Описание озера в романе соответствует его зловещему назначению. Мертвенное спокойствие и мрачная торжественность присутствуют в нем: «Кругом озера, с трех сторон, как бы служа оградой, были горы; покрытые редким еловым кустарником и деревьями, они придавали этому месту вид крепости, в которой была заключена вечно гладкая, как зеркало, поверхность воды. Огромные деревья, склоняясь к воде, бросали на нее страшные тени, а рукава озера, бесконечно извиваясь, вдали блистали кое-где между густым лесом. Какое-то уныние разливалось кругом озера, которое даже в бурю было спокойно. Ветер, бушующий на горах, завывая, как бы страшился нарушить спокойствие озера; одни только верхушки дерев медленно покачивались и наполняли воздух странным гулом. Мрачный и раскидистый ельник стоял неподвижно, простирая свои длинные сучья к озеру, как бы стараясь защитить его от солнца. Осока, страшной высоты тростник окаймляли озеро, а изумрудный мох в виде травы предательски укрывался между кустарниками ельника». Конечно же, было бы бесполезно исследователям творчества Некрасова искать подобное озеро в Ярославской губернии. Художественное описание имеет обобщенный характер. Однако мы рискнем предположить, что в жизни поэта «мертвое озеро» все-таки существовало. Оно и сейчас находится в пяти километрах от бывшей усадьбы Некрасовых Грешнево и называется Ивановым или Ивановским. Случилось ЭТО 23 июля 1834 года. Из скупых свидетельских показаний, зафиксированных в Ярославском уездном суде, удалось узнать, что в этот день, в шесть часов вечера, отец поэта Алексей Сергеевич отправился с сыновьями, учеником ярославской гимназии Федором Алексеевичем Успенским, взятым на каникулы в качестве репетитора для Николая и Андрея Некрасовых, и двумя дворовыми на охоту. Дойдя до озера и взяв одно из двух ружей, Федор Успенский отстал от Некрасовых саженей на сто (около 213 метров). Вскоре раздался выстрел, и, оглянувшись, отец поэта увидел, что Успенский «идет по неглубокому месту озера». Словно почувствовав неладное, Некрасовы повернули обратно и «вскорости услышали крик и, прибежав туда, увидели Успенского, совсем в воде погибающего». Быстро раздевшись, Алексей Сергеевич, сам не умея плавать, бросился в воду на помощь юноше и почти уже достиг его, как сам начал тонуть. С большим трудом грешневский помещик выбрался на берег. Все это происходило на глазах у братьев Некрасовых и одного из дворовых. Созвав крестьян и пригнав плот, Некрасовы до глубокой ночи искали тело Успенского. О случившемся сообщили сотским сел Тимохина и Диево-Городища. На четвертый день тело юноши всплыло на поверхность озера и было, вероятно, погребено в селе Николо-раменье Пошехонского уезда, откуда родом был гимназист. Поскольку виновных в случившейся трагедии не обнаружено, то решено было «случай сей придать на суд Богу, а дело, зачисля решенным, отдать в архив». В романе «Мертвое озеро» имеется эпизод, когда помещик Куратов и его дворовые разыскивают в озере тело покончившей с собой цыганки: «Уже смеркалось, а Куратов в каком-то безумном отчаянии плавал по озеру, то наградами, то угрозами побуждая бросаться в озеро и искать цыганку. В его голосе слышались слезы. Он звал по имени цыганку, как будто думая вызвать ее со дна озера, которое освещено было тысячами факелов и кострами, расположенными на берегу, чтобы греться бросавшимся в озеро. Шепот людей, которые как будто боялись заглушить голос Куратова, величавое спокойствие природы - все полно было уныния и ужаса...» Вполне возможно, что в основу данного эпизода как раз и легли воспоминания Некрасова о той июльской ночи. Кстати, образ помещика Куратова отчасти напоминает нам отца поэта. Став виновником гибели цыганки, этот герой, преследуемый муками совести, вскоре и сам погибает в озере. И все-таки в материалах дела о гибели Федора Успенского много неясного. Так, например, в них говорится о том, что юноша, решив достать подстреленную утку, «по неосторожности своей заплыл в глубокое место озера и, истощив силы, не мог спасти себя от потопления». Однако о вещах, оставленных гимназистом на берегу, свидетели почему-то не сообщают. Получается, что Успенский поплыл за дичью с ружьем, сумкой, в которой были заряды, и в одежде, а это маловероятно. Подсказку об обстоятельствах гибели юноши, по нашему мнению, можно обнаружить в диалоге героев романа «Мертвое озеро»: «Когда они вышли на берег, щеголеватый господин, встряхивая с себя воды, сказал: - У-у-у! какая холодная вода! И точно: я заметил, что в озере есть омуты, так и тянут книзу. - И сколько их, да еще у самых берегов! А кто не знает этого озера, доплывает к берегу и думает, что земля, - встанет да провалится. Здесь да у дома только можно подойти к озеру, а то все болото, - ораторствовала цыганка, пока выкупавшийся выжимал свой сюртук». По всей видимости, гимназист Успенский не плавал за уткой, а провалился в один из так называемых омутов. Произошло это, вероятно, для него так неожиданно, что он, потеряв самообладание, погиб. Н. А. Некрасов о гибели Федора Успенского никогда не вспоминал. Но смерть его, безусловно, не могла не отразиться на сознании поэта, который, как известно, рос очень ранимым и впечатлительным мальчиком. Вполне возможно, что он чувствовал свою вину перед юношей. Во всяком случае водная стихия магнитом притягивала к себе поэта. Иногда он даже испытывал свою судьбу. Так однажды, по свидетельству Е. Я. Колбасина, он, не умея плавать, чтобы доказать свою любовь женщине, бросился с лодки на середине Волги и только по счастливой случайности был спасен спутниками. Роман «Мертвое озеро» имеет вполне благополучный конец. Молодое поколение дворян в полном блеске проявило свои хозяйственные способности: осушило болота около озера, искусно превратило неприступный лес в красивый парк. «Озеро лишилось своей пугающей таинственности и только по преданию удерживало свое мрачное название», - такова была утопия Николая Некрасова. Реальное Иваново озеро по-прежнему имеет извилистые и топкие берега. И лишь рыбаки иногда навещают его, не подозревая о трагедии, случившейся здесь много лет назад. Григорий КРАСИЛЬНИКОВ, заведующий филиалом «Аббакумцево» музея-заповедника Н. А. Некрасова «Карабиха».
Глава I
Летний вечер
Четыре часа пополудни; день жаркий, но воздух чист и ароматен. Солнце усердно нагревает темно-серые стены большого, неуклюжего дома, стоящего вдали от прочих деревенских изб. Об архитектуре его можно сказать одно: вероятно, он был недостроен, когда его покрыли крышей. Окна, маленькие и редкие, наглухо заперты. У дома есть и сад; но он нисколько не защищает его от солнца; кроме кустов сирени да акаций, не видно в нем никаких дерев. Впрочем, в нем найдется всё необходимое для деревенского сада: крытая аллея из акаций, с беседкой, несколько дряхлых скамеек, расставленных на дурно выметенных дорожках; в стороне – гряды с клубникой, а по забору тянутся кусты смородины и малины. Полусгнившая терраса с колоннами и деревянными перилами, выкрашенными белой краской, выходит в сад, и от нее тянется дорожка; она спускается вниз к небольшой реке, которая вся покрыта болотными лилиями и другими травами. Через речку перекинут узенький мостик в китайском вкусе. Переходящему его нужно иметь достаточный запас мужества, потому что местами доски сгнили, а остальные прыгали от прикосновения. Но за смелость свою он щедро вознаграждался, очутившись вдруг в прекрасном лесу вместо унылого, обнаженного сада. Огромные деревья заменяли здесь беседку и крытую аллею, зеленая мягкая трава с цветами – сгнившие деревянные скамейки. Тут так всё дышало весело и роскошно, как будто не маленькая река, а целое море разделяло два сада.
Вступив в дом, мы увидим одну из главных комнат, необыкновенно широкую и низенькую, с полом, выкрашенным густо-коричневой краской, с закопченным потолком, с меблировкой, в которой каждая вещь свидетельствует давность лет и лишение удобств. Высокие стулья, выкрашенные белой краской, с букетом роз на спинке, с соломенными подушками, привязанными к сиденью, жались плотно друг возле друга, окаймляя стены. Посреди комнаты – обеденный круглый стол с бесчисленными тоненькими ножками, напоминавший огромного окаменелого паука. В углу против окон – массивный флигель в неуклюжем чехле из толстого серого сукна. На желтой закопченной стене – барометр, оправленный в черное дерево. В одном углу помещались стенные часы с пудовыми гирями, которые по огромности своей скорее годились украшать башню рыцарского замка, чем столовую мирного селянина.
Под монотонный стук маятника по комнате ходила женщина пожилых лет, с лицом бледным и суровым. В ее крупных и неправильных чертах было полное отсутствие малейшей нежности. Закинув руки назад, она прохаживалась тяжелою поступью, погруженная в раздумье. Ее полутраурный туалет гармонировал с мрачностью комнаты: он состоял из темного ситцевого капота и бархатной пелеринки с бахромой; за поясом позванивала огромная связка ключей; тюлевый чепчик с темными лентами прикрывал волосы женщины, черные с проседью.
У окна, затянутого серпянкой, сидели девушка и старичок, лицом друг к другу. Противоположность лет резко выказывала молодость, полную жизни, и кроткую старость.
Несмотря на совершенно детский туалет девушки, ей смело можно было дать лет шестнадцать. Ситцевое полинялое светленькое платье с короткими рукавами, которые выказывали полненькие и красивые руки, и беленькая детская пелеринка не могли скрыть пышных плеч. Девушка была причесана a la chinoise.1
в китайском стиле (франц.)
Ее слегка волнистые волосы приподняты были кверху, открывая красивый лоб и виски. Коса ее, очень густая, низко спускалась на затылок, на котором вились от природы маленькие пукли. Головка так грациозно была поставлена на ее прекрасных плечах, что невольно обращала на себя внимание. Черты лица были небольшие, исключая глаз – ясных и смелых; а в очертании красивых губ, несмотря на детское еще выражение всего лица, выражалось уже столько энергии, что вы невольно догадывались о силе характера. Гармония господствовала во всей фигуре девушки, начиная с огненных ее глаз до красивых пальцев, которыми она работала бисером на бумаге, – занятие, придуманное для потери зрения.
Старичок был очень маленького роста: он почти весь мог бы усесться в вольтеровских полинялых креслах. Лицо его было кротко, черты мелкие, но, несмотря на дряхлость, сохранившие еще форму. Из-под белого вязаного колпака, которым была покрыта его голова, падали редкие длинные седые волосы и ложились на воротник ситцевого халата. Огромные очки почти закрывали всё его маленькое лицо. На коленях у него лежала книга, а на окне подле него – табакерка и розовый клетчатый платок.
Тишина была томительная кругом в доме; одна только мерно-тяжелая поступь, то заглушаемая боем маятника, то вторившая ему, монотонно раздавалась по зале. Внимательный глаз, однако ж, заметил бы маленькую комедию, которая безмолвно разыгрывалась среди всеобщей тишины. Лишь только высокая женщина поворачивалась спиною к окнам, как девушка отнимала голову от работы и заглядывала за ширмы, стоявшие у окна. Старик делал то же. Они улыбались, глядя в окно; по временам девушка едва сдерживала смех. Но как только высокая женщина доходила до двери против окон и поворачивалась, девушка и старик пугливо обращались к своим занятиям; лица их быстро принимали серьезное выражение.
Внимание старичка и девушки привлекал стоявший у окон в саду высокий мальчик… впрочем, мальчиком его можно было назвать только по костюму, да еще по гримасам и прыжкам, какие он теперь выделывал. Широкие его плечи заключены были в узенькую синюю суконную курточку, рукава которой едва доставали до кисти его мускулистых рук. На отложенный воротничок рубашки падали светло-белокурые длинные волосы. Ростом он был довольно высок и вообще имел вид недоросля. Щеки его горели ярким румянцем, пот катился градом с его открытого лба; но он ничего не замечал и усердно гримасничал и ломался. Однако ж проказам его, которые так занимали старика и девушку, суждено было скоро кончиться.
Высокая женщина случайно, не дойдя до двери, повернула голову и застала врасплох старичка и девушку. Как бы почувствовав устремленные на них зоркие глаза, они оба вздрогнули и склонили головы, один – к книге, другая – к работе. Язвительно улыбнувшись, высокая женщина молча вышла из залы в боковую дверь. Девушка выразительно переглянулась со старичком и робко прислушивалась к стуку двери в соседней комнате, которая выходила на террасу. Через минуту возвратилась в зал высокая женщина; запыхавшись, тащила она за собою проказника, пойманного врасплох в саду, – он неохотно шел за ней, упираясь всем телом. Со всею силой своего высокого роста и могучих плеч она посадила мальчика на стул у флигеля и грозно сказала:
– Я жду, жду его, думаю – еще в классе, а он изволит гримасничать, как фигляр какой-нибудь. – И, с презрительной миной обратясь к старичку, который, как школьник, уткнулся в книгу, она прибавила: – А как вам-то не стыдно?
Затем, быстро отвернув голову, подошла к девушке, низко склонившей голову над работой, с готовностью принять грозу, уже тяготеющую над ней.
– А вы, сударыня! – воскликнула высокая женщина, дурно скрывая свой гнев и, однако, стараясь придать своему голосу более ровности. – Вспомнили бы, что едите чужой хлеб, носите чужое платье! хоть бы из деликатности, коли в вас нет благодарности, слушались ваших благодетелей. Не зевали бы по окнам, а работали бы.
Изливая таким образом свой гнев, высокая женщина всё ближе и ближе подходила к девушке. Сдерживая ускоренное дыхание, бедная девушка сжала свои губы, на которых как бы блуждала улыбка; щеки ее горели, а дрожащей рукой она ловила бисеринку, которая упорно увертывалась от нее.
– Я вас проучу, сударыня, я заставлю вас не улыбаться, а плакать, когда вам говорят дело. Взятая из милос…
Но тут она была прервана сильным стуком крышки флигеля и диким криком: то кричал молодой человек, кусая свою руку и подпрыгивая.
Высокая женщина кинулась к нему; в минуту гнев исчез с ее лица, смененный испугом. Она озабоченно смотрела на мальчика, повторяя:
– Всё твои шалости!
И она хотела было дотронуться до его руки; но он дико вскрикнул: «Ай, больно!» – и уклонился.
– Воды холодной и уксусу, скорее, скорее! – отрывисто проговорила высокая женщина, подавая связку ключей девушке, подбежавшей к ней.
Вода и уксус были принесены, и ушибленная рука молодого человека обвязана. Через пять минут он сидел у круглого стола за книгой, а высокая женщина – против него с аршинными спицами, которыми она вязала шерстяной шарф. В комнате воцарилась тишина, нарушенная, впрочем, очень скоро сильным ударом, которым наградил себя в лоб мальчик, преследуя докучливую муху. Неожиданная его выходка рассмешила девушку; но смех ее был приостановлен грозным взглядом высокой женщины и повелительным восклицанием:
– Читай вслух!
Молодой человек повиновался. Но он читал то басом и необыкновенно скоро, то пищал, коверкая немецкие слова (он читал по-немецки) так уморительно, что, кроме высокой женщины, все едва удерживались от смеху. Потеряв терпение, она вырвала у него книгу и, отбросив ее, сказала грозно:
– Погоди, голубчик, перестанешь ты у меня тешить ленивицу, дай приехать ему!
Казалось, эта угроза подействовала на шалуна: он оперся на стол руками, затянутыми в узкие и короткие рукава курточки, положил на них голову и стал смиренно глядеть за бегающими по столу мухами. Все углубились в свои занятия; девушка случайно подняла голову и встретилась глазами с молодым человеком: на лицах у обоих, как молния, мелькнул смех; она подавила его кашлем, а он разразился истерическим взрывом хохота.
Высокая женщина и старик вздрогнули; отбросив свое вязанье и сложив руки, первая с недоумением глядела на смеющегося юношу, который зажимал рот больною рукой.
– Чему ты смеешься? – запальчиво спросила она.
Он, вспрыгивая, забарабанил по столу обвязанной рукой.
– А-а-а! у вас, кажется, вся боль прошла от смеху? – сказала язвительно высокая женщина и, освидетельствовав его руку, с сердцем толкнула шалуна к флигелю, проворчав: – Смеет обманывать!
Но он не унимался: сидя за флигелем, он поминутно сморкался и принужденно кашлял, поглядывая искоса на девушку.
– Вы, кажется, сегодня решились меня бесить; но вам не удастся – вон отсюда!! – сказала повелительно высокая женщина.
– Я тебе говорю! – с нетерпением прибавила она.
– Не хочу слушать ваших извинений! – проговорила более кротким голосом высокая женщина и, повернувшись спиною к флигелю, стала вязать.
Молодой человек играл с большим одушевлением; в его игре видно было также много механического труда. Он разыгрывал одну из сонат Бетховена. Трудно было поверить, что это был тот самый шалун, который за минуту вел себя так детски. Нежные черты его лица приняли задумчивое и печальное выражение. Голубые глаза быстро перебегали от нот к клавишам. Брови его слегка сдвинулись, и вся его фигура возмужала и дышала энергией. Часа два он без умолку играл. Высокая женщина, оставив свое вязанье, неподвижно его слушала. Девушка по временам поглядывала на играющего и на слушающих его, и улыбка блуждала на ее веселом лице. Старичок сладко спал в своих креслах. Заметив, что играющему жарко, высокая женщина глазами приказала девушке открыть окно, у которого она сидела.
Пробило с громом семь часов. Высокая женщина сочла их и ласково произнесла:
– Довольно, Петруша!
Но играющий не обращал внимания на ее слова: он продолжал играть; зато старичок при голосе высокой женщины пугливо проснулся и вопросительно глядел на нее. Она повелительно сказала, обращаясь к девушке:
– Прикажите давать чай!
Играющий остановился, встав из-за флигеля, подошел к высокой женщине и поцеловал ее в плечо. Вся суровость и холодность исчезли с ее лица. Она с любовью расправила взмокшие волосы, прильнувшие к пылающему лбу Петруши.
– Тетенька, – сказал он, – мы будем пить чай на террасе? здесь так душно!
– Да, ты весь в испарине.
И тетка вытерла ему лоб своим платком.
Ничего! посмотрите, как тихо в саду! – подходя к раскрытому окну, сказал Петруша, и вдруг его лицо приняло прежнее детское выражение; он выбежал из залы, говоря: – Я, тетенька, велю готовить чай на террасе!
Тетка не успела кивнуть головой в знак согласия, как Петруша уже был в саду и неимоверными прыжками пустился бежать по аллее, ведущей к мостику. За несколько шагов он был остановлен криком «Стой!», и девушка, смеясь, выскочила из-за куста.
Они схватились за руки, стали ровно в линию и, переглянувшись, ударили три раза в ладоши, протяжно произнося: «Раз… два… три!» Затем с веселым криком пустились они бежать через мостик в ту часть сада, которую правильнее назвать лесом. Они бежали не переводя духу, поддразнивая друг друга; наконец девушка, обняв руками небольшую тонкую березку, радостно закричала:
– Я первая, я первая!
– Я второй, я второй! – обнимая деревцо, смеясь и подражая голосу девушки, кричал Петруша.
– Ах! потише, Петруша! – сказала девушка и стала оправлять свою слегка помявшуюся пелеринку.
Петруша насмешливо глядел на нее.
– Да вам, кажется, нравится, – продолжала она, – когда ваша тетенька бранит меня, что я скоро пачкаю пелеринки!
– А хорошо я ее надул? – с гордостью спросил Петруша, и, скача с ноги на ногу, он жалобно пищал: – О! больно, больно!
И оба расхохотались.
– Однако пойдем домой: может, уж нас ищут! – пугливо сказала девушка.
И, перейдя мостик, они пошли к дому разными дорожками.
На террасе, у стола, за самоваром, уже сидела высокая женщина, когда девушка подходила к дому. Петруша первый подошел к столу и сел подле сухой фигуры с длинным неподвижным лицом, желтыми жидкими волосами и серыми злыми глазами, быстро бегавшими. Этот человек был так тощ, как будто его готовили для гербариума. Длинная его шея, как пучок проволоки, затянута была в белую пожелтевшую косынку, под цвет его лицу. Старинный синий фрак с медными пуговицами был ему видимо широк; зато нанковые сиреневые узенькие панталоны обрисовывали не только его высохшие ноги, но и голенищи его топорных сапогов. Канареечного цвета жилет дополнял его наряд. То был учитель Петруши. Чахоточная, маленькая, сероватого цвета женщина сидела возле него, робко глядя на всех. Что-то жалкое и страдальческое было в ее фигуре. То была подруга его жизни.
Во время чаю, кроме Петруши да его тетеньки, никто не говорил. По окончании чаю учитель отвесил поклон и удалился; за ним последовала его жена, сделав неловкий реверанс хозяйке. Старичок медленно прохаживался по саду с Петрушей и девушкой, а высокая женщина, сидя на террасе, рассуждала с ключницей.
Глава II
Учитель
Высокая женщина была полная хозяйка в доме своего единственного брата, который был в отсутствии в эту минуту. Он не был вообще домоседом; зато сестра во всю жизнь не более двух раз выезжала из деревни в ближайший город, и то на короткое время. Воспитанная строгой мачехой, которая славилась по всей губернии своим искусством хозяйничать и примерной экономией, Настасья Андреевна (так звали высокую женщину) в четырнадцать лет окончила свое образование. Она не умела читать и писать правильно, зато обладала обширными познаниями в хозяйстве. Она знала все тайны и уловки скотниц и поваров, разные соленья, варенья, делание цукатов и уксусу… впрочем, трудно перечесть, что знала она по хозяйственной части… считала отлично, даже на счетах. В лучшую свою пору она была бы недурна собой; но отсутствие моциона быстро развивало в ней полноту, которая не шла ни к летам девушки, ни к сложению, и без того плотному, да и характер у нее был довольно тяжелый. Для нее не существовали удовольствия молодой девушки. Она не любила даже быть с равными по летам и очень скучала редкими своими выездами. Она была самолюбива, и ее оскорбляло незавидное положение в обществе. Не умея вести разговора с мужчинами, которые изредка к ним приезжали, дурно танцуя, не имея, по скупости мачехи, нарядного туалета, она сделалась равнодушна к удовольствиям своих лет прежде, чем испытала их, и не только полюбила свою незавидную жизнь, но даже не постигала другой жизни вне кладовых и хозяйственных работ, которыми занимали ее с утра до ночи.
Выше всего ставя экономию и умение хозяйничать, мачеха была совершенно довольна апатичным характером Настасьи Андреевны, но считала всё-таки нелишним ежедневно читать ей наставления касательно бережливости и т. п. Старуха видела в падчерице залоги хорошей хозяйки и внутренно радовалась им, но ворчала, по привычке, «что она своей щедростью сделает ее нищей».
Мать Настасьи Андреевны умерла при самом рождении дочери. Отец женился во второй раз и через год тоже умер, оставив вторую жену полной распорядительницей имения до совершеннолетия детей. Всё в доме изменилось, и скупой характер мачехи не замедлил проявиться.
Оставшись вдовой, опекуншей двух малолетних детей, она с помощью бережливости привела расстроенное их имение в цветущее состояние, но зато страшно высохла душой. Никакие чувства вне хозяйственного интереса не существовали для нее, и она ревновала свою падчерицу, как страстно любящая женщина, ко всему, кроме хозяйства. Девушке строго воспрещены были чтение и музыка, к которой она оказывала большое расположение, – единственная склонность, какую в ней замечали. Но старуха видела в музыке явный подрыв своему благосостоянию, и только в редкие свободные часы дозволялось Настасье Андреевне садиться за избитые пятиоктавные клавикорды. Безжизненное, холодное лицо Настасьи Андреевны одушевлялось, небольшие глаза ярко горели, если ей случалось по слуху разыграть какой-нибудь вальс или романс.
Брат Настасьи Андреевны был старше сестры только годом; но молчаливый, серьезный характер делал его старым не по годам. Он также весь предан был хозяйственным делам – ходил в молотильню, на мельницу, по конюшням и мог заменить искусного управляющего по своей распорядительности и строгости. Между братом и сестрой не существовало дружбы, даже подобия этого чувства. Впрочем, тому много способствовало их воспитание. Едва Настасья Андреевна начала помнить себя, как ей приказано было брату своему говорить «вы» и слушаться его во всем. Играть им не позволялось ни вместе, ни порознь. Всё развлечение их состояло в соревновании – кто скорее и вернее вычислит или сложит ту или другую арифметическую задачу. К тому же зависть, так свойственная в детях к похвалам родных, много охлаждала их. И надо сознаться, что старуха с необыкновенным искусством умела поджигать рвение их к хозяйству. С тонким расчетом хвалила она то одного, то другую гостям своим, высчитывая их экономические подвиги.
Однако, как ни откладывалось воспитание сына, но наконец мачеха увидела, что оно необходимо. Она стала приискивать гувернера. Судьба, казалось, заботилась о скупой старухе. За самую незначительную сумму взялся приготовить мальчика молодой и очень образованный иностранец. Вот как было дело. Богатый сосед, возвратись из-за границы, привез с собой молодого человека родом из Германии. Помещику нравились восторженность его характера, его громадные надежды на будущее, которыми он жил, не заботясь о настоящем. Познакомясь с ним за границей, богатый барин привез его в деревню больше для компании, чем для управления своим оркестром. Но, идеалист по натуре, немец ничего не видел: он думал, что страсть к музыке скрепила их узы, и только глубокий сон, в который погружался иногда его меценат среди концерта, смущал мечтателя. Дирижируя деревенским оркестром, он воображал, что занимает столько же важный пост, как шеф какого-нибудь европейского оркестра, и, садясь за фортепиано играть перед дремлющим своим меценатом, дрожал и менялся в лице, будто тысячи дилетантов собрались слушать его. Немец имел несчастную слабость, свойственную многим, – придавать излишнюю важность тому, чем занимался. Самолюбие было причиною тому, а может быть, и страсть к искусству. Некоторые странности и неровности в характере мецената с избытком выкупались привольною жизнью. Немец прожил так с полгода, как вдруг совершенно неожиданно покровитель его упал со стула и покончил дни свои. Удар был двойной. Немец очутился без гроша денег и в чужой земле. Разделив инструменты по равной части, наследники не обратили внимания на несчастного распорядителя их, который принужден был приютиться из милости у старого управляющего. Чужой хлеб горек, и как только открылось первое место, немец с радостью взял его. Нужда заставила его избрать другой путь: вместо композитора и капельмейстера, он сделался гувернером у скупой и сварливой старухи. Но, поступив к ней в качестве учителя, он не мог отказаться от своих мечтаний. Заметив расположение к музыке в Настасье Андреевне, учитель стал заниматься с ней. Расчет победил в старухе нелюбовь к музыке, и она очень обрадовалась, что даром обойдется музыкальное образование падчерицы. Там, где другой увидел бы только способность к музыке, восторженный немец провидел нечто необыкновенное. Ему вообразилось, что судьба призвала его к завидному подвигу – образовать будущую знаменитость. Невеселая его жизнь у старухи приняла характер, полный интереса, и когда приходила ему мысль переменить место, совесть останавливала его: он боялся погубить талант, который действительно был в Настасье Андреевне.
Летний вечер
Четыре часа пополудни; день жаркий, но воздух чист и ароматен. Солнце усердно нагревает темно-серые стены большого, неуклюжего дома, стоящего вдали от прочих деревенских изб. Об архитектуре его можно сказать одно: вероятно, он был недостроен, когда его покрыли крышей. Окна, маленькие и редкие, наглухо заперты. У дома есть и сад; но он нисколько не защищает его от солнца; кроме кустов сирени да акаций, не видно в нем никаких дерев. Впрочем, в нем найдется всё необходимое для деревенского сада: крытая аллея из акаций, с беседкой, несколько дряхлых скамеек, расставленных на дурно выметенных дорожках; в стороне -- гряды с клубникой, а по забору тянутся кусты смородины и малины. Полусгнившая терраса с колоннами и деревянными перилами, выкрашенными белой краской, выходит в сад, и от нее тянется дорожка; она спускается вниз к небольшой реке, которая вся покрыта болотными лилиями и другими травами. Через речку перекинут узенький мостик в китайском вкусе. Переходящему его нужно иметь достаточный запас мужества, потому что местами доски сгнили, а остальные прыгали от прикосновения. Но за смелость свою он щедро вознаграждался, очутившись вдруг в прекрасном лесу вместо унылого, обнаженного сада. Огромные деревья заменяли здесь беседку и крытую аллею, зеленая мягкая трава с цветами -- сгнившие деревянные скамейки. Тут так всё дышало весело и роскошно, как будто не маленькая река, а целое море разделяло два сада.
Вступив в дом, мы увидим одну из главных комнат, необыкновенно широкую и низенькую, с полом, выкрашенным густо-коричневой краской, с закопченным потолком, с меблировкой, в которой каждая вещь свидетельствует давность лет и лишение удобств. Высокие стулья, выкрашенные белой краской, с букетом роз на спинке, с соломенными подушками, привязанными к сиденью, жались плотно друг возле друга, окаймляя стены. Посреди комнаты -- обеденный круглый стол с бесчисленными тоненькими ножками, напоминавший огромного окаменелого паука. В углу против окон -- массивный флигель в неуклюжем чехле из толстого серого сукна. На желтой закопченной стене -- барометр, оправленный в черное дерево. В одном углу помещались стенные часы с пудовыми гирями, которые по огромности своей скорее годились украшать башню рыцарского замка, чем столовую мирного селянина.
Под монотонный стук маятника по комнате ходила женщина пожилых лет, с лицом бледным и суровым. В ее крупных и неправильных чертах было полное отсутствие малейшей нежности. Закинув руки назад, она прохаживалась тяжелою поступью, погруженная в раздумье. Ее полутраурный туалет гармонировал с мрачностью комнаты: он состоял из темного ситцевого капота и бархатной пелеринки с бахромой; за поясом позванивала огромная связка ключей; тюлевый чепчик с темными лентами прикрывал волосы женщины, черные с проседью.
У окна, затянутого серпянкой, сидели девушка и старичок, лицом друг к другу. Противоположность лет резко выказывала молодость, полную жизни, и кроткую старость. Несмотря на совершенно детский туалет девушки, ей смело можно было дать лет шестнадцать. Ситцевое полинялое светленькое платье с короткими рукавами, которые выказывали полненькие и красивые руки, и беленькая детская пелеринка не могли скрыть пышных плеч. Девушка была причесана a la chinoise. {в китайском стиле (франц.) } Ее слегка волнистые волосы приподняты были кверху, открывая красивый лоб и виски. Коса ее, очень густая, низко спускалась на затылок, на котором вились от природы маленькие пукли. Головка так грациозно была поставлена на ее прекрасных плечах, что невольно обращала на себя внимание. Черты лица были небольшие, исключая глаз -- ясных и смелых; а в очертании красивых губ, несмотря на детское еще выражение всего лица, выражалось уже столько энергии, что вы невольно догадывались о силе характера. Гармония господствовала во всей фигуре девушки, начиная с огненных ее глаз до красивых пальцев, которыми она работала бисером на бумаге,-- занятие, придуманное для потери зрения.
Старичок был очень маленького роста: он почти весь мог бы усесться в вольтеровских полинялых креслах. Лицо его было кротко, черты мелкие, но, несмотря на дряхлость, сохранившие еще форму. Из-под белого вязаного колпака, которым была покрыта его голова, падали редкие длинные седые волосы и ложились на воротник ситцевого халата. Огромные очки почти закрывали всё его маленькое лицо. На коленях у него лежала книга, а на окне подле него -- табакерка и розовый клетчатый платок.
Тишина была томительная кругом в доме; одна только мерно-тяжелая поступь, то заглушаемая боем маятника, то вторившая ему, монотонно раздавалась по зале. Внимательный глаз, однако ж, заметил бы маленькую комедию, которая безмолвно разыгрывалась среди всеобщей тишины. Лишь только высокая женщина поворачивалась спиною к окнам, как девушка отнимала голову от работы и заглядывала за ширмы, стоявшие у окна. Старик делал то же. Они улыбались, глядя в окно; по временам девушка едва сдерживала смех. Но как только высокая женщина доходила до двери против окон и поворачивалась, девушка и старик пугливо обращались к своим занятиям; лица их быстро принимали серьезное выражение.
Внимание старичка и девушки привлекал стоявший у окон в саду высокий мальчик… впрочем, мальчиком его можно было назвать только по костюму, да еще по гримасам и прыжкам, какие он теперь выделывал. Широкие его плечи заключены были в узенькую синюю суконную курточку, рукава которой едва доставали до кисти его мускулистых рук. На отложенный воротничок рубашки падали светло-белокурые длинные волосы. Ростом он был довольно высок и вообще имел вид недоросля. Щеки его горели ярким румянцем, пот катился градом с его открытого лба; но он ничего не замечал и усердно гримасничал и ломался. Однако ж проказам его, которые так занимали старика и девушку, суждено было скоро кончиться.
Высокая женщина случайно, не дойдя до двери, повернула голову и застала врасплох старичка и девушку. Как бы почувствовав устремленные на них зоркие глаза, они оба вздрогнули и склонили головы, один -- к книге, другая -- к работе. Язвительно улыбнувшись, высокая женщина молча вышла из залы в боковую дверь. Девушка выразительно переглянулась со старичком и робко прислушивалась к стуку двери в соседней комнате, которая выходила на террасу. Через минуту возвратилась в зал высокая женщина; запыхавшись, тащила она за собою проказника, пойманного врасплох в саду,-- он неохотно шел за ней, упираясь всем телом. Со всею силой своего высокого роста и могучих плеч она посадила мальчика на стул у флигеля и грозно сказала:
– - Я жду, жду его, думаю -- еще в классе, а он изволит гримасничать, как фигляр какой-нибудь.-- И, с презрительной миной обратясь к старичку, который, как школьник, уткнулся в книгу, она прибавила: -- А как вам-то не стыдно?
Затем, быстро отвернув голову, подошла к девушке, низко склонившей голову над работой, с готовностью принять грозу, уже тяготеющую над ней.
– - А вы, сударыня! -- воскликнула высокая женщина, дурно скрывая свой гнев и, однако, стараясь придать своему голосу более ровности.-- Вспомнили бы, что едите чужой хлеб, носите чужое платье! хоть бы из деликатности, коли в вас нет благодарности, слушались ваших благодетелей. Не зевали бы по окнам, а работали бы.
Изливая таким образом свой гнев, высокая женщина всё ближе и ближе подходила к девушке. Сдерживая ускоренное дыхание, бедная девушка сжала свои губы, на которых как бы блуждала улыбка; щеки ее горели, а дрожащей рукой она ловила бисеринку, которая упорно увертывалась от нее.
– - Я вас проучу, сударыня, я заставлю вас не улыбаться, а плакать, когда вам говорят дело. Взятая из милос…
Николай Алексеевич Некрасов знаком читателям по стихотворной поэме «Кому на Руси жить хорошо». Но не только стихотворения и поэмы являются его литературной заслугой. «Мертвое озеро» Некрасова - глубокая и яркая проза XIX века.
О писателе
Николай Алексеевич - сын помещика Ярославской губернии. Родился в деревне Грешнево, где и протекало его детство. Был хрупким и болезненным мальчиком, рос слишком впечатлительным.
Увлекался литературой, первые сочинения появились в детском возрасте. Серьезно взялся за это дело, будучи юношей. Был влюблен в Авдотью Панаеву - соавтора романа «Мертвое озеро». Будучи замужней женщиной и хозяйкой литературного салона, она отвергла ухаживания молодого писателя.
Как появился роман?
Свое «Мертвое озеро» Некрасов создал, по одной из версий, основываясь на детских впечатлениях. Такое озеро существовало в реальности, о его нахождении до сих пор ведутся споры. Одни утверждают, что речь идет об Ивановском озере, находящемся в нескольких километрах от бывшей усадьбы Некрасовых в Грешнево. А вторые уверены, что прототипом мертвого озера стало Кулеомаярви, находящееся под Выборгом. Именно с ним связано наибольшее количество жутких легенд.
Коротко о главном
Роман читается легко, но веет от него какой-то затаенной грустью. Описание озера достаточно жуткое, люди с развитой фантазией способны представить его во всех красках.
Очень много главных героев, в них запутаться можно. И женщины-героини кажутся скучными, однообразными. Однако погрузившись в чтение книги, начинаешь замечать, что это ошибочное мнение.
Главные герои - актриса Любская, дочь цыганки Люба, граф Тавровский и отставной прапорщик Покизовкин. Люди абсолютно разных сословий, с индивидуальными взглядами на жизнь и своей историей. Автор открывает мировоззрение каждого из них, проводит параллели, давая читателю возможность сравнить персонажей друг с другом.
Главные герои: краткое описание
Актриса Любская - молодая, одинокая и очень красивая особа. Такой тяжело в жизни, слишком много мужского внимания обращено к красавице, а противостоять ему просто невыносимо. И происходит нравственное падение Любской, вид деятельности которой не может не сказываться на образе жизни. Не случайно в романе Некрасова «Мертвое озеро», содержание которого в кратком виде приведено здесь, девушка является актрисой. В старые времена такой род деятельности считался крайне низким, хотя требовал определенного внешнего вида и образованности.
Граф Тавровский - еще один образ развращенного человека. Его титул, внешний вид и характер позволяют вести себя крайне нехорошо. Хотя граф - добрый человек, его похоти одерживают верх над благородством.
Иное дело прапорщик Покизовкин. Это принципиальный и честный человек, этакий глас народа. Он отличный товарищ, предан своей семье, имеет собственный внутренний стержень и стремится к определенным идеалам. Солдат - труженик, так и не научившийся торговать собственной совестью.
Люба - дочь цыганки, просто идеал женственности, нежности и невинности. Она выросла на берегу Мертвого озера, моральной чистоте девушки могут позавидовать состоятельные барышни. Не имея денег, Люба отличается высокой нравственностью, чего нельзя купить. Но эта чистота и губит юную особу, встреча с графом Тавровским не сулит ей ничего хорошего. Люба влюбляется в красавца-балагура, но он слишком лжив и тщеславен. Вероломство графа побуждает молодую цыганку совершить самоубийство.
Описание озера
С содержанием «Мертвого озера» Некрасова мы ознакомились выше. Точнее, поговорили о главных героях романа. Но что примечательно, и второстепенные персонажи отличаются определенными, очень ярко описанными характерами. Почти все персонажи лишены родителей, воспитывались у родственников или чужих людей из милости. Это делает роман еще более трагичным, нежели череда самоубийств, описанных в нем.
Что представляет собой Мертвое озеро? Жуткое и манящее зрелище: только представьте живую ограду из холмов со всех сторон. Над его тихой гладью склоняются высокие деревья, отбрасывая страшные тени на поверхность воды. Когда слишком разыграется ветер, то верхушки деревьев только немного покачиваются, издавая протяжные скрипы. Ветер предпочитает обходить стороной это озеро, громко завывая за холмами. Водную гладь оберегает и высокий камыш, изредка можно услышать, как заводят свои грустные песни лягушки, укрывающиеся в недрах его. На берегу притаился хмурый ельник, он тянет лапы к озеру, как бы стремясь оградить его от солнечного света. И вся эта картина наводит уныние и жуть на незваного гостя озера. Можно ли подступиться к нему? Можно, но металлическая гладь воды не кажется манящей, наоборот, ее серость создает отталкивающее впечатление.
Самоубийства
В романе Некрасова «Мертвое озеро» персонажи тонут в спокойной воде. И идут на этот шаг самостоятельно, как было с цыганочкой Любой. Она бросилась в воды озера, так и не сумев пережить двуличность графа Тавровского.
Здесь же находит последнее пристанище и взрослая цыганка - мать Любы. В романе есть эпизод, повествующий о поиске ее тела, - очень грустный и довольно пугающий своей безысходностью. В безумном отчаянии плавал помещик Куратов по озеру, взывая к цыганке, выкрикивая ее имя. Наверное, обезумев, он полагал, что женщина услышит его на дне озера и всплывет навстречу. Здесь же собрались крестьяне, они держали факелы, а на берегу искрились костры для обогрева искавших тело людей. И на фоне сумерек это выглядело величественно, но очень жутко.
Развязка
«Мертвое озеро» (Н. Некрасов написал его в конце XIX века) заканчивается довольно хорошо. По крайней мере в сравнении с теми ужасами и отчаянием, которые довелось пережить несчастным самоубийцам и тем, кто был связан с ними. Молодое поколение дворян просто иссушило мрачные воды, а лес облагородили, превратив в чудесный парк. Лишенное своей пугающей величественности, озеро вскоре ушло из человеческой памяти.
Пугающий факт
Считается, что книга «Мертвое озеро» Некрасова основана на реальных событиях. По крайней мере, эпизод с поиском тела цыганки - это своеобразный «привет» из детства писателя.
Однажды он вместе со своим отцом, мальчиком-гимназистом и двумя дворовыми отправились охотиться. Шли, весело переговариваясь, и не заметили, как гимназист Федор Успенский отстал от Некрасовых. Причем, на каких-то двести метров, как выяснится позже. Отец Николая, Алексей Сергеевич, услышал одиночный выстрел, резко развернулся и увидел Федора, разгуливающего на мелководье озера. Некрасовы сразу же пошли обратно, надеясь образумить гимназиста, но не успели добраться до него. Как позже сказал сам Николай, Федор громко закричал, а прибежав на крик, Некрасовы увидели, как он тонет в озере. Алексей Сергеевич бросился за пареньком, и это с учетом своего неумения плавать. Добравшись до него, начал вытаскивать, но помочь гимназисту уже не представлялось возможным. Помещик почувствовал, что сам идет ко дну, надо было выбираться из озера. С большим трудом помещик смог это сделать.
На поиски тела гимназиста были брошены крестьяне, но успехом их миссия не увенчалась. Хотя люди ныряли в темные воды до поздней ночи, труп всплыл лишь через четыре дня. Федора Успенского похоронили на родине, а Николай Алексеевич никогда не вспоминал этот страшный эпизод своей жизни, до определенного момента.
В обстоятельствах смерти гимназиста очень много неясного, о чем мы теперь никогда не узнаем. Существовала версия, что он подстрелил на озере утку и поплыл за своей добычей. Выстрел был, но разве в одежде и с охотничьей сумкой плавают?
Согласно второй гипотезе, Успенский провалился в один из омутов, они располагались достаточно близко к берегу. Стал паниковать, не сумел справиться с собственным страхом и погиб.
Роман Некрасова «Мертвое озеро», краткое описание которого можно прочесть выше, включает этот пугающий эпизод.
Заключение
Мы рассмотрели материал об одном из непопулярных произведений Николая Алексеевича Некрасова. Несмотря на это, роман вполне рекомендован к прочтению любителям русской литературы.
Николай Алексеевич Некрасов
Собрание сочинений в пятнадцати томах
Том 10. Мертвое озеро
Мертвое озеро
Том первый
Часть первая
Летний вечер
Четыре часа пополудни; день жаркий, но воздух чист и ароматен. Солнце усердно нагревает темно-серые стены большого, неуклюжего дома, стоящего вдали от прочих деревенских изб. Об архитектуре его можно сказать одно: вероятно, он был недостроен, когда его покрыли крышей. Окна, маленькие и редкие, наглухо заперты. У дома есть и сад; но он нисколько не защищает его от солнца; кроме кустов сирени да акаций, не видно в нем никаких дерев. Впрочем, в нем найдется всё необходимое для деревенского сада: крытая аллея из акаций, с беседкой, несколько дряхлых скамеек, расставленных на дурно выметенных дорожках; в стороне - гряды с клубникой, а по забору тянутся кусты смородины и малины. Полусгнившая терраса с колоннами и деревянными перилами, выкрашенными белой краской, выходит в сад, и от нее тянется дорожка; она спускается вниз к небольшой реке, которая вся покрыта болотными лилиями и другими травами. Через речку перекинут узенький мостик в китайском вкусе. Переходящему его нужно иметь достаточный запас мужества, потому что местами доски сгнили, а остальные прыгали от прикосновения. Но за смелость свою он щедро вознаграждался, очутившись вдруг в прекрасном лесу вместо унылого, обнаженного сада. Огромные деревья заменяли здесь беседку и крытую аллею, зеленая мягкая трава с цветами - сгнившие деревянные скамейки. Тут так всё дышало весело и роскошно, как будто не маленькая река, а целое море разделяло два сада.
Вступив в дом, мы увидим одну из главных комнат, необыкновенно широкую и низенькую, с полом, выкрашенным густо-коричневой краской, с закопченным потолком, с меблировкой, в которой каждая вещь свидетельствует давность лет и лишение удобств. Высокие стулья, выкрашенные белой краской, с букетом роз на спинке, с соломенными подушками, привязанными к сиденью, жались плотно друг возле друга, окаймляя стены. Посреди комнаты - обеденный круглый стол с бесчисленными тоненькими ножками, напоминавший огромного окаменелого паука. В углу против окон - массивный флигель в неуклюжем чехле из толстого серого сукна. На желтой закопченной стене - барометр, оправленный в черное дерево. В одном углу помещались стенные часы с пудовыми гирями, которые по огромности своей скорее годились украшать башнюрыцарского замка, чем столовую мирного селянина.
Под монотонный стук маятника по комнате ходила женщина пожилых лет, с лицом бледным и суровым. В ее крупных и неправильных чертах было полное отсутствие малейшей нежности. Закинув руки назад, она прохаживалась тяжелою поступью, погруженная в раздумье. Ее полутраурный туалет гармонировал с мрачностью комнаты: он состоял из темного ситцевого капота и бархатной пелеринки с бахромой; за поясом позванивала огромная связка ключей; тюлевый чепчик с темными лентами прикрывал волосы женщины, черные с проседью.
У окна, затянутого серпянкой, сидели девушка и старичок, лицом друг к другу. Противоположность лет резко выказывала молодость, полную жизни, и кроткую старость. Несмотря на совершенно детский туалет девушки, ей смело можно было дать лет шестнадцать. Ситцевое полинялое светленькое платье с короткими рукавами, которые выказывали полненькие и красивые руки, и беленькая детская пелеринка не могли скрыть пышных плеч. Девушка была причесана a la chinoise. Ее слегка волнистые волосы приподняты были кверху, открывая красивый лоб и виски. Коса ее, очень густая, низко спускалась на затылок, на котором вились от природы маленькие пукли. Головка так грациозно была поставлена на ее прекрасных плечах, что невольно обращала на себя внимание. Черты лица были небольшие, исключая глаз - ясных и смелых; а в очертании красивых губ, несмотря на детское еще выражение всего лица, выражалось уже столько энергии, что вы невольно догадывались о силе характера. Гармония господствовала во всей фигуре девушки, начиная с огненных ее глаз до красивых пальцев, которыми она работала бисером на бумаге, - занятие, придуманное для потери зрения.
Старичок был очень маленького роста: он почти весь мог бы усесться в вольтеровских полинялых креслах. Лицо его было кротко, черты мелкие, но, несмотря на дряхлость, сохранившие еще форму. Из-под белого вязаного колпака, которым была покрыта его голова, падали редкие длинные седые волосы и ложились на воротник ситцевого халата. Огромные очки почти закрывали всё его маленькое лицо. На коленях у него лежала книга, а на окне подле него - табакерка и розовый клетчатый платок.
Тишина была томительная кругом в доме; одна только мерно-тяжелая поступь, то заглушаемая боем маятника, то вторившая ему, монотонно раздавалась по зале. Внимательный глаз, однако ж, заметил бы маленькую комедию, которая безмолвно разыгрывалась среди всеобщей тишины. Лишь только высокая женщина поворачивалась спиною к окнам, как девушка отнимала голову от работы и заглядывала за ширмы, стоявшие у окна. Старик делал то же. Они улыбались, глядя в окно; по временам девушка едва сдерживала смех. Но как только высокая женщина доходила до двери против окон и поворачивалась, девушка и старик пугливо обращались к своим занятиям; лица их быстро принимали серьезное выражение.
Внимание старичка и девушки привлекал стоявший у окон в саду высокий мальчик… впрочем, мальчиком его можно было назвать только по костюму, да еще по гримасам и прыжкам, какие он теперь выделывал. Широкие его плечи заключены были в узенькую синюю суконную курточку, рукава которой едва доставали до кисти его мускулистых рук. На отложенный воротничок рубашки падали светло-белокурые длинные волосы. Ростом он был довольно высок и вообще имел вид недоросля. Щеки его горели ярким румянцем, пот катился градом с его открытого лба; но он ничего не замечал и усердно гримасничал и ломался. Однако ж проказам его, которые так занимали старика и девушку, суждено было скоро кончиться.
Высокая женщина случайно, не дойдя до двери, повернула голову и застала врасплох старичка и девушку. Как бы почувствовав устремленные на них зоркие глаза, они оба вздрогнули и склонили головы, один - к книге, другая - к работе. Язвительно улыбнувшись, высокая женщина молча вышла из залы в боковую дверь. Девушка выразительно переглянулась со старичком и робко прислушивалась к стуку двери в соседней комнате, которая выходила на террасу. Через минуту возвратилась в зал высокая женщина; запыхавшись, тащила она за собою проказника, пойманного врасплох в саду, - он неохотно шел за ней, упираясь всем телом. Со всею силой своего высокого роста и могучих плеч она посадила мальчика на стул у флигеля и грозно сказала:
Я жду, жду его, думаю - еще в классе, а он изволит гримасничать, как фигляр какой-нибудь. - И, с презрительной миной обратясь к старичку, который, как школьник, уткнулся в книгу, она прибавила: - А как вам-то не стыдно?
Затем, быстро отвернув голову, подошла к девушке, низко склонившей голову над работой, с готовностью принять грозу, уже тяготеющую над ней.
А вы, сударыня! - воскликнула высокая женщина, дурно скрывая свой гнев и, однако, стараясь придать своему голосу более ровности. - Вспомнили бы, что едите чужой хлеб, носите чужое платье! хоть бы из деликатности, коли в вас нет благодарности, слушались ваших благодетелей. Не зевали бы по окнам, а работали бы.
Изливая таким образом свой гнев, высокая женщина всё ближе и ближе подходила к девушке. Сдерживая ускоренное дыхание, бедная девушка сжала свои губы, на которых как бы блуждала улыбка; щеки ее горели, а дрожащей рукой она ловила бисеринку, которая упорно увертывалась от нее.
Я вас проучу, сударыня, я заставлю вас не улыбаться, а плакать, когда вам говорят дело. Взятая из милос…
Но тут она была прервана сильным стуком крышки флигеля и диким криком: то кричал молодой человек, кусая свою руку и подпрыгивая.
Высокая женщина кинулась к нему; в минуту гнев исчез с ее лица, смененный испугом. Она озабоченно смотрела на мальчика, повторяя:
Всё твои шалости!
И она хотела было дотронуться до его руки; но он дико вскрикнул: «Ай, больно!» - и уклонился.
Воды холодной и уксусу, скорее, скорее! - отрывисто проговорила высокая женщина, подавая связку ключей девушке, подбежавшей к ней.
