До времен Кия, князя киевского, жил да был на Руси царь - добрый человек, любивший правду и желавший всем людям добра; он часто объезжал свои области, чтобы видеть, каково жить людям, и везде разведывал, живут ли по правде.
У царя была царица. Царь и царица жили согласно, царица езжала с царем и не любила быть с ним в разлуке. Приехал царь с царицею в один город, построенный на высокой горе посреди леса. Тут родился царю сын дивной красоты; ему дали имя Хлор. Но посреди этой радости и трехдневного празднества царь получил неприятное известие, что соседи его неспокойно живут, в его землю въезжают и разные обиды пограничным жителям творят. Царь взял войско, что стояло поблизости в лагере, и пошел с ним для защиты границы. Царица поехала с царем. Царевич остался в том городе и доме, где родился. Царь приставил к нему семерых нянек разумных и в детском воспитании искусных. Город же царь велел укрепить стеною из дикого камня, по углам с башнями; по старинному обычаю на башнях пушек не поставили, так как тогда еще нигде не было пушек. Дом, в котором остался царевич Хлор, хотя и не был построен из сибирского мрамора и порфира, но был очень хорош и покойно расположен.
Позади палат были сады с плодовыми деревьями, а в садах - пруды с рыбами и беседки во вкусе разных народов, откуда имелся обширный вид на окружные поля и долины.
Когда царевич стал подрастать, кормилица и няни начали примечать, что он делается все красивей, а еще того умней и живей; и разнесся повсюду слух о красоте, уме и больших дарованиях царевича. Услышал о том и какой-то хан киргизский, кочевавший с кибитками по дикой степи; полюбопытствовал увидеть столь дивное дитя, а увидев, пожелал увезти его с собою; начал просить нянь, чтоб поехали с царевичем к нему в степь.
Няни сказали со всякою учтивостью, что им того без дозволения царя делать нельзя, что они не имеют чести знать господина хана и с царевичем не ездят к незнакомым людям в гости. Хан не был доволен тем учтивым ответом, пристал пуще прежнего, как голодный к тесту; но, получив твердый отказ, наконец понял, что просьбами не успеет в своем намерении, и прислал к ним подарок. Они, поблагодарив, отослали дары обратно и велели сказать, что ни в чем нужды не имеют. Хан был упрям и, не оставляя своего намерения, стал раздумывать, как быть? Придумал, нарядился в изодранную одежду и, сев у ворот сада, будто человек старый и больной, стал просить милостыни у проходящих. Царевич прогуливался в тот день по саду, увидев, что у ворот сидит какой-то старик, послал спросить: что за старик? Побежали, спросили: что за человек? Возвратились с ответом, что больной нищий. Хлор, как любопытное дитя,. просился посмотреть больного нищего. Няни, унимая Хлора, сказали, что смотреть нечего и чтоб послал к нему милостыню. Хлор захотел сам отдать деньги, побежал вперед. Няни побежали за ним, но чем няни скорее бежали, тем младенец шибче бежал; выбежав же за ворота и подбежав к мнимому нищему, зацепился ножкою за камешек и упал на личико. Нищий вскочил, поднял дитя под руки и пустился с ним под гору. Тут стояли вызолоченные роспуски, бархатом обитые.
Сел хан на роспуски и ускакал с царевичем в степь. Няни, как добежали до ворот, не нашли уже ни нищего, ни дитяти, ни следа их не видали, и дороги тут не было, где хан с горы спустился. Сидя, держал он царевича перед собою одною рукою, как будто курочку за крылышко, другою же рукою махнул шапкою через голову и крикнул три раза «ура!». На голос его няни прибежали к косогору, но поздно, догнать не могли.
Хан благополучно довез Хлора до своего кочевья и вошел с ним в кибитку, где встретили хана его вельможи. Хан приставил к царевичу лучшего из старшин. Тот взял Хлора на руки и отнес его в богато украшенную кибитку, устланную китайскою красною камкою и персидскими коврами; дитя же посадил на парчовую подушку и начал тешить его. Но Хлор очень плакал и жалел, что от нянь убежал вперед, и то и дело спрашивал: куда его везут? зачем? на что? где он? Старшина и находившиеся при нем киргизы насказали ему много басней: один говорил, будто по течению звезд так определено; другой - будто тут лучше жить, нежели дома; всего насказали, окроме правды; но, видя, что ничто не унимает слез Хлора, вздумали его стращать небывальщиною, говоря: «Перестань плакать! или оборотим тебя летучею мышью или коршуном; а там волк или лягушка тебя съест».
Царевич небоязлив был: посреди слез расхохотался над такою нелепостью. Старшина, увидя, что дитя перестало плакать, приказал накрыть стол.
Накрыли и кушанья принесли. Царевич покушал. Потом подали варенье в сахаре и разные плоды, какие имели; после ужина раздели его и положили спать.
На другой день, рано до света, хан собрал своих вельмож и сказал им:
Да будет известно вам, что я вчерашний день привез с собою царевича Хлора, дитя редкой красоты и ума. Хотелось мне доподлинно узнать, правда ли слышанное об нем? А чтобы узнать теперь, я намерен употребить разные способы.
Вельможи, услыша слова ханские, поклонились в пояс. Из них льстецы похвалили ханский поступок, что чужое-де и то еще соседнего царя дитя увез.
Трусы потакали, говоря: «Так, надежа государь-хан! как и быть иначе, как тебе на сердце придет?» Немногие лишь, что действительно любили хана, покачали головою; на вопрос же хана: отчего не говорят? - сказали чистосердечно: «Дурно ты сделал, что у соседнего царя увез сына, и беды нам не миновать, коли не поправишь своего поступка». Хан же сказал: «Вот так вы всегда ропщете противу меня!» - и отошел от них; а когда царевич проснулся, то приказал принести его к себе. Дитя, видя, что нести его хотят, сказало: «Не трудитесь, я ходить умею, я сам пойду»,- и, войдя в ханскую кибитку, всем поклонилось: сперва хану, потом около стоявшим направо и налево; после чего стало перед ханом с почтительным, учтивым и благопристойным таким видом, что всех киргизов и самого хана в удивление привело. Хан, однако, опомнясь, сказал так:
Царевич Хлор! говорят про тебя, что ты дитя разумное. Сыщи же мне, пожалуйста, цветок розу без шипов, что не колется. Дядька тебе покажет большое поле, сроку же даю трое суток.
Царевич поклонился хану, сказал: «Слышу»,- и вышел из кибитки, пошел к себе.
Дорогою попалась ему навстречу дочь ханская, что была замужем за Брюзгою-Султаном. Этот никогда не смеялся и сердился на других за улыбку.
Ханша же была нрава веселого и весьма любезна. Увидя Хлора, она сказала:
Здравствуй, царевич! здорово ли живешь? куда изволишь идти?
Царевич сказал, что по приказанию хана, батюшки ее, идет искать розу без шипов, что не колется. Ханша Фелица (так ее звали) дивилась, что дитя посылают искать такой трудной вещи, и, полюбив младенца в сердце своем, сказала:
Царевич! подожди маленько: я с тобой пойду искать ту розу без шипов, коли батюшка хан позволит.
Хлор пошел в свою кибитку обедать, ибо час был обеда; ханша же к хану - просить позволения идти с царевичем искать розу без шипов, что не колется. Хан не только не позволил, но и запретил ей накрепко, чтоб не шла с дитятею. Фелица, вышедши от хана, мужа своего Брюзгу-Султана уговорила остаться при отце ее, хане, сама же пошла к царевичу. Он обрадовался, как увидел ее; она же сказала ему:
Хан мне не велит идти с тобою, царевич, искать розу без шипов, что не колется; но я тебе дам совет добрый; смотри не забудь! слышишь ли, дитя? не забудь, что тебе скажу.
Царевич обещал вспомнить.
Отселе недалече,- продолжала она,- как пойдешь искать розу без шипов, что не колется, встретишься с людьми весьма приятного обхождения. Станут уговаривать тебя идти с ними, наскажут тебе про веселия многие, про несчетные забавы; не верь им - лгут: веселия их мнимые и ведут только к большей скуке. Затем придут другие; будут о том же еще сильнее тебя просить; откажи с твердостью - отстанут. Потом попадешь в лес; тут найдешь льстивых людей, что всячески стараться будут приятными разговорами отвести тебя от истинного пути. Но ты не забывай, что тебе один цветок, розу без шипов, что не колется, искать надо. Я тебя люблю и потому к тебе вышлю навстречу сына моего: он поможет тебе найти тот цветок.
Хлор, выслушав Фелицу, спросил:
Разве так трудно сыскать розу без шипов, что не колется?
Нет,- отвечала ханша,- не слишком трудно, коли кто прямодушен и тверд в добром намерении.
А нашел ли уже кто тот цветок? - спросил Хлор.
Я видала,- сказала Фелица,- людей простых, что успевали в том не хуже вельмож.
Сказав так, ханша простилась с царевичем; старшина же дядька повел дитя искать розу без шипов, что не колется, и впустил его затем сквозь калитку в огромный зверинец. Тут увидел Хлор перед собою множество дорог: одни были прямые, другие извивались вкривь и вкось, третьи были перепутаны между собой. Царевич не знал сначала, по которой идти; увидя же юношу, идущего ему навстречу, поспешил к нему спросить: кто он такой? Юноша отвечал:
Я - Рассудок, сын Фелицын; меня мать моя прислала идти с тобою искать розу без шипов, что не колется.
Царевич, благодаря Фелицу в душе и на словах, взял его за руку и осведомился, по какой дороге идти. Рассудок с веселым и добрым видом сказал ему:
Не бойся, царевич, пойдем по прямой дороге, по которой не все ходят, хотя она и лучше других.
Отчего же по ней не ходят? - спросил царевич.
Оттого,- сказал юноша,- что, останавливаясь, сбиваются на другие дороги.
Выйдя лесом к красивой долине, они увидели речку, прозрачной воды, и на берегу ее несколько молодых людей: одни из них сидели, другие лежали на траве и под деревьями. Как увидели царевича, встали и подошли к нему; один же из них сказал ему отменно учтиво и приветливо:
Позвольте, сударь, спросить: куда вы идете? Нечаянно ли вы сюда зашли? И не можем ли мы иметь удовольствие чем-нибудь вам услужить? При одном виде вашем мы чувствуем уже к вам уважение и дружбу.
Царевич, вспомня слова Фелицы, улыбнулся и сказал:
Я не имею чести вас знать, ни вы меня не знаете; поэтому ваши слова я приписываю обыкновенной светской учтивости, а не моим достоинствам; иду же я искать розу без шипов, что не колется.
Тут заговорил и другой:
Намерение ваше прекрасно; но сделайте милость, останьтеся с нами хоть несколько дней; у нас тут преве- село.
Хлор отвечал, что ему назначен срок и останавливаться недосуг: опасается ханского гнева. Они же старались его уверить, что ему отдых нужен для здоровья и что лучше и удобнее места не найдет, ни людей усерднее их. Наконец мужчины и женщины, взяв друг друга за руки, сделали около Хлора и его проводника круг и начали плясать и скакать, не пуская их далее. Но пока они вокруг вертелись, Хлора под руку ухватил Рассудок и выбежал с ним из круга так скоро, что те не могли их удержать.
Пройдя далее, нашли они Леньтяг-Мурзу, прогуливавшегося с своими домашними. Увидя Хлора с провожатым, тот принял их ласково и просил зайти в его избу. Они, устав маленько, зашли к нему. Он посадил их на диван, сам же лег возле них посреди пуховых подушек, покрытых старинною парчою; его же домашние сели около стены. Потом Леньтяг- Мурза приказал принести трубки и кофе. Услыша же от них, что табаку не курят, кофе не пьют, велел ковры опрыскать благовонными духами; после чего спросил Хлора о его приходе в зверинец. Царевич отвечал, что по приказанию хана он ищет розу без шипов, что не колется. Леньтяг-Мурза, дивясь, что в таких молодых летах предпринял такой труд, заметил:
И старее тебя едва ли на то станет. Отдохните, не ходите далее! У меня здесь есть люди, что также найти старались, да, устав, бросили.
Один из сидевших тут же встал с места и сказал:
Я сам не раз хотел дойти, да соскучился, а вместо того остался жить у моего благодетеля Леньтяг-Мурзы, который меня и кормит.
Среди этих разговоров Леньтяг-Мурза уткнул голову в подушку и заснул. Как сидевшие около стены услышали, что Леньтяг-Мурза храпит, то полегоньку встали; одни пошли наряжаться и украшаться, другие легли спать, третьи начали всякий вздор говорить, четвертые ухватились за карты и кости, и при всех этих занятиях одни сердились, другие радовались, и на лицах всех выражались волновавшие их разные чувства. Когда Леньтяг-Мурза проснулся, все опять собрались около него и внесли в горницу стол с фруктами. Леньтяг- Мурза, оставаясь посреди пуховых подушек, потчевал оттуда царевича, который весьма прилежно примечал все, что там ни делалось. Но лишь только Хлор принялся отведывать предлагаемое им Леньтяг-Мурзою, как проводник его Рассудок за рукав его дернул полегоньку. Кисть прекрасного винограда, которую царевич держал в руках, рассыпалась по полу; сам же он, опомнясь, тотчас встал, и оба вышли из хором Леньтяг-Мурзы.
Вскоре увидели они двор крестьянский с участком отлично обработанной земли, на которой был засеян всякий хлеб: и рожь, и овес, и ячмень, и гречиха; иной поспевал, другой лишь выходил из земли. Далее увидели луга, на которых паслись овцы, коровы и лошади. Хозяина они нашли с лейкою в руках: он обливал рассаживаемые женою его огурцы и капусту; дети же были заняты в другом месте: щипали сорную траву из овощей.
Бог помочь, добрые люди! - сказал Рассудок.
Спасибо, баричи! - отвечали они и, кланяясь царевичу незнакомо, просили Рассудок любезно: - Загляни к нам, милости просим! И матушка твоя, ханша, нас жалует, навещает й не оставляет.
Рассудок с Хлором зашли к ним на двор. Посреди двора стоял старый и высокий дуб, под ним широкая, чисто выскобленная лавка, а перед лавкою - стол. Гости сели на лавку; хозяйка с невесткою разостлали по столу скатерть и поставили на стол чашу с простоквашею, другую с яичницею, блюдо блинов горячих и яиц всмятку, а посредине ветчину добрую; положили тут же ситный хлеб да поставили возле каждого крынку молока, а после, вместо закусок, принесли сот и огурцов свежих, да клюквы с медом. Хозяин просил: «Кушайте, пожалуйста!» Путешественники, проголодавшись, ничем не брезгали и разговаривали между тем с хозяином и хозяйкою, которые им рассказывали, как они живут здорово, весело и спокойно, проводя век свой за работою и трудом. После ужина на той же лавке разостлали войлочки; Хлор и Рассудок на них положили свои плащи; хозяйка каждому принесла подушку с белою наволочкою, и тут они легли спать и заснули крепко, потому что устали.
Поутру встали на рассвете, поблагодарили хозяина, который за ночлег ничего с них взять не хотел, и собрались в путь. Отойдя с полверсты, услышали издали, что играют на волынке. Хлору захотелось подойти ближе; Рассудок заметил, что волынкою отведут их от пути; но Хлор, не устояв против любопытства, подошел к волынке. Тут, однако, увидя безобразия пьяных около волынщика, испугался и кинулся на руки Рассудку. Тот отнес его опять на прямую дорогу, где вскоре, пройдя рощу, увидели крутую гору. Рассудок сказал царевичу, что тут-то и растет роза без шипов, что не колется. Но Хлор от солнечного зноя изнемог; начал скучать, говоря, что конца нет той дороге; долго ли это будет, нельзя ли идти по другой дороге. Рассудок отвечал, что он ведет его ближним путем и что терпением одним можно преодолеть труд. Царевич с неудовольствием сказал: «Авось-либо сам сыщу дорогу!» - и, махнув рукою, удвоил шаг и удалился от провожатого.
Рассудок остался позади и пошел вслед за ним молча тихим шагом. Так забрел Хлор в село, где никому не было дела до дитяти, потому что был торговый день и весь народ был занят торгом на рынке. Царевич, ходя между телегами и посреди торгового шума, заплакал. Какой-то человек, который его не знал, проходил мимо и, увидя, что дитя плачет, сказал ему:
Перестань, щенок, кричать! И без тебя здесь шума довольно.
В это самое время подошел Рассудок. Царевич стал жаловаться на того человека, что щенком его назвал. Рассудок, ни слова не говоря, вывел его оттуда. Когда же Хлор спросил, отчего он не говорит по-прежнему с ним, Рассудок отвечал:
Ты моих советов не спрашиваешь, сам же забрел невесть куда; так не прогневайся, коли нашел людей не по себе…
Рассудок хотел еще продолжать, но им встретился человек, немолодой, но приятного вида, окруженный толпою юношей. Хлор, любопытствуя всегда обо всем, обратился к одному из них с вопросом: кто это с ними?
Это наш учитель,- сказал юноша,- мы отучились и идем гулять. А вы куда идете?
На что царевич отвечал:
Мы ищем розу без шипов, что не колется.
Слыхал я,- сказал юноша,- от нашего учителя про розу без шипов, что не колется. Цветок этот не что иное, как добродетель. Иные думают достигнуть ее кривыми путями, но к ней ведет только прямая дорога. Вот гора у вас в виду, на которой растет роза без шипов, что не колется; но дорога крута и камениста.
С этими словами он простился с ними и пошел за своим учителем.
Хлор с провожатым пошли прямо к горе и нашли узкую и каменистую тропинку, по которой стали всходить с трудом. Тут попались им навстречу старик со старухою, в белом платье, одинаково почтенного вида; они протянули им свои посохи и сказали: «Упирайтесь на них - не спотыкнетесь».
Другие прохожие объяснили, что имя первого - Честность, а другой - Правда.
Упираясь на те посохи, они стали взбираться вверх по тропинке, пока не добрались до вершины горы, где и нашли розу без шипов, что не колется. Лишь успели снять ее с куста, как в бывшем тут же храме заиграли на трубах и литаврах.
Повсюду разнесся слух, что царевич Хлор в таких молодых летах сыскал розу без шипов, что не колется. Он поспешил к хану с цветком; хан же Хлора и со цветком отослал к царю. Тот так обрадовался царевичу и его успехам, что забыл и про всю свою тоску и печаль. Царевича и царь, и царица, и все люди любили час от часу более, потому что час от часу добродетель его все более укреплялась.
Здесь сказке конец; а кто больше знает, пусть другую скажет.
- Кравченко Оксана Анатольевна
Ключевые слова
ЕКАТЕРИНА II / ДЕРЖАВИН / СКАЗКА / ОДА / САТИРА / ЖАНР / CATHERINE II / DERZHAVIN / TALE / ODE / SATIRE / GENREАннотация научной статьи по литературе, литературоведению и устному народному творчеству, автор научной работы - Кравченко Оксана Анатольевна
В статье исследуется характер творческого воздействия сказки Екатерины II на поэтику оды Г.Р. Державина «Фелица». Отмечается, что специфика одического высказывания Державина предзадана ситуацией творческого диалога с адресатом оды , порождающим жанровое новаторство. Дидактическая направленность сказки-претекста обретает в оде одновременно сатирический и сакральный векторы, что позволяет говорить не только о мотивной связи произведений, но и об утверждении общей для них идеи человечности как высшей добродетели.
Похожие темы научных работ по литературе, литературоведению и устному народному творчеству, автор научной работы - Кравченко Оксана Анатольевна,
-
Одическая традиция в «Грифельной оде» О. Э. Мандельштама
2015 / Пронина Татьяна Дмитриевна -
"воображении бессильны и тени начертать твоей": ода "Бог" как поэтологическая декларация Г. Р. Державина
2013 / Алпатова Татьяна Александровна -
Литературный диалог Екатерины II и Г. Р. Д ержавина об отношениях монархии и дворянства («Сказка о царевиче Хлоре» и державинский цикл стихотворений о Фелице)
2010 / Акимова Татьяна Ивановна -
К ВОПРОСУ О КОНТЕКСТАХ "ФЕЛИЦЫ": В.П. ПЕТРОВ (МАТЕРИАЛЫ К ТЕМЕ)
2016 / Ивинский Александр Дмитриевич -
«Ответ» свободных дворян Екатерине II в жанрах дружеского послания и сказочной поэмы конца XVIII первой четверти XIX вв
2011 / Акимова Татьяна Ивановна
The story of Tsarevich Chlor: On development of the figurative and allegorical system in Dderzhavin""s Ode to Felice
The article investigates the impact of Catherine II ""s fairy tale on the poetics of Derz-havin""s Ode to Felice. Catherine II ""s fairy tale in its transformed folklore images affirms the Enlightenment ideal of the virtuous monarch and aims to bring up an honest, truthful, just and virtuous man. The fairy tale reflects Derzhavin ""s innovative position of Man as the subject of poetry. It is suggested that the creative dialogue between Catherine and Derzhavin be not limited to the fairy-tale and odic Felice, but go further to the innovative Derzhavin ""s poems "Birth of a North Crowned Lad". The success of Derzhavin ""s ode , with its ambiguous aesthetic architectonics, was predetermined by the fact that Ode to Felice was seen by the Empress as an immediate reaction to her own poetic identity, to Catherine-writer. It was not only the combination of praise and blame, odic laudatory pathos and satirical ridicule, but the exact assonance with the Catherine""s ""poetic tone"" that promoted Derzhavin to the Empress""s poet-confidant. However, the fairy-tale orientation outlined the genre innovation: Derzhavin begins his work not from the position of an ode writer, but from the perspective of a man who, like Tsarevich Chlor, goes in search of virtues and asks the Khan""s Wise to instruct him. The further semantic development is based on the contrast between virtues and vice, where the former is embodied by Felice-Catherine II. Derzhavin does not describe the situation of search or a difficult road to the desired goal. The lyric hero and readers can see the embodiment of virtue; therefore the statement lists all the advantages of the virtue-bearer and the condemnation of all the vices inherent to the lyrical hero Mirza. In both cases, despite the poetic convention, Derzhavin tries to be as specific as possible, including the court, political and military realities of the time. At the same time it is important for him to keep close to the text of Catherine""s fairy tale with its imagery and symbolism. Numerous allusions to the fairy-tale imagery (the menagerie of human vices, road, mountain, rose), the use of proper names as common (Grumpy, Lentyag), and compositional peculiarities make possible to consider the fairy tale not only as an odic pretext, but as an ontological universal primary text. Having created the household image of the crowned virtue for the first time, Derzhavin reformed the genre of ode that traditionally followed the abstract scheme of an ideal monarch. It was possible due to Catherine""s previous efforts to be a real person within her family circle, a grandmother telling fairy tales to her grandchildren. This fairy-tale modality of the Empress""s image was successfully developed by Derzhavin . However, Derzhavin combines the intimate and public pathetic shades in Felice""s image. As an ode writer, he sees the main goal in praise and glorification of the monarch. It explains the semantic amplification in the final of Ode to Felice: the Empress""s virtuous care of her subjects is equivalent to God""s dispensations. Thus, Derzhavin ""s ode is a particular type of poetic expression that implies an intense interaction between the fairy-tale and rhetorical genres. Removing the motif of journey, Derzhavin , nonetheless, preserves the motif of search in the content, style and composition. The imagery and allegory of The Story of Tsarevich Chlor is reworked in the certain historical situation of The Ode to Felice, without losing the depth and effectiveness of its inherent moral and educational ideas.
Текст научной работы на тему ««Сказка о царевиче Хлоре»: пути развития ее образно-аллегорического строя в оде Г. Р. Державина «Фелица»»
DOI 10.17223/24099554/3/6
О.А. Кравченко
«СКАЗКА О ЦАРЕВИЧЕ ХЛОРЕ»: ПУТИ РАЗВИТИЯ ЕЕ ОБРАЗНО-АЛЛЕГОРИЧЕСКОГО СТРОЯ В ОДЕ Г.Р. ДЕРЖАВИНА «ФЕЛИЦА»
В статье исследуется характер творческого воздействия сказки Екатерины II на поэтику оды Г.Р. Державина «Фелица». Отмечается, что специфика одического высказывания Державина предзадана ситуацией творческого диалога с адресатом оды, порождающим жанровое новаторство. Дидактическая направленность сказки-претекста обретает в оде одновременно сатирический и сакральный векторы, что позволяет говорить не только о мотивной связи произведений, но и об утверждении общей для них идеи человечности как высшей добродетели.
Ключевые слова: Екатерина II, Державин, сказка, ода, сатира, жанр.
«Сказка о царевиче Хлоре», написанная Екатериной II для внуков Александра и Константина, была одним из самых популярных произведений императрицы. Отдельными книжками сказка вышла в 1781, 1782 и 1783 гг. Причем в 1783 г. по распоряжению директора Императорской Академии наук княгини Е.Р. Дашковой было напечатано «800 экз. на российском языке и 400 экз. с приобщением греческого перевода» . В «Сказке о царевиче Хлоре» ярко отразились идеалы эпохи Просвещения, и в то же время сама она стала своеобразным претекстом для ряда произведений XVIII в. Между тем и сама сказка, и порожденные ею интертекстуальные связи до сих пор исследованы недостаточно. Можно указать лишь на работы О.С. Карандашовой, раскрывающие различные аспекты интерпретации произведений Екатерины для детей: «Сказки о царевиче Хлоре» и «Сказки о царевиче Фивее» . Что же касается того определяющего влияния, которое оказала первая сказка императрицы по поэтику оды Г.Р. Державина «Фелица», то здесь приходится говорить лишь о констатации самого факта державинского «отклика» на образный строй сказки. При этом даже в монографических исследованиях допускаются фактографические неточности. Так, например, И. Клейн пишет следующее: «...в 1781 году в печати появляется написанная самой императрицей <...> стилизованная в народном духе Сказка о царевиче Хлоре; ее вторая сказка «Сказка о царевиче Фивее позднее
ОА. Кравченко
используется Державиным в Фелице» . Эта «путаница» служит лишним доказательством актуальности разговора о глубоких связях оды «Фелица» со «Сказкой о царевиче Хлоре»; прояснение которых и является задачей настоящей статьи.
Зачин сказки задает условно-историческое время: «До времени Кия, Князя Киевского, жил да был в России Царь...» . У Царя и Царицы родился сын - «дивное дитя» царевич Хлор. Слух о чудесном ребенке, который «сколь был красив, столь же был умён и жив», проник в чужие земли. И тогда Хан Киргизский, кочующий по дикой степи, захотел испытать дитя. Он выкрал царевича Хлора и велел ему найти «цветок розу без шипов, что не колется».
По закону волшебной сказки у Хлора появляется помощник -ханская дочь Фелица, бывшая замужем за Брюзгой-Султаном. Брюзга «никогда не смеялся и серживался на других за улыбку, Ханша же была нрава веселого и весьма любезна» . Фелица предупреждает Хлора о различных трудностях пути и дает в провожатые своего сына. Простившись с Фелицей, царевич сквозь калитку входит в «превеликий зверинец». Именно так называет Екатерина то условное пространство, на котором разворачиваются поиски цветка - символа добродетели. Ханский зверинец - это собрание человеческих слабостей и пороков, здесь Хлор проходит нравственные испытания под руководством Рассудка, сына Фели-цы. Сначала путникам встречаются люди, проводящие жизнь в веселиях, «безсчетных забавах», сопряженных, однако, «со множеством скук». Хлор не соглашается на их уговоры остаться и разделить безмятежное счастье. Новым препятствием на пути к добродетели становится встреча с Лентягом Мурзой. Лентяг возлежит на пуховых подушках, приказывает принести гостям «трубки курительные и кофе». Царевич от всего отказывается, но хочет отведать винограда из угощений Лентяги, однако непреклонный Рассудок напоминает ему о заветной цели. Переночевав в крестьянском доме, герои продолжают путешествие, но утомленный Хлор сворачивает с прямого пути. Он заходит на рынок, где все заняты торгом и меною. Царевич теряется среди телег и плачет от обиды на грубое обращение. Однако Рассудок-провожатый не покидает ребёнка. По узкой каменистой тропке они взбираются на гору и с помощью двух стариков - Честности и Правды - добираются до вершины горы. Здесь Хлор срывает цветок добродетели. Тут же в горном храме заиграли на трубах и литаврах, «и разнесся
Воздействие «Сказки о царевтеХлоре» [Екатерина II] на одуГ.Р. Державина «Фелица» 93
повсюду слух, что Царевич Хлор сыскал в таких молодых летах розу без шипов, которая не колется» . С тех пор все люди любили царевича, а он час от часу укреплялся в добродетели.
Как видим, сочинение императрицы в трансформировано-фольк-лорных образах утверждало просветительский идеал добродетельного монарха и нацеливало на воспитание честного, правдивого, справедливого и добродетельного человека. Механизмы указанных трансформаций детально прослежены в статье О.С. Карандашовой «Фольклорные традиции и черты литературности в сказках Екатерины II для детей». В частности, отмечается функциональная близость хитрого Хана, похитившего царевича, с образами Кощея и Змея. Однако герой-антагонист в сказке Екатерины лишен фантастичности, «Хан не является воплощением низкого, злого и враждебного всему живому, он лишь человек, хотя и подверженный порокам» . Интересна также предложенная трактовка образа Фелицы как варианта фольклорной Бабы-Яги, дающей жизненно необходимые для путника советы. Однако следует признать, что фольклорные схемы играют здесь лишь второстепенную роль, подчиняясь задаче создания философской аллегории. В образах розы, дороги, горы, Хлора и Фелицы (чьи имена символизируют нравственную чистоту и счастье), Рассудка, Правды и Справедливости утверждает себя характерная для поэтики классицизма тенденция создания аллегорической эмблематичности.
Можно говорить о том, что именно в сказке Екатерины добродетель как главное - человеческое, а не специально монаршее - достоинство правителя обретает конкретно-чувственную форму прекрасного цветка. Мы при этом полагаем, что сама идея человечности как высшей ценности восходит к Державину. В 1779 г., за два года до появления «Сказки о царевиче Хлоре» Г.Р. Державин написал оду в честь рождения внука Екатерины великого князя Александра (будущего императора), переделанную несколько позднее в «Стихи на рождение в Севере порфирородного отрока». В «Стихах...» не только произошла кардинальная трансформация оды: использование хореического размера вместо нормативного четырехстопного ямба, обы-товление античных образов, особая позиция лирического героя, скорее пребывающего в замешательстве, чем горящего «пермесским жаром». Важнее то, что в «Стихах.» впервые человеческая добродетель монарха выступает своеобразным смысловым центром поэтической ситуации. Порфирородное дитя получает от слетающихся к его колыбели гениев все полагающиеся царственному младенцу дары:
ОА. Кравченко
«гром <...> предбудущих побед», украшающие свет художества и науки, «сияние порфир», «спокойствие и мир», «разум, духа высоту» .
Но самый главный дар, выбивающийся из ряда царских «совершенств», приносит последний из гостей, и этот дар - добродетель человечности:
Но последний, добродетель Зарождаючи в нем, рек:
Будь страстей твоих владетель,
Будь на троне человек! .
Таким образом, впервые слово «человек» как настоящий предмет поэзии произнес именно Державин. Это позволяет предположить, что творческий диалог Екатерины и Державина не исчерпывается сказочно-одическим образом Фелицы, но восходит к новаторским стихам Державина «На рождение в Севере порфирородного отрока».
Екатерина-писательница, чуткая к художественным тенденциям эпохи, образно варьирует и углубляет смыслы человечности как добродетели. Причем обращается для этого не только к форме сказки, но и к такой разновидности детского чтения, как азбука. Написанная Екатериной также для ее внуков «Начальная азбука с гражданским учением» содержит наставления в добродетельном поведении.
Подхватив в свою очередь сюжет «Сказки о царевиче Хлоре» и слегка усилив ее восточный колорит, Г. Р. Державин в 1872 г. написал оду Екатерине от имени «некоторого татарского мурзы», обыграв тем самым предание о происхождении своего рода от татарского мурзы Багрима. В объяснениях к оде ее автор отмечал, что назвал Екатерину киргиз-кайсацкою царевною еще и потому, что у него были деревни в тогдашней оренбургской области, по соседству с киргизскою ордою, подвластною императрице. В первой публикации ода Державина «Фелица» называлась так: «Ода к премудрой киргиз-кайсацкой царевне Фелице, написанная некоторым татарским мурзою, издавна поселившимся в Москве, а живущим по делам своим в Санкт-Петербурге. Переведена с арабского языка».
Эта литературная мистификация стала не просто восхвалением монархини, но попыткой развития творческого диалога. Вячеслав Ходасевич в своей книге о Державине так обрисовал состояние одической пресыщенности, которое переживала Екатерина ко времени появления «Фелицы»: «Прежние похвалы Державина, в сущности более громкие и глубокие, нежели те, которые заключались в “Фелице”,
Воздействие «Сказки о царевтеХлоре» [Екатерина II] на одуГ.Р. Державина «Фелица» 95
она, вероятно, тоже читала. Но они даже не запомнились - потонули в хоре привычной лести. А над “Фелицей” она несколько раз принималась плакать. “Как дура плачу”, - сказала Дашковой» .
«Почему же она была так растрогана?» - задается вопросом Вяч. Ходасевич и объясняет это тем, что Екатерина устала от торжественных штампов и была рада увидеть себя не только государыней, но и живой женщиной, с ее привычками и склонностями. При всей справедливости этих объяснений, пожалуй, следует учитывать также и то, в «Фелице» императрица увидела непосредственную реакцию на собственную поэтическую личность, на Екатерину-писательницу. Возможно, эта ситуация сотворчества и была решающей для успеха столь неоднозначной по своей эстетической архитектонике державинской оды. Понимая, что Екатерина равнодушна к стихам и поэтическая красота для нее «приятна, сладостна, полезна, / Как летом вкусный лимонад»1, Державин пленяет Екатерину ее же сказкой, укрупнив и исторически конкретизировав каждый «лепесток» розы добродетели и придав выразительность многочисленным образам зверинца человеческих пороков.
История публикации державинской оды была сопряжена с опасениями негативной реакции узнаваемо и насмешливо описанных в ней первых лиц государства: Г. Потемкина, А. Орлова, П. Панина, С. Нарышкина. Когда «по секрету» передаваемая из уст в уста ода дошла, наконец, до Потемкина и он потребовал ее полный текст, Державин был готов к самому худшему исходу событий и несколько месяцев томился неопределенностью своего положения. Между тем княгиня Дашкова весной 1873 г. поместила «Фелицу» в первой книжке только что учрежденного «Собеседника любителей российского слова». Державин, страшившийся опалы, получил в награду от Екатерины осыпанную бриллиантами золотую табакерку с пятьюстами червонцами.
Этот знак высшего монаршего признания поставил Державина в ряд знаменитостей и наиболее приближенных к императрице вельмож. Как писал Ходасевич, Екатерина «разом ставила Державина очень высоко, как бы вводила его в круг людей, с которыми императ-рицашутит» .
1 Вяч. Ходасевич так описывает поэтическую холодность Екатерины: «Она не слишком любила стихи, не много в них понимала и самого вещества поэзии не чувствовала. Вопросы чистой поэзии не занимали ее. При всей любви к литературным упражнениям, она не умела составить ни одного стиха и сама в том признавалась...» .
ОА. Кравченко
Успех Державина во многом был предзадан сочетанием прославления и порицания, одического хвалебного пафоса и снижающего сатирического осмеяния. Но в то же время он определялся точным попаданием в «поэтическую тональность» Екатерины. О.Б. Лебедева подчеркивает, что «опосредованное обращение к императрице через ее художественный текст дало Державину возможность избежать протокольно-одического, возвышенного тона обращения к высочайшей особе» . Державин начинает свое произведение не с позиции одописца, а с позиции человека, отправляющегося, подобно царевичу Хлору, на поиски добродетели и просящего наставленья премудрой Ханши:
Богоподобная царевна Киргиз-Кайсацкия орды!
Которой мудрость несравненна Открыла верные следы Царевичу младому Хлору Взойти на ту высоку гору,
Где роза без шипов растет,
Где добродетель обитает, -Она мой дух и ум пленяет,
Подай найти ее совет .
Дальнейшее смысловое развертывание строится на контрастном сопоставлении добродетели и порока, причем воплощением первой является сама Фелица-Екатерина. Таким образом, автор снимает ситуацию поиска, трудного пути к желанной цели. Добродетель уже предстала перед лирическим героем и читателями, и потому высказывание строится как перечисление всех достоинств ее носительницы и осуждение всех пороков, свойственных лирическому герою - мурзе. В обоих случаях, несмотря на принятую поэтическую условность, Державин старается быть максимально конкретным, указывая на придворные, политические, военные реалии времени. Но в то же время ему важно сохранять близость к тексту екатерининской сказки, удерживать перед умственным взором читателей ее образно-символический строй.
Так, можно привести многочисленные примеры аллюзивных отсылок. Это, в частности, упоминание «трубок курительных и кофе», которыми Лентяг в сказке хотел угостить царевича Хлора и его провожатого. Но если сказочные герои «табаку не курят» и «кофе не пьют», то одический «раб прихотей» мурза говорит о себе противоположное:
Воздействие «Сказки о царевичеХлоре» [Екатерина II] на одуГ.Р. Державина «Фелица» 97
А я, проспавши до полудни,
Курю табак и кофе пью;
Преображая в праздник будни,
Кружу в химерах мысль мою...
Державин-одописец использует собственные имена как нарицательные, придавая сказке статус литературного топоса:
Между лентяем и брюзгой1,
Между тщеславьем и пороком Нашел кто разве ненароком Путь добродетели прямой .
Однако не собственно указанными аллюзиями задается диалогическая связь сказки и оды. Здесь важно появление одического слова -как высказывания, претендующего на непререкаемый авторитет, всеобщую значимость и безусловность утверждаемых смыслов. То, что первоначально предназначалось для детской комнаты и камерного домашнего чтения, обретает ораторские обертоны. Державин, таким образом, переводит произведение Екатерины совершенно в иной регистр. Причем в новом звучании никак не ослабляются смысловые пружины, задававшие ход сказочному повествованию, напротив, они словно наращивают силу своих импульсов.
Композиционное построение оды также отражает зависимость от екатерининского текста-источника. Ода условно разделяется на две части, каждая из которых содержит вопрошание о заветной розе. В первой строфе это строки о царевиче, взошедшем на гору, «где роза без шипов растет, / где добродетель обитает», в двенадцатой строфе -сетования на человеческие страсти и заблуждения, переходящие в вопрос: «Где ж добродетель обитает? / Где роза без шипов растет?»
В первой части оды лирический герой мурза, как бы занимая положение Хлора, просит Фелицу «подать наставленье». Но тут же признается, что не в силах ему следовать: «Мятясь житейской суетою, / Сегодня властвую собою, / А завтра прихотям я раб». Разговор о дос-
1 В Объяснениях к «Фелице» Державин пишет: «Сколько известно, разумела она под первым кн. Потемкина, а под другим кн. Вяземского, потому что первый, как выше сказано, вел ленивую и роскошную жизнь, а второй часто брюзжал, когда у него, как управляющего казной, денег требовали» (цит. по: ).
ОА. Кравченко
тоинствах Фелицы здесь призван оттенить пороки мурзы: «Подобно в карты не играешь, / Как я, от утра до утра». Воздав похвалы кротости царицы и описав распорядок ее дня, мурза переводит взгляд на самого себя, актуализируя в одическом высказывании тот эпизод «Сказки...», где Хлор и Рассудок оказываются среди приживальщиков Лентяги. Многие из них подобно Хлору отправлялись на поиски розы без шипов, но, не преодолев соблазнов пути, так и остались жить в праздности и пороке. Таким образом, сатирическая часть оды является своеобразным развертыванием эпизода у Лентяги и рассматриванием обитателей человеческого «зверинца».
Именно сатирическая часть вызывала державинские опасения в гневе екатерининских вельмож, без труда узнававших собственные портреты. Отметим, что «личностно» реагировала на содержащуюся в оде сатиру и сама Екатерина, адресно рассылая оттиски «Фелицы» всем тем, чьи «слабости» в ней были описаны. Однако вряд ли можно говорить здесь о Державине как злом сатирике-обличителе. Живо описывая пороки вельмож, он не обходит стороной и почти интимные подробности собственных домашних занятий, отмечая в объяснениях к оде, что «сей куплет относится вообще до старинных обычаев и забав русских» :
Иль, сидя дома, я прокажу,
Играя в дураки с женой;
То с ней на голубятню лажу,
Тов жмурки резвимся порой;
То в свайку с нею веселюся,
То ею в голове ищуся. .
Таким образом, подразумевая в сатирическом описании конкретных людей, Державин все же ориентируется на общие законы человеческого существования, и в этом смысле сказка-претекст как раз и предстает воплощением должного бытийного плана. Утверждая универсальный характер заложенных в сказке положений,
Державин усиливает их формулой сакрального текста: «всякий че-
ловек есть ложь» .
Сатирическая часть оды воссоздает тот особый порочный фон, на котором Фелица-Екатерина предстает счастливым исключением из 1
1 Державин цитирует 115-й псалом. Более подробно о библейских аллюзиях и христианской доминанте «Фелицы» см. статью С.А. Саловой «Метафизические аспекты в оде Г.Р. Державина “Фелица”» .
Воздействие «Сказки о царевтеХлоре» [Екатерина II] на одуГ.Р. Державина «Фелица» 99
правила. Она сама и есть воплощение искомой добродетели, созидающей счастье:
Из разногласия согласье
И из страстей свирепых счастье
Ты можешь только созидать... .
В композиционном отношении сатирическое обличение «зверинца» уравновешивается патетическим прославлением добродетельной монархини. Но и здесь также Державин старается не выпускать из поля зрения сказку, однако уже не в ее содержательном, а в назидательном аспекте. Таким образом, к числу добродетелей причисляется сама морализаторская направленность творчества императрицы. Не уподобляясь предшествующим российским правителям, Екатерина создает сказки и азбуки, воспитывая своих подданных в духе кротости и незлобивости:
В твои от дел отдохновении Ты пишешь в сказках поучении,
И Хлору в азбуке твердишь:
“Не делай ничего худого,
И самого сатира злого Лжецомпрезренным сотворишь” .
Интересно отметить тот факт, что воздействие сказки на оду придало последней черты интимности, создало иллюзию близкого знакомства автора с адресатом. В книге Вяч. Ходасевича эта ситуация получает следующее художественное воплощение: «.при всей идеальности портрет и на самом деле был очень схож. Екатерина считала, что безымянный автор разгадал ее всю - от больших добродетелей до маленьких слабостей. “Кто бы меня так хорошо знал?” - в слезах спрашивалаона у Дашковой» .
Между тем Державин был лично представлен императрице уже после получения от нее знаменитой золотой табакерки. Но даже учитывая художественную условность воспроизводимой Вяч. Ходасевичем императорской реакции на «Фелицу», следует задаться вопросом о том, что заставило предполагать близкое знакомство одописца с Екатериной. Мы считаем, что здесь снова-таки проявилось влияние сказки: предзаданная ею установка на близость дистанции и «неофициальность» общения вылилась в обытовленный одический образ. Причем, как подчеркивает О.Б. Лебедева, сниженно-бытовой образ порока был традиционен для сатиры, в то время как «бытового
ОА. Кравченко
образа добродетели, да еще и венценосной, русская литература до Державина принципиально не допускала» . Бытовая конкретность и достоверность облика Екатерины вытеснила абстрактную схему идеального монарха не без предшествующего усилия со стороны самой Екатерины предстать живым человеком в семейном окружении, бабушкой, сочиняющей сказки для внуков. Эта сказочная модальность образа императрицы и была столь успешно разработана Державиным.
В оде заслуживает внимания еще один момент, сопряженный с семейно-бытовым амплуа монархини. Воспевая такие ее качества, как скромность, любезность и приятность в обращении, Державин пишет:
Слух идет о твоих поступках,
Что ты нимало не горда;
Любезна и в делах и в шутках,
Приятна в дружбе и тверда;
Что ты в напастях равнодушна,
А в славе так великодушна,
Что отреклась и мудрой слыть .
Это отречение заслуживает особого комментария. Речь идет о том, что в 1767 г. Комиссия по составлению Нового Уложения приняла решение о поднесении Екатерине II титула «Великой Екатерины, Премудрой и Матери Отечества». Императрица отклонила титул за его «преждевременностью». Однако через несколько дней она вновь приняла депутатов Комиссии, вторично отказалась от именования «Великой и Премудрой», но оставила за собой титул «Матери Отечества» (см.: ). Державин, говоря о великодушии Екатерины, имплицитно вводит сопряженную с ней тему семейственности, охватывающей в данном случае целое государство.
Таким образом, Державин сочетает интимные и государственнопатетические оттенки в образе Фелицы. Будучи одописцем, он видит главную цель в восхвалении и возвеличении монархини. Этим объясняется осуществляемая в финале «Фелицы» смысловая амплификация: деятельность государыни в ее добродетельной заботе о своих подданных приравнивается к мироустроительной силе Бога. Поэт называет императрицу кротким и мирным ангелом, ниспосланным с небес, и взывает к высшим силам:
Воздействие «Сказки о царевичеХлоре» [ЕкатеринаII] на одуГ.Р. Державина «Фелица»\0\
Небесные прошу я силы,
Да, их простря сафирны крылы,
Невидимо тебя хранят От всех болезней, зол и скуки;
Да дел твоих в потомстве звуки,
Как в небе звезды, возблестят .
В финальных образах неба, звезд, сияющего трона выстраивается смысловая вертикаль, соотносимая с восхождением Хлора на вершину горы. Вертикальная направленность движения утверждает поэтическое усилие духовного возвышения. Интересно отметить, что своеобразным продолжением этого сказочно-одического вектора стал построенный в 1780-е гг. по проекту архитектора Н.А. Львова «Храм Розы без шипов», воспроизводящий в Павловске топографию «Сказки о царевиче Хлоре».
Сама же державинская ода оказывается специфическим типом поэтического высказывания, осуществляющимся в напряженном взаимодействии сказочного и ораторского жанров. Снимая мотив странствия, Державин тем не менее сохраняет актуальность мотива поиска добродетели, реализуя его и на содержательно-стилевом, и на композиционном уровне произведения. Образно-аллегорический строй «Сказки о царевиче Хлоре» преломлен в конкретно-исторической ситуации создания «Фелицы», не утрачивая при этом глубины и действенности заложенных нравственно-воспитательных идей.
Отметим в заключение, что в сознании целой эпохи творческий диалог Екатерины Великой и Г.Р. Державина закрепился как одно из самых значимых духовных событий. Уже после смерти императрицы, работая над проектом устройства Сената при дворе Алек -сандра I, Державин разрабатывал принцип централизации законодательной власти в руках монарха. При этом залогом уважения к закону оказывалась исключительно личная добродетель монарха. Вяч. Ходасевич по этому поводу пишет: «Недаром старался он в ту пору увлечь Александра идеальным портретом Царевича Хлора, как некогда соблазнял Екатерину изображением Фелицы» . И хотя предложения Державина были отклонены, Александр запомнил их, свидетельством чего стало награждение Державина орденом Александра Невского.
Дальнейшие исследования влияния «Сказки о царевиче Хлоре» на развитие русской литературы XVIII в. могли бы вовлечь в себя и барочно-классицистический роман М. Хераскова «Кадм и Еармо-ния» с его идеей провиденциального пути идеального правителя,
ОА. Кравченко
и сказку Аксакова «Аленький цветочек», актуализирующую мотив поиска заветного цветка. В целом возрождение значения полузабытого произведения Екатерины II позволит обогатить картину жанрового развития, а также осмыслить механизм жанровых трансформаций сказочных мотивов.
Литература
1. Сводный каталог русской книги XVIII (1725-1800). М., 1962. Т. 1.
2. Карандашова О.С. Взгляды Екатерины II на воспитание в сказках для детей // Детская литератураи воспитание. Тверь, 2004. С. 113-118.
3. Карандашова О.С. Идеи Просвещения в сказках Екатерины II для детей («Сказка о царевиче Хлоре», «Сказка о царевиче Фивее») // Вести. ТвЕУ. Сер. Филология. 2005. №7 (13). Вып. 3. С. 4-11.
4. Карандашова О.С. Фольклорные традиции и черты литературности в сказках Екатерины II для детей // Вести. ТвЕУ. Сер. Филология. 2013. Вып. 2. С. 45-52.
5. Клейн И. Пути культурного импорта: Труды по русской литературе XVIII века. М.: Языки славянской культуры, 2005. 576 с. (Studia philologica).
6. ЕкатеринаII. Сочинения. М.: Современник, 1990. 557с.
7. Державин Г.Р. Сочинения. М., 1957. 501 с.
8. ХодасевичВяч. Державин. М.: Книга, 1988. 384 с.
9. Лебедева О.Б. История русской литературы XVIII века: учеб. М.: Высш. шк.: Изд. Центр «Академия», 2000. 415 с.
10. Салова С.А. Метафизические аспекты в оде Г.Р. Державина «Фелица» // Поэтика русской и зарубежной литературы. Уфа, 1998. С. 37-50.
11. Екатерина Великая и Москва: Каталог выставки. М., 1997. С. 85.
THE STORY OF TSAREVICH CHLOR: ON DEVELOPMENT OF THE FIGURATIVE AND ALLEGORICAL SYSTEM IN DERZHAVIN’S ODE TO FELICE
Imagology and Comparative Studies, 2015, 1(3), pp. 91-104. DOI 10.17223/24099554/3/6
Kravchenko Oksana A. Donetsk National University (Donetsk, Ukraine). E-mail: [email protected]
Keywords: Catherine II, Derzhavin, tale, ode, satire, genre.
The article investigates the impact of Catherine II’s fairy tale on the poetics of Derzhavin’s Ode to Felice. Catherine II’s fairy tale in its transformed folklore images affirms the Enlightenment ideal of the virtuous monarch and aims to bring up an honest, truthful, just and virtuous man. The fairy tale reflects Derzhavin’s innovative position of Man as the subject of poetry. It is suggested that the creative dialogue between Catherine and Derzhavin is not limited to the fairy-tale and odic Felice, but goes further to the innovative Derzhavin’s poems “Birth of a North Crowned Lad”.
The success of Derzhavin’s ode, with its ambiguous aesthetic architectonics, was predetermined by the fact that Ode to Felice was seen by the Empress as an immediate reaction to her own poetic identity, to Catherine-writer. It was not only the combination of praise and blame, odic laudatory pathos and satirical ridicule, but the exact assonance with the Catherine’s ‘poetic tone’ promoted Derzhavin to the Empress’s poet-confidant.
However, the fairy-tale orientation outlined the genre innovation: Derzhavin begins his work not from the position of an ode writer, but from the perspective of a man who, like
Воздействие «Сказки о царевичеХлоре» [Екатерина II] на одуГ.Р. Державина «Фелица»\03
Tsarevich Chlor, goes in search of virtues and asks the Wise Khan’s Wife to instruct him. The further semantic development is based on the contrast between virtues and vice, where the former is embodied by Felice-Catherine II. Derzhavin does not describe the situation of search or a difficult road to the desired goal. The lyric hero and readers can see the embodiment of virtue; therefore the statement lists all the advantages of the virtue-bearer and the condemnation of all the vices inherent to the lyrical hero - Mirza. In both cases, despite the poetic convention, Derzhavin tries to be as specific as possible, including the court, political and military realities of the time. At the same time it is important for him to keep close to the text of Catherine’s fairy tale with its imagery and symbolism.
Numerous allusions to the fairy-tale imagery (the menagerie of human vices, road, mountain, rose), the use of proper names as common (Grumpy, Lentyag), and compositional peculiarities make possible to consider the fairy tale not only as an odic pretext, but as an ontological universal primary text.
Having created the household image of the crowned virtue for the first time, Derzhavin reformed the genre of ode that traditionally followed the abstract scheme of an ideal monarch. It was possible due to Catherine’s previous efforts to be a real person within her family circle, a grandmother telling fairy tales to her grandchildren. This fairy-tale modality of the Empress’s image was successfully developed by Derzhavin. However, Derzhavin combines the intimate and public pathetic shades in Felice’s image. As an ode writer, he sees the main goal in praise and glorification of the monarch. It explains carried the semantic amplification in the final of Ode to Felice: the Empress’s virtuous care of her subjects is equivalent to God’s dispensations.
Thus, Derzhavin’s ode is a particular type of poetic expression that implies an intense interaction between the fairy-tale and rhetorical genres. Removing the motif of journey, Derzhavin, nonetheless, preserves the motif of search in the content, style and composition. The imagery and allegory of The Story of Tsarevich Chlor is reworked in the certain historical situation of The Ode to Felice, without losing the depth and effectiveness of its inherent moral and educational ideas.
1. The USSR State Library. (1962) Svodnyy katalog russkoy knigi XVIII (1725-1800) . Vol. 1. Moscow: The USSR State Library.
2. Karandashova, O.S. (2004) Vzglyady Ekateriny II na vospitanie v skazkakh dlya de-tey . In: Detskaya literatura i vospitanie . Tver: Tver State University. pp. 113-118.
3. Karandashova, O.S. (2005) Idei Prosveshcheniya v skazkakh Ekateriny II dlya detey (“Skazka o tsareviche Khlore”, “Skazka o tsareviche Fivee”) . Vestnik TvGU. Ser. Filologiya. 7 (13). pp. 4-11.
4. Karandashova, O. S. (2013) Fol’klornye traditsii i cherty literaturnosti v skazkakh Ekateriny II dlya detey . Vestnik TvGU. Ser. Filologiya. 2. pp. 45-52.
5. Klein, I. (2005) Puti kul’turnogo importa: Trudy po russkoy literature XVIII veka . Moscow: Yazyki slavyanskoy kul’tury.
6. Catherine II. (1990) Sochineniya . Moscow: Sovremennik.
7. Derzhavin, G.R. (1957) Sochineniya . Moscow.
О.А. Кравченко
8. Khodasevich, Vyach. (1988)Derzhavin. Moscow: Kniga.
9. Lebedeva, O.B. (2000) Istoriya russkoy literatury XVIII veka . Moscow: Akademiya.
10. Salova, S.A. (1998) Metafizicheskie aspekty v ode G. R. Derzhavina “Felitsa” . In: Poetika russkoy i zarubezhnoy literatury . Ufa: Gilem. pp. 37-50.
11. Markina, L.A. (ed.) (1997) Ekaterina Velikaya i Moskva . Moscow: The Tretyakov Gallery. p. 85
ЛИТЕРАТУРНОЕ ТВОРЧЕСТВО
ЕКАТЕРИНЫ ВЕЛИКОЙ
В ЖАНРЕ СКАЗКИ
Лозовая Евгения Вадимовна,
учитель ГБОУ СОШ № 197 Центрального р-на
г.Санкт-Петербурга
1.Введение. Краткая история жизни императрицы до
вступления на российский престол.
2.Отношение Екатерины Великой к идеям эпохи
Просвещения. Переписка с французскими просветителями.
3.Литературное творчество Екатерины. Сказка о царевиче
Часть 1. Введение.
Екатерина Великая...Уже само это имя — часть российской истории. Для многих людей она была идеалом целеустремленности и великой воли, кроме того она обладала решительностью и одновременно обаянием.
Её родители ждали сына, а родилась дочь. Время рождения — 21 апреля 1729 года; место — Штеттин, главный город герцогства Померания. Девочка получила имя София Фредерика Августа. В некоторых источниках указывается, что будущая императрица являлась незаконнорожденной дочерью прусского короля Фридриха П, а в других утверждается, что её отец Иван Бецкой. Но все это только предположения, которым не найдено подтверждений.
Её мать- Иоганна Елизавета - была родом из дома герцога Гольштейн-Готторпского, старшая ветвь которого могла претендовать на престол Швеции. Иоганна Елизавета вышла замуж за князя Христиана Августа Анхальт-Цербского, имевшего чин генерал-майора прусской армии, что, по меркам Иоганны, было весьма скромной партией. Это был спокойный человек, старше жены на 20 лет и в отличие от супруги совсем не амбициозный.
Через год после рождения дочери в семье появился сын, на которого и выплеснулась вся любовь матери. Семья носила гордое имя князей, но временами в замке не хватало простыней. Детей учили всем придворным правилам этикета, но у Софии был дерзкий характер, и как-то раз, на приеме у прусского короля Фридриха Вильгельма 1 она отказалась поцеловать полу августейшего, мотивировав это тем, что камзол у короля слишком короткий и ей не достать до него. С этого момента нетерпимость матери по отношению к дочери усилилась. В мемуарах Екатерина напишет: «Меня едва терпели, очень часто сердито и иногда зло отчитывали, причем не всегда заслуженно.»
Девочка считала себя дурнушкой, а в возрасте семи лет у нее обнаружилось сильное искривление позвоночника, поскольку из-за воспаления легких София долго лежала в одном положении. Но нашелся мудрый врач, который придумал для нее корсет, в котором бедняжка проходила около четырех лет.
Обладательница невысоких внешних данных, молодая София привлекала собеседников своим умом, поскольку была достаточно начитанна, и в этом сыграла свою роль одна из гувернанток, о которой будущая императрица напишет Вольтеру, что гордится таким званием, как «ученица мадемуазель Кардель».
В 1739 году родители увозят ее в Киль, где она знакомится с юным Карлом Петром Ульрихом Гольштейнским, которому прочат трон Швеции или России. Этот ничем не примечательный принц не понравился Софии, но пробудил в ней мечты о власти. Она поверила в себя и словно переродилась.
Вступление на престол Елизаветы 1 сподвигло Иоганну написать дочери Петра Великого письмо с уверениями в своей любви и безграничной преданности — ответ был благосклонным. А между тем Карл Петр Ульрих провозглашен наследником престола. В Берлине заказывается портрет будущей императрицы. У Фикхен, как звали Софию по-домашнему, буквально кружится голова. В борьбе за престол она готова простить будущему мужу и его некрасивость, и недалекость ума. Но русская императрица и не упоминает о замужестве, а лишь зовет в гости. Семья отправляется в Россию 10 января 1744 года.
Только 3 февраля 1744 года они прибывают в Петербург. Творение Растрелли — Зимний дворец...сияние залов...сверкание бриллиантов в прическе и на одежде Елизаветы — было от чего закружиться голове, но София сохраняет ясный ум в этой карусели новых имен и роскоши. Она берет уроки русского языка с таким рвением, что заболевает, и это вызывает у придворных уважение. Она становиться любимицей даже тех, кто отрицает все немецкое. Одно нехорошо: мать совершает ошибку за ошибкой, что грозит выдворением из блистательного Петербурга. Правда, отдаляют от двора только Иоганну, а София 28 июня 1744 года принимает православие и имя Екатерины Алексеевны. Щедрая Елизавета одаряет её бриллиантовыми колье и брошью. На следующий же день проходит обряд обручения с великим князем. Свадьба назначена на 21 августа 1745 года.
Часть П. Отношения Екатерины Великой к идеям эпохи Просвещения. Переписка с французскими просветителями.
Русская общественная мысль эпохи Петра 1 развивалась в самом тесном общении с западноевропейскими филологами и общественно-политическими течениями, в особенности с самым крупным и влиятельным явлением общеевропейской культурной жизнью ХУШ века — французской просветительной фислософией. Во время царствования Елизаветы среди высших кругов русского общества начинает распространяться увлечение произведениями Вольтера, а в 1746-м году Петербургская Академи наук выбирает Вольтера своим почетным членом. Сама Екатерина П еще до восшествия на престол усиленно штудировала философов-просветителей, а после воцарения во всеуслышание объявляет себя горячей сторонницей идей просветителей. Императрица предлагает перенести в Россию издание «Энциклопедии», запрещенной одно время во Франции, приобретает у Дидро, находящегося в тяжелом материальном положении, его библиотеку, оставляя вместе с тем её в пожизненном пользовании писателя и назначая его библиотекарем с высоким жалованием, вступает в личную оживленную переписку с самим Вольтером, которая началась с момента вступления императрицы на престол и завершилась со смертью знаменитого просветителя и философа. Её отношение к Вольтеру было освещено любовью и трепетным пониманием, она видела в нем талантливого литератора и просветителя, но после французской революции весьма охладела к вольтерьянству. Совершенно иным было отношение к Жан-Жаку Руссо: Екатерина не принимала его демократических теорий и позволяла себе насмехаться над его произведениями.
«Философ на троне» - так называли Екатерину Великую в Западной Европе. Но она была не только всесильной правительницей России, но и литератором на троне, поскольку ей принадлежат мемуары, литературные сказки, журнальные статьи.
ХУШ век — век господства классицизма, который в своей основе был литературным направлением, выдвигавшем на первый план задачи государственного масштаба, основным эстетическим критерием признавал разумность, соответствие здравому смыслу. Художественное произведение, как утверждал основоположник теории классицизма француз Буало, должно создаваться не в «припадке вдохновения», а методом строго логического обдумывания. «Прежде чем писать, научитесь мыслить» ,- призывал он поэтов. При этом не делалось различия между философским, научным или художественным мышлением. Недаром наши русские классицисты именовали художественную литературу «словесной наукой». Русский классицизм, как и западноевропейский, имел свои слабые стороны (например, строгая иерархия жанров, заданность литературных типов) и сильные. К последним, кроме гражданского пафоса, можно отнести обращение к образцам и образам античного искусства, антидеспотическую и тираноборческую заостренность.
Особо стоит сказать о дидактическом характере литературы классицизма. Поучительность ее часто была слишком прямолинейной, персонажи служили рупором авторских идей. От такой формы воздействия на читателя либо зрителя «в лоб» впоследствии откажется реализм, но в ХУШ веке это был общепризнанный литературный прием, вызванный оказывать высокое воспитательное влияние.
Указанные веяния времени — философские и литературные — не могли не наложить отпечаток на творчество Екатерины П.
Часть Ш. Анализ сказки о царевиче Хлоре.
Воздействие фольклора на литературную сказку продолжалось на протяжении многих веков и было весьма плодотворным. Общеизвестно, что сказка родилась в устном народном творчестве и была наполнена духом народного опыта, идеалами добра и справедливости, то есть являлась составной частью духовной культуры русского народа. Этот жанр интересен тем, что легко переходит в литературное произведение, при этом не разрушаясь и сохраняя свои традиционные черты.
Когда Екатерина Великая обратилась к жанру сказки, она, как можно увидеть, проявила хорошее знание традиций русского фольклора. Ею были соблюдены некоторые особенности. Например, применение числа 3 (за три дня Хлор был обязан найти розу без шипов), числа 7 (у царевича 7 нянек), обязательный зачин (в сказке это описание места действия, обстоятельств, характеристика героев, родителей Хлора, его окружения, история самого царевича до сказочных приключений и непременное сугубо русское жил да был ), наличие испытаний для главного героя, раздумья героя на распутье дорог и превращения человека в животных, которыми, правда, царевича только пугают.
Отец Хлора - Царь, «везде наведывающийся», являет собой образ просвещенного и заботливого отца своего народа. «Он любил правду», - написано в тексте, и это довершает характеристику человека эпохи Просвещения. Его жена, «езжавшая с ним», напрямую соотносится с историческим образом Екатерины 1, жены царя Петра 1.
Для придания сказке былинного оттенка Екатерина употребляет старославянские слова (токмо, таки, зачал )и слова разговорного стиля речи того времени (маленько, окромя ). А вот имена персонажей выбраны согласно античности: царевичу дано имя Хлор, что в переводе означает желто-зеленый , и соотносится с именем Флор от флора — цветок, а это сопоставимо с тем, что по сюжету ищет царевич.
Совершенно очевидно, что аллегория играет в сказке ведущую роль. Дочь Хана Фелица, помогающая царевичу, - это символ доброй женщины, какие всегда присутствуют в сказках. [Невольно вспоминается ода Г.Р.Державина «Фелица».] Ее имя переводится с латинского как счастье , но Фелицу можно соотнести и с римской богиней, олицетворявшей успех, с Фортуной-судьбой. Отметим, что римляне сближали Флору с греческой богиней Хлоридой, или Хлорис, - богиней цветов, откуда Хлор — цветок. Дочь Хана играет в сказке значительную роль: она помогает царевичу Хлору найти таинственный цветок, направляет его. Вероятно, Екатерина сопоставляла Фелицию с той крепкой рукой, которая должна вести государство к счастью и процветанию.
Сам образ Хлора символизирует чистоту человеческой души, первозданной и неиспорченной, любознательной и добродетельной. Однако, эти черты не лишают Хлора детских черт. Зацепившись о камень, он падает, горько плачет в плену, что и подобает обыкновенному ребенку. Не чуждый состраданию, мальчик готов помочь несчастному, сидящему у ворот дворца, и даже не подозревает, что это его будущий похититель. Оказавшись в плену недоброго Хана, царевич ведет себя благородно и рассудительно: разговаривает вежливо, кланяется, соблюдая придворный этикет. Видно, что автор стремится создать образ такого героя, который бы вызывал у читателя только положительные эмоции и желание подражать.
Государственный ум Екатерины проявился в описании придворного окружения, где присутствуют «ласкатели и трусы», но есть и правдолюбцы, произносящие «нелестные слова». Мир людей предстает разделенным на праздных, которые «будут стараться отвести от истинного пути», ленивых, которые «празднословием будут отвлекать от дела», и людей прямодушных, трудолюбивых, чьи добрые намерения равняют их с царями и царицами. Для убедительности в сказке рисуется крестьянское хозяйство, где процветает достаток в силу трудолюбия (преодоление трудом «всякой нужды и недостатка») и где хозяева проявляют верх милосердия и гостеприимства к путешествующим Хлору и его спутнику Рассудку, сыну Фелицы.
На пути к розе без шипов царевичу предстоит выбрать свой путь среди дорог «прямых, кривых и перепутанных». Прямая - «благорасположенных душ младенчества»; кривые же ведут к праздности и лени. Царевич едва не попадает в силки людей праздных, но его спасает Рассудок, и трудный путь, сравнимый в дорогой в гору, продолжается. Правда, ребенок жалуется на усталость, но Рассудок наставляет его: «Терпением одним преодолевается труд». Разумеется, к розе без шипов - добродетели - ведет дорога прямая, на которой необходимо опираться на честность и правду. Честность и Правда в образе старика и старухи в белых одеждах, символизирующих чистоту, дают путнику посохи, на которые он должен опираться, чтобы не споткнуться.
Упорный поиск розы без шипов завершается победой царевича Хлора, что характерно для сказок, возвращением к родителям и обретением славы в юные лета в силу достижения своей собственной добродетели. А сама сказка завершается традиционной для фольклора концовкой: «Здесь сказка кончается, а кто больше знает, тот другую скажет».
Таким образом, сочинение Екатерины Великой, созданное в 1781-1782 годах для четырехлетнего внука Александра, соответствует не только дидактическому характеру эпохи Просвещения, но и содержит главные элементы народного творчества.
1. Екатерина П, императрица. Сказка о царевиче Хлоре. Русская словесность, 1994, № 2.
2. Михайлова О.Н. Екатерина П — императрица, писательница, мемуарист. Сочинения Екатерины П. М, 1970.
3. Серебренников В.Б. Екатерина Великая и русский язык, русская литература. Вестник Петровской Академии, 2009, № 13, с.96-99.
4. Анри Труайя. Екатерина Великая. Эксмо, М., 2007.
5. Бернард Шоу. Великая Екатерина. Маленький скетч из жизни русского двора. Полное собрание сочинений в 6 томах, том 4. Л., Искусство, 1981.
6. Павленко Н.И. Под скипетром Екатерины. ЖЗЛ. М., Молодая гвардия, 1999.
Федеральное агенство по образованию
Государственное образовательное учреждение
Высшего профессинального образования
«Алтайская
государственная педагогическая академия»
Кафедра теории,истории и методики преподавания литературы
КУРСОВАЯ РАБОТА
Сказки Екатерины ІІ
Выполнила студентка
Филологического факультета
4 курса ОЗО
Луцина С.С.
Научный руководитель:
Синельникова Г.П.
Кандидат филологических наук,доцент
Барнаул 2010.
Введение
Глава 1.Жанр сказки.
1.1.Фолклорная и литературная сказка
1.2.Литературная сказка в XVIII веке
Глава 2.Сказки Екатерины II.
2.1.Литературная деятельность Екатерины II
2.2.Сказки Екатерины II
Заключение
Список литературы
Введение
Данная курсовая работа посвящена Екатерине II, ее сказкам. Екатерина II выдающаяся личность. Трудно недооценить ее роль в российской истории. Но мало кому известно, что Екатерина II была еще и одной из самых плодовитых писательниц. По подсчетам академика П.П.Пекарского все, написанное ею (включая и различные деловые, государственные документы), может составить около пяти тысяч томов. Екатерина II разработала для своих внуков целую систему воспитания. А значит, проявила себя и как педагог. Вышедшие из-под ее пера произведения составляют немалый интерес для современных литературоведов-филологов. Страсть Екатерины к сочинительству нимало не соответствовала ее литературному дарованию, о степени которого не может быть двух мнений. Екатерина не имела писательского таланта. Тем не менее, творчество Екатерины не лишено своеобразного интереса, как для истории литературы, так и для истории русского общества вообще. Во-первых, оно интересно именно потому, что это - творчество императрицы, что это - реальная и официальная литературная политика правительства, что это сумма произведений, заключающих, так сказать, царские директивы как общеидеологические, так и специально литературного характера.
Люди, поддерживавшие власть и благоговевшие перед ней, ловили каждое слово императрицы как указание и наставление; передовые элементы общества, настроенные оппозиционно по отношению к правительству, внимательно присматривались к творчеству царицы, как бы изучая неприятеля, оттачивая оружие нападения на него; но всем было интересно всё, что напишет и опубликует царица.
Объектом исследования курсовой работы является литературное творчество Екатерины II.
Предметом исследования – сказки Екатерины ІІ.
Целью работы является попытка проанализировать сказки Екатерины ІІ.
Задачи данной работы следующие:
1)определить понятие сказки, выявить отличительные особенности фольклорной и литературной сказки.
2)определить место сказки в литературе XVІІІ века.
3)проанализировать «сказкотворческую» деятельность Екатерины II.
Методами курсовой работы являются культурно-исторический и типологический. В данной курсовой работе делается попытка выявить типологию сказок Екатерины II.
Новизна работы заключается в том, что нет ни одного полного исследования на тему сказок Екатерины II. Существуют лишь отдельные замечания о сказках.
Глава 1-Жанр сказки
1.1-Фольклорная и
литературная сказка
Еще в первой трети XIX века научная литература о сказке была не слишком богата. Помимо того, что трудов издавалось мало, библиографические сводки показывали следующую картину: больше всего издавалось текстов, довольно много было работ по частным вопросам и сравнительно мало трудов общего характера. Если же они и были, то в большинстве случаев «имели не строго исследовательский, а философско-дилетантский характер» [Пропп,1998:34].
«Изучение сказки велось, главным образом, лишь генетически, большей частью без попыток предварительного систематического описания». [Пропп, 1998:34]
Что же такое сказка? На первый взгляд может показаться, что это известно каждому.
Прежде всего, следует получить по возможности ясное представление о самом термине "сказка". Определение понятия "сказка" логично начать с изу-чения самого слова "сказка", с того, как обозначается это понятие в разных языках, и, значит, с того, что сам народ понимает под словом "сказка".
Обратимся к исследованиям одного из известнейших специалистов по сказковедению В.Я. Проппа. Полученные им результаты оказались несколько неожиданными. Европейские народы, как правило, никак не обозначают этого вида народной поэзии, пользуясь для его определения самыми разными словами. Есть только два европейских языка, которые создали специальные слова для обозначения этого понятия. Это русский и немецкий языки.
На латинском языке слово "сказка" передается через fabula. Но слово это не специфично для сказки, оно имеет много разных значений: разговор, сплет-ня, предмет разговора и т. д. (ср. наше "фабула" - "сюжет, предмет повествования), а также рассказ, в том числе сказка и басня. В значении "басня" оно перешло в немецкий язык. В немецком Fabel - "басня", а глагол fabulieren –«рассказывать с привиранием». В немецком языке сказка обозначается словом Marchen. Корень Mar- означает „новость", „известие", -chen - уменьшительный суффикс. Таким образом, Marchen - „маленький, интересный рассказ". Это слово встречается с ХIII века и постепенно закрепилось в значении "сказка".
Отсюда можно сделать следующие выводы:
1. Сказка признается повествовательным жанром (raconter - "рассказывать", Mar- новость", „известие", что тоже связано с фактом рассказывания)
2. Сказка считается вымыслом.
3. Цель сказки - развлечь слушателей.
Многие ученые обходились без определения сказки. Однако были и такие, которые это понятие определяли.
Научное понимание термина "сказка" имеет свою очень интересную историю, но рамки данной работы не позволяют остановиться на ней подробно. Поэтому следует привести наиболее распространенное определение сказки.
По мнению В.Я. Проппа сказка определяется, прежде всего, художественной формой. "Каждый жанр обладает особой, свойственной ему, а в некоторых случаях только ему, художественностью. Совокупность исторически сложившихся художественных приемов может быть названа поэтикой". Так получается первичное, самое общее определение: "сказка есть рассказ, отличающийся от всех других видов повествования специфичностью своей поэтики. » [Пропп,1984:35].
Это определение, сделанное по всем правилам логики, все же не вполне раскрывает сущность сказки и требует дальнейших дополнений.
Именно на такой путь определения понятия "сказка" стал крупнейший собиратель и исследователь сказки А. И. Никифоров. Определение, данное Никифоровым, гласит: "Сказки - это устные рассказы, бытующие в народе с целью развлечения, имеющие содержанием необычные в бытовом смысле события (фантастические, чудесные или житейские) и отличающиеся специальным композиционно-стилистическим построением» [Никифоров,1930:7]
В определении, данном Никифоровым, есть некоторые неточности, а именно в выделении главных признаков народной сказки.
Сказка, народная сказка есть повествовательный фольклорный жанр. Он характеризуется своей формой бытования. Это рассказ, передаваемый из поколения в поколение только путём устной передачи. Этим бытование народной сказки отличается от бытования литературной сказки, которая передается путем письма и чтения и не меняется. Однако форма существования не является жанрообразующим признаком (роман, повесть, драма, комедия и т.д. также передаются путем письма и также не меняются).
По Никифорову сказка характеризуется как рассказ, т. е. она принадлежит к повествовательным жанрам. Этот признак также еще не является решающим, так как имеются и другие повествовательные жанры (былина, баллада), которые не относятся к сказкам. Как уже указывалось, самое слово "сказка" обозначает нечто рассказываемое. Значит, народ воспринимает сказку как повествовательный жанр по преимуществу. Этот признак сохраняется без изменений и при понимании литературной сказки.
Другой признак, указанный еще В. Г. Белинским, состоит в том, что сказка рассказывается с целью развлечения. Она принадлежит к развлекательным жанрам. Однако на этот счет существуют различные точки зрения. Так, например, В. П. Аникин считает, что сказка преследует воспитательные цели. [Аникин,1984:34]. Что она имеет воспитательное значение - это несомненно, но что она создается с целью воспитания - это, по мнению В.Я. Проппа определенно неверно. Развлекательный характер нисколько не противоречит глубокой идейности сказки. Когда говорится о развлекательном значении сказки, то это означает, что она имеет преимущественно эстетические функции.
Литературная сказка может создаваться именно с воспитательными целями, а эстетические функции будут отходить на второй план. Если в народной сказке ее воспитательное значение настолько тесно переплетено с развлекательными функциями, что порой, увлекшись сюжетом, не сразу разгадаешь глубокий скрытый смысл фольклорного произведения, то в литературной сказке одна из главных задач автора - донести свою мысль до читателей, показать свое видение мира и в какой-то мере воздействовать на читателей.
Признак развлекательности вызывает серьезные споры в науке, и нет единой точки зрения на этот вопрос. Кроме того, наличие этого признака в некоторой степени зависит от читателя (или слушателя) сказки, от того, насколько он готов (или не готов) воспринять воспитательное значение произведения, с какой целью он сам читает или слушает сказку.
Признак развлекательности стоит в связи с другим признаком сказки, выдвигаемым Никифоровым, а именно необычайностью события (фантастического, чудесного или житейского), составляющего содержание сказки. Этот признак сказки был отмечен в науке уже давно, но существенное дополнение, внесенное Никифоровым, состоит в том, что необычайность понимается не только как необычайность фантастическая (что верно для волшебной сказки), но и как необычайность житейская, что дает возможность подводить под это определение и новеллистические сказки.
Таким образом, в сказках не только изображаются фантастические лица и предметы, но и реальные явления представлены в фантастическом аспекте.
Ирреальность, фантастичность сказки не только не исключает ее обусловленности действительностью, но и не противоречит ее обращенности к действительности, ее стремлению воздействовать на нее. Зависимость вымышленных ситуаций и образов от идеи, лежащей в основе сказки, убеждает нас в том, что в ней преобладает стремление сказочников изложить задуманную мысль.
Владимир Прокопьевич Аникин разделяет вышеизложенную точку зре-ния. По его мнению, вымысел, конечно же, делает сказки особым поэтическим жанром, но не он как таковой является главной чертой жанра сказки, а "особое, осуществляемое с его помощью раскрытие реальных жизненных тем" [Аникин,1984:54] .Как уже было отмечено, В.П. Аникин хотел подчеркнуть воспитательные функции сказки, ее роль в формировании личности и мировоззрения человека. Именно эта функция, как уже говорилось, в какой-то мере различает литературную и народную сказки.
Еще один важный признак состоит в том, что в действительность рассказанного не верят. Сам народ понимает сказку как вымысел. В действительность излагаемых сказкой событий не верят, и это - один из основных признаков сказки. Его заметил еще В. Г. Белинский, который, сравнивая былину и сказку, писал: "В основании второго рода произведений (т. е. сказки) всегда заметна задняя мысль, заметно, что рассказчик сам не верит тому, что рассказывает, и внутренне смеется над собственным рассказом. Это особенно относится к русским сказкам" [Белинский,1954:354].
К.С. Аксаков, предпринявший более ста лет назад попытку отличить сказку от других видов фольклора, писал, что вымысел влияет и на содержание сказок, и на изображение места действия в них, и на характеры действующих лиц. Причем самое характерное для сказок - направленность на сознательный вымысел. Целый ряд фольклористов, таких как Э.В. Померанцева, В.Я. Пропп, Т.Г. Леонова также определяют установку на вымысел в качестве главного жанрообразующего признака сказки.
В литературной сказке установка на вымысел может быть сознательно размыта.
Наконец, последний выдвигаемый Никифоровым признак - специальное композиционно-стилистическое построение. Именно этот признак и есть решающий для определения того, что такое сказка.
Т.Г. Леонова в книге "Русская литературная сказка XIX века в ее отношении к народной сказке " обосновывает еще один существенный признак сказки - особую образность. Она называет особую сказочную образность условно-фантастической и считает ее жанрообразующим признаком сказки.
Итак, все названные особенности выделяют сказки из числа других фольклорных жанров. В совокупности всех этих черт сказка может быть определена как жанр следующим образом:
Сказка - это эпическое, чаще всего прозаическое произведение с установкой на вымысел, произведение с фантастическим сюжетом, условно-фантастической образностью, устойчивой сюжетно-композиционной структурой и ориентированной на слушателя формой повествования [Леонова, 1982:198].
Итак, имея четкое определение народной сказки, возможно выделить признаки, отличающие ее от литературной. О некоторых отличиях уже говорилось.
Как уже говорилось, существует ряд черт, характерных как для народной, так и для литературной сказки. Необходимо выделить критерии, по которым литературная сказка отличается от народной:
1)Идейное или идейно-тематическое содержание;
2)Композиция;
3)Образная система;
4)Язык (речевой стиль)
Сопоставив литературную и народную сказку по этим критериям можно выдвинуть некоторые предположения относительно специфических черт литературной сказки.
Идейное или идейно-тематическое содержание литературной сказки, прежде всего, определяется автором произведения, в отличие от сказки народной. В связи с этим следует затронуть вопрос об индивидуальном и коллективном началах в народной и литературной сказке. В фольклоре творчество, конечно же, принадлежит отдельным людям, но оно передает массовое мировоззрение. Приметы индивидуального творчества составляют наименее ценное в фольклоре и, как правило, не удерживаются им, тогда как при оценке авторского творчества особое значение имеют черты, характеризующие произведения того или иного автора. Личное, субъективное может выражаться по-разному: в стиле, в характеристиках героев и т.д.
Кроме этого, литературная сказка, как плод трудов определенного человека, принадлежащего определенному времени, несет в себе современные этой эпохе идеи, отражает современные ей общественные отношения, тогда как сказка народная, передающаяся из поколения в поколение и живущая на протяжении многих веков, сохраняет отпечаток архаичных форм миропонимания (сказки связаны, прежде всего, с мифом) и архаичных социально-экономических отношений.
Говоря о сюжетно-композиционной структуре народных сказок, необходимо остановиться на закономерностях построения народных волшебных сказок, выведенных В.Я. Проппом. Основываясь на понимании сюжета, как комплекса мотивов или повторяющихся элементов-функций действующих лиц, Пропп выделил 31 функцию действующих лиц, в комбинацию которых укладывается любая волшебная сказка. Элементы-функции действующих лиц волшебной сказки не обязательно присутствуют в каждой волшебной сказке, в силу закона перемещаемости, о котором Вл. Пропп упоминает в своей работе "Морфология сказки". "Сказки обладают одной особенностью - составные части одной сказки без всякого изменения могут быть помещены в другую сказку. Это закон перемещаемости, специфическая особенность каждой волшебной сказки" [Пропп,1998:168]; но любая из этих функций обязательно присутствует в какой-то из волшебных сказок.
Однако такого строго обозначенного сценария мы не найдем в литературной сказке, которая отличается от народной тем, что имеет определенного автора и уже не принадлежит к фольклорным жанрам. В литературных сказках мы найдем в своеобразном переплетении характерные для народных волшебных сказок ясность и тайну, проявления чудесного в разных формах, причем не только в осязаемом мире. Чудесное может указывать на психологическую и моральную сложность человека, чудесному может придаваться духовное значение. Таким образом, для творческой фантазии создателя литературной сказки представлен полный простор, что не мешает авторам использовать традиционные функции героев.
Что же касается сюжетов народных и литературных сказок, то здесь также наблюдаются серьезные различия. Как известно, с давних пор предпринимались попытки классифицировать все известные народные сказки, объединив в группы их на основе схожести сюжетов. Эти попытки увенчались успехом, и в результате современная наука располагает указателями сказочных сюжетов (указатель Аарне - Андреева). Таким образом, сюжеты народных сказок являются традиционными и в какой-то мере заданными, в то время как сюжет литературной сказки всецело зависит от вымысла автора, что, как уже указывалось, не мешает писателям обращаться к народной традиции, как к источнику вдохновения.
Как уже говорилось, одним из жанрообразующих признаков народной сказки является установка на сознательный вымысел. Наличие вымысла обусловливает особые свойства образности в народных сказках. На каждом шагу мы сталкиваемся с необычными свойствами самых обыкновенных людей, которые волей судьбы оказываются в невероятных ситуациях. Вымышленные существа, животные, наделенные человеческими качествами, и чудесные предметы не сходят со страниц, будоражащих воображение.
Особая структура сказочного образа в народных сказках проявляется:
1)в тенденции к раскрытию типового содержания и изображения персонажей путем обобщения;
2)в постоянстве функций персонажей;
3)в лаконичности портретных и психологических характеристик персонажей, которые раскрываются полнее в диалогах и поступках;
4)ограниченное количество героев, сюжет строится на двух-трех главных героях.
Важную роль играет постановка персонажа в фантастическую ситуацию, совершение персонажем фантастических, сказочных действий. Именно действие можно назвать основным законом сказки, а движение сюжета в действиях и диалогах персонажей - ее структурным стержнем.
Структура сказочного образа героев литературной сказки резко отличаются от образности в народных сказках по всем вышеперечисленным пунктам. В литературной сказке находят свое отражение следующие тенденции:
1. индивидуализация сказочного героя. Часто у него есть полное имя (то есть имя и фамилия), автор сказки сообщает читателям подробности его жизни;
2. в литературных сказках бесчисленное множество персонажей, тогда как в рамках народной традиции принято переносить персонажей из одной сказки в другую, часто даже с сохранением функции героя;
3. постоянство функций в литературной сказке также нарушено. Герой по ходу действия может переходить из разряда положительных в категорию отрицательных и наоборот;
4.портретные и психологические характеристики в литературных сказках играют важную роль для понимания образа героя. Автор старается обосновать действия персонажей, объясняя их особенностями характера.
5.система и иерархия героев значительно усложняется, появляется много «побочных», второстепенных героев;
Таким образом, структура сказочного образа литературной сказки существенно отличается от структуры сказочного образа в сказке народной.
Одним из основных элементов структуры литературного произведения является язык, или речевой стиль. Стиль – это специфический способ реализации целевой установки, наиболее характерной для того или иного типа общения. В области литературной коммуникации целевая установка представлена эстетическим намерением писателя, которое, воплощаясь в художественной структуре произведения, оказывается в основе его эстетической функции. Способ реализации эстетической функции включает использование всех доступных средств, начина от системы художественных образов и общего построения произведения, и заканчивая использованием языковых средств.
Исходя из этого, можно утверждать, что в фольклорной сказке стиль практически отсутствует, так как она является формой коллективного творчества, а в литературной стилю отводится важная роль.
Так, фольклорной сказке, как представителю эпического жанра, присущи следующие стилистические особенности:
Наличие традиционных формул зачина и концовки;
Наличие повторяющихся конструкций;
Разговорная речь;
Повторяющиеся приемы повествования;
Трехступенчатое построение сюжета.
Литературная сказка в большинстве своем заимствует у народной ее стилистические особенности. Но, как уже многократно повторялось, только от воли автора зависит степень стилизации его произведения. Чаще всего автор литературной сказки жертвует разговорностью речи, усложняя строение фраз и придавая большое значение правильности их построения. Что же касается остальных особенностей, то они также могут безболезненно отсутствовать в авторском произведении, хотя их наличие и создает особую сказочную атмосферу.
1.2-Литературная сказка
в XVIII веке
Русская литературная сказка восприняла то, что было выработано традиционным фольклором (духовный опыт народа, идеалы и надежды, представления о мире и человеке, добре и зле, правде и справедливости - в совершенной, гармоничной, емкой, веками вырабатывавшейся форме), соединив нравственные ценности и художественные достижения народа с авторским талантом.
Сказка стала составной частью духовной культуры народа, сказочные принципы осмысления и изображения мира и человека универсальны и узнаваемы в искусстве. История авторской сказки в целом отражает особенности литературного процесса, а также своеобразие литературно-фольклорного взаимодействия в разные историко-культурные периоды.
В области сказки взаимодействие фольклора и литературы было наиболее тесным, долгим и плодотворным. Сказка как вид народного эпического творчества жила не только в традиционном, естественном бытовании или существовала в виде текстов, фиксирующих устную традицию, но и входила в русскую литературу на равных правах - в виде литературной сказки. Так, один из наиболее авторитетных отечественных ученых-фольклористов В.П. Аникин отмечает: «Сказки писателей слились в сознании людей всех поколений со сказками народа. Это происходит потому, что каждый писатель, каким бы оригинальным ни было его собственное творчество, ощущал свою связь с фольклором». [Аникин,1985:22]
Нравственная философия и психологическая основа, законы поэтики и стиль сказки как одного из древнейших видов народного творчества таковы, что писатели, поэты и драматурги всегда обращались к ней в поисках ответов на важнейшие вопросы современности и с целью художественного осмысления «вечных» проблем человеческого бытия. Сказка (как вид народного творчества) уникальна и потому, что способна трансформироваться в литературные произведения, не разрушаясь.
Многие особенности, присущие сказке как виду литературы, сложились уже на ранних этапах ее развития. Первый этап в истории отечественной литературной сказки может быть назван «допушкинским» (сказка в литературе XVIII- начала XIX вв.). Итогом его стало окончательное закрепление сказки в системе литературных жанров.
Средневековая культура знала две противоположные тенденции в отношении к сказке: осуждение сказки вместе с другими языческими формами культуры как «вредной небылицы», признание сказки - занимательной, поучительной вымышленной истории - необходимой в жизни любого человека (от царя до крестьянина). Жанровая система средневековой отечественной литературы такова, что авторскую сказку включать не может.
В XVII-XVIII вв. появляются первые книжно-литературные обработки народных сказок и «в сказочном стиле» переведенные западноевропейские и восточные повести и романы. Фольклоризм как особенность литературы и неотъемлемая черта литературной сказки лишь начинает складываться.
Общий подъем национального самосознания, особенно в 60-90-е гг. XVIII в., стремление литературы к самобытности, возрождению традиций обусловили интерес к народной поэзии и ее активное проникновение в художественную литературу. Первые шаги к созданию самобытной литературной сказки нередко связывают уже с «предромантическим» движением, понимаемым достаточно широко. [Троицкий,1985:23]
Примерно в 60-70-е гг. XVIII в. формируются два основных направления развития литературно-фольклорного синтеза, повлиявшие в дальнейшем на оформление сказки в литературе: «сочинение литературной сказки на основе сказки фольклорной, с заимствованием из последней отдельных специфических элементов содержания и формы» и «пересказ народной сказки с явным стремлением удержать в нем по возможности максимум ее характерных признаков.. .» [Новиков,1971:24] Занимательные и необычные заимствованные произведения этого времени также получали «сказкоподобную» форму письменного закрепления, как соответствующую национальной традиции развлекательно-воспитательной словесности.
Первые сказочные опыты в литературе носили волшебно-богатырский или волшебно-приключенческий характер, опирались на традиции бытовых сатирических сказок и повестей XVII в. Одновременно возникают профессиональные литературно-сказочные произведения и популярно-массовые. В профессиональной литературе второй половины XVIII в. зарождается жанр «сказочной» поэмы («Душенька» И.Ф.Богдановича, «Бахариана» М.М.Хераскова, поэмы Н.М.Карамзина). Сказочное начало в литературе проявляется и в аллегорических нравоучительных «сказках» Екатерины II.
Глава 2.-Сказки
Екатерины II
2.1-Литературная
деятельность Екатерины II
Литературная деятельность Екатерины II продолжалась около четверти века и была необыкновенно обильна, более обильна, чем сочинительство Фридриха II, с которым Екатерина конкурировала и в качестве «философа на троне», и в качестве монарха-писателя. В этом соперничестве она, без сомнения, имела преимущество и потому, что писала свои произведения в основном сама, без существенной посторонней помощи. Екатерина исписала за свою жизнь поистине чудовищное количество бумаги. Она и сама не без хвастливого кокетства говорила о свойственной ей графомании. Нельзя при этом забывать об огромной сумме официальных документов и деловых бумаг, а также частных писем, вышедших из-под ее пера. Она писала законы, притом чрезвычайно длинные законы, целые тома законодательных установлений, сама писала рескрипты вельможам, генералам, духовным лицам, своей рукой писала огромное количество писем своим сотрудникам, друзьям, приятельницам, любовникам и многим, многим другим.
Литературная работа Екатерины ІІ была весьма многообразна по характеру, по жанрам, хотя и едина по своей идейной направленности, по резко выраженной во всех ее произведениях политической тенденции.
Следует указать, что, несмотря на анонимность всех выступлений Екатерины II в печати и на сцене, современники очень хорошо знали, кто является автором этих произведений. В XVIII в. весьма распространенная анонимность литературных публикаций нимало не мешала осведомленности читающей публики в вопросах авторства анонимных произведений. Екатерина, кроме единичных случаев, нисколько не стремилась скрыть свое авторство и, напротив, несколько щеголяла им, что могло только способствовать интересу к ее произведениям в публике.
Екатерина выступила впервые в печати в 1767-1768 гг. Первой публикацией ее произведения было издание «Наказа», книги не столько публицистической, сколько имевшей характер официального государственного акта, правда, чисто декларативного, а не практического, но все же не индивидуально-литературного. Однако систематически занялась русской литературой и приняла в ней непосредственное участие Екатерина несколько позднее, именно тогда, когда перед ней воочию встал вопрос о необходимости правительственной опеки над умами, правительственного руководства общественным движением и открытого нажима на него как мерами административного воздействия, так и мерами убеждения, через печать. Так возникла «Всякая всячина», еженедельный журнал, издававшийся в 1769 г. под редакцией и при активном участии Екатерины, помощником которой, скорей всего техническим, был ее секретарь - литератор и филолог Г. В. Козицкий.
Ко времени, когда Екатерина выступила на поприще драматургии, русская комедия прошла уже, хотя и краткий, но обильный творческими исканиями путь.
Ее первая комедия «О время!» представляет собой переделку пьесы Геллерта «Богомолка» .В 1772 г. Екатерина выпустила в свет, кроме комедии «О время!», еще «Именины госпожи Ворчалкиной», «Переднюю знатного боярина» и «Госпожу Вестникову с семьею»; повидимому, к тому же времени относится написание комедии «Вопроситель». Начиная с 1786 г. Екатерина работала над серией комических опер, в которых она стремилась использовать фольклор, откликаясь тем самым на предромантическое течение, охватившее и русскую литературу. В духе этого течения ее оперы - это сценические сказки, допускающие гротеск и фантастику, претендующие на игру воображения, красочность и разнообразие выдумки. Подлинно народно-фольклорного в них нет ничего. Зато в них есть политический смысл, проступающий вполне отчетливо из-под веселой шутки.Так, опера «Февей» (1786), построенная на основе сказки самой Екатерины, заключает назидание Павлу Петровичу слушаться матери-императрицы, не выходить из ее воли и не стремиться ездить за границу; иначе говоря, эта опера была одним из тактических ходов в борьбе Екатерины со своим сыном. Опера «Новгородский богатырь Боеславич» (1786), т. е. Василий Буслаевич, своеобразно толкует известный былинный сюжет. Василий представлен в ней князем новгородским, который силой проучил дерзких новгородцев, осмелившихся не слушаться самодержца, отказывавших ему в рабском послушании; Василий заставляет их подобострастно склониться перед спасительной жестокостью самодержавия. Опера о Горе-богатыре Косометовиче, которой предпослана сказка того же содержания, сочиненная Екатериной (1789), - это сатира на шведского короля Густава III. В операх Екатерины, как и в ее «исторических представлениях», в прозаический текст вставлено множество арий и хоров, частью взятых из стихотворений Тредиаковского, Ломоносова, Сумарокова, частью сочиненных секретарем императрицы А. В. Храповицким, частью смонтированных им из народных песен.
Опера «Федул с детьми» почти целиком составлена из чужих стихов, т. е. почти не потребовала авторской работы самой Екатерины.
Совсем не писала и не могла, не умела писать Екатерина стихов.
Также Екатерина написала серию педагогических сочинений. В центре ее педагогической системы - идея счастья ребенка, от будущих деяний которого зависит благоденствие народа и государства. Кроме инструкции для воспитания ее внуков Александра и Константина, Екатерина также написала «Гражданское начальное учение», «Выборные российские пословицы» и две сказки для детей. Первая из этих работ - брошюра, состоящая из двухсот изречений и кратких положений, претендующих на сообщение ребенку основных сведений о нравственности, о жизни, о мире; наряду с исчислением месяцев, дней недели, времен года и т. п. здесь изрекается, например: «Добрые дела сами собою воздаяния приносят» или «В свете ничего совершенного нет» и т. д. «Российские пословицы» Екатерины не имеют ничего общего с фольклором; это составленные ею изречения, вроде: «Всегда новизна, да редко правизна», «С людьми браниться никуда не годится», «Деньги много могут, а правда царствует» и т. п. Внешняя имитация народных пословиц не может скрыть искусственности и тенденциозности императорского творчества; не меняет дела и то, что Екатерина вводит в свой сборник несколько подлинных народных поговорок.
Не обладая особым
литературным даром, Екатерина ІІ попыталась написать и две сказки для детей:
«Сказку о царевиче Февее»(1783) и «Сказку о царевиче Хлоре»(1781).
2.2-Сказки Екатерины II
Сказки Екатерины ІI, которые можно считать первыми литературными сказками в истории русской литературы. Замечательно то, что не обладая особым писательским талантом и не являясь знатоком русской литературы, Екатерина II написала сказки в соответствии со всеми критериями этого жанра.
Несомненно, что на Екатерину ІI оказал влияние фольклор и за основу она взяла народные сказки, но в целом эти сказки отличаются от народных.
Идейно-тематическое содержание сказок соответствует законам XVIII века, века Просвещения. Эти сказки - художественное воплощение просветительских идей о необходимости воспитывать честного, добродетельного, справедливого человека.
Что касается сюжетно-композиционных особенностей сказок, например «Сказки о царевиче Хлоре», то здесь очень четко проявляются закономерности композиционного строения народных сказок. Обращает на себя внимание то, что Екатерина II построила композицию своего сочинения по закону волшебных сказок, который был выявлен в результате специальных исследований В.Я. Проппом только в XX веке. Екатерина в «Сказке о царевиче Хлоре» использовала выделенные Проппом основные функции героев.
Например, первая функция, которая встречается в тексте - отлучка старших и Хлор остается дома один,без родителей. «Царь взял войска, кои в близости в лагере стояли, и пошел с полками для защиты границы. Царица поехала с царем. Царевич остался в том городе и доме, что родился» [ЕкатеринаІІ,1994:13].
Выведывание следующая функция действующего лица, которая встречается в сказке. «Пришло ему на ум (хану), нарядится в изодранную одежду и сесть у ворот сада, будто человек старый и больной».
Таким образом, становится ясно, что Екатерина пыталась выстроить стройную композицию, опираясь на традиции волшебных сказок. Однако, в сюжет сказки лишен какой-либо занимательности и строится на нравоучениях, чего не встретишь в фольклорной сказке. И в этом проявляется особенность литературной сказки, что все зависит от воли автора. Здесь автор- сказочник не заботится о логичности и стройности сюжета: не ясно, зачем киргизский Хан похищает Хлора и уводит его в степь. Сказочный колорит разрушается и множеством бытовых подробностей: рассказывается, куда мальчика привезли, в какую кибитку поселили, чем накормили. Образ главного героя, царевича Хлора, отличается от традиционного изображения детей в XVIII веке как в литературе, так и в фольклоре. И здесь Екатерина ІІ проявила себя как новатор. Перед читателем предстает живой мальчик, умный и воспитанный, а не уменьшенная копия взрослого, как традиционно изображали детей в XVIII веке. Вот завязка сюжета: царевич гуляет в саду и видит сидящего у ворот нищего (переодетого киргизского Хана) «Хлор как любопытное дитя просил посмотреть больного нищего; няни унимали Хлора, сказали, что смотреть нечего…Хлор захотел сам отдать деньги, побежал вперед, няни побежали за ним, но чем няни скорее бежали, тем младенец шибче пустился бежать…, побежал за вороты, зацепился ножкою за камешек и упал на личико…[ЕкатеринаІІ,1994:14]. «Перед нами просто ребенок, который долго плачет, когда узнает, что его похитили, но одновременно это необычайный ребенок: он не по годам умен и сметлив, полон чувства собственного достоинства, поражает Хана своею благовоспитанностью. [Синельникова, 2008:69] «…вошед в ханскую кибитку всем поклонился; во-первых, Хану, потом около стоящим направо и налево, после чего встал перед Ханом с почтительным, учтивым и благопристойным таким видом, что всех Киргизцев и самого Хана в удивление привел» [ЕкатеринаІІ,1994:14].Екатерине удается описать не сказочного героя, а создать образ живого мальчика, идеального ребенка, каким она рисует его в своих «Наставлениях».
Маленькому Хлору помогает вдруг появившаяся дочь Хана Фелица. Она дает в помощники Хлору своего сына- Рассудка. Рассудок помогает царевичу вырваться из сборища молодых людей, лежащих в праздности на траве, уйти от Лентяги Мурзы, который соблазняет Хлора мягким диваном и покойной жизнью. Не удерживается Екатерина от идиллического описания крестьянской жизни: «Не в дальнем расстоянии увидели дом крестьянский и
несколько десятин весьма удобренной земли, на которой всякий хлеб, как-то рожь, овес, ячмень, гречиха и пр. засеян был…; подалее увидели луга, на которых паслись овцы, коровы и лошади. Хозяина они нашли с лейкою в руках- обливал рассаженные женою его огурцы и капусту; дети же упражнены были в другом месте - щипали траву негодную.» [ЕкатеринаІІ,1994:16].
Царевич встречается с разными людьми, делает ошибки (идет на звук волынки и попадает к «пьянствующим»), но в конце концов Рассудок приводит его к горе, где встречают их два старца- Честность и Правду, которые и помогают им найти розу без шипов, которая не колется.
Екатерина II при написании своей сказки заимствует у народной ее стилистические особенности.
Например она вводит в «Сказку о царевиче Хлоре» традиционный сказочный зачин и концовку. Зачин: «До времен Кия, князя киевского, жил да был в России царь - добрый человек…»[ЕкатеринаІІ,1994:13]. И концовка: «Здесь сказка кончится, а кто больше знает, тот другую скажет». [ЕкатеринаІІ,1994:18].
Екатерина II использует сказочное трехступенчатое строение сюжета, вводит в сказку разговорную речь. Фигурируют фольклорные магические числа: три и семь. Когда родился у царя сын «дивной красоты», то было трехдневное празднество, а потом ребенок был под присмотром у семи нянек.
В своей сказке Екатерина использует сплошные аллегории, и заставляет разгадывать аллегории воспитательно-нравственного плана. Дочь Хана Фелица является носительницей счастья, а у ее сына Рассудка вообще говорящее имя, он является воплощением ума, рассудительности.
Роза без шипов – это классическая аллегория XVІІІ века - добродетель.
Вся сказка – несомненно, иллюстрация к трактатам Екатерины II о воспитании. Идея ее прозрачна: как бы ни был умен и красив Царевич, чтобы стать достойным человеком и правителем, он должен обрести добродетель, подружившись с рассудком, честностью и правдой.
Вторая сказка Екатерины ІІ – «Сказка о царевиче Фивее»- еще более нравоучительна, и главный разговор в ней – о воспитании наследника престола. Разговор начинается с воспитания родителей. Авторская позиция в сказке выражена очень четко: это позиция правящей императрицы, которая озабочена будущим своего государства. В начале дается образ идеального правителя, причем это не фольклорный герой, как правило, в сказках немного смешной, добрый. Перед читателем – реальный правитель, сидящий на троне: «…Царь, умный и добродетельный человек, который подданных своих любил, как отец детей любит: он излишними податьми не отягощал никого и при всяком случае людей сберегал, колико мог. Он великолепие, пышность и роскошь весьма презирал…»[Екатерина ІI,1990:126].
Треть сказки- рассказ о том, как надо родителям готовиться к рождению ребенка. Болезнь Царицы, описанная в сказке, из-за которой не было детей, оказывается заключалась в том, что она вела неправильный образ жизни. Следуя наставлениям лекаря, Царица выздоравливает безо всяких лекарств и рожает прекрасное дитя- царевича Фивея, что значит Красное Солнышко.
Нужно отметить, что образ Фивея, в отличие от образа Хлора чересчур положителен. Но в этом проявляется особенность литературной сказки – на все воля автора. Царевич Фивей послушен, умен, терпелив, не знает гордыни, трудолюбив. Он по мнению Екатерины - эталон государя.
Итак, проанализировав «
Сказку о царевиче Хлоре», а также «Сказку о царевиче Фивее» можно сделать
следующие выводы: Екатерина ІІ несомненно подражала известным народным сказкам.
Но это подражание было обусловлено тем, что ее сказки были первыми в этом жанре
в истории русской литературы, это была своего рода проба пера, закладывание
основ в этом жанре.
Заключение
Сказки Екатерины ІI уникальны в своем роде. Это первые литературные сказки в истории русской литературы. И между тем построены по всем законам жанра, которые актуальны и по сей день. В этом проявился талант Екатерины ІI как писательницы.
Во-первых Екатерина ІІ выдержала в своих сказках сюжетно-композиционное строение, характерное для литературных сказок.
Во-вторых построила систему образов, соответствующую литературной сказке.
В-третьих использовала в своих сказках стилистические особенности фольклорной сказки, что также характеризует сказки литературные.
Идейно-тематическое содержание сказок Екатерины II полностью зависит от воли автора.
Нужно обратить внимание
на то, что Екатерина ІI самостоятельно постигала законы жанра, являясь
первооткрывателем в этой области и это подчеркивает уникальность личности
Екатерины ІI.
Использованная
литература:
1.Аникин В.И.Русская народная сказка. - М.: Художесвенная литература,1984.-175 с.
2.Белинский В.Г.Статьи о народной поэзии. - Полн.собр.сочинений в 13 томах, Т V.-М.:Просвещение,1954.-863 с.
3.Екатерина ІІ, императрица. Сказка о царевиче Хлоре //Русская словесность,1994,№2.с11-18.
4.Екатерина ІІ. Сказка о царевиче Фивее // Екатерина ІI. Сочинения-М.: 1990, с.126-127.
5.Ключевский В.О.Императрица Екатерина II: ее занятия.Испытания и успехи.//Мир музея.-1994,№ 4. с.44-49.
6.Леонова Т.Г.Русская литературная сказка XIX века в ее отношении к народной сказке.-Томск,издательство Томского университета,1982.-198с.
7.Ленц Ф.Образный язык народных сказок. -М.:2000.-345 с.
8.Липовецкий М.Н.Поэтика литературной сказки. - Свердловск.: Изд-во Уральского университета,1992.-282 с.
9.Михайлова О.Н.ЕкатеринаII-императрица,писательница,мемуарист//
Сочинения Екатерины IІ.-М.:1990,с.3-20.
10.Никифоров А.И.Сказка,ее бытование и носители//Капица О.И.Русская народная сказка. М.;Л.:1930.с.7.
11.Новиков Н.В. Русские сказки в ранних записях и публикациях (ХVІ -ХVШ века). - Л., 1971 , с.23-24.
12.Померанцева Э.В.Русская устная проза.- М.:Просвещение,1985.-272с.
13.Пропп В.Я.Фольклор и действительность.-М.:Изд-во Ленинградского университета,1976.-325 с.
14.Пропп В.Я.Морфология волшебной сказки.-М.:Лабиринт,1998.-512 с.
15.Пропп В.Я.Русская сказка.-М.:Лабиринт,2000.-413 с.
16.Сиповский В.В.Историческая хрестоматия по истории русской словесности:учебное пособие.Т 1,-вып. 2.Русская литература с XІ до XVІІІ века. -СПб.:1910.-268 с.
17.Синельникова Г.П. Екатерина II и литература для детей.//Текст: проблемы и методы исследования.-Барнаул,2008.-с.64-73
18.Троицкий В.Ю. Художественные открытия русской романтической прозы 20-30-х годов XIX в (глава «У истоков русской романтической прозы»). - М., 1985.-274с
19. Интернет-ресурс. Режим доступа: http://feb-web.ru/
Чем глубже и шире распространялись у нас интересы к общественным вопросам, тем отзывчивее делалась литература к явлениям действительности. Императрица Екатерина II , привлекшая к сознательной жизни массу русского общества, способствовала развитию в этой массе стремления к «самокритике». И, как результат этого, явились «реалистическая сатира», «реалистическая комедия». Изображение действительности, как она есть, сделалось излюбленным содержанием этой народившейся у нас реалистической литературы.
Портрет Екатерины II. Художник Ф. Рокотов, 1763
Потерпев неудачу со своим «Наказом », императрица задалась фантастической идеей создать в России «новых» людей, чтобы на них построить в будущем реформированное государство. Так объясняют некоторые историки смысл её публицистической и педагогической деятельности. (См. Екатерина II и народное образование .) Эта деятельность выразилась в издании журналов, в сочинении педагогических статей, в учреждении закрытых учебных заведений. Под просветительным влиянием этой сознательной литературы, под руководством «идеальных» воспитателей и должна была, по её мнению, создаться на Руси новая, «улучшенная порода людей».
К педагогическим сочинениям императрицы относится, между прочим, «детская библиотека», предназначенная ею для внуков – Александра Павловича и Константина Павловича. В эту библиотеку вошли различные нравоучительные рассказы, наставления и назидательные пословицы. К разряду таких же беллетристических сочинений, преследующих педагогические цели, относятся и сказки: «О царевиче Хлоре» и «О царевиче Февее».
В первом произведении под покровом аллегории доказывается, что истинное счастье приобретается только добродетелью при помощи руководства разума. Содержание сказки следующее: Хлор, сын киевского царя, был похищен киргизским ханом. Испытывая способности царевича, хан приказал ему найти «розу без шипов» – символ Добродетели. Дочь хана Фелица, сжалившись над Хлором, дала ему в спутники своего маленького сына – «Рассудок». С его помощью царевич успешно победил все трудности и испытания; взобравшись на крутую каменистую гору, сорвал «розу без шипов», которую и принес хану. Тот, вместе с цветком, отослал Хлора к отцу.
Гавриил Романович Державин в своей знаменитой оде прославил под именем Фелицы саму Екатерину II.
В другом произведении, в «Сказке о царевиче Февее», рассказывается о том идеальном воспитании, которое получил дома царевич Февей, о добрых качествах его юной души, об его «умонаклонении к добру» и благонравии.
Екатерина повествует, что Февея в детстве «не пеленали, не кутали, не баюкали», – одним словом, никогда не нежили. Чтобы воспитать в нем беспрекословное послушание, отец заставлял его ежедневно поливать воткнутый в землю сухой сучок, не рассуждая, может ли что-нибудь из него вырасти. Уже юношей, Февей сам отдал своим слугам следующее приказание: «Не дайте душе моей возгордиться никогда, и для того ежедневно, как пробужусь от сна ночного, скажите мне речь сию: Февей, вставай с одра и помни во весь день, что ты есть человек такой же, как и мы».
Затем повествуется о том, как царевич вырос, женился и сделался хорошим человеком и прекрасным государем.
Реалистический элемент в обоих этих произведениях выразился в живой картине отрицательных сторон такой жизни, которая не знала хорошего воспитания.
