Cочинение «Роль эпизода в поэме. Композиция: общее построение произведения

Считается, что так же, как и сюжет «Ревизора», сюжет «Мертвых душ» Гоголю подсказал Пушкин. Известны два рассказа, связанные с именем Пушкина и сопоставимые с фабулой «Мертвых душ». Во время его пребывания в Бессарабии (1820–1823) в Беидерах имели место административные злоупотребления: смертные случаи здесь не регистрировались, и имена умерших передавались другим лицам, беглым крестьянам, стекавшимся сюда со всех концов России; по этой причине жителей городка называли «бессмертным обществом». Впоследствии, находясь уже в Одессе, Пушкин спрашивал у своего бессарабского знакомого И. П. Липранди: «Нет ли чего новенького в Бендерах». О другом случае, относящемся к пребыванию Пушкина в Москве, писал П. И. Бартенев в примечаниях к воспоминаниям В. А. Соллогуба: «В Москве Пушкин был с одним приятелем на бегу. Там был также некто П. (старинный франт). Указывая на него Пушкину, приятель рассказал про него, как он скупил мертвых душ, заложил их и получил большой барыш <…> Это было еще до 1826 года». Интересно, что эпизод этот вызвал у самого Пушкина непосредственную художническую реакцию: «Из этого можно было бы сделать роман», – сказал он между прочим».

Однако есть сведения, что и Гоголь, независимо от Пушкина, был наслышан об историях с мертвыми душами. По рассказу дальней родственницы писателя М. Г. Анисимо‑Яновской, ее дядя, некто Харлампий Петрович Пивинский, проживавший в 17 верстах от Яновщины (другое название имения Гоголей Васильевка) и занимавшийся винокурением, был напуган слухами, что подобный промысел будет разрешен только помещикам, владеющим не менее чем пятьюдесятью душами. Пивинский (у которого было только тридцать душ) отправился в Полтаву «да и внес за своих умерших крестьян оброк, будто за живых… А так как своих, да с мертвыми, далеко до пятидесяти не хватало, то набрал он в бричку горилки да и поехал по соседям и накупил у них за эту горилку мертвых душ…» Анисимо‑Яновская утверждает, что эту историю знала «вся Миргородчина».

О другом эпизоде, якобы также известном Гоголю, сообщал его соученик по нежинской Гимназии высших наук П. И. Мартос в письме к П. И. Бартеневу: «Насчет «Мертвых душ» могу рассказать следующее… В Нежине <…>, при гимназии высших наук князя Безбородко, был некто К‑ачь, серб; огромного роста, очень красивый, с длиннейшими усами, страшный землепроходец, – где‑то купил он землю, на которой находится – сказано в купчей крепости – 650 душ; количество земли не означено, но границы указаны определительно. … Что же оказалось? Земля эта была – запущенное кладбище. Этот самый случай рассказывал Гоголю за границей князь Н. Г. Репнин».

Здесь надо, правда, сделать оговорку, что Репнин, если и рассказал Гоголю данный эпизод, то уже за границей, когда работа над «Мертвыми душами» была уже начата. Но при этом известно, что за границей, в процессе написания поэмы, Гоголь продолжал собирать материал и выспрашивать знакомых о разных «казусах», «могущих случиться при покупке мертвых душ» (письмо В. А. Жуковскому из Парижа 12 ноября 1836 г.). Возможно, он и сам знал что‑то об этой афере еще с гимназической поры, поскольку упомянутый К‑ч проживал в Нежине. Проделки К‑ча к тому же предвосхищали гоголевский текст мрачной иронией: не пустырь и не другой кусок земли указывал «землепроходец» в качестве местожительства своих подопечных, но кладбище. Это можно сопоставить с двусмысленным ответом Чичикова на вопрос, нужен ли ему для сопровождения мужиков конвой: Чичиков «от конвоя отказался решительно, говоря <…>, что купленные им крестьяне отменно смирного характера…» Еще поразительнее сходство с репликой генерала Бетрищева во втором томе: «Чтоб отдать тебе мертвых душ? Да за такую выдумку я тебе их с землей, с жильем! Возьми себе все кладбище!»

При вполне житейски‑бытовом происхождении сама формула «мертвые души», вынесенная в заглавие произведения, была насыщена тематикой и литературной, и философски‑религиозной. Собственно бытовой аспект этой формулы зафиксировал В. И. Даль в первом издании «Толкового словаря живого великорусского языка» (1863): «Мертвые души, люди, умершие в промежутке двух народных переписей, но числящиеся по уплате податей, на лицо» (статья «Душа»). Однако в религиозно‑философском аспекте гоголевская формула явилась антитетичной к библейскому понятию о «живой душе» (ср.: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою» – Библия, Бытие, 2, 7). К тому же оксюморонное выражение «мертвая душа» и производные от него – «мертвая жизнь», «живая смерть» – приобрели широкое распространение в западно‑европейской поэзии еще с эпохи Средневековья; ср. также в мистерии В. К. Кюхельбекера «Ижорский»: «Тому, чем мог бы быть разумным я, // Не верит мертвая душа моя»). В поэме формула «мертвая душа» – «мертвые души» многообразно преломлялась Гоголем, приобретая все новые и новые смысловые нюансы: мертвые души – умершие крепостные, но и духовно омертвевшие помещики и чиновники, скупка мертвых душ как эмблема мертвенности живущего. По иронии судьбы, эта же формула была впоследствии перенесена и на самого Гоголя В. В. Розановым, истолковавшим присущее Гоголю преувеличение как господство внешней мертвой формы над внутренним живым содержанием: «Свое главное произведение он назвал «Мертвые души» и вне всякого предвидения выразил в этом названии великую тайну своего творчества и, конечно, самого себя. Он был гениальный живописец внешних форм и изображению их, к чему одному был способен, придал каким‑то волшебством такую жизненность, почти скульптурность, что никто не заметил, как за этими формами ничего в сущности не скрывается, нет никакой души, нет того, кто бы носил их».

Жанровое своеобразие поэмы «Мертвые души»

В жанровом отношении «Мертвые души» были задуманы как роман «большой дороги». Тем самым в определенном смысле они соотносились с знаменитым романом Сервантеса «ДонКихот», на который Гоголю также в свое время указал Пушкин (параллель, на которой Гоголь настаивал впоследствии и в «Авторской исповеди»). Как писал М. Бахтин, «на рубеже XVI–XVII вв. на дорогу выехал Дон Кихот, чтобы встретить на ней всю Испанию, от каторжника, идущего на галеры, до герцога». Также и Павел Иванович Чичиков «выезжает на дорогу», чтобы встретить здесь, по собственному выражению Гоголя, «всю Русь» (из письма Пушкину 7 октября 1835 г.). Таким образом, сразу же намечается жанровая характерология «Мертвых душ» как романа путешествий. При этом с самого начала предопределяется и то, что путешествие это будет особого рода, а именно странствие плута, что вписывает дополнительно «Мертвые души» еще в одну жанровую традицию – плутовского романа, пикарески, широко распространившегося в европейской литературе (анонимная «Жизнь Ласарильо с Тормеса», «Жиль Блаз» Лесажа и др.). В русской литературе наиболее ярким представителем этого жанра до «Мертвых душ» был роман В. Т. Нарежного «Российский Жилблаз, или Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова».

Линейное построение романа, которое и предполагала пикареска (произведение, содержанием которого являются забавные приключения плута), сразу же придало произведению эпический характер: автор проводил своего героя сквозь «цепь приключений и перемен, дабы представить с тем вместе вживе верную картину всего значительного в чертах и нравах взятого им времени» (эта характеристика «меньшего рода эпопеи», данная Гоголем уже в середине 40‑х годов в «Учебной книге словесности для русского юношества», во многом была применима и для «Мертвых душ»). И все же опыт драматурга не прошел зря: именно он позволил сделать Гоголю почти невозможное, интегрировать линейный сюжет, казалось бы, наиболее удаленный от драматургического принципа, в особое «драматическое» целое. Опять‑таки, по определению самого Гоголя, роман «летит как драма, соединенный живым интересом самих лиц главного происшествия, в которое запутались действующие лица и которое кипящим ходом заставляет самые действующие лица развивать и обнаруживать сильней и быстро свои характеры, увеличивая увлеченье». Так и в «Мертвых душах», – их скупка Чичиковым (главное происшествие), выраженная фабульно в цепи эпизодов (глав), в большинстве своем совпадающих с визитом героя к тому или иному помещику, объединяет всех действующих лиц единым интересом. Неслучайно многие эпизоды книги Гоголь строит на параллелях и на повторяемости поступков, событий и даже отдельных деталей: повторное появление Коробочки, Ноздрева, симметричный визит Чичикова к различным «городским сановникам» в начале и в конце книги – все это создает впечатление кольцевой композиции. Ту роль катализатора действия, которую в «Ревизоре» играл страх, теперь выполняет сплетня – «сгущенная ложь», «реальный субстрат фантастического», где «каждый прибавляет и прилагает чуточку, а ложь растет, как снежный ком, грозя перейти в снежный обвал». Циркуляция и возрастание слухов – прием, унаследованный Гоголем у другого великого драматурга, Грибоедова, дополнительно организует действие, убыстряет его темп, приводя в финале действие к стремительной развязке: «Как вихрь взметнулся, казалось, дотоле дремавший город!»

На самом деле, план «Мертвых душ» изначально мыслился Гоголем как трехчастное соединение относительно самостоятельных, завершенных произведений. В разгар работы Гоголя над первым томом его начинает занимать Данте. В первые годы заграничной жизни Гоголя этому способствовали многие факторы: встречи с В. А. Жуковским в Риме в 1838–1839 гг., который увлекался в это время автором «Божественной комедии»; беседами с С. П. Шевыревым и чтением его переводов из Данте. Непосредственно в первом томе «Мертвых душ» «Божественная комедия» отозвалась пародийной реминисценцией в 7‑й главе, в сцене «совершения купчей»: странствователь по загробному царству Чичиков (Данте) со своим временным спутником Маниловым с помощью мелкого чиновника (Вергилий) оказываются на пороге «святилища» – кабинета председателя гражданской палаты, где новый провожатый – «Вергилий» покидает гоголевского героя (в «Божественной комедии» Вергилий оставляет Данте перед вознесением в Рай небесный, куда ему, как язычнику, путь возбранен).

Но, по‑видимому, основной импульс, который Гоголь получил от чтения «Божественной комедии», был идеей показать историю человеческой души, проходящей через определенные стадии – от состояния греховности к просветлению, – историю, получающую конкретное воплощение в индивидуальной судьбе центрального персонажа. Это придало более четкие очертания трехчастному плану «Мертвых душ», которые теперь, по аналогии с «Божественной комедией», стали представляться как восхождение души человеческой, проходящей на своем пути три стадии: «Ад», «Чистилище» и «Рай».

Это же обусловило и новое жанровое осмысление книги, которую Гоголь первоначально называл романом и которой теперь давал жанровое обозначение поэмы, что заставляло читателя дополнительно соотносить гоголевскую книгу с дантевской, поскольку обозначение «священная поэма» («poema sacra») фигурирует и у самого Данте («Рай», песнь XXV, строка 1) и еще потому, что в начале XIX в. в России «Божественная комедия» устойчиво ассоциировалась с жанром поэмы (поэмой называл «Божественную комедию», например, А. Ф. Мерзляков в своем «Кратком начертании теории изящной словесности»; 1822), хорошо известным Гоголю. Но, помимо дантевской ассоциации, в назывании Гоголем «Мертвых душ» поэмой сказались и иные значения, связанные с этим понятием. Во‑первых, чаще всего «поэмой» определялась высокая степень художественного совершенства; такое значение закрепилось за этим понятием в западно‑европейской, в частности, немецкой критике (например, в «Критических фрагментах» Ф. Шлегеля). В этих случаях понятие служило не столько жанровым, сколько оценочным определением и могло фигурировать независимо от жанра (именно в этом русле Грибоедов писал о «Горе от ума» как о «сценической поэме», В. Г. Белинский называл «поэмой» «Тараса Бульбу», а Н. И. Надеждин всю литературу называл «эпизодом высокой, беспредельной поэмы, представляемой самобытною жизнию человеческого рода»).

Впрочем, у Гоголя в данном обозначении, и это тоже следует иметь в виду, присутствовал и элемент полемики. Дело в том, что в жанровом отношении поэма считалась понятием, применимым лишь к стихотворным произведениям – как малой, так и большой формы («Поэмою назваться может всякое сочинение, написанное стихами, с подражанием изящной природе», – писал Н. Ф. Остолопов в «Словаре древней и новой поэзии», и в этом смысле «Божественная комедия» естественнее подпадала под такую классификацию). В остальных случаях это понятие приобретало, как уже было сказано, оценочный смысл. Гоголь же употребил слово «поэма» применительно к большой прозаической форме (которую изначально естественнее было бы определить как роман) именно как прямое обозначение жанра, поместив его на титульном листе книги (графически он дополнительно усилил значение: на созданном по его рисунку титульном листе слово «поэма» доминировала и над названием, и над фамилией автора). Определение «Мертвых душ» как поэмы, пишет Ю. В. Манн, пришло к Гоголю вместе с осознанием их жанровой уникальности. Уникальность эта заключалась, во‑первых, в том универсальном задании, которое преодолевало односторонность комического и тем более сатирического ракурса книги («вся Русь отзовется в нем»), и, во‑вторых, в ее символической значительности, поскольку книга обращалась к коренным проблемам предназначения России и человеческого бытия.

Отзывы современников и критическая полемика вокруг «Мертвых душ»

Поэма вышла в свет в мае 1842 г. под названием «Похождения Чичикова, или Мертвые души» (название было изменено под давлением цензуры, по той же причине из поэмы была выброшена и «Повесть о капитане Копейкине»). «Давно не бывало у нас такого движения, какое теперь по случаю «Мертвых душ», – писал один из современников, вспоминая полемику, вызванную появлением книги. Часть критиков обвиняла Гоголя в карикатурности и клевете на действительность. Другие отмечали их высокую художественность и патриотизм (последнее определение принадлежало Белинскому). Особого напряжения полемика достигла после появления брошюры К. Аксакова «Несколько слов о поэме Гоголя: «Похождения Чичикова, или Мертвые души»», в которой развивалась мысль о воскрешении древнего эпоса в поэме. За мыслью об эпичности и ориентации на Гомера стояло утверждение бесстрастности гоголевского письма, вообще свойственной эпопее. В полемику с Аксаковым вступил прежде всего Белинский. Сам же Гоголь в это время уехал за границу, в Германию, а затем в Рим, поручив перед этим издание первого собрания своих сочинений Н. Я. Прокоповичу (вышло в 1842 г.).

В Риме он работал над вторым томом «Мертвых душ», начатым еще в 1840 г. Работа эта с перерывами будет продолжаться в течение почти 12 лет, т. е. почти до самой смерти Гоголя. Современники с нетерпением ждали продолжения поэмы, однако вместо нее в 1847 г. в Петербурге выходят «Выбранные места из переписки с друзьями», двойной целью которых (как Гоголь это для себя сформулировал) было объяснить, почему до сих пор не написан второй том, и подготовить читателей для его последующего восприятия. «Выбранные места» утверждали идею духовного жизнестроения, целью которого было бы создание «идеального небесного государства». Последнее, однако, привязывалось к реальной государственной бюрократической машине. Служение русскому монарху, государственная служба приобретали у Гоголя религиозное значение. Другая проблема, поставленная книгой, – переосмысление функции художественной литературы, переставшей быть «учительной». Отсюда – требование прямой дидактики и вместе с тем отречение от своих прошлых созданий.

В «Предисловии» к «Выбранным местам» Гоголь прямо утверждал, что его сочинения «почти всех привели в заблуждение насчет их настоящего смысла». Собственно, все надежды на прояснение истинного смысла своего творчества Гоголь возлагал именно на второй том «Мертвых душ» (по свидетельству Тарасенкова, Гоголь говорил: «Из него могли бы все понять и то, что неясно у меня было в прежних сочинениях»). Другой современник Гоголя, в 1848 г. беседовавший с ним о «Мертвых душах», вспоминал: «…я… его прямо спросил, чем именно должна кончиться эта поэма. Он, задумавшись, выразил затруднение высказать это с обстоятельностью. Я возразил, что мне только нужно знать, оживет ли как следует Павел Иванович? Гоголь, как будто с радостию, подтвердил, что это непременно будет и оживлению его послужит прямым участием сам Царь и первым вздохом Чичикова для истинной прочной жизни должна кончиться поэма. … А прочие спутники Чичикова в «Мертвых душах»? – спросил я у Гоголя: и они тоже воскреснут? – «Если захотят», – ответил он с улыбкою». Собственно, и само название поэмы («мертвые души») предполагало возможность обратного: существования душ «живых»). Залогом того и должно было стать воскрешение главного героя для новой «прекрасной» жизни, а также появление новых, по сравнению с первым томом, «положительных» персонажей: образцовых помещиков (Костанжогло и Василий Платонов), чиновников, героев, которые могли бы восприниматься как alter ego самого автора (напр., Муразов) и о которых мы знаем по пяти сохранившимся главам черновых редакций.

1 января 1852 г. Гоголь наконец сообщает, что второй том «совершенно окончен». В конце же января в Москву приезжает отец Матвей, духовный отец Гоголя. Содержание их разговоров, имевших место в эти дни, остается неизвестным, но существует косвенное свидетельство, что именно отец Матвей посоветовал Гоголю сжечь часть глав поэмы, мотивируя то вредным влиянием, которое они могут иметь на читателей. Так, в ночь с 11 на 12 февраля 1852 г. происходит сожжение беловой рукописи второго тома. Впоследствии судьбу Гоголя Андрей Белый назвал «страшной местью», сравнив отца Матвея со страшным всадником на Карпатах: «…земля совершила над ним свою Страшную месть. Лик, виденный Гоголем, не спас Гоголя: этот лик стал для него «всадником на Карпатах». От него убегал Гоголь».

Гоголь умер 21 февраля 1852 г. – десять дней спустя после сожжения рукописи поэмы. На его надгробном памятнике были высечены слова пророка Иеремии: «Горьким словом моим посмеюся».

Основные понятия

Романтизм, реализм, фантастика, гротеск, цикл повестей, комедия, «миражная интрига», поэма как жанр, поэма как оценочная характеристика, малая эпопея, плутовской роман, роман‑путешествие, традиция, сатира, комическое.

Вопросы и задания для самоконтроля

1. Своеобразие сатиры Гоголя. Как вы понимаете слова Н. А. Некрасова: «Он проповедовал любовь враждебным словом отрицанья…» (стихотворение «В день смерти Гоголя» – «Блажен незлобивый поэт»)? Приведите примеры карнавальной образности Гоголя. Какова роль эсхатологических мотивов в художественном мире Гоголя?

2. Каково гоголевское представление о Космосе? Какую роль в этом представлении играют образы лестницы и мирового древа? Символические образы в произведениях Гоголя и их художественное значение. В чем новаторство драматургии Н. В. Гоголя? Определите роль идеи страха для развития действия его комедий. Как меняется наполнение идеи от первого явления к последнему? Как вы понимаете «миражную интригу» (терминологическое словосочетание Ю. В. Манна)? Каков смысл «немой» сцены в «Ревизоре»? Почему главная тема «Женитьбы» – иллюзорность?

3. Образ города в творчестве Гоголя. Почему писатель сатирически не изображает Москву? Как решается Гоголем проблема «человек и среда»? Роль мотива потрясения в петербургских повестях. Тема «маленького человека» в творчестве Гоголя.

4. Символический контекст названия поэмы «Мертвые души». Укажите три уровня семантики заглавия: какая проблематика соответствует каждому из уровней?

5. В чем выразилась внутренняя сюжетность «Выбранных мест из переписки с друзьями»? Что представляет собой гоголевский идеал человеческой личности? Какую роль отводит Гоголь искусству и религии в пробуждении души?

Литература

Белый А. Мастерство Гоголя. М., 1996.+

Бочаров С. Г. О стиле Гоголя. В кн.: Теория литературных стилей. Типология стилевого развития нового времени. М., 1976.+

Вайскопф Михаил. Сюжет Гоголя. Морфология. Идеология. Контекст. М., 1993.

Виноградов В. В. Эволюция русского натурализма. Гоголь и «натуральная» школа. Этюды о стиле Гоголя. В его кн.: Избранные труды. Поэтика русской литературы. М., 1976.+

Гиппиус В. В. Творческий путь Гоголя // От Пушкина до Блока. М., Л., 1966.+*

Гуковский ГА. Реализм Гоголя. М., 1959.+

Манн Ю. В. В поисках живой души. М., 1987.+

Манн Ю. В. Смелость изобретения. Черты художественного мира Гоголя. М., 1985.+

Манн Ю. М. Поэтика Гоголя. М., 1995.+

Манн Юрий. Гоголь. Труды и дни: 1809–1845. М., 2004

Маркович В. М. Петербургские повести Н. В. Гоголя. Л., 1989.+

Машинский С. И. Художественный мир Гоголя. М., 1971.

Набоков В. В. Николай Гоголь. Новый мир, 1987, № 4.

Николаев Д. П. Сатира Гоголя. М., 1984.

Переверзев В. Ф. Творчество Гоголя. В его кн.: Гоголь, Достоевский. Исследования. М., 1982.

Смирнова ЕА. Поэма Гоголя «Мертвые души». Л., 1987.

ЭйхенбаумБ.М. Как сделана шинель. В его кн.: О прозе. Л., 1969.+

Глава 5

Литературное движение 1840‑х годов. В. Г. Белинский и «Натуральная школа»

Е годы XIX в. в отечественном литературном движении стали временем прорыва к новым эстетическим горизонтам, временем сложного взаимодействия различных идейно‑художественных систем и типов авторского сознания при доминировании ведущей тенденции – росте реалистических начал в прозе и поэзии.

Литература совершает стремительную эволюцию в эпоху, не богатую крупными историческими событиями, однако отмеченную углублением общественного и культурного развития. На переломе второго и третьего десятилетия николаевского правления, в прежних условиях крепостного права и преследования свободомыслия в обществе совершается громадная духовная работа, обостряется общественно‑литературная мысль. Временем «наружного рабства и внутреннего освобождения» назвал А. И. Герцен ту эпоху. Наступило время духовного взлета, жарких философских, религиозных, исторических и литературных дискуссий. Порою они принимают форму острой идейной и литературной борьбы.

Споры «западников» и «славянофилов»

Вопрос о прошлом, настоящем и будущем России, о путях ее развития и роли во всемирной истории, в человеческом сообществе разделил образованное меньшинство на славянофилов и западников. Спор их был задан «Философическим письмом» П. Я. Чаадаева, опубликованным в московском журнале «Телескоп» в 1836 г., где автор, размышляя над судьбами Запада и России, католичества и православия, делал отрицательные выводы об исторической судьбе православной России. Идеи Чаадаева непосредственно «пробудили» два противоборствующих общественных направления: славянофилы, и западники 40‑х годов с равным правом могли считать его и своим наставником, и оппонентом.

Ведущие идеологи и публицисты славянофильства 40‑х годов: поэт и философ А. С. Хомяков, критик и публицист И. В. Киреевский, его брат, П. В. Киреевский, общественный деятель Ю. Ф. Самарин, братья К.С. и И. С. Аксаковы – дети признанного писателя Сергея Аксакова, также известные литераторы.

Русское западничество той поры представляли В. Г. Белинский; А. И. Герцен; его друг и соратник Н. П. Огарев; общественный деятель, профессор Московского университета Т. Н. Грановский; В. П. Боткин; П. В. Анненков, ставший первым биографом Пушкина; писатель и журналист И. И. Панаев.

И славянофилы, и западники были подлинными радетелями Отечества, их объединяла неудовлетворенность итогами культурно‑исторического развития России, жажда национального самосознания. И те, и другие говорили о необходимости отмены крепостного права, о гражданских правах и свободах. И те, и другие находились в оппозиции к царской бюрократии (но не к самому самодержавию, в отношении которого позиции каждого из участников движений были различными). Славянофилы и западники по‑разному оценивали период Московской Руси и реформы Петра I, буржуазный экономический порядок Европы и патриархальные устои России. В поле обсуждаемых проблем был вопрос о назначении искусства, о художественности и народности литературы.

Собрания кружков Герцена и Белинского, литературные салоны и гостиные частных домов (П. Я. Чаадаева, Д. Н. Свербеева, А. П. Елагиной и др.), редакции журналов («Москвитянин», «Русская беседа», с одной стороны, и «Отечественные записки», «Современник» – с другой) – здесь разворачивалась живая полемика идейных и литературных противников, введших в активный речевой оборот и сами термины: западничество и славянофильство.

Символично заглавие статьи Хомякова «О старом и новом», положившей начало в 1839 г. славянофильскому направлению как таковому. В «былом», «старом» – в русских преданиях и традициях православия и народной нравственности, которая свободна от «барыша», своекорыстия, нужно искать начало «истинного православия». «Эти‑то лучшие инстинкты души, образованной и облагороженной христианством, эти‑то воспоминания древности неизвестной, но живущей в нас тайно, произвели все хорошее, чем мы можем гордиться».

Предание, «преемство жизни» есть необходимейшая основа для ее самосохранения, – писал К. Аксаков. Естественно поэтому преклонение славянофилов перед вековыми устоями монархии, русским общинным строем, христианскими коллективными, а не индивидуальными формами жизни, вплоть до «самоотречения». Соборность – так со времен первых славянофилов определяется особое качество русского, славянского братства, православного единения разных слоев общества на основе самозабвенного служения «миру», «общине», «роду».

В искусстве и литературе славянофилы ценили то, что самобытно, в чем «творит» духовная сила народа. Для Хомякова это были иконы и церковная музыка, для К. Аксакова и Самарина – творчество Н. В. Гоголя, А. К. Толстого, В. И. Даля. В «Мертвых душах» К. Аксаков видел гомеровскую эпичность– целостность, «сильное», «вечное», «положительное» начало, связанное с христианским идеалом. «Русская художественная школа», по мнению Хомякова, была «вопросом жизни и смерти в смысле деятельности нравственной и духовной». Поиск «внутреннего источника отечественного просвещения» одухотворял самих славянофилов на собственные творческие разыскания: они писали стихотворения и прозу, К. Аксаков был автором экспериментальной российской грамматики, Киреевский издал собранные им оригинальные фольклорные тексты.

Представители западничества считали, что достичь процветания Россия может лишь путем сближения с Европой; в бурном росте промышленности, в утверждении гражданских прав личности, в идеалах равенства, в развитии науки, в буржуазном прогрессе видели они залог величия России.

Принципиальное значение для западников имела проблема свободы личности, ее независимого развития. Показательна в этом смысле судьба писателя и мыслителя А. И. Герцена. Находившийся за границей в конце 40‑х годов, он видит безысходность политической борьбы в России и, не желая «в колодках» служить Отечеству, принимает горькое и исключительно мужественное по тем временам решение: не возвращаться на Родину. Победить гражданскую робость ему помогло твердое убеждение: «в себе самом … уважать свою свободу и чтить ее не меньше, как в ближнем, как в целом народе, ибо только на свободе лица может вырасти действительная воля народа». В Лондоне Герцен и Огарев основали «вольную русскую типографию»; могучий голос «Колокола» – газеты, выходящей уже в пятидесятые‑шестидесятые годы, – будоражил и просвещал далеких соотечественников. Герцен умер в 1870 г. за границей, вернувшись на родину вольным словом. Эпоха 40‑х годов объемно представлена Герценом в его знаменитой книге воспоминаний «Былое и думы» (1852–1867), которая по праву считается вершиной творчества писателя.

" …Не ревизские мертвые души,
а все эти Ноздревы, Собакевичи и
все прочие- вот "мертвые души".
А.И. Герцен

Сюжет поэмы "Мертвые души" Н.В. Гоголю дал А.С. Пушкин, лучший его друг и учитель. В своем произведении Гоголь решил показать Россию всесторонне, и в первую очередь Россию крепостническую. Чичиков, главный герой поэмы, странствует по помещичьим имениям России и покупает мертвые фактически, но живые юридически, то есть не вычеркнутые из ревизских списков души. Чтобы осуществить свои планы, Чичиков наносит визиты помещикам, чьи имения находятся в окрестностях губернского города. Так он попадает к Собакевичу.

Все в имении Собакевича было сделано крепко и на славу. Строения из толстого дуба, казалось, были поставлены на века. Избы крестьян были такие же прочные и добротные. Видно, что крестьянам жилось неплохо. Дом хозяина тоже был сделан прочно и удобно. Вместо четырех колонн стояло всего три, хотя это и не соответствовало архитектуре, но было удобно хозяину. Бричка подкатила к крыльцу - из нее вышел гость. Собакевич принял его радушно и повел в дом. Собакевич был похож на медведя средней величины. Лицо его было красным, как каленый пятак. Походка была тоже совершенно медвежья. Его даже звали Михаилом Семеновичем.

Интересно и убранство комнат Собакевича. У него вся мебель похожа на хозяина. Все сделано настолько прочно и грубо, что каждый стол или стул будто хочет сказать: "А я тоже Собакевич". На стенах висят портреты полководцев могучего телосложения. Среди них затерялся портрет Багратиона, который смотрит жалостным и смиренным взглядом. Во всем доме нет ни одной книги.

Собакевич понимает толк в еде. У него: есть баран - давай всего барана, есть гусь - давай всего гуся. У Собакевича главное занятие в жизни - еда. Он нравственный урод, человек без души. "Казалось, в нем или совсем не было души, или она у него была, но не там, где следует".

У Собакевича трезвый ум, когда речь идет о наживе. У него все является товаром, предметом купли и продажи. Он сразу понимает, что Чичикову нужны мертвые души, и он за них заламывает цену как за живых. Собакевич даже в разговоре начинает путать живых и мертвых. О мертвых говорит как о живых, каждого начинает расхваливать как хорошего работника, не замечая, что говорит о мертвых людях. Собакевичи были убежденными крепостниками, врагами просвещения, твердой опорой самодержавия в России, основной силой, на которой держался самодержавно-крепостнический режим в России. В образе Собакевича с большой силой показано Гоголем мертвящее влияние на душу человека страсти к наживе, к накоплению. У Собакевича все сосредоточено на накоплении, насыщенности собственного желудка, упрочении собственного благополучия.

Поэма "Мертвые души" названа так не случайно. Белинский пишет, что "мертвыми душами" являются сами помещики и чиновники. Н.В. Гоголь хотел показать, как это страшно, когда "мертвые души" обладают непомерной властью и владеют сотнями крестьянских душ, многие из которых были талантливее и умнее, чем их хозяева.

Год 2009-ый, двухсотлетиесо дня рождения Николая Васильевича. Вокруг имени писателя, загадочного и мистического мастера русской словесности, разгорелись споры.Украина, упирая на то, что малороссийскиеСорочинцы, в которых родился Гоголь, относится к украинским землям, объявила Гоголя великим украинским писателем.Россия, в свою очередь, опираясь на то, что Гоголь писал на русском языке и с юности до смерти проживал в Санкт-Петербурге и Москве,говорит о Гоголе, как о великом русском писателе.

И пока идут эти споры, в небольшом кабинетеобычной квартиры одного из спальных районов Тбилиси грузинЗураб Картвеладзе, -врач - по диплому, публицист, историк,культуролог - по велению души, -читает «Мертвые души». За окном смутное, непонятное время, нужно ломать голову, как жить,а ончитает хрестоматийное, бессмертное произведение русской классики.

Не просто читает -ищет. И находит - следысвоей Грузии, грузинские фрагменты вгоголевском сочинении.И пишет о найденном, радуясь возможности внести свой скромный вкладв культурную сокровищницу мира.

"Как бы мы не увязли в повседневном и насущном, - подумалось мне тогда, - всегда будет оставаться нечто, что выше ежечасных нужд. Нечто - НАД. Над выгодой, над материальным, над политикой, над национальным ". "Над", не имеющее денежного эквивалента, обладающее лишь ценностью познания, ценностью новизны, ценностью интеллектуального изящества и непреходящей красоты .

Ведущий сайта Петр Згонников

Зураб Картвеладзе. О грузинских эпизодах в "Мёртвых душах" Гоголя

В знаменитом гоголевском произведении «Мертвые души», встречаютсядва эпизода, из которых следует, что Гоголь прекраснознал некоторыетонкие детали грузинской действительности. Но Гоголь никогда не был в Грузии. В юности Николай Васильевич жил на Украине, потом, всю свою взрослую жизнь, - вРоссии.Но тогда откуда, от кого у него могли быть эти познания?

Сначала обратимся к первому фрагменту. В нёмимеется следующее, весьма любопытное описание:

"...Герой наш (Чичиков - З.К. ), усевшись получше на грузинском коврике ( выделено мной - З.К . ) , заложил за спину себе кожаную подушку".

Почему именно о грузинском коврике вспомнил Гоголь, усаживая своего героя?Ведь в то время, как и сегодня, мало кто знал о существовании грузинских ковров и ковриков. Если говорить об имеющих добрую славу за пределами передней Азии коврах, на слуху у всех что тогда, что сейчас, ковры персидские и турецкие, но никак не грузинские.Но почему тогда Гоголь подчеркивает, что коврик был именно грузинским?

Чтобыутверждать о грузинском происхождении коврика, писатель должен был иметьхорошие познания в бытовой культуре Грузии. Выделить четко грузинский коврик среди восточных - персидских и турецких, мог только человек, который хорошо разбирался в сущности христианских символов и орнаментов (их нет на мусульманских коврах) и в эстетических и этнолингвистических особенностяхвязи, росчеркаи рисунков ковра.

Оставим пока этот вопрос и перейдем ко второму грузинскому эпизоду, обнаруженномуу Гоголя.

Описываяприсутствующих на бале у губернатораособ, Гоголь пишет:

"Галопад летел во всю пропалую: почтмейстерша, капитан-исправник, дама с голубым пером, дама с белым пером, грузинский князь Чипхайхилидзев (выделено мной- З.К.) , чиновник из Петербурга, чиновник из Москвы, француз Куку, Перхуновский, Беребендовский - все поднялось и понеслось".

Когда речь идет о фамилиях в "Мертвых душах", необходимо учесть следующее замечание самого Николая Васильевича:

"Назвать выдуманной фамилии опасно. Какое не придумай имя, уже непременно найдется в каком-нибудь углу нашего государства, благо велико, кто-нибудь, носящий его, и непременно рассердится не на живот, а на смерть..." Следовательно, все вышеуказанные фамилии потенциально вымышлены автором.

И в самом деле, у грузин нет фамилии Чипхайхилидзе(в). Фамилия эта явноискусственная, придуманная Гоголемв художественных целях. Можно было бы подумать, что писатель, конструировал эту фамилию несколько видоизменив известные в тевремена в России фамилии грузинских князейЧавчавадзе, Чалаганидзе, Чхеидзе... Однако ни созвучностью, ни другими параметрами близости эти фамилии квыдуманной Гоголем фамилии не подходят.

Зато, памятуя характеры присутствующих на балу карикатурных лиц, и для того, чтобы грузинский князь точно вписался в соответствующую компанию (учитывая широкиегастрономические познания писателя), видим, что при разделении на слоги фамилия Чипхайхилидзе почти что повторяет название известного грузинского блюда чахохбили -"ЧИПХАЙХИЛИ» и "ЧАХОХБИЛИ".

Давая грузинскому князю, своему герою, «гастрономическую» фамилию, Гоголь тем самым, вместе с другими характеристиками (делающими его достойным представителем себе подобных на балу), рисует портрет завсегдатая застолий, чревоугодника.

Эти эпизоды без сомнения говорят о том, что Гогольхорошо зналбыт, этнические и культурные особенности грузинского народа.

Из каких источников?

Писатель имел близкуюдружбу ссемьей графаАлександра Петровича Толстого. Жена графа княжна Анна Георгиевна Багратиони-Грузинская была правнучкой Бакара, сына грузинского царя ВахтангаVI.

Между Гоголем и супружеской четой Толстыхсложились самые теплые и близкие отношения. В одном из писем к Анне ГеоргиевнеГогольписал: «Я вас полюбил искренно, полюбил как сестру,

во-первых, за доброту вашу, а во-вторых, за ваше искреннее желание творить угодное Богу, Ему служить, Его любить и Ему повиноваться...»

Последние годы жизни Николай Васильевич провел в доме Толстых на Никитском бульваре в Москве. Муж и жена, истинно верующие люди, выделили своемудругу две комнаты первогоэтажа, окружили писателя заботой и вниманием.

"… здесь за Гоголем ухаживали как за ребенком, - предоставив ему полную свободу во всем, - писал в своих воспоминаниях поэт Николай Берг. - Он не заботился ровно ни о чем. Обед, завтрак, чай, ужин подавались там, где он прикажет. Белье его мылось и укладывалось в комоды невидимыми духами, если только не надевалось на него тоже невидимыми духами. Кроме многочисленной прислуги дома служил ему, в его комнатах, собственный его человек, из Малороссии, именем Семен, парень очень молодой, смирный и чрезвычайно преданный своему барину. Тишина во флигеле была необыкновенная».

В семье Толстых были исторические реликвии, связанные с Грузией, в частности,домовая церковь, где среди других икон был образ Всех святых грузинской церкви.Гоголь, возможно,бывал и в имении отца Анны Георгиевны Георгия Грузинского, вЛысково Нижегородской губернии. Там почти полвека хранился Крест Святой равноапостольной Нины- просветительницы Грузии.В 1801 году князь Георгий Грузинскийпреподнескрест императору Александру Первому, а тот распорядился вернуть эту величайшую для грузин святыню в Грузию (крестныне находится в кафедральном соборе Сиони в Тбилиси).

В доме Толстых, конечно же, велись разговоры о Грузии, ее истории и культуре, языке и традициях, и Гоголь, живший в их доме, без сомнения принимал в них участие. Косвеннымдоказательством интереса писателя к кавказской (грузинской) тематике может служить одно из писем графа А.П.Толстого Гоголюиз Парижа, датированное 5 августа (нового стиля) 1847 года, в котором он описываетположение дел на Кавказе.

Таким образом, смело можно предположить, что княжна Анна Георгиевная Грузинская (Багратиони) и ее отец, князь Георгий Грузинский (Багратиони), былиименно тем источником, откуда Гоголь черпал свои познания о Грузии и грузинской действительности.

Зураб Картвеладзе (Тбилиси)

Пётр Згонников. Анна и Александр Толстые состояли в духовном браке

Готовя к публикации статью Зураба Картвеладзе, язахотел узнать побольше о чете Толстых.И пришел к очень озадачившему меня открытию: княжна Анна Багратиони и Александр Толстой были кровными родственниками! Княжна Анна Георгиевна приходилась правнучк ой Бакару, сыну грузинского царя ВахтангаVI, граф Александр Толстой - правнуком Георгию, другому сыну царя Вахтанга VI .

Четвероюродные брат и сестра!

И как же было не озадачиться, если христианская мораль категорически запрещает браки между кровными родственниками до 8 колена, а Анна Георгиевна и Александр Петрович были верующими людьми.

Настолько, что Александр Петрович носил под одеждой вериги*, неукоснительно, до мелочей, соблюдал посты и неделями отказывался даже от постного масла. Щедро благотворил, и делал это из требований души, не трубя о своих деяниях, напротив, ставя прежде всего строжайшее условие: чтобы имя дарителя не было разглашено.

Анна Георгиевна отличалась не меньшей религизностью. Светской литературе она предпочитала духовную, настольной книгой ее были «Слова и речи преосвященного Иакова, архиепископа Нижегородского и Арзамасского», проповеди из которой ей ежедневно читал живший последние годы у супругов Толстых Гоголь. Она была крайне строга к себе, избегала излишеств, строго соблюдала церковные и христианские предписания, чуралась общества, за что получила имя «чудачки».

Как же Александр Петрович и Анна Георгиевна, люди таких строжайших христианских убеждений, могли согласиться на противный их вере кровный брак? Современники задавались этим вопросом.

В юности Анна Георгиевна испытала тяжелейшее душевное потрясение.

Девушка редкой красоты, одна из завиднейших невест своего времени, она влюбилась в крестьянского юношу, сына крестьянина Андрея Медведева. Отец сделал все, чтобы разлучить влюбленных - и добился своего. (И в наши дниредкая девушка на Кавказе пойдет против воли своего отца, что же говорить о том времени).

Влюбленные были вынуждены смириться, но дали обет отказаться от светской жизни и посвятить себя монашеству.Андрей, став монахом, со временем сделался настоятелем Троице-Сергиевой Лавры (в 1998 году его канонизировали в лике преподобных, как

местночтимого святого). Анна отправилась в монастырь, но, по одной версии, пострига принять не успела, её едва ли не силой забрал домой отец. Иные пишут, что она осталась в монастыре, но так страдала, что игуменья, сжалившись над несчастной, посоветовала отцу забрать девушку домой.

Дома Анна вела уединенную жизнь, время проводила в постах и молитвах. Онатак, наверное, и закончила бы свои земные дни в одиночестве, если бы в ее судьбу снова не вмешался отец. Годы шли, князь старел и начал опасаться, что с его смертью дочь останется в полном одиночестве, без мужской помощи и опеки. Он старался выдать ее замуж - она возражала. Князь настаивал, выражал недовольство, и Анна отдалась таки воле отца, скорее, думаю, чтобы освободить его от мучений и тревог.

В 35 лет она заключает брак… с братом в четвертом колене. Выбор нельзя назвать случайным: Аннавыходит, во-первых, за брата, за человека, которого знала десятки лет (то есть давно могла бы выйти замуж, но не выходила), во-вторых, за глубоко верующего человека, в-третьих, вопреки абсолютеному религиозному табу.

Но - выходит.

Этому парадоксальному шагу может быть одно, мне кажется, объяснение: брака в обычном его понимании не было. Это был брачный союз, заключенный ради успокоения мятущегося отца и для соответствия принятым нормам социальной среды.

Анна согласилась на такой брак из необходимости, Александр - из сострадания к страдающей, с неудавшейся, разбитой судьбой сестре. Примирить свои духовные ценности с требованиями жизни и социума они могли одним путем: исключив из сферы своего сожития физический уровень общения.

В том, что это было именно так, у меня почти нет сомнений. Современники, хорошо знавшие Анну Георгиевну и Александра Петровича догадывались оформальном характере их брака. Не случайно,фрейлина Императорского двора Смирнова-Россет, вспоминая Анну Георгиевну, писала: «35-ти лет она вышла замуж за А. П. Толстого. Он подчинился своей чудачке и жил с нею как брат… ".

«Как брат» выделено мной.

P.S. К написанному выше Зурабом Картвеладзе, стоит, вероятно, добавить, что на познания Гоголем нюансов грузинской действительности влияние оказала не одна Анна Георгиевна Грузинская, потомок грузинского царского рода Багратиони (и, возможно, её отец), но и Александр Петрович Толстой, такой же потомок царского рода Багратиони, как и Анна.

Пётр Згонников, ведущий сайта

* Вериги - разного вида железные цепи, полосы, кольца, носившиеся христианскими аскетами на голом теле для смирения плоти.

Фото с помощью Google

СОЧИНЕНИЕ

Роль эпизода в поэме Н.В. Гоголя
«Мёртвые души»
«Чичиков у Ноздрёва»

История создания :

Николай Васильевич Гоголь работал над поэмой «Мёртвые души» за границей. Первый том был издан в 1841 году. Писатель планировал написать поэму в трёх частях. Его задачей в этом произведении был показ Росси с отрицательной стороны, как он сам говорил - “с одного боку”.

В этой поэме показывается отдельный помещик Чичиков, русское общество, русский народ, хозяйство (хозяйство помещиков).

Название “Мёртвые души”, я думаю имеет двойной смысл. С одной стороны, Н. В. Гоголь включил в название души умерших крестьян, о которых так много говорится в поэме. С другой стороны – это “Мёртвые души” помещиков. Писатель показал здесь всю чёрствость, пустоту души, прздность жизни, всю невежественность помещиков.

В повести о капитане Копейкине показывается отношение чиновников к простому народу, то что государство не уважает людей, отдавших своё здоровье, а во многих случаях и жизнь за него; что государство, за которое они воевали в войне 1812 года, не выполняет своих обещаний, не заботится об этих людях.

В этой поэме много эпизодов. Их, я думаю, можно разделить даже на группы. Одной группой являются эпизоды посещения помещиков Чичиковым. Я думаю, эта группа является самой важной в поэме. Я хочу описать, быть может, даже прокоментировать, один эпизод из этой группы – это эпизод, когда Чичиков посещает помещика Ноздрёва. Действие проходило в четвёртой главе.

Чичиков после посещения Коробочки заехал в трактир пообедать и чтобы дать отдохнуть лошадям. У хозяйки трактира он поинтересовался на счёт помещиков, и по своему обыкновению, Чичиков стал распрашивать хозяйку о семье, о жизни. Когда он разговаривал, кушая при этом, послышался стук колёс подъехавшего экипажа. Из брички вылезли Ноздрёв и его спутник – зять Межуев.

Потом пошли в кабинет. Там у них произошла размолвка из-за нехотения нашего героя играть в карты. Чичиков до размолвки предложил купить у Ноздрёва “мёртвые души”. Ноздрёв начал ставить свои условия, но Чичиков ни одно из них не принимал.

Чичиков после разговора остался наедине с собой.

На следующий день они начали играть в шашки на условии: если наш герой выиграет, то души его, если он проиграет, то “на нет и суда нет”. Автор характеризует Ноздрёва так: “Это был среднего роста, очень недурно сложенный молодец, с полными приятными щеками, с белыми,как снег, зубами и чёрными, как смоль, букенбардами. Свеж он был, как кровь с солоком; здоровье, казалось, так и прыскало с лица его.”

Нодрёв присоединился к нашему герою, рассказал о ярмарке, что продулся там в пух и прах. Затем Чичиков, Ноздрёв и зять Межуев поехали к Ноздрёвую После ужина зять Межуев удалился. Чичиков и Ноздрёв, по своему обыкновению, начал “мухлевать”. Чичиков заметил это и возмутился, после чего завязалась ссора, начали махать друг на друга руками. Ноздрёв позвал своих слуг Павлушу и Порфирия и начал кричать им: “Бейте его, бейте!” Чичиков пбледнел, душа его “ушла в пятки”. И если бы не капитан-исправник, который вошёл в комнату, чтобы объявить Ноздрёву, что он находится под стражей по поводу нанесения личной обиды розгами в пьяном виде помещику Максимову; быть нашему герою сильно покалеченным. Во время того, когда капитан объявлял извещение Ноздрёву, Чичиков скорее взял шапку, спустился вниз, сел в бричку и велел погонять Селифану лошадей во весь дух.

Я думаю, темой этого эпизода было показать, охарактеризовать человека, сыгравшего не последнюю роль в жизни нашего героя. По моему мнению,
Н. В. Гоголь хотел также показать этим эпизодом всю “бесшабашность” молодых помещиков, в число которых входил Ноздрёв. Здесь писатель показал: как молодые помещики типа Ноздрёва, да в принципе как все помещики, ничего больше не делают, как “шатаются” по балам да по ярмаркам, играют в карты, пьют “безбожно”, думают только о себе и как носолить другому.

Роль эпизода :

Этот эпизод сыграл большую роль в поэме, Ноздрёв, раздосадованный Чичиковым во время того когда он к нему приезжал, выдал его на балу у губернатора. Но Чичикова спасло то, что все знали Ноздрёва как лгуна, лицемера, забияки, поэтому его слова были восприняты как “бред сумашедшего”, как шутка, как враньё, как угодно, но только не в качестве правды.

Во время чтения этого эпизода, мои впечатления менялись от начала к концу. В начале эпизода действия были не очень интересными для меня: это когда Чичиков встретил Ноздрёва, как они ехали к нему домой. Потом я понемногу стал возмущаться хамским поведением Ноздрёва, - это когда после ужина Чичиков предложил купить у него “мёртвых душ”, а Ноздрёв стал интересоваться, зачем ему это. Все попытки Чичикова навешать лапшу на уши Ноздрёву пресекались им. Ноздрёв говорил, что Чичиков больщой мошенник и что если бы он был его начальником, то повесил бы его на первом дереве. Я при чтении был возмущён таким поведением Ноздрёва по отношению к Чичикову, в конце концов Чичиков же его гость.

В этом эпизоде было много событий, но у меня остались впечатления именно об этих действиях.

Художественные детали :

Сначала посмотрим, как автор описывает трактир: “Деревянный потемневший, узенький гостепреимный навес на деревянных выточенных столбиках, похожих на старинные церковные подсвечники; трактир был что-то вроде русской избы, несколько в большом размере, резные узорчатые карнизы из свежего дерева вокруг окон и под крышей резко и живо пестрили тёмные его стены; на ставнях были нарисованы кувшины с цветами; узенькая деревянная лестница, широкие сени. Интерьер трактира: заиндевевший самовар, выскобленные стены, трёх угольный шкаф с чайниками и чашками в углу, фарфоровые вызолоченные яички перед образами, висевшие на голубых и красных ленточках, окатившаяся недавно кошка, зеркало, показывающая вместо двух четыре глаза, а вместо лица какую-то лепёшку; наконец натыканные пучками душистые травы и гвоздики у образов, высохшие до такой степени, что желавший понюхать их только чихал, и больше ничего.”.

Перейдём к описанию хозяйства Ноздрёва: в доме посередине столовой стояли деревянные козла. В конюшне находились две кообылы, одна серая в яблоках, другая каурая, гнедой жеребец, пустые стойла; пруд, водяная мельница, где не хватало порхлицы; кузница. Кабинет Ноздрёва: “В нём не было заметно следов книг или бумаги, висели только сабли и два ружья.” Это говорит о том, что Ноздрёв ничем не интересовался, не занимался своим хозяйством, всё было запущено.

Внутренний мир героя в этом эпизоде:

Давайте обратим внимание на внутренний мир нашего героя в этом эпизоде. Здесь Чичиков в некоторых моментах не знал, что ответить Ноздрёву на его назойливые вопросы. Это в таких моментах, когда Ноздрёв спросил его: “Зачем же они тебе (мёртвые души)?”

В этом эпизоде Чичиков, я думаю, чувствовал себя неловко из-за хамского поведения Ноздрёва: он на него обижается, так как было затронуто самолюбие нашего героя. После того как Чичиков поссорился с Ноздрёвым после ужина из-за того, что не стал играть с ним в карты, он остался в самом неблагоприятном расположении духа. Автор так описывает его мысли и чувства: “Он внутренне досадовал на себя за то, что заехал к ниму и потерял даром время. Но ещё более бранил себя за то, что заговорил с Ноздрёвым о деле, поступил неосторожно, как ребёнок, как дурак: ибо дело совсем не такого рода, чтобы быть вверено Ноздрёву. Ноздрёв – человек – дрянь, Ноздрёв может приврать, прибавить, распустить слух и чёрт его знает какие сплетни, нехорошо, нехорошо. “Просто дурак я” – говорил он сам себе.”

Я думаю, в этом эпизоде Чичиков вёл себя терпимо, сдержано, несмотря на хамское поведение Ноздрёва. Но это понятно, ведь наш герой хочет добиться своей цели любой ценой.

По моему мнению, автор этим эпизодом хотел показать, что в жизни не всё так просто, как хочется. Что если с Коробочкой всё вышло нормально, то с Ноздрёвым всё прошло очень ненормально – в жизни бывают как белые, так и чёрные полосы.

Я думаю также, что этот эпизод нас учит тому, что надо знать очень хорошо человека, тщательно его изучить, прежде чем довериться. Ведь как получилось с Чичиковым: он доверился Ноздрёву насчёт “мёртвых душ”, а Ноздрёв его предал, рассказав всем про это дело.

Но я повторюсь, Чичикова спасло то, что Ноздрёва все считают лгуном, никто ему не поверил. В жизни может и не случиться такой удачи.

Нужно отметить, что эпизод столкновения экипажей распадается на две микротемы. Одна из них – это появление толпы зевак и «помощников» из соседней деревни, другая – мысли Чичикова, вызванные встречей с молоденькой незнакомкой. Обе эти темы имеют как внешний, поверхностный пласт, касающийся непосредственно персонажей поэмы, так и пласт глубинный, выводящий на масштаб авторских размышлений о России и ее людях.

Итак, столкновение происходит внезапно, когда Чичиков про себя посылает проклятия Ноздреву, думая, что мог бы и со свету сгинуть в его имении, если бы не появление капитана‑исправника. Тем же занят Селифан, рассерженный тем, что Ноздрев не дал коням овса, даже кони, и те были не в духе. Столкновение – и чужой кучер, не смущаясь присутствием в коляске дам, бранит Селифана: «Ах ты мошенник эдакой; ведь я кричал в голос: сворачивай, ворона, направо! Пьян ты, что ли?» Селифан же, будучи согласно авторской характеристике истинно русским человеком, не любящим сознаваться в своей оплошности, не уступает «коллеге»: «А ты что так расскакался? Глаза‑то свои в кабаке заложил, что ли?» Попытки высвободить запутавшихся лошадей не приводят к успеху, слышатся брань кучеров, визг хлыстов, но кони стоят на месте. Стоят до тех пор, пока вокруг них не собрались мужики и не приняли горячее участие в разведении лошадей. Начинается настоящая круговерть: дядя Митяй, дядя Миняй и некий Андрюшка усаживаются по очереди то на коренного, то на пристяжного, остальные мужики хором выкрикивают советы и в конце концов помогают они только тем, что измучивают и лошадей, и кучера, и тот прогоняет их, разводит лошадей, и бричка уезжает.

Весь эпизод сопровождается авторскими не столько рассуждениями, сколько намеками на то, что столкновение это не есть только выдумка, нужная, чтобы повеселить читателя. Здесь подключается мотив толпы, во многом бездумного коллективного действа, будто освобождающего каждого отдельного его участника от ответственности, мотив скуки, царящей в русских деревнях: «…подобное зрелище для мужика сущая благодать, все равно что для немца газеты или клуб», переплетающийся с мотивом какой‑то детскости, непосредственности, свойственной русскому человеку.

Наш главный герой тоже был отвлечен от своих мыслей о Ноздреве, но не столько самим столкновением, сколько тем, что в другой коляске рядом со старухой увидел он молоденькую женщину с золотистыми волосами, с милым свежим лицом. Но, как уже мы знаем, в герое нашем отсутствует романтическая составляющая: и возраст уже не тот, и присущая ему практичность заставляет его рассматривать любую молодую женщину с точки зрения ее пригодность на роль жены не именно для него, а вообще. Поэтому Чичиков не стоит, «вперивши бессмысленно очи вдаль» и мечтая о знакомстве с молодой прелестницей, а деловито сам себе замечает: «Славная бабешка!» И тут автор отдает Чичикову размышления над проблемой, может быть, менее актуальной для современных девушек, но чуть ли не основной для молоденьких выпускниц пансионатов и институтов того времени. Это проблема воспитания, осуществляемого маменьками и тетушками, направленного на формирование «правильного» поведения в свете: «с кем, и как, и сколько нужно говорить, как на кого смотреть». Воспитания, прививающего чопорность и приводящего к выбору «вранья» линией жизненного поведения. Этой теме, теме предопределенности судьбы светской женщины XIX в., теме необходимости соответствовать «вытверженным наставлениям» и единственной целью видеть замужество, посвящены многие повести того времени. И сам Чичиков, несмотря на то что девушка совершенно ему не знакома, рассматривает ее вовсе не как самостоятельного человека, но как «очень лакомый кусочек», женщину, способную «составить…счастье порядочного человека» при условии, что за ней дадут «тысчонок двести приданого».

Так на первый взгляд только юмористический эпизод выводит читателя к темам важным, неизбывным: к размышлению над особенностями национального характера, над воспитанием, над отношением мужчины к женщине, их ролями в обществе в любой период его исторического развития.