Полный текст автореферата диссертации по теме ""История моего современника" В.Г. Короленко: художественное своеобразие"
На правах рукописи
САВЕЛЬЕВА Елена Сергеевна
«ИСТОРИЯ МОЕГО СОВРЕМЕННИКА» В. Г. КОРОЛЕНКО: ХУДОЖЕСТВЕННОЕ СВОЕОБРАЗИЕ
Краснодар 2009 ,
Работа выполнена на кафедре литературы и методики преподавания Педагогического института ЮФУ
Научный руководитель: кандидат филологических наук, доцент
Тукодян Нварт Хазаросовна
Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор
Прокурова Наталья Сергеевна кандидат филологических наук Панаэтов Олег Григорьевич
Ведущая организация: Краснодарский государственный
университет культуры и искусств
Защита состоится «}[>> ЦуЦР^СЛ 2009 г. в часов на заседании диссертационного совета Д 212.101.04 при Кубанском государственном университете по адресу: 350018, г. Краснодар, ул. Сормовская, 7, ауд. 309.
С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Кубанского государственного университета (350040, Краснодар, ул. Ставропольская, 149).
Ученый секретарь диссертационного совета < 7 М.А.Шахбазян
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
В настоящее время в литературе наблюдается тенденция обращения к проблемам классической литературы. И; сейчас, по прошествии многих лет, достойны внимания произведения писателей, создававших культуру русского народа, закладывавших основы современного русского языка, участвовавших в исторических событиях. Несомненно, одним из таких писателей является Владимир Галактшйювич Короленко, великий гуманист, борец за справедливость и свободу, автор множества художественных и публицистических произведений, в частности, романа-воспоминания «История моего современника».
Исследования ученых в области классических произведений ведутся в двух направлениях: во-первых, это попытки нового истолкования текстов, уже ставших хрестоматийными, изученных многими поколениями ученых, во-вторых - поиски новых, еще не охваченных вниманием науки произведений классики. «История моего современника» В. Г. Короленко, бесспорно, относится к числу недостаточно освещенных в литературоведении произведений: в работах последних лет исследователи ограничивались проблемно-хематическим анализом либо анализом жанровой специфики отдельных произведений или циклов.
«История моего современника» В. Г. Короленко, являясь ысокоморальным произведением, отражающим существенные черты рошлого, современна по идейной направленности и должна рисутствовать в круге чтения современного читателя, поэтому нам редставляется перспективным дальнейшее изучение как цельной артины творчества В. Г. Короленко, так и отдельных его произведений в спектах авторского мировоззрения, нравственной эволюции героя и овествовательной структуры.
В наше время необходимо чаще обращаться к роизведениям классической литературы по многим причинам. Так, во-ервых, многие незаслуженно обойденные вниманием
литературоведов и общественности произведения поднимают проблемы, не чуждые и современности. Произведения с документальными элементами помогают человеку, взглянув в прошлое и поняв проблемы прошедших лет, разобраться в собственном времени. Во-вторых, обращение к «Истории моего современника» как к произведению крупного жанра позволяет оценить некоторые тенденции современного литературного процесса. В-третьих, произведения классиков высокоидейны, и читая их, человек повышает свой культурный уровень.
В данном диссертационном исследовании была предпринята попытка, основываясь на классических трудах и работах современных исследователей: филологов, отчасти философов, педагогов, лингвистов и культурологов, определить место «Истории моего современника» в русской автобиографической литературе и в творчестве В. Г. Короленко, а также исследовать основные черты поэтики «Истории моего современника».
Актуальность диссертации. 1. Рассматриваемый роман, «История моего современника», по праву считается одним из вершинных творений в русской литературе, однако специальных исследований, посвященных этому произведению, не производилось. 2. Обращение к этому роману В. Г. Короленко как к произведению с документальными элементами позволяет, взглянув в прошлое и поняв проблемы прошедших лет, разобраться в собственном времени как с точки зрения литературоведения, так и с точки зрения истории.
Новизна диссертации. 1. В диссертационном исследовании столь цельному исследованию автобиографический роман-воспоминание «История моего современника» В. Г. Короленко подвергается впервые. 2. Существенно новы суждения о специфике этого произведения как своеобразного жанрового симбиоза. Мы определяем жанр «Истории моего современника» как автобиографический роман-воспоминание. З.При литературоведческом анализе произведения нами впервые представлена классификация литературных портретов романа, сделан ряд значимых выводов,
касающихся архитектоники произведения, особенностей изображения героев и специфики хронотопа.
Объектом исследования является автобиографический роман-воспоминание «История моего современника» В. Г. Короленко.
Цель исследования. Осмыслив теоретические аспекты проблемы жанровой принадлежности произведения с автобиографической направленностью, определить место «Истории моего современника» в контексте творчества В. Г. Короленко и рассмотреть поэтику этого романа-воспоминания.
Для достижения поставленной цели представляется необходимым решить ряд задач:
4) рассмотреть особенности жанра произведения;
5) исследовать систему образов, особенности литературных портретов "Истории моего современника", классифицировать их;
6) изучить хронотопическую структуру романа.
Теоретико-методологическую основу диссертационного исследования составляют принципы культурно-исторического и сравнительно-исторического методов исследования, а также положения и понятия, развиваемые в работах М. М. Бахтина, Б. О. Кормана, Ю. М. Лотмана, Д. С. Лихачева, Г. О. Винокура, В. В. Виноградова, Г. Н. Поспелова, Г. А. Белой, Б. М. Эйхенбаума, Ю. Н. Тынянова, Л. Я. Гинзбург, С. С. Аверинцева, А. Г. Тартаковского, Н. А. Николиной, А. Б. Есина, И. О. Шайтанова и других.
Используемые литературоведческие категории рассмотрены в историческом и теоретическом планах, прослежена история становления жанра художественной автобиографии, предприняты попытки анализа принципов создания образов героев, выявления художественных средств выражения авторской позиции вавтобиографическомромане-воспоминании.
При определении места «Истории моего современника» в творчестве писателя мы изучили работы Д. Н. Овсянико-Куликовского, Н. Д. Шаховской, Г. А. Вялого, а также диссертационные исследования последних лет (Г. 3. Горбуновой, Ю. Г. Гущина, П. Э. Лиона, В. Е. Татаринова, А. В. Труханенко и др.), посвященные творчеству В. Г. Короленко. Теоретическая значимость диссертации состоит в том, что работа представляет собой единое исследование, посвященное автобиографическому роману-воспоминанию «История моего современника» В. Г. Короленко, определяет его значимость и художественное своеобразие.
" Научно-практическая ценность данного диссертационного исследования заключается в возможности использования его результатов при чтении вузовских курсов по истории русской литературы второй половины XX века, спецкурсов по творчеству В. Г. Короленко и писателей-шестидесятников, а также для дальнейшего исследования творчества В. Г. Короленко.
Основные положения, выносимые на защиту:
1) «История моего современника» занимает центральное положение в творчестве В. Г. Короленко благодаря аналитической форме мышления писателя, специфической идейной направленности произведения и его ценностной парадигме.
2) «История" моего современника» В. Г. Короленко---
автобиографический роман-воспоминание с характерными для этого жанра специфическими особенностями: слиянием различных жанров, подбором образов, приемами психологического изображения героев, созданием особого хронотопа.
Апробация. Основные положения диссертационного исследования были предметом обсуждения на заседаниях кафедры русской литературы и методики преподавания педагогического " института Южного федерального университета, а также отражены в 3 публикациях автора и представлены в 4 докладах на конференциях, различных уровней (международная научная конференция^ «Концептуальные проблемы литературы: художественная когнитивность», г. Ростов-на-Дону, международная научная конференция (заочная) XXIII Чеховских чтений в Таганроге, научная конференция - XI Шешуковские чтения «Историософия в русской литературе XX и XIX веков: традиции и новый взгляд». Москва) с последующим изданием статей.
Структура и объем диссертации. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка из 214 наименований. При работе с текстами нами были изучены два собрания сочинений В. Г. Короленко: в 9 томах, 1914 года, и в 10 томах, 1954 года. Ссылки в тексте диссертации приводятся по более позднему собранию сочинений.
Общий объем диссертации 189 страниц.
Во введении определяются предмет, цели и задачи исследования, устанавливается степень изученности проблемы, актуальность, научная новизна, материал исследования, а также обозначен ряд вопросов, связанных с проблемой изучения биографической литературы в отечественном литературоведении.
В первой главе диссертационного исследования, «"История моего современника" в контексте эпохи», четыре параграфа.
В первом параграфе. «Предпосылки появления «Истории моего современника» в творчестве В. Г. Короленко: аналитизм как форма мышления писателя», мы рассматриваем романное мышление
гщсателя, выступающее предпосылкой создания произведения крупного жанра. При разработке этого тезиса мы опираемся на суждения В. Белинского и М. Бахтина о синкретичности жанра романа, его многогранности и способности влиять на другие жанры (понятие романизации жанров). Мы рассматриваем на примере рассказов и повестей Короленко становление большой жанровой формы в его творчестве и находим в «Истории моего современника» черты сложного жанрового симбиоза, сочетания в структуре произведения многих жанров: автобиографии, мемуаров, романа, дневника, рассказа, очерка, статьи. Читая «Историю моего современника», мы можем наблюдать, как зарождался замысел тех или иных произведений, закладывались их детали, видим элементы интертекстуальности: «Миновав Тобольск, наша баржа стала подниматься на север по Иртышу, и чудесные виды Волги и Камы сменили для нас унылые берега сибирских рек с редкими поселениями. Здесь я отдался воспоминаниям и написал очерк «Ненастоящий город», в котором, сильно подражая Успенскому, описывал Глазов» (т. 7, с. 159). В произведении мы нашли более 65 отсылок к текстам рассказов, статей, писем В. Г. Короленко. Так, мы делаем вывод, что «История моего современника» является логичным итогом всего творчества В. Г. Короленко, она вытекает из предыдущих произведений, одновременно заключая их в себе. Нельзя не обратить внимания также на публицистические элементы во всем творчестве Короленко. Практически каждое произведение имеет подзаголовок, говорящий о его жанровой принадлежности или о месте написания или возникновения замысла («Из поездки по Ветлуге и Керженцу», «Из сибирской жизни»). Система жанров, к которым сам автор относит свои произведения, представляется нам обширной и разнообразной. Мы встречаем здесь как общепринятые названия (рассказ, повесть, очерк), так и редкие вариации малых жанров (картинки, странички, отрывки). Кроме вышеупомянутых жанров документальной прозы у В. Г. Короленко есть произведения, принадлежащие к аллегорическим жанрам (сказка, легенда, фантазия), однако большинство своих
произведений Короленко относит в жанровом плане к документально^ биографической прозе (портрет, письмо, воспоминания, наблюдения):
Для творчества Короленко характерна многоступенчатая система циклизации. Произведения объединяются по принадлежности главных героев к той или иной социальной группе, например, циклы очерков («Павловские очерки», «У казаков», «В голодный год»), циклы рассказов «о бродягах», «о случайных людях». Также есть макроциклы, объединяющие произведения по жанровой принадлежности: очерки, рассказы, лирические миниатюры, произведения условных жанров (сибирский, детский). Помимо этого в жанровой системе Короленко можно выделить по тематике волжский, американский и румынский макроциклы.
Цикл - это шаг к овладению большой романной формой. Писатель не ограничивался частичной разработкой темы в одном-двух рассказах. Он стремился высказать все, вычерпать тему до конца. Один рассказ вел за собой другой - и возникали множественные циклы: сибирский, детский, «Павловские очерки», циклы очерков «В голодный год», «Сорочинская трагедия» и другие.
Этот факт циклизации произведений, несомненно, говорит о тяготении В. Г. Короленко к крупной эпической форме. Таким образом, романное мышление обусловливает движение жанров в творчестве писателя.
«История моего современника» построена из множества очерков, рассказов, объединенных образом главного героя - автора, излагаемых им в хронологической последовательности. При этом многие составные части романа немыслимы вне его (не имеют концовки или начала, их мотивы плотно связаны с мотивами других рассказов), но другие могут существовать отдельно. Также в романе мы видим элементы параллельного построения (разделение персонажей на группы, одновременно происходящие разноплановые события). Эти параллели вытекают из идейных взглядов, ценностных ориентиров писателя.
Второй параграф. «Историософская, ценностная парадигма (ориентация) Короленко в воплощении судьбы, выбора, права.
ответственности человека и картины мира», посвящен художественно-стилевой системе концепции писателя и его нравственно-этической программе, отраженной в "Истории моего современника" в сравнении с некоторыми рассказами.
В литературной жизни рубежа Х1Х-ХХ веков происходит множество качественных изменений, связанных с процессом обновления и преображения уже существовавших литературных движений, возникновением и движением новых. Усложнение литературного процесса (множественность течений и направлений, необычайная подвижность и быстрая смена форм и стилей, резкая полемичность) обусловлено также свойственной огромной стране многоукладностью, совмещением элементов разных исторических стадий, из-за чего наблюдалась необычайная сложность проявления социально-идеологических конфликтов. В одно и то же время существовали такие разнохарактерные, разнородные, порой противоположные тенденции, как безграничный эстетизм приверженцев «чистого искусства» и аскетизм позднего Толстого, стремление Чехова, Короленко выйти за круг только литературного труда, появление литературы горьковского направления.
Однако можно выделить черту, объединяющую эти многоликие явления: в литературе, как и в жизни, с особой силой поднимается проблема человека, его личности, достоинства, ценности. Великая заслуга Толстого, Чехова, Короленко состояла в том, что они в своей художественной модели социального бытия изображали народ в качестве ценностного центра, с которым соотносилось все остальное.
Вопрос о личности в литературе нельзя рассматривать вне связи с гуманистической концепцией писателя, с его «идеей человека».
«В том-то и дело, что «мужика», единого и нераздельного, просто мужика - совсем нет; есть Федоты, Иваны, бедняки, богачи, нищие и кулаки, добродетельные и порочные, заботливые и пьяницы, живущие на полном наделе, и дарственники, с наделами в один лапоть, хозяева и работники... В том-то и дело, что нам народ кажется весь на одно лицо, и по первому мужику мы судим о всех мужиках» (т. 9, с.
166). Писатель изображает народ не как однородную безликую массу, а воплощает его судьбы в конкретных ярких художественных образах.
Объектом нашего внимания становятся проблемы судьбы, свободы, в частности свободного выбора, нравственности.
«Любить этот народ - не в этом ли наша задача?» - вот проблема, поставленная автором. Даже опустившись на дно жизни, темные, грубые, люди остаются людьми, живут, как могут, любят, рожают детей, как бы ни была тяжела их доля. Мы видим, что раскрывая ту или иную проблему, Короленко не раз возвращается к ней в своих последующих произведениях, и эта черта опять дает возможность утверждать романность мышления В. Г. Короленко.
Третий параграф первой главы называется «Идейное содержание «Истории моего современника» и его композиционное выражение в романе». Опираясь на философские и литературоведческие определения идеи, идейности, эстетического идеала, мы видим, что они тесно связаны.
Словарь философских терминов определяет идеал так: «образец, нечто возвышенное, благое и прекрасное, высшая цель стремления» (с. 245).
В искусстве эстетический идеал - это художественный мир, возникающий из соотнесения жизни как она есть и какой она должна быть, однако идеал должен быть выведен из действительности, в большей степени опираться на реальность, нежели на вымышленный мир.
Нашу мысль при определении идейного содержания направляет авторское понимание идеи своего романа.
«Теперь я вижу многое из того, о чем мечтало и за что боролось мое поколение, врывающимся на арену жизни тревожно и бурно. Думаю, что многие эпизоды из времен моих ссыльных скитаний, события, встречи, мысли и чувства людей того времени и той среды не потеряли и теперь интереса самой живой действительности. Мне хочется думать, что они сохранят еще свое значение и для будущего» (т. 5, с. 7).
Изображая события жизни своего «современника», В. Г. Короленко развертывает перед читателем панораму жизни общества 1860-1880-х годов XIX века, включающую событийный аспект (выдающиеся исторические события, происходившие в то время), общественно-политический аспект (изменение статуса многих людей, развитие общественного революционного движения), литературно-эстетический аспект (влияние литературы на людей и людей на литературу).
В предисловии к «Истории моего современника» В. Г. Короленко писал: «Здесь не будет ничего, что мне не встретилось в действительности, что я не испытал, не чувствовал, не видел» (т. 5, с. 8). Автобиографичность этого произведения не помешала ему стать летописью целого поколения. Д. Н. Овсянико-Куликовский (141) утверждал, что воспоминания Короленко могут быть поставлены рядом с «Детством» и «Отрочеством» Л. Н. Толстого, а яркостью воссоздания эпохи, а также глубиной и существенностью размышлений они напоминают «Былое и думы» Герцена.
«История...» - широкое эпическое повествование о драматической, исполненной подлинного трагизма судьбе поколения 1870-х годов. На переднем плане в романе - мысли о народе, о его возможностях. Короленко обращает внимание на чрезмерно книжный, отвлеченно-теоретический характер наследия «шестидесятников». «Хождение в народ» и народовольческий терроризм Короленко отверг как теории наивно-утопические. Писатель не вступает ни в одну из существовавших подпольных революционных организаций, усматривая в них сектантский характер, революционеров без народа. Короленко предпочитал действовать открыто, пером публициста и художника. Его творчество, в частности «История моего современника», представляет отражение политических и социальных взглядов писателя.
Короленко начинает повествование о себе с младенчества. Этот прием соответствует канонам жанра и применяется автором для выявления истоков формирования своих личности, натуры, предрасположенностей. В первых частях автор использует, конечно,
прием непосредственного воспоминания, но учитывая юный возраст героя и нередко непосредственность, неточность его суждений, Короленко приходится иногда для создания полной картины происшедшего вводить вставные эпизоды (например, выделенные в отдельные главы «Мой отец», «Отец и мать»), повествования, пестрящие фактами, датами и событиями, которые не могли быть известны маленькому мальчику.
Другая форма таких пояснений - не выделяемый композиционно небольшой эпизод, разъясняющий чувства ребенка. Здесь взрослый человек с высоты прожитых лет объясняет, что он чувствовал тогда и чем это, по его теперешним представлениям, было вызвано. «В эту мучительную полосу моей детской жизни воспоминание о боге было очень бесформенно. При этом слове где-то в глубине сознания рождалось представление о чем-то обширном и сплошь светлом, но безличном. Ближе всего будет сказать, что он представлялся мне как бы отдаленным и огромным пятном солнечного света. Но свет не действовал ночью, и ночь была вся во власти враждебного, иного мира, который вместе с темнотой вдвигался в пределы обычной жизни» (т. 5, с. 45).
Также В. Г. Короленко описывает имевшие на него большое влияние художественные произведения (книгу «Фомка из Сандомира» Яна Грегоровича, историческую театральную пьесу «Урсула, или Сигизмунд III»). Описывая процесс своего знакомства с этими произведениями, писатель, опираясь на реально происшедшие события и свои непосредственные впечатления, дает рассказ с элементами анализа, определяя принадлежность их к литературным течениям (книга-сентиментализм, пьеса-романтизм).
Стремление личности к эмоционально предвосхищаемому универсальному идеалу указывает на романтическую струю в произведении, написанном, несомненно, в реалистических традициях.
В диссертации мы рассматриваем трансформацию идеала В. Г. Короленко. Когда писатель находился в детском возрасте, можно утверждать, что черты идеала для него имел его отец. Однако
Короленко с самого раннего возраста было присуще смотреть на все с разных сторон, поэтому он прекрасно видел и его неоднозначные качества или минусы. Обратив внимание на несколько ложных идеалов (Теодор Негри, Василий Веселитский), мы приходим к выводу, что ближе всего к идеалу в понимании писателя стоит образ Климента Аркадьевича Тимирязева.
Когда уже в первые дни ссылки Короленко заключает: «Нет, я уже не пойду на службу к этому государству с Ливенами и Валуевыми вверху, с сетью мелкого неодолимого хищничества внизу. Это - разлагающееся прошлое... А я пойду навстречу неведомому будущему», мы убеждаемся, что настоящий идеал - это сам автор. Минута, когда человека посещает такое сильное чувство, очень важна для его самоопределения и течения всей его дальнейшей жизни. В «Истории моего современника» ярко выступает черта, которая может называться программной: личному, интимному автор придает характер общественной ценности и интереса. В эпохе, воспроизводимой писателем, чувствуются живые люди, живая жизнь и прежде всего своя человечная, праведная душа современника, - а в личном и своем преломляется общественно ценное пережитого, а не случайное и узко индивидуалистическое.
Мы анализируем особенности сюжета и построения фабулы у Короленко, опираясь на композиционное решение автора. «История моего современника» снабжена развернутой системой названий частей и глав. Такое тяготение к заголовкам и подзаголовкам объясняется высокой публицистичностью произведений В. Г. Короленко.
Интертекстуальные заголовки (главы) можно разделить на несколько основных групп, связанных с тематическим диапазоном романа и его хронотопическим устройством. Мы выделяем следующие группы:
1) Статичное описание сложившейся ситуации в том или ином месте, также характеристика группы людей: «Старые студенты», «Рабочие» и т. д.
2) Индивидуальные портретные описания конкретных личностей: «Отец и мать», «Александр Капитонович Маликов».
3) Повествование о событиях, протяженных во времени: «Я попадаю в разбойничий вертеп», «Прибытие в Пермь».
" Мы провели подсчеты и вычисления, позволяющие свидетельствовать о распределении материала в романе, и сделали вывод, что распределение текстового материала в романе отражает реальное содержание описываемого жизненного периода. Автор, разделяя «Историю...» на главы в соответствии с периодами развития героя, одновременно выделяет доминанты каждого периода, (Детство- развитие, описание ситуации; студенческие годы, первая ссылка - развитие, насыщенность событиями; период ссылок - портретные зарисовки, описание обстановки.)
Также в этом параграфе мы подчеркиваем связь содержания и формы, утверждая, что разделение произведения на архитектонические части (книги, главы) подчинено главной идее автора: отразить историю своей жизни в своем времени, поэтому основным критерием для разграничения глав служит важность тех или иных событий для автора, их этапность в его жизни, влияние на дальнейшую судьбу.
Четвертый параграф. «Авторская концепция творческой личности В. Г. Короленко (герой и образ автора^», посвящен авторской концепции творческой личности Короленко, лирической экспрессии. Мы употребляем термин «автор», подразумевая под ним «некий взгляд на действительность, выражением которого является все произведение», пользуясь определением Бахтина. Мы рассматриваем образ автора в его становлении. «История...» охватывает период 1854-1885 годов, то есть время с раннего детства писателя до его прибытия в Нижний Новгород тридцатитрехлетним человеком. Развивая тезис об
основной идее «Истории моего современника», высказанный в п. 1.3, касающийся создания образа героя эпохи 60-80-х гг. XIX века, обратимся к образу автора, представленному в романе.
Короленко.
В1905 году, когда Короленко начал работу над романом, ему было 53 года. Естественно, что взгляды изображаемого юноши и зрелого человека не всегда совпадают. В начале повествования больший вес имеют монологи, размышления, лирические отступления, принадлежащие автору; доля происшествий, случившихся непосредственно с описываемым ребенком, не очень велика.
В произведениях детского цикла специфика состоит в двойном взгляде на происходящее: с точки зрения главного героя или героя-рассказчика в детстве и взрослого повествователя или героя-рассказчика, причем взрослый лишь уравновешивает представления и умозаключения ребенка, корректирует некоторые акценты. В первом томе «Истории моего современника», состоящей из пяти частей, в которых рассказывается о раннем детстве писателя, об учебе в пансионе пани Окрашевской, в житомирской и ровенской гимназиях, выступает именно такой образ автора. Читатель воспринимает произведение в двух временных планах, то переносясь в 50-60-е годы XIX века и становясь на позицию ребенка, то поднимаясь к точке зрения автора на происшедшие тогда события.
Такие авторские возвращения от описываемых событий к собственному современному мнению продолжаются в течение всего романа. Отметим некоторую их особенность. В первых главах свое мнение о поступках И мыслях ребенка, которым автор был когда-то, В. Г. Короленко по праву старшинства высказывает, как правило, в форме утверждения, пояснения, оценки, также приемлема форма сентенции, морали, афоризма. Авторское вмешательство может носить характер сообщения об исторических фактах, вносимого для освещения и
прояснения событий, о которых не может быть рассказано ребенком-Имеются в тексте и замечания от первого лица, в которых чувствуется ирония, отеческая насмешка над героем: «Как давно это было„и какой я был тогда глупый... И насколько я теперь умнее того мальчишки, который припадал ухом к телеграфным столбам или гордился... чем же? Званием малыша пансионера... А вот теперь я уже «старый гимназист» и еду в новые места на какую-то новую жизнь... »(т. 5,с. 144-145).
В главах, посвященных описанию студенческого времени, автор по-иному выражает свое отношение к поступкам героя. В повествовании явно чувствуется ирония, она пронизывает весь текст, порой являясь неотделимой от собственных слов героя. Часто иронические мысли оформляются в замечания от первого лица: «Во мне сложилось заносчивое убеждение, что я едва ли не самый умный в этом городе. Мерка у меня была такая: я могу понять всех людей, мелькающих передо мной в этом потоке, колышущемся, как вода в тарелке, от шлагбаума до почты и обратно. <...> А они и не догадываются, какие мысли о них и какие мечты бродят в моей голове» (т. 6, с. 12). Персонаж вроде бы говорит о своем превосходстве над окружающими людьми, однако мы легко вычленяем скрытый смысл, вложенный автором в уста героя. Автор не скрывает своих действительно возникавших у него в юности мыслей, даже если они идут вразрез с его современными убеждениями. Далее автор дополняет с высоты своего жизненного опыта: «Я был глуп. Впоследствии, когда я стал умнее, я легко находил людей выше себя в самых глухих закоулках жизни» (т. 6, с. 12).
Далее картина меняется - расхождение во взглядах сводится к минимуму и увеличивается доля событий, действий героя. Для прямого обращения к читателю, для выражения своей точки зрения Короленко прибегает к отступлениям, в которых говорит о герое в третьем лице. В последующих главах увеличивается совпадение мнений героя и автора, поэтому автор все реже прибегает к иронии и характеристикам действий героя. Авторские отступления преследуют теперь одну цель: сделать повествование более стройным, вводя в текст
сообщения, отзывы и обобщения об исторических событиях, не коснувшихся лично героя, но имеющих значение для объяснения дальнейших событий. Так, например, не называя источника сообщения, В. Г, Короленко говорит о Чигиринском деле, о покушении Соловьева- событиях, происшедших в то время, когда герой находился под арестом в Литовском замке. Так, мы видим, что образ автора в «Истории...» изменяется, растет вместе с писателем. Текст романа отражает ход памяти, процесс воспоминания, поэтому наблюдается «двойной взгляд» на происходящее: с точки зрения героя и с точки зрения автора, хотя они, в сущности являются одним и тем же человеком в разные периоды его жизни.
Вторая глава, «Поэтика "Истории моего современника"», посвящена разностороннему литературоведческому анализу произведения. Она включает в себя четыре параграфа.
В первом параграфе. «"История моего современника" в обшей типологии русской автобиографической литературы». предпринята попытка определить место автобиографического романа-воспоминания в общей типологии русской автобиографической литературы. Проблемы жанровой природы автобиографической художественной прозы в современном литературоведении относятся к числу сложных, дискуссионных. Основные проблемы, которые находятся в центре внимания: соотношение исторической правды и художественного вымысла, документальность автобиографических сведений, роль авторского начала в художественной интерпретации жизни и деятельности героя и другие. Эти проблемы обусловлены тем, что очень широки критерии жанра, диапазон его понимания. Очевидно, объяснение этому нужно искать в синтетичности жанра, его постоянной эволюции, взаимодействии с другими литературными жанрами. Мы рассматриваем «Историю моего современника» в сравнении с другими произведениями крупного автобиографического жанра. С. Т. Аксаков, А. И. Герцен, Л. Н. Толстой, В. Г. Короленко, И. А. Бунин - все они в своих произведениях подробно рассказывают об истории своей семьи, о
родственниках, о своем происхождении. «История моего современника», несомненно, входит в ряд великих произведений автобиографической литературы. !
Второй параграф - «Жанровая специфика "Истории моего современника"». Рассматривая «Историю моего современника»; мы определяем жанр этого произведения как автобиографический роман-воспоминание. На первое место в «Истории моего современника», несомненно, выносится автобиографическая составляющая. Стремлейие к фактографической точности, последовательности легко проследить в тексте произведения, это неоднократно подчеркивается и автором.
Изучив историю жанра русской художественной биографии от житий до современных автобиографических романов, мы утверждаем, что в процессе своего развития автобиография обогащалась традициями других жанров (в России): жития, романа-воспитания, исторического романа, биографии, дневника, литературного портрета и др.
Мы видим, что с точки зрения жанровой природы «История моего современника» сочетает в себе признаки нескольких жанров, основополагающими из них являются три: автобиография, то есть описание фактов своей жизни, мемуары (воспоминания) - описание «работы души», размышлений, рассуждений, отношений к окружающим событиям, свойственных описываемому персонажу в определенный период его жизни, и роман, главной особенностью которого является отсутствие запретов на изображение чего бы то ни было.
В третьем параграфе. «Литературный портрет как часть художественного своеобразия "Истории моего современника"», мы рассматриваем систему образов произведения, особенности их воплощения. Мы поддерживаем точку зрения В. С. Барахова, рассматривающего литературный портрет в трех взаимно связанных проявлениях его: 1) литературный портрет как средство создания образа персонажа в романе, повести, рассказе; 2) литературный портрет как составная часть, компонент более сложной жанровой структуры; 3) литературный портрет как самостоятельный жанр.
На наш взгляд, в творчестве Короленко находят отражение все эти три типа литературного портрета. Нами будут рассмотрены на материале романа-воспоминания «История моего современника» первые два проявления. Непосредственно в романе литературный портрет выступает, во-первых, как составная часть, компонент более сложной жанровой структуры, и, во-вторых, как средство создания образа персонажа в романе. Мы предпринимаем попытку дать типологию портретируемых персонажей в «Истории моего современника», выделяя портреты-истории и воспоминания. Основным дифференцирующим фактором, положенным в основу разделения портретов на истории и воспоминания, служит ход времени. Если в портрете-истории время движется независимо от повествования или вовсе останавливается, то в воспоминании отрывки, отобранные писателем для характеристики персонажа, продолжают сюжетную линию. Также независимо от хода времени нами выделены в отдельную категорию портреты-типы. В. Г. Короленко создает галереи образов: чиновников, судейства, учителей, студентов, ссыльных, политических, народные образы: починковцев, глазовцев, амгинцев. В нашем исследовании мы рассматриваем литературные портреты родителей писателя, учителей, некоторых представителей мелкого чиновничества, учителей (классифицируя их на «старых», «маниаков», «хронографов» и «новых», опираясь на отношение автора и заимствуя его определения), а также преподавателей высших учебных заведений.
Портретные элементы изобилуют в третьей книге, которая посвящена ссыльным скитаниям и одновременно рассказывает о тех местах, где именно тогда побывал автор (Березовские Починки, Вышневолоцкая политическая тюрьма, Пермь, Томск, Красноярск, Якутск, Иркутск). Так, мы видим, «по портрет персонажа преобладает в главах, имеющих своей основной целью создание картины жизни той или иной группы, слоя людей (помещики, работники суда, учительство). Все эти картины даны нам в преломлении через призму личности автора, соответственно, каждая из них добавляет черты к образу современника. ;
Считаем необходимым обратить внимание на еще одну интересную особенность повествования Короленко. Принципом, положенным в основу его творчества в общем и «Истории моего современника» в частности является стремление воспроизводить. события с точки зрения «тогдашнего восприятия». О проблеме сопоставления временных планов мы поговорим чуть ниже, здесь же осветим этот прием постольку, поскольку он является средством выражения авторской субъективности.
» Рассказывая о прошедших годах, Короленко всегда четко разграничивает свою теперешнюю позицию и позицию своего автобиографического героя на данном этапе его развития. Точка зрения автора может дополнять или пояснять точку зрения «современника», но она отнюдь не замещает ее. Замечательно то, что Короленко никогда не пытается скрыть свои «тогдашние» взгляды и убеждения, даже если они идут вразрез с его современными мыслями. Он может позволить себе лишь выразить свою точку зрения на себя прежнего. Описывая первый год обучения в Технологическом институте, рассказывая о том, что приходилось голодать, Короленко говорит как бы между прочим: «В сущности это было медленное умирание с голоду, только растянутое на долгое время» (т. 6, с. 90), «Но я тогда был глуп и не замечал этого...». Автор не стесняется даже самых нелепых, смешных своих ошибок и заблуждений, смеясь над своей восприимчивостью к литературным мотивам и типам. В стремлении найти такие слова, «которые бы всего ближе подходили к явлениям жизни» (т. 5, с. 295), «современник» находит определение даже для своего костюма из дешевой материи, сшитого для поездки в столицу провинциальным портным: «Оставив в стороне моду, я чувствовал себя одетым с иголочки, "довольно просто, но со вкусом"» (т. 6, с. 11). Автор заключает эти слова в кавычки, показывая, что это и есть то определение, подобранное молодым юношей, который хочет выглядеть хорошо, презирая при этом моду и не имея для этого средств. После замечания знакомых дам о непригодности такого костюма для столицы, Короленко говорит о своих чувствах: «А я остался с жуткой тоской одиночества в сердце и неприятным сознанием,
что мой «немодный, но простой и изящный» костюм привлекает ироническое внимание...» (т. 6, с. 14). Автор опять берет характеристику костюма в кавычки. Конечно, человек, писавший эти строки, уже не думает так, и этими кавычками он подчеркивает разницу между собой и этим юношей, таким юным и наивным.
В том же ключе автор вспоминает и свои юношеские яркие впечатления о студенчестве, доходящие до восторженности. В «Истории моего современника», произведении, основанном, несомненно, на реальных фактах, встречаются отрывки, в которых говорится о заведомо вымышленных событиях. Прежде всего это мечтания автора. Так юноша уносится мыслями в путешествие на паровозе в роли «умного и крепкого» рабочего-машиниста, увидев практиканта третьего курса, или испытывает временное восхищение образом Лазовского, «танцклассного Мефистофеля, с такой красивой небрежностью устраивающего скандалы» (т. 6, с. 63). Такие отрывки характерны для времени юности героя.
В исследовании мы уделяем также внимание приемам психологического изображения героев на примере владельца корректурного бюро Студенского.
Итак, главная составляющая «Истории моего современника» - художественные портреты людей, которые помогли писателю сформировать свои взгляды, убеждения.
Четвертый параграф. «Особенности хронотопа "Истории моего современника"». В произведении мы видим несколько взаимосвязанных и перетекающих друг в друга типов хронотопов. Хронотоп автобиографического романа-воспоминания имеет несколько составляющих: календарное время (представлена такая его разновидность, как биографическое), событийное время (историческое, бытовое время, хронотоп дороги, встречи), перцептивное время (хронотоп автора). Мы даем краткую характеристику основным типам хронотопов, выделенным Бахтиным (биографическому, событийному, историческому, хронотопу автора, бытовому, хронотопу дороги). В исследуемом произведении преобладает биографический хронотоп. Так
как повествование идет о реально завершенном прошлом, автор использует приемы проспекции и ретроспекции, акцентируя таким образом внимание на том или ином этапе жизни героя. Так, внимание В. Г. Короленко подолгу останавливается на воспитании, юных годах, процессе взросления «современника».
Течение биографического времени останавливается, и мы знакомимся и с кругом чтения героя, и с его друзьями, попадая таким образом в духовную атмосферу целых поколений.
* Круг чтения героя позволяет автору глубже представить формирование мировоззрения, становление его как личности. В «Истории моего современника» есть глава, частично посвященная художественному произведению («"Фомка из Сандомира" и помещик Дешерт»), в которой автор делится своими детскими непосредственными впечатлениями о первой в жизни прочитанной книге. Однако детское восприятие книги уточняется авторским мнением. Очерк «Мое первое знакомство с Диккенсом», дополняющий главу XXIX первой книги, вынесенный автором в приложения, имеет иную структуру хронотопа. Здесь, несомненно, много внимания уделено книгам, художественным произведениям, но их восприятие дано практически без остановки времени. Возможно, такая форма продиктована спецификой чтения героя в тот период: старший брат писателя, стремясь отделиться от младших, не давал Короленко читать свои книги, позволяя лишь менять их в библиотеке/ Мальчик начал читать на ходу. «Эта манера придавала самому процессу чтения характер своеобразный и, так сказать, азартный» (т. 5, с. 366). Писатель отмечает, что такое поверхностное чтение не давало ему понять произведение во всей его многогранности, позволяя отметить лишь главных персонажей и основную сюжетную линию. Однако такое неглубокое чтение вовсе не сформировало у героя в дальнейшем небрежного отношения к художественному тексту, напротив, получив возможность читать желаемые книги, герой понимает ценность этого.
События могут быть описаны происходящими в биографическом времени, следуя событиям жизни, а могут представлять
собой ретроспекции, воспоминания о событиях, имевших место в реальности, но на момент времени, описываемый в тексте, уже закончившихся. Протекание действия, распределение его во времени связано с художественной целью, поставленной перед собой автором. Нами были выявлены некоторые различия в. отражении протекания времени в «Истории моего современника» в отрывках, относящихся к различным типам текста (повествование, описание, рассуждение). Проанализировав различные главы «Истории моего современника» с точки зрения протяженности действия во времени, видим, что выбор речевых средств во многом зависит от типа текста. При выборе того или иного средства В. Г. Короленко руководствуется своими коммуникативными намерениями.
В заключении подведены итоги проведенного исследования, определено место автобиографического романа-воспоминания «История моего современника» В. Г. Короленко в истории русской литературы XX века, намечены пути дальнейших исследований в этой области.
Основные положения диссертационного исследования отражены в 9 публикациях автора:
1. Савельева Е. С. Концепция человека в творчестве В. Г. Короленко / Е. С. Савельева // Гносеология поэтики: художественная семантика и жанровый синкретизм. Внутривузовский сборник научных трудов. Вып. 5. Ростов-на-Дону, 2005. С. 64-70.
2. Савельева Е. С. Особенности проявления авторской субъективности В. Г. Короленко в аспекте жанра / Е. С. Савельева // Концептуальные проблемы литературы: художественная когнитивность. Г. Ростов-на-Дону, 2006. С. 198-201.
3. Савельева Е. С. Портрет-содержательная часть романа-воспоминания В. Г. Короленко «История моего современника» и средство создания образа / Е. С. Савельева // Гносеология поэтики:
художественная семантика и жанровый синкретизм. Внутривузовский сборник научных трудов. Вып. 6. Ростов-на-Дону, 2006. С. 44-52.
4. Савельева Е. С. Тема детства в творчестве А. П. Чехова и В. Г. Короленко / Е. С. Савельева // Творчество А. П. Чехова. Сборник материалов Международной научной конференции (заочной) - XXIIIЧеховских чтений в Таганроге. Таганрог, 2007. С. 28-32.
5. Савельева Е. С. Концепция человека как выражение историософской и эстетической ориентации В. Г. Короленко / Е. С. Савельева // Историософия в русской литературе XX и XIX веков: традиции и новый взгляд. Материалы научной конференции - XI Шешуковских чтений. Москва, 2007. С. 54-58.
6. Савельева Е. С. Ссыльные скитания В. Г. Короленко - часть идейного содержания «Истории моего современника» / Е. С. Савельева // Концептуальные проблемы литературы: художественная когнитивность. Ростов-на-Дону, 2007. С.274-277.
7. Савельева Е. С. Особенности отражения романного мышления в «Истории моего современника» В. Г. Короленко / Е. С. Савельева // Концептуальные проблемы литературы: типология и синкретизм жанров. - Ростов-на-Дону, 2007. С. 211-215.
*8. Савельева Е. С. Психологизм и лирическая экспрессия образов «Истории моего современника» В. Г. Короленко. Научно-методический журнал «Вестник Костромского государственного университета имени Н. А. Некрасова». Основной выпуск, № 1, январь-март, 2008. Том 14). С. 131-134.
9. Савельева Е. С. Временная организация автобиографического романа-воспоминания В. Г. Короленко «История моего современника» / Е. С. Савельева // Гносеология поэтики: художественная семантика и жанровый синкретизм. - Внутривузовский сборник научных трудов. Вып. 8. Ростов-на-Дону, 2009. С. 52-61.
Условные обозначения: * отмечена работа, опубликованная в издании, рекомендованном в ВАК МО РФ для публикации основных материалов кандидатских диссертаций.
Савельева Е. С. «История моего современника» В. Г. Короленко: художественное своеобразие: Автореф. дне. ... канд. филолог, наук: 10.01.01. Ростов н/Д.: ЮФУ, 2009.24 с.
Подписано в печать 08.05.2009. Формат 60x84 1/16. Печать офсетная. Объем 1,5 усл. печ. л. Тираж 100 экз. Заказ Ns fáí.
Издательско-полиграфический отдел Ростовского государственного педагогического университета 344082, г. Ростов-на-Дону, ул. Б. Садовая, 33
1 глава. «История моего современника» в контексте эпохи
1. Предпосылки появления «Истории моего современника» в творчестве В. Г. Короленко: аналитизм как форма мышления писателя
2. Историософская, ценностная парадигма (ориентация) Короленко в воплощении судьбы, выбора, права, ответственности человека и картины мира
3. Идейное содержание «Истории моего современника» и его композиционное выражение в романе
2 глава. Поэтика «Истории моего современника»
1. «История моего современника» в общей типологии русской автобиографической литературы
2. Жанровая специфика «Истории моего современника»
3. Литературный портрет как часть художественного своеобразия «Истории моего современника»
4. Особенности хронотопа «Истории моего современника»
Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Савельева, Елена Сергеевна
В настоящее время в литературе наблюдается тенденция обращения к проблемам классической литературы. И сейчас, по прошествии многих лет, достойны внимания произведения писателей, создававших культуру русского народа, закладывавших основы современного русского языка, участвовавших в исторических событиях. Несомненно, одним из таких писателей является Владимир Галпктионович Короленко, великий гуманист, борец за справедливость и свободу, автор множества художественных и публицистических произведений, в частности, романа-воспоминания «История моего современника».
Исследования ученых в области классических произведений ведутся в двух направлениях: во-первых, это попытки нового истолкования текстов, уже ставших хрестоматийными, изученных многими поколениями ученых, во-вторых, -- поиски новых, еще не охваченных вниманием пауки произведений классики. «История моего современника» В. Г. Короленко, бесспорно, относится к числу недостаточно освещенных в литературоведении произведений.
Актуальность настоящего исследования. 1) Рассматриваемый роман, «История моего современника», по нраву считается одним из вершинных творений в русской литературе, однако специальных исследований, посвященных этому произведению, не производилось. 2) Данное исследование позволяет нам наглядно отразить анализ особенностей авторского сознания, специфику ого проявления; поскольку, с одной стороны, всеми учеными и исследователями признается предельная активизация авторской личности в автобиографической прозе, с другой, эта проблема редко становилась предметом специального рассмотрения. 3) Обращение к этому роману В. Г. Короленко как к произведению с документальными элементами позволяет, взглянув в прошлое и поняв проблемы прошедших лег, разобраться в собственном времени как с точки зрения литературоведения, так и с точки зрения истории.
Новизна диссертации. 1. В диссертационном исследовании столь цельному исследованию автобиографический роман-воспоминание «История моего современника» В. Г. Короленко подвергается впервые. 2. Существенно новы суждения о специфике этого произведения как своеобразного жанрового симбиоза. Мы определяем жанр «Истории моего современника» как автобиографический роман-воспоминание. 3. При литературоведческом анализе произведения нами впервые представлена классификация литературных портретов романа, сделан ряд значимых выводов, касающихся архитектоники произведения, особенностей изображения героев и специфики хронотопа.
Теоретико-методологическую основу диссертационного исследования составляют принципы культурно-исторического и сравнительно-исторического методов исследования, а также положения и понятия, развиваемые в работах М. М. Бахтина, Б, О! Кормапа, Ю. М. Лотмана, Д. С. Лихачева, Г. О. Винокура, В. В. Вшкнрпдопя, Г. И. Поспелова, Г. А. Белой, Б. М. Эйхенбаума, Ю. II. Тынянова, Л. Я. Гинзбург, С. С. Авериицева, А. Г. Тартаковского, И. А. Николиной, А. Б. Есина, И. О. Шайтанова и других.
Используемые литературоведческие категории рассмотрены в историческом и теоретическом планах, прослежена история становления жанра художественной автобиографии, предприняты попытки анализа принципов создания образов героев, выявления художественных средств выражения авторской позиции в автобиографическом романе-воспоминапии.
При определении места «Истории моего современника» в творчестве писателя мы изучили работы Д. П. Овсяиико-Куликовского (141), И. Д. Шаховской (210), А. В. Храбровицкого (196), Г. А. Бялого (40), а также ознакомились с диссертационными исследованиями последних лет, посвященными творчеству В. Г. Короленко. Это работы Г. 3. Горбуновой («Короленко и Достоевский» (56)), С. Н. Гуськова («В, Г, Короленко и Л. Н. Толстой: проблема этической позиции писателя» (63)), Ю. Г. Гущина («Очерковый цикл В. Г, Короленко «В голодный год»: Творческая история и жанровое своеобразие» (64)), Н. Н. Гущиной («В. Г. Короленко и литературное народничество (1870-1880-е годы)» (65)), Д. А* Завельской («Смысловое и художественное единство текста в I произведениях В. Г. Короленко» (79)), И. В. Кочергиной («В. Г» Короленко и литературная критика и журналистика конца XIX века» (102)), П. Э. Лиона («Литературная позиция В. Г. Короленко» (109)), Л. И. Скреминской («"Запад - Восток" - духовные и творческие искания В. Г. Короленко» (170)), В. R. Тагаринова («Поэтика рассказов и очерков В. Г* Короленко» (180)), А. В. Трухапенко («Некоторые стилевые особенности рассказов и повестей В. Г. Короленко: (Принципы портретирования и колористики как средства выражения авторской идеи)» (184)), О. Л. Фетисеико («Рассказ «Художник Алымов» и неосуществленный замысел В. Г. Короленко "В ссорс с меньшим братом"» (192)).
Проанализировав направленность названных работ, видим, что исследователи ограничивались проблемно-тематическим анализом либо анализом жаироной специфики отдельных произведений или циклов.
Объект иеследовятш - автобиографический роман-воспоминание «История моего современника» В. Г. Короленко.
Роман признан ведущим жанром литературы последних столетий. Несмотря на то что этот жанр является предметом глубоких раздумий писателей, привлекает к себе пристальное внимание литературоведов и критиков, он поныне остается загадкой,
Гегель, сопоставляя роман с традиционным эпосом, писал, что в романе отсутствует присущее эпосу «изначально поэтическое состояние мира», здесь есть «конфликт"между поэзией сердца и противостоящей ей прозой житейских отношений» и «прозаически упорядоченная действительность». В. Г. Белинский, называя роман эпосом частной жизни, так определил предмет этого жанра: «судьбы частного человека», «каждодневная жизнь». М. М. Бахтиным были высказаны сходные мысли в работе «Эпос и роман (О методологии исследования романа)» (19). Ученый утверждает, что «герой романа показывается не как готовый и неизменный, а как становящийся, изменяющийся, воспитуемый жизнью», он «объединяет в себе как положительные, так и отрицательные черты, как низкие, так и высокие, как смешные, так и серьезные», Роман показывает «живой контакт» человека «с неготовой, становящейся современностью», «более глубоко, существенно, чутко и быстро», чем любой другой жанр, «отражает становление самой действительности».
Жанр романа возникает и упрочивается там, где есть интерес к человеку, так или иначе отличающемуся от усредненного образа гражданина, выламывающемуся из принятых в обществе рамок, стереотипов поведения.
Несомненна синтетичность жанровой природы романа. Этот жанр вбирает в себя черты множества других жанров. «Война и мир» Л. Н. Толстого, «Унесенные ветром» М. Митчелл, «Тихий Дон» М. А. Шолохова - в этих произведениях, запечатлевших не только частную жизнь людей, но и события национально-исторического мастгггаба, присутствуют черты эпопеи. Романы способны также воплощать смыслы, характерные для притчи. По словам О. А. Седаковой, «в глубине русского романа обыкновенно лежит нечто подобное притче» (167, 12). Нельзя отрицать и причастность романа традициям агиографии - житийное начало ярко выражено в творчестве Достоевского, Лескова.
Как жанр, склонный к синтетичности, роман в отличие от иных, менее сложных жанров (рассказ, очерк, повесть)» предшествовавших ему, действовавших на различных ограниченных участках постижения художественного мира, оказался способен сблизит!» литературу с жизнью в ее многоликости и сложности, противоречивости и богатстве. Этот жанр способен не только с непринужденной свободой соединять в себе содержательные начала множества жанров, как серьезных, так и юмористических, но и трансформировать их структурные свойства.
Важнейшая черта романа - пристальное внимание автора к окружающей героев микросреде, в которой они действуют, живут, общаются. Без воссоздания микросреды писателю очень трудно раскрыть внутренний мир персонажа. Романы, сосредоточенные на связях человека с близкой ему реальностью и, как правило, отдающие предпочтение внутреннему действию, стали своего рода центром литературы. Они самым серьезным образом повлияли на все иные жанры, даже преобразили их. По выражению М. М. Бахтина, произошла романизация словесного искусства: когда роман приходит в литературу, другие жанры резко видоизменяются, «в большей или меньшей степени романизируются».
Предмет изучения - автор, являющийся одновременно героем этого произведения, с точки зрения его роли в художественной организации текста, средств выражения авторской позиции и создания образа главного персонажа. И хотя логика требует рассматривать проблему в очередности «автор-герой», мы сначала рассматриваем проблему героя, затем автора, оставляя в формулировке темы традиционный порядок следования понятий.
Одной из центральных проблем общественной мысли, художественного творчества и культуры в последнее время стало духовное становление человека, изменения, происходящие не только в его жизни, но и в душе. С внешним действием здесь успешно соперничает внутреннее действие, па первый план выдвигается сознание героя в его многоплановости и сложности, с его нескончаемой динамикой и психологическими нюансами.
Цель диссертационного исследования - осмыслив теоретические аспекты проблемы жанровой принадлежности произведения с автобиографической направленностью, определить место «Истории моего современника» в контексте творчества В. Г, Короленко и рассмотреть поэтику романа-воспоминания.
Для этого предстоит решить следующие задачи:
1) обобщить и систематизировать литературоведческие работы по проблемам художественной автобиографической литературы;
2) осмыслить теоретические аспекты заявленной проблемы;
3) определить положение романа «История моего современника» в общей типологии русской автобиографической литературы и в творчестве В. Г. Короленко;
4) рассмотреть особенности жанра изучаемого произведения;
5) исследовать систему образов, особенности литературных портретов «Истории моего современника», классифицировать их;
6) изучить хронотопичсскуго структуру романа.
Структура работы обусловлена характером данного диссертационного исследования и организована в соответствии с ее целью и задачами. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка. При работе с текстами нами были изучены два собрания сочинений В. Г. Короленко: в 9 томах, 1914 года, и в 10 томах, 1954 года. Ссылки в тексте диссертации приводятся по более позднему собранию сочинений.
Заключение научной работыдиссертация на тему ""История моего современника" В.Г. Короленко: художественное своеобразие"
Выводы по 2-й главе:
1. Обобщение, систематизация и анализ литературоведческих работ по проблеме жанровой природы художественной автобиографии дают основания полагать, что жанр автобиографии на современном этапе его становления является сложным, он имеет черты исповеди, хроники, мемуаров, а в русской литературе - жития, исповеди и проповеди. Основные этапы эволюции жанра: античное жизнеописание, средневековое житие, автобиографии эпохи Возрождения и эпохи Просвещения, автобиографии XIX и XX веков. Главными элементами специфики произведений этого жанра являются: 1) документальность (в разной степени); 2) эстетическая значимость; 3) идентичность автора и повествователя, 4) особенности хронотопа (принципиально ретроспективная организация повествования, принцип двойного видения),
5) установка на воссоздание истории индивидуальной жизни, 6) некоторые особенности поэтики и др.
2. После рассмотрения автобиографических жанров жанр «Истории моего современника» определен нами как автобиографический роман-воспоминание. Синтез различных жанров в автобиографической прозе В. Г. Короленко, на наш взгляд, как нельзя вернее подтверждает заявленный тезис об ориентации этого автора на большую эпическую форму и романное мышление.
3. Немаловажной частью «Истории моего современника», несущей значительную смысловую и организующую повествование нагрузку, являются литературные портреты, составляющие широкую развернутую картину жизни России 60-80-х годов XIX века. В нашем исследовании мы выделяем портреты-истории, портреты-воспоминания и портреты-типы. В основу классификации мы кладем ход времени в портрете относительно основного повествования.
4. Хронотоп автобиографического романа-воспоминания имеет несколько составляющих: календарное время (представлена такая его разновидность, как биографическое), событийное время (историческое, бытовое время, хронотоп дороги, встречи), перцептивное время (хронотоп автора). Проанализировав различные главы «Истории моего современника» с точки зрения протяженности действия во времени, видим, что выбор речевых средств во многом зависит от типа текста. При выборе того или иного средства В. Г. Короленко руководствуется своими коммуникативными намерениями. Он добивается наибольшей точности описания, экспрессивности повествования и ясности логических рассуждений. При описании явлений, предметов в тексте преобладают глаголы несовершенного вида со значением повторяющегося и конкретно-процессуального действия (пример 1. 1 и 1. 2). Для такого типа текста, как повествование, характерно употребление глаголов совершенного вида со значением мгновенного действия (пример 2. 5), или процесса, ограниченного во времени (2. 6), когда речь идет о единичных случаях, или глаголов несовершенного вида со значением постоянного, обыденного действия (2. 2), когда речь идет об обыденных и многократно повторяющихся событиях. В рассуждении временной строй в наибольшей степени зависит от коммуникативных намерений говорящего и подчиняется общему логическому строю текста.
Заключение
В произведениях Владимира Галактионовича Короленко, имеющих большой вес в российском литературном наследии, запечатлена историческая память России, духовное созидание лучших ее представителей, неразрывной связи поколений.
Творческое наследие В. Г. Короленко велико и разнообразно - здесь и редкие вариации малых жанров (картинки, странички, отрывки), и аллегорические (сказки, легенды, фантазии), публицистика и произведения, принадлежащие к жанрам документальной и документально-биографической прозы (портреты, письма, воспоминания, наблюдения, рассказы, очерки, повести). Однако везде - ив публицистике, и в бытописании - всюду виден беллетрист, прозаик со своим собственным стилем, - в традициях классики, но в то же время остро современным, пропагандистским, ораторским.
Автобиографический роман-воспоминание "История моего современника", являющийся вершиной всего творчества писателя, представляет собой произведение сложного жанра, включающего в себя большинство из вышеперечисленных. Именно поэтому "История моего современника" является итоговым произведением В. Г. Короленко.
История моего современника» занимает центральное место в творчестве В. Г. Короленко, вбирая в себя все написанное им до нее и освещая часть жизни автора в обрамлении широкой панорамой жизни общества 60-80-х гг. XIX века.
В центре анализируемого произведения - творческая личность. Судьба выдающейся личности привлекала внимание писателей на протяжении всей истории существования литературы. В образе героя находит свое воплощение эстетические и общественные идеалы художника. Идеалы - категория движущаяся, развивающаяся, как и сам человек. Личность автора является активным началом.
В исследуемом романе создается художественный образ творческой личности. Даже такие традиционные для биографического повествования способы создания образа героя, как биографический элемент, портретные характеристики, система лейтмотивов позволяют точно воссоздать образ героя, а психологические характеристики делают его убедительным, достоверным. Сложное взаимодействие творческой личности и среды автору удалось показать через биографический, культурно-исторический контекст.
Литературные портреты являются немаловажной частью "Истории моего современника" Мы создаем классификацию, разделяющую литературные портреты "Истории моего современника" портреты-истории, портреты-воспоминания и портреты-типы. В основу классификации мы кладем ход времени в портрете относительно основного повествования.
Художественное время и художественное пространство - существенные формы создания образа героя. Основу сюжета составляет часть жизни героя - с раннего детства до его прибытия в Нижний Новгород. Мы анализируем различные главы «Истории моего современника» с точки зрения протяженности действия во времени и приходим к выводу, что выбор речевых средств во многом зависит от типа текста. При выборе того или иного средства В. Г. Короленко руководствуется своими коммуникативными намерениями. Он добивается наибольшей точности описания, экспрессивности повествования и ясности логических рассуждений.
В наше время, бесспорно, необходимо чаще обращаться к произведениям классической литературы по многим причинам. Многие незаслуженно обойденные вниманием литературоведов и общественности произведения поднимают проблемы, не чуждые и современности. Произведения с документальными элементами помогают человеку, взглянув в прошлое и поняв проблемы прошедших лет, разобраться в собственном времени. Обращение к «Истории моего современника» как к произведению крупного жанра позволяет оценить некоторые тенденции современного литературного процесса. Немаловажно также, что произведения классиков высокоидейны, и, читая их, человек повышает свой культурный уровень.
Обрисуем круг проблем для дальнейшего исследования. Во-первых, это вопросы, связанные с национальной идеей, очень ярко выраженной в «Истории моего современника». Во-вторых, это проблемы исследования национального автобиографического романа написанного представителями различных культур и наций, сравнение произведений разных авторов.
Таким образом, мы утверждаем, что «История моего современника» В. Г. Короленко, являясь высокоморальным произведением, отражающим существенные черты прошлого, современна по идейной направленности и должна присутствовать в круге чтения современного читателя, а также представляет интерес для исследователей русской литературы рубежа XIX-XX веков.
Список научной литературыСавельева, Елена Сергеевна, диссертация по теме "Русская литература"
1. Аверин Б. В. Личность и творчество В. Г. Короленко // Собр. соч.: В 5т. М., 1989. Т. 1.С. 5-22.
2. Аверин Б. В. Романы В. В. Набокова в контексте русскойавтобиографической прозы и поэзии: Автореф. дис. на соиск. степени докт. филол. наук. СПб., 1999. 32 с.
3. Аверинцев С. С. Плутарх и античная биография // Аверинцев С. С.образ античности. СПб, 2004. С. 225-479.
4. Азбукин В. Н. Литературно-критическая деятельность русскихписателей XIX века: Учеб. пособие. Казань, 1989. 228 с.
5. Аллахвердов В. М. Психология искусства. Эссе о тайнеэмоционального воздействия художественных произведений. СПб., 2001. 201 с.
6. Андроников И. Л. Собр. соч.: В 3-х т. М., 1980. Т. 2. С. 370-378.
7. Андроникова М. И. От прототипа к образу. К проблеме портрета влитературе и кино. М., 1974. 200 с.
8. Арефьева И. Т. Воспитание русских литераторов-символистов какисторический
В. Г. Короленко. Собрание сочинений в десяти томах.
Том пятый. История моего современника М., ГИХЛ, 1954
Подготовка текста и примечаний С. В. Короленко
OCR Ловецкая Т. Ю.
От автора
В этой книге я пытаюсь вызвать в памяти и оживить ряд картин прошлого полустолетия, как они отражались в душе сначала ребенка, потом юноши, потом взрослого человека. Раннее детство и первые годы моей юности совпали с временем освобождения. Середина жизни протекла в период темной, сначала правительственной, а потом и общественной реакции и среди первых движений борьбы. Теперь я вижу многое из того, о чем мечтало и за что боролось мое поколение, врывающимся на арену жизни тревожно и бурно. Думаю, что многие эпизоды из времен моих ссыльных скитаний, события, встречи, мысли и чувства людей того времени и той среды не потеряли и теперь интереса самой живой действительности. Мне хочется думать, что они сохранят еще свое значение и для будущего. Наша жизнь колеблется и вздрагивает от острых столкновений новых начал с отжившими, и я надеюсь хоть отчасти осветить некоторые элементы этой борьбы.
Но ранее мне хотелось привлечь внимание читателей к первым движениям зарождающегося и растущего сознания. Я понимал, что мне будет трудно сосредоточиться на этих далеких воспоминаниях под грохот настоящего, в котором слышатся раскаты надвигающейся грозы, но я не представлял себе, до какой степени это будет трудно.
Я пишу не историю моего времени, а только историю одной жизни в это время, и мне хочется, чтобы читатель ознакомился предварительно с той призмой, в которой оно отражалось… А это возможно лишь в последовательном рассказе. Детство и юность составляют содержание этой первой части.
Еще одно замечание. Эти записки не биография, потому что я не особенно заботился о полноте биографических сведений; не исповедь, потому что я не верю ни в возможность, ни в полезность публичной исповеди; не портрет, потому что трудно рисовать собственный портрет с ручательством за сходство. Всякое отражение отличается от действительности уже тем, что оно отражение; отражение заведомо неполное – тем более. Оно всегда, если можно так выразиться, гуще отражает избранные мотивы, а потому часто, при всей правдивости, привлекательнее, интереснее и, пожалуй, чище действительности.
В своей работе я стремился к возможно полной исторической правде, часто жертвуя ей красивыми или яркими чертами правды художественной. Здесь не будет ничего, что мне не встречалось в действительности, чего я не испытал, не чувствовал, не видел. И все же повторяю: я не пытаюсь дать собственный портрет. Здесь читатель найдет только черты из «истории моего современника», человека, известного мне ближе всех остальных людей моего времени…
Часть первая
Раннее детство
I
Первые впечатления бытия
Я помню себя рано, но первые мои впечатления разрознены, точно ярко освещенные островки среди бесцветной пустоты и тумана.
Самое раннее из этих воспоминаний – сильное зрительное впечатление пожара. Мне мог идти тогда второй год , но я совершенно ясно вижу и теперь языки пламени над крышей сарая во дворе, странно освещенные среди ночи стены большого каменного дома и его отсвечивающие пламенем окна. Помню себя, тепло закутанного, на чьих-то руках, среди кучки людей, стоявших на крыльце. Из этой неопределенной толпы память выделяет присутствие матери, между тем как отец, хромой, опираясь на палку, подымается по лестнице каменного дома во дворе напротив, и мне кажется, что он идет в огонь. Но это меня не пугает. Меня очень занимают мелькающие, как головешки, по двору каски пожарных, потом одна пожарная бочка у ворот и входящий в ворота гимназист с укороченной ногой и высоким наставным каблуком. Ни страха, ни тревоги я, кажется, не испытывал, связи явлений не устанавливал. В мои глаза в первый еще раз в жизни попадало столько огня, пожарные каски и гимназист с короткой ногой, и я внимательно рассматривал все эти предметы на глубоком фоне ночной тьмы. Звуков я при этом не помню: вся картина только безмолвно переливает в памяти плавучими отсветами багрового пламени.
Вспоминаю, затем, несколько совершенно незначительных случаев, когда меня держат на руках, унимают мои слезы или забавляют. Мне кажется, что я вспоминаю, но очень смутно, свои первые шаги… Голова у меня в детстве была большая, и при падениях я часто стукался ею об пол. Один раз это было на лестнице. Мне было очень больно, и я громко плакал, пока отец не утешил меня особым приемом. Он побил палкой ступеньку лестницы, и это доставило мне удовлетворение. Вероятно, я был тогда в периоде фетишизма и предполагал в деревянной доске злую и враждебную волю. И вот ее бьют за меня, а она даже не может уйти… Разумеется, эти слова очень грубо переводят тогдашние мои ощущения, но доску и как будто выражение ее покорности под ударами вспоминаю ясно.
Впоследствии то же ощущение повторилось в более сложном виде. Я был уже несколько больше. Был необыкновенно светлый и теплый лунный вечер. Это вообще первый вечер, который я запомнил в своей жизни. Родители куда-то уехали, братья, должно быть, спали, нянька ушла на кухню, и я остался с одним только лакеем, носившим неблагозвучное прозвище Гандыло. Дверь из передней на двор была открыта, и в нее откуда-то, из озаренной луною дали, неслось рокотание колес по мощеной улице. И рокотание колес я тоже в первый раз выделил в своем сознании как особое явление, и в первый же раз я не спал так долго… Мне было страшно, – вероятно, днем рассказывали о ворах. Мне показалось, что наш двор при лунном свете очень странный и что в открытую дверь со двора непременно войдет «вор». Я как будто знал, что вор – человек, но вместе он представлялся мне и не совсем человеком, а каким-то человекообразным таинственным существом, которое сделает мне зло уже одним своим внезапным появлением. От этого я вдруг громко заплакал.
Не знаю уж по какой логике, – но лакей Гандыло опять принес отцовскую палку и вывел меня на крыльцо, где я, – быть может, по связи с прежним эпизодом такого же рода, – стал крепко бить ступеньку лестницы. И на этот раз это опять доставило удовлетворение; трусость моя прошла настолько, что еще раза два я бесстрашно выходил наружу уже один, без Гандыла, и опять колотил на лестнице воображаемого вора, упиваясь своеобразным ощущением своей храбрости. На следующее утро я с увлечением рассказывал матери, что вчера, когда ее не было, к нам приходил вор, которого мы с Гандылом крепко побили. Мать снисходительно поддакивала. Я знал, что никакого вора не было и что мать это знает. Но я очень любил мать в эту минуту за то, что она мне не противоречит. Мне было бы тяжело отказаться от того воображаемого существа, которого я сначала боялся, а потом положительно «чувствовал», при странном лунном сиянии, между моей палкой и ступенькой лестницы. Это не была зрительная галлюцинация, но было какое-то упоение от своей победы над страхом…
Еще стоит островком в моей памяти путешествие в Кишинев к деду с отцовской стороны… Из этого путешествия я помню переправу через реку (кажется, Прут), когда наша коляска была установлена на плоту и, плавно колыхаясь, отделилась от берега, или берег отделился от нее, – я этого еще не различал. В то же время переправлялся через реку отряд солдат, причем, мне помнится, солдаты плыли по двое и по трое на маленьких квадратных плотиках, чего, кажется, при переправах войск не бывает… Я с любопытством смотрел на них, а они смотрели в нашу коляску и говорили что-то мне непонятное… Кажется, эта переправа была в связи с севастопольской войной…
В тот же вечер, вскоре после переезда через реку, я испытал первое чувство резкого разочарования и обиды… Внутри просторной дорожной коляски было темно. Я сидел у кого-то на руках впереди, и вдруг мое внимание привлекла красноватая точка, то вспыхивавшая, то угасавшая в углу, в том месте, где сидел отец. Я стал смеяться и потянулся к ней. Мать говорила что-то предостерегающее, но мне так хотелось ближе ознакомиться с интересным предметом или существом, что я заплакал. Тогда отец подвинул ко мне маленькую красную звездочку, ласково притаившуюся под пеплом. Я потянулся к ней указательным пальцем правой руки; некоторое время она не давалась, но потом вдруг вспыхнула ярче, и меня внезапно обжег резкий укус. Думаю, что по силе впечатления теперь этому могло бы равняться разве крепкое и неожиданное укушение ядовитой змеи, притаившейся, например, в букете цветов. Огонек казался мне сознательно хитрым и злым. Через два – три года, когда мне вспомнился этот эпизод, я прибежал к матери, стал рассказывать и заплакал. Это были опять слезы обиды…
Подобное же разочарование вызвало во мне первое купание. Река произвела на меня чарующее впечатление: мне были новы, странны и прекрасны мелкие зеленоватые волны зыби, врывавшиеся под стенки купальни, и то, как они играли блестками, осколками небесной синевы и яркими кусочками как будто изломанной купальни. Все это казалось мне весело, живо, бодро, привлекательно и дружелюбно, и я упрашивал мать поскорее внести меня в воду. И вдруг – неожиданное и резкое впечатление не то холода, не то ожога… Я громко заплакал и так забился на руках у матери, что она чуть меня не выронила. Купание мое на этот раз так и не состоялось. Пока мать плескалась в воде с непонятным для меня наслаждением, я сидел на скамье, надувшись, глядел на лукавую зыбь, продолжавшую играть так же заманчиво осколками неба и купальни, и сердился… На кого? Кажется, на реку.
Это были первые разочарования: я кидался навстречу природе с доверием незнания, она отвечала стихийным бесстрастием, которое мне казалось сознательно враждебным…
Еще одно из тех первичных ощущений, когда явление природы впервые остается в сознании выделенным из остального мира, как особое и резко законченное, с основными его свойствами. Это – воспоминание о первой прогулке в сосновом бору. Здесь меня положительно заворожил протяжный шум лесных верхушек, и я остановился, как вкопанный, на дорожке. Этого никто не заметил, и все наше общество пошло дальше. Дорожка в нескольких саженях впереди круто опускалась книзу, и я глядел, как на этом изломе исчезали сначала ноги, потом туловища, потом головы нашей компании. Я ждал с жутким чувством, когда исчезнет последней ярко – белая шляпа дяди Генриха , самого высокого из братьев моей матери, и, наконец, остался один… Я, кажется, чувствовал, что «один в лесу» – это, в сущности, страшно, но, как заколдованный, не мог ни двинуться, ни произнести звука и только слушал то тихий свист, то звон, то смутный говор и вздохи леса, сливавшиеся в протяжную, глубокую, нескончаемую и осмысленную гармонию, в которой улавливались одновременно и общий гул, и отдельные голоса живых гигантов, и колыхания, и тихие поскрипывания красных стволов… Все это как бы проникало в меня захватывающей могучей волной… Я переставал чувствовать себя отдельно от этого моря жизни, и это было так сильно, что, когда меня хватились и брат матери вернулся за мной, то я стоял на том же месте и не откликался… Подходившего ко мне дядю, в светлом костюме и соломенной шляпе, я видел точно чужого, незнакомого человека во сне…
Впоследствии и эта минута часто вставала в моей душе, особенно в часы усталости, как первообраз глубокого, но живого покоя… Природа ласково манила ребенка в начале его жизни своей нескончаемой, непонятной тайной, как будто обещая где-то в бесконечности глубину познания и блаженство разгадки…
Как, однако, грубо наши слова выражают наши ощущения… В душе есть тоже много непонятного говора, который не выразить грубыми словами, как и речи природы… И это именно то, где душа и природа составляют одно…
Все это разрозненные, отдельные впечатления полусознательного существования, не связанные как будто ничем, кроме личного ощущения. Последним из них является переезд на новую квартиру… И даже не переезд (его я не помню, как не помню и прежней квартиры), а опять первое впечатление от «нового дома», от «нового двора и сада». Все это показалось мне новым миром, но странно: затем это воспоминание выпадает из моей памяти. Я вспомнил о нем только уже через несколько лет, и когда вспомнил, то даже удивился, так как мне представлялось в то время, что мы жили в этом доме вечно и что вообще в мире никаких крупных перемен не бывает. Основным фоном моих впечатлений за несколько детских лет является бессознательная уверенность в полной законченности и неизменяемости всего, что меня окружало. Если бы я имел ясное понятие о творении, то, вероятно, сказал бы тогда, что мой отец (которого я знал хромым) так и был создан с палкой в руке, что бабушку бог сотворил именно бабушкой, что мать моя всегда была такая же красивая голубоглазая женщина с русой косой, что даже сарай за домом так и явился на свет покосившимся и с зелеными лишаями на крыше. Это было тихое, устойчивое нарастание жизненных сил, плавно уносившее меня вместе с окружающим мирком, а берега стороннего необъятного мира, по которым можно было бы заметить движение, мне тогда не были видны… И сам я, казалось, всегда был таким же мальчиком с большой головой, причем старший брат был несколько выше меня, а младший ниже… И эти взаимные отношения должны были остаться навсегда… Мы говорили иной раз: «когда мы будем большими», или: «когда мы умрем», но это была глупая фраза, пустая, без живого содержания…
Однажды утром мой младший брат, который и засыпал, и вставал раньше меня, подошел к моей постели и сказал с особенным выражением в голосе:
– Вставай, скорей… Что я тебе покажу!
– Что такое?
– Увидишь. Скорей, я ждать не стану.
И он опять ушел на двор с видом серьезного человека, не желающего терять время. Я торопливо оделся и вышел за ним. Оказалось, что какие-то незнакомые нам мужики совершенно разрушили наше парадное крыльцо. От него оставалась куча досок и разной деревянной гнили, а выходная дверь странным образом висела высоко над землей. А главное – под дверью зияла глубокая рана из облупленной штукатурки, темных бревен и свай… Впечатление было резко, отчасти болезненно, но еще более поразительно. Брат стоял неподвижно, глубоко заинтересованный, и провожал глазами каждое движение плотников. Я присоединился к его безмолвному созерцанию, а вскоре к нам обоим присоединилась и сестра . И так мы простояли долго, ничего не говоря и не двигаясь. Дня через три – четыре новое крыльцо было готово на месте старого, и мне положительно казалось, что физиономия нашего дома совершенно изменилась. Новое крыльцо было явно «приставлено», тогда как старое казалось органической частью нашего почтенного цельного дома, как нос или брови у человека.
А главное – в душе отложилось первое впечатление «изнанки» и того, что под этой гладко выстроганной и закрашенной поверхностью скрыты сырые, изъеденные гнилью сваи и зияющие пустоты…
II
Мой отец
По семейному преданию, род наш шел от какого-то миргородского казачьего полковника , получившего от польских королей гербовое дворянство. После смерти моего деда отец, ездивший на похороны, привез затейливую печать, на которой была изображена ладья с двумя собачьими головами на носу и корме и с зубчатой башней посредине. Когда однажды мы, дети, спросили, что это такое, то отец ответил, что это наш «герб» и что мы имеем право припечатывать им свои письма, тогда как другие люди этого права не имеют. Называется эта штука по – польски довольно странно: «Korabl i Lodzia» (ковчег и ладья), но какой это имеет смысл, сам отец объяснить нам не может; пожалуй, и никакого смысла не имеет… А вот есть еще герб, так тот называется проще: «pchła na bęnbenku hopki tnie» , и имеет более смысла, потому что казаков и шляхту в походах сильно кусали блохи… И, взяв карандаш, он живо набросал на бумаге блоху, отплясывающую на барабане, окружив ее щитом, мечом и всеми гербовыми атрибутами. Рисовал он порядочно, и мы смеялись. Таким образом, к первому же представлению о наших дворянских «клейнодах» отец присоединил оттенок насмешки, и мне кажется, что это у него было сознательно. Мой прадед, по словам отца, был полковым писарем, дед – русским чиновником, как и отец. Крепостными душами и землями они, кажется, никогда не владели… Восстановить свои потомственно – дворянские права отец никогда не стремился, и, когда он умер, мы оказались «сыновьями надворного советника», с правами беспоместного служилого дворянства, без всяких реальных связей с дворянской средой, да, кажется, и с какой бы то ни было другой.
Образ отца сохранился в моей памяти совершенно ясно: человек среднего роста, с легкой наклонностью к полноте. Как чиновник того времени, он тщательно брился; черты его лица были тонки и красивы: орлиный нос, большие карие глаза и губы с сильно изогнутыми верхними линиями . Говорили, что в молодости он был похож на Наполеона Первого, особенно когда надевал по – наполеоновски чиновничью треуголку. Но мне трудно было представить Наполеона хромым, а отец всегда ходил с палкой и слегка волочил левую ногу…
На лице его постоянно было выражение какой-то затаенной печали и заботы. Лишь изредка оно прояснялось. Иной раз он собирал нас к себе в кабинет, позволял играть и ползать по себе, рисовал картинки, рассказывал смешные анекдоты и сказки. Вероятно, в душе этого человека был большой запас благодушия и смеха: даже своим поучениям он придавал полуюмористическую форму, и мы в эти минуты его очень любили. Но эти проблески становились с годами все реже, природная веселость все гуще задергивалась меланхолией и заботой. Под конец его хватало уже лишь на то, чтобы дотягивать кое-как наше воспитание, и в более сознательные годы у нас уже не было с отцом никакой внутренней близости… Так он и сошел в могилу, мало знакомый нам, его детям. И только долго спустя, когда миновали годы юношеской беззаботности, я собрал черта за чертой, что мог, о его жизни, и образ этого глубоко несчастного человека ожил в моей душе – и более дорогой, и более знакомый, чем прежде.
Он был чиновник. Объективная история его жизни сохранилась поэтому в «послужных списках». Родился в 1810 году, в 1826 поступил в писцы… Умер в 1868 году в чине надворного советника… Вот скудная канва, на которой, однако, вышиты были узоры всей человеческой жизни… Надежды, ожидания, проблески счастья, разочарование… Среди пожелтевших бумаг сохранилась одна, собственно ненужная впоследствии, но которую отец сберег как воспоминание. Это – полуофициальное письмо князя Васильчикова по поводу назначения отца уездным судьей в город Житомир. «Суд этот, – пишет князь Васильчиков, – по случаю присоединения к нему магистрата, принимая более обширный, а следственно, и более важный круг действий, требует председательствующего, который бы, вполне постигая свое назначение, дал судопроизводству удовлетворительное начало» . В этих видах князь и выбирает отца. В конце письма «вельможа» с большим вниманием входит в положение скромного чиновника, как человека семейного, для которого перевод сопряжен с неудобствами, но с тем вместе указывает, что новое назначение открывает ему широкие виды на будущее, и просит приехать как можно скорее… Последние строки вписаны автором письма собственноручно, и тон проникнут уважением. Это была скромная, теперь забытая, неудавшаяся, но все же реформа, и блестящий вельможа, самодур и сатрап, как все вельможи того времени, не лишенный, однако, некоторых «благих намерений и порывов», звал в сотрудники скромного чиновника, в котором признавал нового человека для нового дела…
Это было… в 1849 году, и отцу предлагалась должность уездного судьи в губернском городе. Через двадцать лет он умер в той же должности в глухом уездном городишке…
Итак, он был по службе очевидный неудачник…
Для меня несомненно, что это объясняется его донкихотскою честностью.
Среда не очень ценит исключения, которых не понимает, и потому беспокоится… Каждый раз на новом месте отцовской службы неизменно повторялись одни и те же сцены: к отцу являлись «по освященному веками обычаю» представители разных городских сословий с приношениями. Отец отказывался сначала довольно спокойно. На другой день депутации являлись с приношениями в усиленном размере, но отец встречал их уже грубо, а на третий бесцеремонно гнал «представителей» палкой, а те толпились в дверях с выражением изумления и испуга… Впоследствии, ознакомившись с деятельностью отца, все проникались к нему глубоким уважением. Все признавали, от мелкого торговца до губернского начальства, что нет такой силы, которая бы заставила судью покривить душою против совести и закона, но… и при этом находили, что если бы судья вдобавок принимал умеренные «благодарности», то было бы понятнее, проще и вообще «более по – людски»…
Уже в период довольно сознательной моей жизни случился довольно яркий эпизод этого рода. В уездном суде шел процесс богатого помещика, графа Е – ского, с бедной родственницей, кажется, вдовой его брата. Помещик был магнат с большими связями, средствами и влиянием, которые он деятельно пустил в ход. Вдова вела процесс «по праву бедности», не внося гербовых пошлин, и все предсказывали ей неудачу, так как дело все-таки было запутанное, а на суд было оказано давление. Перед окончанием дела появился у нас сам граф: его карета с гербами раза два – три останавливалась у нашего скромного домика, и долговязый гайдук в ливрее торчал у нашего покосившегося крыльца. Первые два раза граф держался величаво, но осторожно, и отец только холодно и формально отстранял его подходы. Но в третий раз он, вероятно, сделал прямое предложение. Отец, внезапно вспылив, обругал аристократа каким-то неприличным словом и застучал палкой. Граф, красный и взбешенный, вышел от отца с угрозами и быстро сел в свою карету…
Вдова тоже приходила к отцу, хотя он не особенно любил эти посещения. Бедная женщина, в трауре и с заплаканными глазами, угнетенная и робкая, приходила к матери, что-то рассказывала ей и плакала. Бедняге все казалось, что она еще что-то должна растолковать судье; вероятно, это все были ненужные пустяки, на которые отец только отмахивался и произносил обычную у него в таких случаях фразу:
– А! Толкуй больной с подлекарем!.. Все будет сделано по закону…
Процесс был решен в пользу вдовы, причем все знали, что этим она обязана исключительно твердости отца… Сенат как-то неожиданно скоро утвердил решение, и скромная вдова стала сразу одной из богатейших помещиц не только в уезде, но, пожалуй, в губернии.
Когда она опять явилась в нашу квартиру, на этот раз в коляске, – все с трудом узнавали в ней прежнюю скромную просительницу. Ее траур кончился, она как будто даже помолодела и сияла радостью и счастьем. Отец принял ее очень радушно, с той благосклонностью, которую мы обыкновенно чувствуем к людям, нам много обязанным. Но когда она попросила «разговора наедине», то вскоре тоже вышла из кабинета с покрасневшим лицом и слезами на глазах. Добрая женщина знала, что перемена ее положения всецело зависела от твердости, пожалуй, даже некоторого служебного героизма этого скромного хромого человека… Но сама она не в силах ничем существенным выразить ему свою благодарность…
Ее это огорчило, даже обидело. На следующий день она приехала к нам на квартиру, когда отец был на службе, а мать случайно отлучилась из дому, и навезла разных материй и товаров, которыми завалила в гостиной всю мебель. Между прочим, она подозвала сестру и поднесла ей огромную куклу, прекрасно одетую, с большими голубыми глазами, закрывавшимися, когда ее клали спать…
Мать была очень испугана, застав все эти подарки. Когда отец пришел из суда, то в нашей квартирке разразилась одна из самых бурных вспышек, какие я только запомню. Он ругал вдову, швырял материи на пол, обвинял мать и успокоился лишь тогда, когда перед подъездом появилась тележка, на которую навалили все подарки и отослали обратно.
Но тут вышло неожиданное затруднение. Когда очередь дошла до куклы, то сестра решительно запротестовала, и протест ее принял такой драматический характер, что отец после нескольких попыток все-таки уступил, хотя и с большим неудовольствием.
– Через вас я стал-таки взяточником, – сказал он сердито, уходя в свою комнату.
На это все смотрели тогда, как на бесцельное чудачество.
– Ну, кому, скажи, пожалуйста, вред от благодарности, – говорил мне один добродетельный подсудок, «не бравший взяток», – подумай: ведь дело кончено, человек чувствует, что всем тебе обязан, и идет с благодарной душой… А ты его чуть не собаками… За что?
Я почти уверен, что отец никогда и не обсуждал этого вопроса с точки зрения непосредственного вреда или пользы. Я догадываюсь, что он вступал в жизнь с большими и, вероятно, не совсем обычными для того времени ожиданиями. Но жизнь затерла его в серой и грязной среде. И он дорожил, как последней святыней, этой чертой, которая выделяла его не только из толпы заведомых «взяточников», но также и из среды добродетельных людей тогдашней золотой середины… И чем труднее приходилось ему с большой и все возраставшей семьей, тем с большей чуткостью и исключительностью он отгораживал свою душевную независимость и гордость…
При этом одна черта являлась для меня впоследствии некоторой психологической загадкой: кругом стояло (именно «стояло», как загнившее болото) повальное взяточничество и неправда. «Чиновники» того самого суда, где служил отец, несомненно, брали направо и налево, и притом не только благодарности, но и заведомые «хабары». Я помню, как один «уважаемый» господин, хороший знакомый нашей семьи, человек живой и остроумный, на одном вечере у нас в довольно многочисленной компании чрезвычайно картинно рассказывал, как однажды он помог еврею – контрабандисту увернуться от ответственности и спасти огромную партию захваченного товара… Контрабандисты обещали обогатить начинавшего карьеру мелкого чиновника, но… он исполнил их просьбу раньше, чем они свое обещание… Для расчета ему назначили свидание ночью в каком-то уединенном месте, где он и ждал до зари… Я очень живо помню картинное описание этой ночи; чиновник ждал еврея, как «влюбленный свою возлюбленную». Он чутко вслушивался в ночные звуки, он лихорадочно поднимался навстречу каждому шороху… И все общество с захватывающим вниманием следило за переходами от надежды к разочарованию в этой взяточнической драме… Когда же оказалось, что чиновника надули, то драма разрешилась общим смехом, под которым, однако, угадывалось и негодование против, евреев, и некоторое сочувствие к обманутому. Отец был тут же, и моя память ясно рисует картину: карточный стол, освещенный сальными свечами, за ним четыре партнера. Среди них – мой отец, а против него герой контрабандного анекдота, сопровождающий остротами каждую бросаемую карту. Отец весело смеется…
Вообще он относился к среде с большим благодушием, ограждая от неправды только небольшой круг, на который имел непосредственное влияние. Помню несколько случаев, когда он приходил из суда домой глубоко огорченный. Однажды, когда мать, с тревожным участием глядя в его расстроенное лицо, подала ему тарелку супу, – он попробовал есть, съел две – три ложки и отодвинул тарелку.
– Не могу, – сказал он.
– Дело кончилось? – спросила мать тихо.
– Да… каторга…
– Боже мой! – испуганно сказала мать. – А ты что же?
– А! Толкуй больной с подлекарем, – ответил отец с раздражением: – Я! я!.. Что я могу сделать!
Но затем он прибавил мягче:
– Сделал, что мог… Закон ясен.
Он не обедал в этот день и не лег по обыкновению спать после обеда, а долго ходил по кабинету, постукивая на ходу своей палкой. Когда часа через два мать послала меня в кабинет посмотреть, не заснул ли он, и, если не спит, позвать к чаю, – то я застал его перед кроватью на коленях. Он горячо молился на образ, и все несколько тучное тело его вздрагивало… Он горько плакал.
Но я уверен, что это были слезы сожаления к «жертве закона», а не разъедающее сознание своей вины, как его орудия. В этом отношении совесть его всегда была непоколебимо спокойна, и когда я теперь думаю об этом, то мне становится ясна основная разница в настроении честных людей того поколения с настроением наших дней. Он признавал себя ответственным лишь за свою личную деятельность. Едкое чувство вины за общественную неправду ему было совершенно незнакомо. Бог, царь и закон стояли для него на высоте, недоступной для критики. Бог всемогущ и справедлив, но на земле много торжествующих негодяев и страдающей добродетели. Это входит в неведомые планы Высшей Справедливости – и только. Царь и закон – также недоступны человеческому суду, а если порой при некоторых применениях закона сердце поворачивается в груди от жалости и сострадания, – это стихийное несчастие, не подлежащее никаким обобщениям. Один гибнет от тифа, другой – от закона. Несчастная судьба! Дело судьи – смотреть, чтобы закон, раз пущенный в ход, прилагался правильно. Но если и этого нет, если подкупная чиновничья среда извращает закон в угоду сильному, он, судья, будет бороться с этим в пределах суда всеми доступными ему средствами. Если за это придется пострадать, он пострадает, но в деле номер такой-то всякая строка, внесенная его рукой, будет чиста от неправды. И в таком виде дело выйдет за пределы уездного суда в сенат, а может быть, и выше. Если сенат согласится с его соображениями, – он будет искренно рад за правую сторону. Если и сенаторов подкупят сила и деньги, – это дело их совести, и когда-нибудь они ответят за это, если не перед царем, то перед богом… Что законы могут быть плохи, это опять лежит на ответственности царя перед богом, – он, судья, так же не ответственен за это, как и за то, что иной раз гром с высокого неба убивает неповинного ребенка…
Да, это было цельное настроение, род устойчивого равновесия совести. Внутренние их устои не колебались анализом, и честные люди того времени не знали глубокого душевного разлада, вытекающего из сознания личной ответственности за «весь порядок вещей»… Я не знаю, существует ли теперь эта цельность хоть в одной чиновничьей душе в такой неприкосновенности и полноте. Думаю, что нет. Время этого настроения ушло безвозвратно, и уже сознательная юность моего поколения была захвачена разъедающим, тяжелым, но творческим сознанием общей ответственности… Отец умер рано. Если бы он жил дольше, то несомненно мы, молодежь, охваченная критикой, не раз услышали бы от него обычную формулу:
Предисловие написано в конце 1905 года и предпослано первым главам «Истории моего современника», появившимся в январской книжке «Современных записок» в 1906 году.
Мне мог идти тогда второй год – Владимир Галактионович родился 15 июля (ст. ст.) 1853 года в Житомире, Волынской губ.
. …деду с отцовской стороны… – Афанасий Яковлевич Короленко – дед Владимира Галактионовича. Родился в 1787 году, умер около 1860 года в Бессарабии. Служил в таможенном ведомстве. Женат был на польке, Еве Мальской.
. …дяди Генриха – Генрих Иосифович Скуревич – юрист, судебный следователь («дядя Генрих» в рассказе «Ночью»). Умер в начале 70-х годов.
. …старший брат – Юлиан Галактионович Короленко. Родился 16 февраля 1851 года, умер 25 ноября 1904 года. Учился сначала в житомирской, а затем в ровенской гимназии, но курса не окончил. В середине 70-х годов переехал в Петербург, где занимался корректорским трудом. Имел знакомства с участниками народнического движения и оказывал им некоторые услуги. 4 марта 1879 года был арестован вместе с братьями и заключен в Литовский замок, но 11 мая того же года освобожден и оставлен в Петербурге под негласным надзором полиции. Впоследствии жил в Москве, где в течение многих лет состоял корректором «Русских ведомостей» и доставлял в эту газету заметки для отдела московской хроники. Юлиан Галактионович обладал литературными способностями. В ранней молодости он увлекался писанием стихов, переводами и корреспондентской деятельностью (см. в настоящем томе главу XXIX «Мой старший брат делается писателем»). Перевел вместе с Владимиром Галактионовичем (за общей подписью Кор-о) книгу Мишле «Loiseau» («Птица», изд. Н. В. Вернадского, Петербург, 1878). Владимир Галактионович ценил литературные способности брата и старался впоследствии побудить его к более серьезной литературной работе. В одном из писем в 1886 году В. Г. писал брату: «Мне приходит вопрос, почему бы тебе не присоединить к своим занятиям и литературу…» «Я все не могу забыть, что ведь первые толчки мысли, направившие меня по этому пути, я получил от тебя же, ты очень долго шел в этом направлении впереди меня, и я отлично помню, как некоторые из твоих мыслей, твои аргументы в горячих „харалужских“ спорах поднимали во мне целые вереницы новых идей. Литературные способности у тебя несомненны, и я думаю, теперь все еще можно ими воспользоваться». Однако, оставив довольно рано свои литературные увлечения, Юлиан Галактионович более к ним не возвращался.
. …младший – Илларион Галактионович Короленко (семейное прозвище его было «Перец», «Перчик»). Родился 21 октября 1854 года, умер 25 ноября 1915 года. Учился в ровенской реальной гимназии, а затем в петербургском строительном училище. В молодости занимался корректорским трудом. Готовился «идти в народ» и с этой целью обучался слесарному ремеслу. В 1879 году был одновременно с Владимиром Галактионовичем арестован и выслан в Глазов, Вятской губ., где отбывал административную ссылку в течение пяти лет. Живя в Глазове, занимался слесарным трудом, работая в организованной им с товарищем мастерской (см. об этом кн. II «Истории моего современника», главу «Жизнь в Глазове»). По возвращении из ссылки в конце 1884 года жил в Нижнем Новгороде, работая кассиром на пароходной пристани. Впоследствии был инспектором Северного страхового общества, в связи с чем много разъезжал. Между прочим жил в Астрахани, был знаком с Н. Г. Чернышевским, которому помогал в составлении указателя к его переводу «Всеобщей истории» Вебера. При посредстве Иллариона Галактионовича В. Г. Короленко познакомился с Чернышевским. Жил он и в Сибири, где у него было много связей среди политических ссыльных. Последние годы жизни провел на Кавказе, в Джанхоте, близ Геленджика. С братом Илларионом Владимир Галактионович был особенно дружен с самых ранних лет; впоследствии он старался отразить его образ в двух рассказах, посвященных воспоминаниям детства – «Ночью» и «Парадокс».
. …присоединилась и сестра. – У В. Г. Короленко были две сестры. Старшая из них – Мария Галактионовна (Владимир Галактионович называл ее «Машинка») – родилась 7 октября 1856 года, умерла 8 апреля 1917 года. Окончила Екатерининский институт в Москве, затем училась на акушерских курсах в Петербурге. Вышла замуж за студента Военно-хирургической академии Николая Александровича Лошкарева и в 1879 году последовала за ним в ссылку, в Красноярск. По возвращении из ссылки семья Лошкаревых прожила несколько лет в Нижнем-Новгороде. Вторая сестра В. Г. Короленко – Эвелина Галактионовна родилась 20 января 1861 года, умерла в сентябре 1905 года. Училась в гимназии и затем окончила в Петербурге акушерские курсы. Когда в 1879 году почти все члены семьи Короленко были отправлены в ссылку, Эвелина Галактионовна, нуждаясь в заработке, занялась корректурой (привычный труд в семье Короленко) и в 1882 году вышла замуж за товарища по работе, Михаила Ефимовича Никитина.
Владимир Галактионович Короленко
Собрание сочинений в десяти томах
Том 5. История моего современника. Книга 1
История моего современника. Книга 1
В этой книге я пытаюсь вызвать в памяти и оживить ряд картин прошлого полустолетия, как они отражались в душе сначала ребенка, потом юноши, потом взрослого человека. Раннее детство и первые годы моей юности совпали с временем освобождения. Середина жизни протекла в период темной, сначала правительственной, а потом и общественной реакции и среди первых движений борьбы. Теперь я вижу многое из того, о чем мечтало и за что боролось мое поколение, врывающимся на арену жизни тревожно и бурно. Думаю, что многие эпизоды из времен моих ссыльных скитаний, события, встречи, мысли и чувства людей того времени и той среды не потеряли и теперь интереса самой живой действительности. Мне хочется думать, что они сохранят еще свое значение и для будущего. Наша жизнь колеблется и вздрагивает от острых столкновений новых начал с отжившими, и я надеюсь хоть отчасти осветить некоторые элементы этой борьбы.
Но ранее мне хотелось привлечь внимание читателей к первым движениям зарождающегося и растущего сознания. Я понимал, что мне будет трудно сосредоточиться на этих далеких воспоминаниях под грохот настоящего, в котором слышатся раскаты надвигающейся грозы, но я не представлял себе, до какой степени это будет трудно.
Я пишу не историю моего времени, а только историю одной жизни в это время, и мне хочется, чтобы читатель ознакомился предварительно с той призмой, в которой оно отражалось… А это возможно лишь в последовательном рассказе. Детство и юность составляют содержание этой первой части.
Еще одно замечание. Эти записки не биография, потому что я не особенно заботился о полноте биографических сведений; не исповедь, потому что я не верю ни в возможность, ни в полезность публичной исповеди; не портрет, потому что трудно рисовать собственный портрет с ручательством за сходство. Всякое отражение отличается от действительности уже тем, что оно отражение; отражение заведомо неполное - тем более. Оно всегда, если можно так выразиться, гуще отражает избранные мотивы, а потому часто, при всей правдивости, привлекательнее, интереснее и, пожалуй, чище действительности.
В своей работе я стремился к возможно полной исторической правде, часто жертвуя ей красивыми или яркими чертами правды художественной. Здесь не будет ничего, что мне не встречалось в действительности, чего я не испытал, не чувствовал, не видел. И все же повторяю: я не пытаюсь дать собственный портрет. Здесь читатель найдет только черты из «истории моего современника», человека, известного мне ближе всех остальных людей моего времени…
Часть первая
Раннее детство
I. Первые впечатления бытия
Я помню себя рано, но первые мои впечатления разрознены, точно ярко освещенные островки среди бесцветной пустоты и тумана.
Самое раннее из этих воспоминаний - сильное зрительное впечатление пожара. Мне мог идти тогда второй год, но я совершенно ясно вижу и теперь языки пламени над крышей сарая во дворе, странно освещенные среди ночи стены большого каменного дома и его отсвечивающие пламенем окна. Помню себя, тепло закутанного, на чьих-то руках, среди кучки людей, стоявших на крыльце. Из этой неопределенной толпы память выделяет присутствие матери, между тем как отец, хромой, опираясь на палку, подымается по лестнице каменного дома во дворе напротив, и мне кажется, что он идет в огонь. Но это меня не пугает. Меня очень занимают мелькающие, как головешки, по двору каски пожарных, потом одна пожарная бочка у ворот и входящий в ворота гимназист с укороченной ногой и высоким наставным каблуком. Ни страха, ни тревоги я, кажется, не испытывал, связи явлений не устанавливал. В мои глаза в первый еще раз э жизни попадало столько огня, пожарные каски и гимназист с короткой ногой, и я внимательно рассматривал все эти предметы на глубоком фоне ночной тьмы. Звуков я при этом не помню: вся картина только безмолвно переливает в памяти плавучими отсветами багрового пламени.
Вспоминаю, затем, несколько совершенно незначительных случаев, когда меня держат на руках, унимают мои слезы или забавляют. Мне кажется, что я вспоминаю, но очень смутно, свои первые шаги… Голова у меня в детстве была большая, и при падениях я часто стукался ею об пол. Один раз это было на лестнице. Мне было очень больно, и я громко плакал, пока отец не утешил меня особым приемом. Он побил палкой ступеньку лестницы, и это доставило мне удовлетворение. Вероятно, я был тогда в периоде фетишизма и предполагал в деревянной доске злую и враждебную волю. И вот ее бьют за меня, а она даже не может уйти… Разумеется, эти слова очень грубо переводят тогдашние мои ощущения, но доску и как будто выражение ее покорности под ударами вспоминаю ясно.
Впоследствии то же ощущение повторилось в более сложном виде. Я был уже несколько больше. Был необыкновенно светлый и теплый лунный вечер. Это вообще первый вечер, который я запомнил в своей жизни. Родители куда-то уехали, братья, должно быть, спали, нянька ушла на кухню, и я остался с одним только лакеем, носившим неблагозвучное прозвище Гандыло. Дверь из передней на двор была открыта, и в нее откуда-то, из озаренной луною дали, неслось рокотание колес по мощеной улице. И рокотание колес я тоже в первый раз выделил в своем сознании как особое явление, и в первый же раз я не спал так долго… Мне было страшно - вероятно, днем рассказывали о ворах. Мне показалось, что наш двор при лунном свете очень странный и что в открытую дверь со двора непременно войдет «вор». Я как будто знал, что вор - человек, но вместе он представлялся мне и не совсем человеком, а каким-то человекообразным таинственным существом, которое сделает мне зло уже одним своим внезапным появлением. От этого я вдруг громко заплакал.
Не знаю уж по какой логике, - но лакей Гандыло опять принес отцовскую палку и вывел меня на крыльцо, где я - быть может, по связи с прежним эпизодом такого же рода - стал крепко бить ступеньку лестницы. И на этот раз это опять доставило удовлетворение; трусость моя прошла настолько, что еще раза два я бесстрашно выходил наружу уже один, без Гандылы, и опять колотил на лестнице воображаемого вора, упиваясь своеобразным ощущением своей храбрости. На следующее утро я с увлечением рассказывал матери, что вчера, когда ее не было, к нам приходил вор, которого мы с Гандылом крепко побили. Мать снисходительно поддакивала. Я знал, что никакого вора не было и что мать это знает. Но я очень любил мать в эту минуту за то, что она мне не противоречит. Мне было бы тяжело отказаться от того воображаемого существа, которого я сначала боялся, а потом положительно «чувствовал» при странном лунном сиянии между моей палкой и ступенькой лестницы. Это не была зрительная галлюцинация, но было какое-то упоение от своей победы над страхом…
В богатом литературном наследстве В.Г. Короленко есть одно произведение, в котором с наибольшей полнотой выражены самые характерные черты его жизни и творчества. Это – четырёхтомная «История моего современника», над которой Короленко работал более чем пятнадцати лет своей жизни. Крестьянскую «вражду», разные формы и ступени крестьянского протеста Короленко показывал и до «Истории моего современника», неопределённые романтические порывы интеллигентской молодёжи – так же. Но слияние этих двух начал – это и была, по существу, та новая тема, которая издавна волновала его и привела к «Истории моего современника». Это была та самая «середина процесса», с которой для Короленко начиналась подлинная «История Моего современника»; всё предшествующее было лишь вступлением к ней. Это «вступление» и составило содержание первого тома.
Первый том печатался в 1906-1908 годах в журналах «Современность» и в «Русском богатстве». Он получил высокую оценку А. М. Горького. Главу «На Яммалахском утёсе» Короленко считал едва ли не важнейшей частью своей работы, потому что она излагала историю его освобождения от таких идей, которые мешали ему найти самого себя как писателя и общественного деятеля. «Это глава, сделавшая меня писателем, – говорит он. – После этого я написал «Сон Макара»...
Идейное содержание и смысл первого тома «Истории» теснейшим образом связаны с тем кругом вопросов, которые занимали Короленко ещё в период кануна и созревания революции 1905 года и отразились в его румынских очерках, в сибирских рассказах, в повести «Не страшное». Короленко говорил там о власти традиции, о стихийности, о силе обыденного будничного, привычного, обо всём том, что создаёт психологическую базу для пассивного подчинения сложившемуся общественному порядку, как бы несправедлив он ни был. В первом томе «Истории» писатель обращается к прошлому, показывая в дореформенной ещё России корни этих явлений.
Второй том был опубликован в 1910 году (первые главы в «Русском богатстве») и в 1919 году (целиком, в издании «Задруга»), третий том – в 1921 году («Задруга» и четвёртый том, наспех законченный смертельно больным писателем, появился в печати уже после его смерти в «Голосе минувшего».
Работа над «Историей моего современника» протекала внешне в чрезвычайно неблагоприятных условиях. Её всё время отодвигали обстоятельства текущей литературной жизни, и, прежде всего бурные события живой современности: события 1905 года, требовавшие публицистического отклика, борьба со смертными казнями («Бытовое явление» и «Черты военного правосудия», 1910-1911), дело Бейлиса, мировая война, во время которой писатель жил к тому же вдали от России; колоссальные мировые потрясения революционной эпохи. «История моего современника» писалась на протяжении семнадцати лет. Между первым её томом и последующим легли годы войны и двух революций.
Автобиографический материал «Истории современника» был отобран художником под углом зрения его типичности, исторической значимости.
О том, что замысел «Истории» оформился под влиянием событий 1905 года, говорит первоначальное авторское предисловие к первому тому. Короленко прямо указывает на злободневность своей работы; он считает, что изображение «того, о чём мечтало и за что боролось его поколение», имеет интерес самой живой действительности и для текущего времени, когда «наша жизнь колеблется и вздрагивает от острого столкновения новых начал с отжившими». Автору даже «приходило в голову – начать с середины, с тех событий, которые связаны уже непосредственной живой связью с злобами настоящего дня, как первые действия драмы с её развязкой». Но так как он писал «не историю своего времени, а историю жизни в это время», то ему хотелось, «чтобы читатель ознакомился предварительно с той призмой, в которой оно отражалось». В центре для Короленко было – «время», изложение же личной биографии являлось, по его замыслу, лишь призмой, отражающей эпоху. Отсюда вытекало самоограничение в выборе биографического материала: «Все факты, впечатления, мысли и чувства, изложенные в этих очерках, суть факты моей жизни, мои мысли, мои впечатления и мои чувства, насколько я в состоянии восстановить их с известной степенью живости и без прибавки позднейших наслоений. Но здесь не все факты, не все мысли, не все движения души, а лишь те, которые я считаю связанными с теми или другими общеинтересными мотивами».
В начале ХХ века Короленко вновь почувствовал необходимость оглянуться назад, оглянуться на прошлое своего поколения, где находились и корни его собственных новых идей и настроений. Тема «ссоры с меньшим братом», частью воспроизведённая им в «Художнике Алымове», направляла его внимание в сторону буревестников 70-х годов.
Короленко многократно пытался то в той, то в другой форме изобразить личную историю на фоне борьбы революционной части общества России с самодержавным строем.
Как писал Короленко в предисловии: «В своей работе я стремился к возможно полной исторической правде, часто жертвуя ей красивыми или яркими чертами правды художественной. Я не пытаюсь дать собственный портрет… Я вызвал в памяти и оживил ряд картин прошлого полустолетия... Теперь я вижу многое из того, о чём мечтало и за что боролось моё поколение, врывающимся на арену жизни общественной тревожно и бурно. Думаю, что многие эпизоды из времен моих ссыльных скитаний, события, встречи, мысли и чувства людей того времени и той борьбы – не потеряли и теперь интереса самой живой действительности... наша жизнь колеблется и вздрагивает от острых столкновений новых начал с отжившими. Я надеюсь, хоть отчасти осветить некоторые элементы этой борьбы».
«История моего современника» осталась незавершённой. Книга обрывается на событиях, связанных с возвращением В.Г. Короленко из якутской ссылки в 1884 году.
Изображая жизненный путь своего «Современника», в поэтической канве которой легко узнать биографию самого писателя, Короленко знакомит читателя с развитием общественного движения 60-80 годов, с выдающимися историческими событиями того времени. Писатель стремился дать типическое изображение героя своего поколения, разночинца по условиям жизни, связанного с демократическими устремлениями эпох шестидесятых - семидесятых годов. Писатель даёт широкое обобщение, оживляя в своей памяти важнейшие эпизоды собственной жизни, блестяще анализируя духовные поиски Короленко-гимназиста, студента, «интеллигентного пролетария» и, наконец «государственного преступника».
Обширен и многообразен круг тем, запечатлённых в «Истории моего современника». В ней широким планом изображены семья и гимназия, студенческая аудитория и нелегальные сходки семидесятников, чердачные трущобы и тюрьмы, канцелярии чиновников и жизнь крестьянской избы. Эпопея охватывает почти тридцатилетний период: от 50-к до середины 80-х годов. Географические масштабы грандиозны. Здесь и захолустная украинская деревенька Гарный Луг и губернский город Житомир, Москва и Петербург, Кронштадт и Вятка, Пермь, Иркутск, заброшенные на край света Березовские Починки и, наконец отдалённая слобода Амга, Якутской области.
В изображении пробуждающегося и растущего сознания ребёнка, чему посвящена первая книга «Истории» ощутимо критическое отношение к устройству жизни. Представление о полной законченности и нерушимости всего, что окружало ребёнка сменяется пониманием «изнанки» жизни, какой-то неправды, которая лежит в основе буржуазной действительности. Это ощущение «изнанки» жизни постепенно переходит у юноши в сознание социальном несправедливости, в убеждение, что государство помещиков и буржуазии основано на «лжи сверху донизу».
Герой «Истории» проходит различные ступени развития, начав с увлечения романтикой прошлого.
Герой «Истории» – юный «современник» Короленко – уносится в воображении «в неведомые края и неведомое время»; его уже влекут битвы, погони, сечи. А где-то там, за пределами усадьбы, идёт своя трудовая жизнь, неведомая и чуждая. От неё веет в наши заколдованные пределы отчуждённостью, презрением, враждой... И нет ничего, что бы связало жизнь воображения, мечты, порыва с этой суровой, но действительной жизнью труда и терпенья...».
Много раз прежде изображенные люди из народной среды обобщаются под влиянием революции, в коллективный образ революционного народа. Как и всюду в «Истории моего современника», в изображении такого героя старые воспоминания приобретают интерес самой живой современности.
Яркое воспоминание о коллективном образе народа отразил Короленко на страницах «Истории моего современника», которое развёртывается на радостном фоне весны. Этот образ народа Короленко искал на протяжении всей своей литературной деятельности и нашёл его в последнем своём произведении.
В годы ссылки он несколько раз испытывал «искушение» бежать и перейти на нелегальное положение. Впервые эта мысль охватила его при переезде из Глазова в Берёзовские Починки; этот план, правда, был совершенно фантастический, так как бежать можно было к некоему Петру Ивановичу Неволину, который считался опасным революционным вожаком, но оказался вполне «мирным» человеком. Затем в Перми, после отказа Короленко от присяги, к нему явился Юрий Богданович с предложением примкнуть к революционной организации. По дороге в якутскую область он мог совершить опасную попытку побега из Тобольской тюрьмы; результатом этой попытки была бы или гибель, в случае неудачи, или, при полной удаче, окончательный переход на не легальное положение. Во всех этих случаях Короленко поборол свои «искушения». Первый раз его удержало от побега желание соприкоснуться ближе с народной жизнью в самой её толще; от предложения Юрия Богдановича он отказался из-за несогласия с террористической тактикой народовольцев; побегу из Тобольской тюрьмы помешал случай. Короленко вспоминает, что в решительную минуту своей жизни, на Яммалахском утёсе, он перебрал в своей памяти все эти факты и пришёл к решительному выводу: нет, он не был революционером. В «Истории моего современника» подводя итоги всем своим прежним размышлениям, он решает этот вопрос уже в окончательной и общей форме.
У Короленко «не было веры ни в террор, ни в его последствия…» Одна из глав «Истории моего современника» имеет такие подзаголовки: «Трагедия русской революционной интеллигенции. – Борьба без народа». Этот трагизм в положении революционной интеллигенции Короленко понял уже в молодые годы, остаться «без народа» он не захотел.
Это была именно история – история общества и история личности в их нераздельной слитности, история народа и история человека, стремящегося связать с народом свою судьбу, сохранив при этом свою индивидуальность и своё достоинство. Это условие было необыкновенно важно для героя «Истории моего современника». Иной раз он открыто противопоставляет себя людям из народа, если они почему-либо задевают его достоинство. Он человек образованный, он ссыльный, он к тому же ещё владеет ремеслом, и он требует уважения к себе, не внося в своё поведение ни малейшего оттенка барственности.
Если бы «История моего современника» не была оборвана смертью автора, он мог бы в дальнейшем своём повествовании привести другие аналогичные эпизоды, относящиеся к более позднему времени.
Память писателя сохранила картины жизни чиновничьей семьи. С большим искусством Короленко воплотил в конкретные образы знакомые ему с детства фигуры чиновников уездного суда – смешные персонажи, достойные комедийных сюжетов, – мрачные фигуры высшего начальства. С особым мастерством Короленко рассказал о гимназии, создав целую галерею типов казённых учителей, сторонников догматического воспитания.
Жизнь глухой провинции в изображении Короленко по-своему отражала события, происходящие далеко за её пределами. Гимназические реформы, всяческие распоряжения «высшей власти» и правительственные уставы – всё это находило отражение в жизни уездного городка, и «История моего современника» создаёт картину того, как глупо и бессмысленно выглядели все эти «действия» царской администрации при их проведении в жизнь. Ярко изображён один из эпизодов реформы 1861 года. Отец по обыкновению махал рукой: «Толкуй больной с подлекарем!» Старое время завещало новому часть своего печального наследства…»
В великолепном очерке, посвящённом отцу, Короленко рассказывает, как разрушалось понятие о неизменяемости общественного устройства и как на смену ответственности лишь за свою личную деятельность пришло «едкое чувство вины за общественную не правду.
Жизнь глухой провинции в изображении Короленко по-своему отражала события, происходящие далеко за её пределами. Гимназические реформы, правительственные уставы, направленные на укрепление власти полиции и губернаторов, – всё это находило отражение в жизни уездного городка, и «История моего современника» создаёт картину того, как глупо и бессмысленно выглядели все эти «действия» высшей власти при их проведении в жизнь.
Известно, с каким настроением ехал Короленко в вятскую ссылку. Он готов был испытать все невзгоды «лесной глуши», лишь бы «опуститься на дно народной жизни». Однако народнические увлечения автора «Истории» не выдержали соприкосновения с действительностью. Иллюзии рухнули, как только Короленко узнал суровую жизнь деревни. И только избавившись от «предвзятых представлений», Короленко смог с таким проникновением почувствовать и понять жизнь Березовских Починков, что почти через сорок лет воспроизвёл её в «Истории» со всей полнотой реалистических красок и живых подробностей.
С чувством глубокой боли рассказал Короленко об «искорках... непосредственной даровитости», которые «рождались и умирали в глухом лесу». В условиях почти первобытного существования Короленко увидел талантливую девушку-сказительницу, нарисовал образ Гаври Бисерова с его стремлением к поэзии.
Повесть даёт портреты многих участников общественного движения 60-70-х годов. В этой среде встречались и «дилетанты от революции», случайные люди, которые после того, как они попадали в руки полиции, давали предательские показания и считали своим долгом выступать с пространными покаяниями. Однако ссыльные скитания Короленко сводили его с людьми значительного революционного темперамента и непреклонной воли, с участниками крупных политических процессов. Он встречался с людьми, привлекавшимися по делу Чернышевского и Писарева.
Большое место в «Истории моего современника» занимает студенческий период жизни Короленко. В ярких картинах Короленко изображает полуголодное существование Короленко во время его учёбы в Технологическом институте, работа в корректорском бюро, «студенческий бунт» в Петровской академии.
Студенческие годы писателя совпали с периодом подъёма русского общественного движения. В аудитории институтов и университетов пришла молодёжь, знакомая с идеями Чернышевского и Добролюбова. Эта разночинная молодёжь ютилась по чердакам и подвалам, жила впроголодь, и в её среде вызревали туманные представления об освобождении народа, обсуждались вопросы мировоззрения и норм поведения. Главы, посвящённые «артели нищих студентов», обитавших на чердаке №12, дают одну из характернейших в русской литературе картин жизни разночинного студенчества.
Последние главы повести всего полнее освещают деятельность народнической интеллигенции. Художественные мемуары Короленко, разумеется, не могут претендовать на всестороннее освещение эпохи. Автор порой субъективен в оценке лиц и современных ему явлений действительности, иногда исторически значительный материал он излагает с меньшей подробностью, чем материал, имеющий ограниченное значение. Тем не менее, в целом художественные мемуары Короленко представляют большой интерес для советского читателя, который найдёт в них яркое изображение значительного периода русской истории.
Пыталась что-то сократить, но, учитывая, что мало кто прочитал 4 тома, оставила так.
Похожая информация.
В этой книге я пытаюсь вызвать в памяти и оживить ряд картин прошлого полустолетия, как они отражались в душе сначала ребенка, потом юноши, потом взрослого человека. Раннее детство и первые годы моей юности совпали с временем освобождения. Середина жизни протекла в период темной, сначала правительственной, а потом и общественной реакции и среди первых движений борьбы. Теперь я вижу многое из того, о чем мечтало и за что боролось мое поколение, врывающимся на арену жизни тревожно и бурно. Думаю, что многие эпизоды из времен моих ссыльных скитаний, события, встречи, мысли и чувства людей того времени и той среды не потеряли и теперь интереса самой живой действительности. Мне хочется думать, что они сохранят еще свое значение и для будущего. Наша жизнь колеблется и вздрагивает от острых столкновений новых начал с отжившими, и я надеюсь хоть отчасти осветить некоторые элементы этой борьбы.
Но ранее мне хотелось привлечь внимание читателей к первым движениям зарождающегося и растущего сознания. Я понимал, что мне будет трудно сосредоточиться на этих далеких воспоминаниях под грохот настоящего, в котором слышатся раскаты надвигающейся грозы, но я не представлял себе, до какой степени это будет трудно.
Я пишу не историю моего времени, а только историю одной жизни в это время, и мне хочется, чтобы читатель ознакомился предварительно с той призмой, в которой оно отражалось… А это возможно лишь в последовательном рассказе. Детство и юность составляют содержание этой первой части.
Еще одно замечание. Эти записки не биография, потому что я не особенно заботился о полноте биографических сведений; не исповедь, потому что я не верю ни в возможность, ни в полезность публичной исповеди; не портрет, потому что трудно рисовать собственный портрет с ручательством за сходство. Всякое отражение отличается от действительности уже тем, что оно отражение; отражение заведомо неполное - тем более. Оно всегда, если можно так выразиться, гуще отражает избранные мотивы, а потому часто, при всей правдивости, привлекательнее, интереснее и, пожалуй, чище действительности.
В своей работе я стремился к возможно полной исторической правде, часто жертвуя ей красивыми или яркими чертами правды художественной. Здесь не будет ничего, что мне не встречалось в действительности, чего я не испытал, не чувствовал, не видел. И все же повторяю: я не пытаюсь дать собственный портрет. Здесь читатель найдет только черты из «истории моего современника», человека, известного мне ближе всех остальных людей моего времени…
Часть первая
Раннее детство
I. Первые впечатления бытия
Я помню себя рано, но первые мои впечатления разрознены, точно ярко освещенные островки среди бесцветной пустоты и тумана.
Самое раннее из этих воспоминаний - сильное зрительное впечатление пожара. Мне мог идти тогда второй год, но я совершенно ясно вижу и теперь языки пламени над крышей сарая во дворе, странно освещенные среди ночи стены большого каменного дома и его отсвечивающие пламенем окна. Помню себя, тепло закутанного, на чьих-то руках, среди кучки людей, стоявших на крыльце. Из этой неопределенной толпы память выделяет присутствие матери, между тем как отец, хромой, опираясь на палку, подымается по лестнице каменного дома во дворе напротив, и мне кажется, что он идет в огонь. Но это меня не пугает. Меня очень занимают мелькающие, как головешки, по двору каски пожарных, потом одна пожарная бочка у ворот и входящий в ворота гимназист с укороченной ногой и высоким наставным каблуком. Ни страха, ни тревоги я, кажется, не испытывал, связи явлений не устанавливал. В мои глаза в первый еще раз э жизни попадало столько огня, пожарные каски и гимназист с короткой ногой, и я внимательно рассматривал все эти предметы на глубоком фоне ночной тьмы. Звуков я при этом не помню: вся картина только безмолвно переливает в памяти плавучими отсветами багрового пламени.
Вспоминаю, затем, несколько совершенно незначительных случаев, когда меня держат на руках, унимают мои слезы или забавляют. Мне кажется, что я вспоминаю, но очень смутно, свои первые шаги… Голова у меня в детстве была большая, и при падениях я часто стукался ею об пол. Один раз это было на лестнице. Мне было очень больно, и я громко плакал, пока отец не утешил меня особым приемом. Он побил палкой ступеньку лестницы, и это доставило мне удовлетворение. Вероятно, я был тогда в периоде фетишизма и предполагал в деревянной доске злую и враждебную волю. И вот ее бьют за меня, а она даже не может уйти… Разумеется, эти слова очень грубо переводят тогдашние мои ощущения, но доску и как будто выражение ее покорности под ударами вспоминаю ясно.
Впоследствии то же ощущение повторилось в более сложном виде. Я был уже несколько больше. Был необыкновенно светлый и теплый лунный вечер. Это вообще первый вечер, который я запомнил в своей жизни. Родители куда-то уехали, братья, должно быть, спали, нянька ушла на кухню, и я остался с одним только лакеем, носившим неблагозвучное прозвище Гандыло. Дверь из передней на двор была открыта, и в нее откуда-то, из озаренной луною дали, неслось рокотание колес по мощеной улице. И рокотание колес я тоже в первый раз выделил в своем сознании как особое явление, и в первый же раз я не спал так долго… Мне было страшно - вероятно, днем рассказывали о ворах. Мне показалось, что наш двор при лунном свете очень странный и что в открытую дверь со двора непременно войдет «вор». Я как будто знал, что вор - человек, но вместе он представлялся мне и не совсем человеком, а каким-то человекообразным таинственным существом, которое сделает мне зло уже одним своим внезапным появлением. От этого я вдруг громко заплакал.
Не знаю уж по какой логике, - но лакей Гандыло опять принес отцовскую палку и вывел меня на крыльцо, где я - быть может, по связи с прежним эпизодом такого же рода - стал крепко бить ступеньку лестницы. И на этот раз это опять доставило удовлетворение; трусость моя прошла настолько, что еще раза два я бесстрашно выходил наружу уже один, без Гандылы, и опять колотил на лестнице воображаемого вора, упиваясь своеобразным ощущением своей храбрости. На следующее утро я с увлечением рассказывал матери, что вчера, когда ее не было, к нам приходил вор, которого мы с Гандылом крепко побили. Мать снисходительно поддакивала. Я знал, что никакого вора не было и что мать это знает. Но я очень любил мать в эту минуту за то, что она мне не противоречит. Мне было бы тяжело отказаться от того воображаемого существа, которого я сначала боялся, а потом положительно «чувствовал» при странном лунном сиянии между моей палкой и ступенькой лестницы. Это не была зрительная галлюцинация, но было какое-то упоение от своей победы над страхом…
Еще стоит островком в моей памяти путешествие в Кишинев к деду с отцовской стороны… Из этого путешествия я помню переправу через реку (кажется, Прут), когда наша коляска была установлена на плоту и, плавно колыхаясь, отделилась от берега или берег отделился от нее - я этого еще не различал. В то же время переправлялся через реку отряд солдат, причем, мне помнится, солдаты плыли по двое и по трое на маленьких квадратных плотиках, чего, кажется, при переправах войск не бывает… Я с любопытством смотрел на них, а они смотрели в нашу коляску и говорили что-то мне непонятное… Кажется, эта переправа была в связи с севастопольской войной…
В тот же вечер, вскоре после, переезда через реку, я испытал первое чувство резкого разочарования и обиды… Внутри просторной дорожной коляски было темно. Я сидел у кого-то на руках впереди, и вдруг мое внимание привлекла красноватая точка, то вспыхивавшая, то угасавшая в углу, в том месте, где сидел отец. Я стал смеяться и потянулся к ней. Мать говорила что-то предостерегающее, но мне так хотелось ближе ознакомиться с интересным предметом или существом, что я заплакал. Тогда отец подвинул ко мне маленькую красную звездочку, ласково притаившуюся под пеплом. Я потянулся к ней указательным пальцем правой руки; некоторое время она не давалась, но потом вдруг вспыхнула ярче, и меня внезапно обжег резкий укус. Думаю, что по силе впечатления теперь этому могло бы равняться разве крепкое и неожиданное укушение ядовитой змеи, притаившейся, например, в букете цветов. Огонек казался мне сознательно хитрым и злым. Через два-три года, когда мне вспомнился этот эпизод, я прибежал к матери, стал рассказывать и заплакал. Это были опять слезы обиды…
