Маим Бялик

Образование: Калифорнийский университет

Несмотря на то, что актеры сериала «Теория большого взрыва» с самого начала крайне убедительно смотрелись в образах гиков-недотеп, настоящий ученый в их компании появился только к четвертому сезону. Этим ученым стала Маим Бялик, она же Эми Фара Фаулер. В юности Бялик снималась в популярном ситкоме «Блоссом», а после променяла съемочную площадку на лабораторию. Принять ее были готовы престижные Гарвард и Йель, но актриса не захотела уезжать с Западного побережья США и поступила в Калифорнийский университет, где в 2007 году защитила диссертацию в области нейробиологии. В отличие от своей героини, Бялик не ставила экспериментов над обезьянками, а изучала синдром Прадера-Вилли - редкое генетическое заболевание, при котором отсутствуют или не экспрессируются 7 генов (или их части) на 15-й - отцовской - хромосоме, что приводит к задержкам в психическом и речевом развитии.

Александр Бард

Образование: Стокгольмская школа экономики

В России Александра Барда знают в первую очередь как усатого дядьку из поп-фрик-кабаре Army Of Lovers; в Европе - как основателя групп Vacuum и Bodies Without Organs (название последней, кстати, взято из понятийного аппарата, разработанного Жилем Делезом и Феликсом Гваттари); в Швеции - как социолога, философа и футуролога. Его книга «Нетократия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма», написанная в соавторстве с журналистом Яном Зодерквистом, разошлась почти полумилионным тиражом и была переведена на 16 языков, включая русский. Бард - один из пионеров изучения интернета как социального явления. Изобретенный им термин «нетократия» обозначает форму правления, при которой определяющую роль играют не материальные, а информационные ресурсы, и которая, по мнению автора, в скором времени придет на смену капитализму.

Брайан Мэй

Образование: Имперский колледж Лондона

Работать над диссертацией «Радиальные скорости в зодиакальном пылевом облаке» гитарист Queen начал еще в середине 1970-х годов. Однако гастрольный график группы был настолько напряженным, что музыканту пришлось на время отказаться от научных амбиций. К астрофизике Брайан Мэй вернулся только в начале двухтысячных, когда получил степень кандидата наук, стал почетным ректором Ливерпульского университета имени Джона Мурса и написал книгу «Большой взрыв! Полная история Вселенной» вместе со своим другом, известным английским астрономом Патриком Муром и его коллегой Крисом Линтоттом. Мур тридцать с лишним лет вел цикл научно-популярных передач «Ночное небо» на телеканале BBC, и после его смерти Королевское астрономическое общество настаивало на том, чтобы кресло ведущего передали именно Мэю. Увы, должность в итоге досталась более опытному Линтотту.

Натали Портман

Образование: Гарвардский университет

Красавица Натали Портман на поверку оказалась еще и умницей: уже будучи достаточно известной актрисой и имея в своем активе роли в «Звездных войнах» и «Все говорят, что я люблю тебя», она решила получить образование и поступила в Гарвард на факультет психологии. Там Портман ассистировала профессору Алану Дершовицу - известному американскому юристу и политическому комментатору, который специализируется на арабо-израильском вопросе. А в 2002 году Портман вместе с однокашниками опубликовала работу «Активность лобной доли мозга при объектном постоянстве» под своей настоящей фамилией Хершлаг. Конечно, вклад актрисы в науку невелик, но сама она утверждает, что Гарвард произвел на нее куда большее впечатление, чем Голливуд: в университете ее окружали экстраординарные личности, а на съемочной площадке - самые обычные.

Хеди Ламарр

Образование: театральная школа

Хеди Ламарр вошла в историю как первая актриса, снявшаяся обнаженной в полнометражном кино: в чехословацком фильме «Экстаз» она играла юную нимфоманку и нагишом плескалась в лесном озере. Еврейка по происхождению, Ламарр бежала из Европы в Голливуд задолго до начала Второй мировой войны, но успела заразиться стойким отвращением к гитлеровскому режиму и на досуге пыталась придумать технические новшества, которые помогли бы армии США в сражениях. Энтузиазм актрисы не пропал даром: в 1942 году она запатентовала систему, позволявшую управлять торпедами на расстоянии и защищать их от перехвата с помощью технологии «прыгающих частот». Доводить идею до ума Хеди Ламарр помогал ее друг Джордж Антейл -композитор-авангардист, увлекавшийся эндокринологией. Впоследствии патент Ламарр лег в основу Spread Spectrum - техник и методов связи с расширенным спектром; сегодня она используется в мобильной телефонии, GPS, Wi-Fi. А в немецкоговорящих странах день рождения актрисы - 9 ноября - отмечают как День изобретателя.

Брайан Эдвард Кокс

Образование: Манчестерский университет

Английский физик Брайан Кокс - показательный пример того, как должен выглядеть современный ученый: улыбчивый, опрятный и бесконечно обаятельный, он явно не испытывает проблем с социализацией и не отпугивает простых смертных своим зашкаливающим IQ. Кокс изучает физику элементарных частиц, состоит в Европейской организации по ядерным исследованиям, работает в эксперименте ATLAS на Большом адронном коллайдере, ведет передачи на BBC и пишет книги с игривыми названиями вроде «Почему E=mc²? (И какое нам до этого дело?)». При этом в юности Брайан Кокс был крайне далек от образа успешного и уважаемого популяризатора науки: он носил длинные волосы, одевался в кожу с ног до головы и играл на клавишах в группах Dare и D:Ream. Последняя даже была довольно востребованной и отметилась на вершине британских чартов с хитом Things Can Only Get Better. Для Кокса - уж точно.

Александр Бородин

Образование: Петербургская медико-хирургическая академия

Основоположник русского эпического симфонизма и участник «Могучей кучки», композитор Александр Бородин с раннего детства увлекался не только музыкой, но и химией. Незаконнорожденный сын грузинского князя Гедеванишвили, он получил прекрасное образование и имел возможность сочинять концерты и параллельно ставить опыты. Бородин изучал химию под руководством великого Николая Зинина - первого президента Русского химического общества, написал более сорока научных работ, защитил диссертацию по теме «Об аналогии фосфорной и мышьяковой кислоты в химических и токсикологических отношениях» и первым в мире смог получить фтороорганическое соединение - фтористый бензоил. Он так много времени и сил отдавал лабораторным опытам, что на музыкальную деятельность их практически не оставалось: оперу «Князь Игорь» Бородин писал 18 лет - и все равно не успел завершить.

Зеппо Маркс

Образование: отсутствует

Младший из братьев Маркс - патриархов голливудской комедии - в кадре работал в легкомысленном амлуа «красавчик», зато в жизни был человеком серьезным и предприимчивым: инженер-самоучка, он мог отремонтировать любой бытовой прибор и частенько чинил автомобиль, принадлежавший актерскому семейному подряду. В конце шестидесятых, когда братья Маркс отошли от съемочных дел, Зеппо решил послужить на благо обществу и изобрел датчик пульса: электронные часы, которые издавали тревожный сигнал, если сердце их обладателя начинало биться слишком часто; предназначались они в первую очередь для кардиобольных. Кроме того, комик запатентовал грелку, подключавшуюся к генератору пара: до этого в госпиталях использовали смоченные горячей водой полотенца. Братья Маркс отлично зарабатывали в киноиндустрии, однако мультимиллионером Зеппо сделали не ужимки перед камерой, а его изобретения.

Грэг Граффин

Образование: Калифорнийский университет, Корнелльский университет

Хотя формально панк-идеология декларирует разрушение всех социальных норм, основателю, солисту и автору песен группы Bad Religion Грэгу Граффину это ничуть не помешало сколотить приличную академическую карьеру. В Калифорнийском университете он изучал антропологию и геологию, а позже переключился на зоологию и защитил диссертацию в Корнелльском университете, который входит в элитную Лигу плюща. Тема его работы - «Монизм, атеизм и натуралистическое воззрение в перспективе эволюционной биологии». Граффин читает курсы лекций, посвященных дарвиновской теории, в своей калифорнийской альма-матер, а в 2008 году гарвардское Сообщество гуманистов, атеистов и агностиков вручило ему награду за выдающиеся достижения в области культурного гуманизма. На торжественной церемонии вручения премии Граффин спел под гитару несколько треков Bad Religion.

Айзек Азимов

Образование: Колумбийский университет, Бостонский университет

Айзек Азимов - без преувеличения, самый известный и авторитетный популяризатор науки, вышедший из литературной среды. Правда, прежде чем прочно войти в эту самую среду, он успел выучиться на биохимика и получить степень кандидата наук за диссертацию по теме «Кинетика реакции инактивации тирозиназы в процессе ее катализа аэробного окисления пирокахетина», а позже - стать профессором медицинского факультета Бостонского университета. При этом интересы Азимова выходили далеко за пределы естественных наук: например, он отметился на ниве филологии, выпустив путеводитель по шекспировским пьесам. В годы Второй мировой войны писатель работал химиком на верфи для военных судов, где его коллегой был еще один представитель Большой тройки научных фантастов - Роберт Хайнлайн. Помимо Азимова и Хайнлайна в нее входит Артур Кларк, который, в свою очередь, внес большой вклад в развитие глобальных систем коммуникаций, предложив идею создания сети спутников связи на геостационарной орбите.

Среди российских ученых 19 века есть очень необычная и примечательная фигура – Александр Бородин (1833 – 1887 гг). Человек, одаренный необычайно разнообразно (химик, композитор и дирижер, педагог, общественный деятель, литератор). Но, самое главное, - всю жизнь стремившийся не отказываться ни от одной из ее сторон, - как ни уговаривали его выбрать специализацию.

Мы остановимся на двух, наиболее известных ее сторонах: химик и музыкант. Большинство образованных людей второй половины ХIX века, обладавших разнообразным кругом интересов ассоциировали работы известного российского химика А.П. Бородина с замечательной музыкой, которую писал композитор А.П. Бородин. Для них это были два разных человека. Однако для тех, кто близко знал А.П. Бородина, бросался в глаза тот факт, что все его достижения и как музыканта, и как ученого-химика совпадали по времени. Идеи, развивавшиеся Бородиным в отношении одной области, перетекали в другую и активировали работу в ней. Он это понимал лучше других и, видимо в этом была основная причина его нежелания отказываться ни от одной из ипостасей своей одаренности. Благодаря взаимодействию разных сторон одаренности Бородин создал основы фторорганической химии, «Богатырскую» симфонию, «Князя Игоря». И неизвестно, что из этих достижений было инициирующим.

Интерес к химии у него проявился очень рано. Его друг детства М. Щиглев вспоминал, что "не только его собственная комната, но чуть не вся квартира была наполнена банками, ретортами и всякими химическими снадобьями. Везде на окнах стояли банки с разнообразными кристаллическими растворами". В студенчестве его учителем стал Николай Зинин. Николай Николаевич высоко оценивал способности Бородина-химика и рассматривал его как своего преемника, однако при этом он не одобрял его увлеченности музыкой. Совершенствовал свое научное образование Бородин за границей. Там сложился "Гейдельбергский кружок", в составе которого были Д. Менделеев, И. Сеченов, Э. Юнге, А. Майков, С. Ешевский и другие. Как химик А.П. Бородин работал во время становления российской химической школы. Он был сподвижником «чемоданных дел мастера» Дмитрия Менделеева и Александра Бутлерова. Основной областью научных исследований Бородина был фторорганический синтез. Он синтезировал фтористый бензоил. Это вещество в последующем позволило создать фреон, широко используемый в холодильниках, фторопласт – пластмассу, применяемую очень широко, в частности, в конструкции искусственных сердечных клапанов, продляющих жизнь многим людям. Кроме этого им выполнен еще ряд исследований, результатами которых мы пользуемся и поныне.

Проживший всего 54 года, Бородин опубликовал более 40 работ, многие из которых уже сами по себе могли бы прославить этого выдающегося человека. Он был в числе инициаторов и учредителей Русского химического общества, работал в Обществе русских врачей, в Обществе охранения народного здравия и др. Его музыкальное дарование развивалось параллельно с химическим. С тем же другом детства – Мишей Щиглевым - были переиграны в четыре руки все симфонии Л. ван Бетховена, Й. Гайдна, Ф. Мендельсона. Тогда же в детстве он занялся и музыкальной композицией. Первым серьезным признанием его на этом поприще было приглашение войти в состав «Могучей кучки», объединения музыкантов (кроме Бородина – это Милий Балакирев, Цезарь Кюи, Модест Мусоргский, Николай Римский-Корсаков), сыгравшего значительную роль в становлении русской классической музыкальной традиции (ее «петербургской» ветви). Для Бородина же вхождение в состав «Могучей кучки» позволило выйти на тот уровень профессионализма, благодаря которому его дар воплотился в созданные им музыкальные шедевры. Однако, подобно Зинину Милий Балакирев неоднократно предлагал Бородину сосредоточиться на музыкальной композиции, оставив химию (сам Балакирев отказался от развития своих математических способностей).

Именно Бородину выдающийся искусствовед Владимир Стасов, хорошо понимавший основные мотивы его творчества как композитора, предложил идею написания оперы по сюжету такого произведения, как «Слово о полку Игореве». Замысел оперы как нельзя лучше отвечал особенностям композиторского творчества, склонности к былинно-эпическим образам. И Бородин взялся за это. В этой заметке мы коснемся только одного аспекта ее написания. В том, каким достижением стала опера «Князь Игорь», важнейшую роль сыграло то, что ее писал человек, органично сочетавший в себе качества выдающегося ученого и выдающегося музыканта. Написанию ее либретто (а его писал Бородин сам) и музыкальных номеров предшествовала большая исследовательская работа. Александр Порфирьевич изучает множество источников, связанных со "Словом" и той эпохой. Это и летописи, и исторические повести, исследования о "Слове". Но он понимал, что для того, чтобы опера приобрела характер подлинного повествования, все это должно воплотиться в ее музыкальном строе. Подлинность должна была прозвучать в музыке. И он берется за изучение старых напевов, выискивая в них то, что позволило создать необходимые ему мелодические характеристики. Наиболее характерным в этом отношении является номер, получивший наименование «Половецкие пляски». Для его создания Александру Бородину потребовалось не просто написать мелодии с восточным колоритом. Ему потребовалось максимально возможно приблизиться к музыкальному материалу уже исчезнувшего народа. Он изучает большое количество музыкального материала, фактически проводит музыкальные «археологические раскопки». А по их результатам синтезирует (как к примеру фтористый бензоил или другие, созданные им вещества) мелодии, характеризующие в опере жизнь стана половцев. Об успехе, которым увенчалось это исследование, говорит то, что «Половецкие пляски» стали не только музыкальной характеристикой в опере «Князь Игорь», но и то, что они приобрели статус самостоятельного произведения. «Половецкие пляски» исполняются и симфоническими оркестрами, и балетными труппами. Ряд выдающихся балетмейстеров ставил этот номер и как отдельное произведение и как часть оперы, что усиливало ее как произведение. Такая тщательная работа над оперой требовала большого времени, а Александр Порфирьевич еще вел химические исследования, работал в общественно-научных организациях.

Есть и еще один момент, характерный для таких выдающихся фигур. Его исследования и композиторская деятельность (не говоря об общественной) давали мало средств к существованию. И Бородину приходилось еще и «подрабатывать» переводом статей из журналов по химии, большинство из которых были весьма невысокого качества. Такая нагрузка привела к тому, что в 54 года Бородин умер. Опера «Князь Игорь», писавшаяся 18 лет не была закончена. И только благодаря его друзьям по «Могучей кучке», хорошо знавшим готовившийся музыкальный материал (ряд номеров писавшейся оперы уже исполнялись на концертах Русского музыкального общества) и тщательно разобравшим его черновые записи, ее удалось завершить.

Вообще-то Константин, Антон и Алексей трудятся на благо соответственно Института биоорганической химии, Института трансплантологии и МГУ. Первый занимается разработкой зондово-оптических методик - смеси зондовой и оптической перфокальной микроскопии; второму тоже не дают покоя зондовые методики ― он разрабатывает сканирующий зондовый микроскоп, совмещенный с ультрамикротоном, позволяющий делать сверхтонкий срез материала и изучать поверхность с помощью трехмерной картины с нанометровым разрешением. Алексей ―доцент кафедры высокомолекулярных соединений МГУ. Занимается жидкокристаллическими фоточувствительными полимерами, пассивными оптическими средами, ведёт фундаментальную работу в области дизайна, синтеза, изучения фазового поведения, оптических и фотооптических свойств таких систем.

А внутри ― все равно ― музыка! Так повелось еще с залихватских студенческих времен.

Общежитие МИФИ - это, как у всех студентов, гитары, песни, вино, «Мусорный ветер»... - вспоминает Константин Мочалов .- Потом появилась мысль, что играть нам удаётся лучше, чем петь, и мы плавно перешли к чисто инструментальной музыке. Были гитаристы, басисты. Главной проблемой тогда, в конце 90-х, были барабанщики. Спрос на них был бешеный! Это сейчас это дело развилось, есть много видеоматериалов, денег, возможностей - им есть, где научиться. А тогда мы бегали ― искали, кто бы нам побарабанил. Алексей тогда играл в группе «Инсайд», и на каком-то концерте мы познакомились.

Как признается сам Алексей, барабанить он начал в знак протеста:

― В студенчестве все играли на гитарах, а я на втором курсе назло взял палочки и стал стучать по стулу... Почему-то мне захотелось на барабанах играть. Потом друзья откуда-то приволокли мне ударную установку, и я стал выбирать дырки между парами и бегать в общагу - днём, когда все на занятиях и я никому не мешаю, я мог заниматься. Ко мне приходили разные музыканты, и в 1995 - 1996 годах я играл одновременно в шести группах, от регги до грайндкора, пожалуй, самого экстремального стиля...

В жизни старшего научного сотрудника Института трансплантологии Антона Ефимова музыка присутствовала всегда. Но долгое время он оставался лишь безмолвным обожателем ― слушателем.

Классическая рок-музыка: Beatles, Pink Floyd, Black Sabbath и другие, панк-музыка, альтернативная и так далее. Потом я пробовал играть на акустической гитаре, потом - на плохой гитаре за 200 долларов, но совершенно не учился играть профессионально, лишь чисто для себя, и никогда не думал играть в группе. Потом на работе, в Институте трансплантологии, познакомились с Костей. Мы в соседних комнатах сидели, работали над своими приборами. Костя как-то дал свои записи послушать, познакомил с Андреем Сучилиным, учеником Роберта Фриппа из King Crimson. Мы вели беседы о судьбах культуры, ходили на безумные концерты, и по предложению Андрея я первый раз играл в Петрозаводске...

Параллельно где-то была учеба, потом работа и забота о судьбах человечества... Но музыка внутри продолжала звучать.

«Стоящие вещи пишутся, когда человек может не ходить на работу и спокойно заниматься музыкой, ― рассказывает Константин Мочалов, ― А у меня на свободное творчество права нет - возраст такой, что нужно ещё что-то делать. Но и в науке у нас такая же ситуация: если бы это нас не увлекало, мы бы этим не занимались».

В 1999 году Константин вместе с друзьями-однокашниками из МИФИ организовал группу Disen Gage. И началось: выступления в студенческом клубе, «самопальные» записи, а в 2004 году - дебютный CD «The Screw-Loose Entertainment».

Сейчас нам ближе идея делать низкозатратную музыку, поскольку ресурсов у нас мало, - говорит Константин. - И мы стремимся играть всё суше и суше. Андрей Сучилин, - композитор и музыкант, вместе с которым мы работаем, - человек экстремальный, по его мнению, идеальный формат для выступления - катушечный магнитофон. Он как-то предлагал устроить шоу, пригласить каких-нибудь умельцев готовить шаурму на сцене во время концерта...

В 2009 году музыканты создали новый проект с почти неприличным названием Zen Porno.

В начале «нулевых» Алексей Бобровский работал в Германии в Университете города Марбурга и ни шатко ни валко играл в немецкой группе Isengard. Все изменилось тогда, когда на глаза ему попались видеоуроки известного барабанщика Терри Боззио - человека, который в одиночку создает музыку на ударной установке.

Я понял, что и на «шумовом» инструменте можно играть музыку, - говорит Алексей. - У меня возникла идея играть сольно: взять много барабанов, цимбал (тарелок) и других предметов, из которых можно извлекать звуки.

Создать мощную ударную установку молодому учёному помогла стипендия Александра фон Гумбольдта, которую Алексей получил в 2002 году. В течение нескольких лет он с упорством маньяка покупал и соединял отдельные детали. Установка общей стоимостью около 30 тысяч долларов сейчас занимает четверть помещения репетиционной базы, которую музыканты устроили в подвальном помещении авторемонтного завода недалеко от метро Семёновская. Почти не имеющая аналогов в мире конструкция состоит из расположенных полукругом более двадцати пяти барабанов, множества цимбал, двадцати педалей, позволяющих музыканту создавать ритмический рисунок ногами, освобождая руки для мелодии. По словам коллег Алексея, когда он садится за свою установку, «у него становится восемь рук и восемь ног». Правда, несмотря на всю эту феерию, делится своей музыкой с кем-то Алексей не собирается ― и залы собирать не намерен! Музыка ― дело интимное, глубоко личное ― существует лишь для собственного пользования.
А вот Антон уже пару лет активно выступает. В среднем, получается один концерт в месяц. С «Волшебной одноклеточной музыкой» позапрошлой осенью устроили целый марафон -пятидневные гастроли по нескольким городам.

― Мы заметили, что наша музыка плохо идёт на рок-фестивалях, зато очень хорошо - на рейв-электронных фестивалях. Мы отыграли на фестивале под Питером - там шла электронная и психоделическая музыка. Люди из этой области с большим интересом отнеслись к нашим начинаниям. Видимо, у нас получается нечто, близкое тем направлениям.

Но, хотя музыка не смолкает, еще одна «дама» в жизни музыкальной троицы ― наука - своих позиций не сдает. Соединять два творческих дела несложно, если оба интересны. Год назад Алексей уделял музыке часов по шесть ежедневно, сейчас - часа три-четыре. Антон, в основном, занимается дома, приходя на репетиционную базу раз в неделю. А Константин играет по настроению, иногда - сутками.

Изучая наследие выдающихся физиков-теоретиков XX столетия, мы получаем представление об их «научных портретах», но в тени остается очень важная составная часть их творческой жизни, связанная с музыкой. Речь идёт в первую очередь о М.Планке, А.Эйнштейне, В.Гейзенберге, М.Борне, П.Эренфесте, И.Пригожине, в жизни которых музыка занимала заметное место, являясь своеобразным родником их профессиональной деятельности. Тем более это интересно и показательно в связи с личностью Альберта Эйнштейна (1879-1955), чьё «величайшее открытие, — по словам Н.К.Рериха, — состояло в том, что он произнёс слово "относительность". Это даже важнее всей его теории». Ученым-физикам, чья судьба неразрывно связана с музыкой, посвятила цикл лекций-эссе Людмила Моисеевна СВИРСКАЯ, кандидат физико-математических наук, доцент кафедры теоретической физики Челябинского государственного педагогического университета, профессиональный знаток музыки и её исполнитель. Не однажды с успехом выступала она в некоторых институтах родного города и Москвы.

Музыка и исследовательская работа в области физики различны по происхождению, но связаны между собой единством цели — стремлением выразить неизвестное. Их реакции различны, но они дополняют друг друга. Наука раскрывает неизвестное в Природе, а музыка — в человеческой душе, причём именно то, что не может быть раскрыто в иной форме, кроме музыки.

Альберт Эйнштейн

Выдающийся физик-теоретик, один из создателей квантовой механики и общей теории поля, лауреат Нобелевской премии Вернер Гейзенберг в своей философской работе «Часть и целое» заметил: «Науку делают люди. Об этом естественном обстоятельстве легко забывают; ещё одно напоминание о нём может способствовать уменьшению прискорбной пропасти между двумя культурами — гуманитарно-художественной и научно-технической» .

На самом деле пропасть эта кажущаяся, созданная, скорее, нашим сознанием. Наука и искусство — это проявление одной и той же общечеловеческой культуры, между которыми существует глубокая внутренняя связь. Она имеет место, прежде всего, вследствие наличия изначальной гармонии, присущей Природе. Это всегда интуитивно тонко чувствовали и творцы современной физики, для которых её значение выходило далеко за пределы технологии. Как заметил Ф.Капра , Путь, или Дао, физики может быть «путём с сердцем» и может вести к духовности и самореализации.

Особое место во взаимопроникновении двух областей знания принадлежит соотношению теоретической физики и музыки — двух могущественных методов познания мира. На первый взгляд, такая параллель покажется странной — ведь, казалось бы, физики-теоретики используют сугубо математический язык для описания Природы, но что есть Природа? Интересный ответ на этот вопрос дает ученик П.И.Чайковского, композитор И.С.Танеев: «Это царство музыки. Взгляни на гармонию миров, на равномерное движение светил. Все подчинено её законам. Без музыки человек — ничто. Людям надо всё бросить и предаться одной музыке».

Физическим теориям, рождающимся «на кончике пера» и описывающим Природу, присуще то же самое изящество, что и великим музыкальным творениям. В строгих и мудрых формулах, пугающих непосвящённых, не содержится ни одной лишней физической величины, подобно тому, как, по словам Эйнштейна, в музыке Моцарта не содержится ни одной лишней ноты. Даже терминология, используемая для характеристики блестящих физических теорий, весьма «музыкальна». Так, про теорию атома водорода, построенную Н.Бором, Эйнштейн сказал: «Это наивысшая музыкальность в области мысли». А.Зоммерфельд заметил: «Квантовая теория представляет собой тот полный таинств инструмент, на котором природа исполняет спектральную музыку» .

Проводя аналогию между двумя видами искусства — музыкального и создания физической теории, мы, безусловно, окажемся в затруднении, пытаясь ответить на вопрос: как возникает физическая теория или музыкальное произведение? На это обратил внимание ещё Макс Планк, заметив, что «эти процессы — Божественные тайны, которые или совсем не поддаются объяснению, или могут быть освещены лишь в известной степени, пытаться проникнуть в их сущность было бы неразумным и самонадеянным» .

«Я верю в интуицию и вдохновение», — эти слова в равной степени могут быть отнесены к деятельности и учёного и музыканта. Принадлежат они гениальному физику-теоретику XX века Альберту Эйнштейну .

Смысл его жизни составляла Наука. Ей он был предан, в ней он находил убежище, она была причиной его обособленности. Вообще разница между жизнью и смертью для Эйнштейна заключалась в том, может ли он ещё или уже не в состоянии заниматься физикой. Но и музыка была его любовью. Как от образа Планка неотделим рояль, так от образа Эйнштейна неотделима скрипка...

Детство Эйнштейна прошло в музыкальной атмосфере. Его мать обладала большими музыкальными способностями, которые и унаследовал Альберт. В течение многих лет его излюбленным занятием была игра на рояле в четыре руки с матерью или младшей сестрой Майей, а также сочинение вариаций на собственные музыкальные темы.

Игре на скрипке Эйнштейн начал учиться в детстве. Вначале он воспринимал эти уроки как скучную обязанность, но однажды услышал сонаты Моцарта, которые покорили его своей грацией и эмоциональностью.

Эйнштейн писал: «Я брал уроки игры на скрипке с 6 до 14 лет, но мне не везло с учителями, для которых занятия музыкой ограничивались механическими упражнениями. По настоящему я начал заниматься лишь в возрасте около 13 лет, главным образом после того, как "влюбился" в сонаты Моцарта. Пытаясь хоть в какой-то мере передать художественное содержание и неповторимое изящество, я почувствовал необходимость совершенствовать технику — именно так, а не путём систематических упражнений я добился в этом успеха. Вообще я уверен, что любовь — лучший учитель, чем чувство долга, во всяком случае, в отношении меня это справедливо » .

Школьный его товарищ Ганс Билан вспоминает: «Однажды мы встретились с Эйнштейном в шумном зале школьной столовой, где собирались играть сонаты Моцарта. Когда его скрипка запела, мне показалось, что расступаются стены зала, — я впервые услышал подлинного Моцарта, постиг всю эллинскую красоту и простоту его музыки — то шаловливой и грациозной, то могучей и возвышенной. "Это божественно, надо повторить!" — воскликнул Эйнштейн. Какая это была пламенная игра! Я не узнавал его; так вот каков этот гениальный насмешник, жестоко высмеявший стольких людей! Он не мог быть иным, то была одна из тех сложных натур, которые умеют скрывать под колючей оболочкой исполненное нежности царство своей интенсивной эмоциональной жизни. Тогда, так же, как и сейчас, он испытывал просто органическую потребность исполнять песни Шумана: "Орешник", "Лотос" — всех названий мне уже не припомнить. Этой музыкой наслаждался и Гейне, его излюбленный поэт. Часто бывало, что едва отзвучит последний аккорд, а Эйнштейн своей остроумной шуткой уже возвращает нас с неба на землю, намеренно нарушая очарование» .

Биограф учёного Карл Зелиг так описывает музыкальную сторону его школьной жизни: «На своей скрипке Эйнштейн исполнял "Арию" и "Чакону" Баха, сочинения Генделя и Моцарта и даже предпринимал отважные вылазки в царство виртуозности пытался играть "Дьявольские трели" Тартини.<...>

На открытом концерте в церкви Эйнштейн по предложению регента Редельсбергера исполнял партию первой скрипки в "Арии" Баха, предложенной регентом для нескольких инструментов. Теплый тон скрипки Эйнштейна и безупречная ритмичность его игры привели в восторг исполнителя партии второй скрипки Ганса Вольвенда. По субботам Эйнштейн часто отправлялся с Вольвендом в дом его родителей и исполнял вместе с матерью товарища, обладавшей хорошим голосом, песни Шуберта и Шумана или произведения камерной музыки. В ту пору и позднее Эйнштейн особенно любил итальянских и немецких композиторов доклассического периода, Иоганна Себастьяна Баха и Моцарта; прозрачность, изящество и гармоничность их произведений неизменно наполняли счастьем его душу. Гендель, а также Бетховен, творения которого дышат бурной страстью, были ему менее близки. К числу любимейших произведений Эйнштейна относилась соната Баха для двух скрипок и рояля. Он навсегда остался горячим поклонником Баха и много лет спустя ответил следующим образом на вопрос анкеты, проводившейся одной популярной немецкой газетой: "Что я могу сказать о творчестве Баха? Слушать, играть, любить, почитать и — помалкивать!"» .

Став студентом Цюрихского Федерального высшего политехнического училища, Эйнштейн продолжал усердно заниматься музыкой. Учительница Сюзанна Марквальдер, у которой он снимал комнату и столовался, рассказывает: «По вечерам нередко устраивались импровизированные концерты, в которых Эйнштейн блистал своим искусством скрипача. Охотнее всего он играл Моцарта, а я аккомпанировала ему, как умела.<...> Эйнштейн играл на скрипке не только в нашем доме, где он однажды на радость жильцам запел сладким итальянским тенором импровизированную серенаду, но и у профессора Штерна, в доме которого был частым и желанным гостем. Там у него однажды завязалась оживленная беседа с другим физиком, который задорно пытался атаковать теоретические высказывания своего собеседника. Эйнштейн, однако, не дал вывести себя из равновесия и по окончании обеда предложил своему коллеге, указывая на скрипку, которую принёс с собой: "Давайте перейдем теперь в музыкальную комнату. Там мы сможем играть то, что Вам так хотелось — произведения Генделя"».

Игра Эйнштейна на скрипке отличалась чистотой и задушевной экспрессией. Он играл смело и широко, а увлекшись, мог уйти на самую грань импровизации. Вместе с тем он стремился к строгой передаче архитектоники музыкального произведения. Выявление личности исполнителя его меньше захватывало, такова была и его собственная манера игры.

С увлечением Эйнштейна музыкой связаны некоторые забавные эпизоды. Об одном из них пишет фрейлен Марквальдер: «Однажды летом — Эйнштейн только собирался достать свою скрипку и закрыть балконную дверь — из соседнего дома вдруг донеслись звуки фортепианной сонаты Моцарта. "Кто эта пианистка? — спросил он. — Вы знаете её?" Я сказала ему, что это, кажется, учительница музыки, которая живет в мансарде. Поспешно сунув под мышку скрипку, он ринулся на улицу без воротничка и галстука. Я закричала: "Нельзя же идти в таком виде!" Но он не услышал или не захотел слышать. Через несколько секунд захлопнулась садовая калитка, и вскоре мы услыхали, как к звукам фортепиано присоединилось пение скрипки. Вернувшись, Эйнштейн воскликнул с восхищением: "Да это же прелестная барышня! Я буду часто играть с ней". Позже познакомились с пианисткой и мы. Это была уже немолодая фрейлен Вегелин; спустя несколько часов, она явилась к нам в черном шелковом платье и робко спросила, кто этот странный молодой человек. Мы успокоили её, сказав, что он безобидный студент. Она нам рассказала, как сильно испугало её появление незнакомого юноши, который ворвался к ней в комнату с криком: "Играйте, играйте дальше!"» .

Кромке скрипичной игры, постоянной потребностью Эйнштейна были еще фантазии на рояле: «Такая импровизация столь же необходима для меня, как и работа. И то и другое позволяет достичь независимости от окружающих ». Уезжая из дома, он всегда испытывал тоску по клавишам. Уже в 70-летнем возрасте Эйнштейн писал к Макрвальдер из Принстона: «Скрипку я совсем забросил, зато импровизирую, хотя и весьма неумело, на рояле » .

Всюду и всегда Эйнштейн находил любителей камерной музыки для совместного музицирования. Так было и в Винтертуре, где Эйнштейн получил свою первую должность после сдачи дипломных экзаменов в Федеральном высшем политехническом училище, став преподавателем математики в техникуме. В свободное время он играл в любительском оркестре. Почитателей классической музыки он нашёл и во Франкфурте-на-Майне. Однажды Эйнштейн читал публичную лекцию в университете этого города. После лекции был устроен ужин в честь исследователя в доме Морица Оппенгейма. И Эйнштейн вместе с несколькими любителями камерной музыки принял участие в импровизированном концерте, а затем терпеливо слушал комплименты окружавших его дам. Оппенгейм и его жена интересовались искусством и наукой. Иоанн Брамс и Клара Шуман принадлежали к числу близких друзей этой семьи, где часто устраивались импровизированные концерты, в которых Эйнштейн принимал самое активное участие.

Будучи экстраординарным профессором теоретической физики Цюриховского университета, Эйнштейн находил время и для участия в любительских концертах, исполняя партию первой скрипки в квартете. В Цюрихе учёный часто бывал в семье профессора математики Адольфа Гурвица, который хорошо играл на рояле, и в его доме часто устраивались камерные концерты. Когда Эйнштейн вернулся со своей семьей в Цюрих, воскресные концерты на квартире Гурвица стали устраиваться регулярно, причём Эйнштейн обычно приходил с женой и детьми. Звонкий его голос раздавался ещё в дверях: «Идет Эйнштейн со всем выводком!» На склоне лет, осенью 1951 года учёный писал Лизабет Гурвиц, дочери своего бывшего профессора: «Я чувствую себя сравнительно хорошо, хотя старый механизм и износился порядком. Даже от игры на скрипке отказался уже несколько лет назад. Вы, конечно, помните, с каким удовольствием мы под уверенным руководством Вашего отца играли сонаты Баха и Гендаля. С того времени прошло около сорока лет » .

Бывая в Лейдене у своего друга Пауля Эренфеста, Эйнштейн также находил время для совместного музицирования. В кабинете Эренфеста стоял рояль, подаренный Эйнштейном. Была там и скрипка. Чаще всего играли Баха, Брамса, Корелли. Именно Эйнштейн привил Эренфесту любовь к Баху.

Отправляясь в любые поездки, Эйнштейн брал с собой скрипку. И, бывало, даже на заседаниях Берлинской Академии наук появлялся со скрипичным футляром, потому что после заседания шёл к одному из своих коллег — Планку или Борну, чтобы совместно музицировать. Как в Берлине, так и в Америке он иногда давал публичные концерты, сборы от которых предназначались для благотворительных целей. В 1934 году на одном из таких концертов Эйнштейн исполнил концерт для скрипки; сбор от этого концерта в 6500 долларов пошёл в пользу учёных, эмигрировавших из Германии. В другой раз в Принстоне он принял участие в благотворительном концерте в пользу детей. Об одном приезде Эйнштейна в Нью-Йорк, куда он прибыл на пароходе, газета писала: «Профессор спустился по трапу на сушу, осторожно держа под мышкой футляр со скрипкой. Он производил впечатление скрипача-виртуоза, тем более что его пышные волосы напоминали гриву художника» .

В1921 году пражское научное общество «Урания» пригласило учёного прочесть лекцию, и после встречи, когда восторженные речи закончились и наступила очередь Эйнштейна, он сказал: «Будет, по-видимому, приятнее и понятнее, если вместо речи я сыграю вам на скрипке ». И к всеобщему удовольствию сыграл сонату Моцарта.

Музыка Иоганна Себастьяна Баха — «подлинная и глубочайшая музыка чувства» — привлекала Эйнштейна своим величием, сдержанной страстностью выражения и объективностью. По поводу последнего свойства баховской музыки очень точно написал Альберт Швейцер: «Бах должен быть причислен к художникам объективного плана. Они целиком принадлежат своему времени, пользуются художественными формами и мыслями, которые предлагает им эпоха. Их жизнь и переживания не являются единственным источником творчества, поэтому сущность этих произведений не объясняется судьбой их творца.

Искусство объективного художника не безлично, но сверхлично. Как будто у него одно стремление: заново переработать и с неподражаемым совершенством передать всё, что находится перед ним. Не он живет, но дух времени живет в нём. Все художественные искания, стремления, желания, порывы и блуждания прежних, равно как и современных ему поколений, сосредоточились в нём и творят через него.

Этот гений был не единичным, обособленным духом, но универсальным. Века и поколения создали творение, перед величием которого мы в благоговении останавливаемся» .

Пожалуй, именно это качество музыки Баха — объективно-надличное и дающее, вместе с тем, высокое звуковое наслаждение, было так близко Эйнштейну. Поэтому он высоко ценил и Альберта Швейцера как человека и автора фундаментального исследования творчества композитора. В1954 году ученый с восхищением писал: «Я, пожалуй, не встречал никого, в ком так же идеально переплетались бы доброта и стремление к прекрасному, как у Альберта Швейцера. Он любит истинную красоту не только в искусстве, но и в науке, не признавая в то же время внешние красивости. Он избегает всего бездушного и холодного. Это отчетливо чувствуется в его классическом труде об Иоганне Себастьяне Бахе, где он разоблачает недостаточную чистоту исполнения и манерность музыкантов-ремесленников, искажающих смысл произведений его любимого мастера и мешавших непосредственному восприятию музыки Баха.

Он не проповедовал, не убеждал, не стремился стать образцом и утешением для многих. Он действовал лишь по внутреннему побуждению. В сущности, в большинстве людей заложено несокрушимое доброе начало, — иначе они никогда не признали бы его скромного величия » .

Разным было отношение Эйнштейна к другим композиторам: «Гендель восхищал Эйнштейна совершенством музыкальной формы, но мыслитель не находил здесь глубокого проникновения в сущность природы. Шуман казался ему оригинальным, изысканным и мелодичным, но Эйнштейн не ощущал в его произведениях величия обобщающей мысли. Шуберт был ему ближе.

Когда Эйнштейн слушал музыку Вагнера, ему казалось, что он видит Вселенную, упорядоченную гением композитора, а не надличную Вселенную, гармонию которой композитор передает с величайшим самозабвением и искренностью. Эйнштейн не находил в произведениях Вагнера отрешённости от "Я" — объективной правды бытия. Этой правды он не находил и у Рихарда Штрауса; Эйнштейну казалось, что Штраус раскрывает в музыке лишь внешние ритмы бытия.

Эйнштейн мог увлечься звуками Дебюсси, как в науке — какой-нибудь математически изящной, но не фундаментальной задачей. Но захватывала его только структура произведения. Эйнштейн отличался крайне "архитектурным" восприятием музыки. Поэтому, может быть, он не понимал Брамса. Эйнштейну казалось, что сложность контрапункта не даёт ощущения простоты, чистоты, искренности, которые он ценил больше всего. И, как в науке, чистота и простота казались ему залогом адекватного отображения бытия.

Очень сложным было отношение Эйнштейна к Бетховену. Он понимал величие его творчества, но сердце учёного не принадлежало драматическим коллизиям его симфоний и его больше привлекала прозрачность бетховенской камерной музыки. Симфонии Бетховена казались ему выражением мятущейся и борющейся личности автора, в них личное содержание заглушало объективную гармонию бытия.

Предметом страстного увлечения, властителем дум Эйнштейна оставался Моцарт» .

Эйнштейн считал, что в отличие от музыки Бетховена, которая «создана», музыка Моцарта настолько совершенна, что кажется, будто она существовала всегда во Вселенной и ожидала прихода Мастера, который открыл бы её. Как-то, рассуждая о последствиях, которые могла бы принести ядерная война, Эйнштейн сказал, что тогда люди больше не услышат Моцарта. Искусство композитора Эйнштейн сопоставлял с творчеством высоко ценимого им Бернарда Шоу: «В прозе Шоу нет ни одного лишнего слова, так же как и в музыке Моцарта нет ни одной лишней ноты. То, что один делает в сфере мелодий, другой делает в сфере языка: безупречно, почти с нечеловеческой точностью передаёт своё искусство и свою душу » (,т.4). Музыка Моцарта — это настоящая бездонная глубина человеческих чувств. Вероятно, Эйнштейн вполне мог бы согласиться с высказыванием Й.Гайдна, который как-то заметил Моцарту: «Вольфганг, Вы столько знаете о человеческих чувствах, что кажется, будто сначала Вы их придумали, а потом уже люди усвоили их и ввели в обиход» .

Произведения Моцарта привлекали Эйнштейна своей изысканностью, неповторимой прелестью каждой фразы. Этой же печатью высшей красоты было отмечено всё, что выходило из-под пера Эйнштейна, будь то чисто научные работы или статьи по общим проблемам науки. Хотя главной сферой его творчества была наука, но в душе Эйнштейна жил художник. Не случайно Макс Борн про такое величайшее открытие человеческой мысли, как общая теория относительности Эйнштейна, сказал: «Я восхищаюсь им как творением искусства» .

Многие работы Эйнштейна, собранные в 4-м томе его научных трудов, имеют, если можно так выразиться, моцартовский характер. При чтении эйнштейновских статей о современниках, мыслителях прошлого или автобиографических заметок можно ощутить, как моцартовскому «Реквиему» созвучна грусть о неповторимости человеческой жизни, примирённая, но скорбная нота в некрологах и воспоминаниях Эйнштейна 40-50-х годов . При этом, как в произведениях Моцарта, где каждая фраза, каждый аккорд не растворён в целом, а говорит о ценности мгновения, так и в биографических статьях Эйнштейна ощущается неповторимость и значимость каждого творца науки.

Эмоциональная жизнь Эйнштейна была созвучна и моцартовскому юмору. Он часто со смехом воспринимал действительность, чтобы защитить себя от слишком ранящих впечатлений. Острое слово играло для Эйнштейна такую же роль, как и исполнение сонат Моцарта, — композитор часто преображал в живые и весёлые звуки трагические впечатления мира.

Шутки Эйнштейна, например «Бог — газообразное позвоночное», казались некоторым циничными, такой называли иногда и музыку Моцарта. Эта «несерьёзная» манера часто производила шокирующий эффект. Но «не ирония, не преображение трагических впечатлений в спокойную усмешку были основным ощущением Эйнштейна, когда он слушал или играл Моцарта. Основным было ощущение мелодичности — рациональной, светлой, однозначной и вместе с тем неожиданной связи отдельных звуков и музыкальных фраз. Ведь такое же ощущение появляется и при чтении Эйнштейна: однозначные и вместе с тем всегда неожиданные выводы создают удивительную мелодию научной мысли, а вкрапленные в изложение зёрна иронии напоминают весёлые пассажи Моцарта. <... > Мы ощущаем внутреннюю связь юмора Моцарта и юмора Эйнштейна с извечной иронией Мефистофеля, с извечным духом Фауста, с "драмой идей", о которой говорил Эйнштейн, и с не отделимой от неё эмоциональной драмой. Смех приобретает космические раскаты, и веймарский музыкант, и принстонский профессор становятся в ряд с обобщающими образами Гёте и Байрона» .

«Весёлость Моцарта была насильственным самоотвлечением от его душевных бурь, от его душевного беспокойства и брожения его мыслей, за которыми всегда стоял образ подстерегающей смерти» . И это не было простым страхом смерти. Речь идет об ощущении всёуносящего времени и констатации бренности мира и собственного существования. Таким образом, юмор Моцарта неотделим от «утончённейшей мировой скорби» . Эта же проблема скорби и юмора в полной мере касается и Эйнштейна. «Игровые пассажи Моцарта могли занимать такое большое место в интеллектуальной и эмоциональной жизни молодого Эйнштейна потому, что они скрывали глубочайшие трагические, поистине фаустианские коллизии. И у самого Эйнштейна блёстки юмора скрывали, а точнее — выражали неотделимую от них, усиленную работу мысли, прикованной к самым фундаментальным проблемам бытия.

В позднейший период эта работа мысли стала ещё более напряжённой. Теория относительности in vitro была построена. В ней воплотился ясный и радостных дух античной мысли и классического рационализма. Но перед Эйнштейном неотступно стояла проблема микрокосма, проблема мира, в котором, казалось, исчезает этот ясный и радостный дух. Ему угрожала квантовая механика. Эйнштейн искал синтеза новых концепций микромира и классического идеала. Поиски были мучительными. Они включали и демоническую иронию Мефистофеля — сомнение в фундаментальных устоях мысли, и радостно-героическое стремление Фауста к новым устоям, и юмор, который очеловечивал эти вершины обобщающей мысли» .

Можно провести параллель Эйнштейн — Моцарт, сопоставляя диссонансы Моцарта с парадоксами Эйнштейна. «Для культуры XVII века диссонансы были фальшивыми нотами. Начавшаяся с Моцарта новая музыкальная культура говорила о диссонансах и широко применяла их. Нынешняя новейшая музыкальная культура уже не знает диссонансов, они для неё есть "новая гармония". Моцарт есть тот, кто открыл период диссонансов, перешёл в этом отношении через водораздел» . Аналогично в классической физике парадоксы были отдельными диссонансами, своего рода фальшивыми нотами. В конце XIX века результаты опыта Л.Майкельсона или опыты, катастрофически противоречившие классической теории излучения абсолютно чёрного тела, стали своеобразными диссонансами. А в XX столетии с точки зрения теории относительности и квантовой физики это уже не диссонансы, а естественные следствия «новой гармонии».

Г.В.Чичерин писал: «Ни один художник всех времён не даёт такого слияния космоса и жизни. С одной стороны — миры, звёзды, судьбы, планеты, космос, с другой — заботы дня. Моцарт есть мост между космосом и реальной жизнью, между Сириусом и мелочью дня» . Возможно, этот космизм музыки Моцарта был так созвучен Эйнштейну.

В сентябре 1952 года в Принстон приехал молодой австралийский пианист Манфред Клайн. Он бывал у учёного, играл ему и беседовал с ним на различные темы, чаще всего музыкальные. «По дороге домой, — вспоминает Клайн, — я думал о связи между концепциями Эйнштейна и музыкой Моцарта. Последняя не только прекрасна, не только грациозна. Она обладает какой-то независимостью от времени, места и среды. Эта музыка для Эйнштейна» .

На самом деле никогда нельзя со всей определённостью сказать, почему та или иная музыка оказывается столь созвучна человеческому сердцу. В подобном анализе всегда присутствует большая доля субъективного восприятия музыкальных творений, особенно когда речь идет о таком явлении, как Моцарт — «самый малодоступный, самый скрытный, самый эзотерический из композиторов» .

Например, когда звучит симфония Моцарта № 40, то одни считают, что эта музыка полна солнечного света, другие расслышат в ней изящно выраженное смятение и скрытый трагизм, а кто-то услышит стремление создать порядок и гармонию из хаоса. Как точно заметил А.Швейцер, «главное в искусстве — заключённое в нём невысказанное содержание. Трагическая судьба музыкального искусства именно в том и состоит, что конкретное содержание фантазии, которая его породила, отражается в нём лишь в малой степени» .

«Доброта, красота и правда — вот идеалы, которые освещали мой жизненный путь, вновь и вновь возрождая в моей душе радость и мужество», — говорил Эйнштейн. Всю свою жизнь он занимался изучением объективной реальности, «вечно неуловимой и недосягаемой в сфере искусств и в научных исследованиях ». С годами его жизнь, полную внутреннего напряжения, всё больше поглощали фундаментальные проблемы науки, скрипичная игра отошла на второй план.

«В старости Эйнштейн редко выходил из дому. Время от времени он играл на рояле произведения Баха, Вивальди и Моцарта. Свою любимую скрипку, которая предназначалась в наследство его внуку Бернарду, изучавшему физику, Эйнштейн из-за нездоровья доставал лишь в редких случаях. В 1948 году он случайно встретил на улице пианистку и её брата скрипача, приехавших в Принстон из Парижа. Эйнштейн спросил музыканта, играет ли он концерт для двух скрипок Баха. Получив утвердительный ответ, Эйнштейн пообещал прийти к ним вечером. Он принес свою скрипку и до полуночи играл с приезжими. В таких случаях он не считался со временем» .

Свое 75-летие Эйнштейн, избегая назойливости любопытных, провёл дома, лакомясь пирогом, который испекла мисс Дюкас, и слушая записи произведений старинных мастеров на долгоиграющих пластинках, подаренных ему с проигрывателем коллегами по Институту высших исследований.

Что раскрывает нам параллель Эйнштейн — Музыка? «Музыка для Эйнштейна, о которой говорил Манфред Клайн, и отношение Эйнштейна к этой музыке — частная иллюстрация важнейшей черты науки и культуры нашего столетия. XVIII век был веком разума, XIX век — науки, XX век — радикально преобразующего вмешательства науки во все стороны материальной, интеллектуальной, эмоциональной и эстетической жизни человечества. Современная наука — это уже не сова Минервы, она вылетает не ночью, когда дневные заботы окончились. Её характер, стиль и эффект скорее ассоциируется с началом дня или с весной — с началом подлинной истории человечества» [4 ] Эйнштейн А. Собрание научных трудов. М., Наука, 1967.

Пайс А. Научная деятельность и жизнь Альберта Эйнштейна. М., Наука, 1989.

Хофман В. Альберт Эйнштейн: творец и бунтарь. М., 1983.

Зелиг К. Альберт Эйнштейн. М., Атомиздат, 1964.

Гернек Ф. Альберт Эйнштейн. М., Мир, 1979.

Швейцер А. И.С. Бах. М., Музыка, 1964.

Вейс Д. Возвышенное и земное. Роман о жизни Моцарта. М., Прогресс, 1970.

Чичерин В.Г. Моцарт. Исследовательский этюд. Л., Музыка, 1970.