Наверное писал бы в журнал больше, если бы не мое чистоплюйство. Ведь
информации, подаваемой зомбоящиком более чем достаточно для анализа. Но вот беда
- как только вижу на экране физиономию Сванидзе или Радзинского, рука машинально
тянется... нет не к кобуре, а к пульту, чтобы переключить канал.
А на прошлой неделе здорово грипповал и других развлечений просто не было.
Поэтому сподобился посмотреть передачу В. Вульфа "Мой серебряный шар",
посвященную Зинаиде Райх, Впрочем, не столько ей, сколько ее второму мужу,
Всеволоду Мейерхольду.
Начинается повествование с конца, т. е. с убийства З. Райх, как уверяет
автор, агентами НКВД, сразу после ареста ее мужа. Г-н Вульф рассказывает
леденящие душу подробности, как двое неизвестных проникли в квартиру актрисы,
нанесли ей семь ножевых ранений в область сердца и скрылись, оставляя за собой
кровавые следы. Странно только, что З. Райх после этого оставалась жива и умерла
в карете "скорой помощи" по пути в больницу. Поводом для убийства, по мнению
г-на Вульфа явилось письмо актрисы к Сталину с обвинениями в том, что он не
разбирается в театральном искусстве и т. п. Веский повод для зверского убийства,
нечего сказать! Не проще ли арестовать З. Райх по делу мужа и вынести приговор?
По крайней мере сплетен было бы меньше. Но магическая фраза "убит(а) по приказу
Сталина" до сих пор срабатывает.
Имя Мейерхольда сейчас не принято произносить без эпитета "гениальный" или по
меньшей мере "великий" и г-н Вульф здесь не исключение. Вот в своих "истЕрических
хрониках" Сванидзе тоже превозносит Мейерхольда, как театрального гения всех
времен и народов.
А вот мнение знаменитого русского публициста М. Меньшикова, расстрелянного в
1918 г. идейными сотоварищами Мейерхольда буквально на глазах семьи:
"Неужели серьезно г-н Мейерхольд укоренился на императорской сцене?
Недавно я в первый раз видел г-на Мейерхольда на субботнике
Литературно-художественного общества. Я просто каменел от изумления: неужели
это-то и есть знаменитый г-н Мейерхольд, актер, о котором столько кричали -
правда, еврейские газеты? Неужели талантливая когда-то г-жа Комиссаржевская
именно этого тощего, рыжеватого, некрасивого господина с шапкой курчавых волос
сделала избранником своего вкуса, своей полубезумной любви к театру? Правда,
г-жа Комиссаржевская рассталась наконец с г-ном Мейерхольдом, убедившись, что он
губит ее театр, как пришлось ей расстаться с г-ном Флексером (Аким Волынский),
который тоже тщился что-то сделать умопомрачительное на ее сцене. Но каким
образом забракованный даже второстепенной сценой незначительный еврей вдруг
выскочил в режиссеры Императорского Александрийского театра? Прямо чудеса
творятся в нашем несчастном отечестве! В Петербурге говорят, что г-н Мейерхольд
понравился всего лишь одной полковнице, и та сделала ему протекцию. Так неужели
первый театр в России, наш национальный театр, в зависимости от вкуса какой-то
штаб-офицерши, совершенно неизвестной отечеству?
Дело, конечно, вовсе не в том, что г-н Мейерхольд еврей. Будь это гениальный
человек, он мог бы быть готтентотом, и с этим все примирились бы. Но г-н
Мейерхольд всего лишь несколько растрепанный, взбудораженный, нервно
взвинченный, притом вполне посредственный представитель иудейской расы.
Гениальные люди большая редкость, но даже талантливый был бы находкой - однако
тут талантом даже не пахнет. Сужу по той лекции, которую весьма развязно прочел
нам г-н Мейерхольд о "театре исканий". Господи, какая это была чепуха!
Надо сказать, что субботники Литературно-художественного общества посещаются
более или менее избранной публикой - писателями, художниками, театралами,
людьми, знакомыми и с лучшей русской, и с европейской сценой. Иметь смелость
выйти перед таким партнером с газетной статьей декадентского пошиба - одно это
уже свидетельствует о бесталанности г-на Мейерхольда. Талант, когда не в ударе,
молчит: он первый презирает свою случайную пустоту и страшится выносить ее на
сцену. Не то - претензия, не то - подделка под талант. Подделка думает, что
публика дура, не заметит подделки - стоит ошеломить ее какой-нибудь "Синей
птицей", или сопоставлением Леонида Андреева с Гёте, или ловко закрученными
фразами о новом, неведомом, небывалом, непостижимом искусстве "исканий".
Как актера я совершенно не знаю г-на Мейерхольда: кажется, никогда не видал его
ни в одной пьесе. В этом отношении я должен довериться вкусу Ю. Д. Беляева; а он
на днях писал следующее: "Актер г-н Мейерхольд преплохой. Эта фигура, эти жесты,
этот голос! "Стоит древесно, к стене примкнуто"..." Вот отзыв нашего лучшего
театрального критика. Но если так, если г-н Мейерхольд даже актер преплохой, то
скажите, какими же неисповедимыми судьбами этот бесталанный еврейчик попал не
только в актеры, но даже в режиссеры императорской труппы? "
"Фи!" - скажет кто-то - "этот Меньшиков ничего не понимает в искусстве! Да
еще антисемит вдобавок". Не буду спорить, кому-то может показаться вершиной
театрального мастерства таскание по сцене двери в течении всего спектакля. Или
чтение монолога, стоя на руках. Мне же такие сценические приемы представляются
заурядной халтурой. Наверное халтурой они показались и Сталину, поэтому и
прикрыт был сей театр абсурда. Ну а насчет "антисемитизма" - не знаю кому
верить: Меньшикову, считающему Мейерхольда евреем или В. Вульфу, у которого
Мейерхольд немец, да еще и дворянских кровей. Впрочем, это неважно.
Весьма смутили меня и описания ужасных пыток, которым подвергался опальный
режиссер в застенках НКВД. Не то, что бы я не верил в пытки вообще - на Руси
подследственных колотили всегда, начиная от хана Мамая и кончая нынешним
"демократическим" отделением милиции. Но вот в случае с Мейерхольдом не верится
как-то. Обычно интеллигенция той поры "сдавала" своих друзей, родственников без
всяких пыток. Да и то обстоятельство, что Мейерхольд рассказывает об ужасных
пытках в письме к Сталину кажется по меньшей мере странным. Вряд ли такое письмо
найдет своего адресата.
За что расстреляли Мейерхольда? Думается не за "великий талант", как нас
пытаюся уверить Вульф, Сванидзе и иже с ними. Конечно, мало верится и в шпионаж
в пользу Англии и Японии. Думается не последнюю роль сыграла давняя дружба с Л.
Троцким. Плюс гомосексуализм "гения", о котором вулфы и сванидзе стыдливо
умалчивают. А между тем известно, кого Сталин называл "мерзавцами".
Кому-то может показаться, что с Мейерхольдом обошлись слишком жестоко. Может
быть. Но мне вспоминается такой факт, о котором помалкивают поклонники
"гениального режиссера": в 1937 году Мейерхольд написал Сталину письмо, в
котором предлагал расстреливать "врагов народа" на сцене его театра. Для
приближения сцены к зрителю, так сказать... Ну и, как говориться, за что
боролся, на то и напоролся. И как после этого не верить и Божий Суд на Земле и в
Высший Промысел?!
Мучеников во все времена было много. История показывает, что Всеволод Мейерхольд - один из них...
20 июня 1939 года Мейерхольд был арестован в Ленинграде; одновременно в его квартире в Москве был произведён обыск. В протоколе обыска зафиксирована жалоба его жены 3инаиды Райх, протестовавшей против методов одного из агентов НКВД. Вскоре (15 июля) она была убита неустановленными лицами.
После трёх недель допросов, сопровождавшихся пытками, Мейерхольд подписал нужные следствию показания: его обвиняли по статье 58 Уголовного кодекса РСФСР. В январе 1940 года Мейерхольд писал В. М. Молотову:
…Меня здесь били — больного шестидесятишестилетнего старика, клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине, когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам […] боль была такая, что казалось, на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток…
Заседание Военной коллегии Верховного суда СССР состоялось 1 февраля 1940 года. Коллегия приговорила режиссёра к расстрелу. 2 февраля 1940 года приговор был приведён в исполнение. О месте захоронения Мейерхольда пишет журнал «Театрал»: «Внучка Вс. Э. Мейерхольда Мария Алексеевна Валентей ещё в 1956 году, добившись его политической реабилитации, но не зная тогда, как и когда погиб её дед, установила на могиле Зинаиды Николаевны Райх, что на Ваганьковском кладбище, общий памятник — ей, актрисе и возлюбленной жене, и ему. На памятнике выгравирован портрет Мейерхольда и надпись: „Всеволоду Эмильевичу Мейерхольду и Зинаиде Николаевне Райх“. <…>
В 1987 году ей стало известно и подлинное место захоронения Мейерхольда — „Общая могила № 1. Захоронение невостребованных прахов с 1930 г. — 1942 г. включ.“ на кладбище московского крематория у Донского монастыря. (По решению Политбюро от 17 января 1940 года № II 11/208, подписанного лично Сталиным, было расстреляно 346 человек. Их тела были кремированы, и прах, ссыпанный в общую могилу, смешан с прахом других убитых.)».
В 1955 году Верховный суд СССР посмертно реабилитировал Мейерхольда.
«...В.Э. Мейерхольда арестовали 20 июня 1939 г. в 9 часов утра в Ленинграде. В тот же день в ленинградской и московской (на Брюсовском) квартирах, на даче в Горенках и в кабинете Мастера в Оперной студии им. Станиславского были проведены обыски. На Брюсовском энкавэдэшники первым делом изъяли копии всех писем 3.Н. Райх на имя Сталина и Ежова, паспорт и партбилет Мастера. Причём, они так торопились, что не удосужились даже вывезти архив В. Э. Мейерхольда, а запихали бумаги - без описи! - в сорок папок и оставили их в доме. […]
Тем не менее, 65-летнего Мейерхольда арестуют и расстреляют. Значит, в силу каких-то обстоятельств Сталин изменил мнение о B. Э. Мейерхольде. Почему?
И случайно ли в ночь с 14 на 15 июля 1939 г. в своей квартире в Брюсовском переулке зверски убьют 3. Н. Райх, и убийцы никогда не будут найдены?
В чем же тогда причина столь резкого изменения отношения Сталина к Мейерхольду? Завязка трагедии «Отелло» начинается с носового платка. Мастер мечтал поставить спектакль на круглой арене так, чтобы в прологе все зрители видели этот платок с монограммой Отелло в уголке.
Завязка моей гипотезы ареста мастера - конверт, банальный советский почтовый конверт с письмом 3. Н. Райх.
Режиссёр театра Мейерхольда Л.В. Варпаховский, реабилитированный после семнадцати лет отсидки, рассказал М. Бабановой, что ему после реабилитации показали в прокуратуре «письмо, которое после закрытия театра, но ещё до ареста Мейерхольда Райх написала И. Сталину». Копия этого письма и была изъята во время обыска квартиры на Брюсовском (под № 1 в описи НКВД). Уверен, что 3. Райх написала и отправила в апреле-мае 1939 г. письмо, не показав его мастеру. По ощущению Л.В. Варпаховского письмо для адресата было оскорбительным и уничижительным: «Решительный и гневный текст в таком примерно смысле: как, вы, грузин, можете судить о русском театре, что вы понимаете в режиссуре, чтобы оценить... и т.д.» Это более чем вероятно - во множестве воспоминаний мемуаристам запомнились слова 3. Райх, что Сталину не помешало бы брать уроки понимания сценического искусства у Мейерхольда.
В октябре 1997 г. я поделился этой гипотезой с И.П. Уваровой. Она подтвердила факт письма, рассказав мне, что в 1939 г. М.Ф. Гнесин пришёл в гости к Мейерхольдам. Разговор не клеился, в семье была какая-то напряжённая, тягостная атмосфера тревожного ожидания, и гость заторопился уходить. В. Мейерхольд вышел провожать его в прихожую, извинился и шёпотом сказал: «Михаил Фабианович, вы извините нас. Дело в том, что Зинаида Николаевна написала и послала Сталину письмо, не согласовав его со мной». Уже потом вышел сборник документов, подготовленный В. Колязиным, из которого видно, что энкавэдэшники изъяли при обыске из квартиры В.Э. Мейерхольда копию этого злосчастного письма 3. Райх к Сталину на шести листах. Это было второе письмо 3.Н. Райх Сталину . Первое она написала 29 апреля 1937 г. ещё до злосчастной статьи в «Правде», до закрытия театра. Кстати, и первое письмо к вождю она скрыла от Мейерхольда.
Скажу честно, тяжело и больно читать это письмо. Из текста явственно вычитывается, что его автор, как минимум, человек неадекватных реакций. Правда, она сама признаётся в письме, что «я сейчас очень больна - больны мозги и нервы от всего, что происходит». Пожалеем её, до чего довела людей эта проклятая власть!
Я не буду анализировать всё письмо, отсылаю интересующихся к первоисточнику. Но два момента хотелось бы выделить. Уже в самом начале она пишет: «Я с Вами все время спорю в своей голове, всё время доказываю Вашу неправоту порой в искусстве. Я в нём живу больше 20 лет; [...] Вы были заняты не тем (искусство - надстройка) и правы по тому закону, который Вы себе поставили, и правы по-своему - в этом Ваша сила, - я её признаю. [...] Вы должны понять его всю силу и не ограничивать своими вкусами».
Не знаю, что думал адресат, читая эти строки, но вряд ли радовался.
А в заключение она пишет: «Задумала я ещё на 5-е мая свидание с Вами, если Вы сможете. Свидание сразу с 1) матерью Маяковского, сестрами его, 2) с Мейерхольдом и Сейфуллиной. Об организации этого свидания сейчас напишу Николаю Ивановичу Ежову и пошлю ему вместе с этим письмом. Пожалуйста, телеграфируйте мне коротенько в Ленинград, Карповка, 13, Дом Ленсовета, кв. 20. Чтоб быть мне здоровой. Обязательно. Привет сердечный. Зинаида Райх».
Концовка письма не понятна. Создаётся впечатление, что она перепутала адресата с поклонником - назначает ему сроки свидания (через шесть дней после отправки письма), да и сама интонация выдает, даже стыдно вымолвить, какую-то игриво-провинциальную барышню - «Задумала я ещё на 5-е мая свидание с Вами, если Вы сможете. [...] телеграфируйте мне коротенько [...] Чтоб быть мне здоровой. Обязательно. Привет сердечный». Хоть убей, ничего не понимаю.
Но этот и другой сюр в письме (его там более чем достаточно) можно понять, если представить, в какой жуткой социально-психологической атмосфере они жили в эти годы. Видимо, есть пределы социальной адаптации личности, и не у всех защитные механизмы мозга пластичны до бесконечности. Конечно, определённую роль сыграли и болезнь 3. Райх, и специфическое актёрское восприятие и понимание мира... Второе письмо, о котором говорил Варпаховский, из материалов по делу Мейерхольда исчезло, мне не удалось его прочитать. Но ярость и гнев 3. Райх как женщины и артистки, лишившейся с закрытием театра в одночасье всего, что составляло смысл её жизни, - работы, аплодисментов, поклонения зрителей, восхищения вчерашних друзей - по-человечески понятны. Более того, известно, как она билась во время болезни, стараясь разорвать привязывающие её к кровати верёвки, как трепетно ухаживал за ней Мейерхольд, как, в конце концов, к ней вернулся рассудок...
Эсхилу с Софоклом и не снилось, что пережил тогда Мейерхольд, и всё же...
И всё же вполне допустимо предположение, что основанием для резкой смены отношения Сталина к Мейерхольду, унижения мастера в Кремле и истинной причиной его ареста послужило злосчастное письмо Райх, приведшее Сталина в ярость. Зная отношение мастера к 3.Н. Райх, можно предположить, что он её не «сдал», чем только усугубил свою вину в глазах кремлёвского адресата, - значит, и он, Мейерхольд, считает так же».
Дадамян Г.Г. , Новый поворот, или культура моего поколения, СПб, «Балтийские сезоны», 2010 г., с. 247-255.
2 февраля 1940 года в Москве по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР был расстрелян театральный режиссер Всеволод Мейерхольд.
Он был арестован 20 июня 1939 года в Ленинграде, одновременно в его квартире в Брюсовом переулке в Москве был произведен обыск. Его супруга Зинаида Райх написала в протоколе несогласие с методами обыска, которые использовали сотрудники НКВД. Менее чем через месяц актриса погибла при загадочных обстоятельствах.
Три недели Мейерхольда пытали, после чего он подписал признание в участии в контрреволюционной деятельности.
Позже он написал письмо министру иностранных дел Вячеславу Молотова, в котором рассказал о пытках и отверг выдвинутые обвинения.
Из письма В.Э. Мейерхольда Молотову (Январь 1940 г. Бутырская тюрьма): "...Когда следователи в отношении меня, подследственного, пустили в ход физические методы своих на меня воздействий и к ним присоединили еще так называемую "психическую атаку", то и другое вызвало во мне такой чудовищный страх, что натура моя обнажилась до самых корней...Лежа на полу лицом вниз, я обнаруживал способность извиваться, корчиться и визжать, как собака, которую плетью бьет хозяин. Конвоир, который вел меня однажды с такого допроса, спросил меня - "У тебя малярия?" Такую тело мое обнаружило способность к нервной дрожи.
Вячеслав Михайлович! Вы знаете мои недостатки (помните сказанное Вами мне однажды: "Все оригинальничаете!?"), а человек, который знает недостатки другого человека, знает его лучше того, кто любуется его достоинствами. Скажите: можете Вы поверить тому, что я изменник Родины (враг народа), я - шпион, что я член правотроцкистской организации, что я - контрреволюционер, что я в искусстве своем проводил троцкизм, что я на театре проводил (сознательно) враждебную работу, чтобы подрывать основы советского искусства?
Все это налицо в деле N 537. Там же слово "формалист"(в области искусства) стало синонимом "троцкист". В деле N 537 троцкистами явлены: я, И. Эренбург, Б. Пастернак, Ю. Олеша (он еще и террорист), Шостакович, Шебалин, Охлопков и т.п.... Окончу мое заявление через декаду, когда дадут такой листок."
"Меня здесь били - больного шестидесятишестилетнего старика. Клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам (сверху, с большой силой) и по местам от колен до верхних частей ног. И в следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-сине-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что, казалось, на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток (я кричал и плакал от боли). Меня били по спине этой резиной, меня били по лицу размахами с высоты...следователь все время твердил, угрожая: "Не будешь писать (то есть сочинять, значит!?) будем бить опять, оставим нетронутыми голову и правую руку, остальное превратим в кусок бесформенного окровавленного искромсанного тела". И я все подписывал до 16 ноября 1939 г. Я отказываюсь от своих показаний, как выбитых из меня, и умоляю Вас, главу Правительства, спасите меня, верните мне свободу. Я люблю мою Родину и отдам ей все мои силы последних годов моей жизни"."
"...Вот моя исповедь, краткая, как полагается за секунду до смерти. Я никогда не был шпионом. Я никогда не входил ни а одну из троцкистских организаций (я вместе с партией проклял Иуду Троцкого). Я никогда не занимался контрреволюционнной деятельностью..."
А вот что написал о месте захоронения Мейерхольда в 2012 году журнал «Театрал».
«Внучка Вс.Э.Мейерхольда Мария Алексеевна Валентей ещё в 1956 году, добившись его политической реабилитации, но не зная тогда, как и когда погиб её дед, установила на могиле Зинаиды Николаевны Райх, что на Ваганьковском кладбище, общий памятник - ей, актрисе и возлюбленной жене, и ему. На памятнике выгравирован портрет Мейерхольда и надпись: „Всеволоду Эмильевичу Мейерхольду и Зинаиде Николаевне Райх“. <…> В 1987 году ей стало известно и подлинное место захоронения Мейерхольда - „Общая могила № 1. Захоронение невостребованных прахов с 1930 г. - 1942 г. включ.“ на кладбище московского крематория у Донского монастыря. (По решению Политбюро от 17 января 1940 года № II 11/208, подписанного лично Сталиным, было расстреляно 346 человек. Их тела были кремированы, и прах, ссыпанный в общую могилу, смешан с прахом других убитых.)».
Кто погубил театр великого режиссера?
Мейерхольд еще долго будет оставаться не просто одной из самых крупных фигур отечественной культуры, но и одной из самых загадочных. Когда мы в начале 1960-х решили устроить в Московском университете вечер памяти Всеволода Эмильевича и пришли поговорить о нем с Дмитрием Шостаковичем, тот предупредил: “Учтите, Мейерхольд - это как горизонт: чем ближе вы к нему приближаетесь, тем дальше он оказывается”.
Так начался наш разговор о легендарном Мастере с человеком, который занимается изучением его жизни и творчества уже более сорока лет, - с искусствоведом, профессором Александром Шерелем.
В номере “Известий” за 18 декабря 1937 года целая колонка отведена публикации “открытых писем общественности”. На сей раз они были обращены в адрес знаменитого режиссера Всеволода Мейерхольда.
В те времена была весьма широко распространена форма такого публичного доноса, - поясняет Шерель. - Вот посмотрите, кто стал “обличителем” Всеволода Эмильевича.
Читаю старые газетные строчки.
Народный артист СССР Борис Щукин: “Вы явились автором целого ряда спектаклей, которые клеветали на нашу советскую действительность...”
Еще одно обличение: главный режиссер Малого театра Пров Садовский называет театр Мейерхольда “школой формалистических выкрутасов”.
Я против туманных режиссерских вывертов, извращающих смысл событий и облик героев. [...] Банкротство театра Мейерхольда - это логический конец неправильного, ошибочного пути...” Подпись - полковник Валерий Чкалов.
- Неужели прославленный летчик действительно мог написать такое?
Скорее всего текст сочинили другие, но подписал именно он - Валерий Павлович, кумир всего Союза. Сделал ли это от безысходности, выполняя “высшую” волю? Ведь в то время над героем уже сгустились тучи, ходил, что называется, по лезвию. Во всяком случае, эта подборка “открытых писем” была опубликована и послужила веским аргументом для оправдания ликвидации мейерхольдовского театра, который был закрыт в начале января 1938 года.
Знаки беды
Чего бы мы с вами ни коснулись - истории его театра или истории взаимоотношений с властями, - в них часто проскальзывают элементы некоей театрализации. Мейерхольд обожал розыгрыши, обожал играть. В том числе и с власть имущими.
В 1930-е годы, например, он подал в суд на партийный архив города Николаева, где Всеволоду Эмильевичу отказались выдать справку о том, что в начале 1920-х он воевал с белогвардейцами, принимая участие в отрядах “зеленых” батьки Махно. И это в то время, когда Махно уже признали в СССР врагом!
Можно сказать, Мейерхольд нарывался на неприятности. Уже после реабилитации в 1955 году много говорилось о том, что он был убежденным коммунистом. Так ли это? А может быть, Мейерхольд лишь разыгрывал перед “верхами” свою верность коммунистическим идеалам?
- Неужели он не мог уехать из страны?
Еще в начале 1930-х, когда театр Мейерхольда приезжал на гастроли в Берлин, состоялась встреча Мастера с великим актером Михаилом Чеховым, жившим в эмиграции. И тот сказал: “Всеволод Эмильевич! Вам не следует возвращаться в Москву: вас там погубят”. Как вспоминал Чехов, Мейерхольд явно растерялся: “Но мое возвращение - дело чести!”
Режиссер мог укрыться за границей и позднее: в Чехословакии были друзья, которые помогли бы остаться, найти работу... Почему он так и не сделал этого? Ведь видел же, как власти измываются над его другом Шостаковичем, видел, что растет волна арестов... Неужели не понимал, что его ожидает? Тут есть несколько вариантов.
Например, наш известный режиссер Плучек, когда я поинтересовался его точкой зрения на сей счет, заявил: “Этот человек верил в коммунизм!” Другая версия, самая житейски простая (ее придерживалась Мария Валлентей - внучка Мастера): Всеволод Эмильевич очень любил свою жену Зинаиду Райх и двух ее детей, которые ему были как родные. Если остаться за границей - они окажутся на положении заложников. А еще от одного режиссера, Михаила Левитина, я услышал совсем иное мнение: “Мейерхольд в своей жизни так много играл со всеми - и всех переигрывал. Возможно, уверившись в себе, он решил поиграть и со смертью?”
- Наверняка ведь еще задолго до ареста были какие-то вещие знаки?
Конечно, тучи над головой Мастера сгущались постепенно. В конце 1937 года был запрещен его новый спектакль по роману Островского “Как закалялась сталь”, а “Правда” после этого опубликовала разгромную статью “Чужой театр”, в которой Всеволода Эмильевича называли режиссером, “чуждым советскому искусству”. Вскоре был закрыт и ГОСТИМ - театр Мейерхольда, существовавший с 1931 года... В газетах замелькало новое уничижительное слово: “мейерхольдовщина”.
Последний знак беды проявился буквально накануне ареста. В июне 1939-го проходила Всесоюзная режиссерская конференция. Руководство страны на ней представлял зам. председателя Совнаркома и недавний генпрокурор А.Вышинский. Для публикации в печати была сделана парадная фотография: группа ведущих советских режиссеров вместе с грозным “вице-премьером”. На ней Мейерхольд сидит по левую руку от Андрея Януарьевича. Однако на страницах центральных газетах читатели увидели совсем иное: слева от Вышинского находится известный режиссер Алексей Попов! Ретушерам велено было вмонтировать его вместо Мейерхольда.
Черные крысы
После выступления на конференции Мастер уезжает в Ленинград, где у него тоже была квартира (еще Киров ее дал Мейерхольду в номенклатурном доме на набережной реки Карповки). По приезде, вечером того же дня, он отправляется на Большой проспект - в гости к бывшему артисту своего театра Эрасту Гарину и его жене. Засиделись допоздна - благо в городе царили белые ночи. Домой Всеволод Эмильевич засобирался лишь под утро. Супруга Эраста Павловича потом вспоминала, что они вышли на балкон - помахать идущему по двору Мейерхольду: “Он обернулся к нам, поднял прощально руку и направился к арке ворот... И вдруг мы увидели, как две огромные черные крысы двинулись за ним следом через двор и скрылись в темном провале арки!”
Какая аберрация художественной памяти! Актер и его жена увидели в образе крыс две черные машины, следовавшие по пятам за Мейерхольдом... Когда он пришел к себе на Карповку, возле подъезда дома его уже ждали. Оперуполномоченный НКВД Антропов предъявил ордер на арест и обыск. И все-таки в этот отчаянный момент у Мастера хватило духа сопротивляться. Он заметил, что бумага выписана в Москве, а печать на ней почему-то стоит ленинградская: “Это неправильный ордер, я никуда не пойду!” И чекисты, почувствовав его волю, не рискнули лезть на рожон. Одна машина сторожила режиссера у подъезда, а вторая помчалась в управление - срочно оформлять “правильный” ордер. Произошла непредвиденная заминка, и сама процедура ареста Мейерхольда происходила уже утром, - некоторые жильцы дома возвращались в свои квартиры с прогулок по набережным, из гостей...
Рассказ о том, что произошло далее, является лишь версией. Я хочу это особо подчеркнуть! Никаких официальных документов, подтверждающих данный эпизод, пока не обнаружено, а есть лишь логические рассуждения и некоторые косвенные данные. Тем не менее на этой версии настаивала недавно умершая Мария Алексеевна Валлентей - внучка режиссера, хранительница его архива, которой удалось (единственной из всех) ознакомиться в КГБ с уголовным делом Мастера.
Сосед Всеволода Эмильевича по подъезду возвращался домой. Чекисты его остановили в дверях и потребовали, чтобы он был понятым при обыске. После увиденного во время работы сотрудников НКВД в квартире Мейерхольда сосед пережил тяжелое нервное потрясение, в результате чего стал заметно заикаться и постоянно делал руками вот так: цеплял ноготь о ноготь. Очень характерный жест - узнаете, о ком речь? Дмитрий Дмитриевич Шостакович! Ведь его квартира действительно была в том же подъезде.
Назначен главным заговорщиком
- Существовала все-таки какая-то конкретная причина ареста?
В числе прочих обвинений, которые зачитали Мейерхольду сразу же, как только он был доставлен в “Большой дом” на Литейном проспекте, фигурировало такое: “За преступную связь с Борисом Пастернаком, Ильей Эренбургом и Юрием Олешей”.
- Но ведь никто из этих троих тогда не был под арестом!
В том-то и дело. Существует версия, что Сталин собирался устроить очередную массированную чистку. На сей раз уже среди творческой интеллигенции. Вот под эту будущую расправу и готовили “исполнителей ролей”. Фамилии трех из них как раз фигурировали в деле Мейерхольда... Но задуманное судилище не состоялось. Что остановило “вождя народов”? Видимо, главную роль сыграла война с финнами - когда нам крепко дали по морде, Сталин решил притормозить: сажать в такой ситуации известных артистов и писателей, с которыми тогда дружила головка армии, было опасно... Но я думаю, если бы такой процесс все-таки состоялся, одной из ключевых фигур стал бы именно Мейерхольд.
Постановление об аресте Мастера подписал лично нарком Берия. В числе обвинений, предъявленных ему на первом же допросе, помимо “преступной связи” с писателями значилась “работа на японскую, на литовскую разведку”. Не забыли режиссеру и еще одного “греха”: в 1920-е годы он очень много общался с Троцким. А свой спектакль “Земля дыбом” даже посвятил “первому красноармейцу Льву Давидовичу Троцкому” (за то, что он помог оформить постановку, приказав выделить для нее военную амуницию, прожектора, полевые телефоны и даже мотоцикл).
Мы не знаем, что было с Мейерхольдом в первые часы после ареста. Может быть, его уже начали бить, а может чекисты показали режиссеру какие-то “убийственные” документы, которые на него очень сильно подействовали... Во всяком случае, он сдался и ночью в камере написал на нескольких листах свои показания. Уже в наше время эти бумаги в КГБ дали прочитать Марии Валлентей, она говорила мне, что он там признавался во всем. Сохранилось письмо, написанное Всеволодом Эмильевичем позднее: “...Унижением и болью вырвали мое признание, мою подпись под листом бумаги, где нет ни единого слова правды...”
Уже через сутки, 22 июня 1939 года, Мейерхольда отправили в столицу. Начальник Ленинградского управления НКВД получил телеграмму за подписью заместителя наркома Гоглидзе: этапировать в Москву Мейерхольда “с особым конвоем, как особо опасного преступника”.
Поначалу режиссера содержали на Лубянке, потом перевели в Бутырскую тюрьму.
Ныне это камера №305, расположенная в так называемой Пугачевской башне. Известно, что во время пребывания в Бутырке Мейерхольд заболел и был отправлен в тюремную больницу, ту, которая располагалась во дворе, в помещении бывшей церкви. Причем больница эта предназначалась в том числе и для тронувшихся умом. И это - очередная загадка Мастера. Что с ним случилось? Может быть, действительно нервы не выдержали всех ужасов сталинских застенков. Хотя нельзя исключить, что он опять решил поиграть - уже со своими тюремщиками - и притворился психически нездоровым. Якобы администрация Бутырки даже вызвала психиатров, чтобы те разобрались с недугом Мейерхольда.
Закрытое судебное заседание Военной коллегии Верховного суда СССР состоялось 1 февраля 1940 года прямо в одном из кабинетов Бутырской тюрьмы. Там же, в тюремном кабинете, ему зачитали обвинительное заключение: “...В 1934-1935 гг. Мейерхольд был привлечен к шпионской работе. Являясь агентом английской и японской разведок, вел активную шпионскую работу, направленную против СССР… Обвиняется в том, что является кадровым троцкистом, активным участником троцкистской организации, действовавшей среди работников искусства...” Дальше последовал приговор: смертная казнь.
Дожидаясь ужасной минуты в своей камере, Всеволод Эмильевич написал последнее свое письмо - на имя председателя правительства Молотова: “Вот моя исповедь, краткая, как полагается за секунду до смерти. Я никогда не был шпионом. Я никогда не входил ни в одну из троцкистских организаций (я вместе с партией проклял Иуду Троцкого). Я никогда не занимался контрреволюционной деятельностью... Меня здесь били - больного шестидесятишестилетнего старика, клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине, когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам [...] боль была такая, что казалось, на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток...”
На следующее утро, 2 февраля, в камеру к Мейерхольду вошел особоуполномоченный НКВД (в будущем он станет начальником Бутырки) А.В.Калинин вместе с несколькими охранниками. По крутой лестнице Мастера перетащили со второго этажа на первый - в специальную расстрельную камеру. И через минуту все было кончено... Убедившись, что заключенный мертв, Калинин сделал соответствующую запись в акте о расстреле. Причем допустил ошибку в имени: написал “Всевольд” вместо “Всеволод”... Камера, где оборвалась жизнь Мейерхольда, сохранилась, и мне удалось даже там побывать. Сейчас ее используют для временного размещения заключенных, которых предстоит вывозить за пределы тюрьмы: в этом помещении есть выход наружу (раньше он использовался для того, чтобы выносить трупы казненных). А на цементном полу - как напоминание из страшных сталинских лет - канавка для стока крови.
Гений на помойке
За те несколько десятилетий, что я занимаюсь историей Мейерхольда и его театра, не раз доводилось встречаться с людьми, которые утверждали, что Мастер избежал смерти в Бутырке. Некоторые утверждали, будто бы много лет спустя после 1940-го в гулаговских лагерях они видели среди заключенных живого Мейерхольда. Другие рассказывали даже, что им довелось работать в лагерном театре, которым руководил Всеволод Эмильевич. Такую разноголосицу спровоцировал еще и тот факт, что власти впоследствии выдали детям Мейерхольда по крайней мере два варианта свидетельства о его смерти. В одном из них указана дата смерти - 2 февраля 1940 года и причина: “упадок сердечной деятельности”, согласно другому свидетельству, режиссер скончался 17 марта 1942 года, а в графе “причина смерти” стоит прочерк.
Долгие годы могила Мастера оставалась неизвестной. Лишь сравнительно недавно эта “чекистская тайна” была рассекречена. Убитого режиссера отвезли из Бутырки в Донской крематорий, а после сожжения пепел высыпали в общую яму, вырытую на окраине Донского кладбища.
Там вместе с Всеволодом Эмильевичем покоится прах Бабеля, маршалов Тухачевского и Егорова и еще многих тысяч жертв 30-40-х годов... Сейчас место захоронения приведено в порядок, установлена белая мемориальная плита “Общая могила №1. Захоронение невостребованных прахов 1930-1942 г.г. включительно”. А я помню время, когда на этом месте еще была помойка, куда с кладбища вытаскивали опавшую листву, мусор, старые венки...
Его день смерти опередил дату рождения всего на одну неделю - но с интервалом в 66 лет. За эти годы он стал великим режиссером. И - одной из загадок своего века.
