фасадов двухуступчатые ниши и окна, тонкие колонки на апсидах, выложенные из плинфы меандры (геометрический орнамент) и кресты. Наибольшую декоративность фасадам сообщала живописная структура кладки со скрытым рядом и полосами необработанного камня.

Хотя каменное строительство на Руси в Х XI вв. велось главным образом византийскими зодчими, эти постройки существенно отличались от византийских, так как приезжие мастера решали на Руси новые задачи (возводили храмы с очень большими хорами и крещальнями, а также использовали непривычные строительные материалы). Приходилось им считаться и со вкусами заказчиков, воспитанных в традициях и эстетических представлениях древнего деревянного зодчества. Таким образом, возникнув на базе византийской архитектуры, каменное русское зодчество даже на самой ранней стадии имело своеобразный характер и уже во второй половине XI в. выработало собственные традиции. Именно на них ориентировались строители следующего поколения.

3.4. Живопись.

Искусство Киевской Руси связано с религией тематикой, содержанием и формой, для него, как и для всякого средневекового искусства, характерно следование канону (использование устойчивого набора сюжетов, типов изображения и композиционных схем, освященных вековой традицией и апробированных церковью). Порождением средневекового мировоззрения и культового назначения искусства является его имперсональность (роль творца церковь отводила себе, признавая художника лишь исполнителем).

В ряду изобразительных искусств Киевской Руси первое место принадлежит монументальной живописи мозаике и фреске. Систему росписи храмов русские мастера восприняли от византийцев, и народное искусство повлияло на древнерусскую живопись. Росписи храма должны были передать основные положения христианского вероучения, служить своеобразным "евангелием для неграмотных". Мозаики и фрески Софии Киевской позволяют представить систему росписи средневекового храма. Мозаики покрывали наиболее важную в символическом смысле и наиболее освещенную часть храма центральный купол, подкупольное пространство, алтарь (Христос Вседержитель в центральном куполе и Богоматерь Оранта в алтарной апсиде. Остальная часть храма украшена фресками (сцены из жизни Христа, Богоматери, изображения проповедников, мучеников и др.). Уникальны светские фрески Софии Киевской: два групповых портрета Ярослава Мудрого с семьей и эпизоды придворной жизни (состязания на ипподроме, фигуры скоморохов, музыкантов, сцены охоты и т.п.).

В XI в., несомненно, было создано много произведений станковой живописи икон. КиевоПечерский патерик сохранил даже имя знаменитого русского иконописца XI нач. XII в., печерского монаха Алимпия, который учился у греческих мастеров и "иконы писать хитр бе зело", но большинство произведений этого периода до нас не дошло.

Задолго до крещения Руси христианские богословы, обосновывая культ почитания икон (икона стала рассматриваться как видимый символ невидимого мира, как "изображение тайных и сверхъестественных зрелищ"), выработали жесткую систему их написания (иконографический канон). По преданию, древнейшие христианские иконы появились либо чудесным образом ("Спас Нерукотворный"), либо были написаны с натуры (изображение Богоматери евангелистом Лукой, изображение первых христианских святых художниками, которые лично знали и помнили их облик). Поэтому православная церковь никогда не допускала писания икон с живых людей или по воображению художника и требовала четкого соблюдения иконописного канона, который закреплял те особенности иконописных изображений, которые отделяли "горний" (божественный) мир от мира "дольнего" (земного). Условность письма должна была подчеркнуть в облике изображаемых на иконе лиц их неземную сущность, духовность. Для этого фигуры писались плоскими и неподвижными, использовалась особая система изображения пространства (обратная перспектива) и временных отношений (вневременное изображение). Условный золотой фон иконы символизировал божественный свет. Все изображение на иконе пронизано этим светом, и фигуры не отбрасывают теней, ибо в Царствии Божием нет теней. Православные теологи называли иконы "богословием в красках" и видели в них средство направить помыслы и чувства верующих к горнему миру. "Евангелие зовет нас к жизни во Христе, икона нам эту жизнь показывает" (Л.А. Успенский).

Чтобы неукоснительно следовать канону, иконописцы пользовались в виде образцов либо древними иконами, либо иконописными подлинниками: толковыми, которые содержали словесное описание каждого иконописного сюжета ("Пророк Даниил млад кудреват, аки Георгий, в шапке, одежды испод лазорь, верх киноварь" и т.п.), или лицевыми, т.е. иллюстративными (прориси графическое изображение сюжета).

Особым явлением древнерусской живописи стало явление книжной миниатюры. Древнейшая русская рукопись "Остромирово евангелие" (10561057 гг., ГПБ) украшена изображениями евангелистов, яркие плоскостно наложенные фигуры которых сходны с фигурами апостолов Софии Киевской. Заставки заполнены фантастичным растительным орнаментом. В миниатюрах "Изборника Святослава" (1703 г.) имеются портретные изображения великокняжеской семьи.

Огромную роль в жизни Киевской Руси играло прикладное декоративное искусство, в котором особенно оказались живучи образы языческой мифологии. Раннекиевская круглая скульптура не получила развития в связи с тем, что церковь боролась против языческого идолопоклонства, но сыграла свою роль в становлении национальных традиций каменной резьбы.

Впитав и творчески переработав разнообразные художественные влияния, Киевская Русь создала систему общерусских ценностей, предопределившую развитие искусства отдельных земель в период феодальной раздробленности. Закончился период "монументального историзма". Начиналась новая эпоха.

IV. Заключение.

Культурное наследие прошлого, накопленное сотнями предшествующих поколений, обретается современным человеком в виде сложившейся системы знаний, моральноэстетических ценностей, устойчивых традиций и норм поведения. Механизмы их передачи выработаны и закреплены на протяжении многотысячелетней истории человечества. Согласно концепции Алексея Алексеевича Ухтомского (1875—1942), лучшие доминанты, способствующие выживанию и прогрессу человеческого рода как такового, передаются от поколения к поколению посредством слова и быта. Не будь этого — каждому новому поколению пришлось бы начинать все сначала. Продукты материальных преобразований (орудия труда, возделанные угодия, построенные города, заводы, технические изделия и т. п.) передаются или получаются при смене поколений практически в нетронутом виде. Несколько поиному обстоит с достижениями духовной культуры. Они также перенимаются и усваиваются. Однако устные тексты забываются или переиначиваются, письменные — утрачиваются. Катаклизмы и войны способны в одночасье уничтожить все. Так, дважды — римлянами и мусульманами — сжигалась крупнейшая в древности Александрийская библиотека, где на протяжении веков аккумулировалось все знание античного мира.

Утрата веками накопленных знаний и механизмов их передачи от отцов к сыновьям и от дедов к внукам может произойти и в результате искусственного идеологического вмешательства, включая религиозную экспансию или насаждение чужеродной идеологической парадигмы. В этом смысле древнейшая история Руси потерпела особенно ощутимые и невосполнимые потери. Природные катаклизмы, уничтожившие гиперборейскую цивилизацию, принятие христианства, огнем и мечом искоренившего язычество, бесчисленные нашествия иноземцев, копытами коней и варварскими сапогами топтавшими русскую культуру, другие социальные потрясения нанесли не один сокрушительный удар по духовному наследию древнего этноса.

Логика преемственности поколений — этой важнейшей стяжки биосоциальной эволюции — уникальна. Она коррелирует, но не совпадает с логикой истории. У поколений, сменяющих друг друга и активно взаимодействующих между собой, своя, если так можно выразиться, параллельная история и свои закономерности. В призматическом зеркале поколений история как бы спрессовывается, ломается, растягивается или теряется. Связь времен может оборваться между любой парой поколений на любом отрезке истории. Обычно принимается, что астрономический и исторический век вмещает 3 поколения. Следовательно, тысячелетие — это всего лишь 30 поколений. 30 поколений отделяет нас от введения христианства на Руси и около 100 от Троянской войны. Казалось бы, как мало — просто рукой подать. Но чего только не случилось за это время, выражающееся в таких на первый взгляд смехотворных цифрах!

Если наложить на всемирную историю цепочку из сменявших друг друга поколений, то реальное летоисчисление предстанет в виде следующей картины: 56 поколений отделяет нас от вторжения наполеоновской армии в Россию и Бородинского сражения, 8 поколений — от Полтавской баталии, 19 — от Куликовской битвы, 23 — от Ледового побоища. И далее вглубь: 48 поколений прошло с момента падения Римской империи (взятия Рима Аларихом), чуть более 70 — от расцвета Афин, 150 — от начала древнейшего царства в Египте и 1260 поколений — от предположительного начала процесса расщепления праязыка и единого пранарода (40 тыс. лет до н. э.). Менее 13 сотен поколений — какой каскад народов, языков, культур возник на Земле! Сколько цивилизаций и формаций успело смениться на планете! Сколько достижений и сколько утрат! Но ничто не исчезает бесследно. Дух жив, пока жив человек. Его необходимо хранить, как хранили огонь в очаге наши предки. И как их, он непременно спасет и согреет.

Список литературы:

1. Арнольдов А.И. Введение в культуроведение. М.: 1994 г.

2. Артамонов В.А. Национальный характер и история. Стили мышления и поведения в истории мировой культуры. М.: Наука, 1990 г.

3. Бычков В.В. Русская средневековая эстетика X XIII в. М.: Мысль, 1992 г.

4. Демин В.Н. Тайны русского народа. - М.: Издательство «Вече», 1997.

5. Культура России: смысл, символы, ценности. - Томск: изд. Томского университета, 1996.

6. Мировая художественная культура. Россия IX XIX в. М.: Издательский центр АЗ, 1997.

7. Учебное пособие по культурологи. - М.: изд. Российской экономической академии имени Г.В.Плеханова, 1994.

В нашем сообществе до сих пор не уделялось должное внимание истории физической антропологии славян. Нижеследующая статья должна в некоторой степени восполнить этот пробел.

Ниже представлен перевод статьи "Найдавніші історичні витоки слов’янства за даними антропології", автор - Сергiй Сегеда. Опубликовано в журнале "НАРОДНА ТВОРЧІСТЬ ТА ЕТНОГРАФІЯ" №6 - 2005 // http://aratta-ukraine.com
Перевод с украинского - целиком на моей совести.
Если где-то ошибся с переводом археологических культур, географических названий и прочего, то, во-первых, прошу прощения, а во вторых прошу поправить.

Древнейшие исторические истоки славянства по данным антропологии

Вопросы этногенеза и этнической истории славянских народов относятся к тому ряду проблем, интерес к которым в отечественной и зарубежной историографии не утихает по крайней мере с тех пор, когда Нестор-летописец попытался дать ответ по крайней мере на один из них, обосновав в "Повести временных лет" свою дунайскую теорию происхождения славян.

В конце ХІХ – начале ХХ ст. к их освещению приобщились представители тогда еще молодой науки – антропологии, данные которой позволяют реконструировать важные аспекты этногенетических процессов, а именно: выяснить пути миграций первобытных человеческих коллективов; осветить роль отдельных компонентов, которые принимали участие в формировании давних и современных народов; наметить направления их генетических связей . Доказано, что антропологические данные сохраняют свои информационные возможности даже тогда, когда идет речь об очень отдаленных исторических эпохах. Особенно ценным источником информации являются одонтологические* признаки, которые дают возможность непосредственно сравнивать давние и современные популяции: ни одна другая система морфологических маркеров, которая используется в современной антропологии, не предоставляет такие возможности.

*Одонтология - раздел антропологии, который изучает межгрупповую изменчивость расоводиагностических признаков зубов.

Известно, что современные славянские народы по своим физическим характеристикам существенно отличаются друг от друга. По мнению многих специалистов, в ареале западных, восточных и южных славян выделяется по крайней мере пять антропологических комплексов, или групп популяций, а именно: беломоро-балтийская, которая охватывает северных русских, большинство белорусов, часть поляков; восточноевропейская, свойственная большинству русских и части белорусов; днепровско-карпатская, распространенная среди украинцев, словаков, части чехов; понтийская, типичными представителями которой являются болгары, и динарская, представленная среди славян населением Балкан, в особенности черногорцами . Беломоро-балтийская и восточноевропейская группа популяций принадлежат к кругу северных, а понтийская и динарская – южных европеоидов. Что же касается днепровско-карпатского комплекса, то он является промежуточным звеном между северными и южными европеоидами, в большей степени тяготея к последним .

Принадлежность современных славянских народов к разным ветвям европеоидов все же не противоречит тому факту, что средневековые славяне Центральной, Восточной и Южной Европы имели много общих черт, а именно: долихомезокранию, среднюю ширину лица (по большей части резко профилируемого) и среднее или значительное выступание носа . Схожесть некоторых ведущих характеристик, свойственных большинству славянских краниологических серий Х–ХІІI ст., дает основания для поисков прародины и "исходного" морфологического типа славянских народов. Их можно вести с помощью ретроспективного метода, применение которого оправдано консервативностью большинства наследственных физических черт людей, которые сами по себе мало изменяются во времени. Последнее позволяет определить степень генетического родства поколений, разделенных тысячелетиями, причем линию наследственности можно реконструировать даже тогда, когда в антропологическом изучении отдельных исторических эпох имеются "белые пятна", определенные отсутствием выходных данных.

Фундаменты современных представлений об антропологических истоках славянских народов заложил выдающийся чешский ученый-славист – яркий представитель французской антропологической школы – Любомир Нидерле. Обобщив широкий комплекс археологических и антропологических данных, он отказался от собственного предыдущего вывода о длинноголовости и светлой пигментации "праславян", указав, что предки современных славянских народов не могли быть антропологически однородны. "Несомненно, – заметил исследователь на этот счет, – что они не отмечались ни чистотой расы, ни единством физического типа..." . Разнообразие физических характеристик славянских племен объясняется тем, что на их "прародине", которая, по Л. Нидерле, охватывает Восточную Польшу, Полесье, Подолье, Волынь и Киевщину, сталкивались ареалы североевропеоидной долихокефальной светлопигментированой и южноевропеоидной брахикефальной темнопигментированной малых рас, или групп популяций. Здесь издавна проживали носители разных антропологических вариантов, ни один из которых не может считаться "собственно праславянским". Все же их длительные контакты, которые предшествовали возникновению праславянского сообщества, способствовали формированию некоторых общих черт, благодаря которым предки славян отличались от предков германцев, финнов, фракийцев или иллирийцев.

По мнению современной русской исследовательницы Т. И. Алексеевой, к ним, прежде всего, принадлежит относительная широколицесть – признак, который во времена неолита-энеолита был широко распространен на территории Центральной, Восточной и Северной Европы. На севере ареал широколицести ограничивался верхним и средним течением Западной Двины, на юге – левыми притоками среднего течения Дуная, на запад – верхним и средним течениями Вислы, на восток – нижним течением Днепра (рис. 1). В его северной части широкое лицо по большей части совмещалось с удлиненной (долихокранной), в южной – как и с долихокранной, так и мезокранной формой черепа .

Широколицесть и долихокранность – черты, свойственные носителям ранненеолитичной нарвской культуры, племенам шнуровой керамики времен энеолита в южной Балтике и для части носителей фатьяновской культуры бронзового века . Что же касается мезокранных широколицых форм, то они во время энеолита были распространены в Северо-западном Причерноморье и в Подунавье, где граничили с мезокранными узколицыми вариантами Балканского полуострова .

Комментируя эти выводы Т. И. Алексеевой, русский археолог В. В. Седов, который владел методикой краниологических исследований, заметил, что обращение к палеоантропологическим материалам отдаленных исторических эпох, целью которых являются поиски генетических истоков славянских народов, является неправомерным. "Сопоставление антропологических материалов, разорванных трехтысячелетним периодом господства обряда трупосожжения, – писал он в монографии, опубликованной в конце семидесятых годов прошлого века, – носит гипотетический характер и не может быть использовано для серьезных выводов. В частности, для решения конкретных вопросов этнической истории славянства оно абсолютно ничего не дает" .

Это утверждение было слишком категорическим. Впоследствии Т. И. Алексеева показала, что по специфическим пропорциям основных размеров черепа и лицевого скелета (соотношение высоты черепа к половине продольного и поперечного диаметров, высоты лица к высоте черепа, ширины носа к ширине лица) средневековые славяне достаточно четко отличались от средневековых германцев, обнаруживая родство с балтами. В основе этой дифференциации лежит гетерогенность населения предыдущих исторических эпох, в частности племен культур шнуровой керамики, которые были широко расселены на территории Северной и Центральной Европы. В их антропологическом составе выделяется два компонента, а именно: относительно высокоголовый, с низкими орбитами и достаточно широким носом, и относительно низкоголовый, с высокими орбитами и узким носом. Первый из них, впоследствии представленный среди славян и балтов, был распространен в юго-восточной Балтии, второй, свойственный средневековым германцам – на севере Западной Европы . Из этого, вопреки утверждениям В. В. Седова, можно сделать по крайней мере два важных этногенетических вывода, а именно: во-первых, уже во время энеолита–бронзы предки германцев, балтов и славян занимали разные ареалы; во-вторых, антропологические данные, по крайней мере опосредованно, свидетельствуют в пользу тезиса о давней балто-славянской общности, которую отстаивают специалисты-языковеды.

Рассматривая вопрос о самых давних морфологических истоках славянства, Т. И. Алексеева почему-то не привлекла данные из антропологии неолитических племен гребенчато-накольчатой керамика Поднепровья, которые оставили памятники культур днепро-донецкой общности. Согласно радиоуглеродному анализу, они датируются серединой VII – серединой ІІІ тыс. до н.е. .

По мнению известного отечественного археолога Дмитрия Телегина, непосредственными предками днепро-донецких племен были носители днепроприпятской и донецкой мезолитических культур, которые проживали в Волыни, Полесье, и в лесостепной зоне междуречья Днепра и Сиверского Донца. В раннем неолите они активно продвигались в степное Поднепровье, ассимилируя местное население. Именно в этой зоне Украины, особенно в Надпорожье и Приазовье, исследовано большинство неолитических больших коллективных некрополей: Мариупольский, Вильнянский, Вовнизький, Никопольский, Ясинуватский, Лисогирский но др. Кроме того, они известны в южной части Средней Надднепрянщины (Бузьки, Олександриивский, Осипивка, Засуха и тому подобное) и на севере Крыма (Долинка). Упомянутые памятники, которые извлечены из могильников мариупольского типа, были оставлены людьми трех родственных культур днепро-донецкой общности – надпорожской, киево-черкасской и донецкой. Во время раскопок этих уникальных памятников обнаружено свыше тысячи скелетов, для которых характерно прямое положение на спине .

Анализ антропологических материалов из неолитических некрополей Украины показал, что люди днепро-донецкой общности принадлежали к своеобразному варианту протоевропейского (позднекроманьонского) типа, который советские специалисты-антропологи называли по-разному: В. В. Бунак – "вовнизким" , Г. Ф. Дебец – "кроманьонским в широком смысле" , И. И. Гохман – "надпорожско-приазовским" . По их выводам, он имел северное происхождение. "Костные остатки людей позднего палеолита и мезолита Восточной Европы, – писал на этот счет Г. Ф. Дебец, – принадлежат, по крайней мере в своем большинстве, людям южного происхождения, люди же днепродонецкой культуры являются переселенцами из северных областей или их непосредственными потомками" . По своим краниологическим характеристикам (общая массивность, сильное развитие рельефа, высокое и широкое лицо, очень низкие орбиты, умеренная ширина носа, и тому подобное) население днепро-донецкой общности в целом близко к носителям неолитических культур гребенчатой и гребенчато-накольчатой керамики северной полосы Евразии .

По итогам современных исследований, в антропологическом составе днепро-донецких племен выразительно прослеживается два компонента. Первый из них характеризуется долихокранией, средневысоким, хорошо профилируемым лицом, сложился на местной основе, унаследовав черты той части мезолитичного населения Украины, которая представлена скорченными захоронениями в могильниках Василивка I и Василивка ІІІ. Второй компонент, который характеризуется мезокранией и ослабленной горизонтальной профилировкой лица, связан с прибывшими племенами. Носителям обоих компонентов были свойственные низкие орбиты, среднеширокий нос с высокой переносицей, а главное – широкое (у носителей первого варианта – 143,5-147,5 мм) и исключительно широкое (среди представителей второго варианта – 149- 159 мм) лицо . (рис. сверху).

Опосредованным свидетельством сложной этнокультурной ситуации, которая сложилась в Нижнем Поднепровье после появления здесь новых племен, являются многочисленные повреждения, обнаруженные на скелетах похороненных в могильниках днепродонецкой общности. Так, на черепе № 16 из Василивки ІІ сохранился след от удара копья или стрелы; на черепе № 18 – округлая вмятина от удара тупым предметом; на черепе № 64 из Ясинуватки – пролом овальной формы, который стал причиной смерти .

Анализ краниологических материалов показывает, что черты первого – местного – компонента, который прослеживается в антропологическом составе днепро-донецких племен, преобладали на севере ареала днепро-донецкой общности – в Средней Надднепрянщине и, возможно, на Волыни, в бассейнах Припяти и Немана и на верхнем Днепре. Эти регионы Украины и Беларуси охватывают ареалы киевско-черкасской, волынской, неманской культур и припятско-полесский вариант днепро-донецкой общности. По своим керамическим комплексам, орудиям труда и традиционным формам ведения хозяйства – охота и рыболовство, – они находят аналоги с хронологически близкими памятниками Южной и Юго-восточной Польши, известными под названием "культура дольково-гжебековой керамики" . Указав на общие черты этих формаций, Дмитрий Телегин объединил их в один "вислоднепровский блок" .

Примечательно, что именно в ареале висло-днепровского блока культур гребенчато-накольчатой керамики сосредоточены очень архаичные славянские гидронимы, отдельные из которых являются производными еще от индоевропейской праосновы . Самыми архаичными, по выводам известного русского лингвиста О. Н. Трубачева, локализуются в Надднестрянщине (Сопот, Мочац, Стебник и тому подобное), на Волыни (Стир, Стубло, Жерев но др.) и Средней Надднепрянщине (Трубиж, Говтва, Супой и тому подобное) . Достаточно большая группа древнеславянских гидронимов исследована в Поросси (Тупча, Гобежа, Росава, Гончища) и на Ирпени (Ирпинь, Стрекоза) . Значительное количество автохтонных славянских гидронимов (Вижва, Вилия, Иква, Клязьма, Небель, Припять, Утора) зафиксировано в междуречье Западного Буга и Случи – притоки Горини .

Совокупность археологических и лингвистических данных, по мнению Дмитрия Телегина, дает основания рассматривать широколицых носителей висло-днепровского блока культур гребенчато-накольчатой керамики ІV – III тыс. до н. э. как древних предков славян. Применяя ретроспективный метод анализа, он пришел к выводу о непрерывности этногенетических процессов в Юго-восточной Польше, на Волыни, Полесье и Подолье, от неолитических времен и вплоть до третьей четверти I тыс. н. э., когда в очерченном ареале сформировались раннеславянские археологические культуры типа Прага-Корчак-Пеньковская .

Подобные процессы происходили и в северной зоне распространения неолитических культур гребенчато-накольчатой керамики, где формировались прабалтские племена. Существует мысль, что на начальном этапе своего язычно-культурного развитию они были родственны с праславянами. По выводам русского археолога и историка А. Я. Брюсова, балто-славянская лингвокультурная общность сложилась в ІV тыс. до н. э. . Болгарский лингвист В. И. Георгиев считал, что она сформировалась несколько позже, выделяя такие этапы балто-славянских языковых взаимоотношений: балто-славянский (ІІІ тыс. до н. э.), переходный (рубеж ІІІ – ІІ тыс. до н. э.), обособление славян (середина ІІ тыс. до н. э.) .

Опосредованным аргументом в пользу выводов о балто-славянской общности, которая имела место в прошлом, являются итоги антрополого-одонтологических исследований древнего населения Восточной Европы, проведенных автором данного сообщения.

Анализ одонтологических признаков краниологических серий из неолитических некрополей вблизи поселков Ясинуватка и Никольске, расположенных в Надпорожье, показал, что для них свойственное отсутствие четырехбугорковых форм первого нижнего моляра – главного показателя редукции зубов, лопатовидных верхних медиальных резцов, дистального гребня тригонида и коленной складки метаконида, на первом нижнем моляре. Кроме того, для них свойственен низкий уровень редукции гипоконуса второго нижнего моляра (10,5 – 14,3%) и повышенная частота шестибугорковых первого нижнего моляра (9,1%) . В обеих сериях, очень близких между собой, безоговорочно доминируют черты архаичного варианта т. наз. среднеевропейского типа, характерной чертой которого является невысокий уровень редукции зубной системы и низкий "удельный вес" признаков "восточной", то есть монголоидной ориентации, сильно лопатовидной формы резцов, дистального гребня тригонида, коленной складки метаконида, – ведущих одонтологических характеристик, которые достаточно четко дифференцируют носителей разных антропологических вариантов Евразии .

"Среднеевропейская" линия в строении зубов древнего населения Украины, основанная людьми неолитических времен, в дальнейшем прослеживается среди племен ямной культуры эпохи бронзы (середина ІІІ – начало ІІ тыс. до н. э.) лесостепной зоны Средней Надднепрянщины; отдельных скифских групп (I тыс. до н. э.) этого же региона; части носителей черняховской культуры (ІV ст. н. э.), в творении которой принимали участие и древнейшие славянские племена; отдельных групп древнерусского населения Днепровского Правобережья .

Что же касается Южной Балтии и смежных регионов Восточной Европы, то носителями среднеевропейских одонтологических вариантов здесь были носители фатьяновской культуры времени бронзы (ХVІІІ – ХІV ст. до н. э.), а впоследствии – средневековые балтские племена Южной Балтии .

В наши дни ареал среднеевропейского комплекса, где наблюдаются и "вкрапления" других европеоидных одонтологических вариантов (северного грацильного, северного реликтового и южного грацильного), охватывает почти всю территорию Литвы , южную Латвию , центральную, и, особенно, южную территорию европейской части Российской Федерации, некоторые центральные и южные районы Белоруси , почти всю территорию Украины .

По наблюдениям латышской исследовательницы Риты Гравере, малоредуцированные разновидности среднеевропейского типа в настоящее время представленные в тех регионах Южной Балтии, Беларуси и России, где в I – в начале ІІ тысячелетия локализовались массивные широколицые балтские и славянские племена: ятвяги, жемайты, латгалы, полоцкие и смоленские кривичи и так далее . Эта закономерность в известной мере прослеживается и на территории современной Украины: похожие одонтологические варианты распространены в тех регионах Правобережного Полесья и Волыни, где в княжеские времена проживали потомки летописных волынян и древлян – представителей относительно массивных, широколицых краниологических типов .

В целом анализ данных, которые касаются эпохальной динамики одонтологических характеристик балтов и славян, дает основания согласиться с мнением русского ученого А. А. Зубова о том, что среднеевропейский одонтологический тип "отображает свойства единого субстрата, на основе которого формировались физические особенности балтских и славянских народов" .

Следовательно, из приведенного можно сделать вывод, что самые древние антропологические истоки славян следует искать среди широколицых племен висло-днепровского блока культур гребенчато-накольчатой керамики времен неолита – носителей массивных среднеевропейских одонтологических вариантов . В результате ограниченности источников, где есть немало "белых пятен", этот тезис пока еще имеет характер гипотезы, для обоснования которой следует привлечь дополнительные данные как из антропологии, так и из других областей знания.

Список использованной литературы:

1. Рогинский Я. Я., Левин М. Г. Основы антропологии. – М., 1955. – С. 331.
2. Алексеева Т. И., Алексеев В. П. Антропология о про исхождении славян // Природа. – 1989. – №1. – С. 65.
3. Сегеда С. Антропологічний склад українського на роду: етногенетичний аспект. – К., 2001. – С. 143.
4. Восточные славяне. Антропология и этническая история (ответ. редактор – Т. И. Алексеева). – М., 1999. – С. 310.
5. Нидерле Л. Славянские древности. – М., 1956. – С. 26.
6. Алексеева Т. И. Этногенез восточных славян по данным антропологии. – M., 1973. – С. 271-272.
7. Денисова Р. Я. Антропология древних балтов. – Рига, 1975.
8. Великанова М. C. Палеоантропология Прутско-Днестровского междуречья. – М., 1973. – С. 11-31.
9. Седов В. В. Происхождение и ранняя история славян. – М., 1979. – С. 35.
10. Алексеева Т. И., Макаров Н. А., Балуева Т. С., Сегеда С. П., Федосова В. Н., Козловская М. В. Ранние этапы освоения Русского Севера: история, антропология, экология // Экологические проблемы в исследованиях средневекового населения Восточной Европы. – М., 1983. – С. 30.
11. Потехина И. Д. Население Украины в эпохи неолита и раннего энеолита по антропологическим данным. – К., 1999. – С. 8.
12. Телегин Д. Я. Неолитические могильники мариупольского типа. – К., 1991. – С. 33-44.
13. Бунак В. В. Череп человека и стадии его формирования у ископаемых людей и современных рас // Труды института этнографии АН СССР им. Н. Н. Миклухо-Маклая. – Т. XLIX. – М., 1959. – № 49.
14. Дебец Г. Ф. О физическом типе населения днепродонецкой культуры // Советская археология. – 1966. – № 1. – С. 14-24.
15. Гохман И. И. Население Украины в эпоху мезолита и неолита (антропологический очерк). – М., 1966.
16. Дебец Г. Ф. Цит. работа. – С. 19.
17. Потехина И. Д. Цит. работа. – С. 162.
18. Там само. – С.159-160.
19. Там само. – С. 36.
20. Prahistoria Ziem Polskich. II. Neolit, W., 1979.
21. Телегин Д. Я. Прасловяне и их этнокультурное окружение в неоэнеолитическое время (IV – III тыс. до н. э.) // Лаврский альманах. – 2003 – № 9. – С. 184-198.
22. Топоров В. М., Трубачев О. Н. Лингвистический анализ гидронимов Верхнего Поднепровья. – М., 1962; Трубачев О. Н. Название рек Правобережной Украины. Словообразование, этимология, этническая интерпретация. – М., 1968; Железняк І. М. Рось і етнолінгвістичні процеси середньодніпровського Правобережжя. – К., 1987.
23. Трубачев О. Н. Цит. работа.
24. Желєзняк І. М. Цит. праця. – С.153.
25. Шульгач В. П. Праслов’янський гідронімічний фонд (фрагмент реконструкції). – К., 1998. – С. 333.
26. Телегін Д. Я. Про роль носіїв неолітичних культур дніпродвинського регіону в етногенетичних процесах балтів і слов’ян // Археологія. – 1996. – № 2. – С. 32-45.
27. Брюсов А. Я. Очерки по истории племен европейской части СССР в неолитическую эпоху. – М., 1952.
28. Георгиев В. И. Исследования по сравнительному историческому языкознанию // Родственные отношения индоевропейских языков. – М., 1958.
29. Сегеда С. Цит. праця. – С.150.
30. Зубов А. А., Халдеева Н. И. Одонтология в современной антропологии. – М., 1989.
31. Сегеда С. П. Антропологічні особливості людності Українського Полісся // Древляни. Вип. 1. Збірник статей і матеріалів з історії та культури Поліського краю. – Львів, 1996. – С. 83-96; Сегеда С. П. Скифское население Северного Причерноморья по данным этнической одонтологии // Чобручский археологический комплекс и вопросы взаимовлияния античной и варварской культур (ІV в. до н. е. – ІV в. н. е.). Материалы полевого семинара. – Тирасполь, 1997. – С. 66-68; Сегеда С. П. Антропологічний склад населення черняхівської культури: одонтологічний аспект // Магістеріум. Археологічні студії.). – К., 2001. – Вип. 6. – С. 30-36.
32. Гравере Р. У. Этническая одонтология латышей. – Рига, 1987.
33. Папрецкене И. Антропологоодонтологическая характеристика литовцев // Проблемы эволюционной морфологии человека и его рас. – М., 1986. – С. 165-171.
34. Гравере Р. У. Цит. работа.
35. Зубов А. А., Халдеева Н. И. Цит. работа.
36. Сегеда С. Цит. праця.
37. Гравере Р. У. Цит. работа. – С. 201.
38. Сегеда С. П. Антропологічні дослідження в ПівнічноСхідній частині Житомирщини // Полісся України. Матеріали історикоетнографічного дослідження. – Вип. 2. Овруччина. 1995. – Львів, 1999. – С.7-18.
39. Зубов А. А. Предисловие // Гравере Р. У. Этническая одонтология латышей. – Рига, 1987. – C. 4.