Демократы в литературе. Революционные демократы

Выше, в главе, посвященной вымышленному имени литературного героя, я уже касался демократической литературы XVII в. Долгое время в своей основной части не привлекавшая к себе особого внимания, она была затем открыта внимательными исследованиями и публикациями В. П. Адриановой-Перетц *{{Упомяну лишь основные работы В. П. Адриановой-Перетц: Очерки по истории русской сатирической литературы XVII века. М.; Л., 1937; Русская демократическая сатира XVII века; 2-е изд., доп. М., 1977. }} и сразу заняла подобающее ей место в историко-литературных изучениях советских литературоведов.

К этой демократической литературе принадлежит «Повесть о Ерше Ершовиче», «Повесть о Шемякиной суде», «Азбука о голом и небогатом человеке», «Послание дворительное недругу», «Сказание о роскошном житии и веселии», «Повесть о Фоме и Ереме», «Служба кабаку», «Калязинская челобитная», «Повесть о попе Савве», «Сказание о куре и лисице», «Повесть о бражнике», «Сказание о крестьянском сыне», «Повесть о Карпе Сутулове», «Лечебник на иноземцев», «Роспись о приданом», «Слово о мужах ревнивых», «Стих о житии патриарших певчих» и, наконец, такое значительное произведение, как «Повесть о Горе Злочастии». Отчасти к тому же кругу примыкает автобиография протопопа Аввакума и автобиография Епифания.

Литература эта распространяется в простом народе: среди ремесленников, мелких торговцев, низшего духовенства, проникает в крестьянскую среду и т. д. Она противостоит литературе официальной, литературе господствующего класса, отчасти продолжающей старые традиции.

Литература демократическая оппозиционна феодальному классу; это литература, подчеркивающая несправедливость, господствующую в мире, отражающая недовольство действительностью, социальными порядками. Союз со средой, столь характерный для личности предшествующего времени, разрушен в ней. Недовольство своей судьбой, своим положением, окружающим - это черта нового, не известная предшествующим периодам. С этим связано господствующее в демократической литературе стремление к сатире, к пародии. Именно эти, сатирические и пародийные, жанры становятся основными в демократической литературе XVII в.

Для демократической литературы XVII в. характерен конфликт личности со средой, жалобы этой личности на свою долю, вызов общественным порядкам, иногда же - неуверенность в себе, мольба, испуг, страх перед миром, ощущение собственной беззащитности, вера в судьбу, в рок, тема смерти, самоубийства и первые попытки противостоять своей судьбе, исправить несправедливость.

В демократической литературе XVII в. развивается особый стиль изображения человека: стиль резко сниженный, нарочито будничный, утверждавший право всякого человека на общественное сочувствие.

Конфликт со средой, с богатыми и знатными, с их «чистой» литературой потребовал подчеркнутой простоты, отсутствия литературности, нарочитой вульгарности. Стилистическая «обстройка» изображения действительности разрушается многочисленными пародиями. Пародируется все - вплоть до церковных служб. Демократическая литература стремится к полному разоблачению и обнажению всех язв действительности. В этом ей помогает грубость - грубость во всем: грубость нового литературного языка, наполовину разговорного, наполовину взятого из деловой письменности, грубость изображаемого быта, грубость эротики, разъедающая ирония по отношению ко всему на свете, в том числе и к самому себе. На этой почве создается новое стилистическое единство, единство, которое на первый взгляд кажется отсутствием единства.

Человек, изображенный в произведениях демократической литературы, не занимает никакого официального положения, либо его положение очень низко и «тривиально». Это - просто страдающий человек, страдающий от голода, холода, от общественной несправедливости, от того, что ему некуда приклонить голову. При этом новый герой окружен горячим сочувствием автора и читателей. Его положение такое же, какое может иметь и любой из его читателей. Он не поднимается над читателями ни своим официальным положением, ни какой бы то ни было ролью в исторических событиях, ни своей моральной высотой. Он лишен всего того, что отличало и возвышало действующих лиц в предшествующем литературном развитии. Человек этот отнюдь не идеализирован. Напротив!

Если во всех предшествующих средневековых стилях изображения человека этот последний чем-то непременно был выше своих читателей, представлял собой в известной мере отвлеченный персонаж, витавший в каком-то своем, особом пространстве, куда читатель, в сущности, не проникал, то теперь действующее лицо выступает вполне ему равновеликим, а иногда даже униженным, требующим не восхищения, а жалости и снисхождения.

Этот новый персонаж лишен какой бы то ни было позы, какого бы то ни было ореола. Это опрощение героя, доведенное до пределов возможного: он наг, если же и одет, то в «гуньку кабацкую » *{{Повесть о Горе Злочастии. Изд. подгот. Д. С. Лихачев и Е. И. Ванеева. Л., 1984. С. 8. }} в «феризы рагоженные » с мочальными завязками*{{«Азбука о голом и небогатом человеке»: Адрианова-Перетц В. П. Русская демократическая сатира XVII века. С. 31. }}.

Он голоден, есть ему нечего, и «никто не дает », никто его не приглашает к себе. Он не признан родными и изгнан от друзей. Он изображен в самых непривлекательных положениях. Даже жалобы на отвратительные болезни, на грязный нужник*{{ Лихачев Д. С. Стих о жизни патриарших певчих. // ТОДРЛ. Т. XIV. 1958. С. 425. }}, сообщенные при этом от первого лица, не смущают автора. Это опрощение героя, доведенное до пределов возможного. Натуралистические подробности делают эту личность совершенно падшей, «низкой », почти уродливой. Человек бредет неизвестно куда по земле - такой, какая она есть, без каких бы то ни было прикрас. Но замечательно, что именно в этом способе изображения человека больше всего выступает сознание ценности человеческой личности самой по себе: нагой, голодной, босой, грешной, без всяких надежд на будущее, без всяких признаков какого бы то ни было положения в обществе.

Взгляните на человека,- как бы приглашают авторы этих произведений. Посмотрите, как ему тяжело на этой земле! Он затерян среди нищеты одних и богатства других. Сегодня он богат, завтра беден; сегодня он нажил себе денег, завтра прожил. Он скитается «меж двор », питается подаянием от случая к случаю, погряз в пьянстве, играет в кости. Он бессилен побороть себя, выйти на «спасенный путь ». И тем не менее он достоин сочувствия.

Особенно поразителен образ безвестного молодца в «Повести о Горе Злочастии». Здесь сочувствием читателей пользуется человек, нарушивший житейскую мораль общества, лишенный родительского благословения, слабохарактерный, остро сознающий свое падение, погрязший в пьянстве и в азартной игре, сведший дружбу с кабацкими питухами и костарями, бредущий неведомо куда, помышляющий о самоубийстве.

Человеческая личность эмансипировалась в России не в одеждах конкистадоров и богатых авантюристов, не в пышных признаниях артистического дара художников эпохи Возрождения, а в «гуньке кабацкой », на последней ступени падения, в поисках смерти как освобождения от всех страданий. И это было великим предвозвестием гуманистического характера русской литературы XIX в. с ее темой ценности маленького человека, с ее сочувствием каждому, кто страдает и кто не нашел своего настоящего места в жизни.

Новый герой часто выступает в литературе от своего лица. Многие из произведений этого времени носят характер «внутреннего монолога». И в этих своих выступлениях перед читателями новый герой часто ироничен - он как бы выше своих страданий, смотрит на них со стороны и с усмешкой. На самой кизкой ступени своего падения он сохраняет чувство своего права на лучшее положение: «И хочетца мне жить, как и добрыя люди живут »; «Тверд был ум мой, да лих на сердце у меня много всякой мысли »; «Живу я, человек доброй и славной, а покушать мне нечево и никто не дает »; «Обмылся бы я беленко, нарядился хорошенко, да не во что ».

И некие в настоящее время гонят носящих бремя.
Овому честь бог дарует, овин искупают,
Овии трудишася, овии в труд их внидоша.
Овии скачют, овии же плачют.
Инии веселяшеся, инии ж всегда слезящеся.
Почто писать много, что от бедных не любят никого.
Лучше того любять, кого деньги лупят.
Что с убогова взяти - прикажи его сковати
*{{Азбука о голом и небогатом человеке. С. 30. }}.

Замечательно, что в произведениях демократической литературы XVII в. есть учительный голос, но это не голос уверенного в себе проповедника, как в произведениях предшествующего времени. Это голос обиженного жизнью автора или голос самой жизни. Действующие лица воспринимают уроки действительности, под их влиянием они меняются и принимают решения. Это явилось не только чрезвычайно важным психологическим открытием, но и открытием литературно-сюжетным. Конфликт с действительностью, воздействие действительности на героя позволяли иначе строить повествование, чем оно строилось раньше. Герой принимал решения не под влиянием наития христианских чувств или предписаний и норм феодального поведения, а вследствие ударов жизни, ударов судьбы.

В «Повести о Горе Злочастии» это воздействие окружающего мира персонифицировалось в виде друзей-советчиков и в виде необыкновенно яркого образа Горя. Вначале молодец в «Повести о Горе Злочастии» и «мал и глуп, не в полном разуме и несовершен разумом ». Он не слушает своих родителей. Но потом он слушает, хотя и не до конца, своих случайных друзей, спрашивает у них сам совета. Наконец появляется и само Горе. Советы Горя недобрые: это воплощение порожденного дурною действительностью пессимизма.

Первоначально Горе «привиделось » молодцу во сне, чтобы тревожить его страшными подозрениями:

Откажи ты, молодец, невесте своей любимой -
быть тебе от невесты истравлену,
еще быть тебе от тое жены удавлену,
из злата и сребра быть убитому!

Горе советует молодцу пойти «на царев кабак », пропить свое богатство, надеть на себя «гуньку кабацкую » - За нагим-то Горе не погонитца, да никто к нагому не привяжетца.

Молодец не поверил своему сну, и Горе вторично является ему во сне:

Али тебе, молодец, неведома
нагота и босота безмерная,
легота, безпроторица великая?
На себя что купить, то проторится,
а ты, удал молодец, и так живешь.
Да не бьют, не мучат нагих-босых,
и из раю нагих-босых не выгонят,
а с тово свету сюды не вытепут,
да никто к нему не привяжется,
а нагому-босому шумить розбой.

С поразительной силой развертывает повесть картину душевной драмы молодца, постепенно нарастающую, убыстряющуюся в темпе, приобретающую фантастические формы.

Порожденное ночными кошмарами, Горе вскоре является молодцу и наяву, в момент, когда молодец, доведенный до отчаяния нищетой и голодом, пытается утопиться в реке. Оно требует от молодца поклониться себе до «сырой земли » и с этой минуты неотступно следует за молодцем. Молодец хочет вернуться к родителям, но Горе «наперед зашло, на чистом поле молодца встретило », каркает над ним, «что злая ворона над соколом »:

Ты стой, не ушел, доброй молодец!
Не на час, я к тебе, Горе злочастное, привязалося,
хошь до смерти с тобою помучуся.
Не одно я, Горе, еще сродники,
а вся родня наша добрая;
все мы гладкие, умилныя,
а кто в семю к нам примешается,
ино тот между нами замучится,
такова у нас участь и лутчая.
Хотя кинся во птицы воздушныя,
хотя в синее море ты пойдешь рыбою,
а я с тобою пойду под руку под правую.

Ясно, что автор «Повести о Горе Злочастии» не на стороне этих «уроков жизни», не на стороне Горя с его недоверием к людям и глубоким пессимизмом. В драматическом конфликте молодца и Горя, воплощающего злую действительность, автор «Повести» на стороне молодца. Он глубоко ему сочувствует.

Такое отделение авторской точки зрения от преподносимых в произведении нравоучений, оправдание человека, который с церковной точки зрения не мог не считаться «грешником», было замечательным явлением в литературе XVII в. Оно означало гибель средневекового нормативного идеала и постепенный выход литературы на новый путь индуктивного художественного обобщения - обобщения, опирающегося на действительность, а не на нормативный идеал.

В тесной связи с общими тенденциями оправдания человеческой личности, столь свойственными демократической литературе, находится и все творчество Аввакума. Различие только в том, что в творчестве Аввакума это оправдание личности ощущается с большей силой и проведено с несравненной тонкостью.

Оправдание человека сочетается в творчестве Аввакума, как и во всей демократической литературе, с опрощением художественной формы, стремлением к просторечию, отказом от традиционных способов идеализации человека.

Ценность чувства, непосредственности, внутренней, душевной жизни человека была провозглашена Аввакумом с исключительной страстностью. Сочувствие или гнев, брань или ласка - все спешит излиться из-под его пера. «Ударить душу перед богом » *{{Здесь и далее цитируется по изданию: Житие протопопа Аввакума, им самим написанное // Памятники истории старообрядчества XVII в. Кн. I. Пг., 1916 (курсив мой.-Д. Л. ). }} - вот единственное, к чему он стремится. Ни композиционной стройности, ни тени «извития словес » в изображении человека, ни привычного в древнерусской учительной литературе «красноглаголания »- ничего, что стесняло бы его непомерно горячее чувство во всем, что касается человека и его внутренней жизни. Нередкая в творчестве Аввакума церковная риторика не коснулась изображения человека. Ни один из писателей русского средневековья не писал столько о своих чувствах, как Аввакум. Он тужит, печалится, плачет, боится, жалеет, дивится и т. д. В его речи постоянны замечания о переживаемых им настроениях: «ох, горе мне! », «грустко гораздо », «мне жаль... » И сам он, и те, о ком он пишет, то и дело вздыхают и плачут: «...плачють миленькие, глядя на нас, а мы на них »; «умному человеку поглядеть, да лише заплакать, на них глядя »; «плачючи кинулся мне в карбас »; «и все плачют и кланяются ». Подробно отмечает Аввакум все внешние проявления чувств: «сердце озябло и ноги задрожали ». Так же подробно описывает он поклоны, жесты, молитвословия: «бьет себя и охает, а сам говорит »; «и он, поклоняся низенко мне, а сам говорит: „спаси бог" ».

Он стремится вызвать к себе сочувствие читателей, жалуется на свои страдания и горести, просит прощения за свои грехи, описывает все свои слабости, в том числе и самые будничные.

Нельзя думать, что это оправдание человека касается только самого Аввакума. Даже враги, даже его личные мучители изображаются им с симпатией к их человеческим страданиям. Вчитайтесь только в замечательную картину страданий Аввакума на Воробьевых горах: «Потом полуголову царь прислал со стрелцами, и повезли меня на Воробьевы горы; тут же - священника Лазаря и старца Епифания, обруганы и острижены, как и я был прежде. Поставили нас по разным дворам; неотступно 20 человек стрельцов, да полуголова, да сотник над нами стояли - берегли, жаловали, и по ночам с огнем сидели, и на двор с...ть провожали. Помилуй их Христос! прямые добрые стрелцы те люди, и дети таковы не будут, мучатся туды же, с нами возяся; нужица-та какова прилучится, и оне всяко, миленькие, радеют... Оне горюны испивают до пьяна, да матерны бранятся, а то бы оне и с мучениками равны были ». «Дьявол лих до меня, а человеки все до меня добры »,- говорит Аввакум в другом месте.

Сочувствие к своим мучителям было совершенно несовместимо со средневековыми приемами изображения человека в XI-XVI вв. Это сочувствие стало возможно благодаря проникновению писателя в психологию изображаемых лиц. Каждый человек для Аввакума - не абстрактный персонаж, а живой, близко ему знакомый. Аввакум хорошо знает тех, о ком он пишет. Они окружены вполне конкретным бытом. Он знает, что его мучители только выполняют свою стрелецкую службу, и поэтому не сердится на них.

Мы видели уже, что изображение личности вставлено в бытовую рамку и в других произведениях русской литературы XVII в.- в «Житии Улиании Осорьиной», в «Повести о Марфе и Марии». В демократической литературе бытовое окружение отчетливо ощущается в «Повести о Ерше Ершовиче», в «Повести о Шемякиной суде», в «Службе кабаку», в «Повести о попе Саве», в «Сказании о крестьянском сыне», в «Стихе о жизни патриарших певчих» и др. Во всех этих произведениях быт служит средством опрощения человека, разрушения его средневековой идеализации.

В отличие от всех этих произведений, приверженность к быту достигает у Аввакума совершенно исключительной силы. Вне быта он вовсе не представляет себе своих персонажей. Он облекает в бытовые формы вполне общие и отвлеченные представления.

Художественное мышление Аввакума все пронизано бытом. Подобно фламандским художникам, переносившим библейские события в родную им обстановку, Аввакум даже отношения между персонажами церковной истории изображает в социальных категориях своего времени: «Подобен я нищему человеку, ходящу по улицам града и по окошкам милостыню просящу. День той скончав и препитав домашних своих, на утро паки поволокся. Тако и аз, по вся дни волочась, збираю и вам, питомникам церковным, предлагаю: пускай ядше веселимся и живи будем. У богатова человека Христа из евангелия ломоть хлеба выпрошу, у Павла апостола, у богатова гостя, и с посланей его хлеба крому выпрошу, у Златоуста, у торговаго человека, кусок словес его получю, у Давида царя и у Исаи пророков, у посадцких людей, по четвертине хлеба выпросил; набрав кошель, да и вам даю жителям в дому бога моего ».

Ясно, что здесь быт героизирован. И замечательно, что в произведениях Аввакума личность снова приподнята, полна особого пафоса. Она по-новому героична, и на этот раз быт служит ее героизации. Средневековая идеализация возносила личность над бытом, над действительностью - Аввакум же заставляет себя бороться с этой действительностью и героизирует себя как борца с нею во всех мелочах житейского обихода, даже тогда, когда он, «как собачка в соломке », лежал, когда спина его «гнила » и «блох да вшей было много », когда он ел «всякую скверну ».

«Не по што нам ходить в Персиду мучитца ,- говорит Аввакум,- а то дома Вавилон нажили ». Иными словами: можно стать мучеником, героем в самой будничной, домашней обстановке.

Конфликт личности с окружающей действительностью, столь характерный для демократической литературы, достигает страшной силы в его «Житии». Аввакум стремится подчинить себе действительность, овладеть ею, населить ее своими идеями. Вот почему Аввакуму кажется во сне, что тело его растет и наполняет собой всю Вселенную.

Это ему снится во сне, а наяву он продолжает бороться. Он не согласен замкнуться в себе, в своих личных горестях. Он считает все вопросы мироустройства своими, ни от одних он не устраняется. Его болезненно ранит безобразие жизни, ее греховность. Отсюда страстная потребность проповедничества. Его «Житие», как и все другие его произведения,- непрерывная проповедь, проповедь, доходящая порой до исступленного крика. Проповеднический пафос по-новому, в новых формах возрождается в произведениях Аввакума, с ним вместе возрождается монументальность в изображении человека, но монументальность совершенно другая, лишенная прежней импозантности и прежнего абстрагирования. Это монументальность борьбы, борьбы титанической, до самой смерти, мученической, но вполне конкретной и бытовой. Вот почему и самый быт приобретает в произведениях Аввакума какой-то особый оттенок пафосности. Цепи, земляная тюрьма, тяготы бедности те же, что и в других демократических произведениях, но они освящены его борьбой, его мученичеством. Щи, которые Аввакум ест в подвале Андроникова монастыря, те же, что и в любой крестьянской семье того времени, но их подает ему ангел. Та же и черная курочка, которую он завел себе в Сибири, но несет она Аввакуму по два яйца на день. И это толкуется Аввакумом как чудо. Все освящено ореолом мученичества за веру. Освящена им и вся его литературная позиция.

Перед лицом мученичества и смерти он чужд лжи, притворства, лукавства. «Ей, добро так! », «Не лгу я! »- такими страстными заверениями в правдивости своих слов полны его писания. Он «живой мертвец », «земляной юзник »- ему не пристало дорожить внешней формой своих произведений: «...понеже не словес красных бог слушает, но дел наших хощет ». Вот почему писать надо без мудрований и украс: «...сказывай, небось, лише совесть крепку держи ».

Аввакум писал свои сочинения тогда, когда над ним и в его собственных глазах, и в глазах его приверженцев уже мерцал ореол мученичества. Вот почему и его просторечие, и его «бытовизм» в описании собственной жизни носили особый, героический характер. Тот же героизм чувствуется и в созданном им образе мученика за веру.

Пафосом борьбы пронизаны все его сочинения, все литературные детали: от земляной ямы и виселицы до титанического пейзажа Даурии с ее горами высокими и утесами каменными. Он вступает в спор с самим Христом: «...за что Ты, Сыне божий, попустил меня ему таково болно убить тому? Я веть за вдовы Твои стал! Кто даст судию между мною и Тобою? Когда воровал, и Ты меня так не оскорблял; а ныне не вем, что согрешил! »

В произведениях Аввакума, в выработанном им особом стиле, который можно было бы назвать стилем патетического опрощения человека, литература Древней Руси снова поднялась до монументализма прежнего искусства, до общечеловеческих и «мировых» тем, но на совершенно иной основе. Могущество личности самой по себе, вне всякого своего официального положения, могущество человека, лишенного всего, ввергнутого в земляную яму, человека, у которого вырезали язык, отнимают возможность писать и сноситься с внешним миром, у которого гниет тело, которого заедают вши, которому грозят самые страшные пытки и смерть на костре,- это могущество выступило в произведениях Аввакума с потрясающей силой и совершенно затмило собой внешнее могущество официального положения феодала, за которым с такою верностью следили во многих случаях русские исторические произведения XI-XVI вв.

Открытие ценности человеческой личности самой по себе касалось в литературе не только стиля изображения человека. Это было и открытием ценности авторской личности. Отсюда появление нового типа профессионального писателя, осознание ценности авторского текста, появление понятия авторской собственности, не допускающего простого заимствования текста у предшественников, и отмена компилятивности как принципа творчества. Отсюда же, из этого открытия ценности человеческой личности, идет характерный для XVII в. интерес к автобиографиям (Аввакума, Епифания, Елеазара Анзерского и др.), а также к личным запискам о событиях (Андрея Матвеева о Стрелецком бунте).

В изобразительном искусстве открытие ценности человеческой личности проявляется весьма разнообразно: появляются парсуны (портреты), развивается линейная перспектива, предусматривающая единую индивидуальную точку зрения на изображение, появляются иллюстрации к произведениям демократической литературы с изображением «среднего» человека, зарождается лубок.

Демократическая литература второй половины ХVII – начала ХVIII в.

XVII век в русской истории – время постепенного освобождения человеческой личности, осознания ценности человеческой индивидуальности, развивается интерес к внутренней жизни человека. С середины XVII в. «душеполезное чтение» оттесняется на второй план историческими и бытовыми повестями, демократической сатирой, переводными рыцарскими романами, сборниками шуточных рассказов и анекдотов. Читают уже не для спасения души, а для развлечения.

Повесть о Фроле Скобееве

Повесть о Фроле Скобееве – плутовская новелла о ловком проходимце, созданная, вероятнее всего, в Петровское время (конец XVII или первые годы XVIII в.), но еще тесносвязанная с предшествующей литературной традицией. В языковом отношении повестиинтересна тем, что книжно-славянские «украшения» уже не применяются, но новые художественные средства еще не разработаны. Используется сочетание делового стиля с экспрессивными средствами разговорной речи.

Автор ведет свой рассказ в бойком канцелярском стиле: В Новгородском уезде имелся дворенинъ Фролъ Скобеевъ. В том же Ноугородском уезде имелисъ вотчины столника Нардина-Нащокина, имеласъ дочъ Аннушка, которая жила в тех новгородских вотчинахъ (подчеркнуты канцеляризмы; выделен цветом лексический подхват, создающий цепное нанизывание, характерное для деловой письмености).

В повествовании множество новых слов и оборотов, преимущественно из делового языка:«Ну, плутъ, чем станешъ жить?» – «Изволишъ ты ведать обо мне: более нечим, что ходить за приказным деламъ ». – «Перестанъ, плут, ходить за ябедою ! И имения имеется , вотчина моя, вСинбирском уезде, которая по переписи состоит въ 300-х сот дворех . Справь , плут, за собою и живи постоянно ».

Часто и привычно употребляются заимствования из западноевропейских языков: квартира (стал на квартире – приехал к себе на фатеру), реестр, персона (в значении «особа»), банкет,корета, кучер, лакейское платье, публикация и публика (в том же значении).

Стилистическая установка – отказ от словесной «красоты». Некие проблески книжно-славянского стиля можно найти только в эпизоде «покаяния» героя: «Милостивой государъ,столникъ первы! Отпусти виновна го, яко ра ба, которой воз ымелъ пре д вами дерзновение ».

В синтаксисе много разговорных конструкций, особенно в репликах героев, причем автор индивидуализирует речь персонажей, отделяет их высказывания от авторских. Многие примеры свидетельствуют о нормализации разговорной речи, появлении речевого этикета. Например, обращения сестрица, братец, друг ; использование глагола изволишь как проявление вежливости:

Потом столникъ Нардин-Нащокинъ поехал в манастырь к сестре своей, долгое время и не видит дочери своей, и спросил сестры своей: «Сестрица, что я не вижу Аннушки?» И сестра ему ответствовала: «Полно, братецъ, издиватся! Что мне делать, когда я бесчастна моим прошением к тебе ? Просила ея прислать ко мне; знатно, что ты мне не изволишъ верить , а мне время таково нет, чтобъ послать по нея».

Фрол Скобеев – это типичная для XVII в. фигура. Его похождения датированы 1680 г., год спустя царь и бояре предали огню списки разрядных книг: отныне надлежало служить «без мест», путь к власти и богатству был открыт предприимчивым людям любого происхождения (таким, как Фрол Скобеев).

Сатира второй половины XVII в. – качественно новое явление в литературе Древней Руси. Ранее встречались лишь сатирические эпизоды (у летописцев, у Даниила Заточникаии др.). Но сатира как литературный жанр впервые появляется в посадской среде в период обострения ее недовольства властью, крепостническим гнетом и др. Борьба с традициями старого книжного языка ярче всего обнаруживается в пародии , которая была широко распространена в русской рукописной литературе конца XVII в. Пародировались литературные жанры, различные типы церковнославянского и делового языка. Так происходило семантическое обновление старых языковых форм и намечались пути демократической реформы литературной речи.

Повесть о Шемякином суде

Повесть о Шемякином суде – образец русской демократической сатиры (Подробнее). Соединение просторечной манеры с книжной создало индивидуальный стиль повести (разговорные элементы подчеркнуты, книжные выделены цветом).

В н ѣкоихъ м ѣстехъ живяше два брата, землед ѣлцы, единъ богатъ, други убогъ. Богатый же ссужая много л ѣтъ убогов а и не може исполнити скудости его. По неколику времени приидеубоги к богатому просити лошеди , на чемъ ему себ ѣ дровъ привести … И егда даде ему лошадь , он же, вземь, нача у него хомута просити. И оскорбися на него братъ, нача поноситиубожество его, глаголя: «И того у тебя н ѣтъ, что своего хомута ».

Рассказ о судебной процедуре полон реалий, воспроизводящих обстановку городского суда второй половины XVII в., и соответствующих терминов (бить челомъ; будетъ на него из города посылка, а не ити, ино будетъ ѣздъ приставом платить , Принесе же братъ его челобитную на него исковую, Попъ ста искати смерти сына своего, изыдоша исцы со отвhтчиком ис приказу, по судейскому указу и т. д.).

Повесть о Ерше Ершове сыне

Повесть о Ерше Ершове сыне была очень популярна: сохранилось более 20 вариантов повести (рукописных, лубочных и устных). После «великой разрухи» начала XVII в.воеводскому суду пришлось особенно много вести земельных тяжб, вызванных насильственными захватами земель (отчасти земли были брошены владельцами, на некоторые владельцы утеряли документы). Сила часто оказывалась на стороне тех, кто мог более щедро оплатить решение суда.

В старшей редакции повесть имеет заглавие «Список с судного дела, как тягался лещ сершем о Ростовском озере и о реках». Действительно, автор имитирует судебные списки (протоколы заседаний суда), причем вся процедура суда точно выдерживается (Подробнее).

Хотя деловому стилю чужды тропы и другие словесные украшения, в пародии на судебные списки много экспрессивных элементов. Например, в челобитной приводится ряд оценочных слов: на щетинника на ябедника, на вора на разбойника, на ябедника на обманщика, на лихую, на раковые глаза, на вострые щетины, на худово недоброво человека .

Главный сатирический прием – ирония: Человек я доброй, знают меня на Москве князи ибояря и дети боярские, и головы стрелецкие, и дьяки и подьячие, и гости торговые, и земские люди (все сословия перечисляются), и весь мир во многих людях и городех, и едят меня в ухе сперцемь и шавфраномь и с уксусомь, и во всяких узорочиях, а поставляють меня перед собоючесно на блюдах, и многие люди с похмеля мною оправдиваютца.

Еще один пример, в котором ирония перерастает в небылицу (фольклорный жанр): И Ершьтак говорил: «Господа, скажу я вам, были у меня пути и даные и всякие крепости на то Ростовское озеро. И грех ради моих в прошлых, господа мои, годех то Ростовское озеро горело сЫльина дни да до Семеня дни летоначатьца, а гатить было в тое поры нечем, потому что старая солома придержалася, а новая солома в тое пору не поспела. Пути у меня и даныезгорели». В повести множество и других фольклорных элементов

Характер общественного движения 70-х гг., ход всего пореформенного развития обусловили дальнейший интенсивный процесс разносторонней демократизации литературы. Она нашла выражение в стремлении писателей-реалистов к широкому и всестороннему исследованию и освещению социальных изменений жизни масс, в решимости проникнуть в идеологию и психологию труженика, в его быт, культуру, верования. Интенсивная работа по исследованию народной жизни, проделанная в 60-е гг., принесла свои результаты.

Уяснение народного взгляда на мир, оценка происходящего с точки зрения народных интересов, постижение нравственных основ народного миросозерцания, проникновение в особенности эстетики народного творчества, освоение богатств народной мысли и языка, стремление создать литературу, необходимую для народа, — таковы главнейшие аспекты процесса демократизации литературы данного времени. Она охватила творчество широкого круга писателей разных дарований и направлений.

Несомненно, крупнейшим и центральным деятелем демократической литературы и в данный период был Некрасов. Его воздействие на развитие литературы, как ныне очевидно, не исчерпывается только поэзией. Его творчество и организаторская деятельность охватывают всю литературу, включая различнейшие аспекты эстетического восприятия действительности.

Именно в этом коренятся причины восторженного восприятия поэзии Некрасова и революционными кругами народничества, и даже такими идейными противниками революционного изменения мира, как Достоевский. «Как много, — восклицал он, — Некрасов, как поэт <...> занимал места в моей жизни!».

Многосторонним и глубоко плодотворным было воздействие Некрасова на демократическую литературу 70-х гг. Создание поэмы «Кому на Руси жить хорошо» открыло перед литературой поистине необозримые перспективына пути реализма и народности.

Некрасов, как никто из современников, представлял пути всесторонней демократизации литературы не только теоретически, но и сам, своим творчеством, практически решал эти задачи. Для него не были абстрактными понятиями эстетика народного творчества, литература, обращенная к народу.

Вместе с Некрасовым в том же направлении, но своими творческими путями шел Салтыков-Щедрин, для которого народная точка зрения на мир стала основой его острой и бескомпромиссной критики существующего порядка. «Единственно плодотворная почва для сатиры, — заявлял он, — есть почва народная <...> Чем далее проникает сатирик в глубины этой жизни, тем весче становится его слово, тем яснее рисуется его задача, тем неоспоримее выступает наружу значение его деятельности».

Несомненно, эта декларация по своей сути была программой для литературы в целом. Для творчества самого сатирика в 70-е гг. характерно нарастание «боли сердечной» за народ и тех, кто кладет «душу живу» за его насущные интересы.

Чрезвычайную важность проблем народной жизни для развития литературы глубоко сознавали и другие крупнейшие писатели-реалисты. Это осознание было не только умозрительным, но и духовным переживанием, творческим импульсом в практической литературной деятельности. Для Достоевского в силу жизненного его опыта народная тема не стала предметом широкой творческой разработки.

Но как идеолог, он хорошо понимал центральное значение проблем, с положением народа связанных. «Вопрос о народе, — писал он в «Дневнике писателя» в 1876 г., — теперь у нас самый важный вопрос, в котором заключается все наше будущее, даже, так сказать, самый практический вопрос наш теперь».

В романах «Подросток» и «Братья Карамазовы» социальные проблемы народной жизни, народное миросозерцание заняли важное место, стали ключевыми для характеристики идейных и духовных поисков главных героев. Однако понимание роли народа самим писателем, особенно исторических судеб русского народа, было очень сложным и противоречивым.

Этапными в постижении вопросов народной жизни и одновременно в уяснении смысла своей деятельности явились 70-е годы для Л. Толстого. Сознание долга перед народом всегда отличало писателя, оно было по сути определяющим в его идейном и творческом пути. Работа над «Азбукой» в 70-е гг., создание книг для обучения народа, для народного читателя находятся в несомненной связи с явлениями, происходившими в литературе и в общественной жизни.

Толстой внимательно следит за политическими процессами над революционерами, судьбы подсудимых волнуютписателя. Занимают его и художественные замыслы, связанные с жизнью народа. Социальная трагедия трудовых масс во время голода в Поволжье в 1873—1874 гг. глубоко поразила сердце писателя. Все это с неотвратимой закономерностью вело Толстого к тому духовному кризису, к той идейной перестройке, которая совершилась в конце 70-х — начале 80-х гг. и нашла свое выражение в «Исповеди» и других произведениях публицистического и религиозно-философского характера.

Значительными в идейном и творческом пути были 70-е годы для Лескова, Писемского. К ним близок и П. И. Мельников-Печерский. Можно сказать, что именно проблематика народной жизни, разностороннее исследование коренных основ русской действительности «увели» этих самобытных художников-реалистов из лагеря идейной и политической реакции, столь пагубно сказавшейся на их творчестве в 60-е гг.

В последующий период они вышли из мировоззренческого и творческого тупика и при всей сложности своих идейных позиций смогли создать большие реалистические полотна жизни разносословной России. Таковы «Соборяне», «Сказ о Левше», «Мелочи архиерейской жизни» Лескова, роман «Мещане», драма «Ваал», «Финансовый гений» Писемского, романы «В лесах» и «На горах» Мельникова-Печерского.

Вопросы народной жизни тесно переплетались в творчестве писателей разной идейной ориентации с проблемой исторической активности, деятельности в целях изменения действительности, с вопросом о положительном герое в обстановке 70-х гг.

В решении данной проблемы с наибольшей «откровенностью» и остротой определялось отношение авторов тех или иных произведений к современному общественному движению в целом, к революционной борьбе народников в особенности. В решении этой проблемы наиболее четко определилась эволюция ряда писателей за данный период — от «Бесов» к «Братьям Карамазовым» у Достоевского, от «Дыма» к «Нови» у Тургенева, — а также отход от антинигилистической тематики у Лескова и Писемского.

Важную роль для роста самосознания русского общества сыграли упоминавшиеся политические процессы над участниками революционно-народнического движения, начиная от процессов над нечаевцами и долгушинцами и кончая процессами второй половины 70-х гг. (над В. И. Засулич, по делу 50-ти, 193-х и др.).

Судебные материалы, несмотря на все полицейские и цензурные ограничения, раскрывали перед обществом драматизм и самоотверженность борьбы революционеров, показывали — вопреки намерениям устроителей процессов — мужество, героизм, высоту духовного и нравственного их облика. Разумеется, писатели с напряженным вниманием следили за этими процессами. Сочувственное отношение к «нигилистам» отразилось в ряде произведений Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Гл. Успенского, Осиповича-Новодворского и др.

Было бы преувеличением считать, что все эти события нанесли удар по антинигилистической литературе, — она по-своему интерпретировала и этот материал. Однако, несомненно, для тех литераторов и читателей, которые на определенном этапе искренно заблуждались относительно жизненного облика «нигилистов», материалы процессов способствовали изживанию ошибочных и односторонних представлений.

Важной особенностью литературно-общественной жизни 70-х гг. является расширение идейных и литературно-художественных связей России с общественной жизнью и литературой Западной Европы. Развитие буржуазных отношений на Западе, рост революционного движения рабочих масс, новые течения философской, научной мысли находили живой и действенный отклик в передовых демократических кругах России. Глубоко взволновали революционную молодежь, захватив и литературу, события Парижской коммуны.

Все чаще на страницы русской печати и в радикальные круги проникают сообщения о трудах Маркса и Энгельса. Этому способствуют и широкие личные связи основоположников марксизма с деятелями русского революционного движения.

Правда, в данный период марксизм доходил в Россию часто в народнической интерпретации, тем не менее это расширяло представления русского общества о прогрессивной мысли Запада. Вместе с тем идеологи народничества немало способствовали распространению идей позитивизма, захватившего и область эстетики. Это не могло не сказаться отрицательно на уровне русской эстетической и критической мысли 70-х гг.

Существенное значение для русского общества имело широкое ознакомление с новейшей литературой зарубежных стран. На страницах крупнейших печатных органов (в «Отечественных записках», «Деле», «Вестнике Европы» и др.) читатель находил множество переводных романов, повестей, очерков, стихотворений как известных, так порой и весьма второстепенных писателей и поэтов.

Особенной популярностью пользовалась французская литература (В. Гюго, Эркман-Шатриан, Э. Золя, А. Додэ, Э. и Ж. Гонкуры), широко переводились также Ф. Шпильгаген, К. Гуцков, У. Теккерей, Д. Эллиот, Г. Лонгфелло, М. Твен и др. В конце 70-х — начале 80-х гг. все чаще появляются в русском переводе произведения писателей славянских стран, особенно Польши (Г. Сенкевич, Б. Прус, Э. Ожешко, Л. Кондратович и др.).

Художественные искания западноевропейских писателей активно обсуждались на страницах русских литературных журналов. Особенный интерес вызывали опыт и эстетические декларации Э. Золя.

Его романы интенсивно переводились на протяжении 70-х и 80-х гг. Если исследовательские опыты Золя-романиста не могли не привлекать, то эстетические манифесты натурализма в обстановке расцвета русской реалистической литературы не находили сколько-нибудь значительного сочувствия, наоборот — они подвергались разносторонней критике.

Вместе с ростом литературного общения все шире становится и признание мирового значения русской литературы. Творчество Тургенева, Л. Толстого, Достоевского, как и важнейшие произведения других писателей-реалистов, становятся важным фактором в развитии мировой литературы.

Сложность, богатство, разнообразие и вместе с тем нередко противоречивость общей картины литературной жизни 70-х гг., тесно связанной с политической борьбой того времени, с разноречивыми теориями преобразования человеческого общества, обусловили напряженность и интенсивность идейно-эстетических исканий в художественном творчестве, в развитии реализма.

С эстетическими декларациями, теоретическими размышлениями о путях развития литературы, с различными оценками конкретных произведений выступают не только литературные критики, но и творцы литературы — поэты, писатели, драматурги. Сами эти выступления облекаются не только в форму статей, рецензий, но нередко выносятся на страницы художественных произведений.

Таковы, например, размышления Салтыкова-Щедрина о развитии общественного романа в очерках «Господа ташкентцы», рассуждения Достоевского о русском романисте в «Подростке», не говоря уже о его «Дневнике писателя». Проблемы демократизации литературы и ее идейно-художественной перестройки занимали Л. Толстого. Работая над «Азбукой», он размышляет о дальнейшем развитии русской литературы и предсказывает новое ее возрождение в народности. Не раз о развитии демократической литературы писал в своих очерках Гл. Успенский.

Литературная критика не сыграла в литературном процессе столь действенной, активной роли, какую сыграла революционно-демократическая критика в 60-е гг. Наиболее значительной по своему месту в литературно-общественной борьбе 70-х гг. была народническая критика (Н. К. Михайловский, П. Н. Ткачев, А. М. Скабичевский и др.). Она сыграла существенную роль в поддержке и пропаганде демократической литературы, в борьбе с реакцией.

Критические отделы «Отечественных записок» и «Дела» уделяли много внимания полемике по вопросам современной литературной и общественной жизни. Вместе с тем критики-народники не смогли по достоинству оценить и раскрыть глубокий прогрессивный идейно-эстетический смысл ряда крупнейших достижений современной литературы, — включая такие произведения как «Анна Каренина» Толстого, «Братья Карамазовы» Достоевского, «Новь» Тургенева, — драматургии Островского и др.

Народнической критике помешали это сделать несомненные отступления от принципов революционно-демократической критики и эстетики 60-х гг. в сторону позитивизма, механистического подхода к проблемам художественного творчества.

Другие течения (консервативно-идеалистического, а также и реакционно-охранительногохарактера) в критике 70-х гг. не выдвинули сколько-нибудь значительных концепций понимания литературы. Лишь зарождение марксистской литературной критики в последующий период продвинуло вперед разработку теоретических основ литературы и понимание глубоких связей художественного творчества с действительностью.

Между тем литература 70-х гг., во многом не удовлетворявшая современников не только вследствие различия идеологических позиций писателей, но и по своим эстетическим, художественным особенностям, представляла собою, как это стало отчетливо ясным в исторической перспективе, картину чрезвычайного художественного богатства, разнообразия эстетических ценностей, творческих направлений, плодотворных поисков нового, глубоко перспективного для дальнейшего развития художественного слова.

Эти достижения, поиски, открытия находятся в непосредственной связи с лучшими традициями реализма русской и мировой литературы, вместе с тем они порождены идейными запросами времени, остротой и драматизмом развернувшейся общественной борьбы, высоким интеллектуальным уровнем участников этой борьбы, осознанием ее глубинных национальных истоков в социальной, духовной и материальной жизни русского народа.

Развитие творческого метода реализма в литературе, как и в искусстве в целом, доказало на данном этапе его плодотворность, неиссякаемость в обновлении художественных средств познания и отображения действительности.

Потребность в радикальной перестройке существующего общества с необходимостью вела писателей демократических устремлений к всестороннему анализу социальных сторон жизни самых различных слоев общества, широких трудовых масс в особенности. Именно в данный период развертывается беспримерное по размаху «художественное» исследование жизни крестьянских масс, пореформенной деревни.

В связь с данным исследованием следует поставить огромное значение творчества Некрасова и Салтыкова-Щедрина, Глеба Успенского и всей плеяды писателей народнической, демократической ориентации, состоявшее в том, что они в новых исторических условиях смогли продвинуть вперед развитие существующих жанров — поэмы, романа, очерка.

Это привело к обновлению, обогащению художественных возможностей данных жанров — такова уникальность созданного Некрасовым эпоса «Кому на Руси жить хорошо», таковы наполненные острым социальным анализом действительности «общественные» романы и циклы очерков Салтыкова-Щедрина, эпические по широте охвата народной жизни циклы крестьянских очерков Глеба Успенского.

Примечательно, что наиболее интенсивные перемены переживают в этот период именно роман и очерк, причем в их развитии наметилось отчетливое стремление и к размежеванию (таков, например, решительный отказ от формы романа Гл. Успенского), ик синтезу (таково, например, «очерковое» происхождение народнического романа).

История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.

Формирование и развитие в России революционно-демократической идеологии связано с именами В. Г. Белинского, А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского, Н. И. Добролюбова, Д. И. Писарева , а также с именами М. В. Буташевича-Петрашевского и М. А. Спешнева. Революционные демократы боролись за уничтожение самодержавия и крепостного права, были сторонниками социалистического преобразования страны. Их социализм называли утопическим, так как считалось, что переход к социализму через преобразование крестьянской общины, минуя капитализм, мирным путем неосуществим. Они создали философское и социологическое учение, которое по теоретическому богатству, по широте и глубине постановки и решения проблем превосходит многое из того, что было сделано в философии другими представителями этого направления.

Революционеры-демократы освоили немецкую классическую философию и восприняли ее диалектику и материализм Фейербаха, познакомились с идеями социалистов утопистов и французских материалистов, а также с экономическими теориями А. Смита и Д. Рикардо. А. И. Герцен был знаком со взглядами К. Маркса и Ф. Энгельса.

Революционные демократы были едины в понимании путей преобразования России . Этот путь связывался с построением социализма в России на основе общинного, коллективного владения средствами производства. При этом построение социализма В. Г. Белинским мыслилось как путь революционных преобразований и экспроприации помещичьих земель и владений, Герцен был сторонником спокойных революционных преобразований без насилия и гражданской войны.

Революционеры-демократы преувеличивали специфику России , полагая, что она не пойдет по капиталистическому пути развития.

Крестьянская реформа 60-х гг. XIX в. покончила с своеобразием российской деревни, и она стала развиваться по пути налаживания в ней буржуазных отношений.

Самым крупным мыслителем, представляющим демократию в России, был Александр Иванович Герцен (1812-1870), оставивший неизгладимый след в русской философии.

Герцен родился в Москве 25 марта 1812 г. В 1834 г., через год после окончания Московского университета, был арестован, а затем сослан в Вятку за организацию кружка, в который входил его друг Н. П. Огарев. Ссылку он заканчивал во Владимире. После ссылки один год жил в Петербурге. За резкий отзыв в письме к отцу о полиции последовала новая ссылка в Новгород на один год. После отбывания этой ссылки Герцен занялся теоретической работой. Считается, что "характерной чертой идейного развития Герцена 1833 — 1839 гг. было стремление вслед за некоторыми сен-симонистами, но под определяющим влиянием условий русской жизни, рассматривать социализм как новую религию человечества". Однако, "на рубеже 30-40-х гг. религиозные взгляды А. И. Герцена меняются". В 1842 г. он пришел к материализму. В 1844 — 1845 гг. он создает свой основной философский труд "Письма об изучении природы". В 40-х гг. он сложился как революционный демократ. В 1847 г. уезжает за границу. Умер А. И. Герцен в 1870 г. "Отправляясь за границу, Герцен был полон веры в демократическую Европу, которая, осуществив социалистический переворот, даст толчок русской революции. Начало революции во Франции в 1848 г. он встретил с воодушевлением, однако она закончилась победой буржуазии и расстрелом рабочих. Иллюзия относительно наступления "социального царства" рухнула, и Герцен, потрясенный трагическими событиями, происходившими на его глазах, на время впал в глубокий пессимизм — заговорил о дряхлости старой Европы, о неспособности ее к дальнейшему историческому прогрессу". В. И. Ленин писал: "Духовный крах Герцена, его глубокий скептицизм и пессимизм после 1848 года был крахом буржуазных иллюзий в социализме. Духовная драма Герцена была порождением и отражением той всемирно-исторической эпохи, когда революционность буржуазной демократии уже умирала (в Европе), а революционность социалистического пролетариата еще не созрела.

"Начиная с 50-х годов все свои надежды на счастливое будущее человечества Герцен связывал с Россией. В целом ряде работ — "С того берега", "Старый мир и Россия", "Русский народ и социализм" и во многих других — он развивает свою теорию "русского социализма", строившегося на убеждении, что феодально-крепостническая Россия придет к социализму, минуя капитализм. В основе этого убеждения лежали представления о том, что сохраняющаяся в России сельская община содержит в себе зародыши будущего социалистического общества в виде права каждого на землю, общинного землепользования, артельного труда и мирского управления". Герцену казалось, что таким путем Россия избежит капитализма и порождаемых им коллизий. Путь России к социализму представляется ему как путь отмены крепостного права и развитие общественных начал в хозяйственной жизни в сочетании с установлением республики. Предсказывая торжество социализма в будущем мыслитель писал: "Социализм разовьется во всех фазах своих до крайних последствий, до нелепостей. Тогда снова вырвется из титанической груды революционного меньшинства крик отрицания, и снова начнется смертная борьба, в которой социализм займет место нынешнего консерватизма и будет побежден грядущей, неизвестной нам революцией". По поводу этого пророчества Герцена Плеханов заметил, во-первых, что герценовская аргументация дедуктивна и потому неубедительна; во-вторых, что если в будущем и возникнет "отрицание социализма", то это не будет означать возврата к досоциалистическим формам жизни, а будет продолжением и развитием достижений социализма.

После крестьянской реформы 1861 г. Герцен приходит к пониманию того, что России не удастся миновать капитализма, но не отказывается от мысли о том, что Россия переход к социализму совершит иначе чем другие народы. Он считал, что не может быть одной общей формулы осуществления социалистического идеала. Одной из существенных черт герценовского социализма было то, что он предпочитал такой социалистический переворот, который бы не допускал кровавых средств. Однако он понимал, что и насильственный переворот может быть неизбежным, и все же он считал, что лучше не допускать подготовки к насилию, не провоцировать его. Он был против установки Бакунина на немедленный бунт, и выступил за сохранение государства.

Размышляя о исторических путях развития Западной Европы, Герцен предупреждал, что если окажется возможным "достигнуть для всех благосостояния мелких лавочников и небогатых хозяев", то Западная Европа может успокоиться в "мещанстве", т. е. капитализме.

Социально-политические искания Герцена переплетаются с философскими и естественнонаучными .

Он рассматривал философию как науку о всеобщих законах бытия. По его мнению, эта наука должна иметь практическую направленность. Материалистические воззрения Герцена были высказаны им в работе "Письма об изучении природы". Главная идея, изложенная в этой работе, заключается в том, что философия должна находиться в союзе с естествознанием. Он утверждал: "философия без естествознания так же невозможна как естествознание без философии". Для союза философии и естествознания необходимо правильное решение вопроса об отношении мышления и бытия. При этом он считал, что ключом к решению этого вопроса — идея развития природы, а также признание ее первичности по отношению к мышлению.

Герцен высказывал глубокие, близкие к совершенному пониманию идеи о движении, материи.

Он отстаивал идею о познаваемости мира, настаивая на единстве опыта и умозрения в познании, т. е. единстве чувственной и рациональной ступеней познания.

Герцен внес огромный вклад в разработку проблемы диалектического метода. В качестве его основных достоинств он выделял требования рассматривать явления в развитии, в целостности.

Осваивая диалектику Гегеля, Герцен многое сделал для осмысления связей философских категорий (сущность и явление, содержание и форма).

Герцен трактовал диалектику как алгебру революции, т. е. считал необходимым использовать диалектику, как для осмысления действительности, так и для организации деятельности по ее преобразованию.

Он подверг критике воззрения вульгарных материалистов Фогта и Бюхнера, которые рассматривали мысль как "секрецию" мозга.

Герценом был сделан существенный вклад в этику. Вся его философия проникнута высоким уважением к человеку. Он стремился к такому изменению жизни, которая бы позволила быть человеку более свободным, развитым, нравственным.

Он выступал против аскетизма и настаивал на праве человека на счастье, а также был против противопоставления долга и склонности. Нравственность, господствующую в буржуазном мире, он рассматривал как средство для защиты властей и собственности. Герцен был не только революционером, философом, но и выдающимся писателем, чтобы убедиться в этом, достаточно познакомиться с его произведением "Былое и думы".

Другим представителем революционной демократии в России был Виссарион Григорьевич Белинский (1811 — 1848) , вошедший в историю общественно-политической "философской мысли нашей страны как выдающийся литературный критик, борец с крепостничеством, приверженец социализма. В отличие от Герцена Белинский считал капитализм закономерной стадией общественного развития. Он соединял социализм с классовой борьбой".

Белинский почитается эстетиками как одни из родоначальников материалистической эстетики в нашей стране. Он "не написал ни одного специально философского сочинения. Свои философские взгляды — материализм и диалектику — он изложил кратко и отрывочно. Его подлинной стихией была литературная критика и эстетика".

Эстетическая теория Белинского стала одним из достижений русской культуры XIX в. Она, с одной стороны, обобщила успехи передового отечественного искусства, прочно вставшего на путь реализма, и, с другой — установила нормы реалистической (тогда говорили, натуральной) школы, надолго определив ее развитие.

Эстетика Белинского многообразна. Он не оставил сводного, логически цельного изложения своих взглядов. Тем не менее, можно выделить некоторые узловые пункты, главные принципы и сгруппировать вокруг них мысли Белинского.

"Первый, важный принцип может быть обозначен положением: Искусство — продукт общества, оно отражает и раскрывает развитие общества".

Второй принцип можно выразить так: изображаемое в искусстве должно соответствовать жизни".

Однако искусство не копирует жизнь, а отражает в ней типическое.

"Третий принцип эстетики Белинского можно сформулировать так: искусство имеет огромное общественное значение, оно воспитывает людей и служит оружием в общественной борьбе" .

"Четвертый принцип эстетики его состоял в том, что реалистическое искусство является по своему содержанию и смыслу народным искусством".

"В качестве пятого принципа эстетики Белинского выступало требование идейности искусства и соответствия между содержанием и формой художественного произведения".

Итак, опираясь на материализм и диалектику, Белинский сумел высказать такие положения, которые остаются непоколебимыми на протяжении всего последующего развития эстетической мысли. Руководство со стороны художников теми принципами, которые вырабатывал Белинский, превращало искусство в средство служения идеи, в средство утверждения идеалов революционной демократии.

В философии Белинский стоял на позициях материализма. Он признавал первичность материального по отношению к духовному, считал объективно существующими материю, пространство и время, признавал бесконечность мира в пространстве и во времени. Общественное развитие, согласно Белинскому, как и все в мире, идет по спирали. В мире господствует не слепой случай, а необходимость. Необходимость прокладывает себе путь через цепь отрицаний.

Он рассматривает человека как продукт общества. Белинский, как и Герцен, стремился, освоив диалектику Гегеля, применить ее к объяснению мира. Однако Герцен в социологии как в теории познания сумел это сделать более успешно, чем Белинский. Однако надо признать, что морализирующая критика Белинским, через критику литературных произведений, российской действительности сделала очень много для пробуждения в разночинной молодежи осознания необходимости изменения тогда существующих порядков.

В 60-е гг. XIX в. главой революционно-демократического лагеря был Николай Гаврилович Чернышевский (1828 — 1889). В своих произведениях он разрабатывал вопросы политической экономии, философии, этики и эстетики.

Чернышевский родился в семье саратовского священника. Учился в духовной семинарии, но не закончил ее. Поступил в Петербургский университет. После его окончания в 1851 г. Чернышевский преподавал 2 года в Саратовской гимназии, а затем перешел преподавать в Петербургский кадетский корпус.

Чернышевский осознавал, что в России нарастает глубокий экономический и политический кризис, который должен завершиться революционной ломкой существующего режима. Еще в 1852 г. он заявлял, что "неудовольствие народа против правительства, налогов, чиновников, помещиков все растет. Нужно только одну искру, чтобы поджечь все это. Вместе с этим растет и число людей из образованного кружка, враждебных против настоящего порядка вещей". Чернышевский верил в близость русской революции и намеревался принять в ней участие. "Меня не устраивают, — говорил он, — ни грязь, ни пьяные мужики с дубьем, ни резня".

Вся последующая деятельность Чернышевского была посвящена идейной и практической подготовке крестьянской революции. Сравнивая Чернышевского с Герценом, В. И. Ленин писал: "Чернышевский был гораздо более последовательным и боевым демократом. От его сочинений веет духом классовой борьбы".

Чернышевский считал, что крестьянская реформа 1861 г. спасти самодержавие не может.

На вопрос, каким путем пойдет Россия после революции, Чернышевский давал такой ответ: она пойдет по некапиталистическому пути развития к социализму, опираясь на сельскую общину. Социализм он считал высшим на данный момент этапом развития человечества. Однако он должен быть со временем заменен общественным строем, который он называл коммунизмом. По мнению Чернышевского, социализм и коммунизм различаются по принципу распределения. Если при социализме обобществлены средства производства и земля, то при коммунизме обобществлено и распределение, и люди получают продукты по потребности.

Деятельность Чернышевского привлекла внимание правительства, он был арестован 7 июля 1862 г. и приговорен к 14 годам каторги. Царь сократил срок вдвое. В заключении, а затем в ссылке он пробыл 21 год. В 1883 г. ему было разрешено поселиться в Астрахани, а в 1888 г. — в Саратове. В 1889 г. он умер. Находясь в Петропавловской крепости, Чернышевский пишет роман "Что делать?".

Основная философская работа Чернышевского — "Антропологический принцип в философии". В ней он как никто до него обосновал принцип партийности философии.

Чернышевский углубил обоснование материального единства мира.

Он внес вклад в дальнейшее развитие материалистической теории познания, углубил понимание философских категорий.

Одним из самых выдающихся сподвижников Чернышевского был Николай Александрович Добролюбов (1836 — 1861). Он был крупным публицистом, критиком и теоретиком революционной демократии.

Добролюбов считал своим долгом готовить общество к революции путем критики общественных установлений и идей, способствующих сохранению старого строя.

Содержание истории Добролюбов представлял как процесс, в ходе которого "разумный", или "естественный", порядок вещей подвергается "искусственному" искажению, например, путем введения "неестественных" крепостных отношений. Смысл истории состоит в движении человечества к "разумным" ("естественным") началам, от которых оно отклонилось. Искажения вытекают не из природы человека, они следствие ненормальных отношений, в которые человек поставлен, поэтому исправлению подлежат прежде всего неразумные общественные отношения. Как революционный демократ Добролюбов проводил идею необходимости коренных преобразований всей общественной жизни. Он отвергал возможность перестройки общества по инициативе сверху, под покровом законности.

"Естественные" общественные отношения, по Добролюбову, основываются на труде; степенью уважения к труду определяется истинная ценность данной ступени цивилизации; вся история — это борьба "людей трудящихся" с "дармоедами". К последним он относил и феодалов, и капиталистов, и всех тех, кто угнетает рабочий народ.

Жизнь людей должна, по его мнению, основываться на разумном эгоизме и сознательности. Эстетический идеал Добролюбова в слиянии науки и искусства, науки и поэзии.

Выдающимся революционным демократом был Дмитрий Иванович Писарев (1840 — 1868). В целом он не разделял взгляды Чернышевского и Добролюбова. Его взгляды имели особенности, он был мыслителем, подготовившим переход от революционной демократии к народничеству. Допуская, что революция может осуществиться путем насилия, он считал более приемлемым путь просвещения народа, подготовки его к революционным преобразованиям. По окончании Петербургского университета он начал сотрудничать в журнале "Русское слово".

За памфлет, направленный против царствующего дома, его заключили в Петропавловскую крепость, где он находился 4,5 года в одиночной камере (1862 — 1866). Он стремился в статьях 1863 — 1866 гг. глубже осмыслить историю общества, опираться в своих выводах на естественные науки.

В 1863 г. была написана одна из самых значительных его статей "Очерки из истории труда", позже озаглавленной "Зарождение культуры". Центральная мысль этой работы состоит в том, что за капитализмом неизбежно последует социализм, базирующийся на общественной собственности, частная собственность будет ликвидирована. Социализм достигается революционным путем, но революция дело будущего.

Свои взгляды он называл идеализмом . Ставку в революции он делал на мыслящий пролетариат, т. е. на интеллигенцию.

По философии Писарев написал немного, но в своих статьях он заявил о себе как материалист, однако к диалектике относился с недоверием. Боролся против идеализма и мистики.

Узкопартийная, групповая сознательность хороша для разрушения, для консолидации сил общества она не всегда пригодна.

Революционно-демократическая идеология разрабатывалась разночинцами, исключение составляют Герцен и Писарев. Морализирующая критика общества со стороны выходцев из народа, каковыми были В. Г. Белинский, Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов, питалась убеждением, что им как народным мыслителям виднее, куда должна идти Россия. При этом революция их не страшила, так как те слои, выходцами из которых они были, как им казалось, обретут больше, чем потеряют, а главное, народ, страдальцами за который они себя считали, получит огромную пользу. Они думали, что Россия вполне может совершить скачок в царство свободы. Однако, как показала практика, Россия в XIX в. не была к этому готова. Свобода достигается не одноактивным действием, обагренным кровью и страданиями миллионов. Это еще только начало пути к свободе. Она достигается ценой большого труда, ценой многолетних согласованных усилий всех членов общества, к каким бы слоям и нациям они не принадлежали. Когда же в обществе один класс, слой, или одна нация стремится устроиться за счет другой, то такое общество идет не вперед, а либо топчется на месте, либо идет назад, а возможно движется к своей гибели.

Подводя итог рассмотрению идей революционных демократов в России 40-70-х гг. XIX в., надо отметить, что поучительным являются не только их находки и достижения, но и их заблуждения и иллюзии.

Писатели-демократы дали огромный
материал к познанию экономического
быта… психологических особенностей
народа… изобразили его нравы, обычаи,
его настроения и желания.
М. Горький

В 60-е годы XIX века становление реализма как сложного и разнообразного явления связано с углублением литературы в освещение крестьянского бытописания, во внутренний мир личности, в духовную жизнь народа. Литературный процесс реализма представляет собой выражение различных граней жизни и вместе с тем стремление к новому гармоническому синтезу, слиянию с поэтической стихией народного творчества. Художественный мир России с его самобытным, высокодуховным, исконно национальным искусством народной поэзии постоянно вызывал пристальный интерес литературы. Писатели обращались к художественному осмыслению народной морально-нравственной и поэтической культуры, эстетической сущности и поэтики народного творчества, а также фольклору как целостному народному миросозерцанию.

Именно народные начала явились исключительным фактором, определяющим в некоторой степени пути развития русской литературы второй половины XIX века и особенно русской демократической прозы. Фольклор и этнография в литературном процессе времени становятся тем явлением, которое определяет эстетический характер многих произведений 1840-1860-х годов.

Тема крестьянства пронизывает всю русскую литературу XIX века. Литература углубляется в освещение крестьянского бытописания, во внутренний мир и национальный характер народа. В произведениях В.И. Даля, Д.В. Григоровича, в «Записках охотника» И.С. Тургенева, в «Очерках из крестьянского быта» А.Ф. Писемского, в рассказах П.И. Мельникова-Печерского, Н.С. Лескова, раннего Л.Н. Толстого, П.И. Якушкина, С.В. Максимова, в русской демократической прозе 60-х годов и вообще в русском реализме второй половины XIX века запечатлелось стремление к воссозданию картин народной жизни.

Уже в 1830-1840-х годах появляются первые труды по собственно этнографическому изучению русского народа: собрания песен, сказок, пословиц, преданий, описание нравов и обычаев старины, народного искусства. Множество песенного и иного фольклорно-этнографического материала появляется в журналах. В эту пору этнографические изыскания, как отмечал известный литературовед и критик XIX века А.Н. Пыпин, исходят из сознательного намерения изучить в содержании народной жизни и преданиях старины истинный характер народа в его подлинных выражениях.

Собирание этнографических материалов в последующие 50-е годы «приняло размеры поистине грандиозные». Этому способствовало влияние Русского географического общества, Московского общества истории и древностей, ряд научных, в том числе и литературных, экспедиций 50-х годов, а также возникший в 60-х годах новый орган народных изучений - Московское общество любителей естествознания, антропологии и этнографии.

Велика роль выдающегося фольклориста-собирателя П.В. Киреевского. Уже в 30-е годы XIX века ему удалось создать своеобразный собирательский центр и привлечь к изучению и собиранию фольклора своих выдающихся современников - до А.С. Пушкина и Н.В. Гоголя включительно. Песни, былины и духовные стихи, опубликованные Киреевским, явились первым монументальным собранием русского фольклора.

В сборнике песен Киреевский писал: «Кто не слыхал русской песни еще над своей колыбелью и кого ее звуки не провожали во всех переходах жизни, у того, разумеется, сердце не встрепенется при ее звуках: она не похожа на те звуки, на которых душа ее выросла, либо она будет ему непонятна как отголосок грубой черни, с которой он ничего не чувствует в себе общего; либо, если в ней есть особенный музыкальный талант, она будет ему любопытна как нечто самобытное и странное…» 1 . Отношение к народной песне, в котором воплотились и личные склонности, и идейные убеждения, обусловило его обращение к практической работе над собиранием русских песен.

Любовь к русской песне объединит впоследствии и членов «молодой редакции» журнала «Москвитянин», о ней будут писать С.В. Максимов, П.И. Якушкин, Ф.Д. Нефедов, песенный жанр народной поэзии войдет органично в их литературное творчество.

В «Москвитянине» публиковались песни, сказки, описания отдельных обрядов, корреспонденции, статьи о фольклоре и народном быте.

М.П. Погодин, редактор журнала, литератор и видный общественный деятель, с исключительной настойчивостью выдвигал задачи собирания памятников народного творчества и народного быта, интенсивно вербовал собирателей из разных слоев общества, привлекал их к участию в журнале. Содействовал он и первым шагам на этом поприще П.И. Якушкина.

Особую роль в развитии этнографических интересов писателей сыграла «молодая редакция» журнала «Москвитянин» во главе с А.Н. Островским. В состав «молодой редакции» в разное время вошли: А.А. Григорьев, Е. Эндельсон, Б. Алмазов, М. Стахович, Т. Филиппов, А.Ф. Писемский и П.И. Мельников-Печерский.

Уже в 40-х-начале 50-х годов русская литература обращается более углубленно к крестьянской теме. В литературном процессе времени занимает ведущее место натуральная школа 2 .

НАТУРАЛЬНАЯ ШКОЛА — обозначение существовавшего в 40-50-е годы XIX века вида русского реализма (по определению Ю.В. Манна), преемственно связанного с творчеством Н.В. Гоголя и развивавшего его художественные принципы. К натуральной школе относят ранние произведения И.А. Гончарова, Н.А. Некрасова, И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского, А.И. Герцена, Д.В. Григоровича, В.И. Даля, А.Н. Островского, И.И. Панаева, Я.П. Буткова и др. Главным идеологом натуральной школы был В.Г. Белинский, развитию ее теоретических принципов содействовали также В.Н. Майков, А.Н. Плещеев и др. Представители группировались вокруг журналов «Отечественные записки» и позднее «Современник». Программными для натуральной школы стали сборники «Физиология Петербурга» (ч. 1-2, 1845) и «Петербургский сборник» (1846). В связи с последним изданием возникло и само название.

Ф.В. Булгарин («Северная пчела», 1846, № 22) употребил его с целью дискредитации писателей нового направления; Белинский, Майков и другие взяли это определение, наполнив его позитивным содержанием. Наиболее четко новизна художественных принципов натуральной школы выразилась в «физиологических очерках» — произведениях, ставящих своей целью предельно точное фиксирование определенных социальных типов («физиологии» помещика, крестьянина, чиновника), их видовых отличий («физиологии» петербургского чиновника, московского чиновника), социальных, профессиональных и бытовых особенностей, привычек, достопримечательностей и т.д. Стремлением к документальности, к точной детали, использованием статистических и этнографических данных, а подчас и внесением биологических акцентов в типологию персонажей «физиологический очерк» выражал тенденцию известного сближения образного и научного сознания в эту пору и… содействовал расширению позиций реализма. Вместе с тем неправомерно сведение натуральной школы к «физиологиям», т.к. над ними возвышались другие жанры — роман, повесть 3 .

Писатели натуральной школы - Н.А. Некрасов, Н.В. Гоголь, И.С. Тургенев, А.И. Герцен, Ф.М. Достоевский - известны учащимся. Однако, говоря об этом литературном явлении, следует рассмотреть и таких, остающихся за пределами литературного образования школьников писателей, как В.И. Даль, Д.В. Григорович, А.Ф. Писемский, П.И. Мельников-Печерский, с творчеством которых учащиеся не знакомы, а в их произведениях разрабатывается крестьянская тема, являясь началом литературы из крестьянского быта, продолженная и развитая беллетристами-шестидесятниками. Знакомство с творчеством этих писателей представляется необходимым и углубляет знания школьников о литературном процессе.

В 1860-е годы крестьянская стихия наиболее широко проникает в культурный процесс эпохи. В литературе утверждается «народное направление» (термин А.Н. Пыпина). Крестьянские типы и народный образ жизни полновластно входят в русскую литературу.

Свой особый вклад в изображение народной жизни внесла русская демократическая проза, представленная в литературном процессе творчеством Н.Г. Помяловского 4 , В.А. Слепцова, Н.В. Успенского, А.И. Левитова, Ф.М. Решетникова, П.И. Якушкина, С.В. Максимова. Войдя в литературный процесс в период революционной ситуации в России и в послереформенную эпоху, она отразила новый подход к изображению народа, высветила реальные картины его жизни, стала «знамением времени» , воссоздала в русской литературе крестьянский мир в переломный исторический момент, запечатлев различные тенденции развития реализма 5 .

Появление демократической прозы было вызвано изменившимися историческими и социальными обстоятельствами, общественно-политическими условиями жизни России второй половины XIX века, приходом в литературу писателей, для которых «изучение народной жизни сделалось потребностью» (А.Н. Пыпин) 6 . Писатели-демократы самобытно отразили дух эпохи, ее стремления и надежды. Они, как писал А.М. Горький, «дали огромный материал к познанию экономического быта, психологических особенностей народа… изобразили его нравы, обычаи, его настроение и желания» 7 .

Свои впечатления шестидесятники черпали из глубины народной жизни, из непосредственного общения с русским мужиком. Крестьянство как главная общественная сила России, определяющая в ту пору понятие народ, стало основной темой их творчества. Писатели-демократы создали в своих очерках и рассказах обобщенный образ народной России. Они создали в русской литературе свой особый социальный мир, свою эпопею народной жизни. «Вся голодная и забитая Россия, оседлая и бродячая, разоренная крепостническим хищничеством и разоряемая хищничеством буржуазным, пореформенным, отразилась, как в зеркале, в демократической очерковой литературе 60-х годов…» 8 .

Для произведений шестидесятников характерны круг родственных тем и проблем, общность жанров и структурно-композиционное единство. Вместе с тем каждый из них - творческая индивидуальность, у каждого можно заметить свой особый стиль. Горький назвал их «разнообразно и размашисто талантливыми людьми».

Писатели-демократы в очерках и рассказах воссоздали художественную эпопею жизни крестьянской Руси, сближаясь и индивидуально разъединяясь в своем творчестве в изображении народной темы.

Их произведения отразили самое существо важнейших процессов, которые составили содержание русской жизни в 60-е годы. Известно, что мера исторической прогрессивности каждого писателя измеряется степенью его сознательного или стихийного приближения к демократической идеологии, отражающей интересы русского народа. Однако демократическая беллетристика отражает не только идейно-социальные явления эпохи, она определенно и широко выходит за рамки идейно-идеологических тенденций. Проза шестидесятников включается в литературный процесс времени, продолжая традиции натуральной школы, соотносясь с художественным опытом Тургенева, Григоровича, что отразило своеобразное художественное освещение писателями-демократами народного мира, в том числе и этнографически точного описания быта.

Демократическая беллетристика с ее этнографической направленностью, выделившаяся из общего потока развития русской прозы, заняла определенное место в процессе становления отечественного реализма. Она обогатила его рядом художественных открытий, подтвердила необходимость для писателя использования новых эстетических принципов в отборе и освещении жизненных явлений в условиях революционной ситуации 1860-х годов, поставившей по-новому проблему народа в литературе.

Описание народного быта с достоверной точностью этнографического характера было замечено революционно-демократической критикой и выразилось в требованиях к литературе писать о народе «правду без всяких прикрас», а также «в верной передаче действительных фактов», «в обращении внимания на все стороны быта низших классов». Реалистическое бытописание было тесно связано с элементами этнографизма. Литература по-новому взглянула на жизнь крестьян и существующие условия их быта. По словам Н.А. Добролюбова, разъяснение этого дела стало уже не игрушкой, не литературной прихотью, а настоятельною потребностью времени. Писатели-шестидесятники самобытно отразили дух эпохи, ее стремления и надежды. Их творчество наглядно зафиксировало изменения в русской прозе, ее демократический характер, этнографическую направленность, идейно-художественное своеобразие и жанровое выражение.

В произведениях шестидесятников выделяется общий круг родственных тем и проблем, общность жанров и структурно-композиционное единство. Вместе с тем каждый их них - творческая индивидуальность, у каждого можно заметить свой индивидуальный стиль. Н.В. Успенский, В.А. Слепцов, А.И. Левитов, Ф.М. Решетников, Г.И. Успенский внесли свое понимание крестьянской жизни в литературу, каждый по-своему запечатлел народные картины.

Шестидесятники проявили глубокий народоведческий интерес. Демократическая литература стремилась к этнографизму и фольклоризму, к освоению народной жизни, сливалась с ней, проникала в народное сознание. Произведения шестидесятников были выражением житейского личного опыта изучения России и жизни народа. Они создали в русской литературе свой особый социальный мир, свою эпопею народной жизни. Быт русского общества дореформенной и пореформенной эпохи и, прежде всего, крестьянского мира - главная тема их творчества.

В 60-е годы продолжается поиск новых принципов художественного изображения народа. Демократическая проза дала образцы предельной для искусства правды отражения жизни, подтвердила необходимость новых эстетических принципов в отборе и освещении жизненных явлений. Суровое, «безыдеальное» изображение быта повлекло за собой изменение характера прозы, ее идейно-художественного своеобразия и жанрового выражения 9 .

Писатели-демократы были художниками-исследователями, бытописателями, в их творчестве художественная проза вступала в тесное соприкосновение с экономикой, с этнографией, с народознанием 10 в широком смысле слова, оперировала фактами и цифрами, была строго документальной, тяготела к бытописанию, оставаясь в то же время художественным изучением России. Беллетристы-шестидесятники не были только наблюдателями и регистраторами фактов, они старались понять и отразить социальные причины, породившие их. Бытописание вносило в их произведения ощутимую конкретность, жизненность, достоверность.

Естественно, писатели-демократы ориентировались на народную культуру, на традиции фольклора. В их творчестве произошло обогащение и углубление русского реализма. Расширилась демократическая тематика, литература обогатилась новыми фактами, новыми наблюдениями, чертами быта и нравов народной жизни, преимущественно крестьянской. Писатели при всей яркости творческих индивидуальностей были близки в выражении своих идейно-художественных тенденций, их объединяла идейная близость, художественные принципы, поиски новых тем и героев, разработка новых жанров, общие типологические черты.

Шестидесятники создавали свои художественные формы - жанры. Их проза была преимущественно рассказово-очерковой. Очерки и рассказы писателей появлялись в результате наблюдения и изучения ими жизни народа, его социального положения, быта и нравов. Многочисленные встречи на постоялых дворах, трактирах, на почтовых станциях, в вагонах поезда, в пути, на степной дороге определили и своеобразную специфику стиля их произведений: преобладание диалога над описанием, обилие искусно переданной народной речи, контактность рассказчика с читателем, конкретность и фактографичность, этнографическую точность, обращение к эстетике устного народного творчества, введение обильных фольклорных включений. В художественной системе шестидесятников проявились тяготение к бытописанию, жизненная конкретность, строгий документализм, объективная фиксация зарисовок и наблюдений, своеобразие композиции (распадение сюжета на отдельные эпизоды, сцены, эскизы), публицистичность, ориентация на народную культуру и традиции фольклора.

Рассказово-очерковая демократическая проза явилась закономерным явлением в литературном процессе 60-х годов. По мнению М.Е. Салтыкова-Щедрина, шестидесятники не претендовали на создание целостных, художественно-завершенных картин. Они ограничивались «отрывками, очерками, сценками, оставаясь порой на уровне фактов, но они готовили почву для новых литературных форм, более широко охватывающих многообразие окружающей жизни» 11 . В то же время в самой демократической беллетристике уже обозначались целостные картины крестьянской жизни, достигаемые идеей художественной связи очерков, стремлением к эпическим циклам («Степные очерки» А. Левитова, циклы Ф. Решетникова «Добрые люди», «Забытые люди», «Из путевых воспоминаний» и др., просвечивались контуры романа из народной жизни (Ф.М. Решетников), формировалась идейно-художественная концепция народа.

Рассказово-очерковая демократическая проза шестидесятых годов органично влилась в литературный процесс. Сама тенденция изображения народной жизни оказалась весьма перспективной. Традиции шестидесятников развивала отечественная литература последующих периодов: народническая беллетристика, очерки и рассказы Д.Н. Мамина-Сибиряка, В.Г. Короленко, А.М. Горького.