Садовские. Значение садовский пров михайлович в краткой биографической энциклопедии

План
Введение
1 Биография
2 Роли в театре
2.1 Оперные партии
2.2 Среди драматических ролей

Список литературы

Введение

Пров Михайлович Садовский (старший) (настоящая фамилия Ермилов ; 1818-1872) - российский актёр и основатель знаменитого театрального семейства Садовских, который считался выдающимся исполнителем ролей в пьесах Александра Островского в Малом театре.

1. Биография

Пров Михайлович Ермилов родился 11 (23) октября 1818 года в городе Ливны. После смерти отца воспитывался братьями матери, актёрами Григорием и Дмитрием Садовскими. Именно тогда актёр сменил фамилию на Садовский. В подростковом возрасте подрабатывал перепиской ролей для артистов тульской труппы, а в 1832 году Садовский в возрасте 14 лет был принят в ту же труппу.

Играл в театрах провинции (в театрах Калуги, Рязани, Воронежа, Казани). Михаил Щепкин видел игру Садовского в Казанском театре в труппе П. А. Соколова. В 1839 году Пров Михайлович дебютировал в Малом театре, куда попал по приглашению М. С. Щепкина.

Прова Михайловича Садовского современники называли представителем высокохудожественного реализма. Одно появление Садовского на сцене вызывало внимание зрительного зала. Первые роли Пров Михайловича были сыграны в водевилях и комедиях, драмах и мелодрамах. Критики отмечали в Садовском одновременно черты нескольких амплуа: комика, простака, хара́ктерного актёра. Пров Садовский не старался смешить зрителя, держался на сцене серьёзно и достигал этим необыкновенного комизма. Большой успех приносили ему водевильные характерно-бытовые роли.

В 1850-е годы Садовский играл в пьесах И. С. Тургенева, А. В. Сухово-Кобылина, А. Ф. Писемского. Расцвет сатирического таланта Прова Михайловича связан с выступлениями в новом русском реалистическом репертуаре, пьесах Н. В. Гоголя и А. Н. Островского. Роли в пьесах Островского стали центральными в творчестве Садовского.

В конце 1840-х годов Садовский сблизился с кружком московских литераторов, артистов и музыкантов, куда входил и Островский. Именно Садовский познакомил Московское общество с пьесой «Свои люди - сочтёмся», вызвал у молодой части труппы Малого театра интерес к творчеству Островского. В первых 28 постановках пьес Островского в Малом театре Садовским было исполнено 29 ролей.

Похоронен на Пятницком кладбище в Москве.

2. Роли в театре

На различных сценах им было сыграно множество драматических ролей и несколько оперных партий – музыкальная и драматическая труппы еще не были разделены. Восстановить весь список его ролей невозможно. Известны лишь те, что были исполнены в московской императорской труппе, среди них как роли в легких несерьезных водевилях, так и в драматических спектаклях, требующих вдумчивого глубокого анализа:

2.1. Оперные партии

· 1846 - «Аскольдова могила» Верстовского - Фрелаф

· 1855 - «Мельник - колдун, обманщик и сват», комическая опера Аблесимова, музыка Фомина - Фаддей

· 1865 - «Орфей в аду» опера-фарс Оффенбаха - Стикс

2.2. Среди драматических ролей

· 1839 - «Филатка и Мирошка - соперники» Григорьева 2-го - Филатка

· 1839 - «Любовное зелье», перевод Д. Т. Ленского с франц. - Жанно Бижу

· 1839 - «Дезертир» перевод Д. Т. Ленского с франц. - Нац

· 1839 - «Хороша и дурна, и глупа, и умна» перевод Д. Т. Ленского с франц. - Емельян

· 1841 - «Лев Гурыч Синичкин» Д. Т. Ленского - Пустославцев

· 1843 - «Что имеем не храним, потерявши плачем» Соловьёва - Петухов (впервые 8 октября 1843 в бенефис И. В. Самарина)

· 1843 - «Король Лир» Шекспира - Шут

· 1843 - «Женитьба» Н. В. Гоголя - Анучкин и Подколёсин

· 1843 - «Игроки» Н. В. Гоголя - Замухрышкин

· 1844 - «Мещанин во дворянстве» Мольера - Журден (в собственный бенефис 19 апреля 1844)

· 1844 - «Дочь русского актёра» Григорьева 1-го - Ушица

· 1845 - «Ябеда» Капниста - Хватайко

· 1845 - «Ревизор» Н. В. Гоголя - Осип

· 1846 - «Вицмундир» П. Каратыгина - Разгильдяев

· 1846 - «Мнимый больной» Мольера - Арган

· 1846 - «Тяжба» Гоголя - Пролетов

· 1848 - «Хорош Петербург, да друзья одолели» Григорьева 2-го - Безмерин

· 31 января 1849 - «Лекарь поневоле» Мольера (впервые 31 января 1849 года в бенефис М. С. Щепкина ).

· 1849 - «Скапеновы обманы» Мольера - Скапен (Сайт Малого театра называет другую дату постановки: 6 октября 1847 в собственный бенефис)

· 1851 - «Дайте мне старуху!». Водевиль В. И. Савинова (26 сентября 1851 в собственный бенефис).

· 1852 - «Комедия ошибок» Шекспира - Дромио Сиракузский

· 1852 - «Всемирная выставка». Водевиль А. М. Красовского (15 октября 1852 в собственный бенефис).

· 1853 - «Не в свои сани не садись» А. Н. Островского - Русаков

· 1853 - «Жених из ножевой линии» А. Красовского - Мордоплюев

· 1853 - «Утро молодого человека» Островского - Смуров (впервые в Москве 11 мая 1853 в бенефис Ф. Н.Усачёва).

· 1854 - «Бедность не порок» А. Н. Островского - Любим Торцев (премьера 25 января 1854)

· 1854 - «Не так живи, как хочется» Островского - Агафон

· 1855 - «Свадьба Кречинского» А.Сухово-Кобылина - Расплюев (премьера - 28 ноября 1855 года в бенефис С. В. Шумского)

· 1856 - «В чужом пиру похмелье» А. Н. Островского - Тит Титыч (премьера 9 января 1856 года в собственный бенефис)

· 1856 - «Провинциалка» Тургенева - Ступендьев

· 1857 - «Праздничный сон - до обеда» А. Н. Островского - Неуеденов (2 декабря 1857 в собственный бенефис)

· 1857 - «Картина семейного счастья» Островского - Пузатов

· 1858 - «Ревизор» Гоголя - Городничий

· 1858 - «Не сошлись характерами» Островского - 1-й кучер

· 1859 - «Жених из долгового отделения» Чернышёва - Ладыжкин

· 1859 - Недоросль Д.И.Фонвизина - Скотинин

· 1859 - «Тяжба» Гоголя (новая постановка) - Бурдюков

· 1859 - «Гроза» А. Н. Островского - Дикой (премьера 16 ноября 1859 года в бенефис С. В. Васильева)

· 1860 - «Старый друг лучше новых двух» Островского - Густомесов

· 1861 - «Свои люди - сочтёмся» А. Н. Островского - Подхалюзин (31 января 1861 в собственный бенефис)

· 1862 - «Мишура» А. Потехина - Побединский (12 ноября 1862 в бенефис Е. Н. Васильевой)

· 1862 - «Испорченная жизнь» Чернышёва - Делакторский (22 января 1862 в бенефис В. В. Бороздиной] )

· 1862 - Горе от ума А.С.Грибоедова - Горич

· 1863 - «Утро делового человека» Н.В.Гоголя - Барсуков

· 1863 - «Воспитанница» Островского - Потапыч

· 1863 - «Горькая судьбина» А. Ф. Писемского - Ананий

· 1863 - «Грех да беда на кого не живёт» - Краснов (ту же роль исполнял в постановке 1867 года)

· 1864 - «Шутники» Островского - Хрюков

· 1865 - « Укрощение строптивой Шекспира - Баптист

· 1865 - «Воевода» Островского - Шалыгин

· 1865 - «На бойком месте» Островского - Бессудный

· 1866 - «Пучина» Островского - Боровцов

· 1866 - «Самоуправцы» А. Ф. Писемского - Митрич

· 1866 - «Сам у себя под стражей» П. Кальдерона - Бенито (28 октября 1866 в бенефис режиссера А. Ф. Богданова)

· 1866 - «Виндзорские проказницы» Шекспира - мистер Пэдж

· 1867 - «Двенадцатая ночь» Шекспира - Мальволио

· 1867 -«Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» Островского - Осипов и Щелкалов

· 1867 -«Тушино» Островского - Сеитов

· 1867 - Господин де Пурсоньяк Мольера - Пурсоньяк

· 1867 - «Козьма Захарьич Минин-Сухорук». Драма в стихах А. Н. Островского (20 января 1867 в собственный бенефис)

· 3 января 1868 - «Василиса Мелентьева» А. Н. Островского и С. А. Гедеонова - князь Воротынский (3 января 1868 в собственный бенефис)

· 1868 - «На всякого мудреца довольно простоты» А. Н. Островского - Мамаев

· 1868 - «Расточитель» Н. С. Лескова (под псевдонимом М. Стебницкий) - Мякишев (20 декабря 1868 в бенефис Е. Е. Чумаковой)

· 1869 - «Горячее сердце» - Курослепов (премьера 15 января 1869 в собственный бенефис)

· 1869 - «Свои люди - сочтёмся» - Большов

· 1870 - «Бабушкин внучек». Переделка с франц.водевиля П. С. Федорова (14 января 1870 в собственный бенефис)

· 1871 - «Не все коту масленица» Островского - Ахов

Список литературы:

1. Большая Советская Энциклопедия. Гл. ред. А. М. Прохоров, 3-е изд. Т. 22. Ремень - Сафи. 1975. 628 стр., илл.; 37 л. илл. и карт.

2. Театральная энциклопедия. Гл. ред. П. А. Марков. Т. 4 - М.: Советская энциклопедия, Нежин - Сярев, 1965, 1152 стб. с илл., 6 л. илл.

3. Семья Садовских

4. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона

5. Сайт Малого театра

6. Биография Прова Михайловича Садовского

7. А. Н. Островский. Полное собрание сочинений. Том II. Пьесы 1856-1861. М.: 1950. Государственное издательство художественной литературы. 405 с, илл. стр. 391-392

8. Театральная энциклопедия. Гл. ред. П. А. Марков. Т. 2 - М.: Советская энциклопедия, 1963

9. А. Н. Островский. Полное собрание сочинений. Том II. Пьесы 1856-1861. М.: 1950. Государственное издательство художественной литературы. 405 с, илл. стр. 399-401

Из "Воспоминаний" П. М. Садовского-младшего

Щелыковский сборник. Материалы и сообщения по фондам Гос. Музея-заповедника А. Н. Островского. Ярославль, Верхне-Волжское книжное издательство, 1973 Семья Садовских связана самыми тесными узами с Московским Малым театром. История этой семьи -- часть истории одного из славнейших русских театров. Поэтому и публикуемые ниже "Воспоминания" П. М. Садовского проникнуты театральными интересами. Пров Михайлович Садовский (1874--1947) был внуком знаменитого русского актера, друга Островского и первого пропагандиста его творчества -- Прова Михайловича Садовского-старшего, отдавшего Малому театру 33 года жизни. Отец П. М. Садовского, Михаил Провович, мать Ольга Осиповна, сестра Елизавета Михайловна, младший брат Михаил Михайлович, а ныне племянник Михаил Михайлович и сын Пров Провович -- являлись и являются актерами Малого театра, вписавшими не одну славную страницу в его историю. "Мой творческий путь -- это путь моего отца и деда. Это тот сценический реализм, к которому многие театры пришли через ряд экспериментов и испытаний. В Малом театре он введен был М. С. Щепкиным и продолжен моим дедом. Конечно, традиции сыграли свою роль, и мне хочется продолжить славную работу двух поколений. Так же, как у деда и отца, у меня нет другой жизни, кроме театра которому я отдал всю свою жизнь",-- писал Садовский в 1938 г., уже будучи народным артистом СССР ("Декада московских зрелищ", 1938, No 33). Интересно отметить, что один из голосов, высказывавшихся за присуждение Прову Михайловичу звания заслуженного артиста РСФСР, еще в 1924 г. принадлежал Марии Николаевне Ермоловой: "Выбираю в Засл. Артисты П. М. Садовкого. М. Еромолова, 1924 г., май". (Архив Островского, Р-601). В Музее Островского хранится часть архива Садовских. В этом архиве имеются 2 тетради, заполненные рукой Василия Васильевича Федорова, долгое время работавшего секретарем дирекции Малого театра, а затем заведующим театральным музеем. На одной из этих тетрадей, небольшой, помечено, что подлинный текст вписанных в нее "Воспоминаний" Садовского находится в семье Садовских. Текст же другой тетради, формата канцелярской книги, в твердой обложке, записан Федоровым под диктовку Прова Михайловича. Часть этого текста, занимающего лл. 1--32 и посвященного детским и отроческим годам жизни Прова Михайловича, публикуется в настоящем сборнике. Однако и эта первая часть "Воспоминаний" осталась незавершенной, автор предполагал довести ее до своего поступления в Театральное училище. Последующие же части, расположенные на лл. 33--48, 50, 52--54, 71--73, являются дневниковыми записями от 20 января, 17 и 20 марта 1947 г. и отрывочными воспоминаниями и.высказываниями, которые должны были послужить материалом для дальнейшей работы автора (см. ниже, стр. 74). То, что Садовский передает впечатления окружающего его мира, воспринятого сознанием ребенка, останавливается на кажущихся "мелочах", рассказывает об эпизодах своего детства, придает его "Воспоминаниям" особое очарование. Впечатления от встреч с людьми, и в первую очередь с актерами, рассказы взрослых о театральных делах -- все это написано интересно, живо и вводит читателя в театральный мир прошлого. Печатается по копии В. В. Федорова, хранящейся в Музее Островского, Р-649, лл. 1--32. Отрывки из "Воспоминаний" в сокращенной редакции были напечатаны в журнале "Декада московских зрелищ", 1938, No 33, стр. 2 и в юбилейном номере газеты "Малый театр", посвященном 100-летию работы семьи Садовских на сцене Малого театра -- "Малый театр", 1939, 18 апреля, No 15. Полностью, за исключением редакторских пропусков текста, заключенных в ломаные скобки <...>, публикуются впервые.

П. М. САДОВСКИЙ. ВОСПОМИНАНИЯ

Пора пересказать всю жизнь свою В стихах неспешных, сжатых и холодных. . . . . . .За эти годы я Людей значительных встречал немало (Меж ними были и мои друзья). "Вступление к автобиографии", 1919 г. Валерий Брюсов

Раннее детство

Родился я в Москве, в Петровском парке, на Старой Башиловке, на даче, приобретенной еще моим дедом. Я помню то время, когда от нынешних старых Триумфальных ворот до того места, где сейчас стоит Белорусский, а в прошлом Александровский, а в еще более прошлом, Брестский вокзал, -- шло шоссе, а от проезда, где сейчас виадук, как в деревнях, находился шлагбаум и дальше шел большак, пыльный в сухую погоду и с невозможными комьями грязи в дожди. В Петровском парке (Дворцовом парке) снова начиналось шоссе. Парк содержался в большой чистоте и опрятности. Там же стоял, построенный в греческом стиле деревянный Императорский театр, в который актеры приезжали на лето играть спектакли. Я думаю, что это и было причиной, почему дед купил там дачу. Играть приходилось часто, почти каждый день, поскольку ведь артисты получали разовые за выступление. Я деда не помню. Родился я два года спустя после его смерти, в 1874 году с 10 августа на 11 августа ровно в 12 часов. Как мне говорила вдова зубного доктора Давыдова (впоследствии моя крестная мать), я заорал, а она побежала смотреть часы. (Справляли мое рождение 10, а по метрике оно считается 11 августа). Помнить начинаю себя я, конечно, не со Старой Башиловки, а уже в городском доме, тоже купленном дедом (угол Мамоновского и Трехпрудного переулков на Тверской), ныне не существующем <...> Помню, когда мне было года три. Турецкая война 1 . Мы в мезонине деревянного старого дома щипали корпию (из чистого полотна нитки) для перевязки раненых. Сидели, помню, взрослые, мать, кормилица, няньки и разные другие присные, которых в доме было много, -- мы все сидели и щипали корпию. Запомнились мне также картины -- лубочные, связанные с войной, которые тогда во множестве продавались. Сюжетов их не помню, но помню, что они все были героического содержания и мне очень нравились. Жизнь моя в этом возрасте была так однообразна, что каких-либо выдающихся фактов не вспомнишь. Переношусь на Башиловку, когда мне было лет пять. Тут знаменательное в моей жизни было начало ученья грамоте. Первым, если можно оказать, учителем моим был Писемский Алексей Феофилактович {У моего отца М. П. Садовского было два рассказа, напечатанных в журнале "Артист", -- "Дикий человек" и "Высокое призвание". В рассказе "Высокое призвание" Писемский фигурирует под фамилией -- известный литератор. Там же и Островский. История написания рассказа "Дикий человек" такова. Отец был у Островского в гостях в его имении, в "Щелыкове". Пошли они удить рыбу. Отец заметил, что Ал. Ник. что-то молчалив, скучен. Он начал всевозможными своими рассказами развлекать Островского. Ал. Ник. все с большим и большим вниманием слушал отца, а когда тот кончил, он взял с Михаила Пров, слово, что тот напишет рассказ. Отец выполнил просьбу Александра Николаевича и данное ему обещание и посвятил этот рассказ под названием "Дикий человек" Александру Николаевичу Островскому, напечатав его в журнале "Артист" 2 .}, который снимал у нас вторую дачу (было две дачи -- одна сдавалась, в другой мы жили). Я хорошо помню Алексея Феофилактовича в этот период уже совершенно дряхлым стариком, страдающим астматическими припадкам". Он тяжело дышал. Большая всклокоченная голова с проседью. Громадные круглые черные глаза. Толстое лицо. Какой-то высокий, хриповатого тенора голос, со вздохами, частыми перерывами дыхания и очень ярким выговором на "о". Зачем ему понадобилось меня учить грамоте, не понимаю! Он больной, и мне, помню, было мучительно. Думаю, что друг другу мы не доставляли ни малейшего удовольствия. Начал он меня учить очень оригинально. Он взял "Записки охотника" Тургенева, и первая буква, которую я узнал, была буква "3", а первое слово, прочитанное мною с большим трудом, -- было "Записки". Помнится мне отлично кряхтенье моего учителя над моей великомученической головой и понудительное "ну, читай", "ну, З, ну..." Вот эти придыхания, потом опять несколько вздохов, "Ох, господи! Дурак-то какой" и опять "ну читай-кося". Помню еще, что почему-то у него было много горничных, очень элегантно одетых, с накрахмаленными, шуршащими юбками. Поскольку Алексей Феофилактович почти не двигался и сидел больше на месте, я ходил к нему. Пришлет бывало за мной горничную -- "Идите заниматься". Помню, он издавался по-французски, в связи с чем находился в переписке с французским переводчиком и по его адресу приходили заграничные письма. В пять лет я уже выучился читать. Хотя Лиза, сестра моя 3 , была старше меня на три года, я зачитал с нею в одно время. Помню, как по складам я прочитывал своей няньке интересовавшие ее истории из "Московских ведомостей". Первоначальные занятия мои отравили у меня всякую охоту к науке -- м. б. поэтому я и был большим лентяем, хотя и считался всегда способным учеником. Почти в этом же возрасте у меня была заложена любовь к спорту -- к бегам и скачкам. Отец начал меня возить на бега лет с пяти, и я великолепно знал всех лошадей -- их происхождение, их родословную. Помню, впоследствии, когда мне приходилось бывать в обществе беговых охотников -- мне было лет 30, а им лет 55--60 -- и когда я им рассказывал о выдающихся беговых днях и называл лошадей, они выпучивали глаза и опрашивали -- "а сколько вам лет?" Так и шла жизнь. Летом на Старой Башиловке, в Петровском парке, а зимой на Тверской, в Мамоновском переулке. В этот период в Петровском парке театр не работал. Он стоял пустой. Надо оказать, что в те времена актеры были свободны, начиная с середины мая и кончая серединой августа. Не играли также спектакли и в великий пост и по субботам. И вот эти субботние дни до сих пор живут в воспоминании. В свободные дни всегда кто-нибудь из актеров приходили к нам или обедать или посидеть вечерком. Происходила игра в карты. Такое времяпрепровождение составляло большой период времени. Помню, уже окончив театральную школу, я все еще застал эти поигрывания у нас в субботние вечера или великим постом. Приблизительно к этому времени можно отнести и мое первое знакомство с театром. Я не помню, какой из двух спектаклей я посетил раньше -- (спектакль, в котором первый раз выступал мой отец в роли Хлестакова ("Ревизор") 4 и на который я был взят в театр в виде фетиша (вместо обезьянки), или "Нищие духом", в котором как дебютантка выступала небезызвестная впоследствии в провинции артистка Волгина. И в тот, и в другой спектакль со мной произошли некоторые инциденты. Так, во время спектакля "Нищие духом", который я смотрел, стоя за кулисами, я в открытую дверь видел отца на сцене и в это время раздался звонок. С криком "папа, папа приехали" я бросился на сцену и непременно бы вылетел туда, если бы режиссер С. А. Черневший 5 ловко не поймал меня сзади за штаны. Еще спектакль "Ревизор", на котором тоже произошел инцидент. Вероятно, за волнением и хлопотами, ввиду важности отцовского выступления в роли Хлестакова и ввиду того, что я был взят как фетиш, я спектакль не смотрел, а был посажен в курилку, где и просидел все время в обществе актеров. Дольше всех со мной находился очень старый актер, шамкающий, бритый, высокого роста, седой, с беззубым ртом и, как мне показалось, очень враждебно относящийся к отцу. Показалось это потому, что он все время приставал ко мне с одной и той же фразой -- "А ведь отец-то плохо играет". Долго терпел я и по пятому или шестому разу, ответил ему -- "А ведь ты дурак!" Актер этот был Иван Васильевич Самарин. Кажется, при этом случае был А. М. Кондратьев, тогда помощник режиссера. Больше Самарина я не помню. Уже в это время он был совершенно одряхлевшим и, кажется, приблизительно в это время был его 50-летний юбилей, на котором он, кажется, ничего не делал -- его только выводили 6 . Но это уточнение -- есть область истории театра. Историкам она известна лучше, чем я знаю, я же лично хочу рассказать кое-что из записной книжки отца Михаила Прововича 7 . Он все время останавливается на курьезных оговорках Ивана Васильевича, которыми тот всегда отличался, причем дикция и произношение у него были необычайно четкие. Обычно оговаривались на сцене актеры с необыкновенно четкой дикцией. Так, часто оговаривался, К- Н. Рыбаков, известен оговорками К. С. Станиславский 8 и др. Так, Самарин в мелодраме "Дитя" вместо поданой суфлером фразы "Прости ей, господи, ее прегрешения" сказал: "Господи, владыко живота моего". Он же вместо должной фразы "Все бумаги пронумерованы" сказал: "Все бумаги перемаринованы". Репетируя "Горе от ума", Ив. Вас. Самарин сказал: "По матери пошел, по Анне Алексевне, покойница с ума сходила 40 раз". "Браво!-- воскликнул Н. Е. Вильде. {Вильде был актер, игравший очень хорошие роли. Первый любовник. Занимал большое положение. Актер, должно быть, был слабоватый и занимал это положение, очевидно, за неимением лучшего (актера). Но он был очень умный человек, большой остряк и, главное, пользующийся большим общественным вниманием. Автор многих пьес, шедших в Императорских театрах.} 9 Ровно впятеро лучше Грибоедова сказал". А в спектакле Ив. Вас. произнес проще: "Покойница сходила восемь раз -- и почему-то добавил -- и умерла" 10 . В пьесе "Великий банкир" 11 Самарин играл Ротшильда. Время действия -- Ватарлоовское сражение. Отец мой играл еврея-приказчика. Он приходит впопыхах, объявляет, что все бумаги страшно упали, и опрашивает: "Неужели он прикажет покупать их?! Самарин представил колебание, сопел, пыхтел, тер лоб, хватался за сердце вдруг и объявил под занавес: "Два!" -- что должно было означать: "Да!". О деде, отчасти, есть у Горбунова. 12 Деда не помню, но представление у меня о нем сложилось как о человеке в высшей степени оригинальном, особенном. Он был окружен, вероятно, большой любовью. Думается мне, что дед был человек мало общительный и только в окружении людей, с которыми чувствовал (себя) по-приятельски, он как бы распускался {От деда, помню, долгое время хранилась карета. Она была коричневого цвета, маленькая. Ездил дед обычно парой с пристяжкой. Одну лошадь звали Кролик (ходил в корню), другую -- Матвей -- ходила в пристяжку. На Матвее отец ездил верхом. Кролика я застал, когда мне было 4 года. На нем уже не ездили -- он пасся, затем его уводили в конюшню. Детское удовольствие 4-летнего мальчика: я очень любил Кролика, и вот, бывало, найду на лугу Кролика, который, наевшись травки, лежал на лугу, и я на него взбирался, причем Кролик с величайшей осторожностью подымался, как бы боясь меня уронить. Но однажды я выбежал, бросился к Кролику, он как-то странно лежал. Я по обыкновению взобрался на него, а Кролик оказался мертвым. Ревел я страшно <...> Когда дед играл Осипа, а Щепкин -- Городничего (в "Ревизоре" Гоголя), то в записках упоминается: "Если Щепкин великолепно играет Городничего, то Садовский живет на сцене". Значит, у Прова Михайловича в его игре был, очевидно, еще шаг вперед за правду в искусстве. Тот любил французские балаболки, а Пр. М., их ненавидел. 13 Я спрашивал у В. Н. Давыдова: "Видели Вы деда?" "Видел". -- "Ну, скажите, как его можно характеризовать как актера?" Он посмотрел и сказал: "Играл, как бог, и что хотел с тобой, то и делал. Владеть и комическим, и драматическим положениями, как дед владел, трудно представить <...>".}. Москвич, всем своим существом коренной москвич, он, по-моему, не признавал никакой другой обстановки. Этим объясняются его весьма незначительные гастроли. Выезд в Петербург его был только по настоянию Александра II. Он поехал туда с громадным неудовольствием. Все петербургское ему претило. Это отлично отмечено у И. Ф. Горбунова в его воспоминаниях. Замечателен его вопрос, когда сумрачный, нелюдимый, сидя в коляске с Горбуновым, дед, проезжая с вокзала, у Аничкова моста опросил: "Зачем же лошади?" И когда не вдруг нашедшийся Горбунов ответил: "Для красоты, Пров Михайлович" -- дед, вздохнувши произнес: "Для красоты?!.. Ах, сукины дети!.." 14 Жил дед тоже очень просто -- по-московски. Его деревянный особнячок имел один черный вход со двора через кухню, и благодаря этому тоже случались инциденты с людьми, не подготовленными к этому обстоятельству. Так, по рассказу некоего Харина, нашего дальнего родственника, который жил при Прове Михайловиче, нечто вроде близкого человека (человека для всевозможных услуг), произошел и неприятный, и комический инцидент с лицом, очень высоко стоящим. Во время приезда в Москву Александра II почти постоянно дед приглашался во дворец для чтения в интимном кругу. Благоволение к деду доходило до такой степени, что ему было позволено присутствовать не во фраке, а в его обычном кафтане (Аксаков носил такой же, русофильский). После чтения, обычно, на дом приезжал личный адъютант царя с его благодарностью. Обязанность эта лежала на дежурном адъютанте. В данном случае дежурным адъютантом оказался старый генерал. Когда он приехал, он никак не мог отыскать, где войти в этот дом. Наконец, когда он вошел, или, вернее сказать, после долгого трезвона в колокольчик, его ввел дворник в кухню, то он оказался в чаду от гуся, которого в этот день жарили. Явился Харин, который в любезных выражениях предложил ему подняться наверх (лестница шла в три перелома, крутая, деревянная, ступеньки узенькие). А генерал со шпорами. Кой-как взобрались. Передав поручение благодарности государя тоном, озлобленным от мытарств, генерал стал спускаться вниз, в кухню -- тут-то и совершилось несчастье. По словам Харина, несмотря на то, что он очень оберегал его превосходительство, на верхнем перелете генерал споткнулся, шпоры зацепились, и вместе с Хариным они оба летели два перелета, до самой кухни, причем Харин, по его словам, кричал: "Ваше превосходительство! Извольте падать на меня". Не знаю, куда упал генерал, но, по словам того же Харина, он шел по двору и ругал ругательски и деда, и собачью должность, которую ему приходится занимать. Вместе с сестрой Лизой, которая была старше меня почти на 3 года, мы начали заниматься дома. К. нам ходила учительница Александра Николаевна. С нею мы занимались лет до 9. Девяти лет ко мне пришел студент Валентин Анатольевич Махотин (ныне доктор), недавно умер. К этому времени было в доме много детей: сестра Лизавета, Пров (умер маленьким), я родился и назвали меня Провом, сестра Ольга, сестра Любовь и Михаил, а впоследствии еще Надежда и Наташа (двое из них умерли маленькими -- брат Пров и сестра Наташа). Всего 8, в живых осталось 6 человек. Ольга Осиповна 15 -- моя мать -- довольно быстро стала единственной комической старухой Малого театра. Она много играла. Причем, несмотря на такую громадную занятость на сцене, надо было рожать нас, всех выходить, надо было для каждого что-либо сделать и надо было учить роль. Я до сих пор с удивлением думаю, как бы сейчас наши актеры выворачивались. Все держалось на ней. Во всем доме, в жизни каждого ребенка все -- это мать. Это была исключительная женщина по сердцу, по доброте, по необычайной жизненной энергии. Кстати о матери. Сколько мне помнится, печатных биографических сведений о ней было очень мало, а между тем, как большая общественная деятельница не только выдающаяся актриса, она, современной критикой оцениваемая как гениальная изобразительница многих и многих образов, несомненно заслуживала большего. Но это не мое дело. Да и не хотелось бы мне говорить о ней, как об актрисе, как об ее общественной деятельности. Если историей театра такая ошибка допущена, мне менее всего удобно ее направлять.... Мне хочется сказать о ней кое-что как о человеке. Дед мой с материной стороны, Осип Лазаревич Лазарев -- фамилия которого происходила от его же отчества, что указывает не на высокое его происхождение. Он был человек без образования, но обладал большим хорошим от природы голосом и был певцом в Большом театре. Музыкальное образование его тоже было очень слабое, но тогдашный репертуар, пожалуй, и не требовал большого развития в этом отношении. На большой диапазон его голосовых средств указывает то обстоятельство, что, например в опере "Аскольдова могила", где он обычно исполнял роль Неизвестного (бас) за болезнью известного в свое время певца Бантышева, и в той же опере он исполнял роль Торопки (тенор) 16 . Как это выходило, я себе и представить не могу. Очевидно хорошо. Но не в этом была его особая манкость 17 , как певца. В то время, в антрактах в драматическом театре (в Малом театре) выступали певцы, танцовщики и даже хор -- по этому поводу иногда были даже курьезы. Один из таких записан рукою отца в его записной тетради. Передаю его словами. "В доброе старое время в Малом театре давались дивертисменты, состоящие из танцев, пения соло и хоров, для чего пользовались силами Большого театра. Так бывало канцелярия Малого театра писала в канцелярию Большого театра: "Как пошли наши подружки" 18 с вашими хористами. И вот дед выступал, как солист с репертуаром русских песен, аккомпанируя сам себе на гитаре. Тут обширный диапазон и приятный тембр его голоса давали ему громадный простор, и он пользовался очень большим успехом. Образование матер", очевидно, было домашнее и крайне примитивное. Она читала, писала плохо со многими ошибками, но зато музыкальные способности, очевидно, развивались в ней с самого юного возраста. Я с ее слов знаю, что девочкой она начала учиться на рояле у чрезвычайно хорошего учителя и прекрасного музыканта-виолончелиста Дробиша -- оркестранта Большого театра. Девочка была очень способная, а семья их жила небогато. В силу этого Дробиш отказался даже от какой-либо платы. Со слов же матери я знаю, что Дробиш думал сделать из нее очень большую пианистку. 14-летней девочкой мать уже выступала публично, солировала в концерте и к этому же возрасту относятся ее первые композиторские опыты. Как ни странно, но известная песня "Запрягу я тройку борзых", вошедшая в мотив многих шарманок и исполнявшаяся по дворам и улицам, была написана матерью для ее отца именно приблизительно в этом возрасте и исполнялась им во время его сольных выступлений. Автор песни так и остался неизвестным. Издана она никогда не была и последующая ее популярность и передача на слух несколько исказили и упростили мотив. Я слышал ее исполнение непосредственно от самой матери, и звучала она куда лучше и музыкальнее, чем последующие исполнения, испорченные другим лицом 19 . Надо сказать, что к этому времени относится как бы заочное знакомство между двумя детьми, впоследствии супругами Садовскими. Тот самый Дробин, который учил мать, учил в доме Прова Михайловича и Михаила Провыча и ученику часто рассказывал, что у него исключительно способная, исключительно вая ученица, а ученице, в свою очередь, какой у него бездарный, никуда не годны ученик. Не подозревали два почти ребенка, что они впоследствии будут муж и жена. Дед -- Осип Лазаревич -- был человек добрый, приятный, домовитый, но держал свою семью в большой строгости. Кроме матери были еще два брата -- Николай и Сергей (мои дяди) -- тоже впоследствии актеры. Сергей Осипович служил в Малом театре, но дальше маленьких ролей не пошел. Я этого дядю застал в живых. Он был красивый высокий старик с седыми усами. Говорили, что в молодости он обладал громадной физической силой. Про него (как и про одного протодиакона Успенского собора, фамилию забыл) ходили анекдоты. У нас лично долгое время жила его табакерка, довольно массивная, серебряная и вся изуродованная. История этой табакерки была такая. Дядя был в церкви и, нюхнув потихоньку табаку, спрятал ее во внешний карман. В это время, почувствовав присутствие посторонней руки в кармане, дядя быстро схватил и руку жулика, и табакерку, которая находилась в этой руке. Сильное пожатие обратило табакерку в неопределенный предмет. Дядя Сергей, рассказывая про это, говорил, что жулик даже не пикнул, хотя рука, вероятно, была если не поломана, то очень сильно примята. Еще я слышал от матери, что дед Осип Лазаревич в своей жизни никогда не пил ни капли вина, и не лечился, а в случаях, когда у него хрипело в горле или что-либо мешало его пению, единственное лекарство был редичный сок. Дальнейший период жизни матери мне плохо известен. Во время наших бесед, которые бывали редко, мать, в силу своей необычайной скромности, как будто боялась сказать о себе что-нибудь такое, что, на ее взгляд, было хвастовством. Я знаю, что первые шаги ее, как драматической актрисы, были в Артистическом кружке <...> -- мать, отец, Макшеев -- много вышло артистов из Артистического кружка 20 , Там в Кружке и в немецком клубе, шли водевили. Моя мать участвовала раньше в оперетке ой принимал близкое участие впослед артист Малого театра и впоследствии M. В. Лентовский 21 ского кружка началось более близкое знакомство моей матери с будущим мужем М. П. Садовским. Артистический кружок, о котором, кажется, в различных воспоминаниях и мемуарах много упоминается, сыграл действительно большую роль в жизни драматического искусства и актерства Москвы. В сущности, в Кружке зародился 2-й драматический театр {Любительский кружок .} Артем, Станиславский, Неволин (Ваисяцкий), которые впоследствии были в "Обществе искусств и литературы" 22 . Спектакли давались в Каретном ряду -- театр Машнина (где был Эрмитаж, ныне театр МГСПС) 23 . Шли спектакли под руководством отца: "Бедность не порок", "Лес" -- отец не играл. В спектакле "Бедность не порок" Артем играл Любима Торцова, Митя Ваисяцкий -- Разлюляева. В спектакле "Лес" -- Станиславский играл -- Несчастливцева, Артем -- играл Аркашку. Я эти спектакли видел. При этом Кружке любителей существовал кружок студенческий -- хоровой (в нем пел и мой репетитор Махотин). Со спектаклем "Бедность не порок" у меня связано очень неприятное воспоминание. Я поехал туда с отцом, а исполнитель роли Егорушки не приехал, и отец мне сказал -- вот книга, ты пока тут подучи, а потом пойдешь и будешь играть. Я так испугался, что потихоньку удрал домой и дома перед матерью пустился в рев, а мать потом ругала отца -- возьмешь ребенка в театр для удовольствия, а там его истязать собираетесь. В "Бедности не порок" пел хор из студенческого кружка. Кроме вышесказанных спектаклей шли водевили. Играли А. А. Федотов 24 , Станиславский. Спектакли шли под руководством отца.}. Хотя спектакли и не имели строго систематического характера и игрались любителями, "о, во-первых, из большинства этих любителей в недалеком будущем вышли большие драматические актеры и актрисы, как-то: мать, отец, Макшеев 25 и др., а во-вторых, в спектаклях участвовал" в качестве гастролеров просто большие актеры провинции, как, например, Николай Хрисанфоюич Рыбаков 26 . Еще одно обстоятельство давало громадный плюс этому художественному рассаднику -- это близкое участие таких лиц, как Александр Николаевич Островский и Пров Михайлович Садовский. Они были старшинами этого Кружка, или Клуба, и, конечно, принимали самое живейшее участие в его художественной деятельности. В первое время службы отца в Малом театре ему приходилось мало играть. Жажда и потребность к творчеству были больше предложений, и поэтому он продолжал, будучи молодым актером, принимать участие как любитель здесь, в Артистическом клубе, если не ошибаюсь, под фамилией Ольгин, от имени матери, конечно. Впоследствии, после кончины деда, отец занял как бы его место старшины Клуба, и хотя не знаю наверное, но думается мне, что эта честь была им очень дорого оплачена из оставленных дедом финансов. И дом, оставленный дедом, и дача были заложены, и все это пошло на поддержку Кружка. <...>

Среда, окружавшая детство

О Горбунове. Ивана Федоровича я помню с раннего, очень раннего детства, с того детства, когда человек, обычно, себя еще не помнит. Характерная фигура с длинными, подстриженными в скобку, на косой пробор расчесанными волосами, с широким носом, с сочными губами. Очень умное русское лицо!.. Иван Федорович Горбунов, как в этом возрасте, так и в последующем, а помню я его до самой его смерти одинаково, заставлял всегда жаждать его необычайных рассказов со всевозможными вариациями и хохотать до упаду. Я бывал уже в возрасте юноши на концертах с его участием, а концерты с его участием бывали в Москве всегда, как только он приезжал. Его часто эксплуатировали с благотворительной целью (с этой стороны Иван Федорович был добрейший человек). Но никогда, ни в одном концерте, мне лично не приходилось с таким восторгом его слушать, как после хорошего, специально для него приготовленного обеда у нас в доме или в другой какой-либо артистической семье (Иван Федорович покушать любил!). Чаще всего он бывал у нас, у Музилей, Никулиной и Федотовой 27 . Об его искусстве рассказчика я затрудняюсь даже говорить <...>. Рассказы его хорошо известны, но когда их читаешь или слышишь в публичной передаче кого-нибудь другого, они не имеют и сотой доли той обворожительной прелести, какую не могли не чувствовать слышавшие лично Ивана Федоровича. Даже такой талантливый актер, как Москвин, читающий его рассказ "У Царь-Пушки" 28 , даже близко не приближается в отношении полноты передачи к Ивану Федоровичу. Я не преувеличу, если скажу так. Вышел Иван Федорович на сцену или эстраду. Лицо без всякого выражения. Пауза. Длинная пауза. Начало рассказа. Какие-нибудь две строчки -- и уже пауза по необходимости. Грохот. Смех публики. Рассказчик пережидает. Застрял на слове, которое ему не дали досказать, но он терпеливо дождался, сказал его -- и вновь грохот <...>. Как актера я его не видел, но со слов отца, Музиля и многих других людей, несомненно его сильно любивших, а отец ведь был его ученик, -- я полагаю, что актер он был неважный, а многие просто утверждали, что он очень плохой актер. Между прочим, мои наблюдения над другими актерами, и в то же время рассказчиками, встречавшимися на моем пути, всегда были такие, я не помню ни одного и хорошего рассказчика, и хорошего актера. Непременно, если хороший рассказчик, -- плохой актер. Мог бы привести пример, назвав таких актеров, но я думаю, что сами актеры их не хуже меня знают. Исключение в этом случае, кажется, представлял дед -- Пров Михайлович, но у Прова Михайловича "рассказывание", как бы сказать, было любительским. Хохлов Павел Акинфиевич -- певец Большого театра, баритон, пользовался исключительной любовью публики, а главное, московского студенчества -- он сам кончил Московский университет. Почти ни одного благотворительного концерта не обходилось без участия Павла Акинфиевича. Отлично помню его большую фигуру, с вьющимися волосами, красивое лицо. Его считали почему-то лучшим исполнителем Онегина. Хорошего исполнения Онегина в отношении изображения образа я не видал, и Павел Акинфиевич был актер очень слабый 29 . <...> был исключительный по своему тембру и какой-то необыкновенной теплоты баритон, и он просто очаровывал как певец. В прощальный юбилейный спектакль в Большом театре, когда уже голос у Павла Акинфиевича достаточно потускнел, а высокие ноты стали особенно рискованными, я помню трогательный факт: он пел арию Онегина в сцене с Татьяной. "Не отпирайтесь, Вы мне писали"... и когда он кончал арию, обычно на высокой ноте в знаменитом "мечтами легкие мечты", наполнявшая до отказа галерку молодежь, по преимуществу студенты, почувствовав, что их любимец может на этом сорваться, как бы сговорившись, не дали ему докончить и перед самой последней нотой громом аплодисментов заглушили голос певца. Ушел он со сцены еще полный сил и до самой Октябрьской революции был уездным предводителем дворянства где-то в Рязанской губернии, где имел маленькое имение. Этим официальным положением, мне кажется, он исключительно обязан своей известности как актер. Бурлак 30 . Во время великого поста, когда съезжалась в Москву актерская провинциальная братия, то появлялись в нашем доме новые лица, появлялись они не часто и не надолго -- жизнь заставляла их опять покидать Москву и уезжать в провинцию. Во время моего раннего детства такими же "ласточками" были и мои щва дяди. Старший, Николай Иосифович, останавливался со своим семейством, помню, на Тверской, в номерах Андреева -- семья его состояла из его жены, кажется, хорошей провинциальной актрисы Левиной, дочери Вари, чрезвычайно красивой девушки, и сына Николая. Дядя же Сергей Иосифович останавливался у нас в доме. Среди многих я запомнил очень немногих. Я помню актера Бурлака и то только потому, что у него было крайне оригинальное лицо с необыкновенным" по размеру и форме губами. Из рассказов отца я помню отношение к этому актеру. В провинции он занимал исключительное положение, славился исполнением "Записок сумасшедшего" Гоголя и многих ролей, учить которые он считал, по-видимому, предрассудкам. И вот Московский Артистический Кружок пригласил его на гастроли. Играл он "Лес" -- Счастливцева. На спектакле присутствовал старшина Кружка и автор А. Н. Островский. Актеру очень приятно было после провинциальных триумфов услышать похвалу автора, и вот, после спектакля, в котором Бурлак имел определенный успех, была устроена встреча. На вопрос, как вы нашли, Александр Николаевич, мое исполнение? -- Островский с присущим ему покряхтыванием и легким заиканием, особенно в тех случаях, когда он был или неприятно настроен, или чем-либо встревожен, отвечал: "Прекрасно, очень хорошо, только пьеса-то это не моя". Понизовский Леонид Федорович. Не могу не вспомнить провинциального суфлера, а впоследствии служившего в Императорском театре, Понизовского Леонида Федоровича. Он назывался в провинции "патриархом суфлеров", и не зря. Одна наружность и весь его вид были действительно исключительные не только для суфлера, но вообще для российского гражданина провинции. Человек этот, бывая в нашем доме каждый великий пост, привозил массу провинциальных новостей и рассказов из разнокалиберной актерской жизни <...> Редкая исполнительность, чрезвычайная аккуратность, прекрасно одетый, с янтарным мундштуком и самокруткой из хорошего табака, он был необычайно привлекателен. Мне вспоминается один исключительный курьез. Мы сыграли с ним "Снегурочку" уже свыше 100 раз, причем помощь его как суфлера не нужна была уже с первых репетиций. Но вот на одном из спектаклей я случайно, в финальной горячей сцене 1-го акта, забыл одно слово. Актер, знающий безукоризненно текст, обычно в таких случаях теряется до неприличия. Невольно повел я глазами на будку и увидал патриархальное лицо Понизовского и руку его, которая спокойно перелистывала пьесу. Он искал безнадежно соответствующее место в пьесе. Слово само сейчас же вскочило в голову, и я продолжал. В антракте он пришел ко мне и честно сознался, что уже представлений 80 он только раскрывает книгу, но совершенно не перевертывает страницы за полной ненадобностью и только сидит в будке, т. к. наличие суфлера само по себе психологически действует на актера. Это я тоже испытал на представлении пьесы "На всякого мудреца довольно простоты", когда играл в 1-й раз на утреннике Глумова, будучи еще учеником 3-го курса. Мы начали вторую картину 4-го акта без суфлера. Кто был виноват, я не знаю, помощник ли режиссера или суфлер, которого я потом хотел непременно убить (суфлер был Лев Жданов), но я в данном случае -- как раз наоборот -- забыл всю прекрасно выученную роль. Жизнь в артистической среде наложила свои специфические оттенки на наш детский внутренний мир. Я не скажу, что я с ранних лет стремился к драматическим актерским занятиям. Сестра Лиза иначе, как Ермоловой, себя не представляла: учила наизусть стихотворения, декламировала и т. д. Больше под влиянием Лизы -- сестры -- мы и занимались сценой, и здесь не только в нас будущие артисты просыпались, но просыпались в нас и "драматурги". Надо оказать, что даже игры детские если не прямо, то косвенно касались театра. Любимой игрой нашей была игра, которую можно назвать "Театральной каретой". В театре в то время, да и в последующее, вплоть до 1905 года, у нас существовали театральные кареты. И на репетиции, и на спектакль приезжали за актерами обычно в карете. Кто-нибудь заезжал на данный спектакль или репетицию. И все разговоры около этого обстоятельства, а кто сидит в карете? Называли фамилии -- Южин или кто-либо другой. Отец или мать говорили -- "Хорошо -- сейчас иду!" или "Пускай уезжает"... У нас в играх было точно так же. Ставились 4 стула. Привязывались к бокам половые щетки, натягивался плед -- карета готова. Начинается объезд актеров. Подъезжает, будто, к Лизе, которая была всегда Ермолова, и повторяется почти тот же диалог: "Кто сидит в карете?" -- "Никого, а ехать нужно за Ленским и за Южиным". Роли распределены. Ленский и Южин тоже по дороге забираются в карету. Карета продолжает свои путь. Доезжает до театра, а там начинаются репетиции. Вот эти репетиции и положили начало сценическим представлениям, которые назывались нами "выдумками". "Выдумки" заключались в том, что приблизительно был намечен сюжет, розданы роли, а затем каждый делал то, что он умел, в сфере представляемого сюжета. Нельзя забывать, что исполнителям было от 8--4 лет. (Чем не театр "Семперантэ"?!) 31 . От выдумок впоследствии, когда Лиза и я быстрее всех научились писать, мы перешли к литературному труду, и начали появляться первые драматические произведения. Я автором стал лет 7, сестра старше. Сейчас довольно плохо вспоминаю как названия наших пьес, весьма многочисленных, так и их содержание, но из моих литературных шедевров первая пьеса была "Злобные дни" -- оригинального содержания. Пересказывать ее не представляет никакого интереса. Вторая пьеса -- "Малороссы" -- это уже не оригинальная, а сильно заимствованная у Гоголя, а вернее сказать, это был чистейший плагиат. Надо отметить, что меня как автора постоянно тянуло к комедия, а Елизавету Михайловну -- к драме, так как она, как первая актриса, считала для себя комедию унизительным занятием и хотела играть только драматических героинь. Переход из комедии в драму не составлял для авторов больших затруднений. Мои "Малороссы" кончались пляской, а т. к. трагедия требовала смерти героини, то по пьесе одна из пляшущих пар задевала кулаком героиню и та падала мертвой. Еще ранее я помню недописанную мною пьесу, которая называлась "На всякого мудреца довольно простоты", причем фамилия героя была -- Карандышев, и помню я только, что начало пьесы заключалось в том, что герой сидит в тюрьме и начинает монолог фразой -- "Однако довольно скучно здесь сидеть!.." Кроме занятия с пьесами у нас процветала любовь к танцам. По вечерам детвора устраивала импровизированные балы. Так как на инструменте никто не играл, то Харин, который жил у нас (после смерти деда он исчез, но потом опять появился в доме), выполнял у нас роль оркестра. Надо сказать, что Харин был большой любитель чая. Чаю он мог выпить без преувеличения самовара два. Пил чай жидкий и без сахара. Пользуясь его слабостью, мы эксплуатировали его как оркестр. Он сидел и мычал какой-то мотив то польки, то вальса, то кадрили, состоявший из разных маршей. Он проводил себе пальцем по губам сверху вниз -- получался мычащий, прерываемый пальцами звук. Это был вполне удовлетворяющий нас оркестр. Мучили мы его долго, упорно. Проиграет полчаса, говорит: "А чай когда же?" -- "Нет, еще играй!.." Потом шли к прислуге и приказывали поставить для Харина самовар, и усталый "оркестр" выпивал весь большой самовар. Это были наши балы, только танцы. Заветной мечтой нашей было пригласить на эти спектакли кого-нибудь из выдающихся артистов. Лично меня это желание не очень одолевало, но сестра Лиза только об этом и думала, и иногда это удавалось. Приезжали гости. Однажды Ленскому 32 был показан один из этих спектаклей, причем, конечно, мы все думали, что отношение к нашему творчеству самое серьезное, а сестра Лиза, волнуясь и робея за оценку такого исключительного артиста, подошла к нему и спросила: "Ну, как вы находите мое исполнение?" Что мог ответить Ленский" как одно слово -- великолепно!!. Тот же самый Харин, конечно, в силу всех мук и изощренных пыток, которые ему выдумывали маленькие "злодеи", он нас терпеть не мог и, конечно, был очень рад, когда спектакли кончались иной раз каким-нибудь более менее серьезным несчастьем. Его оставляли как бы наблюдающим за нами, и вот наблюдающий помещался, обычно в темном, неосвещенном зале, а спектакль происходил непосредственно рядом, в гостиной, причем двери из залы в гостиную были рампой. Играя как-то трагедию из римской жизни, относящуюся к нашим "выдумкам", по ходу пьесы, с помощью моего гениального осветительского таланта, две весталки (сестры Люба и Ольга) должны были поддерживать священный огонь в двух канделябрах, причем в пять подсвечников для свечей был мною налит спирт, и когда спирт догорел, то одна из весталок принялась прямо из бутылки вливать в огонь. Бутылка вспыхнула. Из нее выбросило спирт на занавеску, и "пошла писать губерния". Харин молчал, сидел и смотрел. Я, восьмилетним мальчишкой, не растерялся, содрал обгоревшую занавеску и затушил. А он злорадствовал и молча смотрел. Приехали родители после спектакля, когда мы уже опали, и на вопрос: "Ну, как у вас туг --все благополучно? Как дети?" Харин с язвительной улыбкой отвечал: "Все, слава богу, детки хорошие, чуть домик не сожгли. Извольте в гостиную пройти -- полюбоваться..." Это как раз период до поступления моего в Реальное училище К. К. Мазинга, где я и окончил свое среднее образование. Надо к этому же времени отнести частую нашу посещаемость театра, как Малого, так и Большого. Частые посещения всяких актеров нашего дома, литераторов, а великим постом различных гостей, съезжавшейся артистической громады, конечно, клали особый отпечаток и на наш дом, и на наше воспитание. Я с малых лет, как собиралось общество, любил торчать среди взрослых, слушая разные слова, иногда иностранные, в малом возрасте они все запоминались, конечно, перепутывались. Я помню хорошо, как однажды, в четырехлетнем возрасте, я пошел с нянькою в лавку. Двери погреба были открыты, и я по рассеянности слетел вниз, прямо на снег, которого было очень много. Я совсем не ушибся, но только сильно перепугал няньку и взволновался сам. Когда я прибежал домой, то с громким криком бросился к отцу, крича: "Папа, папа, какой со мной случился неприятный корреспондент". Явно перепутал со словом "инцидент". То, что относится к этому и последующему периоду моей юности из жизни Малого театра, я, конечно, не был свидетелем, многое не слышал сам, но слышал от отца, матери или, в свою очередь, слышал передачу отца о том, что он знал из более ранней жизни театра от других свидетелей. -- Мне попутно хочется занести сюда, именно в этой части воспоминаний, 3 периода. I -- от рождения до Театрального училища. II -- от Театрального училища до 1917 года. III -- и насколько позволят силы от 17 года до настоящего времени. В моей жизни в Реальном училище, сколько мне помнится, за исключением мелких и бывавших со всеми огорчениями и радостями, в виде неудовлетворительных баллов или хороших отметок -- успешно выдержанных экзаменов и переэкзаменовок, перемещений вдруг из первых мест в последние десятки, что со мной случалось очень часто, ибо, по мнению окружающих и учителей, я очень способный, но в то же время ленивый, летал, как мячик, с первых учеников на последнее место и обратно,-- . Два обстоятельства, на которых я остановился бы, следующие: первое случилось, когда я перешел во 2-й "ласе и мне только что исполнилось 11 лет. Я увлекся цирком до такой степени, что с помощью того самого Хармна, который меня провожал в училище и заходил за мяой после занятий, я ухитрился пропустить и не приходить в класс всю вторую четверть. Деньги, которые мне давали "а завтрак, я жертвовал Харину <...>Цирк Гинэ помещался на Воздвиженке, на том самом месте, где впоследствии построил особняк в виде испанского замка А. А. Морозов. Снимал цирк один из братьев Никитиных 33 . Как сын известного актера, я был принят за кулисами весьма радушно, и администрация пошла навстречу моим желаниям выучиться в первую голову ездить на лошади стоя -- это мне хотелось во что бы то ни стало. Я и сейчас отлично помню, что вместе со мной учился тому же мальчик, я запомнил его фамилию -- это был Козлов. Кто нас учил, я не помню. Помню только, что Козлов очень быстро успевал, я же продолжал не столько стоять на лошади, сколько болтаться на лоджи. Будучи от природы мальчиком очень ловким, я страшно огорчался этой неудачей и не знал, чему ее приписать. Разъяснил мне это сам директор Никитин очень просто: "Вы никогда не научитесь, господин Садовский", -- сказал он однажды. "Почему?" -- спросил я. -- "Вас бить нельзя", -- ответил он мне. И я все понял. Потому что так бить, как били Козлова во время, уроков ни до, ни после мне не случалось видеть. В то время, когда упавший мальчик нагонял и взбирался на лошадь, шамбарьер (длинный бич) свистел и с исключительно цирковой ловкостью и быстротой успевал до дюжины раз врезаться в тело неудачно упавшего. Другой раз уж не упадешь!.. <...> Обстоятельства, заставившие меня в то время быстро покинуть эти занятия, были другого рода, не лишенные и комической стороны, хотя переживания мои были жестоко драматические. Утренние спектакли на рождестве обычно начинались несколько раньше каникул, и вот на цирковом утреннике, в котором после обычной программы шла пантомима -- "Война русских с турками", причем действующими лицами были главным образом дети (дети цирковых артистов, такие, как я, -- "гастролеры" и просто дети с улицы), я изображал в этой пантомиме генерала Гурко, с наклеенными бакенбардами и весьма мало похожего на оригинал. Скобелева 34 изображал совсем маленький мальчик, блондин, с большой бородой -- тоже больше напоминавший Черномора. Оба мы выезжали верхом. У меня был пони побольше, у него совсем маленький. Эффектный выезд среди войск, кричавших "ура", мне очень нравился, и вот во второй или третий утренник, выехав на арену, я вдруг увидел в ложе К. К. Мазинга вместе с семьей. Что со мной сделалось, я и описать не могу. Главное, совершенно отсутствовала мысль, что меня с моими бакенбардами даже собственная мать не узнала бы. Я до того растерялся, что уже не по сюжету повернул моего коня, и тот умчал генерала Гурко за кулисы. Сорвал я бакенбарды и позорно бежал. Расхлебывать всю кашу пришлось той же матери, (потому что через день пришел из училища запрос, что со мною, не болен ли я и почему нет никаких известий в течение целой четверти моего отсутствия? Тут пришлось каяться. Конечно, не отцу, а матери. И в училище пошло известие, что я был болен. Больше всех досталось Харину. Второе -- это когда, покончив с увлечением и занятиями по всевозможным стартам (верховая езда, коньки, велосипед), я круто повернул мыслями к сцене. Коснусь здесь только единственной связи в этом отношении. В 6-м классе образовался как бы художественно-литературный кружок, в котором участвовали из мазингавцев: пом. классн. наставника Н. С. Филлитис (у которого была курьезная привычка захлопывать крышку часов носом), Н. А. Попов, впоследствии режиссер многих театров 35 , и я. Бывший ученик Мавинга, впоследствии актер Императорских театров и провинции, M. H. Загорянский участия в этом почему-то не принимал. Из других лиц этого кружка запомнились мне: студент Белякин, впоследствии известный провинциальный антрепренер Беляев. Результатом наших театральных увлечений явился единственный спектакль-концерт в стенах Реального училища под названием "Пушкинский вечер". Главным организатором, режиссером, декоратором и артистом был Попов Н. А. Шел у нас "Скупой рыцарь", а после "Скупого рыцаря" -- литературно-музыкальное отделение. В чем оно состояло, я сейчас не помню, но лично я читал "Шенье", стихотворение в то время запрещенное вообще в концертах, а не только в концертах учебного заведения. Надо оказать, что в этом выборе не было ничего нарочитого -- просто мне нравились эти стихи. Но как проглядела наша училищная цензура, -- я до них пор не знаю. Инспектор -- милейший человек В. Ф. Ярцев, учитель химии и художник и еще к тому же слабый человек в отношении спиртных напитков -- после моего чтения, надо оказать, имевшего определенный успех, поймал меня за кулисами и несколько заплетающимся языком, от только что принятой обычной дозы любимого напитка, весьма бестолково спрашивал меня: "В чем дело, окажите? Я ничего не понял. Какая-то свобода плачет. Кого-то казнили. Может, вы объясните?.." Объяснять, я не стал, и больше к этому обстоятельству никто не возвращался 36 . Н. А. Попов, игравший в этом спектакле ("Скупой рыцарь") старого барона, в увлечении в финале 2-й картины с такой яростью бросился на сундук с золотом, сделанный им же самим (он был и бутафор), что проломил крышку, и в самый момент закрытия занавеса зрители увидели две дрыгающие ноги в воздухе. Встречено было это обстоятельство зрительным залом не без удовольствия. Смех был изрядный... Вот, в сущности, и все, что имело какое-то значение для моей будущей жизни, связанное со стенами моего училища. Я опять немного перебрасываюсь назад и стараюсь возобновить в памяти то, что происходило в это время в Мамоновском переулке и на Старой Башиловке. Припоминая нашу жизнь и мою "жизнь в искусстве" в этот период, я не могу не связать этих воспоминаний с представлениями о тех артистах, главным образом Малого театра, которые постоянно бывали в нашем доме и так или иначе оказывали определенное влияние на рост наших детских эмоций. Я помню две семьи -- семью Музилей и семью Никулиной, главным образом потому, что и там, и здесь были мальчики моих же лет: Музиль Николай Николаевич, впоследствии артист Малого театра, а у Никулиной -- тоже Николай Николаевич, Дмитриев (по мужу Никулина была Дмитриева).

Воспоминания о семье Н. И. Музиля.

Семья Музиля была, пожалуй, самой близкой нашей семьи. Отцы сослуживцы, почти одновременно вступившие на сцену (Николай Игнатьевич несколько раньше Михаила Прововича), и такая же многочисленная семья, как будто по заказу: два сына и четыре дочери. Впоследствии из семьи Музилей вышли, за исключением двух, четыре актера и актрисы 37 , из нашей семьи только два -- я и сестра. Ни детских игр в театр, ни ранних участий в спектаклях я в семье Музилей не помню. Я помню, что мы вместе с детьми бывали часто в театре. Помню, что мы были поклонники одних и тех же актеров. Помню, что мы и они жадно и трепетно впитывали в себя каждый спектакль, но вот активными деятелями в том же, хотя сумбурном, детском воображаемом театре были только мы. Фигура Николая Игнатьевича очень характерная. Его голос с необыкновенной характерной сипотой, его манера говорить, даже выговаривать по-особому некоторые слова были очень своеобразны. Мне случалось читать старых критиков, под стрелы которых попадал в свое время Музиль, еще будучи молодым актером. Его упрекали часто в том, что он подражал до обезьянничества знаменитому Васильеву, в то время уже умершему. Васильева я не видал, но одним из больших достоинств Музиля было именно то, что в свое время он был очень оригинален. Занимал амплуа характерных ролей -- комиков и простаков, я не могу оказать, чтоб его комизм, его характерность на сцене были очень сочными, очень полнокровными. Всегда чувствовалась в его исполнении какая-то суховатость. Но настолько это было всегда строго, как бы сказать, академично, настолько актер был всегда влюблен в свою роль и в автора, что такое исполнение невольно подкупало и заставляло внимательно слушать иногда очень тягуче идущий монолог. Примеры ярко встают передо мною: я представлял себе, что можно играть сочно, сочнее Николая Игнатьевича, хотя бы роль Чугунова, но мне пришлось кроме него переменить до десяти Чугуновых, играя в той же пьесе Беркутова и, хотя среди них были артисты с большими именами, как В. Н. Давыдов, О. А. Правдин 38 и т. д., лучше Николая Игнатьевича никто из них не играл. А многие даже несколько приблизиться не могли к этому действительно строгому, академически отчетливо вылепленному образу. И так почти всегда. Сухой сам по себе, он заставлял себя любить на сцене. Как человек Николай Игнатьевич лично мне был глубоко симпатичен. Это был вполне и всегда, при всех случаях жизни театра, честнейший служака и чудный товарищ. Кроме его хорошего отношения, как к субъекту, которого он носил еще ребенком на руках, я имел случай убедиться в его большом уважении ко мне как актеру. Одного очень яркого случая, вероятно, придется коснуться в последующих страницах. Вспоминается мне и мучительная смерть этого человека. В их доме на Садовой, с большим палисадником, как и почти все дома на Садовой, с особой любовью возделанным и обсаженным и сиренью, и жасмином, и цветочками -- любившим всегда это занятие Николаем Игнатьевичем. Надо оказать, он выводил чудесные гиацинты. Я услыхал через закрытые окна, придя навестить его за неделю до его смерти, нечеловеческие крики, стоны и вопли умиравшего от рака мочевого пузыря Николая Игнатьевича. Я помню, не вошел в дом -- было очень жутко. И так продолжались эти крики до самой смерти. Так жили две семьи. Но вот в чем была существенная разница. Общество, посещавшее и принятое в нашем доме, несколько разнилось от постоянных гостей Николая Игнатьевича. Актеров бывало почти то же количество, что и у нас, и почти те же, но остальной элемент уже несколько разнился. Так, у нас преобладали люди скорее литературной среды или из общества так называемых бар, как, например, старик Стахович, бывший друг деда, орловский помещик, коннозаводчик и в то же время большой театрал (он был шталмейстер двора) и сам любитель, выступавший в любительских спектаклях Петербурга <...>. У Н. И. Музиля преобладал элемент коммерческий: биржевые дельцы, купцы, и двоюродный брат Николая Игнатьевича был биржевой маклер. Сам Николай Игнатьевич не избег страстишки -- игры на бирже, и, кажется, счастливо. Отец был всю жизнь членом Английского клуба, как равно и дед, а Николай Игнатьевич был членом Купеческого клуба. Все это, конечно, до известной степени отражалось на психике нас, ребят. Мы были, я бы оказал, более свободные мечтатели и пользовались большей свободой со стороны родительского авторитета. По-моему, вот это и было той причиной, почему с такого раннего возраста мы, дети, как бы сами потребовали от родителей публичного выявления наших воображаемых талантов, а родители пошли на это. Первое выступление наше уже в организованном виде с выученными ролями с оформлением соответствующими декорациями произошло на балконе той самой второй нашей дачи, на которой я впервые был "питаем азбукой" Писемского в весьма раннем моем возрасте. Я, как сейчас помню, этот спектакль. Шли "Новички в любви" -- старый водевиль и известная старая комедия в стихах, в I действии -- "Которая из двух" 39 , и сцены из "Снегурочки" Островского. В "Новичках в любви" я играл молодого человека, ни имени, ни прозвища его я не помню, а в "Снегурочке" я играл Леля. Исполнителями других ролей были мои сестры и только молодежь, приблизительно одного с нами возраста. На этом история нашего движения вперед, так сказать, навстречу чистому искусству, не кончилась...

О смерти А. Н. Островского

Я помню, несмотря на ребяческий возраст, то громадное впечатление, какое произвела эта смерть. Когда уже к ней должны были более менее все привыкнуть, я вспоминаю, как мы поехали по железной дороге на ст. Голицино, как мы, старшие дети, вместе с мамой поехали встречать приезжавшего отца, и когда мы оказались на обратном пути в купе с долго не видевшим нас отцом, 40 меня поразила какая-то его пришибленность, и первое слово встречи с матерью у него было: "Какой ужас, Александр Николаевич умер!" У меня особенно это запечатлелось потому, что я взял с собой для встречи все мои "триумфальные бумаги", т. е. свидетельство о переводе меня в 3 класс и хорошие отметки, в которые отец не верил уезжая и которыми мне хотелось похвастаться при его приезде. И вот за общей тяжестью, впечатления мои "документы" не произвели. 1 Русско-турецкая война началась 12(24) апреля 1877 г. Закончилась она 19 февраля (3 марта) 1878 г. победой русских войск и способствовала освобождению балканских народов от турецкого ига. 2 Писемский Алексей Феофилактович (1821--1881), русский писатель. Рассказы М. П. Садовского "Дикий человек" и "Высокое призвание" напечатаны в журнале "Артист" (1889, No 5 и 1891, NoNo 12--14). В рассказе "Высокое призвание" в числе действующих лиц фигурируют "известный драматург" (Островский), "тоже очень известный писатель" (Писемский), кроме них в рассказе затушеванно упоминаются драматурги С. А. Юрьев и Н. А. Чаев (см.: Б. Варнеке. Актер-писатель. -- Ежегодник имп. театров, 1910, вып. 4, стр. 24). 3 Садовская Елизавета Михайловна (1872--1934), заслуженная артистка гос. академических театров. В 1894 г. была принята в Малый театр, где работала до конца жизни. 4 Роль Хлестакова М. П. Садовский начал исполнять с 1883 г. 3 Черневский Сергей Антипович (1839--1901), режиссер Малого театра. 6 Самарин Иван Васильевич (1817--1885), ученик М. С. Щепкина, актер Малого театра с 1837 г. Самарин начал свою работу в Малом театре, будучи воспитанником училища, дебютом в 1833 г. Его 50-летний творческий юбилей приходился на 1883 г. 7 Книжка эта, в черном клеенчатом переплете, под названием "Отрывочные, не связанные между собой воспоминания актера Мих. Пр. Садовского" хранится в Музее Островского, Р-524. Выдержки из нее, касающиеся Островского, опубликованы в наст. сборнике, стр. 51. : 8 Рыбаков Константин Николаевич (1856--1916), актер Малого театра с 1881 г.; Станиславский, настоящая фамилия Алексеев, Константин Сергеевич (1863--1938), в 1888--1898 гг. возглавлял "Общество искусства и литературы" в Москве, где и начал свою новаторскую и режиссерскую деятельность. С 1898 г. -- основатель и руководитель МХТ. Народный артист СССР. 9 Вильде Николай Евстафьевич (1832--1896), актер и драматург. Окончил Петербургский университет. В 1863--1888 г. играл в Малом театре. Был старшиной труппы "Артистического кружка", основанного Островским. 10 У Грибоедова: "Покойница с ума сходила восемь раз" (слова Фамусова, действие третье, явление XXI). 11 "Великий банкир" -- комедия Итало Франки в переводе А. Н. Островского, напечатана в "Отечественных записках", 1871, No 7. 12 Дед -- Пров Михайлович Садовский, настоящая фамилия Ермилов (1818--1872), современник и друг А. Н. Островского. В Малом театре играл с 1839 г. Горбунов Иван Федорович (1831--1895), актер, писатель, автор и исполнитель устных юмористических рассказов. Упоминает о Садовском в рассказе "Широкие натуры" и в "Личных воспоминаниях" (см.: И. Ф. Горбунов. Сочинения, тт. 1--3, С.-Петербург, 1904--1907, т. 1, стр. 48; т. 3, см. по указателю имен). 13 Речь идет о сравнении игры М. С. Щепкина с игрой П. М. Садовского-старшего, сделанном критиком Аполлоном Григорьевым. "Осип Садовского не только стоит вровень с Городничим Примеч. ред.>, но даже задуман и выполнен едва ли не проще и не правдивее. Щепкин, несмотря на поразительные, необыкновенно верные черты своей игры, еще как будто говорит иное для публики, еще позволяет себе некоторую форсировку, впрочем для того, может быть, чтобы яснее дать понять, что он сам так глубоко и верно понимает, одним словом, допускает некоторый лиризм в своей игре. Садовский же весь отдан роли -- говорит ли, молчит ли, чистит ли сапоги, уносит ли с жадностью жалкие остатки супу, входит ли сказать барину, что городничий пришел. С первого монолога Осипа и до последней минуты везде это -- сама истина" ("Москвитянин", 1852, апрель. Цитируется по книге: "Семья Садовских". Сборник под ред. Вл. Филиппова, М.--Л., изд. ВТО, 1939, стр. .14--21, где кроме приведенной цитаты дается подробное сопоставление игры обоих артистов). Исследователь Ю. Соболев писал: "Очень верно сказал Аполлон Григорьев, что Щепкин "играет страсти отдельно от лиц", а Садовский играет страсти, сливая их с лицами -- так, что между его кожей и кожей изображаемых им персонажей нельзя и иголки пропустить. Реализм Щепкина как бы исчерпал себя в Гоголе" (Ю. Соболев. М. С. Щепкин. М., Изд. Жур.-газ. объединение, 1933, стр. 144). 14 Речь идет о бронзовых группах укротителей коней, установленных в Петербурге, на Аничковом мосту, в 1838--1850 гг., работы скульптора П.К. Клодта (1805--1867). Об этом эпизоде писал и Горбунов (см.: И. Ф. Горбунов. Сочинения, т. 3, стр. 371). 15 Садовская Ольга Осиповна (1850--1919), артистка Малого театра с 1881 г. 16 "Аскольдова могила" -- опера А. Н. Верстовского (1799--1862). Бантышев Александр Олимпиевич (1804--1860), оперный артист. Впервые выступил в Москве, в Большом театре, в 1827 г. 17 Манкость -- от прилагательного "манливый" или "манкий" -- заманчивый, соблазнительный -- В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. 2-ое изд., СПб.--М., 1881, т. II, стр. 297. 18 Старинная русская плясовая песня, впервые опубликованная еще в 1790 г. (см.: Львов-Прач. Собрание народных русских песен с их голосами на музыку положил Иван Прач. Под ред. В. М. Беляева. М., Музгиз, 1955, стр. 164). 19 Текст песни напечатан во многих песенниках, начиная с 1875 г., но без указания автора. В сборнике Н. А. Усова "Русские песни" (Горький, ОГИЗ, 1940, стр. 381) сообщается, что слова "приписываются поэту Фадееву", вероятно Ростиславу. Ноты, по-видимому, изданы не были. Композитором, автором многих песен был отец Ольги Осиповны -- О. Л. Лазарев, о ее же композиторских способностях, упомянутых в воспоминаниях сына, до сих пор известно не было. 20 Артистический кружок существовал в Москве с 1865 по 1883 г. Организаторами его были Островский, П. М. Садовский-старший, пианист Н. Г. Рубинштейн, писатель В. Ф. Одоевский и др. Кружок ставил своей целью творческое сближение людей искусства и помощь начинающим артистам. В Кружке устраивались регулярные чтения новых произведений, проводились лекции и концерты. С 1867 г. было получено разрешение на постановку спектаклей. С 1869 г. Кружок основал первый в России частный театр, в котором играли не только профессиональные артисты, но и любители, многие из них впоследствии стали профессионалами. С 1879 г. при Кружке были основаны драматические курсы. 21 Лентовский Михаил Валентинович (1843--1906), режиссер и артист. В его спектаклях "феерические зрелища, волшебно-театральные представления были нередки и предназначались в основном для широких слоев населения" (Н. Г. Зограф. Малый театр в конце XIX -- начале XX века. М., "Наука", 1966, стр. 189). Организовал в Москве в 1878 г. театр оперетты в летнем саду -- "Эрмитаж", в 1882 г. -- Фантастический театр и Новый театр, в 1885 г. -- театр "Скоморох". В 1898--1901 гг. был режиссером Московской частной оперы С. И. Мамонтова. 22 Артем, настоящая фамилия Артемьев, Александр Родионович (1842--1914), впоследствии (с 1898 г.) один из крупнейших актеров МХТ. 23 Позднее, с 1938 г. -- театр им. Моссовета. 24 Федотов Александр Александрович (1863--1909), сын Г. Н. Федотовой. Кончил историко-филологический факультет Московского университета. В Малый театр поступил в 1893 г. 25 Макшеев (Мамонов) Владимир Александрович (1843--4901). Окончил кадетский корпус в Воронеже, был офицером. Играть на сцене начал в Артистическом кружке и в разных провинциальных театрах. В Малом театре -- с 1874 г. 26 Рыбаков Николай Хрисанфович (1811--1876), драматический актер. Начал выступать с 1826 г. 27 Семьи артистов Малого театра Николая Игнатьевича Музиля, Надежды Алексеевны Никулиной (по мужу Дмитриевой) и Гликерии Николаевны Федотовой. 28 Москвин Иван Михайлович (1874--1946). Народный артист СССР. С 1898 г. -- актер, а позднее режиссер МХАТ. Рассказ Горбунова называется "Сцена у пушки" (И. Ф. Горбунов. Сочинения, т. 1, стр. 28). 29 Хохлов Павел Акинфиевич (1854--1919), артист оперы. В 1879--1881 гг.-- артист Большого театра. В 1887--1888 гг. -- Мариинского театра. Характеристика П. А. Хохлова у Садовского носит весьма субъективный характер. Не только критика и зрители, но и автор оперы, П. И. Чайковский, считали артиста идеальным исполнителем партии Евгения Онегина. 30 Андреев-Бурлак, настоящая фамилия Андреев, Василий Николаевич (1843--1888), драматический актер. Играть начал с 1868 г. 31 Театр "Семперанте" (от латинского semper ante -- всегда впереди) -- театр импровизации. Существовал в Москве в 1917--1938 гг. 32 Ленский, настоящая фамилия Вервициотти, Александр Павлович (1847--1908), актер, режиссер и педагог. С 1865 по 1876 гг.-- артист провинциальной сцены. С 1876 г. -- артист, а с 1907 г. -- гл. режиссер Малого театра. 33 Никитины Аким Александрович (1849--1917) и Петр Александрович (1846 1 --1924), братья. С 1886 г. открыли в Москве цирк. 34 Гурко Иосиф Владимирович (1828--1901) и Скобелев Михаил Дмитриевич (1843--1882), генералы, выдающиеся деятели войны с Турцией 1877--1878 гг. 35 Попов Николай Александрович (1871--1949), режиссер и драматург, с 1927 г. -- заслуженный режиссер. Театральную деятельность начал в 1894 г. в Обществе искусства и литературы. В Малом театре работал в 1907--1910 и 1929--1934 гг. 36 Стихотворение А. С. Пушкина "Андрей Шенье" (1826) посвящено казни французского поэта А. Шенье (1762--1794). Еще при жизни Пушкина запрещенные цензурой строки из этого произведения распространялись в рукописных списках с произвольным заголовком "На 14 декабря". Очевидно, и в годы молодости Садовского (конец 80-х годов) это стихотворение Пушкина все еще рассматривалось как политически неблагонадежное. 37 Варвара Николаевна (по мужу Рыжова), Елена Николаевна и Николай Николаевич были артистами Малого театра. Надежда Николаевна играла в Театре Корша в Москве и Суворинском в Петербурге. 3 8 О В. Н. Давыдове см. выше, стр. 44. Правдин Осип Андреевич (1849--1921), актер и педагог. Играть на сцене начал в 1869 г. С 1878 г. работал в Малом театре. В 1917 г. был управляющим, а с 1918 г.-- членом дирекции Малого театра. Речь идет о персонажах комедии Островского "Волки и овцы". 39 "Новички в любви" -- комедия-водевиль в 1-м действии Н. А. Коровкина. "Которая из двух" -- комедия в стихах Н. И. Куликова. 40 M. П. Садовский в это время возвращался из гастрольной поездки в Варшаву, куда он ездил вместе с труппой Малого театра (см.: А. Н. Островский. Дневники и письма. М.--Л., "AcadИmie", 1937, стр. 195--196). В газете "Варшавский дневник", 1886, 3 июня, No 120, сообщалось, что гастроли Малого театра в Варшаве прекратились в связи со смертью Островского, (см.: Л. Р. Коган. Летопись жизни и творчества А. Н. Островского. М., Госкультпросветиздат, 1953, стр. 382).

Н. М. Ильина.

Пров Миха́йлович Садо́вский (старший) (реальная фамилия Ерми́лов; 1818-1872) - русский актёр и основоположник известного театрального семейства Садовских, который числился выдающимся исполнителем ролей в пьесах Александра Островского в Малом театре.

• 1 Биография
• 2 Роли в театре
  • 2.1 Оперные партии
  • 2.2 Посреди драматических ролей
• 3 Сочинения
• 4 Примечания

Биография

Пров Михайлович Ермилов родился 11 (23) октября 1818 года в городке Ливны. После погибели отца воспитывался братьями мамы, актёрами Григорием и Дмитрием Садовскими. Вот тогда актёр сменил фамилию на Садовский. В подростковом возрасте подрабатывал перепиской ролей для артистов тульской труппы, а в 1832 году Садовский в возрасте 14 лет был принят в ту же труппу.

Играл в театрах провинции (в театрах Калуги, Рязани, Воронежа, Казани). Миша Щепкин лицезрел игру Садовского в Казанском театре в труппе П. А. Соколова. В 1839 году Пров Михайлович дебютировал в Малом театре, куда попал по приглашению М. С. Щепкина.

Прова Михайловича Садовского современники называли представителем высокохудожественного реализма. Одно возникновение Садовского на сцене вызывало внимание зрительного зала 1-ые роли Пров Михайловича были сыграны в водевилях и комедиях, драмах и мелодрамах. Критики отмечали в Садовском сразу черты нескольких амплуа: комика, простака, хара́ктерного актёра.. Пров Садовский не старался смешить зрителя, держался на сцене серьёзно и достигал этим необычного комизма. Большой фуррор приносили ему водевильные характерно-бытовые роли.

П. М. Садовский

В 1850-е годы Садовский играл в пьесах И. С. Тургенева, А. В. Сухово-Кобылина, А. Ф. Писемского. Расцвет сатирического таланта Прова Михайловича связан с выступлениями в новеньком российском реалистическом репертуаре, пьесах Н. В. Гоголя и А. Н. Островского. Роли в пьесах Островского стали центральными в творчестве Садовского.

В конце 1840-х годов Садовский сблизился с кружком столичных литераторов, артистов и музыкантов, куда заходил и Островский. Конкретно Садовский познакомил Столичное общество с пьесой «Свои люди - сочтёмся», вызвал у юный части труппы Малого театра энтузиазм к творчеству Островского. В первых 28 постановках пьес Островского в Малом театре Садовским было исполнено 29 ролей.

Необходимо подчеркнуть опыты Садовского на литературном поприще. Всего можно перечислить 5 его сочинений: «О французской революции», «О Наполеоне на остр. Елены», «Рассказ татарина», «Встреча 2-ух приятелей» и драма «Честь либо смерть».

Похоронен на Пятницком кладбище в Москве.

Роли в театре

На разных сценах им было сыграно огромное количество драматических ролей и несколько оперных партий - музыкальная и драматическая труппы ещё не были разбиты. Вернуть весь перечень его ролей нереально. Известны только те, что были исполнены в столичной императорской труппе, посреди их как роли в легких легкомысленных водевилях, так и в драматических спектаклях, требующих вдумчивого глубочайшего анализа:

Оперные партии

• 1846 - «Аскольдова могила» Верстовского - Фрелаф
• 1855 - «Мельник - чернокнижник, обманщик и сват», смешная опера Аблесимова, музыка Фомина - Фаддей
• 1865 - «Орфей в аду» опера-фарс Оффенбаха - Стикс

Посреди драматических ролей

• 1839 - «Филатка и Мирошка - соперники» Григорьева 2-го - Филатка
• 1839 - «Любовное зелье», перевод Д. Т. Ленского с франц. - Жанно Бижу
• 1839 - «Дезертир» перевод Д. Т. Ленского с франц. - Нац
• 1839 - «Хороша и дурна, и неумна, и умна» перевод Д. Т. Ленского с франц. - Емельян
• 1841 - «Лев Гурыч Синичкин» Д. Т. Ленского - Пустославцев
• 1843 - «Что имеем не храним, потерявши плачем» Соловьёва - Петухов (в первый раз 8 октября 1843 в бенефис И. В. Самарина)
• 1843 - «Повелитель Лир» Шекспира - Шут
• 1843 - «Свадьба» Н. В. Гоголя - Анучкин и Подвохёсин
• 1843 - «Игроки» Н. В. Гоголя - Замухрышкин
• 1844 - «Обыватель во дворянстве» Мольера - Журден (в свой бенефис 19 апреля 1844)
• 1844 - «Дочь российского актёра» Григорьева 1-го - Ушица
• 1845 - «Ябеда» Капниста - Хватайко
• 1845 - «Ревизор» Н. В. Гоголя - Осип
• 1846 - «Вицмундир» П. Каратыгина - Разгильдяев
• 1846 - «Надуманный нездоровой» Мольера - Арган
• 1846 - «Тяжба» Гоголя - Пролетов
• 1848 - «Хорош Петербург, да друзья одолели» Григорьева 2-го - Безмерин
• 31 января 1849 - «Лекарь поневоле» Мольера (в первый раз 31 января 1849 года в бенефис М. С. Щепкина).
• 1849 - «Скапеновы обманы» Мольера - Скапен (Веб-сайт Малого театра именует другую дату постановки: 6 октября 1847 в свой бенефис)
• 1851 - «Дайте мне старуху!». Водевиль В. И. Савинова (26 сентября 1851 в свой бенефис).
• 1852 - «Комедия ошибок» Шекспира - Дромио Сиракузский
• 1852 - «Всемирная выставка». Водевиль А. М. Красовского (15 октября 1852 в свой бенефис).
• 1853 - «Не в свои сани не садись» А. Н. Островского - Русаков
• 1853 - «Жених из ножевой линии» А. Красовского - Мордоплюев
• 1853 - «Утро юного человека» Островского - Смуров (в первый раз в Москве 11 мая 1853 в бенефис Ф. Н. Усачёва).
• 1853 - «Бедная жена» А. Н. Островского - Беневоленский (премьера 20 августа 1853)
• 1854 - «Бедность не порок» А. Н. Островского - Любим Торцев (премьера 25 января 1854)
• 1854 - «Не так живи, как хочется» Островского - Агафон
• 1855 - «Свадьба Кречинского» А.Сухово-Кобылина - Расплюев (премьера - 28 ноября 1855 года в бенефис С. В. Шумского)
• 1856 - «В чужом пиру похмелье» А. Н. Островского - Тит Титыч (премьера 9 января 1856 года в свой бенефис)
• 1856 - «Провинциалка» Тургенева - Ступендьев
• 25 октября 1857 - «Ипохондрик» А. Ф. Писемского - Дурнопечин
• 1857 - «Торжественный сон - до обеда» А. Н. Островского - Неуеденов (2 декабря 1857 в свой бенефис)
• 1857 - «Картина домашнего счастья» Островского - Пузатов
• 1858 - «Ревизор» Гоголя - Городничий
• 1858 - «Не сошлись характерами» Островского - 1-й кучер
• 1859 - «Жених из долгового отделения» Чернышёва - Ладыжкин
• 1859 - «Недоросль» Д. И. Фонвизина - Скотинин
• 1859 - «Тяжба» Гоголя (новенькая постановка) - Бурдюков
• 1859 - «Гроза» А. Н. Островского - Одичавшей (премьера 16 ноября 1859 года в бенефис С. В. Васильева)
• 1860 - «Старый друг лучше новых двух» Островского - Густомесов
• 1861 - «Свои люди - сочтёмся» А. Н. Островского - Подхалюзин(31 января 1861 в свой бенефис)
• 1861 - «Омут» М. Н. Владыкина - Билкин (3 ноября 1861 в бенефис А. И. Колосовой)
• 1861 - «Однодворец». Комедия П. Д. Боборыкина (1 декабря 1861 в свой бенефис)
• 1862 - «Нахлебник» Тургенева - Иванов (30 января 1862 в бенефис М. С. Щепкина).
• 1862 - «Мишура» А. Потехина - Побединский (12 ноября 1862 в бенефис Е. Н. Васильевой)
• 1862 - «Испорченная жизнь» Чернышёва - Делакторский (22 января 1862 в бенефис В. В. Бороздиной])
• 1862 - Горе от разума А. С. Грибоедова - Горич
• 1863 - «Утро делового человека» Н. В. Гоголя - Барсуков
• 1863 - «Воспитанница» Островского - Потапыч
• 1863 - «Горькая судьбина» А. Ф. Писемского - Ананий
• 1863 - «Грех да неудача на кого не живойёт» - Краснов (ту же роль исполнял в постановке 1867 года)
• 1863 - «Горбун». Драма И. И. Лажечникова (7 ноября 1863 в свой бенефис)
• 1863 - «Тяжёлые деньки» - Тит Титыч (2 октября 1863 - Бенефис А. А. Рассказова)
• 1864 - «Шутники» Островского - Хрюков
• 1865 - «Укрощение супротивной» Шекспира - Баптист
• 1865 - «Воевода» Островского - Шалыгин
• 1865 - «На бойком месте» Островского - Бессудный
• 1866 - «Пучина» Островского - Боровцов
• 18 августа 1866 - «Жорж Данден» Мольера - Жорж Данден
• 1866 - «Самоуправцы» А. Ф. Писемского - Митрич
• 1866 - «Сам у себя под стражей» П. Кальдерона - Бенито (28 октября 1866 в бенефис режиссёра А. Ф. Богданова)
• 1866 - «Виндзорские проказницы» Шекспира - мистер Пэдж
• 1867 - «Двенадцатая ночь» Шекспира - Мальволио
• 1867 - «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» Островского - Осипов и Щелкалов
• 1867 - «Тушино» Островского - Сеитов
• 1867 - «Государь де Пурсоньяк» Мольера - Пурсоньяк
• 1867 - «Козьма Захарьич Минин-Сухорук». Драма в стихах А. Н. Островского (20 января 1867 в свой бенефис)
• 3 января 1868 - «Василиса Мелентьева» А. Н. Островского и С. А. Гедеонова - князь Воротынский (3 января 1868 в свой бенефис)
• 1868 - «На всякого мудреца достаточно простоты» А. Н. Островского - Мамаев
• 1868 - «Расточитель» Н. С. Лескова (под псевдонимом М. Стебницкий) - Мякишев (20 декабря 1868 в бенефис Е. Е. Чумаковой)
• 1869 - «Горячее сердечко» - Курослепов (премьера 15 января 1869 в свой бенефис)
• 1869 - «Свои люди - сочтёмся» - Большов
• 1870 - «Бабушкин внучек». Переделка с франц.водевиля П. С. Федорова (14 января 1870 в свой бенефис)
• 1871 - «Лес» - Восмибратов (премьера 26 ноября 1871 года в бенефис С. П. Акимовой)
• 1871 - «Не всё коту масленица» Островского - Ахов

Сочинения

• Садовский П. М. Французская революция 1848 г. (Рассказ П. М. Садовскаго) / Записал И. Ф. Горбунов // Российская старина, 1873. - Т. 7. - № 3. - С. 421-422.

ИЗ СЕМЕЙНОГО АЛЬБОМА

Путь служения русскому театру семьи Садовских начинается примерно с 1790 года. Этот путь был начат выдающимися провинциальными актерами - братьями Григорием Васильевичем и Дмитрием Васильевичем Садовскими. Об их деятельности, к сожалению, осталось мало сведений.

Родоначальником актерской династии Садовских в Малом театре был их племянник - Пров Михайлович Садовский. Пров Михайлович рано испытал и горе и бедность. Его отец, Михаил Ермилов, умер, когда маленькому Прову было всего девять лет. Матери из-за большой нужды пришлось отдать сына на воспитание своим братьям. Сначала сироту приютил Григорий Васильевич Садовский, а после его смерти в судьбе мальчика принял участие второй его дядя - Дмитрий Васильевич. Отданный на попечение своих дядьев, Пров Ермилов принял их фамилию, а позднее и их профессию - он стал актером.

С 1839 года и по сей день, из поколения в поколение, служит Малому театру семья Садовских.

О жизни и творчестве славных ее представителей я рассказываю в первой части книги.

ПРОВ МИХАЙЛОВИЧ САДОВСКИЙ
(1818-1872)

Более ста лет назад известный русский историк Д. Л. Крюков, разбираясь в природе, законах и задачах «театрального художества», писал в «Москвитянине»: «С смертью современников духовный образ художника сцены исчезает навсегда, и не остается от него ничего, кроме темного предания, что был он мастером своего дела».

С этим утверждением нельзя не согласиться. Но все же попытаемся высветлить это «темное предание» воспоминаниями современников, и, может быть, от них долетит к нам отзвук далеких дней и приблизит нас к тому, кто в давние времена украшал русскую сцену.

Сценический путь Прова Михайловича Садовского начался в глубине России, в одном из самых ее глухих углов - Лебедяни. В самом деле, каким «медвежьим углом» была Лебедянь, если Грибоедов устами Фамусова незадолго до этого называл «глушью» такой город, как Саратов...

Великому русскому актеру суждено было пройти тяжелую житейскую школу. С самой ранней юности крайняя нужда и лишения долго были неразлучными спутниками Прова Садовского; жить ему было и холодно, и голодно, и неприютно.

Вспоминаются строки первого биографа Садовского, В. Межевича, который в 1843 году на страницах журнала «Пантеон» описывал жизнь и деятельность Прова Михайловича в провинции.

В то далекое время провинциальный актер не имел ничего прочного, обеспеченного - ни славы, ни имущества, ни даже куска насущного хлеба. Слава его не выходила за пределы того города, в котором он играл, да и там не отличалась постоянством, обращаясь в дым при появлении заезжего фокусника. Его имущество всегда было при нем, и он мог бы сказать о себе словами древнего мудреца: «Omnia mea mecum porto» - все мое ношу с собой. Иначе и быть не могло, потому что, переезжая из одного города в другой всю жизнь, он не имел возможности жить оседло. Насущный хлеб его часто зависел от дневного сбора: хорош сбор - он сыт, нет сбора - терпи голод или иди с рукой, поминая имя Христово.

Именно в таком трудном положении оказались однажды странствующие актеры в Лебедяни. В театр никто не шел, сборов не было - актеры голодали. На обед у них был ломоть черного хлеба да ковш воды, за которой Пров Садовский бегал на реку. К счастью, там оказался один трактирщик, который предложил несчастным актерам давать для него спектакли за ужин. Предложение, конечно, было принято. И вот в театральном зале жалкого балагана, тускло освещенном двумя сальными огарками, важно развалясь в кресле, сидит единственный зритель - лебедянский трактирщик - и смотрит на сцену, где актеры с превеликим старанием разыгрывают перед ним пьесу. Но пьеса «их степенству» показалась скучной, и, прерывая действие, он кричит: «Не надоть, брось! Ну ее! Валяй лучше плясовую...» И актеры, исполняя приказание, пускаются в пляс. Они послушны трактирщику: он обещал после представления выдать им щей с говядиной.
Так было в Лебедяни, а в Ельце было и того хуже, там не оказалось щедрого трактирщика и один из товарищей Прова, некий Лебедев, умер от голода.

Актер Бураковский, хорошо знавший театральную провинцию, в своей книге «Очерк истории русской сцены» писал: «Большинство артистов старого времени представляло собой сброд людей без всякого намека на образование, людей, которые, потеряв все в жизни, бросались, очертя голову, на сцену, чтобы там найти себе хоть скудный кусок хлеба. Но и тут, в среде артистов, царила непроглядная нищета со всеми ее последствиями. Название провинциальный актер сделалось даже синонимом пьяницы» (С. Бураковский. Очерк истории русской сцены, Спб., 1877, стр. 110).
.
Прова Садовского влекла на сцену горячая любовь к театру, жгучая мечта овладеть прекрасным искусством. Ему тяжело было в среде окружавших его актеров: он сторонился их духовной убогости, не разделял пристрастия к вину, не сочувствовал низменным интересам. Не разделяя же их удовольствий, он делался для них лишним, а порой, может быть, даже неприятным, потому он постоянно старался от них отдаляться и жить особняком.

После шести лет тяжких мытарств по провинциальным театрам Тулы, Калуги, Рязани, Ельца и Липецка судьба привела Прова Садовского в Казань. Этот город стал поворотным пунктом в его скитаниях. Здесь произошла его встреча с великим русским актером Михаилом Семеновичем Щепкиным. Случилось это в середине июля 1838 года, когда знаменитый актер приехал в Казань на свои гастроли. И здесь, на сцене казанского театра, Пров Садовский стал партнером Щепкина по многих спектаклях. Дарование молодого актера привлекло внимание Щепкина, он охотно помогал Садовскому советами и наставлениями, а уезжая из Казани, рекомендовал ему приехать в Москву и просить дебют в Малом театре. Вспоминая об этом, Межевич писал: «Это внимание и участие заслуженного артиста ободрило и оживило юношу, а кратковременные уроки его принесли много пользы».

Щепкин уехал, а Садовский, дослужив срок в Казани, отправился в Рязань, но весной 1839 года он, следуя совету Щепкина, приехал в Москву и обратился к инспектору репертуара Большого и Малого театров, известному композитору Алексею Николаевичу Верстовско-му, с просьбой принять его в труппу императорских театров. Покровительство Щепкина сыграло свою роль, и Садовскому для испытания был назначен спектакль в драматической школе. Он выступил в роли Жанно Бижу в водевиле «Любовное зелье, или Цирюльник-стихотворец». Дебют прошел успешно, и в мае 1839 года Пров Михайлович Садовский был зачислен в состав труппы московских императорских театров с окладом в триста сорок три рубля серебром в год.

Остались позади все его мытарства - его кочевая, сиротливая, голодная и холодная жизнь. Теперь он жил в небольшой уютной квартирке в доме № 10 по Большому Сергиевскому переулку, близ Трубной площади, вместе с ним жили его мать и брат. В печах весело потрескивали дрова, пахло вкусным обедом.

Но, как говорится, «не хлебом единым жив человек», а тем более художник-артист. Соловьев рассказывает, как грустно и тоскливо было на душе у Прова Михайловича, несмотря на достаток, утвердившийся в доме. Хотелось работать, играть, а ролей интересных не было. Дебют его прошел удачно, но критикой был воспринят более чем холодно. В журнале «Репертуар русского театра» за 1839 год в отчете о московском императорском театре за первое полугодие я прочитал: «С открытием театра в начале театрального года (после великого поста) явились вдруг два претендента на театральную славу, на внимание и аплодисменты публики - г-жа Данилова и г. Садовский. Сказать правду, и тот и другая, дебютант и дебютантка - принадлежат к числу таких артистов, от которых театр не выигрывает ничего и о которых нельзя сказать ни худого, ни хорошего, то есть в них нет ничего положительно дурного, но и положительно хорошего ничего не заметно».
Но Пров Михайлович не хотел жить в театре так, чтобы о нем нельзя было сказать «ни худого, ни хорошего». Как же побороть это безразличие в театре и у публики? Как известно, актера делают роли, значит, рецепт тут один: хорошо играть хорошие роли. А как их получишь, если лучшие роли его амплуа в репертуаре тех лет играли Щепкин и Живокини? Молчаливый и замкнутый, Пров Михайлович стал еще более угрюмым. Его умные голубые глаза порой вдруг блеснут радостью, когда он увидит что-нибудь занятное и смешное, и опять надолго померкнут.

Ты чего так закручинился? - спрашивает полюбивший его Соловьев.
- Веселиться-то нечего! - ворчливо отвечает Садовский.- Хочется работать, а работы нет. Вот что.
- Но ведь играешь, и довольно часто!
- Играю! Хороши роли: «Здравствуйте, прощайте - и уходит в средние двери». С этим, брат, далеко не уедешь, - с горечью отвечает Пров Михайлович и добавляет:- а я вот посмотрю, посмотрю, да и махну назад в провинцию. Там по крайней мере мне случалось играть хорошие роли.

Вот с этими невеселыми мыслями и жил долгое время Пров Михайлович. То, насупившись, сидел он в кресле за кулисами, то в актерской курилке у окошка и безучастно смотрел на широкую и пыльную Театральную площадь, а то грустно расхаживал, погруженный в свои думы, по длинным коридорам Малого театра. Пахло пылью, нафталином, какими-то красками, и все эти запахи собирались в один, ни с чем не сравнимый запах театра...

Однажды в коридоре театра Садовский повстречался с молодым офицером, который спросил его, где уборная Щепкина. Пров Михайлович любезно проводил его, а после узнал, что это был Лермонтов (См.: Т. С. Гриц, М. С. Щепкин. Летопись жизни и творчества, М., «Наука», 1966, стр. 274).

Да, конечно, в провинции Садовского могли ждать большие увлекательные роли, но как уедешь из Москвы, когда здесь живут и творят такие люди, как Лермонтов, Гоголь, Аксаков, Погодин, Дмитриев, Загоскин, В.Белинский, Тургенев - разве всех перечислишь. И все они бывают в Малом театре. Какая радость играть перед ними, слушать их замечания, советы. А актеры! Карте могучие таланты окружали его в Малом театре!

Пров Михайлович понимал, что ему, не получившему никакого образования, Москва может дать многое. Но ум его был, как говорится, «с сердцем не в ладу», и долгое время его все еще манило в провинцию, к большим ролям.

В этой борьбе с собою, видимо, победил разум. Он не уехал в провинцию - остался в Москве и стал добиваться большой и интересной работы в Малом театре. И словно в награду судьба принесла ему вскоре радость. Уже во втором сезоне своей работы в Малом театре, а именно в сезоне 1840/41 года, сыграв роль Филатки в водевиле Григорьева 2-го «Филатка и Мирошка - соперники», он имел колоссальный успех. В журнале «Москвитянин» за 1842 год молодой Пров Садовский мог прочесть о себе следующие строки: «Представляем долгом обратить внимание публики на этого молодого актера, который, смело можно сказать, вскоре сделается ее любимцем и московской знаменитостью, если, верный искусству, будет думать о нем, работать, учиться, совершенствовать свой талант. Живость, простота, ловкость у него такие, какие встречаются редко, натуры - бездна. Показывается сердечная теплота. Жаль, что он редко виден на сцене».

Можно легко представить себе радость молодого Прова Михайловича, когда он прочитал эти хвалебные строки, которые как бы перечеркивали отзыв первого критика с горькими словами - ни хорош, ни плох, не заслуживает никакого внимания. «Москвитянин», наоборот, почитал долгом «обратить внимание публики» на актера, который, по мнению журнала, должен был сделаться «ее любимцем и московской знаменитостью». Слова эти, как оказалось потом, стали пророческими. В ожидании же этих светлых грядущих дней Пров Садовский был «редко виден на сцене». Играл он только в водевилях.

Следует сказать, что к радости, рожденной успехом, который имели артисты в водевилях, примешивалось нередко и чувство досады. Дело в том, что водевили всегда давались после больших и серьезных пьес, и, если в водевиле не были заняты знаменитости, публика, посмотрев пьесу, разъезжалась, и только незначительная ее часть оставалась смотреть водевиль. Испытал это чувство досады и Пров Михайлович. Однажды, после спектакля «Король Лир» с Мочаловым в заглавной роли, давали водевиль «Именины благодетельного помещика, или Неожиданная свадьба в селе Сверчкове». В этом водевиле был занят П. М. Садовский. Театр был полон. Артисты знали, что в креслах партера сидел Виссарион Григорьевич Белинский. После «Короля Лира» он уехал, не посмотрев водевиля. По этому поводу осталась такая запись Белинского: «В интермедии-водевиле «Именины благодетельного помещика» он (Воротынцев) отличался в роли немца Карла Мартыновича Янсона, но мы не остались на эти именины». Не остались на «эти именины», вероятно, и многие зрители. Конечно, досадно было актерам, участвовавшим в водевиле, терять часть зрителей, а среди них такого, как В. Г. Белинский.

Известный театрал Александр Александрович Стахович, автор мемуаров «Клочки воспоминаний», передает свой разговор с Провом Михайловичем как раз об этом спектакле. Этот разговор интересен и еще одной своей темой. Стахович пишет: «П. М. Садовский рассказывал, что в 1839 году после года трудов, лишений и унижений он вымолил себе первую роль. Ему дали играть какого-то приказного в водевиле «Именины благодетельного помещика, или Свадьба в селе Сверчко-ве». Водевиль шел после «Лира». По окончании трагедии много раз вызывали Мочалова. Начали переменять декорации, вызовы все продолжаются. Поставили комнату водевиля, дают звонок актерам выходить на сцену, а публика кричит: «Мочалова, Мочалова!» Подымают занавес, Мочалов снова выходит и, уходя, в кулисе сталкивается с Садовским, который шел уже на сцену. «Когда я взглянул на него, - говорил мне Пров Михайлович, - я так и обмер и не помню, как присел на какую-то скамейку». Так горели его глаза, пылал страстью вдохновенный лик - Мочалов был все еще Лиром; священный огонь не угасал, хотя прошло много времени, когда кончилась трагедия» (А. Стахович, Клочки воспоминаний, М., 1904, стр. 5).

Как же играть после этого такой пустяковый водевиль?..
Ведь одна такая встреча и то потрясающе сильное впечатление, которое она рождала в душе молодого актера, стоит целых курсов драматического искусства и многих книг.

Забегая на несколько лет вперед, скажу, что в спектакле «Король Лир» П. М. Садовский стал партнером Мочалова, он играл в этой трагедии роль Шута и даже гримировался с ним в одной уборной. Пров Михайлович рассказывал Стаховичу, что, «одеваясь, Мочалов бывал весел, шутил, гримируется, надевает парик, скоро готов... и постепенно Мочалов становится все серьезнее: он умолкал, дума ложилась на чело, все невольно затихали, и выходил из уборной не Мочалов, а принц Гамлет или Лир!».

Шли годы. Талантом и трудолюбием, успехом в кардой новой роли П. М. Садовский завоевывает все более прочное положение в труппе и любовь зрителей. Это отмечается начальством. В 1841 году Прова Михайловича переводят в первый разряд труппы с окладом 485 рублей серебром. В следующем, 1842 году он получает 528 рублей. А в 1844 году -700 рублей, кроме то-го, ему стали полагаться сначала половинные, а затем и полные бенефисы. К этому году у П. М. Садовского собрались уже сбережения, и он покупает в Москве у артиста Большого театра Литавкина небольшой дом, который находился на углу Трехпрудного переулка и Мамоновского (ныне переулок Садовских).

В этом же году Пров Михайлович женится на Елизавете Львовне Кузнецовой. Венчание происходило в церкви Знаменья, близ Петровских ворот. В 1847 году них родился сын, которого Пров Садовский в честь своего отца назвал Михаилом.

История русского театра оставила нам сведения о репертуаре Малого театра 40-х годов - в нем преобладали водевили и мелодрамы. «Мелкие, ничтожные роли, над которыми нечего делать» - вот, по словам Гоголя, все, что предлагалось тогда актерам. В 1842 году М.С. Щепкин пишет Гоголю: «...душа требует деятельности, потому что репертуар нисколько не изменился, а все то же, мерзость и мерзость» (См.: Т. С. Гриц, М. С. Щепкин, стр. 297).

Быть может, именно потому, что и у Садовского «душа требовала деятельности», а репертуар и для него был все той же «мерзостью», он стал в те годы выступать как чтец. С большим успехом читал он «Повесть о капитане Копейкинс» Гоголя.

Не довольствуясь этим, он сначала в дружеском кружке редакции «Молодого Москвитянина», а потом и в других кружках начал выступать с исполнением собственных юмористических произведений. Эти выступления имели такой большой успех, что появился целый ряд его подражателей и последователей, из которых особенно известен был Иван Федорович Горбунов. Влияние Садовского на Горбунова, на его художественное развитие было столь велико, что Горбунов, выпустив в свет два тома своих рассказов, посвятил их памяти Прова Михайловича Садовского.

«Рассказы Прова Михайловича, - писал Соловьев,- пользовались большой известностью. Многие московские аристократы, чтобы иметь удовольствие их послушать, сближались с Провом Михайловичем и часто приглашали его к себе с особенной лаской. Так, знаменитый герой Кавказа, Алексей Петрович Ермолов, очень любил его рассказы, часто присылал за ним свой экипаж, называл П. М. Садовского своим другом-утешителем и всегда радушно принимал его. Нередко эти рассказы оканчивались тем, что маститый ветеран своими богатырскими руками крепко обнимал талантливого рассказчика».

Ермолов был горячим поклонником Садовского, об этом говорят его короткие записки. Вот одна из них, адресованная ему: «Хочу любоваться Провом Михайловичем и хоть давно уже нигде не появляюсь, сегодня умножу единицею число восхищающихся искусством любимого художника. Прошу билет в кресло. Ермолов». Пров Михайлович читал свои рассказы во многих домах - в гостях у Михаила Петровича Погодина, на прощальном обеде в честь уезжавшего за границу Щепкина, в гостях у Герцена. «У Герцена,- вспоминал Соловьев, - при нашем приходе уже было несколько человек, в числе которых были Грановский и Огарев, которых я знал; прочие же были мне неизвестны. За обедом П. М. Садовский сидел со мною рядом, по обыкновению опустив голову и сохраняя самое строгое молчание, как бы по обещанию. Шел общий, разнообразный разговор, над которым господствовал Герцен. После обеда все обратились с просьбой к П. М. Садовскому прочитать что-нибудь из его рассказов. Он долго отказывался, наконец, с чрезвычайно серьезной физиономией, начал рассказывать. Все смеялись до слез, а восторженный Огарев бросился к письменному столу и записал, что мог упомнить, сказав потом, что это будет навсегда его радикальным средством от хандры» (С. П. Соловьев, Воспоминание о П. М. Садовском. - «Русский архив», 1873, кн. I, стр. 149-155).

Но сам Пров Михайлович своих рассказов не записывал, он их импровизировал, и каждый раз с каким-нибудь новым вариантом. Именно эту особенность отмечал И. С. Тургенев в своем письме к Полине Виардо от 3 января 1851 года: «Вчера давал прощальный обед моим друзьям. Был, между прочим, один чрезвычайно талантливый актер-комик, Садовский, который смешил нас до смерти, импровизируя народные сцены, диалоги е1с. У него много воображения и искренности в игре, интонации и жестах, я почти никогда не встречал подобных по степени совершенства. Нет ничего приятнее, как видеть, что искусство становится природой...».

Искусство Садовского «становилось природой» и в пьесах Тургенева. С большим успехом он играл Беспандина в его пьесе «Завтрак у предводителя» и Ступендьева в «Провинциалке».

«Что делает Садовский, - спрашивал в письме к А. Н. Островскому находившийся в Париже Тургенев и прибавлял: - Передайте ему мой поклон».

Возвращаясь к юмористическим рассказам Садовского, должен сказать, что они вызывали улыбку уже своими названиями. Один из его рассказов назывался так: «Рассказ купца о том, как в бозе почивающий государь император Александр Павлович, по совету Англичанина, отправил Наполеона на такой остров, на котором ни земли, ни воды, одна зыбь поднебесная».

Особенно часто исполнял Пров Михайлович рассказ купца о французской революции 1848 года, в котором шла речь о том, как народ Франции, «не усматривая единомыслия в выборном деле, учинил промеж себя соглашение: как бы, то есть, перепрокинуть установленный порядок...». В конце рассказа крик народа: «Республику!» - купец заменял воплем: «Режь публику!» Этот рассказ был по памяти записан сыном Прова Михайловича, Михаилом Прововичем.

В 1844 году Садовский получил право на бенефис и выбор пьесы по своему желанию. В первый свой бенефис, 19 апреля 1844 года, Пров Михайлович ставит «Мещанина во дворянстве» Мольера, выступая в главной роли этой комедии. Вслед за этим спектаклем Садовский часто появляется в мольеровском репертуаре, играя Аргана в «Мнимом больном», Сганареля в «Браке поневоле», Скапена в «Проделках Скапена».

Конечно, эти спектакли были праздниками для актера, но все же не радовали его сердца до конца, он мог бы сказать словами Гоголя: «Русского мы просим! Своего давайте нам! Русских характеров! Своих характеров! Давайте нас самих...».

Особенно радостным стал для Садовского день, когда он встретился, наконец, с этим «русским характером» - он нашел его у Гоголя, сыграв Осипа в «Ревизоре».

Про Садовского в этой роли писали, что он «влез в натуру Осипа», безраздельно с ним слился. Известный критик Аполлон Григорьев писал в «Москвитянине»: «Осип заслоняет всех, заслоняет даже, когда он на сцене, и городничего». Зрители увидели, как «Осип или Осипы думают и чувствуют». И от этого, «когда Осип на сцене, все живет перед вами, без него как-то пусто, и верится даже, что он и за сценой, когда его нет перед вашими глазами, также живет и действует» («Москвитянин», 1852, кн. 2, № 8, отдел VII, стр. 151).

Другой критик - А. Н. Баженов, говоря о позднейшем исполнении этой роли Садовским в 1867 году, писал: «Каждым движением, каждым взглядом его Осип говорил чуть ли не больше, чем очень немногими словами, которые достались ему от автора. Чистит ли он с подплевыванием и наотмашь барские сапоги, чувствуется, как озлоблен и серчает он на своего барина; заглядывает ли с жадностью в миску, опустошенную барином,- и в его взглядах, жестах, вздохах, хмыканьях, положениях видится зрителю целая драма: надежда, отчаяние, укоризна, ропот на барскую ненасытность, опасение ничего не дождаться; все это до крайности выразительное томление голодного в виду лакомого куска придает необыкновенно глубокий комизм положению и вызывает неудержимый смех. А сколько комического злорадства, внушительности и желания напугать сказывается в выражении лица, строго выпученных глазах, таинственном тоне речи, в медленной, как бы задержанной походке и пригрожающих жестах г. Садовского, когда Осип входит на несколько слов, которыми извещает насолившему ему барину о приезде городничего» (А. Н. Баженов, Сочинения и переводы, т. I, М., 1869, стр. 777-778).

Владимир Николаевич Давыдов, вспоминая возобновление «Ревизора» в Александрипском театре 23 января 1881 года и свое исполнение роли Осипа, писал: «На памяти у меня было чудное исполнение этой роли Провом Садовским, и я никак не мог освободиться от сильного, неотразимого художественного впечатления. Вот под этим влиянием и работал я над ролью Осипа и даже внес черту, одну деталь, целиком заимствованную у Садовского, это - молчаливый уход Осипа, важно заложив за спину руки на виду стоящих в струнку у дверей двух квартальных. Эта мимическая сцена всегда имела большой успех» (В. Н. Давыдов, Рассказы о прошлом, стр. 382).

Эта мимическая сцена разыгрывалась в спектакле Малого театра и в наше время народными артистами республики Н. Ф. Костромским и Н. Н. Шаминым. Разыгрывалась эта мимическая сцена и в последней постановке И. В. Ильинского народными артистами Советского Союза И. А. Любезновым и П. П. Константиновым, разыгрывается она и сегодняшним Осипом - заслуженным артистом республики Г. И. Куликовым.
Более ста лет прошло с тех пор, как Пров Михайлович разыграл на сцене Малого театра эту мимическую сцену. Но и сегодня гремят аплодисменты на уходе Осипа в третьем акте. И в этой сцене как бы продолжает жить сверкающий талант Прова Садовского, продолжает жить его Осип.

Я как-то спросил Николая Николаевича Шамина, кто подсказал ему этот уход Осипа. Он, не задумываясь, ответил: «Как кто? Гоголь! Уход Осипа описан Гоголем в его ремарке». Я не сказал тогда Николаю Николаевичу, что такой ремарки у Гоголя нет - у Гоголя написано просто: «Осип уходит». Мне было радостно сознавать, что находка Прова Михайловича, переходя из поколения в поколение, воспринимается актером уже как ремарка Гоголя.

С заражающим комизмом и большим мастерством сыграл Пров Михайлович еще две роли в пьесах Гоголя: Замухрышкина в «Игроках» и Подколесина в «Женитьбе». В письме к В. В. Стасову композитор А. Н. Серов писал, что Щепкин, сознавая всю сложность сценической речи комедии Гоголя, однако, утверждал, что «в Москве есть актер Садовский, который чуть ли не совсем постиг тайну гоголевского языка, и он, Щепкин, не Перестает постоянно удивляться Садовскому, как ты думаешь, в какой роли? Псоя Стахича Замухрышкина» (Т. С. Гриц, М. С. Щепкин, стр. 384).

Роль Подколесина перешла к Садовскому от Щепкина, который, отказавшись от нее, стал играть Кочкарева. В. А. Филиппов утверждает: «Вероятно, впервые на русской сцене актер, получивший роль, игранную Щепкиным, сыграл ее лучше, чем играл ее всеми любимый знаменитый актер» (Вл.Филиппов, Пров Садовский, М., «Искусство, 1943, стр. 11).

Могучий талант Прова Михайловича Садовского созрел для новых больших сценических образов, но репертуар продолжал оставаться пустым и ограниченным.

Между тем у порога театра уже стоял человек, которому суждено было совершить переворот в театральном деле, перевоспитать публику, показать на сцене жизнь русского народа во всем ее разнообразии. Это был Александр Николаевич Островский.

С приходом в театр А. Н. Островского на сцену хлынула правда современной жизни, на сцене стали жить те самые русские характеры, о которых говорил Го-1 голь, о которых мечтал Пров Михайлович.

Пройдут годы и Малый театр - «Дом Щепкина» - станут называть и «Домом Островского». А имена Островского и Садовского станут нерасторжимыми и ознаменуют собой значительнейшую эпоху в истории русского театра.

Театральный сезон 1853/54 года для московской императорской труппы начался и в необычной обстановке и после больших волнений и переживаний. Весной, перед закрытием сезона, сгорел Большой театр. Поэтому сбор труппы происходил в Малом театре. И с этого дня оперные, балетные и драматические спектакли должны были идти только на одной сцене - на сцене Малого театра.

Но это неудобство не отразилось на творческой жизни театра. Большой коллектив продолжал с увлечением трудиться, живя, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Эта «тесная жизнь» продолжалась более трех лет и была отмечена и знаменательными событиями и выдающимися спектаклями.

Одним из событий в жизни театра, в жизни театральной Москвы, явилась новая пьеса А. Н. Островского «Бедность не порок». Это была пятая пьеса великого русского драматурга. Три его пьесы - «Не в свои сани не садись», «Утро молодого человека» и «Бедная невеста» - были уже поставлены на сцене Малого театра, четвертая, одна из лучших его пьес - «Свои люди - сочтемся!»,- все еще была под запретом, а Островский из-за этой пьесы находился под надзором полиции.

Премьера спектакля «Бедность не порок» состоялась 25 января 1854 года. В спектакле были заняты замечательные артисты Малого театра. Назову из них только троих: Любима Торцова играл П. М. Садовский, Африкана Саввича Коршунова - М. С. Щепкин, а молодую вдову Анну Ивановну - Л. П. Никулина-Косицкая.

Новая комедия Островского вызвала огромный интерес у зрителей и критики, хотя мнения последней разделились: «Москвитянин» ее хвалил - «Отечественные записки» ругали.

В театре тоже, к сожалению, единомыслия не было. В труппе были и враги Островского и его друзья. Спор между его заступниками и противниками был рьяным. Новая пьеса Островского только подлила масла в огонь - разногласия по поводу всех его пьес разгорелись с новой силой.

«Бедность не порок, да и пьянство не добродетель»,- говорил, сердито стуча костылем, М. С. Щепкин.

Управляющий конторой Большого и Малого театров А. Н. Верстовский негодовал, что сцена у него «провоняла полушубками и смазными сапогами персонажей Островского». Ему вторил артист Шумский, заявляя, что «вывести на сцену актера в поддевке да в смазных сапогах - еще не значит сказать новое слово».

Молодежь шла за Островским. «Михаилу Семенычу с Шумским Островский поддевки-то не по плечу шьет, Да смазные сапоги узко делает, вот они и сердятся» (Николай Эфрос, Пров Садовский, Пг., 1920, стр. 40),- говорил молодой П. Г. Степанов.

Споры и резкие суждения рождались и в зрительном зале.

«Шире дорогу, Любим Торцов идет!» - воскликнул в восхищении по окончании пьесы описанный Горбуновым учитель словесности. Но тут же нашелся оппонент, который, возражая, сказал: «Что же вы этим хотите сказать? Я не вижу в Любиме Торцове идеала, пьянство- не идеал». Но учитель не сдавался. «Я правду вижу,- продолжал он. - Да-с, правду. Шире дорогу. Правда по сцене идет. Любим Торцов - правда».

Зритель, узнавая в образе Любима Торцова того самого пропойцу, от которого он не раз отворачивался на улице, в театре вдруг с неослабевающим вниманием начинал следить за ним, следить за каждым движением его души. Любим Торцов в исполнении Садовского оставлял огромное, незабываемое впечатление. В его Торцове, в этом бедняке-пропойце, была показана артистом широта русской души, ее красота, чистота, подлинная человечность.

Д. А. Коропчевский писал: «Нужна была самая живая наблюдательность, исключительная творческая работа, чтобы из немногих черт этой небольшой роли создать незабвенную фигуру, которая стоит перед нами, точно отлитая из бронзы. Она производила такое потрясающее впечатление, что оставалась в моей памяти со всеми мелкими подробностями жестов и интонаций».

И, вспоминая эти подробности, Коропчевский продолжает: «Я, как теперь, вижу оборванного, небритого, съежившегося от холода человека, сталкивающегося в дверях с Любовью Гордеевной и останавливающего ее шутливым окриком. Он входит в комнату, приподняв плечи и плотно прижав руки, засунутые в карманы, как жестоко иззябший человек; и в этой жалкой позе он умеет придать себе достоинство, вызвать одновременно и искренний смех, и глубокое участие, и живой интерес. Он еще ломается, нараспев произносит свои прибаутки, в особенности там, где они имеют рифмованную форму («вот и этот капитал взял да пропил, промотал»). Когда начинается рассказ о «линии, на какую он попал», напускное шутовство уступает место горькому юмору, тяжелому смеху над самим собою» (Д. Коропчевский, Пров Михайлович Садовский. - сЕжегодник императорских театров», 1896, стр. 24).

Восторженно отзывался об игре Прова Садовского и Ап. Григорьев в «Москвитянине». Пораженный его игрой, он изложил свои впечатления в стихотворной форме:
Поэта образы живые
Высокий комик в плоть облек...
Вот отчего теперь впервые
По всем бежит единый ток.
Вот отчего театра зала
От верху до низу одним
Душевным, искренним, родным
Восторгом вся затрепетала.
Любим Торцов пред ней живой
Стоит с поднятой головой,
Бурнус напялив обветшалый,
С растрепанною бородой,
Несчастный, пьяный, исхудалый,
Но с русской чистою душой.
Комедия ль хохочет вместе с ним,
Не знаем мы и ведать не хотим!
Скорей в театр! Там ломятся толпами.
Там по душе теперь гуляет быт родной,
Там песня русская свободно, звонко льется,
Там человек теперь и плачет и смеется,
Там целый мир, мир полный и живой...

Стихи эти далеки от совершенства, но они дороги нам своим живым порывом, в них ощущается подлинное волнение при восприятии спектакля и его героя.

А успех этого спектакля был исключительным. Пять дней подряд - с 25 по 29 января, при аншлагах, с неослабевающим успехом шла на сцене Малого театра комедия Островского «Бедность не порок». И тем досаднее сознавать, что в кулисах театра многие считали «Бедность не порок» андерсеновским «гадким утенком».

Но в эти бурные и радостные для Малого театра дни внимание публики привлекало и другое событие - приближающиеся гастроли знаменитой французской актрисы Рашель. Ее гастроли в Москве должны были начаться 28 января, после ее выступления в Петербурге. Слух об ее огромном успехе в столице достиг Москвы. Елена Дмитриевна Щепкина писала сыну Александру: «У нас ждут Рашель, и делают абонемент, все очень по дорогой цене - как то ложи, все креслы и стулья. И отец хочет делать абонемент в оркестр, ибо музыки не будет и там поставят кресла и нашей братии когда-нибудь удастся побывать... Играть будет днем, а наши артисты вечером» (Т. С. Гриц, М. С. Щепкин, стр. 525).

Утром 28 января на сцене Малого театра состоялся первый спектакль с французской актрисой. Шла «Федра» Ж. Расина. Рашель - в роли Федры.

С этого дня начался как бы творческий поединок между классической драматургией и новой, современной пьесой русского драматурга Островского.

Утром 29 января состоялось второе выступление Ра-шель. Давалась «Мария Стюарт» П.-Д.-Э. Лебрена. Рашель - в роли Марии Стюарт. А вечером снова «Бедность не порок». И утром и вечером зал Малого театра забит сверху донизу. Утром и вечером шли споры.
По утрам на сцене Малого театра звучит приподнятая французская речь в трагедиях Расина и Корнеля. Рашель играет каждое утро, появляясь все в новых и новых ролях.

Жена Щепкина в письме к сыну сообщает, что «все выходят одурелые из театра, так она их уходит своей игрой. Еще такой, говорят, не бывало. И всякий день играет. Каково здоровья надобно».

Хотя Щепкин преклонялся перед тала

В 1836 году, зимой, на колоннах театрального подъезда появилась афиша, сообщающая, что с такого-то числа месяца декабря в Городском театре будет представлена публике пьеса господина Грибоедова «Горе от ума», где наряду с прочим сообщалось, что роль лакея Чацкого будет играть Садовский 1-й, а лакея Горичевых – Садовский 2-й. Первого Садовского публика знала: это был известный провинциальный актер-комик Дмитрий Васильевич. А вот Садовский второй был казанцам не известен, хотя кто-то из заядлых театралов и утверждал, что сей актер, коему только-только исполнилось восемнадцать лет, весьма даровит.

– Вот погодите, – говорил знаток. – Пройдет несколько лет, и молодой Садовский будет играть в императорских театрах с жалованьем в тыщу рублей. Я видел его три года назад в Туле в труппе Турчанинова – талант, несомненный талант…

Молодой Садовский или Садовский 2-й родился в обеспеченной семье торговца Михаила Ермилова в городе Ливны Орловской губернии 11 октября 1818 года и носил имя Пров Михайлов сын Ермилов. Когда Прову исполнилось девять лет, умер отец, а вместе с ним приказал долго жить и семейный достаток. Как вспоминал много позднее Пров Михайлович, в наследство ему достались лишь синий отцовский фрак да сапоги с отворотами. Когда просто нужда переросла в нужду крайнюю, мать отдала Прова на содержание своему брату, провинциальному актеру Григорию Васильевичу Садовскому. Тот увез племянника в Тулу, где Пров и познакомился с театром. Он занимался переписыванием пьес и ролей, и целыми днями пропадал в театре.

В 13 лет Пров потерял и дядю: Григорий Васильевич по ходу пьесы должен был упасть, упал неудачно, захворал и помер. Племянника забрал брат Григория Дмитрий Васильевич, тоже провинциальный актер с амплуа комика. Через год Дмитрий Садовский отдал племянника знакомому уездному архитектору, чтобы тот выучил Прова рисовать. Но Ермилов уже «заболел» театром. В 14 лет он, приняв сценическую фамилию Садовский, поступил на службу в Тульский театр «без всяких условий».

У него был очень удачный дебют в каком-то переводном водевиле. В течение последующего года он переиграл 15 ролей и был награжден антрепренером театра Турчаниновым «одним целковым рублем».

В 1833 году он ангажируется вместе с дядей в Калужский театр, где играет очень успешно. Затем идут гастроли в Рязань, Елец и Леберянь, где пришлось даже поголодать. Труппа, где служили оба Садовских, не гнушалась давать спектакли даже за ужин или кров для ночлега. Потом снова были Елец, Воронеж и, наконец, Казань. «В этом последнем городе, – писал биограф Садовского В. Родиславский, – он пробыл полтора года при самых невыгодных условиях для своей сценической деятельности». Но именно здесь, в Казани, его увидел знаменитый Щепкин! «От зоркаго взора его не укрылся талант Садовскаго… В свой бенефис дал он ему несколько ролей, в которых Садовский увенчался полным успехом. После того Щепкин упросил содержателя театра, чтобы Садовскому дали другия роли, и сам помогал молодому артисту советами и наставлениями».

В Тулу Пров Михайлович вернулся триумфатором и стал получать в местном театре уже первые роли. А в 1839 году он уезжает с матерью и младшим братом в Москву. По протекции любимца московской публики В. И. Живокини, он дебютирует в театрике Московской театральной школы, после чего его «тотчас приняли на службу к Московским театрам» артистом драматической труппы 3-го разряда с жалованьем 800 рублей ассигнациями в год. (См: «Русский вестник», М., 1872, т. 100, кн. 7, стр. 436.)

Пров Михайлович стремительно рос как художник с каждой ролью. Рос и его успех. А с ним – и жалованье. Уже через два года он был артистом 1-го разряда с жалованьем около 2 тысяч рублей ассигнациями в год, в 1842 году – он получал более 2 тысяч, а в 1843 году – около 2500 рублей.

А потом была роль Шута из «Короля Лира». «Создание этой роли Садовским, – писали московские газеты, – принадлежит к числу тех немногих гениальных исполненений второстепенных Шекспировских характеров, какия редко случается видеть на сцене…»

Затем был Подколесин из «Женитьбы» – эту роль Садовскому был вынужден отдать Щепкин, потому что Пров Михайлович играл ее лучше, – и Осип в «Ревизоре».

Про Осипа Садовского журнал «Москвитянин» писал следующее: «Чтобы так сказать о приходе Городничаго, так обрадоваться щам и каше и так подойти к Хлестакову уговаривать его ехать, надобно совсем отрешиться от своей личности, влезть в натуру Осипа, даже, кажется, думать и чувствовать в эту минуту, как Осип…»

Вообще, в пьесах Гоголя он играл бесподобно. А такого Расплюева, каким явился он в «Свадьбе Кречинского» Сухово-Кобылина русская сцена не видела больше никогда. «Талант художника огромный, – писал о Садовском В. Родиславский; – комизму в нем пропасть, бездна наивности и, главное, правды, естественности, простоты и жизни».

С читки рукописи А.Н. Островского «Свои люди – сочтемся», началась дружба двух великих мастеров. Садовский и Островский со временем стали близкими друзьями, к тому же в лице Прова Михайловича Островский нашел гениального исполнителя Любима Торцова («Бедность не порок»), Подхалюзина («Свои люди – сочтемся»), Тит Титыча («Тяжелые дни»), Беневоленского («Бедная невеста»). В роли последнего Садовский достиг высшего совершенства, его типаж был удивительно узнаваем публикой.

До конца жизни он служил в Малом театре. Не единожды порывался уйти в отставку, но дирекция удерживала его, увеличивая жалование до небывалых высот, повышая гонорары за спектакли и обещая полные ежегодные бенефисы.

В 1862 году указом Правительствующего Сената Садовский был возведен в потомственное почетное гражданство, статус коего мало чем отличался от дворянского.

Последний раз с ним продлили контракт на три года в 1870 году, согласившись на все его желания, явно выходившие за рамки максимального денежного вознаграждения российских актеров! Но дослужить сей срок ему было не суждено: в 1872 году, 16 июля в 9 часов утра Пров Михайлович умер на своей даче в Петровском парке. Его положили рядом с могилой матери на московском Пятницком кладбище. Это было его последнее желание…