Своеобразие художественной манеры м шолохова. Художественные особенности романа тихий дон

Назад Вперёд

Внимание! Предварительный просмотр слайдов используется исключительно в ознакомительных целях и может не давать представления о всех возможностях презентации. Если вас заинтересовала данная работа, пожалуйста, загрузите полную версию.

1) рассмотреть, как преобразуется по законам стиля писателя язык, предметный мир, мир абстрактных истин и суждений, нравственно-психологический мир героев;

2) подвести обучающихся к мысли о том, что роман является вдохновляющим образцом для новых поколений литераторов.

Средства обучения: книги романа-эпопеи М.А.Шолохова “Тихий Дон”, тетради, компьютер, проектор, электронный носитель с презентацией к уроку.

Методы обучения: подготовленные заранее ответы обучающихся, просмотр презентации с помощью компьютерной установки, работа с художественным текстом, самостоятельная работа в классе.

Ход урока

1. Целеполагание.

Сегодня мы проводим заключительный урок по роману-эпопее Михаила Александровича Шолохова “Тихий Дон”. Изучая это произведение, мы рассматривали такие темы, как картины жизни донских казаков, тему гражданской войны, тему любви и нравственности. Мы знаем, что Шолохов получил за это произведение Нобелевскую премию. Как удалось ему создать такое поистине великое литературное произведение? Может, он владел особыми стилистическими приёмами, позволившими ему поднять художественные образы на небывалую высоту? В этом и попытаемся разобраться.

2. Вступительное слово учителя.

Слайд № 2. Стилистические особенности Михаила Шолохова (по роману-эпопее “Тихий Дон”)

Учитель: Почему так значимо и так весомо звучит для нас имя Шолохова? Он открыл новую форму? Изобрёл невиданную до сей поры систему словесного изображения? Подчас, касаясь золотых страниц тех или иных больших писателей, мы невольно стараемся отыскать во что бы то ни стало его точку переворота в эстетике, новаторское открытие в стиле, забывая о том, что все поражающие новшества, чересчур нарочито привнесённые в своё творчество, почти всегда недолговечны. Истинная красота – в открытости простоты, как бы ни был сложен мир изображаемого. Многоёмкая простота возникает только от полного слияния с судьбами своего народа неиссякаемым великолепием его языка, что является верным соавтором большого таланта.

Слайд № 3. Портрет М.А.Шолохова

Ученик читает наизусть стихотворение С. Васильева “29 лет назад” (домашнее задание):

…Как сейчас, отлично помню
(Этот вечер мне запал
прямо в сердце!): повезло мне –
в руки Шолохов попал.
Взял я книжку-невеличку,
И хоть вымок и продрог,
Но от первой же странички
Оторвать глаза не мог.
Весь квартал кругом облазив,
Выбрал я сухой подъезд
И все шесть “Донских рассказов”
Прочитал в один присест.
Вторгся в душу мне зеленый
Аромат донских степей,
Покорили волны Дона –
Хоть бери в ладонь и пей!
Верьте мне или не верьте,
С той поры на вечный срок
В душу врос до самой смерти
Добрый шолоховский слог.
Как забудешь ты страницу,
Где вдруг встали пред тобой
Эти судьбы, эти лица
Над рекою голубой!..

Слайд № 4. Река Дон

Учитель: Невозможно с чем-либо сравнить мучительную неудовлетворённость писателя, его погоню за совершенством, когда через мельчайшее сито просеиваются глаголы и эпитеты для выбора и отбора золотых песчинок, из которых затем выливается гармоническое тело романа. Красота в искусстве – категория вечная, и длительность срока этого эстетического феномена обусловливается лишь той затратой энергии, которую вкладывает в каторжный труд беспощадно требовательный художник.

3. Анализ произведения.

Учитель: Мы сейчас увидим на экране слова, являющиеся малой толикой особенного казачьего языка, который преподнёс нам автор на страницах “Тихого Дона”. В красоте этого языка сомневаться не приходится, когда он звучит их уст шолоховских героев.

Слайд №5. Словарь казачьих слов

Учитель: Язык Шолохова подчинён не моде, не колориту ради колорита, а самой мысли, значимость которой отвергает легковесные слова. В произведении зачастую при пейзажных зарисовках автор использует необыкновенной красоты окказионализмы и диалектные слова.

Слайд № 6. Своеобразный язык произведения

Учитель: Как работал писатель над каждой фразой, рассказывал в своё время Юрий Бондарев.

Ученики читают наизусть диалог (домашнее задание):

“Помню, как в дни Сталинградской операции мы шли по освобождённому Калачу. Я знал, что эти места близки Шолохову. Я смотрел на отсыревшие стены домов, на чёрные голые сады, в которых ещё таял дым немецких разрывов, смотрел на белеющий берег Дона – сжималось сердце. Я шёл по земле, на которой будто родился и вырос. Эти места были мне хорошо знакомы по книгам Шолохова. Рядом со мной шагал командир орудия, сержант. Сумрачно глядя на Дон, он неожиданно спросил:

Знаешь ли ты, где сейчас писатель Шолохов?

Вероятно, на фронте.

Да-а. Крепко писал. Говорят, сидит с удочкой, глядит на поплавок и не видит, что клюёт, вдруг вскочит и… домой. Слово записывать… Вот так!... Каждое слово обдумывал…

Долгое время я верил этому рассказу. Только потом мне стало ясно, что секрет широчайшего успеха шолоховских творений не только в блестящем мастерстве и в колоссальной работе над стилем , но и в первую очередь в его нерасторжимой связи с землёй и народом, в серьёзнейшем понимани этим художником души человека”.

Слайд № 7. Запись в тетради

Учитель: А ведь были и такие критики, которые отвергали талант Шолохова.

Звучат сообщения обучающихся об отрицательной критике, данной творчеству Шолохова. (Домашнее задание.)

Слайд № 8. Запись в тетради

Учитель: Надо учитывать, что не только писатель владеет словом, но и само слово владеет сознанием талантливого мастера, подсказывая ему и образные, и композиционные решения, открывая перед художником новые, невиданные прежде замыслы.

Слайд № 9. Схема литературоведческих понятий. Запись в тетради

Учитель: Для того чтобы разобраться в стиле писателя, надо присмотреться к тому, как преобразуется по законам этого стиля язык, предметный мир, мир абстрактных истин и суждений, нравственно-психологический мир человека.

Задание: Найдите в тексте портретные зарисовки героев произведения.

Обучающиеся зачитывают ответы из произведения.

Сообщения 1-го ученика: У Шолохова предметный мир и детали схвачены зорко и пристально, каждая как бы обведена контуром, отделяющим её от других: “Казаки в мундирах и праздничных шароварах; длинными шуршащими подолами разноцветных юбок мели пыль бабы, туго затянутые в расписные кофточки с буфами на морщиненных рукавах”.

Слайды №10 и № 11. Военные мундиры казаков. Одежда казачек

Сообщение 2-го ученика: Для Шолохова характерно и перечисление всех предметов, которые окружают героя произведения в данный момент. Это касается и воинского снаряжения, и пожитков казаков, вплоть до съестных припасов. Предметный мир в романе состоит из отдельных деталей. Предметы имеют свои запахи, свои свойства, свою символику. Они связаны с обычаями казаков. Например, свадебный шарф и перчатки Наталья связала для Григория в подарок в честь свадьбы. Она также подарила ему в знак любви расшитый кисет.

Учитель: А теперь поговорим об особенностях языка, поскольку отпечаток стиля здесь виден всего отчётливее. Посмотрим, как слово управляет автором, подсказывая ему образные решения.

Слайд № 12. Портрет Натальи

Слайд № 13. Портрет Степана

Слайд № 14. Портрет Григория

Вопрос классу: В каком состоянии находятся герои в данный момент?

Обучающиеся анализируют цитаты.

Учитель: Слова “когтившая”, “усталь”, наверное, и есть та самая трансформация речевых традиций и форм, о которой мы говорили.

Ответ 1-го ученика: Одна фраза вмещает в себя очень многое: с одной стороны – это портретная зарисовка, с другой стороны – это мысль, ведущая нас к абстрактным истинам. Действительно, всё в жизни человека меняется - это накладывает на него свой отпечаток. Как красиво сказано: “Легла за плечи длинная протоптанная днями стёжка”.

Ответ 2-го ученика: Шолохов пишет так: “Глядя на Григория влюблёнными глазами, сунула ему в руку мягкий, таящий тепло девичьих рук матерчатый комочек”. Я думаю, все эти подробности предметного мира делают произведение очень правдоподобным, естественным и интересным для читателей, поскольку не все знают о быте, обычаях донских казаков.

Учитель: Какие отрывки из произведений указывают на философский характер мыслей, будь то лирические отступления или высказывания героев произведения? Эти слова также могут звучать афористически.

Ответ ученика: У Шолохова есть такие строки: “Встаёт же хлеб, потравленный скотом…” Так и человек обязан подняться и жить дальше, несмотря ни на что. А героям шолоховского произведения очень нужна была такая народная мудрость.

4. Рефлексия.

Учитель: Что же такое “стиль Шолохова”? Какую формулировку вы бы могли дать этому понятию?

Ответ ученика: Стиль Шолохова – это прежде всего правдивость изображаемого им, а также изысканная простота, которая чувствуется во всём, о чём он пишет.

Ответ ученика: Стиль Шолохова – это меткий, афористичный язык, который питает всех нас своей народной мудростью.

Ответ ученика: Наверное, это неповторимое своеобразие, которое, к тому же скрывает в себе глубокие истины.

Слайд № 12. Высказывание А.С.Серафимовича (читает ученик)

5. Подведение итогов урока.

Заключительное слово учителя: Подлинными наследниками традиций становятся только новаторы. Продолжать традиции писателей-классиков значит не копировать их внешние черты, а строить новую художественную систему, чутко реагируя на движение исторического времени. Что и делал Михаил Александрович Шолохов, работая над произведением “Тихий Дон”.

Скажите, что вы вынесете из сегодняшнего урока? Ваше отношение к писателю осталось прежним или что-то изменилось?

Ответ ученика: Я поражена тому, как трудно роман “Тихий Дон” дался самому автору, каким нападкам он подвергался, в том числе и подозрению в плагиате. Но это сделало его, наверное, ещё сильнее.

Ответ ученика: Можно только поклониться таланту Шолохова, восхищаться его прекрасным художественным стилем и его мужеством. Уверена, что Михаил Шолохов стал учителем для многих писателей 20-го и 21-го веков.

Учитель: Благодарю Вас, ребята, за внимание, за работу на этом уроке, который сделал всех нас немного лучше, чище, мудрее. Несомненно, Шолохов заслуживает того, чтобы его читали и перечитывали и рассказывали о нём своим товарищам, детям и внукам.

6. Домашнее задание.

Написать сочинение на одну из заданных тем.

О.Я. Алексеева

СПЕЦИФИКА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОСТРАНСТВА В РАННИХ РАССКАЗАХ М.А. ШОЛОХОВА

Актуальность темы, выбранной для данной статьи, обусловлена, прежде всего, тем, что исследованию ранних рассказов М.А. Шолохова на протяжении долгого времени не уделялось должного внимания. Существуют отдельные статьи и ряд монографий, посвященных изучению раннего периода творчества М.А. Шолохова. Внимание их авторов сосредоточено на выявлении особенностей стиля (Н. Великая, А. Хватов, И. Лежнев), способов создания образов (Ф. Бирюков, Л. Якименко), мотивов (Ф. Бирюков, Г. Ермолаев), типа конфликта (Л. Якименко, А. Мацай, В. Гура), а также на соотнесении с романом «Тихий Дон» (Прийма, В. Гура, Г. Ермолаев, И. Лежнев). Предпринималась и попытка комплексного анализа рассказов (С. Семенова)1.

Однако в указанных выше работах рассказы не изучались с целью вычленения пространственной структуры и выявления ее взаимодействия с более сложными уровнями повествования. На наш взгляд, подобный подход мог бы дать возможность взглянуть на проблему интерпретации ранних рассказов М.А. Шолохова с иной точки зрения.

Как известно, анализ художественного произведения может идти по восходящей, т.е. от изучения простых элементов, составляющих повествование (выявление тем, мотивов, пространственно-временной характеристики текста), к исследованию более сложных составляющих, таких, например, как основная идея, сюжет и т.д. Исследователи, в основном, сосредотачивают свое внимание на верхнем пласте произведения, забывая, что именно изучение «первого» уровня зачастую помогает понять динамику развития сюжета, выявить внутреннюю структуру произведения.

В статье мы попытаемся описать пространственную характеристику рассказов, определить ее семантическое наполнение и специфику.

В основу отбора материала был положен принцип тотального изучения рассказов М.А. Шолохова периода 1924-1927 гг. с целью определить ряд текстов, в которых наличествует ситуация перехода границы и, как следствие, пространственная оппозиция. В результате основной корпус исследуемых произведений составили следующие рассказы: «Коловерь»

(1924); «Пастух» (1925); «Продкомиссар» (1925); «Илюха» (1925); «Председатель Реввоенсовета республики» (1925); «Двухмужняя» (1925); «Бахчевник» (1925); «Чужая кровь» (1926); «О Колчаке, крапиве и прочем»

(1925); повесть «Путь-дороженька» (1925); «Ветер» (1927) .

Художественный мир рассказов М.А. Шолохова четко организован и

состоит из двух противоборствующих пространств: «открытого», которое мы условно назвали «город», и «закрытого» - «хутор» / «станица» (т.н. «сословная и областная замкнутость»). Под оппозицией «открытое-закрытое» пространство понимается, прежде всего, оппозиция «старый-новый» режим, «проницаемость-непроницаемость», «статичность-динамичность», «косность-прогресс». Их описание устойчиво: всегда с отрицательными коннотациями изображается «закрытое» («... Вчерась землю делили: как только кому из бедных достается добрая полоса, так зачинают передел делать. Опять на хребтину нам садятся богатеи.» - П, 216; «казаки-посевщики богатыми очкурами покрепче перетянули животы, решили разом и не задумавшись: - Дарма хлеб отдавать?.. Не дадим.» - Пр, 222) и с положительными - «открытое» («Часть рабочих кончала обмолот, пахала под пары, другая часть строила школу» - Д, 365; «Теперя лупай обоими фонорями, свети в оба! Чуть тронешь свою бабу, - за хвост тебя, сукиного сына, да в собачий ящик!» - ОК, 423)4.

Интересно, что если в литературной традиции XIX в. герой бежал от суеты окружающего мира, стремился найти уединение, дабы в нем обрести

истинное понимание вещей, смысл жизни, то в рассказах М.А. Шолохова ситуация прямо противоположная. Герой, как и в романтической традиции, также активен, и для него «истина» находится вне окружающей его повседневности, но пространственным воплощением ее является уже не «деревня», а «город». Связано это с переменой установок направляющей силы: теперь изначально «замкнутое» на себе пространство обречено и должно быть разрушено надвигающимся прогрессом, противостоять которому уже невозможно.

Следует отметить, что в одном из рассказов - «Председатель Реввоенсовета республики» - тип «замкнутого» пространства получает совершенно иное семантическое наполнение. Герой, провозглашая свой хутор автономным, объявляет об «осадном кругом положении» (345), как бы помещая его в центр круга, преграждает доступ к нему. В данном случае «замкнутость» имеет фольклорную коннотацию, становится синонимом оберега, призванного охранять хозяина или место, где он живет, от злых духов.

Фольклорные мотивы в описании и разработке пространства просматриваются еще в двух рассказах - «Илюха» (1925) и «Ветер» (1927).

В рассказе «Илюха» одна из мотивировок движения героя - нежелание жениться на нареченной родителями невесте («Больно на монашку похожа: губки ехидно поджатые, все вздыхает да крестится, ровно старушка древняя, ни одной обедни не пропустит, а сама собой - как перекисшая опара», 232). Поиск иной доли перекликается с важной композиционной составляющей сюжета волшебной сказки, в которой «переправа в иное царство есть как бы ось сказки и вместе с тем - ее середина. Достаточно мотивировать переправу поисками невесты, диковинки <....> чтобы получить самый общий, еще пока бледный, несложный, но все же ощутимый каркас, на основе которого слагаются различные сюжеты»5. Так и в рассказе «Илюха» «переправа» резко меняет судьбу героя, делит его жизнь на две

части: размеренная и степенная жизнь в родительском доме и начало новой жизни, полной борьбы и самосовершенствования.

В рассказе «Ветер» описание причины («Подводчик обманул его, уехал, не дождавшись конца съезда, и Головнин, не найдя попутной подводы, пошел пешком...»), обстоятельств, при которых один из героев рассказа, Головин, попадает в избу к местному жителю («Темнело быстро. Уродливые очертания дубов виднелись по сторонам, за пологом мглы. Час спустя, уже в темноте, прибился он к огням хутора и, усталый, вошел в первый двор. В оконце маленькой хатки желтел огонек. Постучался....») наводит на мысль о сходстве хаты Турилина с избушкой Бабы-Яги6. Этому способствует и сама атмосфера, окружающая его там («Учителю было душно на холодной печке. Он чувствовал, что по нем ползают мореные вялые вши. Они кусали зло и ненасытно»).

Помимо названных выше доминантных центрообразующих пространств («город-деревня») в рассказах «Пастух», «Бахчевник», «О Колчаке, крапиве и прочем» и повести «Путь-дороженька» вводится дополнительное подпространство: «степь» - П; «бахчевник» - Б; «банда Махно» -Пд; «конюшни» - ОК.

В самом начале рассказов Григорий («Пастух») и Митька («Бахчевник») показаны пассивно-примыкающими к большевикам, способность же их к активной деятельности намечена, но не прописана, что дает автору возможность показать героев в развитии. Окончательное же их становление происходит в конце повествования, когда они доказывают преданность идеи через самопожертвование (Григорий, «Пастух») и готовность во имя нее переступить через законы родства (Митька, «Бахчевник»).

В последних двух из приведенных нами случаев - рассказ «О Колчаке, крапиве и прочем» и повесть «Путь-дороженька» - проблема внутренней самоидентификации героев снята изначально, а их пространственное перемещение обусловлено, прежде всего, стремлением автора сфокусиро-

вать внимание читателя на принципиально важной для него грани характера, например, такой как моральная стойкость (ОК) и сила духа (Пд).

Таким образом, осложнение пространственной структуры художественного произведения высвечивает один из механизмов создания образа.

Традиционно оппозиция «город-деревня» помимо коннотации «ра-зомкнутый-замкнутый» включает в себя понятие «свое-чужое»: «Замкнутое пространство, интерпретируясь в текстах в виде различных бытовых пространственных образов: дома, города, родины - и наделяясь определенными признаками: “родной”, “теплый”, “безопасный” - противостоит разомкнутому “внешнему” пространству и его признакам: “чужое”, “враждебное”, “холодное”.» . Однако в анализируемых рассказах классическая интерпретация данной оппозиции ломается. Собственно, составляющие ее компоненты меняются местами: «свое» становится далеким; «чужое» -близким. Ср.: «Илья, иди, но домой не заглядывай. Вижу, что зараженный ты кумсамолом, всё с ними, с поганцами нюхался, ну и живи как знаешь, а я тебе больше не указ...» - И (232); «А знаешь ты, красноармейская утроба, что завтра мы твоих друзей арестуем?» (251) и «Смутно догадывался он, что Федор хочет уехать за Дон к большевикам» - Б (251); «Давай уйдем с нами отсель, расплюемся с Всевеликим войском донским» (272) и «Выскочили. Бежали, падали. Яков махал руками и кричал <...>: - Братцы! Красненькие! Товарищи!..» - Пд (281); «Хоружий. Погоны новенькие. Пробритый рядок негустых волос. Свой: плоть от плоти, а стесняется Па-хомыч, как чужого» - К (327); «Угловато осунулся и пожелтел Петро. По ночам слышал Гаврила, как вздыхал он и ворочился на кровати. Понял, после долгого раздумья, что не жить Петру в станице.» - Ч (499).

Еще одной важной составляющей в изучении пространственной структуры произведения является мотив перехода границы8, непосредственно влияющий на динамику развития сюжета.

Все из приведенных здесь рассказов имеют общую завязку (исключением является «Ветер»). Повествование начинаются с описания внут-ренне-активного, но внешне статичного противостояния героя окружающей действительности («Илюха», «Прдкомиссар», «Коловерь», «Двухмужняя», «Чужая кровь», «О Колчаке, крапиве и прочем», «Председатель Реввоенсовета республики», повесть «Путь-дороженька») или с формирования данной позиции («Пастух», «Бахчевник»). Собственно первая половина повествования призвана показать становление героев и мотивацию поступков. Детальное описание обстановки, условий быта, в которых находится герой, с одной стороны, тормозит действие: повествование как бы растягивается. Однако несовместимость взглядов на сложившийся уклад и вызванная этими обстоятельствами конфликтная ситуация отторгает или выталкивает героя из семьи, что неизбежно стимулирует активность его действий (о чем и свидетельствует переход границы) и, как следствие, влечет стремительную развязку.

В зависимости от «прикрепления» героев к «открытому / закрытому» пространству и их способности переходить границу они четко подразделяются на две группы: персонажи «подвижные» и «статичные». Например: «С весны заявляется в хутор наша же хуторная - Настя. Жила она в шахтах, а тут взяла и приехала, черт ее за подол смыкнул» - ОК (422); «Я сам работал день и ночь. По белу свету не шатался, как ты!» - Пр (223); «... убегай сердешный, куда глазыньки твои глядят!» - Б (258); «... Желаешь с нами идтить - в добрый час, а нет, так баба с возу - кобыле легче!.. - Пойду я, дедушка» - Пд (272).

Преодоление границы воспринимается героями как отказ от косного существования, разрыв с отягощающим их прошлым и устремленность в будущее. Мотив перехода границы в рассказах М.А. Шолохова четко маркирован не столько перемещением из одного пространства в другое, но прежде всего тем, что герой оказывается перед выбором между близкими

людьми по крови и по идее. Причем само понятие нравственный выбор, логически вытекающее из его условий, в рассказах снято и подменено, в соответствии с идеологической установкой, определением классовой принадлежности, что собственно и оправдывает не только отказ героев от кровных уз, но и убийство родного человека («Продкомиссар», «Бахчевник»).

Следует отметить, что данная трактовка ни в коей мере не снимает важной идеологической составляющей образов, более того, на наш взгляд, подобный анализ произведения позволяет вскрыть механизм создания образа вне семантических наполнений, проверить истинность / ложность его интерпретации.

Описанное в рассказах «распространение» советской власти показано как наступление «нового» порядка с методичным и основательным разрушением «старого»: оказываются растоптаны и поруганы понятия традиционализма (долг, семья, уклад жизни) - основные его составляющие. Таким образом, вырисовывается перспектива постепенного вытеснения старого «замкнутого» пространства - новым «открытым». Для упрощения задачи, в соответствии с трафаретными установками (кулаки-большевики), казачество представлено в рассказах с отрицательной точки зрения, что формирует устойчиво-негативное к нему отношение и служит достаточным оправданием, с точки зрения правящего класса, его планомерного истребления: «Оттолкнул мать в сторону, Митьку повалил на пол, бил ногами деловито, долго, жестоко, до тех пор, пока перестали из Митькиного горла рваться глухие, стонущие крики» - Б (257); «Хорунжий бил старика хлыстом, хрипло, отрывисто ругался. Удары гулко падали на горбатую спину, вспухали багровые рубцы, лопалась кожа, тоненькими полосками сочилась кровь, и без стона все ниже, ниже к земляному полу падала окровавленная голова.» - Пд (265); «Анна качнулась, вскрикнула, хотела поймать руку мужа, но тот, хрипло матюкаясь, ухватил ее за волосы, но-

гою с силой ударил в живот. Грузно упала Анна на пол, раскрытым ртом ловила воздух, задыхаясь от жгучего удушья. И уже равнодушно ощущала тупую боль побоев.» - Д (372). Однако здесь не следует делать поспешных выводов о позиции самого Шолохова.

Формально навязанное новой властью шаблонное описание представителей противоположной стороны соблюдено. Однако если внимательно вчитаться в текст («.через месяц пришли красные. Вторглись в казачий исконный быт врагами, жизнь дедову, обычную, вывернули наизнанку, как порожний карман» - Ч, 484), а особенно в то, как аргументируют свое поведение раскулачиваемые («Меня за мое же добро расстрелять надо, за то, что в свой амбар не пущаю, - я есть контра, а кто по чужим закромам шарит, энтот при законе? Грабьте, ваша сила» - Пр, 224), станет понятно, что сам М.А. Шолохов, если не полностью, то частично на их стороне. Как пишет А. Хватов, «революция круто изменила привычное течение жизни, как плугом прошлась по неподвижной целине быта, сословных традиций и размежевала людей на два лагеря» .

Исключением в ряду анализируемых рассказов является «Ветер». Здесь центр тяжести смещается с политической стороны на нравственную, что свидетельствует о качественно ином, неконъюнктурном этапе создания произведения.

В рассказе показано столкновение двух людей, двух типов мышления, разных по классовому положению и по самопозиционированию. Один - представитель интеллигенции («города»); другой - простой казак, коренной хуторской житель («хутор»). В центре повествования история казака, поражающая глубиной описания и трагизмом человеческой судьбы («“Дай мне, добрый человек, хучь кусок сала. Твои свиньи ноги мои стрескали, ты по совести должон мне за это дать”. Дал ведь, истинный бог! Шматок сала отрезал и сухарей конскую торбу насыпал»). Вызванное поначалу непреодолимое чувство сопереживания чужому горю по мере пове-

ствования сменяется негодованием и отвращения к главному герою: «Отношение как читателя, так и учителя Турилина меняется от симпатии до отвращения. Каким бы униженным и обиженным не чувствовал себя калека, трудно согласиться с тем, что его страдания служат оправданием его бесчеловечности»10.

В рассказе показана деградация человеческой личности, глубина падения которой не поддается оправданию. Усиливает это ощущение и морально-этическая позиция автора, выразителем которой является Головин. Собственно он и дает окончательную оценку поступков Турилина: «Учитель неожиданно свесил ноги и, дергаясь вихрастой головой, сказал с холодным бешенством: “- Эх, сволочной ты человек! Гадина ты!..”».

Подводя итоги, отметим, что в результате данного исследования удалось решить такие поставленные задачи, как описание пространственной структуры текста и выявление ее специфики. На материале проанализированных рассказов мы попытались показать один из возможных способов создания образа и его интерпретации, выявить взаимосвязь между внутренней структурой произведения и его семантическими наполнениями, определить позицию автора, «разглядеть» ее за ширмой коньюнктур-ных догм.

1 Великая Н. Стилевое своеобразие «Донских рассказов» Михаила Шолохова // Михаил Шолохов: Статьи и исследования. М., 1980. С. 87-111; Мацай А. Эскиз творческой программы (Лазоревая степь) // Михаил Шолохов: Статьи и исследования. М., 1980. С. 139-152; Лежнев И. Путь М. Шолохова. М., 1948; Хватов А. Художественный мир Шолохова. М., 1978. С. 8-45; Якименко Л. Большая правда // Литература и жизнь. 1960. 28 окт. С. 3; Ермолаев Г. Михаил Шолохов и его творчество. СПб., 2000. С. 24-45; Семенова С. Мир прозы Михаила Шолохова. От поэтики к миропониманию. М., 2005. С. 11-83.

2 Далее названия рассказов будут указаны в сокращении: «Пастух» - П; «Продкомис-сар» - Пр; «Илюха» - И; «Коловерть» - К; «Председатель Реввоенсовета республики» -ПРр; «Двухмужняя» - Д; «Бахчевник» - Б; «Чужая кровь» - Ч; «О Колчаке, крапиве и прочем» - ОК; «Путь-дороженька» - Пд; «Ветер» - В.

3 ГураВ.В. Жизнь и творчество М.А. Шолохова. М., 1960. С. 35.

5 Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. СПб., 1996. С. 202.

6 Там же. С. 58-64.

7 Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1973. С. 277-278.

8 «Граница делит все пространство текста на два взаимо не пересекающихся пространства. <.> То, каким образом делится текст границей, составляет одну из существенных его характеристик. Это может быть деление на своих и чужих, живых и мертвых, бедных и богатых.» (Там же. С. 278.).

9 Хватов А Указ. соч. С. 18.

10 Ермолаев Г.С. Указ. соч. С. 30.

Л. Якименко

Уже в первых рассказах Шолохова проявилась одна особенность его художественного мышления, во многом определившая своеобразие стиля.

Но принцип эпического параллелизма принимает в творчестве Шолохова качественно новый характер. Обогащенная опытом мирового романа детализация психологического чувства и развернутые картины природы сопоставляются по их внутренней эстетической и этической связи. На этой основе возникает грандиозный поэтический мир Шолохова, в котором природа, человек, общество - равноправные элементы изображения.

Поначалу сопоставления носили чисто внешний характер, развертывались по принципу похожести. В первом опубликованном рассказе «Родинка» (1924) перемены, которые произошли в душе простого казака, ставшего атаманом банды, писатель пытался выразить в таком образном сопоставлении: «Зачерствела душа у него, как летом в жарынь черствеют следы раздвоенных бычачьих копыт возле музги степной».

Шолохов избрал сравнение, которое было случайным и необязательным. Слишком далекой, лишь внешней оказалась связь между душой атамана и черствеющими в жару следами раздвоенных бычьих копыт. И почему именно бычьих? Потому, что они раздвоенные, и этим писатель стремился указать на раздвоение в душе атамана?

Первоначальное «зачерствела душа» не было усилено, а лишь проиллюстрировано случайным сопоставлением, к тому же лишенным всякого эмоционального содержания.

Проходит несколько лет. Шолохов работает над второй книгой «Тихого Дона». Он пытается во впечатляющей картине выразить те опустошения, которые произвела в душе Григория война: «Огрубело сердце, зачерствело, будто солончак в засуху, и как солончак не впитывает воду, так и сердце Григория не впитывало жалости».

Что же происходит? Почему в одном случае сопоставление при всей, казалось бы, образности оставляет читателя равнодушным, а в другом - напрягает чувство, волнует суровой горечью?

Очевидно, что между тем, что сравнивается, и тем, с чем сравнивается, должна существовать определенная эмоциональная связь. Принцип похожести не рождает образа. В лучшем случае он может возбудить лишь зрительное представление. Параллельные ряды в такого рода сопоставлениях (чувство человека - явления природы) должны быть гибко соединены подвижной эмоционально-чувственной связью. Если картина природы своим внутренним образным движением возбуждает чувство, которое усиливает то, что переживается героем, тогда цель достигнута.

Когда Шолохов пишет: «Огрубело сердце, зачерствело, будто солончак в засуху», то он дает не только сильный зрительный образ, как бы наглядное воплощение душевного состояния Григория. Само слово «солончак» обладает огромной образной, эмоционально воздействующей силой. На солончаке ничего не растет, гибнет все живое. Страшен человек, сердце которого понесло такие утраты, что может быть сравнено с бесплодным, сумрачно-угрюмым солончаком.

Но этот сам по себе очень сильный образ доведен до подлинного трагизма во второй части сравнения. То, что было общим, получает вдохновенно найденный завершающий образ, который, казалось бы, лишь уточняет, конкретизирует, а на самом деле необычайно усиливает и углубляет первоначальное сравнение. Важно было показать, в чем выразилось зачерствение сердца Григория (ушла боль по человеку, утрачена жалость): «и как солончак не впитывает воду, так и сердце Григория не впитывало жалости».

Внешне-предметное и внутренне-духовное сближаются по самому характеру проявления, по сходному воздействию на воображение и чувство. Соединенные вместе, они воздействуют как бы с удвоенной силой. Добиться такого результата и есть подлинное искусство.

В «Тихом Доне», повествуя об обострении классовых противоречий, Шолохов прибегал к такому сравнению: «В марте, как почки на тополях, набухали в станицах противоречия между казаками и иногородними».

Очевидна эстетическая несообразность такого сопоставления. Писатель, вероятно, хотел сказать, что противоречия нарастали так же бурно, как набухали почки на деревьях. Но это лишь одна сторона в описываемом явлении. Писатель, по-видимому, не замечал, что драматизм классовых противоречий получал свое образное воплощение в явлении природы, которое возбуждает чувство радости (весна, набухание почек на деревьях). Создавался эстетический, эмоционально-содержательный разрыв между тем, что сравнивалось, и тем, с чем сравнивалось.

В раннем рассказе Шолохова «Обида» есть потрясающей силы образ. После того как напавшие ночью в степи забрали и увезли в голодный год последнюю надежду - семенное зерно, «Степан поднялся с земли взлохмаченный и страшный. Медленно закружился в голубом леденистом свете месяца. Афанасий, сгорбившись, глядел на него, и встало перед глазами: прошлой зимой застрелили на засаде волка, и тот, с картечью, застрявшей в размозженной глазнице, так же страшно кружился у гуменного плетня; стоял в рыхлом снегу, приседал на задние лапы, умирал в немой, безголосой смерти».

Вряд ли можно было сильнее передать, выразить всю безнадежность, отчаяние, переживаемое дедом Степаном. Образ немой, безголосой смерти, родившись в сопоставлении с волчьей смертью, звучал с трагической мощью.

Самые, казалось, отвлеченные понятия, характеризующие различные состояния, настроения человека, «материализуются» Шолоховым с поразительной предметно-образной наглядностью.

В рассказе «Семейный человек» после смерти жены герой говорит о, своем одиночестве: «Остался я один, будто кулик на болоте...» О чеботаре Зиновии, который один выступил против избрания Коршунова: «остался стоять на месте, как горелый пень на займище». Лиза Мохова, рано оставшаяся без матери, «предоставленная самой себе, росла, кап в лесу куст дикой волчьей ягоды».

Природа небезразлична к человеческим радостям и горестям, в поэтике Шолохова она чутко отзывается на события человеческой жизни. Но и жизнь природы, ее явления часто постигаются через образные сопоставления, выражающие трепетно-человеческое.

Тюльпаны блещут «яркой девичьей красотой»; в заводях «желанной девичьей улыбкой сияла ряска»; вода «светлая, как детская слеза»; «за розовеющим веселым, как девичья улыбка, облачком... встает месяц»; ночь «в распатлаченных космах облаков» встает над городом; донская волна «пестует и нянчит белогузых чирков»; из прошлогодней поблекшей травы смотрят на мир «голубые детски-чистые глаза» доцветающих степных фиалок.

Самое отвлеченное - мысль, процесс мышления - материализовалось Шолоховым со смелостью и уверенностью глубокого знания, проникновения в скрытое, тайное, невидимое.

С первого прочтения на всю жизнь остается в потревоженной памяти: постаревшая Аксинья и увядающий ландыш, горе Натальи и всесокрушающая гроза в степи, выжженная палами степь и опустошение Григория...

«Ранней весною, когда сойдет снег и подсохнет полегшая за зиму трава, в степи начинаются весенние палы. Потоками струится подгоняемый ветром огонь, жадно он пожирает сухой аршанец, взлетает по высоким будыльям татарника, скользит по бурым верхушкам чернобыла, стелется по низинам... И после долго пахнет в степи горькой гарью от выжженной и потрескавшейся земли. Кругом весело зеленеет молодая трава, трепещут над нею в голубом небе бесчисленные жаворонки, пасутся на кормовитой зеленке пролетные гуси и вьют гнезда осевшие на лето стрепета. А там, где прошлись палы, зловеще чернеет мертвая, обуглившаяся земля, не гнездует на ней птица, стороною обходит ее зверь, только ветер, крылатый и быстрый, пролетает над нею, далеко разносит сизую золу и едкую темную пыль.

Как выжженная палами степь, черна стала жизнь Григория. Он лишился всего, что было дорого его сердцу. Все отняла у него, все порушила безжалостная смерть. Остались только дети. Но сам он все еще судорожно цеплялся за землю, как будто и на самом деле изломанная жизнь его представляла какую-то ценность для него и для других...»

Эпическое обобщение жизни Григория возникает как бы само собой. Описание природы подготавливает то, что будет сказано о скорбной загубленной жизни. Эта равноценность и относительная самостоятельность эстетических объектов в самой сущности эпического параллелизма. Прямое сравнение: «Как выжженная палами степь, черна стала жизнь Григория», подготовлено эмоционально, обладает огромной впечатляющей силой. В зримом, предметном, конкретном воплощено тайное, скрытое.

Такая материализация мысли, чувства в самой природе поэтического мышления Шолохова. Ассоциативные связи строятся не по принципу внешнего сходства, как нередко было в ранних произведениях, они вскрывают, делают видимым тайное, значительное, сокровенное.

Эпические параллели заметно выделяются в произведении. Они образуют особые эмоционально-стилевые гнезда в романе.

Шолохов пришел в литературу с тем могучим поэтическим ощущением первозданной красоты и цельности жизни, которое одухотворяет творчество великих художников.

Для него человек и окружающий мир были проявлениями неостановимого, вечного движения, бурного кипения жизни. Писатель видел не просто гальку или туман; его взору открывалась «серая изломистая кайма нацелованной волнами гальки»; «над Доном на дыбах ходил туман и, пластаясь по откосу меловой горы, сползал в яры серой безголовой гадюкой».

В нашей повседневной речи мы давно уже не ощущаем метафорического, переносного смысла многих слов и выражений. Но ведь, наверное, тот, кто увидел, что весенние ручьи бегут, или тот, кто впервые сказал: пошел снег, был подлинный поэт. В современной речи эти и многие подобные им выражения примелькались, утратили образное содержание, они для нас просто фиксируют, называют определенные явления.

Шолохов же все окружающее видит с той первозданной свежестью осприятия, без которой немыслимо искусство. У него начавшийся снегопад вызывает живописную динамическую картину того, как ветер «хищно налетал на белоперую тучу (так сокол, настигнув, бьет лебедя круто выгнутой грудью), и на присмиревшую землю, волнисто качаясь, слетали белые перышки - хлопья, покрывали хутор, скрестившиеся шляхи, степь, людской и звериный след...».

Шолохов в своих образных сравнениях идет от поэтического мышления народа. Ведь о ветре действительно, словно о птице, говорится «крылатый». Писатель довольно часто применяет к ветру именно это определение: «он был горек и духовит, этот крылатый степной ветер», и т. п.

О ветре же говорится: «летел издалека», «ветер снижался, падал на довядающий куст шиповника». «Поднявшийся на крылья, отдохнувший за ночь ветер...» Шолохов, сравнивая ветер с соколом, а белоперую тучу с лебедем, идет не от чисто внешнего сходства или от действительно наблюдаемой картины; истоки его образности - в необычайно точном, одухотворенно-поэтическом чувстве самых глубинных поэтических возможностей языка.

О ветре же Шолохов скажет «мокрогубый»; суховей «ищущими горячими губами целовал оголенные, полные икры и шею» Аксиньи.

Истинная поэзия, может, и состоит в умении видеть везде неисчислимые проявления жизни, в способности одухотворить и согреть все человеческим чувством.

Конечно же, в приведенных примерах Шолохов шел от того, что живет в поэтическом сознании народа, что словом «антропоморфизм» (очеловечивание явлений природы) было определено как одна из особенностей поэтики фольклора. В этом смысле искусство как бы возвращает нас к «детству человечества», оно позволяет как бы заново видеть, казалось, привычное и познанное.

Но Шолохов - писатель XX века. Глубокий психологизм, детализация человеческого чувства, завоеванная современным романом, соединились у него с наивно-первозданно-свежим, я бы сказал, поэтическим восприятием окружающего и дали нам то, что мы называем «шолоховской образностью».

Впечатляющая сила, секрет ее (образности) и в глубокой непосредственной связи писателя с трудовой практикой народа. Шолохов смотрит на мир глазами человека, который не только наблюдает, но и творит, изменяет окружающее, ощущает природу как нечто интимно-близкое, дорогое. И видит в ней источник вечно творящей жизни. Взгляд писателя - это пристальный, заинтересованный, мудро-пытливый взгляд пахаря, охотника, воина, рыбака...

Вот одно из описаний дождя: «Из ярко-белого подола тучи сыпался и сек землю косой дождь с градом, перепоясанный цветастым кушаком радуги». Так мог увидеть человек, для которого привычным было, как женщины из подола сыплют зерно курам, для которого кушак не был чем-то необычным и экзотическим, - им подпоясывались, чтобы ловчее было работать.

В поэтике Шолохова «интимно» сближаются самые разнородные явления: домашне-повседневное и внешне-природное. «Вороное небо полосовали падучие звезды. Падала одна, и потом долго светлел ворсистый след, как на конском крупе после удара кнута». Ассоциация по сходству поддержана начальным эпитетом «вороное» (небо), глаголом «полосовали». Вороной может быть и лошадь; ее полосуют кнутом. Так создается смысловая основа для развертывания образа.

Шолохов же увидит, как на небе «ущербленный пятнистый месяц вдруг выплеснулся из-за гребня тучи, несколько секунд, блестя желтой чешуей, нырял, как карась, в текучих тучевых волнах...». Не знаю, надо ли быть рыбаком для того, чтобы так видеть, но человек, который в своей жизни не испытал ни разу рыбацкой удачи, не может создать столь зримую, впечатляющую картину.

Поэзия трудовой жизни мощно захватывает и увлекает в произведениях Шолохова не только в прямых описаниях работающих людей, она проникает и в картины природы, придавая им поразительную красочность и эмоциональную напряженность.

На небе не просто вспыхнула молния, она, как пахарь-работник, «наискось распахала взбугренную черноземно-черную тучу... Ядреный дождевой сев начал приминать травы». После захода солнца: «На западе еще багровела сожженная закатом делянка неба» (слово «делянка» обычно употребляется, когда речь идет о какой-то части пахотной земли).

Смелое, необычное употребление глагола «распахать» в применении к молнии оправдано образным содержанием всего описания. Да, молния может распахать тучу, которая была не просто черной, а, словно земля, «черноземно-черной». Такое двойное определение придает неожиданному уподоблению молнии пахарю поэтическую достоверность и смысловую цельность.

В романах Шолохова ветер нередко тоже работает, «хозяйничает». Из начального обиходного выражения «нахозяйничал» - так говорят о сильном ветре, натворившем бед, - возникает картина самовластного, «работающего» ветра.

«На Христонином гумне взлохматился плохо свершенный скирд пшеничной соломы, ветер, вгрызаясь, подбил ему вершину, свалил тонкую жердь и вдруг, подхватив золотое беремя соломы, как на навильнике, понес его над базом, завертел над улицей и, щедро посыпав пустую дорогу, кинул ощетиненный ворох на крышу куреня Степана Астахова».

Первоначальный образный толчок повседневного речевого словоупотребления реализовался у Шолохова в развернутом метафорическом описании, в котором все одушевлено, связано с будничной работой крестьянина.

Потому что если ветер «хозяйничает», то его можно сравнить с хозяином-работником. «По гумну, перевалившись через плетень, заходил, хозяйствуя, ветер». Возникает метафорическое гнездо, в котором все глаголы действия связаны друг с другом единством образного сопоставления. Происходит то, что условно можно назвать сюжетным развертыванием метафоры. «Он (ветер. - Л. Я.) принес к скирду рассыпанную возле калитки солому, забил ее в лазы, устроенные собаками, очесал взлохмаченные углы скирда, где солома не так плотно слеглась, смел с вершины прикладка сухой снежок».

И лишь затем, вырывая читателя из этого метафорического мира, разрушая им же самим созданную связь - ветер-работник, - писатель скажет: «Ветер был большой, сильный, холодный». Мы оказываемся в реальности повседневного: Яков Лукич Островнов стоит возле скирды соломы, и для него, конечно, ветер только большой, сильный, холодный.

Но мы-то увидели куда больше! Нам было интересно в том красочном мире, открывавшем с такой образной силой самые, казалось, неожиданные связи, существующие между человеком и природой.

Ветер же может быть уподоблен «небесному» пастуху. И в таком сравнении у Шолохова есть не только смысловая, но и обусловленная временем, местом действия эмоциональная оправданность. Михаил Кошевой, пасущий в глухой целинной степи табуны лошадей, «валяясь на траве, бездумно следил, как, пасомые ветром, странствуют по небу косяки опушенных изморозной белью туч».

На первый взгляд метафора развертывается здесь по принципу переноса (косяки лошадей - косяки туч; на земле - пасомые человеком, на небе - пасомые ветром, как единый в своих проявлениях образ).

Но и тут есть «отталкивание» от начального, «корневого», поэтическое проявление нераскрытых связей. Обычно употребительное: ветер «гонит» тучи - содержит «зерно» образа. Легко строится ряд: пастух гонит стадо, ветер гонит тучи, но тогда ветер, как пастух, может гнать тучи, которые, подкрепляя такой перенос значения по образу действия, превращаются в косяки туч.

Как правило, метафора у Шолохова, основываясь на глубинных возможностях языка, открывает огромное богатство реальных, жизненных связей.

Все окружающее крестьянина-земледельца, весь обиход и поэзия казачьей трудовой жизни были для Шолохова с детства близкими, привычными, родными. И если, например, Вс. Иванов в одном из своих рассказов 20-х годов пишет: «Словно красный лещ, выплывала над степью луна, называемая казачьим «солнышком», - если для него луна кем-то называлась казачьим солнышком, то Шолохов просто скажет: «Месяц - казачье солнышко, темнея ущербленной боковиной, светил скупо, бело». Для него «луна» и «казачье солнышко» - поэтические синонимы, впитанные с раннего детства.

Эту синонимичность, выявляя все образные возможности, которые содержались в обиходном выражении «месяц - казачье солнышко», Шолохов с изяществом и достоверностью доводит до предельной метафоризации, до прямого уподобления месяца молодому казаку: «Меж туч казаковал молодой желтоусый месяц».

Один образ влечет за собою другой. В романах Шолохова создаются как бы сквозные метафорические ряды, связанные гибким, подвижным образным единством.

При этом довольно легко обнаруживается первичная синонимическая «ячейка». Она нередко основана на обиходном метафорическом выражении, связана с «ходовым», примелькавшимся фольклорным или разговорным тропом.

Художник «взрывает» это застывшее смысловое «ядро», оно начинает жить, как бы делиться на наших глазах. От него отпочковываются все новые и новые смысловые ряды, и тогда обнаруживается удивительное богатство скрытых доселе связей, образных ассоциаций.

Ассоциативные связи в такого рода рядах возникают не по внешнему признаку похожести, они ведут в глубины сознания, к истокам человеческого мышления, обнаруживая силу и красоту его.

О месяце же Шолохов скажет: «Над займищем по черному недоступному небу, избочившись, шел молодой месяц».

Конечно же, это только о молодом месяце можно сказать «избочившись». Но само определение, так же как и глагол «шел» в применении к месяцу, могло возникнуть только на основе сложных ассоциативных связей: месяц - казачье солнышко - молодой желтоусый казак и т. д. Только тогда можно увидеть не лунный след, а «огнистую извилистую стежку, наискось протоптанную месяцем».

Сила шолоховских образов в их эмоционально-смысловой насыщенности. В них нет ничего экзотического или нарочитого. При помощи привычного, того, что было перед глазами его героев, Шолохов часто переключал повествование из частного в обобщенно-поэтический, философский, этический план.

В последних книгах «Тихого Дона» выделяется, набирает силу грустный, согретый теплотой человеческого участия мотив быстротекущей жизни. Он звучит то в авторских отступлениях, то в размышлениях героев. И в устах шолоховских героев - обыкновенных людей, казаков-тружеников - одна из самых высоких, беспокойных и вечных тем философской лирики приобретает волнующее своеобразие. Предметная конкретность сочетается с подлинной глубиной и поэтичностью обобщения.

Престарелый дед Гришака скажет с той возвышенной печалью переживания, которая достойна настоящего поэта: «Мельканула жизня, как летний всполох, и нету ее». Поседевший прежде времени, рано постаревший Григорий проговорит со вздохом: «Летит жизня, как резвый конь». Не лишаясь того, что принадлежало определенной социальной среде, ее быту, складу мышления и т. д., образ в произведениях Шолохова приобретал обобщающую поэтическую выразительность. Сравнение Пантелея Прокофьевича с всадником, потерявшим управление лошадью, обладало не только живописной силой, но и той предметностью и конкретностью представления, которая так захватывает нас в реалистическом искусстве. Писатель, казалось, незаметно шел от частного, единичного к обобщениям глобального смысла. Хребет лошади превращался в «колышущуюся хребтину жизни», на которой безвольно мотался Пантелей Прокофьевич, утерявший за годы революции и былую власть в семье, и былую уверенность в своих силах и правах хозяина. Чисто зрительный образ переходил в философско-эпическое обобщение.

«Выход» в общечеловеческое совершается в поэтике Шолохова и через образы-символы, насыщенные философско-эстетическим содержанием.

Один из них - это образ зеленого стебля, цветущего колоса, хлебного поля.

В описаниях хлебного поля или зеленого стебля, жадно, тянущегося к солнцу, теплу, звучит у Шолохова одна из самых возвышенных, органически присущих всей его поэтике тем - тема жизнеутверждения.

В начальной главе романа «Они сражались за Родину», рассказывающей о семейной драме, переживаемой агрономом Николаем Стрельцовым, словно короткий победный всплеск вечно торжествующего океана жизни, прозвучало описание первого зеленого стебелька весенней травы: «...В этот же день, поутру, когда взошло солнце, на суглинистом пригорке, неподалеку от дома, где жил Стрельцов, выбилось из земли первое перышко первой травинки. Острое бледно-зеленое шильце ее пронизало сопревшую ткань невесть откуда занесенного осенью кленового листа и тотчас поникло под непомерной тяжестью свалившейся на него дождевой капли. Но вскоре южный ветер прошелся низом, влажным прахом рассыпался отживший свое кленовый лист, дрогнув, скатилась на землю капля, и тотчас, вся затрепетав, поднялась, выпрямилась травинка - одинокая, жалкая, неприметная на огромной земле, но упорно и жадно тянущаяся к вечному источнику жизни, к солнцу».

Хлебный колос для Шолохова - символ жизни. В нем труд поколений. В нем залог будущего. Пока колосится поле, будет жив человек. Вытоптанное поле - самая страшная беда, которая может обрушиться на человека. В поэтике Шолохова оно становится символом несчастья.

Горе Аксиньи, брошенной Григорием, вызывает картину колосящегося поля, вытолоченного, выбитого скотом.

Беда, обрушившаяся в годы гражданской войны на семью Мелеховых, выражается в драматическом образном сравнении с бурей, прошедшей над делянкой пшеницы.

Создавая картины империалистической войны, Шолохов не раз задержит скорбное, горестное внимание на вытоптанных, брошенных полях: «Шагах в десяти от них волнилось неубранное, растерявшее зерно жито. Выхолощенные ветром колосья горбились и скорбно шуршали»; «Вызревшие хлеба топтала конница, на полях легли следы острошипых подков, будто град пробарабанил по всей Галиции».

Сильное сравнение следов от острошипых подков с последствиями града возникало не только из-за внешнего сходства. Для писателя существовала внутренняя динамическая связь между безумной стихией войны, истребляющей все живое, и слепыми природными бедствиями.

Война - преступление. Она губит человеческие жизни, не милует и созревших хлебов - дар земли и солнца. Она насильственно рвет одну из самых решающих связей между человеком и природой, рушит хлебное поле - труд человека, условие его жизни.

Вот глазам комбайнера Звягинцева («Они сражались за Родину») предстал мертвый, обгоревший пшеничный колос: «Это был колос пшеницы «мелянопус», граненый и плотный, распираемый изнутри тяжелым зерном. Черные усики его обгорели, рубашка на зерне полопалась под горячим дыханием пламени, и весь он - обезображенный огнем и жалкий - насквозь пропитался острым запахом дыма».

И долго идет Звягинцев по дороге, «глотая невольные вздохи, сухими глазами внимательно глядя в сумеречном свете ночи по сторонам, на угольно-черные, сожженные врагом поля, иногда срывал чудом уцелевший где-либо возле обочины дороги колос пшеницы или ячменя, думая о том, как много и понапрасну погибает сейчас народного добра и какую ко всему живому безжалостную войну ведет немец».

В поэтический мир Шолохова земля входит как мать-кормилица, в удивительно интимном чувстве внимания, постижения сокровенного... Красоты вечно жизнетворящих сил.

Глянет он и увидит, как «дивно закрасовалась под солнцем цветущая, омытая дождями степь! Была она теперь, как молодая, кормящая грудью мать, - необычно красивая, притихшая, немного усталая и вся светящаяся прекрасной, счастливой и чистой улыбкой материнства».

Истоки шолоховской образности не только в многокрасочном мире природы - в трудовой практике, в предметном обиходе, быте; вся эмоциональная сфера человеческой жизни вовлекается писателем в образный строй произведений.

Метафорическое богатство его языка неисчерпаемо. Словно прорвался ливень, в котором каждая капля расцвечена солнцем. Словно сам народ с его вековым эстетическим опытом, с его чувством красоты, соразмерности, всеобщих связей заговорил в романах Шолохова.

Ключевые слова: Михаил Шолохов, критика на творчество Михаила Шолохова, критика на произведения Михаила Шолохова, анализ произведений Михаила Шолохова, скачать критику, скачать анализ, скачать бесплатно, русская литература 20 в., Нобелевская премия по литературе

480 руб. | 150 грн. | 7,5 долл. ", MOUSEOFF, FGCOLOR, "#FFFFCC",BGCOLOR, "#393939");" onMouseOut="return nd();"> Диссертация - 480 руб., доставка 10 минут , круглосуточно, без выходных и праздников

Трофимова Полина Викторовна. Своеобразие художественной детали в романе М.А. Шолохова "Тихий Дон" : диссертация... кандидата филологических наук: 10.01.01 / Трофимова Полина Викторовна; [Место защиты: Моск. гос. гуманитар. ун-т им. М.А. Шолохова].- Москва, 2009.- 184 с.: ил. РГБ ОД, 61 10-10/11

Введение

ГЛАВА 1. Сфера портретной и психологической детализации в романе м.а.шолохова «Тихий дон» 15

1.1. Деталь как предмет литературоведческого изучения 15

1.2. Поэтика портретной детали в романе «Тихий Дон» 23

1.3. «Зооморфная» деталь в структуре образа персонажа 32

1.4. «Фитоморфная» (растительная) деталь как «знак» персонажа 41

1.5. Оппозиция «мужское-женское» в контексте психологического анализа 45

1.6. «Детское» начало как элемент характера 47

ГЛАВА 2. Деталь как средство многоаспектного воссоздания эмоционально-чувственного богатства мира и человека в романе «Тихий дон» 52

2.1. Визуальная деталь 58

2.2.Звуковая деталь 66

2.3. Одоративная деталь.72

2.4. Осязательная деталь.82

2.5. Вкусовая деталь 86

ГЛАВА 3. Функции детали в различных сегментах художественного мира романа «Тихий дон» 94

3.1. Функции детали в структуре шолоховского пейзажа 94

3.2. Специфика использования детали в бытовых и батальных сценах.115

3.3. Деталь как структурный элемент речевых характеристик персонажей.130

3.4. Роль детали в создании художественного подтекста.140

3.6. Композиционные функции детали в романе «Тихий Дон» .153

Заключение 159

Список использованной литературы 165

Введение к работе

Искусство шочоховской детали восхищает всех, кто соприкасается с художественным миром романа-эпопеи «Тихий Дон» Не случайно сам писатель утверждал, что его главная задача в процессе работы над этим произведением состояла в том, чтобы «суметь обобщить и переработать, отобрать наиболее значительное» в жизненном материале так, «чтобы каждый эпизод и каждая деталь нести свою нагрузку»

В качестве одного из важнейших уроков своего главного литературного учителя -Л Н Толстого - М А Шолохов почерпнул его убежденность в том, что эмоционально-эстетическое воздействие на читателей «только тогда достигается и в той мере, в какой художник находит бесконечно малые моменты, из которых сктадывается произведение искусства»

Вместе с тем следует заметить, что при наличии выдающихся достижений современного шоіоховедения в осмыслении творчества писателя и романа «Тихий Дон» в целом, сфера художественной микропоэтики произведения, идейно-эстетические функции микрообраза в соотнесенности с индивидуально-авторской картиной мира изучены недостаточно

В связи с этим актуальность темы исследования обусловлена объективной научной потребностью в пристальном изучении одного из важнейших стилеобразующих факторов в творческой практике М А Шолохова - искусства художественной детализации, ее роли в системе образных средств писателя, ее многоаспектного, сквозного и разноуровневого применения в поэтике романа-эпопеи «Тихий Дон»

Основной целью диссертационной работы является изучение своеобразия сферы художественной детализации в поэтике романа, типологических характеристик и особенностей функционирования детали на разных уровнях художественного целого, ее роли в формировании шолоховской концепции мира и человека

Указанной целью определяются конкретные задачи диссертации

Определение сущности художественной детали как концептуально значимого микрообраза и средства художественной нюансировки в индивидуально-авторской картине мира писателя,

Построение типологии художественных деталей применительно к шолоховской поэтике на основе их включения в сферу предметной и (или) сенсорной изобразитетьности,

2 Толстой Л Н Поли собр соч В 90 тт Т 30 С 128

рассмотрение (сквозь призму детализации) поэтики ощущения, восприятия и чувственного представления как средства передачи внутреннего состояния персонажей романа Шолохова, в том числе на уровне психологического подтекста,

обнаружение присущих Шолохову способов включения детали в структуру повествования,

рассмотрение идейно-образных и композиционно-конструктивных функций детали в структуре художественного целого,

Анализ новаторских открытий М А Шолохова в сфере художественной
детализации в соотношении с проблемой преемственности традиций русской классики

Выбор предмета диссертации - сферы художественной детализации в романе-эпопее М А Шолохова «Тихий Дон» как эстетической реальности - обусловлен следующими факторами

Недостаточной изученностью микропоэтики романа при доминирующем
внимании к произведению в целом,

спецификой жанра романа-эпопеи, которая позволяет говорить о конкретных, художественно воссоздаваемых микрофрагментах национальной картины мира в их авторском видении

Объектом исследования являются принципы и способы художественной детализации, присущие творческой манере М А Шолохова На наш взгляд, именно данная сфера художественного мира произведения способна в значительной мере раскрыть идейно-эстетическую уникальность замысла автора и своеобразие его поэтики

Источники исследования Задачи диссертационной работы решаются на материале всех доступных автору источников, связанных с жизнью и творчеством М А Шолохова Это, прежде всего, текст самого романа «Тихий Дон», а также многочисленные литературоведческие, биографические, документальные источники

Теоретическую основу настоящей работы составили достижения в области шолоховедения работы В В Гуры, К И Приймы, Л Г Якименко, Ф Г Бирюкова, А И Хватова, А Ф Бритикова, В М Тамахина, В В Петелина, В О Осипова, В А Чалмаева, Ю Г Круглова, Г С Ермолаева, С Н Семанова, С Г Семеновой, Н В Корниенко, Н Д Котовчихиной, Ю А Дворяшина, Д В Поля и других ученых Для анализа теоретических аспектов исследуемой темы привлекаются труды М М Бахтина, Г Н Поспелова, В Е Хализева, А П Чудакова, Л В Чернец, Е А Добина и других авторов В работе учитывается и языковедческий аспект микропоэтики романа, заложенный в таком фундаментальном коллективном труде ученых Московского государственного гуманитарного университета имени М А Шолохова, как «Словарь

языка М А Шолохова» под редакцией профессора, доктора филологических наук ЕЙ Дибровой

Методологическая база исследования основывается на использовании методов системно-типологического и историко-литературного анализа Специфика темы предполагает сочетание целостного анализа романа М А Шолохова «Тихий Дон» с элементами микроанализа текста на уровне художественной детали

Научная новизна работы состоит в том, что она является первым специальным диссертационным исследованием, посвященным системному анализу поэтики художественной детали романа «Тихий Дон» и ее функций в структуре художественно-эстетического целого Также новизна диссертационной работы определяется тем, что впервые текст романа Шолохова анализируется с привлечением опыта и достижений современной науки в сфере психологии ощущений понятия «звук», «запах», «цвет», «вкус», «осязание» представлены как эстетические категории художественного мышления Шолохова, системно-комплексный анализ которых позволяет раскрыть в новом ракурсе особенности шолоховского психологизма, обнаружить в его структуре практически не исследовавшуюся ранее сферу художественного подтекста

Практическая значимость результатов исследования состоит в том, что материалы диссертации могут быть использованы в практике преподавания русской литературы в школе и вузе, при создании шолоховских словарей и энциклопедий Результаты диссертационных наблюдений могут применяться в практике комментирования художественного текста, а также в дальнейшем изучении творчества М А Шочохова и других писателей

Положения, выносимые на защиту

1 Сфера художественной детализации в романе М А Шолохова «Тихий Дон»
представляет собой оригинальный эстетический феномен, ярко отражающий специфику
неповторимого художественного стиля и своеобразия индивидуально-авторской картины
мира писателя

2 Художественная деталь в поэтике шолоховского романа многофункциональна
она выступает в роли микрофрагмента национальной картины мира, концептуально
значимого микрообраза, реализующего многообразие художественных смыслов
произведения, служит средством индивидуализации образа персонажа, способом
авторской оценки происходящего, конструктивным компонентом художественного
целого

3 Предлагаемая в диссертации типология деталей связана с двумя главными
составляющими художественной ткани романа - сферами предметно-образной и

сенсорно-чувственной изобразительности Первый критерий дает основание классифицировать портретную, пейзажную, бытовую, психологическую, речевую разновидность детали, а второй - выделять визуальную, звуковую, одоративную, осязательную, вкусовую деталь

Принцип художественной синестезии, присущий поэтике писателя, связан со спецификой создаваемой им картины мира, ее чувственно-опредмеченным характером, реализуемым в богатстве и взаимопроникновении разнообразных ощущений Практически в каждом фрагменте романа создается впечатляющий «поток подробностей» или «ансамбль деталей»

Одна из важнейших функций детали в романе «Тихий Дон» - знаково-символическая Так, наиболее богатый чувственными ассоциациями обонятельный сегмент романа позволяет говорить об одоративных деталях как знаках войны и мирного труда на земле, «родного» и «чужого» мира, знаках «персонажной зоны» героев и героинь романа, специфики их личных взаимоотношений

6 Иерархия ощущений, реализуемая через систему деталей, составляет
органическую часть эмоционально-ценностной системы писателя Вкус, запах, цвет,
звучание и осязаемость мира являются в представлении автора и героев романа
своеобразными эстетическими категориями, способными нести в разных ситуациях не
только образную, но и нравственно-этическую, психологическую, философскую нагрузку

7 Новаторство Шолохова-художника проявляется не только в содержательно-
смысловом наполнении микрообраза, но и в способах включения детали в структуру
повествования - таких, как предварение, повтор, параллелизация, градация Отсюда
столь многообразны и художественно впечатляющи в его романе детали-
предзнаменования, детали-параллели, детали-переклички, детали-антитезы, детали-
лейтмотивы Так, например, повторяющиеся в конкретике выразительных подробностей
образы неубранных хлебов, «мертвого поля», «выжженной земли» становится в ходе
повествования концептуально значимыми лейтмотивными деталями-символами,
выражающими авторский приговор войне

8 Сфера художественной детализации обусловлена ментальной спецификой
казачества, двойственной природой казака как воина и земледельца, его органической
связью с природным миром, с «властью земли», с натуральным хозяйством Отсюда -
оригинальное звучание «зооморфных» («звериных», «волчьих», «бычьих») и
«фитоморфных» (растительных) деталей-характеристик в образах героев и героинь
романа

9 Искусство шолоховской детали неотрывно от традиций русской классики Так, с
поэтикой Л Н Толстого связан у Шолохова принцип доминирующей портретной детали
(«играющие» всеми оттенками чувств «черные глаза» и «зовущие губы» Аксиньи, «черная
дичь глаз» и «коршунячий» нос Григория, «тоскующий взгляд» и «большие,
раздавленные работой руки» Натальи, «писаные дуги бровей» и «вьющаяся походка»
Дарьи и т п), модель динамичного, движущегося психологизированного портрета,
связанного с «диалектикой души» персонажа

10 Значительную роїь в поэтике шолоховского психологизма играет сфера
подсознательного, мотивы поведения персонажей чаще всего имеют импульсивно-
инстинктивный характер Отсюда особая роль внеречевых (мимико-жестовых и
подтекстовых) деталей, свидетепьствующих о восприимчивости Шочохова к чеховской
поэтике «подводного течения» и о ее дальнейшем развитии в русле экспрессивной
психологической динамики Экспрессивный психологизм - одно из важнейших
художественных открытий М А Шолохова в романе «Тихий Дон», обусчовленное, в том
числе многообразием средств художественной детализации

Апробация работы Диссертационное исследование прошло апробацию на международных, межвузовских конференциях 2005-2009 гг Основные положения диссертации излагались на Международной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения М А Шолохова (МГОПУ им М А Шолохова, 2005 г), V Международной научной конференции «Русское литературоведение на современном этапе» (МГОПУ им М А Шолохова, 2006 г), Международной научной конференции «Есенинская энциклопедия концепции, проблемы, перспективы» (Москва - Рязань - Константинове

г), VII Международной шолоховской конференции (МГГУ им М А Шолохова,

г), Всероссийской научно-практической конференции «Калуга на литературной карте России» (Калужский государственный университет им К Э Циолковского, 2007 г), Международной научной конференции «Поэтика и проблематика творчества Есенина в контексте Есенинской энциклопедии» (Москва - Рязань - Константиново, 2008 г), IX Международной шолоховской конференции (МГГУ им М А Шолохова, 2009 г), на заседаниях кафедры русской литературы МГГУ имени М А Шолохова

Структура диссертации Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы

«Зооморфная» деталь в структуре образа персонажа

В ходе работы над текстом романа М.А. Шолохова мы пришли к выводу о наличии в нем особого вида детали, при помощи которого автор сравнивает персонажа с тем или иным представителем животного мира. Такую деталь мы называем в рамках нашего исследования зооморфной деталью. Ее активное использование мотивировано разными факторами: близостью героев романа к природе, натуральным укладом быта, повседневным общением с домашними животными, охотой на диких зверей.

В результате тщательного наблюдения над текстом «Тихого Дона» нами были выявлены некоторые особенности использования зооморфной детали. Особый интерес представляют многочисленные «волчьи» ассоциации. По утверждению Е.И. Марковой, «волчье» начало характерно для всех казаков и казачек в «Тихом Доне», в то время как представители других сословий его не имеют. Волк является неким связующим звеном между двумя мирами: людей и животных.

Чаще всего Шолохов использует образ волка (бирюка) для того, чтобы подчеркнуть определенные черты в характере: «Однако скупой ты, паренек... - добродушно улыбался словоохотливый гость, обращаясь к Мишатке. - Ну, чего ты таким волчонком смотришь? Подойди сюда, потолкуем всласть про твоего петуха» (кн. 4, ч.7, гл. 4, с.38) или во внешности персонажа: «Оскалив по-волчьи зубы, Григорий метнул вилы. Петро упал на руки, и вилы, пролетев над ним, на вершок вошли в кремнисто-сухую землю, задрожали, вызванивая» (кн. 1 , ч.1 , гл. 17 , с. 82). Шолохов показывает, что «волчье» (вообще «звериное») начало усиливается у его героев как результат ожесточения людей в ходе войны.

Наиболее часто с волком в «Тихом Доне» сравнивается Григорий Мелехов. «Как схватится он за маузер! Побелел весь, ощерился, как волк, а зубов у него полон рот, не меньше сотни. Я - коню под пузо да ходу от него. За малым не убил, вот какой чертоломный!» (кн. 4, ч. 8, гл.1, с. 303).

В первом бою Григорий видит звериное начало в воюющих вокруг людях, сравнивает их со стаей волков (бирюков): «Хуже бирюков стал народ. Злоба кругом» (кн. 1, ч. 3, гл. 10, с. 302).

Также Мелехов подмечает черты волка в самом себе. "Давно играл я, парнем, а теперь высох мой голос и песни жизнь обрезала. Иду вот к чужой жене на побывку, без угла, без жилья, как волк буерачный..." - думал Григорий, шагая с равномерной усталостью, горько смеясь над своей диковинно сложившейся жизнью» (кн. 1, ч. 3, гл.24, с. 391). И еще: «Ежели бы я пограмотнее был, может, и не сидел бы тут с вами на острове, как бирюк, отрезанный половодьем, - закончил он с явственно прозвучавшим в голосе сожалением» (кн. 4, ч. 8, гл.. 14, с. 442). «Рывком кинул ее Григорий на руки – так кидает волк к себе на хребтину зарезанную овцу, – путаясь в полах распахнутого зипуна, задыхаясь, пошел» (кн. 1, ч.1, гл. 9, с. 52).

В безвыходных, казалось бы, ситуациях герой чувствует себя загнанным волком. «Все было решено и взвешено в томительные дни, когда зверем скрывался он в кизячном логове и по-звериному сторожил каждый звук и голос снаружи. Будто и не было за его плечами дней поисков правды, шатаний, переходов и тяжелой внутренней борьбы.

Тенью от тучи проклубились те дни, и теперь казались ему его искания зряшными и пустыми. О чем было думать? Зачем металась душа, - как зафлаженный на облаве волк, – в поисках выхода, в разрешении противоречий?» (кн. 3, ч. 6, гл. 28, с. 194).

Окружающие тоже видят черты бирюка в Мелехове. Верный Прохор и тот порой опасается Григория: «Да как зыкнет на меня... Истый бирюк в человечьей коже!» (кн.3, ч. 6, гл. 62, с. 403).

«У Григория в сузившихся прорезях глаз заиграли светлячки. Он захохотал, лапая бока смоченными в керосине руками. И так же неожиданно оборвал смех, по-волчьи клацнув зубами» (кн. 3, ч.6, гл. 19 , с.146). Влюбленная в Григория Наталья видит «волчье» во внешности будущего мужа, и эта, еще не осознаваемая ею самой деталь, настораживает читателя, служит сигналом тревоги: «Наталья его провожала. Под навесом сарая, где кормился у яслей Гришкин конь, подседланный новехоньким нарядным седлом, шмыгнула рукой за пазуху и, краснея, глядя на Григория влюбленными глазами, сунула ему в руку мягкий, таящий тепло девичьих ее грудей матерчатый комочек. Принимая подарок, Григорий ослепил ее белизною своих волчьих зубов…» (кн. 1 , ч.1 , гл. 19 , с. 96). Сестра, давно не видевшая Григория, поражается изменениям, произошедшим с ним: «– Ох, и постарел же ты, братушка! – сожалеюще сказала Дуняшка. – Серый какой-то стал, как бирюк» (кн. 4, ч. 7, гл. 8, с. 66).

Даже Ильинична замечает сходство любимого сына с волком: «Господи! Да ты, Гришенька, опамятуйся! У тебя ить вон, гля, какие дети растут, и у энтих, загубленных тобой, тоже, небось, детки поостались... Ну как же так можно? В измальстве какой ты был ласковый да желанный, а зараз так и живешь со сдвинутыми бровями. У тебя уж, гляди-кось, сердце как волчиное исделалось... Послухай матерю, Гришенька! Ты ить тоже не заговоренный, и на твою шею шашка лихого человека найдется...» (кн. 3, ч 6, гл. 51 , с.327). Отчасти образ бирюка связан с мотивом одиночества, противостояния обществу. Григорий, как и когда-то его дед, уходит из дома. Прокофий Мелехов не угодил семье и соседям тем, что выбрал в жены «чужую». «С той поры редко видели его в хуторе, не бывал он и на майдане. Жил в своем курене, на отшибе у Дона, бирюком» (кн.1, ч.1, гл.1, с. 10). Григорий покидает курень отца, потому, что полюбил жену соседа. В Ягодном Григорий тоже живет жизнью бирюка.

Помимо одиночества, волчье, звериное начало характеризует и некоторые присущие персонажу особенности характера, внешние сиюминутные проявления его вынужденной жестокости: «За Аксинью! За меня! За Аксинью! Ишо тебе за Аксинью! За меня! Кнут свистал. Мягко шлепали удары. Потом кулаками свалил на жесткий кочкарник дороги и катал по земле, бил зверски, окованными каблуками солдатских сапог. Обессилев, сел в пролетку, гикнул и, губя рысачьи силы, перевел коня на намет» (кн. 1, ч. 3, гл. 24, с. 397).

«Детское» начало как элемент характера

В отечественной литературной традиции «детскость» изначально символизировала чистоту, целомудрие, наивную открытость миру – качества, присущие лучшим героям русской классики: Наташе Ростовой, Пьеру Безухову, князю Мышкину. В романе Шолохова его персонажи нередко сравниваются с детьми. Причем уподобление взрослого персонажа ребенку наблюдается как в портретных, так и психологических описаниях. Как это ни парадоксально, особенно последовательно мотив «детскости» соотнесен в романе с образом Григория Мелехова. Мужественный, порой безрассудно храбрый воин, он нередко по-детски чувствителен к жестокостям войны: «От потери крови мутила тошнота, и он плакал, как ребенок, грыз пресную в росе траву, чтобы не потерять сознание. Возле опрокинутого зарядного ящика встал, долго стоял, качаясь, потом пошел» (кн.1, ч. 3, гл. 20, с. 364).

В другом эпизоде Григорий ощущает себя грудным ребенком: «Григорий дрожал больше, чем лошади, чувствовал, что на ногах он так же слаб сейчас, как грудной ребенок» (кн. 1, ч. 2, гл. 17, с. 197).

Нельзя не согласиться с мнением, что подобные сравнения «образно указывают на двойственность характера Григория, который подобно ребенку, глубоко переживает события, открыт миру.., честен и при этом необуздан в страстях» .

Порой это детское начало замечают в Григории и окружающие его люди. Так, в разное время Копылов и Изварин с укоризной подмечают мальчишеское поведение Мелехова: «Дуришь, Григорий Пантелеевич! Как мальчишка ведешь себя! – Ты что, ко мне воспитателем приставлен? – огрызнулся Григорий» (кн. 4, ч.7, гл. 10, с. 97); «Ты, милый мой, будто новорожденный...» (кн. 2, ч.5, гл. 2, с. 197).

«Детское» начало выявляет в Григории самые лучшие черты его характера. «Неожиданно в характере Григория проявились ранее несвойственные ему любопытство и интерес ко всему происходившему в хуторе и в хозяйстве. Все в жизни обретало для него какой-то новый, сокровенный смысл, все привлекало внимание. На вновь явившийся ему мир он смотрел чуточку удивленными глазами, и с губ его подолгу не сходила простодушная, детская улыбка, странно изменявшая суровый облик лица, выражение звероватых глаз, смягчавшая жесткие складки в углах рта» (кн. 4, ч.7, гл. 25, с. 233-234).

Мелехов и сам с удивлением подмечает в себе черты ребенка. «Григорий всегда, сталкиваясь с неприятелем, находясь в непосредственной от него близости, испытывал все то же острое чувство огромного, ненасытного любопытства к красноармейцам, к этим русским солдатам, с которыми ему для чего-то нужно было сражаться. В нем словно навсегда осталось то наивно-ребяческое чувство, родившееся в первые дни четырехлетней войны, когда он под Лешнювом с кургана наблюдал в первый раз за суетой австро-венгерских войск и обозов» (кн.3 , ч. 6, гл.9, с.85). В трудные минуты первого боя окружающие его люди представляются Мелехову детьми. «Он бросил поводья и, сам не зная для чего, подошел к зарубленному им австрийскому солдату. Тот лежал там же, у игривой тесьмы решетчатой ограды, вытянув грязную коричневую ладонь, как за подаянием. Григорий глянул ему в лицо. Оно показалось ему маленьким, чуть ли не детским, несмотря на вислые усы и измученный - страданием ли, прежним ли безрадостным житьем, - покривленный суровый рот» (кн.1, ч.3 , гл. 5, с. 277). Здесь «детское» лицо первого убитого Мелеховым врага – символ хрупкости человеческой жизни, немой укор совести Григория, а по сути – также очень важная не столько портретная, сколько психологическая деталь, характеризующая чуждость Мелехову целей непонятной для него войны. Шолохов неоднократно подчеркивает наивность мелеховских иллюзий о возможности уйти от войны: «Об этом тоже тяжело и горько было думать. Все это было не так-то просто. Вся жизнь оказалась вовсе не такой простой, какой она представлялась ему недавно. В глупой, ребячьей наивности он предполагал, что достаточно вернуться домой, сменить шинель на зипун, и все пойдет как по-писаному: никто ему слова не скажет, никто не упрекнет, все устроится само собой, и будет он жить да поживать мирным хлеборобом и примерным семьянином. Нет, не так это просто выглядит на самом деле» (кн.4, ч.8 , гл.7, с. 367-368).

Детские черты, выражающие лучшие свойства человеческой натуры, присущи и другим героям «Тихого Дона». Так, с ребенком сопоставляется дед Сашка, конюх Листницких: «В молодости Сашка кучеровал, но под исход жизни, теряя силу и зрение, перешел в конюхи. Низенький, весь в зеленой седине (на руках и то рос седой волос), с носом, расплюснутым еще в детстве ударом чекмаря, вечно улыбался он голубой детской улыбкой, мигая на окружающее простодушными, в красных складках, глазами» (кн.1, ч. 2 , гл. 14, с. 182).

Детские свойства присущи и облику Аксиньи. Радуясь жизни после отступившей болезни, героиня напоминает ребенка: «Иным, чудесно обновленным и обольстительным, предстал перед нею мир. Блестящими глазами она взволнованно смотрела вокруг, по-детски перебирая складки платья» (кн.4 , ч.8 , гл.1 , с. 291). Жизненная искушенность, опыт страстей и страданий причудливо сочетается в героине романа с детски упорной верой в силу своей любви к Григорию: «Тревога за жизнь любимого сверлила мозг, не покидала ее днями, наведывалась и ночью, и тогда то, что копилось в душе, взнузданное до времени волей, - рвало плотины: ночь, всю дотла, билась Аксинья в немом крике, в слезах кусая руки, чтобы не разбудить ребенка, утишить крик и нравственную боль убить физической. В пеленки выплакивала излишки слез, думая в детской своей наивности: "Гришкино дите, он сердцем должен почуять, как тоскую об нем"» (кн.1 , ч.3 , гл.19, с. 361).

«Детский» фактор в психологии взрослого человека – один из интересных психологических феноменов, который находит оригинальное воплощение в поэтике шолоховской детали и однозначно свидетельствует о позитивном отношении автора к своему герою.

Осязательная деталь

С точки зрения психологии ощущений, осязательная чувствительность подразделяется на четыре основных вида: боль, тепло, холод, прикосновение. Все перечисленные разновидности ощущений широко представлены в романе Шолохова. Герои прикасаются к окружающим предметам, друг к другу, чувствуют нестерпимую боль, замерзают, их бросает в жар от близости к любимым, от ненависти к врагу и т.п. Некоторые признаки осязания автор сознательно использует как знаки взаимоотношений героев романа. Остановимся на «осязательных» деталях, характеризующих главных героев.

Встречи Григория и Аксиньи практически всегда сопровождаются дрожью героев. Вспомним эпизод, в котором Григорий видит спящих Аксинью и Степана: «Прохлада вкладывает в Григория тугую дрожащую пружину. Тело в колючих мурашках. Через три порожка взбегает к Астаховым на гулкое крыльцо. Дверь не заперта. В кухне на разостланной полсти спит Степан, под мышкой у него голова жены.

В поредевшей темноте Григорий видит взбитую выше колен Аксиньину рубаху, березово-белые, бесстыдно раскинутые ноги. Он секунду смотрит, чувствуя, как сохнет во рту и в чугунном звоне пухнет голова» (кн. 1, ч. 1, гл. 3, с. 24)

Во время совместной рыбной ловли чувства героев постепенно выходят наружу. Читателю очевидно их взаимное влечение. Теперь дрожит Аксинья. Герои начинают обостренно чувствовать друг друга, дрожь от одного передается другому. «Григорий переступает одеревеневшими ногами. Аксинья дрожит так, что дрожь ее ощущает Григорий через бредень» (кн. 1, ч. 1, гл. 4, с. 34).

Дрожь Аксиньи часто передается Григорию. «Григорий молчит. Аксинья скорбно глядит на его красивый хрящеватый нос, на покрытые тенью глаза, на немые губы... И вдруг рвет плотину сдержанности поток чувства: Аксинья бешено целует лицо его, шею, руки, жесткую курчавую черную поросль на груди. В промежутки, задыхаясь, шепчет, и дрожь ее ощущает Григорий» (кн. 1, ч. 1, гл. 12, с. 60-61). «Дрожь» как лейтмотивная деталь их любовных переживаний пронизывает все повествования от начала до конца

В сцене, предшествующей их первой близости, снова дрожит героиня. Трепет Аксиньи вызван страхом, волнением, отчасти нетерпением.

«От арбы оторвалась серая укутанная фигура и зигзагами медленно двинулась к Григорию. Не доходя два-три шага, остановилась. Аксинья. Она. Гулко и дробно сдвоило у Григория сердце; приседая, шагнул вперед, откинув полу зипуна, прижал к себе послушную, полыхающую жаром. У нее подгибались в коленях ноги, дрожала вся, сотрясаясь, вызванивая зубами. Рывком кинул ее Григорий на руки – так кидает волк к себе на хребтину зарезанную овцу, - путаясь в полах распахнутого зипуна, задыхаясь, пошел» (кн. 1, ч. 1, гл. 9, с. 52).

Встречи влюбленных продолжаются не первый день, однако от дрожи избавиться им не удается. Правда, природа трепета теперь может быть совершенно иной. Обратимся к эпизоду, в котором герои обсуждают скорый приезд Степана. Это событие, очевидно, волнует в большей степени Аксинью. В этом смысле Григорий не разделяет переживаний возлюбленной, не чувствует ее «дрожи». «В горнице тоже густеет темень, блекнут Степановы урядницкие лычки на висящем у окна казачьем мундире, и в серой застойной непрогляди Григорий не видит, как у Аксиньи мелкой дрожью трясутся плечи и на подушке молча подпрыгивает стиснутая ладонями голова» (кн. 1, ч. 1, гл. 12, с. 61). Дрожат руки героини и в момент рассказа о побоях, наносимых Степаном. «– Не знаешь чего?.. Бьет каждый день!.. Кровь высасывает!.. И ты тоже хорош... Напаскудил, как кобель, и в сторону... Все вы... – Дрожащими пальцами застегивала кнопки и испуганно - не обиделся ли – глядела на отвернувшегося Григория…» (кн. 1, ч. 1, гл. 16, с. 79). Отдельно обратимся к рукам героев. Следует отметить, что для влюбленных «огрубелые», «неподатливые на ласку», «черствые» руки друг друга милее всех других.

«Григорий лежит на голой прохладной Аксиньиной руке и смотрит в потолок на цепку катушек. Аксинья другой рукой – огрубелыми от работы пальцами - перебирает на запрокинутой голове Григория жесткие, как конский волос, завитки» (кн. 1, ч. 1, гл. 12, с. 59). И еще: «Аксинья хватает неподатливые, черствые на ласку Гришкины руки, жмет их к груди, к холодным, помертвевшим щекам…» (там же, с. 60).

Отметим в качестве значимой художественной детали, что руки «разнелюбых» для Аксиньи и Григория супругов Шолохов характеризует одинаково – шершавые. «С того дня прижился в астаховском курене невидимый покойник. Аксинья ходила на цыпочках, говорила шепотом, но в глазах, присыпанный пеплом страха, чуть приметно тлел уголек, оставшийся от зажженного Гришкой пожара. Вглядываясь в нее, Степан скорее чувствовал это, чем видел. Мучился. По ночам, когда в кухне над камельком засыпало мушиное стадо и Аксинья, дрожа губами, стлала постель, бил ее Степан, зажимая рот черной шершавой ладонью» (кн. 1, ч. 1, гл. 16, с. 75).

«Держа в своей руке шершавую крупную руку Натальи, Григорий вышел на паперть. Кто-то нахлобучил ему на голову фуражку…Пахнуло полынным теплым ветерком с юга. Из степи тянуло прохладой» (кн. 1, ч. 1, гл. 22, с. 103). Огромное значение в отношениях героев приобретают так называемые «температурные» ощущения «тепла» - «холода». Для неодолимой любовной связи Григория и Аксиньи характерны достаточно горячие их проявления. Обратимся к некоторым примерам.

«Тепло и приятно ей было, когда черные Гришкины глаза ласкали ее тяжело и исступленно» (кн. 1, ч. 1, гл. 7, с. 43).

Шолоховские герои действительно зачастую «скорее чувствуют, чем видят» друг друга, ощущая одновременно «холод» и «жар»: «Увидела и почувствовала, как похолодело под руками коромысло и жаром осыпала кровь виски» (кн. 1, ч. 1, гл. 16, с. 76). Не только «дрожь», ни и «жар» является постоянным лейтмотивом встреч Григория и Аксиньи. В качестве ключевой «осязательной» детали он сопровождает все эпизоды романа, рассказывающие об их поистине «обжигающей» страсти.

Специфика использования детали в бытовых и батальных сценах

На протяжении двадцатого века Россия пережила несколько страшных войн, в которых погибли миллионы людей. Многие судьбы были поломаны: матери теряли сыновей, дети становились сиротами, женщины – вдовами. Войны были разные. Самая ужасная – Гражданская – война русских с русскими, брата с братом, сына с отцом. В большинстве произведений советской литературы эта война представала как героический подвиг трудового народа в борьбе с белогвардейцами. Таковы и «Донские рассказы» М.А. Шолохова, написанные в то время, когда страсти, связанные с описываемыми событиями, еще не улеглись. Но и в них уже во всю силу показан драматизм общенационального раскола. В романе «Тихий Дон» воссоздание психологической атмосферы Гражданской войны качественно иное. Война в романе «Тихий Дон» предстает во всей сложности и драматизме. Эта трагедия всего народа и личности в отдельности. Беда коснется каждого человека, в душе каждого произойдут необратимые перемены.

Огромная заслуга М.А. Шолохова как писателя-психолога состоит, по нашему мнению, в том, что он описал не только военные события, но (и это выходит в романе на первый план) те изменения, которые происходят в душе человека в процессе его участия в войне. «Событийная полнота, объемно-многоплановое изображение войны в ее баталиях и массовых сценах сочетаются с показом отдельного человека на войне. Причем не «маленького человека», а личности из народа, во всей правде ее нравственных исканий, в единстве индивидуального и общественно-исторического. Сама эпоха выражена в психологической и драматической глубине сложных человеческих характеров, конфликтов и противоречий», – справедливо отмечал В.В. Гура.

Писатель в изображении войны использует различные типы пейзажных и психологических деталей. Начало войны предсказывают детали-предзнаменования («сухое лето тлело», «горели сухостойные бурьяны», «вхолостую палила молния»). Нередко в романе появляются детали-антитезы, противопоставляющие друг другу гармонию природного мира и дисгармонию социальных отношений: «Шуршали на кукурузных будыльях сохлые листья. За холмистой равниной переливами синели отроги гор. Около деревушки по пажитям бродили рыжие коровы. Ветер клубил за перелеском морозную пыль. Сонлив и мирен был тусклый октябрьский день; благостным покоем, тишиной веяло от забрызганного скупым солнцем пейзажа. А неподалеку от дороги в бестолковой злобе топтались люди, готовились кровью своей травить сытую от дождей, обсемененную, тучную землю» (кн. 2, ч. 4, гл. 22, с. 185). Такое противопоставление явлений природного и социального мира – один из самых плодотворных уроков Л.Н. Толстого в поэтике Шолохова.

В описании природы во время военных событий Шолохов широко применяет прием антропоморфизма, который позволяет ему создать впечатляющий своим художественным масштабом образ страдающей земли, терпящей тяжелые испытания. Примеров подобного рода множество. «Там, где шли бои, хмурое лицо земли оспой взрыли снаряды: ржавели в ней, тоскуя по человеческой крови, осколки чугуна и стали. По ночам за горизонтом тянулись к небу рукастые алые зарева, зарницами полыхали деревни, местечки, городки. В августе – когда вызревают плоды и доспевают хлеба, - небо неулыбчиво серело, редкие погожие дни томили парной жарой» (кн. 1, ч. 3, гл. 10, с. 298). С помощью выразительных «очеловеченных» деталей писатель воссоздает здесь не просто пейзаж – но своеобразный «портрет» лица земли и неба, захваченных разрушительными стихиями войны.

Земля и небо здесь персонализируются, приобретают черты антропоморфных феноменов – подобно Урану и Гее в античной мифологии. И дальше: «В садах жирно желтел лист, от черенка наливался предсмертным багрянцем, и издали похоже было, что деревья – в рваных ранах и кровоточат древесной кровью» (кн. 1, ч. 3, гл. 10, с. 298). В «Тихом Доне» мы можем наблюдать и примеры обратных метафор – уподобление человека природе («каждый по-своему вынашивал в себе и растил семена, посеянные войной»). «Древесная кровь», «предсмертный багрянец» листвы в садах, «рваные раны» деревьев, «семена войны» в душе человека – все это значимые пейзажно-психологические детали-символы, приобретающие в шолоховском повествовании обобщающий философский смысл. Наиболее ярким деталеобразующим фактором служат метафорические «гнезда», связанные с образами птицы и дерева – вечных символов жизни и смерти.

Часто в пейзажах писатель выстраивает различные символические параллели. Например: «погребальный звон» похорон траурно озвучивает осеннее умирание природы. Обратимся к этому эпизоду. «И что проку от этого звона? Только разбередят людям сердце да заставят лишний раз вспомнить о смерти. А о ней осенью и без этого все напоминает: и падающий лист, и с криком пролетающие в голубом небе станицы гусей, и мертвенно полегшая трава…» (кн. 4, ч. 7, гл. 24, с. 230). Деталеобразующим символом в романе является и образ ветра как знака разрушительных стихий революции и Гражданской войны. По наблюдениям исследователей, «итогом эпохи войн и революций выступает символический пейзаж суховея весной 1920 года…», где «ветер символизирует разрушение, которое принесли войны, революции, восстание» .

Глубоко символичен и образ «мертвой земли», выжженной суховеем: в нем также через образ природы воссозданы трагические последствия братоубийственной войны. Вспомним этот эпизод: «Земля пересыхала, приостановились в росте травы, по зяби пошли заструги. Почва выветривалась с каждым часом, а на полях хутора Татарского почти не видно было людей». Во всем хуторе осталось несколько древних стариков, из отступления вернулись неспособные к труду, обмороженные и больные казаки, в поле работали одни женщины да подростки. По обезлюдевшему хутору ветер гонял пыльцу, хлопал ставнями куреней, ворошил солому на крышах сараев. «Будем в нонешнем году без хлеба, - говорили старики, - одни бабы на полях, да и то через три двора сеют. А мертвая землица не зародит…» (кн. 4, ч. 8, гл. 1, с. 300).

Большое значение имеют в структуре повествования и хронологические детали. Так в начале третьей части романа впервые появится дата: «В марте 1914…» Это значимая хронологическая деталь в произведении: историческая дата отделит мир от войны. Слухи о ней пошли по хуторам: «Война пристигнет…», «Не бывать войне, по урожаю видать», «А ну как война?», «Война, дядя!» Весть о ней застала казаков за привычной работой – косили жито (кн. 1, ч. 3, гл. 4, с. 256, 258, 260). Мелеховы увидели: «броским наметом» шел конь; верховой, подскочив, крикнул: «Сполох!» (кн. 1, ч. 3, гл. 3, с. 255). Тревожная весть собрала толпу на площади «Одно слово в разноликой толпе: мобилизация»… Писатель дважды ставит в отдельную строку слово «Война…» «Война!» (кн. 1, ч. 3, гл. 3, с. 256). Произнесенное с разной интонацией, оно заставляет читателя задуматься над смыслом происходящего. Это слово перекликается с репликой железнодорожника, заглянувшего в вагон, где «парился с остальными тридцатью казаками Петро Мелехов»: « – Милая ты моя говядинка! – и долго укоризненно качал головой» (кн. 1, ч. 3, гл. 4, с. 259).

Художественное своеобразие романа Михаила Шолохова "Тихий Дон".

Язык романа "Тихий Дон" Михаила Шолохова неординарен. Нельзя сказать, что Шолохов открыл что-то новое в русской словесности, но в целом – по совокупности признаков – его проза выделяется среди общей массы произведений того времени. Рассмотрим некоторые детали, характерные для романа.
Первое, что привлекает внимание, это диалектная лексика и просторечия. Используются они не только для обозначения бытовых реалий ("майдан", "баз", "курень", "жалмерка" и т.п.), но значительно шире: и реплики персонажей, и авторский описания, частично изложены на диалекте ("гутарили про него на хутору чудное …"). Кроме того, экспрессивность текста значительно повышается благодаря частому (по два-три раза на страницу) появлению эмоциональных морфологических производных: "непролазь", "клешнятый", "заосенять". Такое пристрастие к диалектизмам может диктоваться как происхождением самого Шолохова, так и его желанием полнее погрузит читателя в мир донского казачества.
Следующая особенность стиля "Тихого Дона" – это его высокая метафоричность. Причем метафоры слабо организованны или неотобранны: они не выстраиваются в смысловой ряд, ассоциации носят локальный, дробный характер. Особенно нагружены метафорами пейзажи, картины природных явлений. Неоднородность образного ряда можно показать на примере описания грозы, разворачивающегося в пределах полутора страниц: сначала "первые зерна дождя засевали отягощенную внешней жарой землю", затем "над самой крышей лопнул гром, осколки покатились за Дон", и, наконец, "дождь царапал ставни". В результате впечатление динамики процесса достигнуто, но образы не построены по аналогии, они ситуативны, принадлежат каждой конкретной фразе. При всем при этом метафоры Шолохова весьма оригинальны, некоторые из них сделали бы честь большому поэту. Многие сейчас уже затерты подражаниями ("полынная проседь", "под уклон сползавших годков"), но в то время это было новое веяние. Объяснением вышесказанного может быть молодость и неопытность талантливого писателя по началу и его нежелание менять устоявшийся стиль затем.
С перегруженностью метафорами – по контрасту – сочетается прозрачность и простота синтаксиса. Текст написан короткими предложениями, преимущественно простыми. Когда описываются некоторые действия, то каждой фазе соответствует свое предложение. Ярким примером служит следующий отрывок: "Перед светом привезли старика домой. Он жалобно мычал, шарил по горнице глазами, отыскивая спрятавшуюся Аксинью. Из оторванного уха его катилась на подушку кровь. Ввечеру он помер. Людам сказали, что пьяный упал с арбы и разбился". Короткие предложения не дают читателю оторваться, держат его в постоянном напряжении. Изредка появляются деепричастные обороты: без них текст был бы слишком сух. Неосложненные предложения, возможно, на уровне подсознания еще раз подчеркивают простоту нравов казаков. Это подтверждается и тем, что степень сложности синтаксиса зависит от тематики эпизода. Обычно усложнение происходит в главах с выраженной лирической тональностью, тогда как простые синтаксические конструкции чаще присутствуют в изобразительных главах.
Еще одной особенностью языка "Тихого Дона" является сравнение человека с животными, не только в физическом, но и в духовном плане. Речь идет не просто о прямых сравнениях ("шел Степан под гору, как лошадь, понесшая седока"), но и о детализации описаний, когда у читателя возникает впечатление схожести со зверем, просто от изображения действия: "когда поворачивает Григорий голову, носом втыкаясь Аксиньи в подмышку", "Аксинья, вихляя все своим крупным, полным телом, пошла навстречу". К тому же, имеющиеся в романе сравнения с животными не пусты. Когда написано "так кидает себе волк на хребтину зарезанную овцу", персонажи действительно ведут себя так, двигаясь в соответствии с повадками упомянутых зверей. Такие сравнения показывают иногда исподволь, а иногда и явно близость героев и природы, которая является для Шолохова символом продолжения жизни.
Изучению своеобразия языка Михаила Шолохова в романе "Тихий Дон" можно посвятить не одну книгу. Но даже особенностей, перечисленных выше, достаточно для того, чтобы сделать выводы о чертах, отличающих творчество писателя и возможных причинах их появления.
В романе "Тихий Дон" мы видим, как тесное переплетения истинного таланта писателя, своеобразия народного языка юга России и нравов казачества образовали живой и колоритный мир, который надолго остается в памяти читателя.