Типы и архетипы в литературе. Другие образы в народных сказаниях

17.02.2019
Теория литературы. История русского и зарубежного литературоведения [Хрестоматия] Хрящева Нина Петровна

Глава 1 Понятие «архетип» в науке о литературе

Понятие «архетип» в науке о литературе

С начала 1990-х годов и до настоящего времени в отечественной науке проблеме взаимодействия мифа и литературы уделяется большое внимание. СМ. Телегин выделяет три уровня связи литературы с мифом: «заимствование из мифологии сюжетов, мотивов и образов; создание писателем собственной системы мифов; реконструкция мифологического сознания» [Телегин СМ. Философия мифа. М., 1994. С. 38]. На наш взгляд, типология, предлагаемая Телегиным нуждается в некотором уточнении. Взаимодействие мифа и литературы можно представить следующим образом: во-первых, осознанное обращение писателя к тем или иным известным ему мифологическим сюжетам и мотивам; во-вторых, так называемое мифотворчество, когда художник на основе мифа древнего, как бы по канве его, творит свой собственный миф; в-третьих, соотнесение литературы и мифа через архетипы.

Понятие «архетип», известное еще в позднеантичной философии, активно используется в разных отраслях науки – в психологии, в философии, в мифологии, в лингвистике. В числе прочих наук этот термин широко использует и литературоведение. И во всех научных отраслях… понимание архетипа восходит к работам К.Г. Юнга, который определял архетипы как «наиболее древние и наиболее всеобщие формы представления человечества» [Юнг К.Г. О психологии бессознательного. М., 1994. С. 106], находящиеся в коллективном или сверхличном бессознательном, которое является коллективным «именно потому, что оно отделено от личного и является абсолютно всеобщим, и потому, что его содержания могут быть найдены повсюду, чего как раз нельзя сказать о личностных переживаниях» [Там же. С. 105]. В работе «Попытка психологического истолкования догмата о Троице» Юнг определяет архетип как первозданное воззрение, на котором покоится психологическая идея: «Архетип в себе… есть некий непредставимый фактор, некая диспозиция, которая в какой-то момент развития человеческого духа приходит в действие, начиная выстраивать материал сознания в определенные фигуры» [Юнг К.Г. Собр. соч. Ответ Иову. М., 1995. С. 47–48].

Архетипы, по Юнгу, динамичны: «Архетип, разумеется, всегда и везде находится в действии <…> Архетип… есть динамический образ» [Юнг К.Г. О психологии бессознательного. С. 109–110]. К важным чертам архетипа может быть отнесена не только его динамичность, но и его всеобщность: «Единственное, что является общим – это проявление определенных архетипов» [Там же], – пишет Юнг. Таким образом, архетип, по Юнгу, некая модель, которая может реализовываться в разного рода проявлениях.

И Юнг, обращаясь к возможному происхождению такого рода динамичных и всеобщих моделей, приводит по меньшей мере два основания генезиса архетипа: во-первых, архетипы по происхождению «представляют собой отражение постоянно повторяющегося опыта человечества» (4); во-вторых, по Юнгу, «архетип есть своего рода готовность снова и снова репродуцировать те же самые или сходные мифические представления <…> Ничто не мешает нам предположить, что некоторые архетипы встречаются уже у животных и что они, следовательно основываются на специфике живой системы вообще и, таким образом, суть лишь выражение жизни, чей статус уже не поддается дальнейшему объяснению <…> Как представляется, архетипы – это не только отпечатки постоянно повторяющихся типичных опытов, но и вместе с тем они эмпирически выступают как силы или тенденции к повторению тех же самых опытов» [Там же]. Т. е. наличие архетипа объясняется как опытом, так и изначальной (биологической) заданностью.

Вместе с тем, и опыт, по Юнгу, может иметь характер как личностный (индивидуальный), так и коллективный (всеобщий), предопределенный предыдущими поколениями. Следовательно, имеет смысл говорить о двух слоях бессознательного, соотношение которых, по Юнгу, выглядит так: «Личностный слой оканчивается самыми ранними детскими воспоминаниями; коллективное бессознательное, напротив, охватывает период, предшествующий детству, т. е. то, что осталось от жизни предков. Если же регрессия психической энергии, выходя за пределы даже периода раннего детства, выходит на наследие жизни предков, тогда пробуждаются мифологические образы: архетипы» [Там же. С. 119–120].

<…> Принимая во внимание такие факты, мы, видимо, должны признать, что бессознательное содержит в себе не только личностное, но и неличностное, коллективное в форме наследственных категорий» [Юнг К.Г. Собр. соч. Психология бессознательного. С. 191–192]. Другой способ объяснения существования архетипа – через общность исторического, индивидуального и коллективного опыта человека: «исторический фактор присущ… всем архетипам вообще, т. е. всем наследственным единствам, духовным и телесным. Ведь наша жизнь – то же самое, чем она была от века…» [Там же. С. 258] (5) <…>. Но не забудем, что архетип скрыт и реализуется прежде всего в снах и при психозах – «существует немало сновидений, в которых появляются мифологические мотивы, решительно неизвестные сновидцу <…> В сновидении вообще, а при некоторых психозах даже часто встречается архетипический материал, т. е. представления и связи, которые обнаруживают точное соответствие с мифами. Исходя из этих параллелей, я сделал вывод о том, что существует слой бессознательного, который функционирует так же, как та архаическая психика, которая породила мифы <…> Самые ранние из припоминаемых детских сновидений часто содержат поразительные мифологемы» [Юнг К.Г. Аналитическая психология и воспитание // Конфликты детской души. М., 1995. С. 133–134].

<…> Связь архетипа и мифа для Юнга несомненна: «В сновидении, так же как и в продуктах психоза, возникают бесчисленные соответствия, параллели которым можно подыскать исключительно среди мифологических комбинаций идей (или иногда в особого рода поэтических произведениях, которые нередко отмечены не всегда осознанными заимствованиями из мифов)» [Юнг К.Г. К пониманию архетипа младенца // Самосознание европейской культуры XX века. М., 1991. С. 119]. Таким образом, Юнг связывает миф и литературу не только через осознанно вводимые в литературное произведение мифологемы, но и через архетипы <…> Дело никогда не идет об оформленных мифах (за очень редкими исключениями), но скорее о составных частях мифов, которые по причине своей типической природы могут быть обозначены как (6) «мотивы», «первообразы», «типы», или (как я их назвал) как «архетипы»… архетипы выявляются, с одной стороны, в мифах и сказках, с другой – в сновидениях и в бредовых фантазиях при психозах» [Юнг К.Г. К пониманию архетипа младенца. С. 119]. Таким образом, очевидна связь архетипа и мифологемы: «Все-таки истинность и нуминозная сила мифологемы значительно подкрепляются доказательством ее архетипического характера» [Юнг К.Г. Попытка психологического истолкования догмата о Троице. С. 15].

Исходя из этого Юнг считает, что «миф – не фикция, он состоит из беспрерывно повторяющихся фактов, и эти факты можно наблюдать все снова и снова <…> Миф сбывается в человеке, и все люди обладают мифической судьбой не меньше, чем греческие герои <…> хочется даже сказать, дело обстоит противоположным образом – мифический характер жизни выражается именно в ее общечеловеческом значении» [Там же]. Для доказательства этого Юнг обратился к мифологическим мотивам, которые рассмотрел с точки зрения их универсальности, что позволило ученому «осмыслить мифологические мотивы как структурные элементы психики» [Юнг К.Г. К пониманию архетипа младенца // Самосознание европейской культуры XX века. С. 119]. Функция этих мотивов в психике выглядит следующим образом: «Примитивный склад духа не измышляет мифы, но их переживает. Мифы изначально суть выявления досознательной души» [Там же. С. 121]. Те фантазии, которые не восходят к личным переживаниям и имеют аналогии в мифах, «отвечают известным коллективным (и внеличным) элементам человеческой души вообще и передаются по наследству, подобно морфологическим элементам человеческого тела» [Там же].

Подведем некоторый итог относительно трактовки Юнгом понятия «архетип». Юнг утверждает, что в коллективном бессознательном существуют некие модели, имеющие аналогии в древнейших мифах. Эти модели он назвал архетипами, продемонстрировав, что в современном мире они присутствуют в той или иной степени в психике каждого человека и могут реализовываться прежде всего в снах, при некоторых формах психических заболеваний и в художественном творчестве.

Отечественное литературоведение к проблеме архетипа обратилось сравнительно недавно. Одна из первых попыток в нашей науке интерпретации художественного текста с применением концепции Юнга была предпринята в 1982 году Борисом Парамоновым. Его анализ стал «первой ласточкой» практики интерпретации художественного текста с учетом архетипических значений в русской науке.

Спустя несколько лет свое осмысление архетипа предложил В.А. Марков. Во-первых, исследователь установил связь между мифом и литературой через архетип [Марков В.А. Литература и миф: проблема архетипов (к постановке вопроса) // Тыняновский сб. Четвертые тыняновские чтения. Рига, 1990. С. 137], справедливо полагая, что «художественное мышление, естественно, формируется на той же архетипической основе и пронизано образами, производными от базисных бинарных символов» [Там же. С. 141], которыми задается «общая космологическая структура бытия» [Там же. С. 140].

Во-вторых, Марков акцентировал внимание на трех особенностях архетипов – на всеобщности, универсальности и репродуцирющем (7) характере: «При анализе поэтических текстов архетипы нас подстерегают, можно сказать, на каждом шагу. И это не простые прецеденты, не окказиональные совпадения. Существует – на уровне коллективного бессознательного – вполне объективная историческая (логическая, художественная, праксеологическая) память, в которой хранятся золотые слитки человеческого опыта – нравственного, эстетического, социального. Художник деблокирует первичные смыслы и образы, вычерпывает их, сколько может, и возвращает людям полузабытое и утраченное. Это уже не ренессансность, а реставрация, археология смыслообразов» [Там же. С. 141].

В итоге Марков пришел к следующей мысли: «Общечеловеческие императивы и ценности имеют архетипическую основу. Здесь символы вечности и вечность символов. Здесь миф, искусство и человек» [Там же. С. 145]. Это дает право считать, что архетипы сопровождают человечество на протяжении всей его истории, ибо оно «никогда не расставалось с мифом» [Там же. С. 144], проявляясь, в частности, в литературе; и что архетипы представляют из себя первичную инстанцию, своеобразное средоточие общечеловеческих ценностей всех сфер жизни вне зависимости от времени и места. В этой связи можно предположить, что инверсия архетипического значения есть отступление от общечеловеческих ценностей в пользу идеалов иного порядка, которые указывают на трансформацию носителей подобного рода инверсии в универсальном смысле.

Такое предположение позволяет по-новому осмыслить литературное произведение и/или мироощущение художника, что мы и попытаемся показать в дальнейшем. Но заметим, что архетип, если следовать юнговскому пониманию, как и миф, находится вне «добра» и «зла», вне каких бы то ни было оценочных характеристик. Архетип просто есть, поэтому говорить о его отождествлении с ценностями любого рода и, соответственно, с нравственностью имеет смысл лишь в плане сопоставления, т. е. рассматривать архетип как первичную инстанцию, где сосредоточено все то, что впоследствии осмыслилось как универсальная ценность. Во многом это соотнесение метафорично, но оно необходимо как для более глубокого понимания роли архетипа на современном этапе развития человечества, так и для понимания мироощущения конкретного человека (художника в том числе).

На представлении архетипа как средоточия общечеловеческих универсалий, законов человеческого бытия и строится наша работа. С современной точки зрения мы можем судить о бинарных оппозициях мифа, как о содержащих оценочные коннотации (космос – «+», хаос – «-» и т. п.). Поэтому закономерно, что безоценочный архетип в современных интерпретациях может получать оценочные характеристики.

На трансформацию такого рода обращает внимание СМ. Телегин: «…исчезнув как коллективное бессознательное, мифологическое сознание продолжает существовать и успешно проявляется не только в снах, но и в художественном творчестве. Воздействие мифа на литературу основано (8), главным образом, на близости приемов и задач мифотворчества и художественного творчества, на единстве мифологического и художественного восприятия» [Указ. соч. С. 38].

Особую трактовку предлагает и М. Евзлин в работе «Мифологическая структура преступления и безумия в повести А.С. Пушкина «Пиковая дама», привлекая в качестве материала для анализа текстов русской литературы весь возможный пласт мифологий: «для европейцев конца XVIII – начала XIX века мифологией par exelence была мифология древнегреческая. Поэтому было бы некорректным анализировать пушкинскую повесть, скажем, пользуясь данными японской или австралийской мифологии. Однако, поскольку речь идет об АРХЕТИПИЧЕСКИХ мотивах, полагаем, допустимо привлечение данных из других мифологий» [Евзлин М. Космогония и ритуал. М., 1993. С. 33]. По Евзлину, интерпретация текста через архетипические мотивы позволяет подчас увидеть смыслы, скрытые при прочих толкованиях.

На соотнесении архетипа и литературы построена концепция Е.М. Мелетинского, хотя он и полемизирует с Юнгом по двум основным моментам: во-первых, возражение исследователя вызывает то, что Юнговские архетипы не являются сюжетами [Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М., 1994. С. 6], и, во-вторых, исследователь сомневается в наследственном характере передачи архетипов [Там же. С. 15].

В связи с этим Мелетинский дает свое определение архетипов, которое во многом противоречит юнговскому: архетипы, по Мелетинскому, это «первичные схемы образов и сюжетов, составившие некий исходный фонд литературного языка, понимаемого в самом широком смысле» [Там же. С. 11]. Исследователь отмечает: «На ранних ступенях развития эти повествовательные схемы отличаются исключительным единообразием. На более поздних этапах они весьма разнообразны, но внимательный анализ обнаруживает, что многие из них являются своеобразными трансформациями первичных элементов. Эти первичные элементы удобнее всего было бы назвать сюжетными архетипами» [Там же. С. 5]. Т. е. работа Мелетинского посвящена прежде всего сюжетам.

Исходя из этого, исследователь вводит понятие «архетипического мотива», собственно мотив определяя как «некий микросюжет, содержащий предикат (действие) агенса, пациенса и несущий более или менее самостоятельный и достаточно глубинный смысл. Просто всякие перемещения и превращения персонажей, встречи их, тем более их отдельные атрибуты и характеристики мы не включаем в понятие мотива <…> Кроме того, в рамках полного сюжета обычно имеются клубок мотивов, их пересечение и объединение» [Там же. С. 50–51].

Е.М. Мелетинский обращается и к проблеме пафоса мифа, отмечая, что этот пафос «довольно рано начинает сводиться к космизации первичного хаоса, к борьбе и победе космоса над хаосом (т. е. формирование мира оказывается одновременно его упорядочиванием). И именно этот процесс творения мира является главным предметом изображения и главной темой (9) древнейших мифов» [Там же. С. 13]. Таким образом, по мнению Мелетинского, «обывательское представление, что в мифах и особенно в сказках изображается борьба добра и зла, весьма упрощенное и в принципе неверное. Речь с самого начала идет скорее о противопоставлении «своего» и «чужого» и «космоса» и «хаоса» [Там же. С. 43]. И действительно, миф зиждется на бинарных оппозициях, где какие-либо оценки (добро и зло) недопустимы. Но миф (и соответственно – архетип) в современном мире, как уже отмечалось, может эти оценки обретать. Именно то «обывательское представление», о котором пишет Е.М. Мелетинский, и есть, в сущности, средоточие современного бытия архетипа. Поэтому «обыватель» склонен рассматривать мифологический сюжет не как просто борьбу творения и эсхатологии (космоса и хаоса), но как борьбу, в которой творение есть добро, а эсхатология – зло. Это подтверждает сентенцию Юнга о динамичности архетипа. Кстати, сам Е.М. Мелетинский обратил внимание на трансформацию архетипа: «Миф, героический эпос, легенда и волшебная сказка чрезвычайно богаты архетипическим содержанием. Некоторые архетипы в сказке и эпосе трансформируются, например, «чудовища» заменяются иноверцами, тотемическая «чудесная жена» заменяется заколдованной принцессой, а затем даже оклеветанной женой, делающей карьеру в травестированном виде, в мужском наряде и т. д. Однако и в случае трансформаций первичный архетип достаточно ясно просвечивает. Он как бы лежит на глубинном уровне повествования. Далее идет двойной процесс: с одной стороны, традиционные сюжеты, в принципе восходящие к архетипам, очень долго сохраняются в литературе, периодически отчетливо проявляя свою архетипичность, но, с другой стороны, трансформации традиционных сюжетов или дробление традиционных сюжетов на своеобразные осколки все больше затемняют глубинные архетипические значения» [Там же. С. 64].

Но в сфере внимания Е.М. Мелетинского находятся не столько архетипы вообще (в юнговском понимании), сколько архетипические сюжеты и образы. Многочисленные предметные мотивы и детали остаются вне поля зрения исследователя, хотя так же, как и мифологические сюжеты могут быть архетипическими, о чем и пойдет речь в дальнейшем.

Пока же заключим, что в отечественном литературоведении сформировалась концепция архетипа, заслуживающая самого пристального внимания (10). <…> Е.М. Мелетинский продемонстрировал возможности интерпретации русской литературы XIX века через архетипы в сюжетах и образах. Наша задача – показать, что архетипы могут применяться и при анализе других элементов текста, в частности – мотивов.

Под архетипами мы будем подразумевать (опираясь, разумеется, на определения архетипа, данные К.Г. Юнгом и Е.М. Мелетинским) первичные сюжетные схемы, образы или мотивы (в том числе предметные), возникшие в сознании (подсознании) человека на самой ранней стадии развития человечества (и в силу этого общие для всех людей независимо от их национальной принадлежности), наиболее адекватно выразившиеся в мифах и сохранившиеся по сей день в подсознании человека (11).

Из книги Исторические корни Волшебной сказки автора Пропп Владимир

Из книги Жизнь по понятиям автора Чупринин Сергей Иванович

ЭСХАТОЛОГИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ В ЛИТЕРАТУРЕ, АПОКАЛИПТИКА, КАТАСТРОФИЗМ В ЛИТЕРАТУРЕ от греч. eschatos – последний и logos – учение.Самым знаменитым носителем эсхатологического сознания в русской литературе, вне всякого сомнения, является странница Феклуша из пьесы Александра

Из книги Структура художественного текста автора Лотман Юрий Михайлович

3. Понятие текста Текст и внетекстовые структуры Определение понятия «текст» затруднительно. Прежде всего, приходится возражать против отождествления «текста» с представлением о целостности художественного произведения. Весьма распространенное противопоставление

Из книги Поединок крысы с мечтой автора Арбитман Роман Эмильевич

Женщины, сработанные по науке На минувшей неделе книжный рейтинг качнуло. Из топ-десятки вынесло последнюю книгу Александры Марининой «Пружина для мышеловки». Свежий роман Татьяны Устиновой «Саквояж со светлым будущим» после пятинедельных стабильных продаж улетел с

Из книги Мировая художественная культура. XX век. Литература автора Олесина Е

Понятие «семиосфера» Все разнообразные научные интересы объединялись в исследованиях Лотмана в феномене культуры. Понятие «текст культуры» универсально. Этот подход позволил создать новаторское направление в культурологии, включив в нее литературоведение,

Из книги ЧиЖ. Чуковский и Жаботинский автора Иванова Евгения Викторовна

Глава 2 Полемика о евреях в русской литературе Критическая деятельность Чуковского была окружена атмосферой дискуссий и словесных перепалок, почти вокруг каждой из его новых статей возникали скандалы разной степени тяжести. Даже в обстоятельной библиографии Д. Берман,

Из книги Том 2. «Проблемы творчества Достоевского», 1929. Статьи о Л.Толстом, 1929. Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922–1927 автора Бахтин Михаил Михайлович

Из книги Каменный пояс, 1977 автора Корчагин Геннадий Львович

Свое слово в науке Известно, в каких больших объемах ведется у нас промышленное и гражданское строительство. Но не менее известно и другое - жгучее, острое: постоянная нехватка строительных материалов, особенно высокоэффективных и дешевых. Здесь спрос опережает

Из книги По обе стороны утопии. Контексты творчества А.Платонова автора Гюнтер Ханс

16. «Счастливая Москва» и архетип матери в советской культуре 1930-х годов По мнению Иосифа Бродского, такие писатели, как Бабель, Пильняк, Олеша, Замятин, Булгаков или Зощенко, лишь играли с советским языком, в то время как Андрей Платонов «сам подчинил себя языку эпохи».

Из книги Том 7. Эстетика, литературная критика автора Луначарский Анатолий Васильевич

Формализм в науке об искусстве* IНам, марксистам, никоим образом не приходится отрицать существование чисто формального искусства.В просторечье такое чисто формальное искусство давно носит непышное, но выразительное и точное наименование: искусства

Из книги Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект автора Зубова Людмила Владимировна

1. ПОНЯТИЕ СИНКРЕТИЗМА Синкретическое (комплексное, нерасчлененное) представление различных семантических и грамматических признаков в одном слове - древнейший способ познания и отражения мира в языке, способ, восходящий к эпохе мифологического мышления, когда в

Из книги История русского романа. Том 1 автора Филология Коллектив авторов --

ГЛАВА I. ПРЕДПОСЫЛКИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ЖАНРА РОМАНА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ (Д. С. Лихачев) 1Существовал ли роман в древнерусской литературе? Если понимать этот термин широко и признавать законность термина «позднеэллинистический роман», то ответить на этот вопрос безусловно

Из книги Венеция в русской литературе автора Меднис Нина Елисеевна

ГЛАВА II. ЗАРОЖДЕНИЕ РОМАНА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XVIII ВЕКА (Г. Н. Моисеева - § 1, И. З. Серман - §§ 2–6) 1В русской литературе XVIII века поэзия, драматургия и повествовательная проза развивались неравномерно. В отличие от письменной литературы предшествующих веков, где

Из книги Все лучшее, что не купишь за деньги [Мир без политики, нищеты и войн] автора Фреско Жак

Глава 3 ИМЯ ВЕНЕЦИИ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ Женское в имени и облике Венеции. - Именные вариации. - Анаграммы имени города в русской литературной венецианеНачиная разговор о роли имени города в русской литературной венециане, уместно вспомнить последнее пятистишие

Из книги Уфимская литературная критика. Выпуск 7 автора Байков Эдуард Артурович

Из книги автора

Авессалом Виноградников Ренегатство в науке Вышедший в 2006 году сборник статей Э. А. Байков «Коэволюция и человечество» наглядно демонстрирует полную отреченность от марксизма этого «вождя экологов».Тезис – «Враги нашей коэволюционности» завершает «доблестный труд»

Aзбука для писателя: как написать книгу.


Шестая встреча в литературной гостиной.

Тема: Архетип литературного героя.

Знакомство третье:
- Привет, Робинзон!
- Ну, наконец-то… Ты Пятница?
- Нет... Я – Вторник.
- Понятно…. Слушай, Вторник, возвращайся к Автору и передай, чтобы прислал Пятницу. И еще… Напомни ему, что я в конце книги вернусь на обитаемую сушу. И тогда уж, точно доберусь до него… А пока, пусть внимательно прочитает главу об Архетипах и пришлет мне – не Среду, не Четверг, а Пятницу….

И так, что же такое – архетип и для чего он нужен писателю?

Архетип – прообраз, собранный на основе человеческого опыта, предаваемый от поколения к поколению. Архетип характеризуется общими признаками и свойствами, позволяющими довольно четко определять его.

Архетипы обеспечивают глубинную структуру для человеческой мотивации и значимости. Когда мы встречаемся с ними в искусстве, литературе, священных писаниях, в рекламе, либо в индивидуальном порядке, либо в группах - они пробуждают в нас глубокие чувства. Эти отпечатки, которые являются «аппаратным обеспечением» нашей психики, были вынесены наружу древними в образах богов и богинь. Платон отделили их от религии, рассматривая в философских терминах как «элементарные формы». Психолог XX в. К. Г. Юнг назвал их «архетипами» .

Архетип - легко узнаваемый шаблон, который берется за основу создания героя и в зависимости от той роли, которую герой выполняет в произведении или остается неизменным или дополняется индивидуальными чертами, или наоборот, – противоположными свойствами.

Например, архетип – мать. Как обычно мы представляем, следуя из человеческого опыта, этот персонаж? Заботливая, добрая, самоотверженная женщина.

Вариант 1 . Архетип - Мать в Вашей книге - героиня второго плана, вы упоминаете о ней в контексте произведения. Мать соответствует общепринятому архетипу, вы, как автор, можете особо не заморачиваться над проработкой ее образа, 2-3 черты и образ создан.

Вариант 2 . Архетип- Мать в Вашей книге – героиня второго плана, но ее действия существенно влияют на судьбу главного героя. Соответственно – общепринятый образ дополняется индивидуальными чертами, которые объясняют те или иные поступки героини.

Вариант 3 . Архетип - Мать в Вашей книге – главная героиня. Архетип требует существенной, а иногда глобальной работы. Вспомните героиню пьесы Б.Брехта «Мамаша Кураж и ее дети».
Мамаша Кураж – жестока и неумолима, цинична и расчетлива, жажда наживы доведена до абсурда: скупость побеждает в ней любовь к родному сыну, которого расстреливают не получив выкупа.

Сколько же всего архетипов ? Тысячи. Неоднократно философы и литературоведы пытались создать единую систему классификаций архетипов , но… Не сделали этого до сегодняшнего дня.

В самой известной книге, посвященной созданию бренда с помощью архетипов (Герой и Бунтарь.. Марк М., Пирсон К. Питер 2005), приводится всего 12 архетипов: Творец, Заботливый, Правитель, Шут, Славный малый, Любовник, Герой, Бунтарь, Маг, Простодушный, Искатель, Мудрец.

Архетип - Простодушный:
В каждой эре есть мифы о «золотом веке» и о земле обетованной, где жизнь уже идеальна или будет такой. Обет Простодушного - в том, что жизнь не должна быть тяжелой. Внутри каждого из нас Простодушный - это спонтанный, доверчивый ребенок, у которого, несмотря на некоторую зависимость, все же достаточно
оптимизма для того, чтобы выступить в Путь.

Архетип - Славный малый/Сирота

Славный малый/Сирота понимает, что значение каждого именно в том, каков он есть. Домашний и непретенциозный, он несет глубокую структуру, подвергшуюся влиянию раненого или осиротевшего ребенка, который очень мало ждет от жизни, но учит нас эмпатии, реализму и житейской мудрости.

Архетип - Воин/Герой
Когда все кажется потерянным, всадник Воин/Герой выезжает из-за холма и спасает день. Твердый и храбрый, этот архетип учит нас ставить цели и достигать их, преодолевать препятствия, стоически выдерживать тяжелые времена, хотя он также тяготеет к тому, чтобы видеть во всех врагов и размышлять в категориях «или-или».

Архетип - Заботливый/Альтруист
Заботливый - альтруист, движимый состраданием, нежностью и самоотверженностью, направленными на то, чтобы помогать другим. Хотя и склонный к мученическому и приспособленческому поведению, Заботливый/Альтруист помогает нам растить детей, помогать тем, кто в нужде и строить структуры для сохранения жизни и здоровья.

Архетип - Искатель/Землепроходец/Странник
Искатель/Землепроходец/Странник оставляет в покое известное для познания неведомого. Эта сильная духом индивидуальность бравирует одиночеством и изоляцией для того, чтобы искать новые пути. Часто оппозиционный, иконоборческий архетип помогает нам открыть нашу уникальность, наши перспективы, наши внутренние позывы.

Бунтарь/Разрушитель
Бунтарь/Разрушитель сосредоточивает задавленную агрессию в отношении структур, которые больше не служат жизни даже в тех случаях, когда эти структуры поддерживаются обществом или нашим сознательным выбором. Хотя этот архетип может сам не иметь корней, он пропалывает сорняк в саду таким образом, что позволяет расти новому.

Архетип - Любовник

Архетип Любовника правит всеми типами любви - от родительской любви до дружбы, до духовной любви - но лучше всего мы знаем его в романтическом варианте.Хотя он может приносить все виды сердечной боли и драмы, он помогает нам испытывать удовольствие, добиваться близости, быть преданными и идти за своим счастьем.

Архетип - Творец
Архетип Творца поощряет все воображаемые устремления - от высокого искусства до мельчайших инноваций в жизненном укладе или работе. В отличии от стагнации, это может привести нас к перегрузкам нашей жизни постоянными новыми проектами; в то же время, будучи направленным в нужное русло, он помогает нам выразить себя в самом привлекательном разнообразии.

Архетип - Правитель
Архетип Правителя вдохновляет нас на принятие ответственности за наши собственные жизни как в области наших устремлений, так и в обществе в целом. Если он или она преодолевает искушение доминировать над другими, то такой развитой Правитель создает среду, которая готова принять дарования и взгляды всех, кто этим озабочен.

Архетип - Маг

Архетип Мага досконально изучает фундаментальные законы науки и метафизики, чтобы понять, ка преобразовывать ситуации, влиять на людей и превращать видение в реальность. Если Маг преодолевает искушение использовать свою силу для манипулирования, то он создает положительную энергию.

Архетип - Мудрец
Архетип Мудреца ищет истины, которые делают нас свободными. Особенно если Мудрец преодолевает искушение стать догматиком, он может помочь нам стать мудрыми, объективно увидеть себя и мир и корректировать наш курс на
основе результатов наших действий и выбора решений.

Архетип - Шут
Архетип Шута побуждает нас к получению удовольствий от жизни. Хотя Шут может склоняться к лености и легкомыслию, позитивный Шут приглашает нас всех выйти поиграть - показывая нам, как превратить нашу работу, наши взаимодействия с другими и даже самые светские задачи в Веселье.

Вы можете самостоятельно ознакомиться с этой достойной для изучения книгой, а я познакомлю Вас с общепринятыми архетипами литературных героев, представленными в книге "Герои и героини», авторами Тами Коуден, Каро ЛаФевер и Сью Видерс.
Мужские архетипы:

1) Архетип - Начальник - все контролирует, требует повиновения и уважения. Цель для него оправдывает средства. В качестве примера можно привести дона Корлеоне из "Крестного отца" М. Пьюзо.

2)Арохетип - Плохиш - умен и харизматичен. В прошлом с ним приключилось несчастье и это серьезно повлияло на него. Общество обвиняет Плохиша во всех смертных грехах, но он никогда не оправдывается и никого не пускает в сердце. Плохиш рано становится мужчиной, постоянно бунтует, но его бунт - это средство самозащиты. В душе он добр и несколько сентиментален. Пример: Ретт Батлер из "Унесенных ветром" М. Митчелл.

3) Архетип - Лучший друг - стабильный, миролюбивый, всегда готов прийти на помощь. Нередко он разрывается между долгом и собственными желаниями. Пример: Кристофер Робин в "Винни-Пухе" А. А. Милна.

4) Архетип - Очаровашка - креативен, остроумен, постоянно манипулирует людьми. Он может найти ключ к любому сердцу и знает, как ублажить толпу. Очаровашка - актер, он постоянно играет в своем собственном театре. Пример: Остап Бендер в "12 стульях" И. Ильфа и Е. Петрова.

5) Архетип - Потерянная душа - живет прошлыми ошибками. Ранимый, проницательный, он видит людей насквозь. Он одинок и нелюдим и зачастую не вписывается ни в какое общество. Пример: Эдичка из "Это я, Эдичка" Э. Лимонова.

6) Архетип - Профессор - весь погружен в работу. Он эксперт - зачастую со странностями. Его кредо: логика и знания. Пример: Шерлок Холмс из рассказов А. Конан Дойла.

7)Архетип - Искатель Приключений - не умеет сидеть на одном месте. Он бесстрашен, изобретателен и эгоистичен. Его любопытство ненасытно, он ненавидит теорию и всегда хочет докопаться до истины - даже если это сопряжено с опасностью. Он вдохновляет других и самостоятельно решает проблемы. Пример: Джеймс Бонд из "Казино Рояля" Яна Флеминга.

8) Архетип - Воин - благородный, принципиальный и суровый. Он не знает пощады в погоне за справедливостью. Деньги и власть имеют для него второстепенное значение. Он честен и настойчив. Мстит врагам или спасает красоток. Пример: Эдмон Дантес из "Графа Монте-Кристо" А. Дюма.
Женские архетипы:

1)Архетип - Начальница - требует к себе внимания и уважения. Она резкая, предприимчивая и высокомерная. Пример: Царевна Софья из "Петра I" А. Толстого.

2)Архетип - Соблазнительница - умна и красива, знает, как привлечь внимание мужчин. Она цинична и зачастую манипулирует людьми. Ценит друзей за то, что они могут ей дать. Использует свою привлекательность как оружие. Всегда играет роль. Пример: Лолита из одноименного романа В. Набокова.

3) Архетип - Отважная девчонка - цельная натура, искренняя, добрая и дружелюбная. У нее отличное чувство юмора, на нее можно положиться. При этом она скептична и совершенно не умеет ценить себя. Ее все любят. В трудных ситуациях она всегда протянет руку помощи. Храбрая и стойкая. Пример: Наташа Ростова из "Войны и мира" Л. Толстого.

4)Архетип - Безбашенная - эта дама эксцентрична, болтлива и импульсивна. Она склонна преувеличивать, легко отвлекается и верит любому вранью. Дисциплины никакой. К традициям равнодушна. Все хочет попробовать сама и зачастую принимает решения на основе эмоций. Пример: Алиса из "Алисы в Стране чудес" Л. Кэрролла.

5) Архетип - Белая и пушистая - наивная, трогательная, чистая душа. Ее легко убедить и легко обидеть. Она пассивна и постоянно нуждается в принце на белом коне. Часто влюбляется не в того, защищает себя только в отчаянных ситуациях. Всех понимает и всех принимает. Пример: Золушка из одноименной сказки Ш. Перро.

6) Архетип - Библиотекарша - умница, книгочей. Настойчивая, серьезная, на нее можно положиться. Она необщительна и старается прятать свои чувства от окружающих. Перфекционист. Считает себя некрасивой и даже не пытается никого соблазнить. Живет в собственном мире, любит учиться. Нередко в ее душе кипят нешуточные страсти. Пример: мисс Марпл из детективов Агаты Кристи.

7)Архетип - Крестоносец- борется за правое дело. Смелая, решительная, упрямая. Быстро выходит из себя. Увлечена делом и часто забывает о близких. Она не пойдет на свидание, если на тот же день назначен марш протеста. Ее цель всегда важнее личных переживаний. Пример: мать Искры из романа "Завтра была война" Б. Васильева.

8)Архетип - Утешительница - может справиться с любой задачей. Она утешит, поцелует и даст совет. У нее железные нервы, но она не выносит одиночества. Ей требуется, чтобы в ней нуждались. Лучше всего чувствует себя в семье и среди близких друзей. Легко идет на компромиссы. Часто незаслуженно страдает. Альтруист, идеалист и бытовой мудрец. Пример: Пелагея Ниловна из романа Мать М. Горького.
И так посмотрите, какое у Вас разнообразие выбора архетипов, есть где разгуляться фантазии. Тем более, как я уже отмечала в начале статьи, архетип бывает чистым, а бывает смешанным, с какой-либо доминантой. Например, Оксана из "Ночи перед Рождеством" Н. Гоголя - начальница и соблазнительница.

Текст статьи

Синькова Наталья Александровна,студентка Института филологии ФГБОУ ВО «Липецкий государственный педагогический университет имени П.П. СеменоваТянШанского», г. Липецк[email protected]

Основные архетипы русской культурыи литературы

Аннотация.Статья посвящена особенностям архетипа как доминирующему образу литературного произведения, образцу развития сюжета, а также основным архетипам русской культуры и литературы.В статье рассмотрены основные архетипы отечественной культуры. Автор объясняет значение термина «архетип» и прослеживает судьбу ключевых архетипов русской классической литературы, ведущих свое начало от творчества А.С. Пушкина. Ключевые слова:культура, литература, архетип, образ, сюжет.

Первые упоминания термина «архетип» встречаются в работах швейцарского психиатра Карла Густава Юнга: «Коллективное бессознательное как сохраняемый человеческим опытом репозиторий (англ. repository –склад, хранилище) и в то же время само предварительное условие этого опыта есть образ мира, который сформировался еще в незапамятные времена. В этом образе с течением времени выкристаллизовывались определенные черты, так называемые архетипы, или доминанты. Это господствующие силы, боги, образы доминирующих законов, регулярно повторяющихся событий и принципы общих закономерностей, которым подчиняется последовательность образов, все вновь и вновь переживаемых душой. В той степени, в какой эти образы являются относительно верными отражениями психических событий, их архетипы, т. е. их основные черты, выделенные в процессе накопления однородного опыта, соответствуют определенным всеобщим характеристикам физического мира. Архетипические образы можно поэтому воспринимать метафорически как интуитивные понятия физических явлений. Например, представления об эфире, изначальном дыхании или душевной субстанции, которые, так сказать, распространены повсеместно в воззрениях всех народов мира, и представления об энергии, или магической силе, -интуитивном представлении, которое также имеет всеобщее распространение». Понятие, сформировавшись в психологии, перешло также в социологию, культурологию, литературоведение. К.Г. Юнг в своей работе также отмечал сложность исследования и важность архетипов, поскольку они имеют значительное воздействие, влияние.Архетипом может являться как исходный образец развития сюжета: Всемирная литература выработала определенные сюжетные архетипы, которые повторяются из произведения в произведение на протяжении веков. Их можно подразделить на следующие категории:Путешествие –герои отправляются в путь, чтобы найти чтолибо или коголибо или возвращаютсядомой. Путешественники встречаются с необычными людьми и попадают в необычные ситуации. Например, такой сюжетный ход можно встретить в«Одиссее» Гомера, в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души». Преследование –герой либо ловит когото, либо сам скрывается от погони. Примером может служить сюжетромана Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание».Спасение –герой должен быть жертвой, зачастую несправедливо наказанной. Самостоятельно или с помощью друзей он выпутывается из тяжелой ситуации либо терпит незаслуженные страдания. Примером служит сюжет произведения Н.С. Лескова «Человек на часах».Месть –герой пострадал по чьейлибо винеи теперь жаждет наказатьвиновных, руководствуясь своим чувствомсправедливости. Примером является романА. Дюма «Граф МонтеКристо», а также «Грозовой перевал» Э. Бронте.Загадка –читателю предлагается ребус, отгадка которого лежит на поверхности. Этот сюжетный архетип используется, в первую очередь, в детективах. Противостояние. Ключевой момент –противостояние двух сил: либо равных друг другу, либо находящихся в разных весовых категориях. Примером может служить любое произведение отечественной литературы о Великой Отечественной войне («Горячий снег» Ю. Бондарева, «В списках не значился» Б.Л. Васильева).Взросление –геройребенокили подростокрастет и познает жизнь. Пример: «Детство. Отрочество. Юность» Л.Н. Толстого, «Детство Темы» Н.М. ГаринаМихайловского. Искушение –конфликт основан на эмоциях героя. Он понимает, что идет к гибели, но не в силах противостоять своим желаниям. Своеобразным примером могут служитьповесть А.И. Куприна «Гранатовый браслет», а также судьбы Григория и Аксиньи в романе М.А. Шолохова «Тихий Дон».Преображение –герой меняется в лучшую сторону в результате обретения любви, веры, новой идеологии и т.п. Примером может служить судьба героев романаэпопеи «Война и мир» Л. Толстого.Любовь –герои встречаются, влюбляются и, преодолев все препятствия, соединяют сердца (альтернативные варианты: любящие теряют друг друга, один или оба главных героя гибнут).Ярким примером служат повести А.И. Куприна «Суламифь», «Олеся».Жертвенность –герой жертвует всем ради высоких идеалов или счастья близких. Примером такого поведения служит Сонечка Мармеладова из романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание».Разложение –герой постепенно деградирует. Примером является судьба главного героя произведения О. Уайльда «Портрет Дориана Грея».Открытие –человек познаетистину о себе или окружающем мире. Например, такое происходит в романе Ф.М. Достоевского «Подросток».«Из грязи в князи» –история возвышения или падения человека. Достаточно вспомнить судьбу Алексея из романа П.И. МельниковаПечерского «В лесах».«Как самый сильный и самый прекрасный из всех человек –народный герой –предается регрессивной тоске и нарочно подвергается опасности, сам идет в пасть чудовища, поглощается безднойматерью и возвращается к своему первоисточнику. Но он недаром герой; поэтому он не дает чудовищу окончательно поглотить себя; напротив, он побеждает чудовище, и не один раз, а много. Только после преодоления коллективного психического мы приобретаем истинное сокровище –добываем неоценимый клад, завладеваем непобедимым мечом, магическим талисманом, одним словом, находим то, что в конкретном мифе является желанным благом. Тот, кто отождествляется с коллективным психическим или, выражаясь символическим языком, позволяет чудовищу поглотить себя и без остатка растворяется в нем, тот хотя иполучает сокровище, охраняемое драконом, но не по собственной воле и лишь во вред себе» . Так и определенные модели развития персонажей. Юнг выделял несколько основных таких образов –«колдун или злой, опасный демон», «мудрый старец» («мудрая старуха»), «мать», «тень», «дите». Эти архетипы знакомы нам из сказок, более подробное рассмотрение каждого из них можно найти в работе В. Я. Проппа «Исторические корни русской сказки», в статье В. Лебедько, Е. Найденова «Архетипическое исследование русских народных сказок».Так, важным для отечественной культуры является архетип Дурак, который появляется в народных сказкахВнешнее отличие этого героя от всех прочих заключается вявной, видимойнесуразностиречейи поступков и крайней безрассудности. С незнанием у него связывается и другая черта –неделание, лень. Старшие братья часто безуспешно пытаются заставить его работать. Случаи торжества глупости часты в народной сказке, причем Дурак сравнительно редко побеждает героев, считающих себя умнее, хитростью: как правило, его нелепые поступки, неожиданно ведущие к счастью, совершаются вопреки всяким расчетам, словно по какомуто наитию или по чьемулибо внушению. Расчеты здравого смысла побеждаются не человеческимумом, а высшею магическою мудростью: Дурака выручают из трудных положений то вещие люди, то вещие животные.

Поступки Дурака всегда опрокидывают все расчеты житейского здравого смысла и потому кажутся людям глупыми, а между тем они неизменно оказываются мудрее и целесообразнее, чем поступки его «мудрых» братьев. Последние терпят неудачу, а Дурак достигает лучшего жребия в жизни, словно он угадывает мудрость благодаря какимто вещим инстинктам. В целом, подлинной ценностью для Дурака обладает только магическое –помощь чудесной щуки, коня и т.д.Таким образом,Дураквоплощает особую стратегию, построенную не на правильных логических действиях, а на поиске собственных решений, зачастую противоречащих здравому смыслу, но в конечном итоге приносящих успех. С помощью волшебства и нестандартных действий Дурак преодолеваетвсе препятствия и достигает цели. Этот архетипический образ перешел из сказок в классическую литературу, причем дурак –далеко не всегда отрицательный персонаж, и отношение к нему может различаться: от мягкойусмешки над странностями, причудами до возмущения глупостью подобных персонажей, которым пронизаны произведения А.И. Герцена и М.Е. СалтыковаЩедрина. Как замечает Т.Б. Радбиль, «на Руси в почете культ юродивых, которым ведома некая трансцендентная истина, недоступная обычному уму… Что толку планировать и заботиться о хлебе насущном, заниматься практическими делами, если все зависит от неподвластной мне судьбы. Что толку подчиняться правилам и ориентироваться на разум в своих поступках (это пошло), если жизнь непознаваемая и странная, чудная, многое вней зависит от чуда, а не от расчета» . Иногдапредставителями данного типа личности том или ином произведениитексте русской литературы являются в определенной степенивсе персонажи. Не случайно название Глупов, которое М.Е. СалтыковЩедрин дал изображенному им городу. Как правило, представители данного архетипа даже необходимы окружающему миру, ибо именно в сравнении с ними ощутимее становится норма. Так, Ноздрев, который лишен способности к развитию, ибо «в тридцать пять лет был таков же совершенно,каким был в осьмнадцать и двадцать» (Гоголь. Мертвые души), неопасен для общего порядка жизни в городе NN, хотя и доставляет всем знакомым ощутимые неприятности. Таким образом, из фольклора архетипы переходят в классическую литературу. Как пишет О.С. Шурупова, «в каждом тексте осуществляется диалектическое взаимодействие объективного и субъективного, индивидуальноавторского сознания и восприятия действительности, характерного для всех представителей той или иной культуры на данном этапе ее развития и запечатленного в национальной языковой картине мира. Каждый текст предполагает собственное видение мира и отображает процесс формирования индивидуального сознания. Однако культурная специфика текста отражается как в его денотативном пространстве, то есть в выборе автором темы и нарративной программы текста, которые могут совпадать у ряда различных текстов, так и в сигнификативном пространстве, отражающем особенности индивидуальноавторской интерпретации вещей» .Судьба литературных архетипов в XIX в. весьманаглядна на материале русской литературы, тем более что сами русские писатели, как правило, претендуют на гораздо более широкий охват мировоззренческих проблем, чем их западноевропейские коллега, на охват, сравнимый с мифологическим масштабом архетипов. Общепризнанным родоначальником русской классической литературы XIX в. является А. С. Пушкин.По словам исследователей, «сквозь все произведения Пушкина этих лет проходят, вопервых, разнообразные образы бушующих стихий: метели (“Бесы”, “Метель” и “Капитанская дочка”), пожара (“Дубровский”), наводнения (“Медный всадник”), чумной эпидемии (“Пир во время чумы”), извержения вулкана (“Везувий зев открыл...” –10я глава „Евгения Онегина“), вовторых, группа образов, связанных со статуями, столпами, памятниками, “кумирами”, втретьих, образы людей, живых существ, жертв или борцов –“народ гонимый [страхом]” или гордо протестующий человек» . Данные сюжетные архетипы, мотивы далее нашли свое развитие в русской литературе.Кроме того, к «социальным архетипам» русской культуры, а так же литературы относятся: терпение, страдание, смирение, внеисторичность, апокалиптичность мышления, непривязанность к материальному и вещному, жажда праздника, радости, катарсиса, бескорыстное служение идее и другим людям, самопожертвование, любовь, жалость как основа добровольной жертвенности. Русская культура «безусловно, оказывает влияние и на восприятие ее носителями явлений действительности, и на отражение этих явлений в языке».Некоторые архетипы отечественной культуры связаны сПетербургом и Москвой –двумя столицами России. В отечественной культуре, по словам О.С. Шуруповой, «прочно закрепилась традиция противопоставления Москвы и Петербурга, холодной северной столицы и шумной, хлебосольной Первопрестольной. В многочисленных произведениях, создававшихся на протяжении нескольких столетий и образующих Московский текст отечественной литературы, этот город проявляет различные, иногда взаимоисключающие друг друга черты» . Вопервых, архетипическим является образ матушкиМосквы, города с женской и материнской сущностью, в котором герои целого ряда произведений русской литературы, от романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин» до современных текстов, находят свою судьбу. Для произведений, объединенных образом Москвы, важны образы дома, семьи, теплого семейного праздника. Смысл архетипа Матери проявляется в дихотомии МатьМачеха. Родная мать дарит любовь, тепло и заботу, мачеха же –полная ее противоположность. Отметим, что в русских народных сказках образ Мачехи выведен значительно ярче образа Матери. Мачеха –это «перевернутый» отрицательный архетип, это Мать, но неродная Мать.

Если целью Матери является защита беззащитного и слабого ребенка от какоголибо ущерба, его спасение, то целью Мачехи является забота лишь о родном ребенке в противовес стремлению извести и уничтожить ребенка неродного. Москва предстает в произведениях классической литературы не как жестокий, суровый к своим жителям город, а именно как город с материнской сущностью.Вовторых, важным является здесь и архетип «городдева». Неслучайнопокровительницей Москвы как православной столицы России считается Дева Мария, оберегающая свой город от угрожающих ему несчастий. Ключевой особенностью произведений русской литературы о Москве является то, что наиболее важное, центральное место среди героев занимают именно женщины.«Разумеется, Москва в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума» далеко не во всем схожа с Москвой, изображенной в романе Л.Н. Толстого «Война и мир», однако в обоих текстах проявляется и единое восприятие древней столицы как средоточия русской жизни со всеми ее достоинствами и недостатками, а значит, эти тексты, различные по жанру и времени создания, могут быть признаны частями единого» , обнаруживают единый архетип Москвы.«Тот, кто говорит архетипами, глаголет как бы тысячей голосов…, он подымает изображаемое им из мира единократного и преходящего в сферу вечного; притом и свою личную судьбу он возвышает до всечеловеческой судьбы и через это высвобождает и в нас благотворные силы, которые во все времена давали человечеству возможность выдерживать все беды и пережить даже самую долгую ночь. В этом –тайна воздействия искусства…».

Ссылки на источники1.Юнг К. Г Психология бессознательного/ Пер. с англ. Издание 2е., М.: «КогитоЦентр», 2010. С. 112113.2.Там же. С.113.3.Радбиль Т.Б. Основы изучения языкового менталитета: учеб. пособие. М.: Флинта: Наука, 2012. С. 251.4.ШуруповаО.С. Текстовая и сверхтекстовая картина мира // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2013. No 3 (21): в 2х ч. Ч. II. C. 213.5.Мелетинский Е.М. О литературных архетипах / Российский государственный гуманитарный университет. М., 1994. 136 с.6.Шурупова О.С. Общее и различное в русской и англосаксонской культурах // Профильное и профессиональное образование в условиях современного поликультурного пространства: Материалы Третьей Международной заочной научнопрактической конференции, декабрь 2015 года / ФГБОУ ВО «российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, Челябинский филиал. –Челябинск: РАНХиГС, Челябинский филиал, 2015. С. 150.7.Шурупова О.С. Московский текст и его герои // Русская речь. 2011. №1. С. 97.8.Шурупова О.С. Особенности методологии исследования городского сверхтекста // Известия Тульского государственного университета. Гуманитарные науки. 2014. №2. С. 297.9.Архетипы, мифологемы, символы в художественной картине мира писателя: материалы Международной заочной научной конференции (г. Астрахань, 1924 апреля 2010 г.) / под ред. Г. Г. Исаева; сост.: Г. Г. Исаев, Т.Ю. Громова, Д. М. Бычков. Астрахань: Издательский дом «Астраханский университет», 2010. С. 89.

Коробейникова А.А., Пыхтина Ю.Г.

Оренбургский государственный университет E-mail: [email protected], [email protected]

О ПРОСТРАНСТВЕННЫХ АРХЕТИПАХ В ЛИТЕРАТУРЕ

В статье анализируются исследования, посвященные литературному архетипу. Авторы выявляют и описывают пространственные архетипы в художественной литературе. Семантика бинарной оппозиции дом/лес рассматривается на примере повести Н.В. Гоголя «Старосветские помещики».

Ключевые слова: художественное пространство, литературные архетипы, пространственные архетипы, бинарные оппозиции.

В последнее десятилетие появился целый ряд исследований, в которых анализируется литературный архетип . Актуальность такого анализа связана с возможностью более глубокого и универсального прочтения литературного произведения. Особенно яркими примерами такого прочтения являются работы Ю.М. Лотмана, Е.М. Мелетинского, В.Н. Топорова, Б.А. Успенского и др. Сложность, однако, состоит в том, что до сих пор отсутствует единая классификация литературных архетипов. Данной проблеме посвящена работа Е.М. Мелетинского «О литературных архетипах» (1994). Автор с сожалением констатирует, что «попытки представить архетипические мотивы в виде строгой системы, особенно системы иерархической, ни к чему не приводят» . В этой связи исследование системы литературных архетипов представляется перспективным. Цель настоящей статьи - определение и описание пространственных архетипов в литературе.

Е.М. Мелетинский, предложивший понятие «литературные архетипы» и наметивший основные из них, отдельно пространственные архетипические образы не выделял, но в то же время неоднократно указывал на то, что «...в мифологии само описание мира возможно только в форме повествования о формировании элементов этого мира и даже мира в целом. Это объясняется тем, что мифическая ментальность отождествляет начало (происхождение) и сущность, тем самым динамизируя и нарративизируя статическую модель мира. При этом пафос мифа довольно рано начинает сводиться к космизации первичного хаоса, к борьбе и победе космоса над хаосом (т.е. формирование мира оказывается одновременно его упорядочиванием). И именно этот процесс творения мира является главным предметом

изображения и главной темой древнейших мифов» . Таким образом, по мысли Е.М. Мелетинского, основным архетипичес-ким мотивом, из которого формируются все остальные, является противостояние космоса и хаоса. Наше наблюдение подтверждается следующей мыслью автора: «В пространственном отношении космос противостоит хаосу как внутреннее организованное пространство -внешнему. <...> Структура космоса, воплощаемая мировым древом, включает по вертикали 3 основных зоны - небо, землю и преисподнюю, по горизонтали - 4 стороны света, воплощаемые часто мифологическими персонажами. В основе существования Космоса (и человечества) - мировой порядок, закон, правда, справедливость. <...> Разрушительные силы хаоса в мифах о космических циклах ослабляют действие мирового порядка, что приводит к гибели космоса (описываемой эсхатологическими мифами) и новому творению» .

В указанной работе Е.М. Мелетинского много ценных наблюдений, касающихся архе-типичности пространственных мотивов. Крайне важным для нас представляется выявление автором архетипической схемы путешествия героя в фольклоре и литературе: «Тематика творения связана с динамикой во времени. Внутри этой динамики или вне ее обособляется мотив движения в пространстве и пересечения различных зон и миров (где контактируют с мифологическими существами, приобретают их мощь или борются с ними, добывают ценности и т.п.), что служит простейшим способом описания модели мира. Здесь зародыш архетипической схемы путешествий (выделено авт.)» .

В отношении мотива пути ученый отмечает: «Герой совершает свои подвиги вне дома, в пути-дороге, отдельные участки которой мифо-

логически отмечены (лес как сфера демонических существ, река как граница различных сфер, нижний и верхний миры и т.п.)» .

Для нашего исследования актуальна мысль автора о мифологической топографии: «В мифе и сказке <...>, а также в рыцарском романе распространены архетипические мотивы путешествий, включающие лесные блуждания, реже -морские поездки (последние более характерны для греческого романа), посещения иных миров. Эти путешествия, как правило, строго соотнесены с мифологической топографией, не только с противопоставлением неба, земли, подземного и подводного «царств», но также с противопоставлением дома и леса (последний представляет собой «чужой» мир, насыщенный демонами и демонизмом), с маркированием реки как границы между мирами на суше и т.д. и т.п.» .

Очевидно, что понятие «литературный архетип» гораздо шире, нежели юнговские архетипы, которые «представляют собой преимущественно образы, персонажи, в лучшем случае роли и в гораздо меньшей мере сюжеты» . В этой связи Е.М. Мелетинский обосновывает необходимость введения нового термина - «ар-хетипический мотив», под которым понимает «некий микросюжет, содержащий предикат (действие), агенса, пациенса и несущий более или менее самостоятельный и достаточно глубинный смысл» . Система выделенных исследователем архетипических мотивов дает нам основание отдельно говорить о пространственных архетипах в литературе.

Исследуя пространственные категории, Ю.М. Лотман отмечал их древность и универсальность: «Всякая культура начинается с разбиения мира на внутреннее («свое») пространство и внешнее («их»). Как это бинарное разбиение интерпретируется - зависит от типологии культуры. Однако само такое разбиение принадлежит к универсалиям» . Важным атрибутом такого «разбиения», по мысли ученого, является граница: «.границу эту можно определить как черту, на которой кончается периодичная форма. Это пространство определяется как «наше», «свое», «культурное», «безопасное», «гармонически организованное» и т.д. Ему противостоит «их-пространство», «чужое», «враждебное», «опасное», «хаотическое» .

Исследованию художественного пространства посвящена работа Д.А. Щукиной «Простран-

ство в художественном тексте и пространство художественного текста» (2003). Основной характеристикой «архаической концепции пространства» автор считает осознание пространства как «территории существования, обитания, отграниченной от внешнего пространства, от остального мира. <.> Мир начинает делиться на «свое» пространство (небольшое, отграниченное) и «чужое». Так в мировоззрении древних появляется бинарная оппозиция «свое - чужое, принципиальная по своей важности. Освоенная территория, «свой» мир характеризовался неоднородностью: в нем выделялись сакральное пространство (центр) и профанное пространство (периферия). Сакрали-зованный центр «отмечался алтарем. а затем храмом, на основе чего формировалось абстрактное представление о мировой оси, мировом древе (верх - низ). Так возникало отграниченное, ориентированное и измеренное пространство. <...> Ранние пространственные представления закрепились в мифологии. Именно в мифах пространственная модель четко структурируется на основе системы «бинарных оппозиций, фундаментальных противопоставлений, архетипических кодов: свой - чужой, верх - низ, жизнь - смерть, космос -хаос и др.» .

Впервые пространственные архетипы как отдельная группа рассматривались в монографии Ю.В. Доманского «Смыслообразующая роль архетипических значений в литературном тексте» (2001). Распределив архетипические мотивы на «мотивы, связанные с описаниями природы, стихий мироздания; мотивы, непосредственно соотносимые с циклом человеческой жизни, ключевыми моментами и категориями в жизни человека, и мотивы, характеризующие место человека в пространстве» , исследователь проанализировал шесть рядовых мотивов: метели и времен года, сиротства и вдовства, леса и дома.

Заметим, что типология Ю.В. Доманского основана не только на тематическом, но и на функциональном значении архетипа. Данную позицию автор аргументирует тем, что «в современной интерпретации архетип воплощает исконные общечеловеческие ценности, универсальные нравственные представления человека о мире, что не противоречит бессознательной и внеоце-ночной природе архетипа в архаическом мифе. Применительно к современности мы даже можем утверждать, что архетип, как это ни противоречит его собственной логике, - синоним уни-

версальной нравственности, заложенной изначально в человеке» . Руководствуясь данным положением, автор выделяет несколько типов функционирования архетипического значения в литературе, а именно:

Сохранение всего пучка сем архетипического значения мотива;

Доминирование каких-либо сем архети-пического значения;

Инверсия архетипического значения мотива как показатель неординарности персонажа;

Инверсия архетипического значения мотива как показатель отступления от универсальных нравственных ценностей;

Сочетание разных сем архетипического значения в оценках одного персонажа .

Анализируя творчество М.И. Цветаевой, Н.С. Кавакита в основном характеризует традиционно выделяемые архетипы: архетипы, соотносимые со сферой эмпирического существования (воплощение архетипических черт Анимы, Анимуса, Ребенка, Матери, Духа-Отца), и архетипы, соотносимые со сферой над-эмпирическо-го существования (черты архетипики Духа и Самости). При этом пространственные архетипы Горы и древесного мира (леса) связывает с архетипом Самости. Главной в их символике, по мнению исследователя, является идея роста личности «динамичность, устремленность вверх, сращение разного в целое» . Н.С. Кавакита отмечает, что «горная символика проникает в творчество М. Цветаевой в 1920-е годы, органично включаясь в общую систему поэтического космоса. При этом поэт «приспосабливает» концепт «гора» к этому космосу, действенными остаются преимущественно две семы: 1) высокость (букв. и перен. значения); 2) «труднопреодолимость», «тяжесть» горной породы» - и буквальная, физическая, и фигуральная. <...> «Гора» служит своеобразной «единицей измерения» ряда эстетико-этических категорий художественной системы М. Цветаевой» . Описывая «древесный мир» М. Цветаевой, Н.С. Кавакита отмечает, что «оппозиционность двух миров все еще сохраняет моделирующие функции, однако представление героини о мире деревьев постепенно углубляется: к выделенным добавляется противопоставление «сакральное - профанное». Теперь ее восприятие связывает мир природы с миром над-эмпирического, не случайно в стихотворение входят образы, репрезентирующие хри-

стианские и языческие представления о сакральном: «Лес! - Элизиум мой!», «легкий жертвенный огнь Рощ», «древо» несет «вещую весть» .

Выявляя функции архетипов и архетипических образов в произведениях П.В. Засодимского, Е.Ю. Власенко описывает личностные архетипы и мотивы, к которым относит архетипы культурного героя-демиурга, трикстера, оборотня, бабы-яги, сироты, вдовы и пространственные архетипы (дом, сад, ад и рай). Автор считает, что традиционные пространственные ориентиры наполняются символическим смыслом и обретают универсальный, общечеловеческий подтекст благодаря «мощной философской проблематике» произведений П.В. Засодимского . На наш взгляд, достаточно убедительно образы дома, леса, ада и рая рассматриваются как архе-типические, представляющие реализацию бинарных оппозиций «внутренний - внешний», «свое - чужое», «хаос - космос» .

Анализу «универсальных архетипов» в жанре фэнтези посвящена работа Н.И. Васильевой «Фольклорные архетипы в современной массовой литературе: романы Дж. К. Роулинг и их интерпретация в молодежной субкультуре» (2005). Среди описанных исследователем архетипических мотивов немаловажную роль играют пространственные, прежде всего мотив «преодоления порога»: «После того, как герой узнал о беде/несчастье и решил что-то предпринять (см. «отлучку» в схеме В.Я. Проппа) или же -более широко - ощутил «зов к приключению» и как-то отреагировал на него, <...> он отправляется в путь и рано или поздно должен встретиться со стражем порога в иномирие, а затем пересечь этот порог» . Отметим, что само иномирие, а также промежуточная, пограничная зона, по мнению автора, так или иначе связаны с архетипическими пространственными мотивами: «под иномирием нужно понимать ту пространственно-временную систему, которая противопоставлена реальности, принятой в данной сказке за мир обыденности, за мир, родственный герою. <...> В роли иномирия совсем не обязательно выступает некое «царство-государство» -обычно это замок/дворец, причем к нему часто прикреплен какой-то традиционный пограничный локус, то есть, например, замок на горе/ в горах, замок в лесу, замок у реки, замок/дворец под землей/в поднебесье» . В целом же, кон-

статирует Н.И. Васильева, «нетрудно объяснить многообразие изображаемого, неоднородность, проистекающую из трансформации традиционного понимания сказочного универсума как оппозиции «свой» мир - «чужой» мир» .

И.Н. Невшупа в диссертационном исследовании «Роман Ф.М. Достоевского «Подросток»: типы и архетипы» (2007) анализирует архетип «подростка» (ср. у К.Г. Юнга архетип дитяти) и архетипические мотивы двойничества, эгоизма, гордыни, бесовства, скитальчества, благообразия, странничества. Характеризуя архетипичес-кие мотивы, непосредственно связанные с личностными образами у Достоевского, исследователь обращается к явно пространственной оппозиции скитальчество / странничество, не заостряя, однако, внимания на том, что оба элемента этой оппозиции восходят к архетипу пути. Европейским «скитальцем» И.Н. Невшупа называет Версилова, странником-богомольцем -Макара Ивановича: «Версилов - европейский скиталец с русской душой, идейно бездомный и в Европе, и в России. Макар - русский странник, отправившийся в хождение по Руси, чтобы познать весь мир: ему вся Россия и даже вся вселенная - дом. Версилов - высший культурный тип русского человека. Макар - высший нравственный тип русского человека из народа, своего рода народный святой» .

В работе «Экзистенциальная архетипика в художественном пространстве современной русской прозы» (2006) С.Г Барышева предлагает разделить экзистенциальные архетипы на две группы: «онтические» (термин М. Хайдеггера) и гносеологические. «Произведения, где есть онтические архетипы, строятся по экзистенциальным канонам (наличие экзистенциального героя, наличие пограничной ситуации и т.д.). <...> Гносеологические архетипы в силу своей специфики могут встречаться не только в произведениях экзистенциальной направленности, но также в произведениях различных стилей и направлений». Автор отмечает, что «экзистенциальные архетипы вплетены в ткань романа очень ненавязчиво, там, где писатели обращаются к вечным категориям: жизнь - смерть, добро - зло, вера - безверие, которые вырастают до образов символов. Экзистенциальные архетипы отражают мировоззрение художников, их устремления, представления о моральных ценностях, согласно которым выше всего ставится Человек, его личность, стремление

познать самого себя, упорство в борьбе с самим собой» . В своей работе С.Г. Барышева относит к онтическим архетипы Тошноты, Пустоты, Болезни, Насекомого, Тяжести. Среди гносеологических выделяет архетипы Пути (архетипы Дороги, Города, Границы) и Истины (архетипы Дома, Окна, Леса, Воды). Как видим, большинство архетипов, названных автором гносеологическими, являются по сути пространственными.

Выполненный нами анализ трудов классиков отечественного литературоведения и современных ученых позволяет сделать следующий вывод: исследование основных архетипов, выделенных еще К.Г. Юнгом, не обходится без описания пространственных категорий.

Под пространственными архетипами мы понимаем общечеловеческие пространственные образы, бессознательно передающиеся из поколения в поколение, пронизывающие всю художественную литературу от мифологических истоков до современности и образующие постоянный фонд сюжетов и ситуаций. Акцентируем внимание на том факте, что пространственные архетипы имеют тенденцию выступать парами, в виде бинарных оппозиций. Таким образом, к пространственным архетипам, на наш взгляд, необходимо отнести прежде всего антиномическую пару космос/хаос, которая является основанием для других пространственных оппозиций, таких как: дом/лес (безопасное пространство / опасное пространство), дом/дорога (закрытое пространство / открытое пространство), дом/анти-дом (свое пространство/ чужое пространство) и др. Следовательно, ар-хетипическим значением наделяется и образ границы - пространственного рубежа, разделяющего свой и чужой миры.

Далее следует заметить, что архетипичес-кую универсальную семантику и ценностный статус приобретают также и некоторые параметры пространства, например стороны света или пространственные оси: вертикальная и горизонтальная. Данное положение подтверждается мнением многих исследователей об устойчивости архаической пространственной модели, включающей бинарные оппозиции (свое/ чужое, верх/низ, юг/север и др.), сакральный центр и профанное пространство, а также предметы и явления, архетипическое значение которых связано с древнейшей культурной традицией.

Рассмотрим семантику архетипической пространственной оппозиции дом/лес. Известно, что пространственные представления древнего человека воплотились прежде всего в устройстве жилища, его четырехчленная структура отражала четырехчленную модель мира. «Четыре стороны (4 стены, 4 угла) жилища с находящимся в центре деревом удивительно точно повторяют словесные и живописные тексты, описывающие четырехчленные модели мира (разных культурных традиций)» . Строительный ритуал как способ освоения и организации пространства включал в себя «ритуальную борьбу между хозяевами и плотниками» . Основываясь на этом наблюдении, А.К. Байбурин соотносит сам ритуал «с целым классом текстов <...> диалогическая структура которых воспроизводит архетип борьбы между хаосом и космосом» . Жилище, таким образом, воплощало «уменьшенную модель пространства, мира <...> реальность выступает как имитация небесного архетипа; искусственные объекты (поселения, храмы, жилища) становятся сакрально значимыми, так как отождествляются с «центром мира»; обряды и значимые профан-ные действия наделяются определенным смыслом потому, что они сознательно совершаемые богами, героями и предками» .

Как правило, образ дома в литературе имеет архетипическую семантику, если реализует значение закрытого внутреннего пространства, дающего покой, безопасность и надежную защиту; значение средоточия универсальных жизненных ценностей - таких как счастье, благополучие и согласие в семье, материальный достаток.

На наш взгляд, классическим примером использования пространственной оппозиции дом/лес в русской литературе является повесть

Н.В. Гоголя «Старосветские помещики». Пространство (дом), в котором обитают радушные старички, можно охарактеризовать как замкнутое, отгороженное от внешнего мира следующим образом: кольцо изб - сад - граница-плетень -дворик с частоколом - лес. Основным свойством этого «домашнего» пространства является гостеприимство и доброжелательность. Законом внутреннего мира является уют. В замкнутом мире старичков ничего не происходит. Все действия отнесены не к прошедшему и не к настоящему времени, а представляют собой многократное повторение одного и того же. Течение мирной жизни старосветских помещиков изме-

нил уход из дома любимой кошки Пульхерии Ивановны, неожиданное сильное беспокойство приходит из леса, пространства внешнего по отношению к мирному жилищу старичков.

Лес в повести также наделяется архетипи-ческими чертами: находится за пределами теплого, уютного, ограниченного деревьями, плетнем, частоколом, галереей, поющими дверьми, узкими окнами внутреннего мира старичков. Для старосветских помещиков лес - мифологическое пространство. Он маркируется как место, несущее в себе губительные функции, вызывающее у человека чувство страха и тревоги.

Таким образом, дом и лес в повести - два противоположных пространства. Архетипичес-кие черты дома - уют, безопасность, счастье, изобилие, любовь, радушие; леса - тревога, опасность, обиталище таинственных диких котов. Неизменное внутреннее пространство счастья и уюта катастрофически разрушается в результате вторжения опасного случая из чуждого им пространства леса (миф). Возникает пространственная оппозиция внешний - внутренний = опасный - безопасный.

Рассмотренный нами литературный пример показывает, что лес имеет архетипическую семантику, поскольку реализует значение места, представляющего опасность, угрозу человеку, порождает у него чувство страха, является местом (или причиной) гибели человека.

Мировая мифология часто представляет лес как пограничную зону между миром мертвых и миром живых, поэтому именно здесь проводились обряды инициации. «Обряд посвящения производился всегда именно в лесу. Это -постоянная, непременная черта его по всему миру» . В целом представления о лесе как окружении подземного царства, царства мертвых восходят еще к Античности и литературно зафиксированы у Овидия и Вергилия, а затем проникают и в европейскую литературу.

В славянской мифологии лесу также отводилось значительное место. Древний человек осознавал свою беспомощность и незащищенность перед жестокими силами природы, и наиболее враждебным считался лес. Показательным в этом отношении является следующее наблюдение: «Человек, выходя из дома в лес <...> настраивался на постоянную борьбу с непредвиденными обстоятельствами и немилосердными стихиями; а с другой стороны - всегда мог

рассчитывать и на неожиданную помощь лесного божества, лесного хозяина, поэтому старался ему понравиться: не вредить лесу, не бить без нужды зверей, не ломать зря деревьев и кустов, не засорять лес, даже не кричать громко, не нарушать тишину и покой природы» .

А.А. Скоропадская, прослеживая историю образа леса в мировой культуре, отмечает, что сложную и неоднозначную роль этот образ играет в ветхозаветной традиции: «.очень часто в Ветхом Завете является образом многочисленного народа. Это своего рода метафора: народ состоит из большого количества людей абсолютно одинаковых, каждый человек отличен от другого так же, как отличаются друг от друга деревья. <...> В Ветхом Завете лес также может выступать как защитник избранников Божиих. <...> С возникновением христианства образ леса приобрел новые оттенки значения, сохранив в себе многие языческие представления. Значение леса как священного места сохраняется, но вместо языческих обрядов здесь начинают проводить христианские. В лесах стали устанавливать часовни или кресты, вешать на деревья иконы, таким образом шло уподобление леса и храма» .

Исследователь Д.Х. Биллингтон усматривает еще одно значение леса: «именно девственная лесная чаща явилась колыбелью великой русской культуры <...> Леса представляли собой как бы вечнозеленый занавес, в начальный период формирования культуры защищавший сознание от все более отдалявшихся миров -Византии и урбанистического Запада» .

Кроме этого, пространственный архетип «лес» имеет следующее значение: «место, где человек не способен что-либо предпринять и полностью вынужден положиться на высшее вмешательство в свою судьбу; при этом человек боится леса, ибо не знает его воли по отношению к себе» . Следовательно, семантическими характеристиками леса можно считать: враждебность части пространства, оппозицию всем

Список использованной литературы:

прочим горизонтальным топосам, укрытие для невинно гонимых.

Специфической чертой пространственной оппозиции дом/лес является наличие границы. О выразительности этого пространственного архетипа убедительно писал еще Ю.М. Лотман: «В «Старосветских помещиках» структура пространства становится одним из главных выразительных средств. Все художественное пространство разделено на две неравные части. Первая из них - почти не детализованная -«весь остальной» мир. Она отличается обширностью, неопределенностью. Это - место пребывания повествователя, его пространственная точка зрения. <...> Вторая - это мир старосветских помещиков. Главное отличительное свойство этого мира - его отгороженность. Понятие границы, отделяющей это пространство от того, обладает предельной отмеченностью, причем весь комплекс представлений Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны организован этим разделением, подчинен ему. То или иное явление оценивается в зависимости от расположения его по ту или по эту сторону пространственной границы» .

Таким образом, пространственными архетипами, пронизывающими всю литературу от древности к современности, можно считать следующие:

1. Космос/хаос как основополагающая антиномическая пара и все ее варианты: дом/лес, дом/дорога, дом/анти-дом, рай/ад, небо/земля, город/деревня, столица/провинция и т.п.

2. Граница как пространственный рубеж, имеющий место при любом пространственном противопоставлении: порог, окно, ворота, река и т.п.

3. Параметры пространства, имеющие универсальную семантику: стороны света (юг/север, запад/восток); пространственные оси (вертикальная и горизонтальная); сакральный центр и профанное пространство и т.п.

1. Мелетинский, Е.М. О литературных архетипах / Е.М. Мелетинский. - М.: РГГУ, 1994. - 1З6 с.

2. Мелетинский, Е.М. Космос // Мифология: Большой энциклопедический словарь/ гл. ред. Е.М. Мелетинский / Е.М. Мелетинский. - М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. - 7З6 с.

3. Лотман, Ю.М. Внутри мыслящих миров / Ю.М. Лотман // Лотман Ю.М. Семиосфера. - СПб.: «Искусство-СПБ», 2000. -704 с.

4. Щукина, Д.А. Пространство в художественном тексте и пространство художественного текста / Д.А. Щукина. - СПб.: СПГГИ, 200З. - 218 с.

5. Доманский, Ю.В. Смыслообразующая роль архетипических значений в литературном тексте. Пособие по спецкурсу. Издание 2-е, исправленное и дополненное. (Литературный текст: проблемы и методы исследования; Приложение) / Ю.В. Доманский. - Тверь, 2001. - 94 с.

6. Кавакита, Н.С. Проблема архетипа в творческом опыте М.И. Цветаевой: Дис. ... канд. филол. наук: 10.01.08 / Н.С. Кавакита. - М., 2004. - 200 с.

7. Власенко, Е.Ю. Функции архетипов и архетипических образов в произведениях П.В. Засодимского: Дис. ... канд. филол. наук: 10.01.01 / Е.Ю. Власенко. - Ульяновск, 2005. - 163 с.

8. Васильева, Н.И. Фольклорные архетипы в современной массовой литературе: романы Дж. К. Роулинг и их интерпретация в молодежной субкультуре: Дис. ... канд. филол. наук: 10.01.03, 10.01.09 / Н.И. Васильева. - Н. Новгород, 2005. - 243 с.

9. Невшупа, И.Н. Роман Ф.М. Достоевского «Подросток»: типы и архетипы: Дис. ... канд. филол. наук: 10.01.01 / И.Н. Невшупа. - Краснодар, 2007. - 179 с.

10. Барышева, С.Г. Экзистенциальная архетипика в художественном пространстве современной русской прозы: Дис. ... канд. филол. наук: 10.01.01 / С.Г. Барышева. - Магнитогорск, 2006. - 201 с.

11. Байбурин, А.К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян / А.К. Байбурин. - М.: Языки славянской культуры, 2005. - 224 с.

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Литературный архетип - часто повторяющиеся образы, сюжеты, мотивы в фольклорных и литературных произведениях. По определению Большаковой А. Ю., литературный архетип - это «сквозная», «порождающая модель», которая, несмотря на то, что она обладает способностью к внешним изменениям, таит в себе неизменное ценностно-смысловое ядро .

Исследование архетипов

Проблема художественного преломления архетипов в литературном произведении привлекала внимание исследователей XX века. Архетипические первообразы, или праформы, как их определял К. Г. Юнг , являясь проявлением «коллективного бессознательного », сопровождают человека на протяжении веков и отражаются в мифологии, религии, искусстве . Множество литературно-художественных образов и/или мотивов вырастает из определенного архетипического ядра, концептуально обогащая его первоначальную «схему», «систему кристалла» (К. Г. Юнг). В первой половине XX века, в русле психоаналитических штудий З. Фрейда , выявление отголосков мифопоэтического сознания на различных культурных уровнях становится едва ли не доминирующим (мифо-ритуальный подход Дж. Дж. Фрэзера , этнографический - Л. Леви-Брюля , символологический - Э. Кассирера , структурная антропология К. Леви-Стросса). Мифологическая критика второй половины XX века выстраивает свои изыскания в русле двух концепций - условно говоря, фрэзеровской (мифо-ритуальная) и юнгианской (архетипическая). Представители ритуально-мифологической школы - М. Бодкин (Англия), Н. Фрай (Канада), Р. Чейз и Ф. Уотс (США), - во-первых, занимались обнаружением в литературно-художественных произведениях сознательных и бессознательных мифологических мотивов и, во-вторых, уделяли большое внимание воспроизведению ритуальных схем обрядов инициации, эквивалентных, по их представлениям, психологическому архетипу смерти и нового рождения. В этот же период в литературоведении крепнет осознание того, что не менее важным в анализе литературно-художественного произведения становится не столько реконструкция мифопоэтического пласта, сколько определение идейной нагрузки тех или иных архетипических составляющих. Уже сама М. Бодкин отмечает парадигму изменений базовых архетипов, своего рода перерастание их в ходе историко-литературного развития в литературные формы, где важнейшей чертой становится типологическая повторяемость («длинные линии», как назвала их исследовательница). Вслед за Бодкин о высокой степени обобщения и типологической устойчивости литературного архетипа говорит А. Ю. Большакова . Юнговскую интерпретацию архетипа в литературоведении советского периода рассматривали С. С. Аверинцев (статья «„Аналитическая психология“ К.-Г. Юнга и закономерности творческой фантазии») и Е. М. Мелетинский (книга «Поэтика мифа»). Исследователи приходят к выводу, что термин «архетип» обозначает наиболее общие, фундаментальные и общечеловеческие мифологические мотивы, которые лежат в основе любых художественных и мифологических структур «уже без обязательной связи с юнгианством как таковым» . Е. М. Мелетинский («Поэтика мифа», «Аналитическая психология и проблема происхождения архетипических сюжетов»), А. Ю. Большакова («Теория архетипа на рубеже XX-XXI вв.», «Литературный архетип») полагают, что в XX веке развивается тенденция к переходу от сугубо мифологического и психологического осмысления архетипа к принятию модели литературного архетипа.

Модели литературного архетипа

А. Большакова в статье «Литературный архетип» выделяет несколько значений «архетипа» как литературной категории:

  1. писательская индивидуальность (напр. о Пушкине ученые говорят как об «архаическом архетипе поэта»);
  2. «вечные образы» (Гамлет , Дон-Жуан , Дон Кихот);
  3. типы героев («матери», «дитяти» и т. д.);
  4. образы - символы, часто природные (цветок, море).

Одним из основных свойств литературного архетипа является его типологическая устойчивость и высокая степень обобщения. По мнению А. А. Фаустова, архетип может обозначать «универсальный образ или сюжетный элемент, или их устойчивые сочетания разной природы и разного масштаба (вплоть до авторских архетипов)» .

В литературных произведениях XX века на первое место выступает преобразующее авторское начало, а мифопоэтическое и психологическое ядро того или иного архетипа испытывает всё большее концептуальное «напряжение» всей системы художественных координат. Под воздействием исторических и общественных перемен литературный архетип всё чаще являет актуальный смысл, «встроенный» в художественный замысел и реализуемый в произведении. Примерами фундаментальных архетипов на психологическом и на общекультурном уровнях могут служить понятия «дом», «дорога» и «ребёнок». Эти архетипические начала, судя по их частотности, представляются господствующими и в литературно-художественном произведении .

Напишите отзыв о статье "Архетип (литература)"

Примечания

Литература

  • Аверинцев С. С. Архетипы // Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2 т. / гл. ред. С. А. Токарев . - М .: Советская энциклопедия , 1992. - Т. 1 А-К . - С. 110-111 .
  • Дмитровская М. А. Трансформация архетипа дома, или смысл финала романа В.Набокова «Машенька» // Архетипические структуры художественного сознания: Сборник статей. - Екатеринбург: Уральский университет , 2001. - Вып. 2 . - С. 92-96 .

Отрывок, характеризующий Архетип (литература)

Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d"empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.

Похожие статьи
 
Категории